Жак Кристиан. Сын света

   Незадолго до восхода солнца из главной галереи появилась какая-то тень; при слабых отсветах бледнеющей луны Рамзес уже было подумал, что это какой-то демон спешит вернуться в свое царство. Однако у этого демона были очертания человеческого существа, и он что-то прижимал к груди.
   — Кто ты?
   Человек застыл на месте, повернул голову в сторону царевича и пустился к острому краю площадки, где искатели установили только одну хижину.
   Рамзес кинулся вдогонку за беглецом.
   — Стой!
   Человек прибавил шагу, Рамзес не отставал. Он бросился за ним и нагнал странного человека, прежде чем тот успел достичь крутого склона.
   Царевич накинулся на него и сбил с ног. Воришка упал, не выпустив, однако, из рук своей ноши; он схватил оказавшийся под рукой камень и попытался пробить череп напавшему на него. Рамзес ударил его локтем в грудь, от чего у противника перехватило дыхание. И все же этот человек сумел подняться, но, потеряв равновесие, опрокинулся назад.
   Крик боли, еще один, шум тела, скатывающегося вниз по уступам, и, наконец, удар о землю, там, внизу, у подножия склона.
   Когда Рамзес спустился к нему, беглец лежал без дыхания, все еще прижимая к груди мешок с бирюзой.
   Лицо вора оказалось знакомым царевичу: это был тот самый возница, который оставил его посреди пустыни, заманив в ловушку, чуть не стоившую ему жизни.

26

   Ни один из искателей не видел раньше этого человека; это была его первая экспедиция, и он держался в стороне. Усердно работая, он проводил долгие часы в самых недоступных уголках шахты, чем снискал уважение своих товарищей.
   Прятать бирюзу было преступлением, за которое полагалось тяжелейшее наказание, и ни один искатель никогда еще не отваживался на такое. Никто не жалел о смерти виновного; закон пустыни сурово и справедливо наказал его. Поскольку тяжесть преступления была огромна, возницу должны были похоронить без всяких ритуалов. Уста и глаза его не будут открыты другому миру, он не сможет пройти через анфилады к свету и станет добычей Пожирательницы Аменит.
   — Кто нанял этого человека? — спросил Рамзес у Моиса.
   Еврей посмотрел в свои списки.
   — Я.
   — Как это ты?
   — Настоятель гарема предложил мне многих рабочих, способных трудиться на приисках; я просто подписал акт об их зачислении, и все.
   Рамзес глубоко вздохнул.
   — Этот вор и есть тот возница, которому было поручено заманить меня в ловушку.
   Моис побледнел.
   — Ты же не думаешь…
   — Нет, конечно, ни секунды не сомневался, но и ты тоже попал в ловушку.
   — Настоятель гарема? Нет, это слабый, безвольный человек, он всегда панически боится, как бы чего не случилось.
   — Тем легче управлять им. Я сейчас же возвращаюсь в Египет, Моис. Хочу узнать, что и кто стоит за этим исполнителем.
   — Разве тебе теперь не все равно, ты ведь отошел от власти?
   — Не важно, я хочу знать правду.
   — Даже если она будет малоприятной для тебя?
   — А у тебя есть какие-нибудь важные сведения?
   — Нет, клянусь тебе… Но кто осмелится поднять руку на младшего сына фараона?
   — Найдутся и такие, и больше, чем ты думаешь.
   — Если это заговор, глава все равно останется вне досягаемости.
   — Что же, Моис, ты отступишься?
   — Эти страсти нас не касаются, раз ты не будешь наследником Сети, зачем кому-то покушаться на тебя?
   Рамзес не открыл своему другу, о чем говорил с ним отец; ведь эти разговоры следовало хранить в строжайшей тайне, пока он не постигнет их значения.
   — Ты поможешь мне, Моис, если я буду нуждаться в тебе?
   — Что за вопросы?
   Несмотря на это прискорбное происшествие, Сети не изменил плана экспедиции. Только когда правитель рассудил, что количество добытой бирюзы достаточно, он отдал приказ возвращаться в Египет.
 
