Жаколио Луи. В трущобах Индии

   — В таком случае, — сказал Кишная, — мы можем быть уверены в успехе. Лишенный поддержки Сердара, Нана скоро попадет в наши руки. Теперь я сообщу вам план, который я составил, чтобы добиться успеха, и часть которого исполнил уже. Я давно уже открыл убежище Нана-Сагиба; оно находится в неприступном месте, среди диких лесов Малабарского побережья. Пришлось бы пожертвовать жизнью нескольких тысяч людей в бесполезной борьбе, но успех был бы все еще неверен; оружия и патронов надолго хватит той горсти людей, которые остались верными принцу. Ими командует соотечественник Сердара Барбассон, который поклялся скорее взорвать все место на воздух, чем сдать его. Я думал поэтому, что лучше не проливать напрасно крови, а выдать его со всеми приверженцами его и членами Совета Семи здесь в Беджапуре, во дворце Омра, где вы живете.
   — Что значит эта шутка? — воскликнул сэр Лауренс.
   Ватсон слушал с напряженным вниманием, ничем не выказывая своих чувств.
   — Достаточно одного слова, чтобы убедить тебя, милорд!
   И Кишная, став в гордую позу перед своими слушателями, сказал им напыщенным тоном:
   — Ты видишь перед собой древнего из Трех, то есть президента страшного тайного трибунала, который управляет обществом «Духов Вод»!
   Ничто не может описать удивления двух англичан при этом признании; они знали, что туземец не способен мистифицировать их, но это известие было так невероятно, так поразительно, что они спрашивали себя, не помешался ли туг? Последний понял, какое впечатление произвело на них его сообщение и поспешил дать им настолько точные и положительные объяснения, что они вынуждены были поверить ему.
   — После событий, только что рассказанных мною, — сказал он, — я остался один с своим братом, а потому мне и думать нечего было о данном мне тобою поручении; мы решили с ним отправиться в Беджапур и набрать здесь достаточное количество людей нашего племени, чтобы снова начать дело… Проходя ночью мимо одного из уединенных караван-сараев в лесу, которые служат убежищем для путешественников, мы увидели, что он освещен. Пробираться ползком в высокой траве, без шума, чтобы осмотреть местность, — это дело привычное для нас. Каково же было наше удивление, когда мы увидели там трех замаскированных людей, которые спокойно разговаривали между собой; из слов их мы узнали, что это три члена тайного судилища; их только что выбрали по жребию по случаю окончания трехлетия службы семи членов Верховного Совета общества «Духов Вод». Они отправились в Беджапур для совещания с браматмой прежде, чем занять роскошное жилище, которое служит резиденцией тайному судилищу и куда выбывающие из совета члены должны водворить их. Они были одни, так как лица, предназначенные служить им, находились еще с их предшественниками… Счастливая мысль мелькнула у меня в голове! Новые члены неизвестны прежним; обязательство носить маску постоянно до конца своего трехлетия благоприятствовало моим планам! Почему не занять их места! С нами у пояса была веревка, какую хорошие туги всегда носят при себе, и чего легче задушить их ночью; затем, взяв костюмы их и маски и, заменив третьего одним из наших родственников уже по приезде в Беджапур, явиться с визитом к браматме, который должен будет водворить нас на место; и мы — полные властители общества «Духов Вод»… Я сообщил свой план брату, который с восторгом согласился на него. Два часа спустя, — прибавил холодно душитель, — благодаря покровительству доброй богини Кали мы шли уже по дороге в Беджапур с имуществом тех, которых случай предал нам в руки.
   Сэр Лауренс и Ватсон не могли удержаться от невольной дрожи при этих словах мрачного злодея.
   — К счастью, мы нашли у наших жертв, — продолжал туг, не обращая внимания на произведенное им впечатление, — золотые листья лотоса, знак их достоинства, на которых были начертаны пароль и шифр их. Пополнив «триаду» прибавлением третьего лица, выбранного среди наших, мы отправились к браматме Арджуне; он в тот же день приказал факиру, назначенному исключительно для этого, отвести нас к тем, кого мы должны были заменить собой и которые тотчас же водворили нас вместе с другими четырьмя членами, также вновь избранными и не подозревавшими нашего обмана.
   — Это изумительно по своей ловкости и смелости! — прошептал вице-король.
