Жак Кристиан. Сын света

   Представился довольно легкий путь; он таким и оказался.
   По лекарствам, прописанным его отцу, Шенар узнал, что Сети страдал серьезной болезнью, которая развивалась медленно, но верно; через три, максимум четыре года трон должен был опустеть.
 
   Во время сбора урожая Сети принес дар вина богине — покровительнице плодородия, благодетельной кобре, базальтовая статуя которой охраняла поля. Крестьяне окружили царя, само присутствие которого уже расценивалось как благословение. Суверен любил бывать среди этих простых людей, которых он предпочитал большинству своих придворных.
   Когда церемония был окончена, отдали почести богине изобилия, богу зерна и фараону, единственному представителю божественного. Рамзес оценил, насколько глубоко здесь почитали его отца; сановники боялись его, народ же любил.
   Сети и Рамзес расположились в пальмовой роще, у колодца; какая-то женщина принесла им винограда, фиников и холодного пива. Регенту показалось, что Сети удалось немного расслабиться здесь, вдали от двора и государственных дел. Царь закрыл глаза, подставив лицо мягкому солнцу.
   — Когда ты будешь править, Рамзес, старайся заглянуть в душу человеку, ищи людей с прямым и твердым характером, способных высказать беспристрастное суждение, не боясь нарушить клятву повиновения; поставь их на заслуженное место, чтобы они хранили закон Маат. Будь безжалостен как с продажными, так и с развратителями.
   — Да продлятся ваши годы, отец. Мы ведь еще не отпраздновали ваш юбилей.
   — Мне нужно было бы тридцать лет провести на троне Египта… Я не доживу.
   — Но вы крепки, как гранитная глыба.
   — Нет, Рамзес. Камень вечен, имя фараона переживет века, но мое бренное тело исчезнет. И время это уже близится.
   Регент испытал невыносимую боль, как будто его ударили под дых.
   — Страна нуждается в вас.
   — Ты прошел много испытаний и быстро повзрослел, но ты еще только в начале своего пути. Запомни, на долгие годы запомни и не уставай вспоминать о взгляде дикого быка. Пусть он вдохновляет тебя и дает тебе силы, в которых тебе будет нужда.
   — Рядом с вами все просто… Почему судьба не дает вам долгих лет правления?
   — Главное — подготовить тебя.
   — Вы полагаете, что двор примет меня?
   — После моего ухода на твоем пути окажется много завистников, готовых подставить тебе подножку. Первый бой ты должен будешь выстоять один.
   — И у меня не будет союзников?
   — Не доверяй никому; у тебя не будет ни братьев, ни сестер. Тот, кому ты дал многое, предаст тебя, бедный, которого ты озолотил, нанесет тебе удар в спину, тот, кому ты протянул руку помощи, будет строить заговоры против тебя. Не доверяй ни своим подчиненным, ни близким, рассчитывай только на себя. В день несчастья никто тебе не поможет.

49

   Красавица Исет, которая теперь жила в царском дворце в Фивах, родила прекрасного малыша, которого нарекли именем Ха ^[11]. Приняв Рамзеса, молодая женщина поручила ребенка заботам кормилицы и занялась собой и своим прекрасным телом, чтобы избежать всяких последствий родов. Рамзес гордился своим первенцем. Видя, как он счастлив, красавица Исет пообещала дать ему еще детей, если он по-прежнему будет любить ее.
   Тем не менее после его отъезда она почувствовала себя очень одинокой и вспомнила ядовитые слова Шенара. Рамзес покинул ее, чтобы остаться с Нефертари, раздражавшей тем, что всегда была скромной и предупредительной; так просто было ее возненавидеть! Но главная супруга Рамзеса, сама того не желая, начинала завоевывать сердца и умы одной своей лучистой улыбкой. Красавица Исет тоже была покорена до такой степени, что даже допускала досадное пренебрежение к ней Рамзеса.
   Однако это одиночество было ей в тягость. Ей не хватало роскоши двора в Мемфисе, бесконечных разговоров со своими подругами детства, прогулок по Нилу, купания в прудах роскошных имений. Фивы были богатым и процветающим городом, но он был ей неродной.
   Может быть, Шенар был прав, может быть, Рамзес не должен был отодвигать ее на второй план, лишая ее главного места рядом с ним.
 
