Сергей услышал то, о чем мечтал сам.
- Хорошо бы, - вздохнул он. - Но...
Договорить ему не удалось. Недалеко от корабля взбугрилась вода, и показалась подводная лодка.
- Торпеда!
Сергей вмиг бросился к Людмиле Николаевне и заслонил ее, как солдат в бою защищает своего командира.
Вслед за первой торпедой, прорезая на огромной скорости морскую гладь, неотвратимо неслась к кораблю вторая. В наступивших сумерках показалась всплывшая вражеская подводная лодка. Страшной силы удар, и блеснуло пламя... Взрыв. Еще взрыв...
Кто бы мог подумать, что в Японском море, недалеко от родных берегов, подводная лодка страны, с которой заключен пакт о нейтралитете, так вероломно нанесет удар по беззащитному торговому судну...
Все окуталось дымом, небо стало сдвигаться куда-то назад, все грохотало, трещало.
Людмила Николаевна почувствовала мгновенный удар и вслед за этим стала захлебываться соленой водой... Очнулась она не скоро. Ее бросало то вверх, то вниз, и она видела то небо, то лица незнакомых людей. Кто-то приблизился к ней, шевелил губами, видимо, что-то говорил, но она ничего не слышала. Догадалась, что она в баркасе. И снова забытье. Очнулась в темноте. Душно, и очень болит спина. Пошарила руками по сторонам: что-то твердое, сухое. Стала понемногу шевелить руками, ногами, поворачивать голову. В ушах сплошное шипение. Контузия. Дотронулась до ушей, почувствовала прикосновение своей руки. Да, ясно: слух восстановится. "Но почему так болит спина?" Опять забытье. Теперь очнулась она уже не на баркасе, а в просторном трюме.
Напрягая память, Людмила Николаевна мысленно представила себе, как все случилось. Взрывом ее выбросило в море, упала спиной, поэтому так болит позвоночник. "Если из баркаса меня перенесли свои, то почему здесь никого нет рядом?"
В мучительных догадках прошло немало времени. Людмила Николаевна была в бредовом состоянии, когда в трюме посветлело. В потолке зажглась маленькая электрическая лампочка. Возле лестницы стоял человек, он был в каком-то балахоне, лица не видно.
Людмила Николаевна приподняла голову, осмотрелась. Вокруг окованные железом ящики, она лежит на одном из них. Человек покачнулся и стал приближаться. Присел, поставил железную миску с едой и удалился. В миске была отварная рыба.
Теперь стало ясно: она на чужом судне. "Но где же другие, которых она видела на баркасе? Или все это ей показалось?"
Через несколько часов, а может быть через несколько суток, Людмила Николаевна услышала рокот мотора. Рокот усиливался, и где-то стукнуло. "Слышу. Я слышу!" - подумала она.
Стало светло, и опять возле лестницы появился человек. Он, как и в первый раз, поставил миску и большую кружку воды. На этот раз в миске было немного рисовой каши. Когда человек ушел, Людмила Николаевна отпила несколько глотков воды и остатками умылась. Есть не стала. Мучил один вопрос: "Почему я здесь?"
Через несколько минут человек появился снова, и не один. К удивлению и радости, он привел Сергея. Лицо у юноши в кровоподтеках, ноги едва переставляет.
- Людмила Николаевна! Вы живы? Не бойтесь, говорите. Это японец, и он не понимает по-русски.
- Где я? Что с нашими? - спросила врач.
Сергей говорил торопливо, боялся, что японец уведет его.
- Всего лишь нескольких человек подобрали японцы. Всех допрашивали. Где наши люди, я не знаю.
- Я ничего не поняла, в голове гудит, плохо слышу, - уже не говорила, а выкрикивала Людмила Николаевна. - Повтори громче!
- Мы в пле-ну!! - громко, по слогам сказал Сергей. - Япо-нец тре-бует узна-а-ть, что вам нужно?
- Переведи: мне нужна медицинская помощь.
Сергей перевел. Японец учтиво поклонился.
И опять темнота. Затем пришли два японских матроса и унесли Людмилу Николаевну на допрос. В просторном кубрике за столиком сидел, оскалив крупные зубы, японец в черном костюме. После того как внесли Котину, привели Сергея. Он был в порванной одежде, босой.
Сначала японец улыбался, неторопливо кланялся, потом глаза его сверкнули, как обнаженные кинжалы, и на лице застыла брезгливая гримаса.
- Спросите у доктора, знает ли она, кто потопил ваше судно? прошипел японец.
- Я видела перед взрывами всплывшую подводную лодку, - ответила Людмила Николаевна. - Она могла быть только японской.