   — Я не кончил, милорд, — с гордостью отвечал ему туг. — Мы сделались властителями, но ежемесячные выборы должны были нас один за другим перемещать в менее деятельных членов Совета Семи. Надо было устроить так, чтобы факиры не успели раньше времени узнать наших четырех коллег и в первую же ночь нашего пребывания во дворце четыре наших родственника заменили собою тех, которые мешали нам. Таким образом я очутился во главе Трех и Семи и мог распоряжаться советом по своему усмотрению… Понимаешь теперь, как мне легко выдать тебе весь верховный совет, если только мы придем с тобою к соглашению? Ты сделаешь вид, что захватил нас врасплох, разыграешь величие души, дав нам амнистию с условием уничтожить общество, повесив предварительно браматму, если только он еще существует, и таким образом прославишься тем, что уничтожил знаменитое общество «Духов Вод»! А ведь этого не могли сделать никакие власти в мире… Без Совета Семи и браматмы ничто больше не может восстановить его.
   — С каким удовольствием повесил бы я, с разрешения вашей милости, такого негодяя! — не то серьезно, не то шутливо заметил Ватсон.
   — Полно тебе, сэр Ватсон, — отвечал дерзкий мошенник, — не будь смешон! Посчитай-ка число людей, которых вы, англичане, расстреляли или повесили под предлогом ваших репрессий… Разве народы цивилизованные убивают своих пленников, жгут деревни, режут женщин, детей и стариков, как вы делали, когда весь народ сложил свое оружие?!.. Два миллиона людей по вашим спискам исчезли во время этих жестоких преследований, и все по твоему распоряжению, сэр Джон Лауренс, и по твоему, сэр Ватсон. И без всякого страха! Вы и до сих пор еще продолжаете преследовать Нана-Сагиба и общество «Духов Вод», которые сегодня, завтра, через две недели, быть может, подадут новый сигнал к восстанию, — и на этот раз, могу заверить вас, вся Индия ответит на зов своих вождей, начиная от Коморина и до Гималаев… Когда же я, чтобы предупредить такую катастрофу, которая ближе, чем вы предполагаете, жертвую семью людьми, мешающими исполнению моих планов, вы не прочь обращаться со мной, как с обыкновенным убийцей… Ты смешишь меня, сэр Ватсон, с твоею британской совестью… Знайте оба, что мы нашли все уже подготовленным нашими предшественниками для будущего восстания и что, находясь под наблюдением браматмы, мы вынуждены были продолжать начатое дело, чтобы не возбудить ничьего внимания и не навлечь на себя подозрения. Сегодня ночью состоялось в самом Беджапуре собрание из пятисот субедаров общества, которым поручено проповедовать священную воину во всех провинциях, и даже вполне определенный день назначен для восстания. Дней через двадцать, сэр.
   Джон Лауренс, двести пятьдесят миллионов индусов восстанут за свою независимость под предводительством Нана-Сагиба, четырех раджей юга и браматмы Арджуны — и молите тогда своего бога, чтобы Сердар не присоединился к ним! Ты смеешься, сэр Джемс Ватсон?
   — Мы пошлем им Гавелока, — отвечал начальник полиции. — Хоть вы и превосходные заговорщики, но и нам вот уже несколько месяцев известно, что Индия готовится возобновить борьбу.
   — Гавелок! — воскликнул туг. — Что сделает ваш лучший генерал против тысяч фанатиков, которые надеются получить сваргу, защищая веру своих предков?
   — Этот человек прав, Ватсон, — заметил вице-король. — Если бы я в течение этих шести месяцев не был так слаб, чтобы слушать ваших советов о милосердии, то Декан, наказанный военными судами через десятого виновного, терроризованный казнями, не думал бы о восстании… Теперь поздно, и нам ничего не остается, как следовать советам Кишнаи. Только арест Нана-Сагиба и полное уничтожение общества «Духов Вод» могут спасти Индо-британскую империю.
   — В добрый час, милорд! Ты верно понял положение: голова прочь и члены теряют деятельность.
   — Каким образом ты доставишь нам Нана-Сагиба?
   — Дислад-Хамед, ваш шпион…
   — Как! Ты знаешь?