   Гомер размельчил сухие листья шалфея, растолок их в порошок и высыпал его в большую раковину улитки; потом он опустил туда тростинку, поджег снадобье и с явным наслаждением начал курить.
   — Странный обычай, — отозвался Рамзес.
   — Это помогает мне писать. Как здоровье вашей несравненной супруги?
   — Нефертари по-прежнему ведет дом царицы.
   — Женщины здесь часто показываются на людях, в Греции они более скромны.
   — И вы об этом сожалеете?
   Гомер затянулся.
   — Честно говоря… нет. На этот счет вы, конечно, правы, но у меня найдется множество других замечаний.
   — Я буду счастлив их выслушать.
   Приглашение Рамзеса удивило поэта.
   — Вы согласны, чтобы вас бичевали?
   — Если ваши замечания позволят преумножить радость каждого дня в нашей стране, они будут весьма кстати.
   — Странная страна… В Греции мы проводим долгие часы за речами, ораторы воспламеняются, и часто все это заканчивается поножовщиной. А здесь кто осмелится критиковать слова фараона?
   — Его долг претворять в жизнь закон Маат. Если он упустит это, воцарятся беспорядок и несчастье, до которых люди столь охочи.
   — Вы ни в чем не доверяете отдельному человеку?
   — Лично я не склонен доверять; предоставьте его себе самому, и все обратится в сплошное предательство и трусость. Занесенная для удара палка — вот непременное оружие мудреца.
   Гомер опять затянулся.
   — В моей «Илиаде» появляется божество, которое мне хорошо знакомо; оно ведает прошлым, настоящим и будущим. Что касается настоящего, то я спокоен, ибо ваш отец достоин мудрецов, о которых вы упоминали. Но вот насчет будущего…
   — Вы, значит, тоже прорицатель?
   — Какой же поэт не является провидцем? Послушайте эти стихи моей первой песни:
 
   «…и внял Аполлон сребролукий:
   Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,
   Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;
   Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали
   В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный…
   После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;
   Частые трупов костры непрестанно пылали по стану» ^[12].
 
   — В Египте сжигают только признанных преступников; лишь самые мерзкие поступки наказываются столь страшной карой.
   Гомер, казалось, начал раздражаться.
   — В Египте мир… Но надолго ли? Я видел сон, царевич Рамзес, и видел сонмы стрел, низвергающихся из туч и пронзающих тела молодых людей. Подступает война, война, которой вам не удастся избежать.
 