- Переведите! - посмотрев на Сергея и притворно улыбаясь, сказал японец. - Мы, японцы, спасли вас. Ваш военный корабль потопили американцы... - Японец откинулся на спинку кресла и задрал голову кверху, словно любовался потолком.
У Людмилы Николаевны не было сил спорить с этим негодяем, но попросила Сережу пояснить японцу, что убеждена - преступление совершили японцы.
Лицо у японца стало похоже на оскаленную морду кровожадного хищника.
- Мы спасли вас, доктор, и еще нескольких солдат и офицеров. Все уже отправлены к берегам СССР. Из-за вас мы задержали переводчика. Вас не отправили по состоянию здоровья.
Сергей перевел слова японца и добавил:
- Он врет. Все наши товарищи после допроса исчезли. А с нами они что-то не торопятся...
- Переведи ему: японцы потопили наше торговое судно с продуктами для детей, а не боевой корабль. Мы не нарушали территориальных вод! И последнее: что он от меня хочет?
Японец опять заулыбался, стал кивать головой.
- Извините, мы не знали, кого спасали. Нам известно только одно: ваш корабль потоплен американцами. Вам окажут врачебную помощь, предоставят отдых и переправят в СССР. Людмила Николаевна готова была поверить. Но Сергей, насмотревшись допросов и испытав на себе жестокость японцев, не верил ни одному его слову.
- Что она говорит? - спросил японец.
- Врач требует, чтобы не держали ее в погребе, - настойчиво потребовал Сергей. - И чтобы дали лекарство, постель и воду.
- Мы удовлетворим просьбу доктора, - пообещал переодетый в штатский костюм офицер, - если она прекратит клеветать на его императорского величества флот, что наша подводная лодка потопила ваш корабль. - Японец заулыбался и прижал ладонь к груди. - Мы всегда готовы помочь русским, тем более русской женщине.
- Я не буду этого переводить! - возразил Сергей. - Вы врете!
- Доктора в отдельную каюту со всеми удобствами! - приказал офицер. Переводчика в трюм. Пусть подумает, прежде чем говорить.
В течение следующих суток Сергея не допрашивали. Он сидел со связанными назад руками в том же трюме, в котором до него находилась врач Котина. Потом его перевели в кубрик, и все тот же офицер, только теперь он был в мундире, сказал ему по-японски:
- Забирайте одежду. Вы будете моим переводчиком. Вы не отрицаете, что врач Котина во время торпедирования советского торгового корабля находилась рядом с вами?
- Нет, не отрицаю. Мы были вместе, - ответил Сергей.
- Врач Котина сказала, что она отчетливо видела на подводной лодке, которая потопила советское судно, американские опознавательные знаки... Вы тоже видели?
- Нет, я не видел. Было темно, - ответил Сергей и заметил на столике записывающий аппарат - магнитофон.
Врача Котину и радиста Сергея Сидорова поместили в разных каютах, дали одежду, кормили. К Сергею приходил японец в белом халате, смазывал раны и синяки, полученные на допросе.
Однажды он принес Сергею газеты; в них сообщалось, что американская подводная лодка потопила в Японском море советское торговое судно, а японский рыболовный корабль спас команду, в составе которой женщина и подросток.
- Всех вас сначала приняли за советских офицеров с боевого корабля, заговорил японец. - У нас есть данные, что ваши торговые суда помогают американцам. А мы с американцами воюем. Теперь ясно: американцы потопили ваш корабль не случайно - они хотят рассорить СССР с Японией. Под нашим флагом они встречают ваши торговые суда и топят их...
- Я не знаю, зачем из нас хотят сделать ложных свидетелей. Все это шантаж, - сказал Сергей. - Передайте командованию, что мы просим отправить нас домой.
Через три дня Сергея привели в кубрик, где японский офицер допрашивал русских матросов.
- Переведи, - приказал офицер. - Советское торговое судно потопили американцы. Мы подобрали некоторых русских матросов и хотим доставить их в корейский порт, потому что наш корабль Владивосток не принимает.
После того как Сергей перевел сказанное японцем, один матрос в гневе выкрикнул:
- Это неправда! Японец заставляет нас подписать бумагу, что нас потопили американцы...
Когда Сергей перевел сказанное матросом, японец велел увести русского матроса.
- Они не подпишут ложные показания, - сказал Сергей.
- Всех в трюм! - приказал японец.
Судьба матросов была трагичной. Японцы связали каждого из них и бросили в темный трюм без воды и пищи.
Радиста Сидорова пощадили по одной причине: он знал японский и мог понадобиться им в качестве переводчика.