   — Нет ничего неизвестного Духам Вод… Вашему шпиону, которого я прошлую ночь спас от наказания, заслуженного всеми изменниками, поручено передать о результате совещания жемедаров потомку набобов Дели и привести его с собой под предлогом, что нам необходимо посоветоваться вместе с ним о дальнейшем ходе дел. Он сегодня же ночью отправляется на Малабарское побережье с моими инструкциями, и дней через десять Нана-Сагиб прибудет секретно в Беджапур… Как видите, план настолько искусно придуман, что ничего нельзя ждать, кроме успеха.
   — А какую цену назначаешь ты за свое содействие? — спросил сэр Лауренс.
   — За поимку Нана-Сагиба — награду тростью с золотым набалдашником, какая дастся раджам, а за поимку Семи членов Верховного Совета — титул мирасдара с придачей в десять тысяч райотов, и не только мне, но всем потомкам моим мужского пола. Все Семь, в числе которых нахожусь и я, должны, разумеется, получить прощение в награду за согласие на уничтожение общества, и должна быть амнистия эта дарована всей Индии, включая сюда Нана-Сагиба и четырех раджей юга.
   — Мы согласны, — отвечал сэр Джон Лауренс после нескольких минут размышления, — с условием, что амнистией будет дарована жизнь Нана-Сагибу, но я буду иметь право без нарушения данного слова отправить его в Ботанибейскую колонию для преступников, которая находится в Австралии.
   — Я прошу только пощадить жизнь Нана, дальше ты можешь делать с ним что хочешь. Я прошу также хранить в величайшей тайне все это дело. Я укажу вам в надлежащую минуту место, где мы соберемся на совещание вместе с Нана-Сагибом, и ты наравне со всеми арестуешь нас. Затем, когда я сделаюсь принцем, я не хочу, чтобы имя мое до скончания века считалось бы в Индии именем изменника.
   Вся земля Индии принадлежит властителю, который разрешает пользоваться ею райотам, то есть земледельцам, за известную годовую плату. Когда раджи желали вознаградить своих любимцев, они давали им титул мирасдара и известное количество райотов, десять, двадцать, сто, тысячу.
   Мирасдар платил ему должную сумму за землю, которую обрабатывали райоты; все же, что получалось сверх этой суммы, принадлежало ему. Райоты не были рабами, приписанными к земле, и если находили требования мирасдара слишком тяжелыми, то могли отказаться от уплаты и идти жить в другое место. Но несчастным так трудно бывало отказаться от земли, которую с незапамятных времен обрабатывали их предки, и от дома, где они родились и где родились их дети, что они в большинстве случаев исполняли все требования мирасдаров.
   В плате, установленной обычаем, преобладала десятая часть, отсюда «закон десятины», принесенный в Германию и Галлию нашими предками индо-европейцами. Английский крестьянин до сих пор еще живет под гнетом таких условий; он только пользуется доходами с земли, которую обрабатывает, и требования лордов, этих британских мирасдаров, бывают подчас таковы, что несчастному земледельцу приходится бросать землю, которую предки его обрабатывали в течение семи, восьми столетий.
   Вот такого-то высокого положения мирасдара, или земельного князя, добивался Кишная в награду за свою измену. Сэр Джон Лауренс дал ему свое вице-королевское слово, что исполнит в точности все его условия, и тогда туг дал страшную клятву сдержать верно свои обещания.
   — А браматма, — спросил сэр Джон, — почему ты не включаешь его в амнистию?
   — Браматма! — отвечал душитель с зверской улыбкой. — Я сам пристрою его.
   В эту минуту одна из тяжелых портьер, сделанных из непальских ковров и скрывавших амбразуры окон зала глубиною в два метра сообразно той же толщине стен, слегка приподнялась, — и оттуда выглянуло испещренное кабалистическими знаками лицо пандарома, который несколько минут тому назад продавал зерна сандала. Лицо его окинуло трех собеседников быстрым взглядом, сверкавшим мстительным огнем… Странное явление исчезло так же быстро, как и показалось, не обратив на себя внимание присутствующих. Сэр Джон Лауренс не подозревал, что, заключая постыдный договор с душителем, он тем самым подписал свой смертный приговор…

VII

Падиал и вице-король. — Лев и лисица. — Зловещие предчувствия. — Старый пандаром. — Гадание. — Приятные предзнаменования. — Крик рогиты. — Посол смерти. — Не более трех часов жизни.

   Когда Кишная собирался проститься с вице-королем, последний обратился к Ватсону и сказал:
   — Теперь мне кажется бесполезным принимать падиала, нам не нужны больше его услуги.