   Сари и его супруга Долент ревностно выполняли поручение, данное им Шенаром. Посоветовавшись друг с другом, дочь царя и ее муж решили повиноваться Шенару и стать его усердными слугами; им предоставлялся случай не только отомстить Рамзесу, но и приобрести высокое место при дворе Шенара. Союзники в борьбе, они ими останутся и после победы.
   Долент без труда вошла в лучшие фиванские семьи, где были рады принять столь высокородных особ. Дочь Сети объяснила свое пребывание на Юге желанием лучше узнать эту замечательную провинцию, испытать на себе очарование спокойной жизни и приблизиться к храму Амона в Карнаке, где она собиралась провести не один день в сопровождении своего мужа.
   Во время бесконечных приемов и разговоров с глазу на глаз Долент беспрестанно делилась своими мыслями и опасениями насчет Рамзеса. Кому, как не ей, было знать все его секреты? Сети был великим правителем, безупречным сувереном, Рамзес же будет тираном. Доброе фиванское общество больше не будет играть никакой роли в государственных делах, храм Амона будет оставлен заботой, безродные выскочки, как Амени, заменят представителей знатных родов. Слово за слово, она рисовала отталкивающий портрет регента и налаживала тесные связи между яростными противниками Рамзеса.
   Со своей стороны Сари прикинулся набожным и неприкаянным. Он, который управлял выдающимся институтом «Капа», согласился на скромную должность учителя в одной из школ в Карнаке и вступил в сообщество ритуальных служащих, которым надлежало украшать алтари цветами. Его самоуничижение не осталось неоцененным — влиятельные деятели церкви получали большое удовольствие от бесед с ним и часто приглашали разделить с ними трапезу. Подобно жене, Сари всюду изливал свою желчь.
   Когда ему позволили побывать на великой стройке, где находился и Моис, Сари поздравил своего бывшего ученика с успехами в работе. Ни один колонный зал не сможет сравниться с храмом Карнака, размеры которого были столь велики, что в самом деле напоминали жилище богов.
   Моис заметно окреп и возмужал. Бородатый, с лицом, опаленным лучами солнца, он размышлял в тени гигантской капители.
   — Как я рад тебя видеть! Еще один мой ученик блестяще преуспел в своем деле…
   — Не забегайте вперед; пока последняя колонна не будет воздвигнута, я не смогу чувствовать себя спокойно.
   — Повсюду только и слышишь похвалы стремительности твоих работ.
   — Я всего лишь проверяю, как работают другие.
   — Твои достоинства не могут не поражать, Моис, и я только могу себя поздравить с этим.
   — Вы в Фивах проездом?
   — Нет, мы с Долент остановились на загородном доме. Я теперь преподаю в школе в Карнаке.
   — Это очень похоже на опалу.
   — Так оно и есть.
   — И какова же причина немилости?
   — Хочешь знать правду?
   — Пожалуйста.
   — Трудно говорить об этом…
   — Я вовсе не хочу принуждать вас.
   — Это из-за Рамзеса. Он выдвинул ужасные обвинения против меня и своей собственной сестры.
   — Без доказательств?
   — Без малейших доказательств. Иначе почему он не обратился в суд?
   Довод был весьма убедительным.
   — Рамзес опьянен своей властью, — продолжал Сари. — Его сестра опрометчиво потребовала от него вести себя немного сдержаннее. На самом деле он вовсе не изменился. Его непримиримый и несдержанный нрав не слишком подходит для тех обязанностей, которые ему доверили. Поверь, я же первый пожалел об этом; я тоже пытался его образумить. Бесполезно.
   — Это изгнание не слишком тяжко для вас?
   — Изгнание — слишком громкое слово! Здесь замечательно, храм внушает покой душе, и я счастлив передавать свои знания маленьким детям. Для меня время амбиций прошло.
   — Вы считаете себя жертвой несправедливости?
   — Рамзес — регент государства.
   — Злоупотребление властью достойно осуждения.
   — Так лучше, поверь мне; но не стоит доверять Рамзесу.
   — Почему?
   — У меня такое впечатление, что он собирается избавиться от всех своих старых друзей под разными предлогами. Одно их присутствие тяготит его, как и Нефертари; с того времени, как они поженились, эти двое перестали замечать кого бы то ни было. Эта женщина отравляет ему ум и сердце. Берегись, Моис! Со мной уже все кончено, но настанет и твой черед!
   Еврей в этот раз размышлял намного дольше, чем обычно. Он уважал своего бывшего наставника, который говорил весьма убедительно. Неужели Рамзес свернул с прямого пути?
 
   Лев и желтый пес благосклонно приняли Нефертари; за исключением Рамзеса, она одна могла погладить хищника, не рискуя быть оцарапанной или укушенной. Каждые десять дней молодая чета устраивала себе день отдыха и отправлялась на прогулку за город; Громила бежал рядом с колесницей, Неспящий устраивался в ногах у своего хозяина. Они останавливались, чтобы пообедать на краю поля, наблюдали за полетом ибисов и пеликанов, приветствовали сельских жителей, очарованных красотой Нефертари; молодая женщина умела со всеми найти общий язык и всегда подбирала нужные слова. Часто она спешила помочь, чтобы улучшить условия жизни старого или немощного крестьянина.
   С кем бы она ни имела дело, с Туйей или со служанкой, она всегда оставалась самой собой, внимательной и спокойной. Она обладала всем, чего не хватало Рамзесу — терпением, сдержанностью и мягкостью. Каждый ее шаг подтверждался печатью царицы. С первой минуты было понятно, что она станет незаменимой.
   В сердцах молодых людей росла и ширилась любовь, которая весьма отличалась от того, что регент испытывал к красавице Исет. Как и она, Нефертари умела отдаваться удовольствию и ласкам своего любовника, но когда их тела соединялись, глаза ее светились совсем иным светом. Нефертари, в отличие от красавицы Исет, разделяла самые тайные помыслы Рамзеса.
   Когда наступила зима двенадцатого года правления его отца, Рамзес попросил у него разрешения отвезти Нефертари в Абидос, чтобы приобщить ее к тайнам Осириса и Исиды. Царственная чета, регент и его супруга, вместе отправились в святой город, где Нефертари прошла посвящение.
   На следующий день после церемонии царица Туйа надела ей на руку золотой браслет, который она теперь должна была надевать во время отправления ритуалов, являясь отныне помощницей великой царской супруги. Молодая женщина была растрогана до слез. Вопреки тому, чего она опасалась, ее новый путь нисколько не отдалил ее от храма.
 