Ночью кто-то ключом открыл дверь каюты, в которой спал Сергей, и бросил на постель спасательный жилет. Сергей подумал: провокация. Он спихнул на пол шуршащий сухой жилет и сказал по-японски: "Постель занята". Человек бесшумно подскочил и торопливо заговорил, мешая русские и японские слова: "Я корейца... Тебя спасать будет. Близко берег... Бросайся в море..."
"И все-таки провокация. Только выйду из кубрика, и меня бросят за борт... А вдруг это... спасение?"
- Куда идти? - спросил Сергей по-японски.
- За мной! Быстро! - ответил человек. - Очень быстро!
Пробежав по узкому коридору и поднявшись на палубу, Сергей столкнулся с часовым. Оторопел. Матрос отвернулся, словно не заметил беглеца.
Было предрассветное время. Моросил дождь. Сергей, оказавшись у кормы, торопливо надел жилет и прыгнул за борт...
В 1946 - 1948 годах в Токио шел судебный процесс над главными японскими преступниками. На этом процессе выяснились многие злодеяния, совершенные японскими военными на протяжении всего времени подготовки и хода второй мировой войны.
На суде подтвердилось, что морские пираты Японии за 1941 - 1945 годы потопили десять советских транспортов.
Тогда же бывший главнокомандующий японской Квантунской армией генерал Ямада в ходе предварительного следствия признал себя виновным в том, что осуществлял непосредственное руководство работой бактериологических отрядов "731" и "100" по изысканию наиболее эффективных способов применения бактериологического оружия и его массовому производству для военных целей. Другими словами, признал себя виновным в том, что осуществлял непосредственное руководство подготовкой бактериологической войны против СССР, Китая, Монголии, Англии, США и других стран.
Японские особые отряды и их филиалы были расположены поблизости от границы с Советским Союзом. Работу бактериологических лабораторий возглавлял генерал-лейтенант медицинской службы С. Исии. В лабораториях изготовлялись бактерии чумы, холеры, сибирской язвы, тифа, газовой гангрены... Смертоносные средства испытывались на людях. Ежегодно только для одного отряда "731" японская жандармерия поставляла до 600 человек. Ни один из них не остался в живых.
На суде стало известно, что многие подобранные в море советские, американские, китайские граждане, а также военнопленные и дети, схваченные в результате бандитских нападений на монгольские и китайские селения, отправлялись в специальные лаборатории для испытания на них смертоносных бактерий.
Все это не плод воображения, а неопровержимые факты, признанные самими же преступниками, запротоколированные на суде в Токио на многих языках мира.
Среди тех, кто был доставлен в филиал бактериологического отряда для испытания на них невидимого смертоносного оружия, оказались и судовой врач Котина и все оставшиеся в живых из команды торгового судна.
"Изобретатели смерти" не торопились испытать действие бактерий на Людмиле Николаевне. Они заставили ее лечить зараженных людей. Возможности выживания больных интересовали японских бактериологов.
Людмила Николаевна подчинилась, чтобы хоть немного продлить жизнь людям и облегчить их страдания. Согласилась и потому, что при удобном случае надеялась бежать.
ШАНГО - ХОРОШО!
До города оставалось километров десять, когда выдвинувшимся вперед подразделениям было приказано остановиться. Из-за колючего кустарника, где укрылась рота лейтенанта Василия Салыкина, были видны крыши пригородных домов и две высокие трубы, из которых валил черный дым. Почему остановка солдаты не знали. Быть может, впереди противник? А может, следует ждать, пока подойдут главные силы армии? Ротам и батареям было приказано находиться в готовности отражать нападение противника со стороны города.
Дотемна рыли в каменистом сухом грунте неглубокие траншеи, устанавливали пулеметы и орудия, потом ужинали в потемках, и команда "отбой" была дана только в полночь.
После гибели командира роты Мякова произошла перестановка. Котин и Колобов получили повышение в должности: первый стал командиром взвода, второму доверили отделение. В отделении тринадцать солдат. Все новички, прибывшие из резерва. Молодые и необстрелянные.
Колобов в действующей армии с сорок первого, прошел рядовым стрелковой роты от Москвы до Берлина, несколько раз лежал в госпиталях, но никогда не командовал солдатами. Получив в подчинение отделение, он преобразился: перестал балагурить и говорить стал с хрипотцой, не торопясь. Он знал всех своих бойцов. С солдатами Колобов умел ладить. С каждым поговорит, у каждого проверит оружие, обувь, обмундирование. При обходе всех спросит: сыт ли, не болит ли что и найдет минуту для беседы. Рассказывал солдатам о былых сражениях. Для молодых воинов - "академия".