   — Попрошу твою милость ничего не изменять из того, что ты решил, — сказал туг, — мне важно знать, насколько я могу доверять этому человеку, скроет ли он от меня это посещение и сообщит ли тебе о поручении, данном ему.
   — Хорошо! Стань за портьеру одного из окон; ты все услышишь.
   Ватсон приказал ввести Дислад-Хамеда.
   Негодяй стал осторожнее за последние двадцать четыре часа; страх убил в нем честолюбие, и он думал только о том, чтобы спасти свою жизнь. Все старание он употребил поэтому на то, чтобы не скомпрометировать себя. Узнав, что вице-король хочет отправить его по следам Нана-Сагиба, он прикинулся робким и униженным, удивляясь, что его признали годным для такого дела, которое требовало человека более способного, чем он; он согласился на это поручение только после формального приказания вице-короля, не проронив ни одного слова, которое могло бы заставить предположить, что ему поручено передать принцу результат совещания жемедаров. Он дал слово употребить все свои усилия, чтобы открыть убежище Нана, не рассчитывая, однако, на успех. Вице-король, принявший его только для формы, удовольствовался этим ответом и отпустил его.
   Ватсон положительно не узнал человека, которому он в течение стольких лет давал самые опасные поручения.
   — Вот, — сказал он сэру Лауренсу, — как терроризирует их всех мрачное общество «Духов Вод».
   Обернувшись затем в сторону портьеры, позади которой скрывался Кишная, он спросил с некоторым разочарованием:
   — Ты, надеюсь, доволен испытанием?
   Слова его остались без ответа.
   Начальник полиции бросился к окну и поднял портьеру. Кишная исчез.
   — Удивительно! — воскликнул вице-король. — Можно подумать, что это средневековый замок с потайными ходами, подвальными колодцами, пустотами в стенах!
   — Все древние замки Индии таковы, милорд. Древние раджи заботились о том, чтобы выстроить себе жилище, где в каждой комнате можно было бы спрятаться, войти и выйти так, чтобы никто этого не видел. Ведя постоянную борьбу с конкурентами из своей собственной семьи, которые не останавливались ни перед ядом, ни перед кинжалом, они, — как, например, Дера-Адил-Шах, — ели пищу, приготовленную только их любимой женой, принудив ее попробовать сначала, и никогда не спали две ночи подряд в одной и тон же комнате. Вот почему Адил-Шах, предок Дары, приказал выстроить этот таинственный дворец, названный Семью этажами. Говорят, будто даже самые близкие друзья шаха никогда не знали, в каком дворце находится их властитель, и он переходил из одного в другой по никому не известным коридорам, до сих пор еще не открытым. Заметьте, что, кроме того этажа, где мы теперь находимся, ни в одном не видно наружного входа и чтобы проникнуть туда, нам пришлось бы разрушить стену в десять метров толщины! Можно судить поэтому, какое количество потайных коридоров и убежищ находится внутри. Нет ничего удивительного после этого, если такой хитрый, упорный и ловкий человек, как Кишная, открыл один из потайных ходов в апартаментах вашей милости.
   — Знаете ли, Ватсон, мы здесь далеко не в безопасности, особенно при настоящем состоянии умов. Достаточно кинжала фанатика…
   — Кто же осмелится посягнуть на вашу жизнь, милорд? Одна вещь должна вас успокоить: как ни богата история Индии претендентами, ведущими между собою борьбу, в ней не упоминается ни об одном цареубийстве, совершенном подданными. Властители ее, погибшие насильственной смертью, все пали от руки членов собственной семьи; ни один не был убит своим подданным.
   — Признаюсь вам, Ватсон, с некоторого времени меня волнуют самые мрачные, черные предчувствия; я не могу выгнать из своей головы той мысли, что Индия будет для меня роковой и что я поплачусь жизнью за старания обеспечить англичанам эту прекрасную страну.
   Взрыв хохота прервал печальные мысли короля. Этот припадок веселости донесся к ним со двора, окружающего дворец.
   — Там люди забавляются, — сказал сэр Джон с бледной улыбкой, — они вполне счастливы, надо думать!..
   Спрошенный слуга объяснил, что это пришел пандаром и гадает солдатам шотландской стражи.
   — Не позвать ли его сюда? — сказал Ватсон, у которого мелькнула мысль, нельзя ли будет рассеять этим мрачные предчувствия вице-короля.
