Жак Кристиан. Сын света

   — Я знал, что я тебя найду, — прошептал он на ухо Рамзесу, в то время как Сетау занялся укушенным камнетесом.
 
   Шенар первым поздравил отца и брата. Они совершили настоящий подвиг, который непременно должен быть занесен в анналы истории. Старший сын предложил свои услуги в качестве редактора, но Сети доверил это задание Рамзесу, который ревностно принялся за дело со своим неизменным помощником Амени, крайне дотошным во всем, что касалось подбора нужных слов и изящества стиля. Участники экспедиции на все голоса рассказывали о чуде фараона, который спас их от страшной смерти.
   Один лишь Амени не разделял всеобщей радости. Рамзес решил, что это его слабое здоровье являлось причиной его хмурого настроения, однако он хотел внести ясность.
   — Что не дает тебе покоя?
   Юный писарь приготовился к испытанию, лишь искреннее признание помогло бы ему очиститься душой.
   — Я сомневался в твоей матери и думал, что она хочет завладеть верховной властью.
   Рамзес расхохотался.
   — Твоя чрезмерная работа тебя когда-нибудь убьет, дружище. Я вынужден буду заставить тебя прогуляться и сделать несколько упражнений.
   — Видишь ли, она отказывалась послать экспедицию на помощь…
   — Разве ты не знаешь, что между фараоном и великой царской супругой существует невидимая связь?
   — Теперь я этого никогда не забуду, можешь мне поверить.
   — Но меня удивляет другое: отчего красавица Исет не торопится броситься мне на шею?
   Амени опустил глаза.
   — Она… так же виновата, как и я.
   — Что же она сделала?
   — Она тоже подумала, что твоя мать устроила заговор, и принялась жестоко критиковать ее и обвинять.
   — Надо послать за ней.
   — Приличия требуют, чтобы мы…
   — Пошли за ней.
 
   Красавица Исет, которая на этот раз даже забыла накраситься, бросилась в ноги Рамзесу.
   — Прости меня, умоляю!
   Волосы разметались у нее по плечам, нервными руками она хваталась за лодыжки регента.
   — Я так переживала, места себе не находила…
   — Неужели этого достаточно, чтобы начать подозревать мою мать в такой гнусности и, что еще хуже, порочить ее имя?
   — Прости, прости…
   Исет рыдала.
   Рамзес поднял ее. Прижавшись к нему, она продолжала всхлипывать у него на плече.
   — С кем ты говорила? — строго спросил Рамзес.
   — Со всеми подряд, уже не помню… Я была страшно напугана, я хотела, чтобы кого-нибудь послали вам на помощь.
   — Необоснованные обвинения могли бы привести тебя к суду визиря; если преступление попрания чести верховного правителя доказано, это грозит заключением или изгнанием.
   Красавица Исет разрыдалась. В порыве отчаяния она вцепилась в Рамзеса.
   — Я попробую защитить тебя, поскольку твое раскаяние искренно.
 
   По возвращении фараон опять встал у руля государства, которым его супруга так хорошо управляла в его отсутствие. Высшая администрация доверяла царице, которая предпочитала ежедневную работу политическим играм, которыми увлекались слишком многие придворные. Когда Сети вынужден был на некоторое время оставлять свое место верховного владыки, он отправлялся в путь со спокойной душой, зная, что супруга не предаст его и страной будут управлять мудро и справедливо.
   Конечно, он мог бы дать больше полномочий регенту, но царь предпочитал предоставить действовать взаимному влиянию, предавать свой опыт постепенно, посвящая сына в тайны магических основ, нежели ввергнуть в закрытое пространство власти, где его поджидало столько опасных ловушек.
   Рамзес был сильным человеком, личностью с размахом. Он был наделен способностью править и противостоять любым превратностям судьбы, однако будет ли ему под силу вынести давящее одиночество фараона? Чтобы подготовить его к этому, Сети заставлял Рамзеса путешествовать и мысленно, и на деле — впереди оставалось еще много работы.
   Туйа представила суверену Нефертари. Завороженная, молодая женщина не смогла вымолвить ни слова и лишь поклонилась царю. Сети внимательно посмотрел на нее и посоветовал как можно более строго и неукоснительно исполнять свои обязанности. Управление штатом прислуги в доме великой царской супруги требовало от исполнителя твердости и скромности. Нефертари удалилась, не посмев поднять глаза на правителя.
   — Ты был довольно строг, — заметила Туйа.
   — Она еще совсем юная.
   — Ты полагаешь, я могла взять к себе никчемную девчонку?
   — Она, несомненно, должна обладать исключительными качествами.
   — Единственным ее желанием было вернуться в храм и остаться там навсегда.
   — Как я ее понимаю! Значит, ты подвергаешь ее жестокому испытанию.
   — Это правда.
   — С каким намерением?
   — Пока сама не знаю. Как только я увидела Нефертари, я узнала в ней выдающуюся личность. Конечно, она была бы счастлива в храме, но моя интуиция подсказывает мне, что у этой девушки другое предназначение. Если я ошибаюсь, ничто не помешает ей пойти своим путем.
 