   — Мне это не нравится, — жаловался Амени.
   Зная ворчливый нрав своего личного секретаря, Рамзес порой слушал его вполуха.
   — Мне это совсем не нравится, — повторил тот.
   — Что, тебе прислали папирусы плохого качества?
   — Можешь быть уверен, я их не принял. Ты что, не замечаешь, что творится вокруг тебя?
   — Здоровье фараона в порядке, моя мать и супруга лучшие в мире друзья, в стране мир, Гомер творит… Чего еще желать? Ах, да, ты у нас еще не женат!
   — У меня нет времени заниматься этими пустяками; больше ты ничего не заметил?
   — Нет, честное слово.
   — Ты утонул в глазах Нефертари. Но как можно тебя в этом упрекать! К счастью, я на страже, я слежу и слушаю.
   — И что же ты слышишь?
   — Тревожные слухи: кое-кто пытается испортить твою репутацию.
   — Шенар?
   — Твой старший брат в последние месяцы отличается удивительной скромностью, зато недовольство двора все растет.
   — Это неважно.
   — Я так не считаю.
   — Я устраню всех этих болтунов со своего пути!
   — Они это знают, — заметил Амени, — поэтому-то они и ополчились против тебя.
   — Вне кулуаров дворца, приемного зала или их пышных особняков они не такие смелые.
   — Теоретически ты прав, но я опасаюсь организованной оппозиции.
   — Сети назначил своего преемника; все остальное — пересуды.
   — Ты полагаешь, Шенар отступился?
   — Ты сам говорил о его покорности.
   — Она-то меня и беспокоит. Это так на него не похоже!
   — Ты слишком подозрителен, мой добрый друг. Мы под защитой Сети.
   «Пока он жив», — подумал Амени, решившись оградить Рамзеса от ядовитой ауры, которая все сгущалась вокруг него.

50

   Дочь Рамзеса и Нефертари прожила всего два месяца: слабая и тщедушная, она быстро отправилась обратно в мир теней. Безутешная молодая мать сама не на шутку встревожила докторов. Три недели подряд Сети гипнотизировал ее каждый день, придавая ей сил справиться со своим горем.
   Регент не отходил от супруги ни на шаг; впрочем, из уст Нефертари не прозвучало ни одной жалобы. Похитительница-смерть часто пробавлялась младенцами, не разбирая их происхождения. Ничего, от любви, которую Нефертари питала к Рамзесу, появится другой малыш.
   Маленький Ха был вполне здоров; он был предоставлен заботам кормилицы, в то время как красавица Исет занимала все более прочное место в фиванском обществе. Она с сочувствием выслушивала излияния Долент и ее мужа, удивляясь несправедливости, допущенной Рамзесом. Здесь, в этом великом городе Юга, опасались прихода к власти регента, в котором все уже видели будущего деспота, мало заботящегося о законе Маат. Красавица Исет пыталась опровергнуть эту точку зрения, но в ответ ей представили столько внушительных аргументов, что ей нечего было ответить. Выходит, она без памяти любила тирана, жадного до власти, бесчувственное чудовище? И опять ей вспомнились слова Шенара.
   Сети совсем позабыл про отдых. Как только ему выпадала свободная минута, он сразу посылал за Рамзесом. Отец и сын долго беседовали в саду царского дворца. Сети, не имевший пристрастия к письму, передавал свою науку на словах. Другие цари составляли своды высказываний, чтобы подготовить своих регентов к царствованию, он же предпочитал путь от старых уст к молодым ушам.
   — Этого знания недостаточно, — предупредил он, — но оно подобно мечу и щиту пехотинца, оно позволит тебе защищаться и нападать. В периоды счастливой жизни каждый будет приписывать себе заслугу этого счастья; когда же придет несчастье, виноват будешь один ты. Если ты допустишь ошибку, не обвиняй никого и старайся исправиться. Таково правило власти: постоянное выправление мысли и действия. Настало время доверить тебе миссию при дворе, в которой ты будешь представлять меня.
   Это предупреждение не обрадовало Рамзеса; он бы с большей охотой еще долгие годы слушал наставления своего отца.
   — Небольшая нубийская деревня подала протест на администрацию царского наместника. Рапорты, доставленные мне, содержат путанные и неясные сведения. Поезжай туда и прими решение от имени фараона.
 