В ту ночь отделение Колобова разместилось под навесом, где хранились высохшие стебли кукурузы. Приказав часовому смотреть в оба, командир расстелил шинель и улегся на мягкую постель рядом со своим другом сержантом Котиным.
- Давно не спал под навесом, - сказал он, подсовывая под голову вещевой мешок. - Здесь мы хорошо отдохнем...
Только заснул Колобов, как послышался требовательный голос:
- Товарищ командир, срочно в штаб! И на одной ноге!..
- Это почему же на одной? - удивился сонный Колобов, застегивая ворот гимнастерки.
- Комбат так сказал. - Солдат кинул за спину автомат. - Не отставай, Котин!
- А я не Котин, я - Колобов.
- А зачем же вскочил? Где Котин?
- Здесь я, - отозвался сержант. - Остаешься за меня, Колобов.
- Есть остаться за командира! - отчеканил Колобов.
Небольшая походная палатка командира батальона была недалеко, но темной ночью в зарослях полыни без проводника найти ее невозможно.
На складном столике светили два карманных фонарика. Один - ярко, а другой - тусклым красноватым светом.
Майор взял фонарик, который светил ярко, и навел луч света на человека в длинной беловатой рубахе. Он был небольшого роста и босоногий.
- Этот китайский патриот знает, где притаились камикадзе. Знаешь, кто это такие? - спросил майор. - Смертники.
- Слышал, но ни разу не видал, - ответил сержант Котин.
- Век не видать бы их! - в сердцах бросил командир батальона. Заживо продали себя императору, а когда узнали, что Квантунская армия разбита, не против в живых остаться...
Майор осветил сержанта с головы до ног, потом остановил круг света на впалой груди китайца и стал говорить громко, словно туговатому на ухо собеседнику:
- Вот ему покажи, товарищ, где ты повстречал смертников. Он пойдет со своими солдатами и возьмет в плен всех камикадзе. Можешь указать то место?
- Они за слива-дерева попрятались близко от дороги, а утром будут бросаться под ваши танки. Я знаю... Это опасный японский солдат. Но у них нет винтовки. И совсем мало их, только пять.
- А ты откуда так хорошо знаешь русский язык? - поинтересовался майор.
- О! Я был слуга у русского эмигранта. Генерал Богоявленский. Он уже умер, а его семья совсем близко. Я за скотом смотрю. - Китаец поклонился.
- Надо бы проводнику обувь дать какую-нибудь, - предложил Котин. Как-то неудобно: мы в сапогах, а он разутый.
- Нет, не надо, совсем не надо, - возразил китаец. - Обувь делает громко шум, а мы подкрадемся тихо...
- Понял, Котин? - спросил майор. - А если понял, то всему взводу разуться. И тихо. Вот он говорит, что они залезли в земляные норы и сверху закрылись кукурузными стеблями. Задача: подкрасться и всех взять в плен! Если будут сопротивляться или убегать, уничтожить! Все ясно? Выполняй!
Китаец опять поклонился майору, но на этот раз сложил ладони перед своим лицом.
Когда вышли из палатки, китаец схватил шершавой рукой руку сержанта и заговорил взволнованно:
- Спасибо, товарищ, спасибо. И не бойся, это трусливые японцы. Я говорил с одним камикадзе. Я пас волов, а он подошел ко мне и сказал: "Япония потерпела крах, нет смысла умирать за императора". Значит, они уже не настоящие камикадзе. Я ему ответил: "Сдайся русским, они справедливые, пленных не убивают". Но он трясет головой: "Нет, смертников убивают".
- Чепуха, конечно, - сказал Котин. - Мы не уничтожаем военнопленных. Ну, пошли, я подниму свой взвод.
Как приказал майор, весь взвод разулся. На ноги намотали портянки. Котин и Колобов проверили у каждого солдата снаряжение, не гремит ли что. Котелки и саперные лопаты оставили на месте.
Всем, кто в ту ночь вышел на боевое задание, была поставлена конкретная задача: с кем идти рядом, по какому сигналу набрасываться на врага. Было решено развернуться в цепь и прочесывать придорожную местность до самого моста.
Но когда через час-полтора пришли на место, китаец вдруг сказал, что принятый маневр плохой, опасный, и пояснил:
- Как только будет схвачен хоть один смертник, все другие убегут или подорвут себя.
- Что ты предлагаешь? - спросил сержант.
- Моя думает так: вы притаитесь. Моя будет кричать по-японски: "Сдавайтесь, Красная Армия обещает сохранить вам жизнь. Зачем умирать за императора? Японская армия уже разгромлена. Вы все окружены". Я - китайца, люблю СССР и добра хочу...
- Послушай, сержант, он дело говорит, - сказал вполголоса Колобов. Эти смертники враз могут взорвать и себя, и наших ребят, если мы не успеем скрутить им руки.