   Рамзес представил своей матери Неспящего, своего желтого пса, и Громилу, нубийского льва, размеры которого уже становились пугающими. Оба спутника регента, чувствуя, какая им выпала честь, вели себя как следует. После того как личный повар царицы щедро накормил их, они разлеглись валетом в тени пальмового дерева, упиваясь послеобеденным отдыхом.
   — Эта встреча мне очень понравилась, — отметила Туйа. — Но какова настоящая цель твоего прихода?
   — Красавица Исет.
   — Что, ваша помолвка расторгнута?
   — Она допустила серьезную ошибку.
   — Настолько серьезную?
   — Она оклеветала царицу Египта.
   — Каким образом?
   — Обвиняя тебя в том, что ты подстроила исчезновение правителя, чтобы занять его место.
   К удивлению Рамзеса, его мать все это просто позабавило.
   — Почти все придворные и знатные дамы были того же мнения. Меня упрекали в том, что я не отправила армию к вам на выручку, в то время как я была совершенно уверена, что вы, Сети и ты, в безопасности. Несмотря на все наши храмы и обряды, мало кто знает, что можно иметь духовную связь, для которой ни время, ни пространство — не преграда.
   — Ей вынесут обвинение?
   — Она поступила… как и должна была.
   — Разве ты не страдаешь от такой неблагодарности и несправедливости?
   — Таков закон людей. Главное, чтобы это не мешало управлять государством.
   Молодая женщина принесла послания и положила их на низкий столик, слева от царицы, и тут же исчезла, тихая и незаметная. Ее мимолетное появление было как луч солнца, прорезавшийся вдруг сквозь плотную листву дерева.
   — Кто это? — спросил Рамзес.
   — Нефертари, моя новая управляющая.
   — Я уже встречал ее; но как ей удалось получить такой важный пост?
   — Простое стечение обстоятельств. Ее вызвали на проводившийся в Мемфисе конкурс на звание жрицы в храм Хатхора, и я ее заметила.
   — Но ты предложила ей занятие, совершенно противоположное ее призванию!
   — В гаремах воспитываются девушки, которых готовят ко многому.
   — Но сколько ответственности для такого юного существа!
   — Но разве тебе самому не семнадцать лет? В глазах царя, да и по моему мнению, главное — чистое сердце и верные действия.
   Рамзес был поражен: красота Нефертари казалась не от этого мира. Ее краткое появление запечатлелось у него в душе как какое-то волшебное мгновение.
   — Можешь успокоить красавицу Исет, — сказала Туйа. — Я не собираюсь подавать на нее жалобу. Но пусть она научится разделять истину и ошибочные предположения; если она не способна на это, то пусть, по крайней мере, придержит свой язык.