   Начальник охраны дворца примчался к дверям приемной царицы; посланник Туйи не уточнил, как скоро он должен ответить на призыв монархини.
   — Я здесь, Великая Царица.
   — Как продвигается ваше расследование?
   — Но… оно окончено!
   — Неужели?
   — Невозможно узнать что-либо еще.
   — Поговорим об этом вознице… Вы говорите, он мертв?
   — К несчастью, бедняга…
   — Как этому человеку удалось отправиться вместе с экспедицией и похитить драгоценные камни?
   Начальник охраны съежился.
   — Это… это невозможно!
   — Вы полагаете, я не в себе?
   — Великая Царица!
   — Остается три предположения: либо вас подкупили, либо вы не годитесь для того места, которое занимаете, либо и то, и другое вместе.
   — Великая Царица…
   — Вы посмеялись надо мной.
   Сановник бросился в ноги повелительнице.
   — Мною воспользовались, мне солгали, обещаю вам…
   — Ненавижу прислужников. Ради кого вы пошли на предательство?
   Бессвязное лепетание начальника охраны открыло всю его несостоятельность, до сих пор скрывавшуюся под плотной драпировкой его фальшивого добродушия. Боясь потерять свое место, он не осмелился даже выйти из своих личных покоев; он был так уверен, что поступил правильно, что вызвал жалость у правительницы.
   — Будете охранять вход в покои моего старшего сына. Постарайтесь хоть здесь не пропустить непрошенных гостей.
   Вельможа рассыпался в благодарностях, но царская супруга поспешила покинуть свою приемную.
 
   Повозка Рамзеса и Моиса с грохотом вкатилась на двор гарема Мер-Ура, куда выходили окна начальства; оба друга управляли повозкой по очереди, состязаясь в ловкости и смелости. Часто меняя лошадей, они с небывалой скоростью покрыли расстояние, разделявшее Мемфис и гарем.
   Это шумное появление нарушило покой заведения и вынудило настоятеля, которому пришлось покинуть ложе послеполуденного отдыха, выглянуть во двор.
   — Вы что, с ума сошли? Здесь вам не казармы!
   — Великая супруга повелителя поручила мне важную миссию, — ответил Рамзес.
   Настоятель гарема сложил свои нервные ручки на круглом животике.
   — Ах, так? И она позволила вам так врываться сюда?
   — Дело очень срочное.
   — Здесь, в гареме, находящемся под моей ответственностью?
   — Да, здесь, и касается оно именно вас.
   Моис подтвердил, кивнув головой. Настоятель попятился.
   — Здесь какая-то ошибка…
   — Вы подослали мне преступника в экспедицию на бирюзовые копи, — уточнил еврей.
   — Я? Вы забываетесь!
   — Кто вам его рекомендовал?
   — Не понимаю, о ком идет речь?
   — Мы хотим просмотреть ваши архивы, — потребовал Рамзес.
   — У вас есть письменное разрешение?
   — Печати Великой Царицы вам будет достаточно?
   Вельможа не стал больше спорить. Рамзес в запале уже готов был поверить, что он у цели. Моису, хоть и более сдержанному, тоже хотелось поскорее прояснить, в чем тут дело, желание увидеть торжество правды волновало ему кровь.
   Дело похитителя бирюзы разочаровало их; этот человек был записан не как возница, а как опытный искатель, участвовавший уже во многих экспедициях, и возвращавшийся в Мемфис, чтобы наставлять ювелиров в том, что касается веса бирюзы. Поэтому настоятель, как только Моиса назначили в экспедицию, подумал, что этот специалист мог бы войти в состав экспедиции под руководством еврея.
   Очевидно, этого сановника тоже провели. И поскольку конюх и возница были мертвы, след организатора покушения на этом обрывался.
 