Китаец взял руку Котина и прислонил к своей груди:
- Вот мое сердце говорит, что надо делать.
- Согласен. Но не подходи к ним, мил человек, близко. Смертник может ударить ножом.
Проводник быстро исчез в ночи.
Минут через пять-шесть он что-то выкрикивал вдали на японском языке, перебегая с места на место. Его голос слышался то слева, то справа. Потом стало тихо, но не надолго. Проводник опять стал что-то выкрикивать, и, как показалось Котину, кто-то ему кричал в ответ.
- Отозвался один, - сказал Колобов. - Может, я побегу туда с ребятами?
- Давай! - согласился Котин. - Но тихо.
Едва ефрейтор Колобов с пятью солдатами ушел вперед, как на дороге неожиданно вырос темный силуэт человека. Он стоял на одном месте. В темноте невозможно было увидеть, есть ли у него оружие.
- Ложись! - приказал шепотом сержант. - Не стрелять.
Человек зашевелился, но с места не двигался. Потом что-то крикнул, словно протявкал щеночком, и исчез.
- Пинтохин, Лыков! Тихо вслед за ним! Напасть незаметно. Мгновенно заломить руки, чтобы он не успел взорвать заряд.
- Есть! - ответил Пинтохин. - Коля, за мной!
Не прошло и минуты, как послышался бас:
- Знамо, не вырвешься!
Вскоре Пинтохин вместе с Лыковым, таким же могучим солдатом, приволокли смертника, увешанного, как парашютист, сумками. Японец что-то бормотал, крутил головой, но не сопротивлялся, не пытался убегать.
- Вот досада, никто не знает, что он говорит... - сокрушался сержант Котин. - Снимите с него взрывчатку, - приказал он.
- Товарищ командира! - кричал из темноты проводник. - Эй, эй! Товарищ!
- Мы здесь! - отозвался Котин.
- Не стреляй, товарищ командира! Это мы: один китайца и три японца...
- Сюда, мы ждем! - еще раз крикнул сержант.
Смертники были увешаны взрывчаткой, заложенной в прочные брезентовые сумки. Никто из них не мог сам снять смертоносный груз, намертво застегнутый их командиром.
- Они просят, - сказал проводник, - убить их здесь, чтобы император на том свете не узнал, что их взяли в плен...
- Мы гарантируем жизнь всем, кто сдался в плен, - объяснил Котин. - А император японский теперь не накажет солдат. Все японские войска окружены и сдаются в плен.
Китаец долго объяснял что-то японским солдатам.
- А где же еще один? - спросил Котин. - Ты сказал, что видел пятерых.
Китаец не успел ответить. Не так далеко тишину распорола автоматная очередь, а потом блеснуло пламя и раздался взрыв.
Японцы что-то говорили, взволнованно размахивали руками и порывались бежать туда, где раздался взрыв.
Вскоре появился Колобов со своими солдатами.
- Убегал, - доложил он. - Я полоснул вверх, чтобы напугать, а он, дурак, взорвался.
- Знамо, взорвался, вон как громыхнуло, - заключил флегматичный Пинтохин.
- Слушай, товарищ, - обратился Котин к проводнику, - спроси у японцев, есть еще смертники здесь?
- Нет, больше нет, - ответил проводник. - Уже спрашивал. - Он стал разговаривать с японскими солдатами, подскакивал то к одному, то к другому, а потом перевел: - Они говорят, что мост заминирован и, возможно, там за рекой есть охрана.
- Ну, что ж, - заключил сержант. - Срочно возвращаться к своим!
В пути один из японцев не умолкая говорил проводнику, а тот переводил, что он еще молодой солдат и не отвечает за присягу, которую дал императору. Зачем умирать, если он не жил, как другие камикадзе, не имел много денег. Старые, ожиревшие камикадзе могут умирать, потому что они ели сколько хотели, имели много денег. А в его семье восемь детей...
Другой японец сказал, что у камикадзе три смерти: от взрыва своей взрывчатки, а если струсил, то от сабли командира, и от пули врага, если сдался в плен...
- Враки! - сказал Колобов. - Ни одного пленного мы пальцем не тронем. А вот японцы зверствуют над нашими людьми.
- Знамо, - согласился Пинтохин. - Мне один земляк в полку сказывал, что эти смертники целыми ротами набрасываются. И как очумелые. Их лупят, а они лезут да еще орут по-своему: "Умрем за императора! Банзай!"
- Разговоры прекратить! - потребовал сержант. - Прибавить шаг!
...Ночная темь уже растворялась, и Котин заметил, что один японец удивленно посматривает на его ноги.