43

   Весь при параде, Рамзес расхаживал взад-вперед по главной пристани порта «Добрые пути». Рядом с ним топтались глава города Мемфиса, главный навигатор, министр иностранных дел и нарядно разодетый караул. Меньше чем через четверть часа сюда должны были пристать десять греческих кораблей.
   На какое-то мгновение корабли береговой охраны уже было подумали, что их атакуют; тут же часть военного флота Египта заняла оборонительную позицию, готовясь отразить нападение. Но иностранцы поспешили заявить о своих мирных намерениях и выразили желание пристать к берегам Мемфиса, чтобы встретиться там с фараоном.
   Сопровождаемые большим эскортом, они поднялись вверх по Нилу и прибыли в столицу на исходе этого ветреного утра. К пристани тут же сбежались сотни любопытных зевак; ведь сейчас было не время представления племен, когда сюда съезжались послы в сопровождении многочисленной свиты. Тем не менее величественный вид кораблей свидетельствовал о явном богатстве прибывших. Зачем они явились сюда, может быть, чтобы преподнести великолепные дары Сети?
   Терпение не было сильной стороной Рамзеса, к тому же он опасался, как бы его качества дипломата не оказались недостаточными для важной миссии. Принимать этих иностранцев было для него тяжкой обязанностью. Амени подготовил для него нечто вроде официальной речи, размеренной и скучной, первые слова которой он уже успел забыть. Он пожалел, что с ним сейчас нет Аши, он пришелся бы весьма кстати.
   Греческие корабли изрядно потрепало в дороге; прежде чем отправиться в обратный путь и выйти в открытое море, им предстояла серьезная починка. На некоторых даже были видны следы недавнего пожара: плавание по Средиземному морю, должно быть, не обошлось без нескольких стычек с пиратами.
   Судно, возглавлявшее эскадру, причалило, искусно маневрируя, несмотря на то, что часть его снастей была повреждена; перекинули сходни, и воцарилось всеобщее молчание.
   Кто же сейчас появится, чтобы ступить на землю Египта?
   Появился человек среднего роста, широкоплечий, со светлыми волосами и неприятным лицом, на вид ему было лет пятьдесят; на нем была кираса и накладки на голенищах, однако жесткий металлический шлем он держал в руках, прижимая к груди, в знак мирных намерений.
   Позади него стояла высокая женщина с белыми руками, одетая в пурпур; голову ее украшала диадема, подчеркивая ее высокое положение.
   Чета сошла на берег и остановилась перед Рамзесом.
   — Я Рамзес, регент египетского государства. От имени фараона я говорю тебе: добро пожаловать.
   — Я Менелас, сын Атрея, царя Лакедемона, а это моя супруга, Елена. Мы прибыли из проклятого города Трои, который мы взяли и разрушили после десяти лет упорных сражений. Многие из моих друзей погибли, у этой победы горький привкус; как видишь, оставшаяся часть моих кораблей в жалком состоянии, мои солдаты и матросы умирают от усталости. Позволит ли нам Египет остаться в его землях, чтобы восстановить силы и отбыть на родину?
   — Ответ дает фараон.
   — Это можно считать скрытым отказом?
   — Я привык говорить прямо.
   — Тем лучше. Я — воин, и я убил в сражениях много людей, но не думаю, что мы с тобой встретимся противниками.
   — Как можно знать заранее?
   Маленькие черные глазки Менеласа гневно сверкнули.
   — Если бы ты был одним из моих подданных, я бы свернул тебе шею.
   — К счастью, я египтянин.
   Менелас и Рамзес смерили друг друга взглядом. Царь Лакедемона первым отвел глаза.
   — Я подожду ответа на борту моего корабля.
 
   На собрании совета в узком составе поведение Рамзеса вызвало различные толки; конечно, Менелас и остатки его армии не представляли непосредственной угрозы Египту сейчас или в ближайшем будущем, однако он обладал титулом царя и, следовательно, заслуживал уважения. Рамзес выслушал критические отзывы и отверг их, ведь он оказался лицом к лицу с солдафоном, одним из тех вояк, которые жаждут крови и только и думают, что о драке, главное же их развлечение — мародерство в охваченных пожаром городах. Оказывать гостеприимство подобного рода бандитам казалось ему неуместным.
   Министр иностранных дел Меба потерял свою обычную сдержанность.
   — Позиция, которую занял регент, представляется мне опасной; к Менеласу не следует относиться с пренебрежением. Наша внешняя политика предписывает добрые отношения со многими странами, малыми и большими, чтобы избежать заговоров против Египта.
   — Этот грек — обманщик, — объявил Рамзес. — У него плутовской взгляд.
   Шестидесятилетний Меба, крепкий и бодрый, с широким уверенным лицом и мягким голосом, снисходительно улыбнулся:
   — Дипломатия не строится на впечатлениях. Мы вынуждены вести переговоры с теми, кто порой нам и не нравится.
   — Менелас предаст нас, — не унимался Рамзес. — Для него данное слово ничего не значит.
   — Вот, пожалуйста, уже начинают осуждать за намерения, — пожаловался Меба. — Юность регента склоняет его выносить поспешные суждения. Менелас — грек, а греки хитрые; может быть, он не сказал всей правды. Нам следует действовать как можно осторожнее, чтобы понять истинную причину их появления.
   — Пригласим Менеласа с супругой на ужин, — объявил Сети. — Их поведение подскажет нам, что делать дальше.
 