   Сэр Джон улыбнулся в знак согласия, и спустя несколько минут пандарома ввели в гостиную. Последний, войдя, сделал селактанг, то есть прикосновение к полу шестью частями своего тела перед сэром Лауренсом; встав затем, он только почтительно поклонился Ватсону, подчеркнув таким образом разницу, которая, по его мнению, существовала между этими двумя лицами.
   — Чем ты занимаешься? — спросил его начальник полиции.
   Пандаромы, как и факиры, не все занимаются одним и тем же: одни из них, простые акробаты, показывают разные фокусы с помощью кинжалов или, чего не сделает ни один из наших паяцев, с помощью железных, раскаленных докрасна, шаров; другие магнетизируют и обладают замечательной гипнотической силой; третьи вызывают духов умерших; некоторые заклинают змей и хищных зверей или гадают; но каждый из них твердо держится традиции своего сословия.
   — Я предсказываю будущее, господин, — отвечал пандаром.
   Молодой Эдуард Кемпуэлл к тому времени вернулся, после ухода Кишнаи, и также сидел в зале.
   — Вам на руку, Кемпуэлл, — сказал ему вице-король. — Пред вами еще долгие годы жизни, и вам приятно будет знать, что случится с вами.
   — Я не любопытен, милорд! Но, желая доставить вам удовольствие, охотно дам свою руку этому колдуну.
   И Эдуард, улыбаясь, подошел к пандарому. Со времени прихода молодого человека старый пандаром не спускал с него глаз и смотрел на него с невыразимым волнением. Он взял его руку и долго рассматривал ее линии; медленно подняв затем глаза на молодого человека, он сказал ему, отчеканивая каждое слово, тем гортанным тоном, какой всегда принимают эти странники, говоря свои предсказания:
   — Исания, присутствующий при рождении, осыпал тебя своими милостями; судьба не перекрещивает ни одной из твоих линий, ни одно облако не затемняет горизонта твоих дней; ты достигнешь крайней границы, определенной богами для существования человека, и будешь окружен сыновьями твоих сыновей.
   — Принимаю твое предсказание! — засмеялся Эдуард.
   — Вот так счастливая будущность, — прибавил сэр Лауренс. И с этими словами он попросил соверен, который покатился к ногам пандарома.
   Глаза последнего блеснули мрачным огнем, по лицу пробежала молнией ненависть, и руки его поднялись к поясу, как бы отыскивая кинжал. Но прежде чем присутствующие заметили это, он снова принял почтительный и скромный вид; поклонившись вице-королю, чтобы лучше скрыть свои чувства, он поднял золотую монету и бросил ее в тыкву.
   — Вот предсказание, — сказал Ватсон, смеясь, — которое не скомпрометирует своего автора, ибо его можно без опасений применить ко всем. Всякому приятно услышать, что он будет долго жить и что у него будет много детей.
   — Вы страшный скептик, Ватсон, — отвечал сэр Лауренс. — Хотелось бы услышать, что он скажет вам.
   — Если ваша милость желает…
   — Вы ведь сами приказали привести этого человека, Ватсон, и не можете отказать ему в заработке соверена.
   — Пожалуй, милорд! Могу заверить вас, что мне положительно безразлично, что он скажет.
   Разговор этот происходил на английском языке, и все трое были уверены, что туземец не понял их. Последний стоял бесстрастный, неподвижный, и ни один мускул лица не выдавал его чувств.
   Повинуясь желанию вице-короля, начальник полиции с насмешливым видом протянул руку пандарому. Туземец мрачно взглянул на него исподлобья и, окинув быстрым взглядом линии жизни, сказал:
   — Чаша дней полна, Жуна, Верховный Судья, пустил уже черных послов смерти; прежде чем Сова — луна — кончит свой обход, Сагиб отправится в страну Питри; нет больше для него места на земле, глаза его не раскроются при свете приближающегося солнца. Мрачная Рогата считает, сколько часов ему остается жить…
   В эту минуту, как бы подтверждая слова пандарома, послышался среди ночной тишины жалобный троекратный крик совы, сидевшей на соседнем дереве.