- Послушай, товарищ, - обратился он к проводнику, - объясни японцам, что Красная Армия не босиком ходит. У нас есть сапоги, а на боевое задание пошли нарочно без сапог.
- Шанго, - ответил китаец, но переводить не стал. Лишь ворчал тихо по-русски: "Японский закон грозит китайца смертью за то, что китайца ест рис... Полиция ни за что забирает китайца, до смерти травит собаками... Китайца ненавидит японца".
Маршал Малиновский, прочитав донесение штаба, в котором сообщалось о захвате в плен смертников, написал на уголочке листа: "К награде всех!"
- Интересное донесение, - сказал он члену Военного совета генералу Тевченкову. - А кто-то доказывал мне, что смертники не сдаются... Вот почитайте, что сообщает один полк.
Пока генерал читал донесение, маршал изучал другие документы и делал пометки на полях.
- А вот полюбуйтесь, - восторженно сказал Родион Яковлевич и стал читать вслух: - "При бомбардировке г. Хайлар авиационными силами Красной Армии подчиненные мне войска отступили в местечко Шиньсхен и в данное время находятся здесь в составе 1000 с лишним всадников. Только что, сейчас, то есть в 6 часов утра 11 августа, я услышал, что войска, вверенные Вам, вступили в местечко Улан-Дарган. А поэтому спешу доложить Вам о своем желании со всеми моими силами вступить под Ваше высокое покровительство". Каково? - спросил Малиновский. - Это пишет командующий 10-м военным округом Маньчжоу-Го генерал Чжоу Линь командиру нашего 94-го стрелкового корпуса генералу И. И. Попову.
- Нет ничего разумнее, - ответил генерал, - как всем японским войскам поскорее сложить оружие. О решении Военного совета фронта добровольно перешедшие на сторону Советской Армии маньчжуро-монгольские части разоружать, а личный состав распускать по домам им известно.
- Нужно сообщить об этом Главнокомандующему, - сказал Родион Яковлевич. - Думаю, что Александр Михайлович (он имел в виду маршала Василевского) вылетел во Владивосток. Самое время активных действий Тихоокеанского флота.
Маршал хотел еще что-то добавить, но явился адъютант и доложил, что самолет готов к вылету. В то утро командующий фронтом решил побывать на командном пункте командующего 17-й армией генерала А. И. Данилова, куда должен был прибыть для согласования вопросов взаимодействия командующий конно-механизированной группой генерал И. А. Плиев и начальник штаба Вооруженных Сил на Дальнем Востоке генерал С. П. Иванов.
- Поинтересуйтесь, Александр Николаевич, - прощаясь с членом Военного совета генералом Тевченковым, сказал Родион Яковлевич, - сдаются ли воинские части противника на других фронтах?
От Тамсаг-Булака на востоке МНР, куда перебрался из Читы почти весь штаб Забайкальского фронта, до КП 17-й армии на ПО-2 чуть больше часа полета. Внизу - порыжевшая под палящим солнцем скупая степь. Лишь кое-где пасутся табунки лошадей, белеют жилища монголов. Земля словно кнутом иссечена. Многочисленные колонны машин и танков оставили продольные длиннющие узкие колеи. Кое-где стоит неподвижно танк или автомашина видимо, вышли из строя во время бурного продвижения войск из районов сосредоточения. Бегут навстречу друг другу автоколонны.
Родион Яковлевич стал прикидывать в уме, на что обратить внимание командующего конно-механизированной группы советско-монгольских войск. Прежде всего - учитывать условия местности. Пока - степь, а впереди будут горы. Нельзя отставать, нужны мощные передовые отряды, нужна надежная авиационная разведка. Письмо, которое прочитал генерал Тевченков, подсказывало: сначала нужно установить, не хочет ли гарнизон сдаться в плен без боя, не выбросил ли белый флаг? И только в случае сопротивления нанести бомбовый удар, а вслед за ним артиллерийский налет. Значит, нужно изменить тактику выдвижения артиллерии. Поскольку у противника нет авиации, можно иметь артиллерийские полки в первом эшелоне наступающих войск. Им не угрожает нападение с воздуха.
- Хорошо бы, - вздохнул он. - Но...
Договорить ему не удалось. Недалеко от корабля взбугрилась вода, и показалась подводная лодка.
- Торпеда!
Сергей вмиг бросился к Людмиле Николаевне и заслонил ее, как солдат в бою защищает своего командира.
Вслед за первой торпедой, прорезая на огромной скорости морскую гладь, неотвратимо неслась к кораблю вторая. В наступивших сумерках показалась всплывшая вражеская подводная лодка. Страшной силы удар, и блеснуло пламя... Взрыв. Еще взрыв...