   Больше двух часов подряд Рамзес пускал стрелы из лука, поражая мишени одну за другой. Он заставлял себя переплавлять свой гнев в сосредоточенность, предпочитая собирать свою энергию, вместо того чтобы растрачивать ее. Когда его мышцы уже заныли от усталости, он пустился в долгую одиночную пробежку по садам и лугам гарема. В голове его громоздилось слишком много путаных мыслей; рассудок метался среди них как бешеная обезьяна в лесу, единственно утомительные упражнения тела могли заставить ее успокоиться.
   Царевичу была неведома усталость. Кормилица, которая вскармливала его грудью до трех лет, никогда еще не видела такого крепкого малыша; к нему не привязывалась никакая болезнь, он с одинаковым безразличием сносил и жару, и холод, спал как убитый и ел с диким аппетитом. К десяти годам у него уже было тело атлета, совершенство которого достигалось ежедневными упражнениями.
   Пробегая по аллее тамарисков, он вдруг услышал пение, которое было не похоже на птичье. Он остановился и прислушался.
   Это был женский голос, чарующий и восхитительный. Он бесшумно приблизился и увидел ее.
   В тени вербы сидела Нефертари и тихо пела, подыгрывая себе на лютне, привезенной из Азии. Ее мягкий голос сливался со струйками ветерка, ласкавшего листву дерева. Рядом на траве лежала восковая табличка, испещренная буквами и цифрами.
   Красота девушки была почти нереальна; на мгновение Рамзес даже усомнился, не сон ли это.
   — Подойдите… Неужели вас пугает музыка?
   Он раздвинул ветви дерева, за стволом которого притаился.
   — Почему вы прятались?
   — Потому что…
   Он не мог придумать ни одного объяснения; видя его смущение, девушка улыбнулась.
   — С вас пот катит градом. Вы что, бежали?
   — Я надеялся найти здесь имя человека, который пытался меня уничтожить.
   Улыбка исчезла с губ Нефертари, однако ее серьезность очаровала его.
   — Значит, вам не удалось.
   — К сожалению, нет.
   — И всякая надежда потеряна?
   — Боюсь, что так.
   — Но вы не отступите.
   — Как вы догадались?
   — Потому что вы никогда не отступаете.
   Рамзес склонился над дощечкой.
   — Вы изучаете математику?
   — Подсчитываю объемы.
   — Вы хотите быть геометром?
   — Я люблю узнавать новое, не задумываясь о будущем.
   — Вы когда-нибудь отвлекаетесь?
   — Я люблю одиночество.
   — Не слишком ли строгий выбор?
   Серо-зеленые глаза стали вдруг суровыми.
   — Я не хотел вас обидеть, простите меня.
   На губах, едва заметно подкрашенных, появилась снисходительная улыбка.
   — Вы еще побудете в гареме?
   — Нет, я должен ехать завтра в Мемфис.
   — С твердым намерением открыть правду, так?
   — Это упрек?
   — Неужели необходимо так рисковать собой?
   — Я хочу знать правду, Нефертари, и я всегда буду ее добиваться, чего бы это мне ни стоило.
   В ее взгляде он прочел одобрение.
   — Если вы окажетесь в Мемфисе, я хотел бы пригласить вас на ужин.
   — Я должна провести в гареме еще долгие месяцы, чтобы совершенствовать свои знания; затем мне предстоит вернуться назад, в свою провинцию.
   — Вас там ждет жених?
   — Это нескромный вопрос.
   Рамзес почувствовал себя полным болваном. Эта молоденькая девушка, такая спокойная, такая рассудительная, приводила его в замешательство.
   — Будьте счастливы, Нефертари.