   Зловещее предсказание, сопровождаемое криком птицы, которая по народным верованиям предсказывает смерть, произвело на всех сильнейшее впечатление. Невольная дрожь пробежала по телу присутствующих; насмешливая улыбка Ватсона сразу исчезла, и лицо его покрылось смертельной бледностью; вице-король, находившийся еще раньше под влиянием грустных предчувствий, не мог удержать лихорадочной дрожи; даже молодой Кемпуэлл, мало поддающийся суеверию, почувствовал, как сжимается его сердце под влиянием странного чувства. Ватсон сделал невероятное усилие, чтобы овладеть собою.
   — Это сумасшедший, — засмеялся он, стараясь придать своему смеху саркастический тон.
   — Птица Ионнера пропела три раза, — продолжал пандаром, — тебе осталось, Сагиб, жить три часа.
   — Шутки в сторону, старик, — сказал начальник полиции, сконфуженный тем, что выказал столько слабости, — ступай и показывай твои фокусы в другом месте; нам не нужны больше твои услуги…
   В ответ на эти слова мнимый нищий, в котором читатель узнал, конечно, браматму, поспешно направился к выходной двери, поднял портьеру и скрылся за нею.
   — Ну-с, мой бедный Ватсон, — сказал вице-король, — несчастная мысль пришла вам в голову: желая отвлечь меня от тяжелых предчувствий, вы навлекли на себя довольно странное предсказание…
   — Негодяй хотел посмеяться надо мной, а главное, напугать меня. Вам известно, что моя служба обрекает меня на вечную ненависть всех этих бродяг, против которых я принимаю всегда самые строгие меры… Он узнал меня, вероятно, а быть может, ему приходилось уже иметь столкновение с моими агентами. И вот ему захотелось сыграть со мною нечто вроде фокуса. Этим не возьмешь меня, нужно что-нибудь посильнее; я три раза уже получал предупреждение от тайного трибунала, который даже приговорил меня к смерти за то, что я не обращал внимания на его угрозы. Но, как видите, мне ничуть не хуже от этого…
   — Признайтесь, однако, что вы испытали некоторое волнение.
   — Я не отрицаю этого, милорд, но тут играла роль неожиданность, да и вся окружающая обстановка… Скоро полночь, час таинственных видений; в этой огромной комнате, еле освещенной во всех углах и закоулках, где все предметы принимают неясные формы, появляется вдруг старый пандаром с дьявольской физиономией и вызывает перед вами призрак смерти, затем, в довершение эффекта, к нему присоединяется проклятая сова… Признайтесь, милорд, есть от чего прийти в смущение!
   — Вы были осуждены тайным трибуналом? — спросил сэр Лауренс, видимо озабоченный.
   — Да, ваша милость, но это было до того еще, как управление обществом перешло в руки Кишнаи.
   — И вам сообщили о приговоре?
   — Дней восемь тому назад; простая формальность, исполненная кем-нибудь из низших членов общества, помимо нового трибунала.
   — Будьте осторожны, Ватсон, — сказал вице-король, — вам известно, что приговор исполняется браматмой, а он не сообщник Кишнаи.
   — О, я не боюсь, милорд! Они могли, конечно, захватить врасплох несколько бедняг, которых и убили с целью поддержать ужас, внушаемый им таинственным обществом. Но никогда он не осуществлял своих приговоров над теми, которые способны защититься или за смерть которых им могли отомстить. Разве осмелились они тронуть Гавелока, победителя Нана-Сагиба, или сэра Вильяма Броуна, губернатора Цейлона, который на каждом шагу травит членов их общества и которого они еще несколько месяцев тому назад приговорили к смерти? На всякий случай я ношу тонкую кольчугу, которая предохраняет меня от кинжала, а ночью все выходы из моих апартаментов охраняются стражею… Впрочем, я намерен предупредить начальника тугов об этом предсказании…
   — Только бы Кишная сдержал свое слово, — мы скоро избавимся от этих людей.
   — Он сдержит его, милорд, и дней через десять вы дадите знать в Лондон об уничтожении общества «Духов Вод», об аресте Нана и об окончательном умиротворении Индии.
   — Готов верить вашему предсказанию… Пора, однако, господа, на покой; мы, я думаю, долго будем помнить первый вечер в Беджапуре… Пришлите мне ночного дежурного, Кемпуэлл!
   — Старший камердинер ждет ваших приказаний, милорд!
   — Прекрасно!.. Не удерживаю вас больше.
   Перед уходом оба почтительно поклонились сэру Лауренсу.
   — Спокойной ночи, господа, — приветливо сказал им вице-король.