Кто бы мог подумать, что в Японском море, недалеко от родных берегов, подводная лодка страны, с которой заключен пакт о нейтралитете, так вероломно нанесет удар по беззащитному торговому судну...
Все окуталось дымом, небо стало сдвигаться куда-то назад, все грохотало, трещало.
Людмила Николаевна почувствовала мгновенный удар и вслед за этим стала захлебываться соленой водой... Очнулась она не скоро. Ее бросало то вверх, то вниз, и она видела то небо, то лица незнакомых людей. Кто-то приблизился к ней, шевелил губами, видимо, что-то говорил, но она ничего не слышала. Догадалась, что она в баркасе. И снова забытье. Очнулась в темноте. Душно, и очень болит спина. Пошарила руками по сторонам: что-то твердое, сухое. Стала понемногу шевелить руками, ногами, поворачивать голову. В ушах сплошное шипение. Контузия. Дотронулась до ушей, почувствовала прикосновение своей руки. Да, ясно: слух восстановится. "Но почему так болит спина?" Опять забытье. Теперь очнулась она уже не на баркасе, а в просторном трюме.
Напрягая память, Людмила Николаевна мысленно представила себе, как все случилось. Взрывом ее выбросило в море, упала спиной, поэтому так болит позвоночник. "Если из баркаса меня перенесли свои, то почему здесь никого нет рядом?"
В мучительных догадках прошло немало времени. Людмила Николаевна была в бредовом состоянии, когда в трюме посветлело. В потолке зажглась маленькая электрическая лампочка. Возле лестницы стоял человек, он был в каком-то балахоне, лица не видно.
Людмила Николаевна приподняла голову, осмотрелась. Вокруг окованные железом ящики, она лежит на одном из них. Человек покачнулся и стал приближаться. Присел, поставил железную миску с едой и удалился. В миске была отварная рыба.
Теперь стало ясно: она на чужом судне. "Но где же другие, которых она видела на баркасе? Или все это ей показалось?"
Через несколько часов, а может быть через несколько суток, Людмила Николаевна услышала рокот мотора. Рокот усиливался, и где-то стукнуло. "Слышу. Я слышу!" - подумала она.
Стало светло, и опять возле лестницы появился человек. Он, как и в первый раз, поставил миску и большую кружку воды. На этот раз в миске было немного рисовой каши. Когда человек ушел, Людмила Николаевна отпила несколько глотков воды и остатками умылась. Есть не стала. Мучил один вопрос: "Почему я здесь?"
Через несколько минут человек появился снова, и не один. К удивлению и радости, он привел Сергея. Лицо у юноши в кровоподтеках, ноги едва переставляет.
- Людмила Николаевна! Вы живы? Не бойтесь, говорите. Это японец, и он не понимает по-русски.
- Где я? Что с нашими? - спросила врач.
Сергей говорил торопливо, боялся, что японец уведет его.
- Всего лишь нескольких человек подобрали японцы. Всех допрашивали. Где наши люди, я не знаю.
- Я ничего не поняла, в голове гудит, плохо слышу, - уже не говорила, а выкрикивала Людмила Николаевна. - Повтори громче!
- Мы в пле-ну!! - громко, по слогам сказал Сергей. - Япо-нец тре-бует узна-а-ть, что вам нужно?
- Переведи: мне нужна медицинская помощь.
Сергей перевел. Японец учтиво поклонился.
И опять темнота. Затем пришли два японских матроса и унесли Людмилу Николаевну на допрос. В просторном кубрике за столиком сидел, оскалив крупные зубы, японец в черном костюме. После того как внесли Котину, привели Сергея. Он был в порванной одежде, босой.
Сначала японец улыбался, неторопливо кланялся, потом глаза его сверкнули, как обнаженные кинжалы, и на лице застыла брезгливая гримаса.
- Спросите у доктора, знает ли она, кто потопил ваше судно? прошипел японец.
- Я видела перед взрывами всплывшую подводную лодку, - ответила Людмила Николаевна. - Она могла быть только японской.
- Переведите! - посмотрев на Сергея и притворно улыбаясь, сказал японец. - Мы, японцы, спасли вас. Ваш военный корабль потопили американцы... - Японец откинулся на спинку кресла и задрал голову кверху, словно любовался потолком.
У Людмилы Николаевны не было сил спорить с этим негодяем, но попросила Сережу пояснить японцу, что убеждена - преступление совершили японцы.
Лицо у японца стало похоже на оскаленную морду кровожадного хищника.
- Мы спасли вас, доктор, и еще нескольких солдат и офицеров. Все уже отправлены к берегам СССР. Из-за вас мы задержали переводчика. Вас не отправили по состоянию здоровья.