27

   Старый дипломат гордился тем, что служил своей стране долгие годы, на протяжении царствования трех фараонов, помогая правителям своими советами, благодаря которым удалось избежать многих ошибок в отношениях с другими государствами. Ему нравилась осторожность Сети, более дорожащего миром и спокойствием своих граждан, нежели ратными подвигами, которые ничего не давали.
   Скоро он собирался отправиться на заслуженный отдых в Фивы, неподалеку от храма Карнака, и доживать свои дни в кругу семьи, которой он до сих пор уделял не слишком много внимания из-за своих бесконечных путешествий. К тому же в эти дни ему сообщили приятную новость: ему предстояло подготовить себе на смену юного Ашу, молодого человека, обладавшего выдающимися способностями: он схватывал все на лету и запоминал главное. По возвращении с Великого Юга, где он блестяще исполнил довольно деликатное поручение по добыванию сведений, он захотел пройти обучение у старого дипломата. Старожил сразу проникся к юноше теплыми чувствами, приняв его как своего сына. Не ограничиваясь одними лишь формальностями, высокопоставленный чиновник указал ему некоторые лазейки и открыл некоторые навыки, которым можно было научиться только со временем, благодаря опыту. Порой Аша предупреждал мысль учителя; его оценка международного положения включала в себя и острое чувство реальности, и ближайшие перспективы.
   Секретарь дипломата объявил о прибытии Шенара, который вежливо испрашивал разрешения на разговор. Неуместно было отвечать отказом сыну фараона, назначенного к тому же преемником, поэтому, несмотря на некоторую усталость, сановнику пришлось принять человека с круглым лицом, на котором ясно читалось сознание собственной важности и превосходства. Вместе с тем его маленькие карие глазки свидетельствовали о живости ума; расценивать его как слабого противника было бы непростительной ошибкой.
   — Ваше присутствие делает мне честь.
   — Я испытываю по отношению к вам восхищение, — дружелюбно объявил Шенар. — Все знают, что азиатская политика моего отца находится под вашим влиянием.
   — Я бы так не сказал. Фараон всегда сам принимает решения.
   — Благодаря обширности и своевременности сообщаемой вами информации.
   — Дипломатия — это трудное искусство; я прилагаю все свои усилия, чтобы преуспеть в этом.
   — И небезуспешно.
   — Когда на то есть воля богов. Не хотите ли сладкого пива?
   — С удовольствием.
   Вельможи расположились под аркой, продуваемой северным ветром. Серый кот запрыгнул на колени к старому дипломату, свернулся калачиком и задремал.
   Когда две чаши были наполнены легким пенящимся напитком, слуга удалился.
   — Мой приход не удивил вас?
   — Да, не могу не признать, немного удивил.
   — Я хотел бы, чтобы этот разговор остался между нами.
   — Можете быть уверены.
   Шенар задумался. Старого дипломата все это слегка забавляло. Сколько раз приходилось ему принимать сановников, желающих воспользоваться сведениями, которыми он располагал! В зависимости от обстоятельств он либо помогал им, либо разочаровывал их. То, что сын правителя сам явился к нему, не могло не льстить его самолюбию.
   — Насколько мне известно, вы собираетесь оставить свой пост.
   — Я не делаю из этого тайны. Через год или два, когда правитель даст мне свое разрешение, я отойду от дел.
   — К великому сожалению!
   — Усталость одолевает меня, возраст начинает напоминать о себе все чаще.
   — Однако накопленный вами опыт бесценен.
   — Поэтому-то я и спешу передать его молодым, таким как Аша; завтра они будут отвечать за нашу дипломатию.
   — Полностью ли вы согласны с решениями Сети?
   Старому дипломату было неудобно выслушивать подобные вопросы.
   — Боюсь, я не очень хорошо понимаю ваш вопрос.
   — Наше враждебное отношение к хеттам, так ли уж оно обоснованно?
   — Вы плохо их знаете.
   — Разве они не высказывали желания торговать с нами?
   — Хетты хотят завладеть Египтом и никогда не откажутся от своих планов, поэтому не существует другой разумной политики, кроме активной обороны, которую поддерживает правитель.
   — А если я предложу иную?
   — Об этом надо говорить с вашим отцом, не со мной.
   — Нет, именно с вами, и ни с кем другим, я желаю говорить об этом!
   — Вы меня удивляете.
   — Дайте мне как можно более точные данные об азиатских княжествах, и я буду вам весьма признателен.
   — Я не имею на это права. Речи, произносимые на советах, должны оставаться в тайне.
   — Меня как раз они и интересуют.
   — Не настаивайте.
   — Завтра я буду на троне, не забывайте об этом.
   Старый дипломат покраснел до корней волос.
   — Это угроза?
   — Вы еще не отошли от дел, ваш опыт может весьма мне пригодиться; завтра уже я буду управлять международной политикой. Будьте моим тайным сообщником, вы об этом не пожалеете.
   Старый дипломат не имел привычки поддаваться гневу, но на этот раз он не смог сдержать своего возмущения:
   — Кто бы вы ни были, ваши требования неприемлемы! Как может сын фараона помышлять предать своего отца?
   — Успокойтесь, прошу вас.
   — Нет, я не успокоюсь! Ваше поведение недостойно будущего монарха. Ваш отец должен узнать об этом.
   — Не заходите так далеко.
   — Покиньте мой дом!
   — Вы забыли, с кем вы говорите?
   — С бесчестным человеком!
   — Я требую, чтобы вы хранили молчание.
   — Не рассчитывайте на это.
   — В таком случае мне придется заставить вас молчать.
   — Заставить меня…
   У старика перехватило дыхание, он поднес руки к сердцу и упал навзничь. Шенар поспешил позвать слуг, сановника положили на кушетку и тут же послали за врачом, который констатировал скоропостижную смерть в результате сердечного приступа.
   Шенару повезло: его рискованный поступок закончился счастливо для него.
 