   Менелас подарил фараону вазы из металла, выполненные с большим мастерством, и составные луки, сделанные из разных пород дерева; это оружие доказало свою действенность в боях с троянцами. Офицеры армии царя Лакедемона носили цветные юбки, украшенные геометрическим орнаментом, и высокую обувь, волнистые пряди их прически иногда спускались до самого пупка.
   Легкие запахи нектара доносились от платья Елены, которая скрывала свое лицо под белой вуалью; она расположилась слева от Туйи, в то время как Менелас устроился справа от Сети. Грека поразило строгое лицо фараона. Разговор повел Меба. Вино оазисов расслабило царя Лакедемона; он сожалел о долгих годах, проведенных под стенами Трои, рассказал о своих подвигах, упомянул о своем друге Улиссе, упрекнул в безжалостности богов и похвалил богатства своей страны, где он давно уже не был. Министр иностранных дел, прекрасно говоривший по-гречески, казалось, проникся горестными сетованиями своего гостя.
   — Почему вы скрываете свое лицо? — спросила Туйа Елену на ее языке.
   — Потому что я, как та бешеная собака, которой все чураются; много героев погибло из-за меня. Когда меня выкрал Парис из Трои, я и не думала, что его необдуманный поступок обернется десятью годами страшной резни. Сто раз я хотела, чтобы меня унес ураган или поглотила кипучая волна. Слишком много несчастий… Слишком много несчастий случилось из-за меня.
   — Но разве теперь вы не свободны?
   Под белой вуалью — грустная улыбка.
   — Менелас не простил меня.
   — Время успокоит ваши скорби, потому что вы опять вместе.
   — Это еще не все…
   Туйа не спешила прерывать горестного молчания Елены: она сама заговорит, если захочет.
   — Я ненавижу моего мужа, — призналась красавица с белой кожей.
   — Это пройдет.
   — Нет, я никогда его не любила; я даже желала, чтобы Троя победила. Великая Царица…
   — Да, Елена?
   — Позвольте мне остаться здесь как можно дольше; возращение в Лакедемон мне ненавистно.
   Из предосторожности Шенар, глава протокола, рассадил Менеласа и Рамзеса подальше друг от друга. Регент оказался рядом с человеком, возраст которого очень трудно было определить: у него было четко выписанное морщинистое лицо с длинной седой бородой; ел он медленно и все, что ел, поливал оливковым маслом.
   — Это ключ к здоровью, мой царевич!
   — Меня зовут Рамзес.
   — А меня Гомер.
   — Вы генерал?
   — Нет, я поэт. Внешность у меня невзрачная, но зато память блестящая.
   — Поэт и рядом с таким солдафоном, как Менелас?
   — Ветры нашептали мне, что его корабли направляются в Египет, землю мудрости и писателей; я много путешествовал и теперь хочу остаться здесь доживать свой век и спокойно работать.
   — Я выскажусь против того, чтобы Менелас задерживался здесь надолго.
   — А кто вы такой?
   — Регент.
   — Вы довольно молоды… И вы ненавидите греков.
   — Я говорил о Менеласе, не о вас. Где вы собираетесь остановиться?
   — В каком-нибудь более подходящем месте, чем корабль! Мне там тесно, все вещи приходится держать в трюме, и потом мне не нравится общество матросов. Качка, волны, бури — все это не способствует спокойному размышлению.
   — Согласитесь ли вы принять мою помощь?
   — А вы говорите на правильном греческом языке.
   — Один из моих друзей — дипломат и полиглот; рядом с ним — выучить язык было для меня простой забавой.
   — Вы любите поэзию?
   — Вы оцените наших великих авторов.
   — Если наши вкусы совпадают, думаю, мы сможем хорошо поладить.
 