   Нубия была все таким же чарующим краем, который заставил Рамзеса забыть о том, что он приехал сюда не отдыхать. Никакой груз не давил ему на плечи; влажный воздух, ветер, разметывающий пальмы дум, охра пустыни и красные скалы, все это придавало его душе необычайную легкость. Ему вдруг захотелось отправить солдат обратно в Египет и затеряться одному в этих прекрасных краях.
   Но царский номарх был уже здесь, болтливый и услужливый.
   — Мои рапорты прояснили ситуацию?
   — Сети нашел их запутанными.
   — А между тем, все ясно, как день! Эта деревня взбунтовалась, ее следует снести.
   — Вы понесли какие-нибудь потери?
   — Нет, благодаря моей осторожности. Я ожидал вашего прибытия.
   — Почему же вы не вмешались немедленно?
   Царский наместник забормотал себе под нос:
   — Откуда же мне знать… много ли их, как там…
   — Отвезите меня на место.
   — Завтрак уже готов и…
   — Едем.
   — В такую жару? Я полагал, что лучше будет отправиться в конце дня.
   Колесница Рамзеса рванула с места.
 
   Маленькое селение спокойно дремало на берегу Нила, в тени пальмовой рощи; мужчины доили коров, женщины готовили еду, детишки нагишом плескались в воде. У порогов лежали, растянувшись, тощие собаки.
   Египетские солдаты рассредоточились по прилегающим холмам; их численное превосходство казалось подавляющим.
   — Ну, и где же бунтовщики? — спросил Рамзес у номарха.
   — Это они и есть… Не обольщайтесь их мирными занятиями.
   Разведчики, все как один, доложили, что в окрестностях не обнаружено ни одного вооруженного нубийца.
   — Глава этого селения осмелился оспаривать мою власть, — заявил наместник. — Следует немедленно это пресечь, иначе мятеж охватит все соседние племена. Надо застать их врасплох и перебить всех до одного. Это будет хорошим уроком для прочих нубийцев.
   Какая-то женщина заметила египетских солдат; она позвала детей, которые выпрыгнули из воды и кинулись прятаться по домам. Мужчины вооружились луками, стрелами и копьями и сгрудились в центре деревни.
   — Смотрите! — воскликнул наместник. — Разве я был не прав?
   Глава деревни направился к ним. С двумя длинными страусовыми перьями в курчавых волосах, красной перевязью на груди, он вышагивал гордо и решительно. В правой руке он держал пику длиной в два метра, украшенную лентами.
   — Он собирается напасть, — предупредил номарх. — Наши лучники должны обезвредить его!
   — Здесь я отдаю приказы, — напомнил Рамзес. — Не стрелять!
   — Но… что вы собираетесь делать?
   Рамзес снял свой шлем, кирасу и голенища, положил меч и кинжал и спустился по каменистому склону.
   — Великий Правитель! — завопил номарх. — Вернитесь, он вас убьет!
   Регент шел ровным шагом, глядя в лицо нубийцу; воин лет шестидесяти был худой, даже костлявый.
   Когда он поднял свою пику, Рамзес подумал, что в самом деле подверг себя неоправданному риску, однако предводитель нубийского племени был не опаснее дикого быка.
   — Кто ты?
   — Рамзес, сын Сети, регент Египта.
   Нубиец опустил оружие.
   — Здесь я хозяин.
   — Ты им и останешься до тех пор, пока будешь уважать закон Маат.
   — Это царский наместник, призванный защищать нас, предал закон.
   — Это серьезное обвинение.
   — Я соблюдал уговор, но наместник не сдержал свое слово.
   — Скажи, чем ты недоволен.
   — Он пообещал нам зерно в обмен на подать, и где же обещанное?
   — А где дань?
   — Идем.
   Следуя за предводителем, Рамзес вынужден был зайти в деревню и оказался в окружении вооруженных воинов. Номарх, полагая, что они собираются убить его или взять в заложники, закрыл лицо руками. Но ничего подобного не случилось.
   Предводитель указал регенту на мешки, полные золотого песка, шкуры пантер, страусовые веера и яйца, ценящиеся в знатных семьях.
   — Если договор не будет выполнен, мы станем отстаивать наши права и будем сражаться до последнего, даже если всем нам суждено погибнуть. Невозможно жить в мире, где не держат слово.
   — Сражаться не придется, — заявил Рамзес. — Как и было обещано, вам доставят зерно.
 