   Красавица Исет была сердита.
   Укрывшись в имении своих родителей, она отказалась принимать Рамзеса под тем предлогом, что устала и плохо выглядит; на этот раз она заставит его заплатить за все эти внезапные отъезды и долгое отсутствие. Стоя за занавесом, отделявшим второй этаж от лестницы, она слушала, о чем говорили ее служанка и царевич.
   — Передайте своей хозяйке мои пожелания скорейшего выздоровления, — сказал Рамзес, — и скажите ей, что я больше не приду.
   — Нет! — воскликнула красавица.
   Она откинула занавес, слетела вниз по лестнице и бросилась в объятия своего любовника.
   — Кажется, тебе гораздо лучше.
   — Не уезжай больше, иначе я и вправду заболею.
   — Неужели ты станешь требовать, чтобы я ослушался приказа правителя?
   — Эти экспедиции длятся целую вечность… Я скучаю по тебе.
   — Разве ты не принимаешь приглашения на приемы?
   — Нет, но мне постоянно приходится сдерживать натиск знатных кавалеров. Если бы ты был рядом, они бы мне не надоедали.
   — Иногда поездки дают свои результаты.
   Рамзес высвободился из объятий красавицы и достал шкатулку, предложив ее молодой женщине; та смотрела на него с удивлением.
   — Открой ее.
   — Это приказ?
   — Делай как хочешь.
   Красавица Исет приподняла крышку. То, что она увидела внутри, заставило ее воскликнуть от восхищения.
   — Это мне?
   — С разрешения главы экспедиции.
   Она страстно поцеловала любимого.
   — Надень мне его.
   Рамзес исполнил просьбу. Колье из бирюзы переливалось на шее красавицы, зеленые глаза сверкали от удовольствия. В эту минуту она затмила бы всех своих соперниц.
 
   Амени продолжал свои раскопки в мусорных ямах с таким рвением, которое не могли остудить никакие неудачи. Накануне он уже думал, что нашел многочисленные фрагменты собираемой им мозаики, обнаружив, наконец, отношение между адресом мастерской и именем владельца, но ему предстояло разочарование. Надпись было невозможно прочитать, многих букв не хватало.
   Эта погоня за невозможным не мешала, однако, юному писцу прекрасно выполнять свою работу личного секретаря — Рамзес получал почту, которая становилась все более и более объемной, и на все эти послания следовало отвечать формулами вежливости, соответствующими каждому отдельному случаю. Он дорожил тем, чтобы его княжеская репутация была безупречна, и сам терпеливо заканчивал отчет о путешествии на бирюзовые копи.
   — О тебе начинают говорить, — заметил Рамзес.
   — Все эти кулуарные разговоры мало меня занимают.
   — Все считают, что ты заслуживаешь лучшего.
   — Я счастлив тем, что служу тебе.
   — Ты должен подумать о собственной карьере, Амени.
   — Не о чем думать, все уже ясно.
   Эта крепкая дружба наполняла бескрайней радостью сердце царевича, но сможет ли он быть достойным ее? Всем своим поведением Амени запрещал своему другу довольствоваться обыденностью.
   — Как твое расследование?
   — Все так же, но я не отчаиваюсь. А как у тебя?
   — Несмотря на вмешательство царицы не обнаружено ничего серьезного.
   — Конечно, если речь идет о человеке, имя которого никто не осмеливается назвать, — заметил Амени.
   — И правильно делают, не так ли? Обвинить без доказательств — само по себе было бы преступлением.
   — Мне нравится, когда ты так говоришь; ты знаешь, ты все больше начинаешь походить на Сети.
   — Я его сын.
   — Шенар тоже… И тем не менее можно было бы поклясться, что он принадлежит к другой семье.
 
   Рамзесу было неспокойно. Зачем Моиса срочно вызвали во дворец, когда он уже готов был отправиться в гарем Мер-Ур? Во время экспедиции его друг не допустил ни одной ошибки; напротив, искатели и солдаты, все отмечали превосходную работу молодого интенданта, желая, чтобы его коллеги брали с него пример. Однако постоянно раздавались какие-то наветы и клевета; известность Моиса, вероятно, не давала покоя какому-нибудь бездарному высокопоставленному чиновнику.
   Невозмутимый Амени продолжал писать.
   — Ты что же, нисколько не волнуешься?
   — Только не за Моиса. Вы из одного теста: испытания закаляют его.
   Этот довод не успокоил Рамзеса. Характер еврея был настолько сильным, что он скорее вызывал зависть, нежели уважение.
   — Вместо того чтобы изводить себя, — посоветовал Амени, — почитай лучше последние указы фараона.
   Царевич принялся за работу, с трудом пытаясь сосредоточиться; он десять раз вскакивал, выбегая на террасу.
   Незадолго до полудня он увидел, как Моис вышел из приемных палат дворца, куда его вызывали; не в силах больше ждать, царевич слетел вниз по лестнице и кинулся навстречу своему другу.
   Еврей, казалось, был в замешательстве.
   — Что, что там было?
   — Мне предложили пост прораба на главных стройках страны.
   — Значит, гарем можно забыть?
   — Я буду участвовать в строительстве дворцов и храмов, мне придется переезжать из города в город, чтобы наблюдать за работами под началом главного смотрителя.
   — Ты согласился?
   — Все лучше, чем вялое существование в гареме.
   — Что ж, тогда это повышение! Аша в городе, и Сетау тоже; сегодня мы собираемся.