   Из уст министра иностранных дел Шенар узнал о решении фараона: Менеласу было разрешено остаться на некоторое время в Египте. Пока будут выправляться и ремонтироваться греческие корабли, царь разместится в большом поместье в центре Мемфиса, его солдаты поступят под египетское командование и должны будут соблюдать строжайшую дисциплину.
   Старшему сыну фараона предстояло показать столицу Менеласу. В течение нескольких дней, порой мучительных, Шенар пытался втолковать греку азы египетской культуры, но всегда наталкивался на безразличие, граничащее с бестактностью.
   Зато величественные монументы поразили Менеласа. При виде храмов он не мог скрыть своего удивления.
   — Какие великолепные крепости! Взять их штурмом, думаю, не каждому по зубам.
   — Это жилища богов, — пытался объяснить Шенар.
   — Богов войны?
   — Нет, Птах — покровитель мастеров, тот, кто творит мир словом, а Хатхор — богиня радости и музыки.
   — Зачем же им тогда крепости с толстыми стенами?
   — Божественная энергия находится в ведении знающих людей, которые стараются поместить ее так, чтобы оградить от мирского; чтобы проникнуть в закрытый храм, нужно быть посвященным в тайны.
   — Другими словами, я, царь Лакедемона, сын Зевса и покоритель Трои, я не имею права пересечь порог этих золотых дверей!
   — Да, это так… Во время каких-нибудь празднеств, с разрешения фараона вы, вероятно, получите возможность пройти во внутренний двор под открытым небом.
   — И какая же тайна мне откроется?
   — Великие подношения божеству, которое находится в храме и распространяет свою энергию по всей земле.
   — Да что вы!
   Шенару пришлось запастись бесконечным терпением; несмотря на то что манеры и речи Менеласа были не слишком утонченны, он почувствовал, что у них есть нечто общее с этим иностранцем с хитрыми глазами. Внутренний голос подсказывал уделить гостю особое внимание, чтобы сблизиться с ним.
   Менелас без конца возвращался к тем десяти годам войны, которые закончились взятием Трои. Он оплакивал несчастную участь своих союзников, павших под ударами неприятеля, критиковал поведение Елены и желал, чтобы Гомер, описывая деяния героев, предоставил бы ему хорошее место в том ряду.
   Шенар попытался выяснить, как именно пала Троя. Менелас рассказал о жестоких схватках, о храбрости Ахилла и других героев, об их несгибаемой воле отвоевать Елену.
   — В столь продолжительной войне, — допытывался Шенар, — военная хитрость тоже должна была сыграть свою роль?
   Не слишком охочий на слова, Менелас все-таки решил ответить:
   — Улиссу пришла в голову мысль построить огромного деревянного коня, внутри которого спрятались солдаты; троянцы проявили неосторожность, впустив его в свой город. Таким образом нам удалось застать их врасплох.
   — Вы, конечно, тоже имеете отношение к этой счастливой находке? — с восхищением спросил Шенар.
   — Я говорил об этом с Улиссом, но…
   — Он лишь озвучил вашу мысль, я в этом уверен.
   Менелас весь надулся от гордости.
   — В конечном счете именно так.
   Шенар решил посвятить почти все свое время, чтобы завоевать дружбу грека. Теперь у него была новая стратегия, чтобы убрать с пути Рамзеса и снова стать единственным претендентом на египетский трон.