   Шенар охотно обвинил бы Рамзеса в проявленной слабости по отношению к нубийским мятежникам, но царский наместник отсоветовал ему это делать. Во время их долгого секретного разговора номарх указал на все увеличивающуюся популярность Рамзеса среди военных: солдатам нравилась его отвага, воодушевление и его способность быстро принимать решения. С таким командиром им не страшен был никакой противник, так что обвинение Рамзеса в трусости обернулось бы против самого Шенара.
   Старший сын фараона признал верность доводов своего собеседника. Невозможность контролировать армию была, конечно, большим упущением, но скоро она все равно должна была повиноваться новому правителю Обеих земель. В Египте грубой силы было недостаточно, чтобы управлять государством, одобрение же двора и старших жрецов, напротив, являлось заметным преимуществом.
   Рамзес все больше представлялся как неустрашимый и опасный вояка. Пока бразды правления в руках Сети, молодой человек будет обречен оставаться в бездействии. Но потом… Из желания развязаться с врагом он может втянуть страну в безумную авантюру, в которой Египет рискует потерять все.
   Как подчеркивал Шенар, Сети сам заключил перемирие с хеттами, отказавшись от захвата их территорий и взятия знаменитой крепости Кадеш. Поведет ли себя Рамзес столь же мудро? Сановники ненавидели войну; живя в комфорте и спокойствии, они опасались слишком бравых генералов.
   Страна не нуждалась в герое, способном развязать войну и предать Ближний Восток огню и крови. Судя по рапортам послов и курьеров, находящихся с миссией за границей, хетты выбрали мирный путь и отказались от завоевания Египта. Поэтому появление такого человека, как Рамзес, было не только не нужно, но могло даже навредить. Если бы он стал упорствовать, отстаивая свои позиции захватчика, не стоило ли просто убрать его?
   Доводы Шенара оставили свой след в умах; он нем стали говорить как о человеке уравновешенном и реалисте. Факты, похоже, были на его стороне.
   Во время своего путешествия в Дельту, в ходе которого ему удалось убедить двух глав провинции поддержать его после смерти Сети, он принял также Ашу в роскошной каюте на борту своего корабля. Его повар приготовил изысканный обед, а виночерпий выбрал белое вино с исключительным букетом.
   Как обычно, молодой дипломат был одет с несколько претенциозной элегантностью; живость его взгляда порой смущала, но мягкость голоса и его невозмутимое спокойствие внушали уверенность. Если он, предав Рамзеса, останется верен ему, Шенар сделает из него прекрасного министра иностранных дел.
   Аша ел кончиками пальцев и отпивал из бокала, едва пригубив.
   — Неужели вам не нравится обед?
   — Извините, но у меня много забот.
   — Что-нибудь личное?
   — Вовсе нет.
   — Что, кто-то пытается вставлять вам палки в колеса?
   — Напротив.
   — Рамзес… Конечно, Рамзес! Он обнаружил наше сотрудничество!
   — Можете быть спокойны, нашу тайну никто не раскрыл.
   — Что же тогда вас так беспокоит?
   — Хетты.
   — Однако рапорты, которые появляются при дворе, содержат обнадеживающую информацию; их воинственные порывы, кажется, рассеялись.
   — Да, и в самом деле, это официальная версия.
   — А разве это не так?
   — Слишком наивно, если только мои начальники не желают ободрить Сети и не расстраивать его пессимистическими прогнозами.
   — Есть точные сведения?
   — Хетты вовсе не какие-нибудь ограниченные дикари; и поскольку прямое военное столкновение пока невозможно, они пустили в ход хитрость.
   — Они приобретут себе благосклонность нескольких местных тиранов и начнут плести мерзкие интриги.
   — Да, таково в самом деле мнение знающих людей.
   — А вы с этим не согласны?
   — Все меньше и меньше.
   — Чего вы опасаетесь?