28

   Бывшие ученики «Капа» провели веселую вечеринку: танцовщицы, вино, закуски, десерты… Все было почти безупречно. Сетау рассказал несколько историй про змей и поделился своим способом покорять красавиц, спасая их от гадов, которых сам же и подбрасывал им в палаты. Подобное поведение, которое, конечно, нельзя было назвать высокоморальным, позволяло ему избегать этих бесконечных ухаживаний.
   Каждый поделился тем, что их ожидало в будущем: Рамзеса назначили в армию, перед Амени открывалась карьера писаря, Аша, естественно, собирался стать дипломатом, Моис должен был заняться общественными работами, а Сетау — своими бесценными рептилиями. Когда теперь им предстояло встретиться в следующий раз, счастливым и достигшим уже многого?
   Сетау покинул круг друзей первым, увлеченный нубийской танцовщицей с ласковым взглядом, затем — Моис: ему надо было выспаться перед дорогой в Карнак, где Сети замышлял грандиозную стройку. Амени, не привыкший много пить, заснул тут же, на мягких подушках. Ночь была тиха и благоуханна.
   — Странно, — заметил Аша Рамзесу, — город кажется таким спокойным.
   — Разве должно быть по-другому?
   — Мои путешествия в Азию и Нубию многое прояснили для меня; мы живем в хрупкой безопасности. На севере, как и на юге, малые народы, которым нельзя доверять, только и думают о том, как бы завладеть нашими богатствами.
   — На севере хетты… но на юге?
   — Ты забыл о нубийцах?
   — Они давно уже подчинились нам!
   — Я тоже так думал, прежде чем поехал туда с поручением оценить обстановку. Языки развязались, мне довелось слышать не слишком официальные речи, и я обнаружил другую реальность, несколько отличающуюся от той, какую рисуют нам при дворе.
   — Ты говоришь загадками.
   Утонченный, с аристократическими манерами, Аша, казалось, не был создан для долгих утомительных путешествий в далекие и негостеприимные края. И тем не менее, он всегда пребывал в ровном настроении, никогда не повышал тона и выказывал удивительное спокойствие перед лицом любых испытаний. Его внутренняя сила и живость ума не переставали удивлять тех, кто недооценивал его. Сейчас и Рамзес понял, что с этой минуты он никогда не оставит без внимания мнение, высказанное Ашой. Его изысканность была обманчива: за внешностью светского щеголя скрывался решительный и уверенный в себе человек.
   — Ты понимаешь, что мы с тобой говорим сейчас о секретах государства?
   — Конечно, это ведь твоя специальность, — отшутился Рамзес.
   — На этот раз они касаются тебя непосредственно, вот почему как твой друг я считаю, что ты должен узнать об этом немного раньше, чем Шенар. Завтра утром он появится среди членов совета, который собирает фараон.
   — Неужели ты изменишь своему слову ради меня?
   — Я не предаю свою страну, ибо уверен, что ты должен сыграть свою роль в этом деле.
   — Можешь выражаться немного яснее?
   — Я, в отличие от экспертов, считаю, что в одной из наших нубийских провинций готовится бунт; нет, не какое-нибудь обычное высказывание недовольства, но настоящее восстание, которое может обернуться многочисленными жертвами, если египетская армия немедленно не вмешается.
   Рамзес был обескуражен.
   — И ты осмелился высказать столь невероятное предположение?
   — Я сделал это письменно, изложив свои доводы; я вовсе не ясновидящий, просто прозорливый.
   — Представитель фараона в Нубии и генералы объявят тебя сумасшедшим!
   — Это точно. Но фараон и его советники прочтут мой рапорт.
   — Почему ты думаешь, что они согласятся с твоими выводами?
   — Потому что в них отражена истина; не ею ли руководствуется наш правитель в любых своих решениях?