44

   В своем саду в беседке из виноградных лоз Шенар устраивал настоящие пиры Менеласу. Грек любовался темно-зелеными ветвями, с которых свисали тяжелые гроздья; кроме того, он наедался до отвала крупным синим виноградом. Рагу из голубей, жареная говядина, перепела в медовом соусе, свиные почки и ребрышки, приготовленные с тончайшими приправами, не могли не поразить гостя своим изысканным вкусом. Он без устали любовался юными танцовщицами, гибкие тела которых были едва прикрыты легкими одеяниями, флейты и арфы завораживали его слух.
   — Египет прекрасная страна, — признал он, — я бы даже предпочел его полю битвы.
   — Вы довольны вашими покоями?
   — Настоящий дворец! Когда вернусь, закажу своим архитекторам построить мне такой же.
   — Слуги?
   — Выполняют малейшие мои желания.
   По просьбе Менеласа ему доставили чашу из гранита, которую наполняли теплой водой, и грек мог без конца принимать ванны. Его египетский управляющий считал эту процедуру не отвечающей правилам гигиены и слишком расслабляющей; как и его соотечественники, он предпочитал душ. Однако ему приходилось подчиняться приказаниям Шенара; каждый день массажистка натирала маслами тело великого героя, все покрытое шрамами.
   — Не слишком-то они покладистые, ваши девушки! У меня рабы не столь строптивы. После ванны они удовлетворяют меня так, как только я пожелаю.
   — В Египте нет рабов, — уточнил Шенар, — все они мастера, которым платят.
   — Нет рабов? Вот тот прогресс, которого пока еще не знает ваша великая держава!
   — Да, нам не помешали бы люди вашей закалки.
   Менелас отодвинул перепела в меду, поданного на блюде из алебастра; последние слова Шенара отбили у него аппетит.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Египет — богатая и сильная страна, это правда, но, сдается мне, ею можно управлять с большей проницательностью.
   — Разве вы не старший сын фараона?
   — Неужели эта родственная связь должна была бы ослепить меня?
   — Сети — это подавляющая личность; даже Агамемнон не пользовался такой властью, как он. Если вы вздумали строить заговоры против него, откажитесь; провал обеспечен. Этот царь обладает сверхъестественной силой; я не трус, но все же боюсь встретиться с ним взглядом.
   — Кто говорит о том, чтобы строить заговоры против Сети? Весь народ почитает его. Но фараон тоже человек, и поговаривают, что в последнее время у него не все в порядке со здоровьем.
   — Если я правильно понял ваши обычаи, после его смерти на трон должен взойти регент; какая бы то ни было война за наследство исключена.
   — Царствование Рамзеса погубит Египет. Мой брат не способен управлять.
   — А вы, противопоставляя себя ему, неужели вы пойдете против воли вашего отца?
   — Рамзес воспользовался им. Если вы согласитесь быть моим союзником, будущее вам улыбнется.
   — Будущее? Но я собираюсь как можно скорее вернуться к себе! Даже если Египет принимает меня и кормит лучше, чем я мог бы вообразить, я здесь всего лишь гость без всяких прав. Забудьте ваши бессмысленные мечтания.
 
   Нефертари показала Елене гарем Мер-Ура. Прекрасная блондинка с белой кожей была поражена великолепием земли фараонов. Разбитой и уставшей, ей, наконец-то, выпало счастье отдохнуть, прогуливаясь в садах и наслаждаясь звуками музыки; изысканное времяпрепровождения, которое вот уже несколько недель дарила ей царица Туйа, действовало как лекарство. Но недавняя новость опять повергла ее в ужас: два греческих корабля уже были приведены в порядок. Близилось время отъезда.
   Сидя на берегу пруда, покрытого лилиями и лотосами, она плакала, не в силах сдержать слез.
   — Извините меня, Нефертари.
   — Разве в вашей стране вас не почитают как царицу?
   — Менелас, конечно, соблюдает приличия; он постарается доказать, что он, настоящий воин, смел с лица земли целый город и перебил все его население, чтобы вернуть свою жену и смыть нанесенное ему оскорбление. Но моя жизнь там превратится в ад; смерть была бы милее.
   Нефертари не стала произносить бесполезных слов, она постаралась отвлечь красавицу, раскрыв ей секреты искусства ткацкого дела. Увлеченная этим занятием, гречанка проводила в мастерских целые дни напролет, расспрашивая самых опытных ткачих, и сама принялась за изготовление роскошных нарядов. Она ловко работала руками и быстро сумела снискать уважение лучших мастериц. Эти работы позволили ей забыть о Трое, о Менеласе и неотвратимом возвращении вплоть до того вечера, когда переносной трон Туйи появился на пороге гарема.
   Елена метнулась в свои покои и бросилась на кровать вся в слезах; присутствие великой царской супруги означало конец ее счастливых дней, которые никогда уже больше к ней не вернутся. Она пожалела, что ей недостало мужества покончить с собой.
   Нефертари очень ласково попросила ее следовать за ней.
   — Царица желает видеть вас.
   — Я никуда отсюда не пойду.
   — Туйа не любит ждать.
   Елена покорилась. В который раз она опять оказывалась сама себе не хозяйка.
 
   Сноровка египетских плотников удивила Менеласа. Слухи о том, что египетские корабли могли находиться в плавании целыми месяцами, казалось, были обоснованны, поскольку судостроительные верфи Мемфиса восстановили и укрепили греческие корабли в невероятно короткие сроки. Царь Лакедемона видел огромные баржи, способные выдержать целый обелиск, быстроходные парусники и военные укрепления, которые он не пожелал бы брать приступом. Сила египетского устрашения была не пустым звуком.
   Он постарался отогнать эти мрачные мысли, радуясь, что, наконец, можно готовиться к возвращению. Эта остановка в Египте позволила ему восстановить силы; его солдат хорошо выхаживали и кормили, экипажи были готовы к отплытию.