Сергей перевел слова японца и добавил:
- Он врет. Все наши товарищи после допроса исчезли. А с нами они что-то не торопятся...
- Переведи ему: японцы потопили наше торговое судно с продуктами для детей, а не боевой корабль. Мы не нарушали территориальных вод! И последнее: что он от меня хочет?
Японец опять заулыбался, стал кивать головой.
- Извините, мы не знали, кого спасали. Нам известно только одно: ваш корабль потоплен американцами. Вам окажут врачебную помощь, предоставят отдых и переправят в СССР. Людмила Николаевна готова была поверить. Но Сергей, насмотревшись допросов и испытав на себе жестокость японцев, не верил ни одному его слову.
- Что она говорит? - спросил японец.
- Врач требует, чтобы не держали ее в погребе, - настойчиво потребовал Сергей. - И чтобы дали лекарство, постель и воду.
- Мы удовлетворим просьбу доктора, - пообещал переодетый в штатский костюм офицер, - если она прекратит клеветать на его императорского величества флот, что наша подводная лодка потопила ваш корабль. - Японец заулыбался и прижал ладонь к груди. - Мы всегда готовы помочь русским, тем более русской женщине.
- Я не буду этого переводить! - возразил Сергей. - Вы врете!
- Доктора в отдельную каюту со всеми удобствами! - приказал офицер. Переводчика в трюм. Пусть подумает, прежде чем говорить.
В течение следующих суток Сергея не допрашивали. Он сидел со связанными назад руками в том же трюме, в котором до него находилась врач Котина. Потом его перевели в кубрик, и все тот же офицер, только теперь он был в мундире, сказал ему по-японски:
- Забирайте одежду. Вы будете моим переводчиком. Вы не отрицаете, что врач Котина во время торпедирования советского торгового корабля находилась рядом с вами?
- Нет, не отрицаю. Мы были вместе, - ответил Сергей.
- Врач Котина сказала, что она отчетливо видела на подводной лодке, которая потопила советское судно, американские опознавательные знаки... Вы тоже видели?
- Нет, я не видел. Было темно, - ответил Сергей и заметил на столике записывающий аппарат - магнитофон.
Врача Котину и радиста Сергея Сидорова поместили в разных каютах, дали одежду, кормили. К Сергею приходил японец в белом халате, смазывал раны и синяки, полученные на допросе.
Однажды он принес Сергею газеты; в них сообщалось, что американская подводная лодка потопила в Японском море советское торговое судно, а японский рыболовный корабль спас команду, в составе которой женщина и подросток.
- Всех вас сначала приняли за советских офицеров с боевого корабля, заговорил японец. - У нас есть данные, что ваши торговые суда помогают американцам. А мы с американцами воюем. Теперь ясно: американцы потопили ваш корабль не случайно - они хотят рассорить СССР с Японией. Под нашим флагом они встречают ваши торговые суда и топят их...
- Я не знаю, зачем из нас хотят сделать ложных свидетелей. Все это шантаж, - сказал Сергей. - Передайте командованию, что мы просим отправить нас домой.
Через три дня Сергея привели в кубрик, где японский офицер допрашивал русских матросов.
- Переведи, - приказал офицер. - Советское торговое судно потопили американцы. Мы подобрали некоторых русских матросов и хотим доставить их в корейский порт, потому что наш корабль Владивосток не принимает.
После того как Сергей перевел сказанное японцем, один матрос в гневе выкрикнул:
- Это неправда! Японец заставляет нас подписать бумагу, что нас потопили американцы...
Когда Сергей перевел сказанное матросом, японец велел увести русского матроса.
- Они не подпишут ложные показания, - сказал Сергей.
- Всех в трюм! - приказал японец.
Судьба матросов была трагичной. Японцы связали каждого из них и бросили в темный трюм без воды и пищи.
Радиста Сидорова пощадили по одной причине: он знал японский и мог понадобиться им в качестве переводчика.
Ночью кто-то ключом открыл дверь каюты, в которой спал Сергей, и бросил на постель спасательный жилет. Сергей подумал: провокация. Он спихнул на пол шуршащий сухой жилет и сказал по-японски: "Постель занята". Человек бесшумно подскочил и торопливо заговорил, мешая русские и японские слова: "Я корейца... Тебя спасать будет. Близко берег... Бросайся в море..."
"И все-таки провокация. Только выйду из кубрика, и меня бросят за борт... А вдруг это... спасение?"
- Куда идти? - спросил Сергей по-японски.
- За мной! Быстро! - ответил человек. - Очень быстро!
Пробежав по узкому коридору и поднявшись на палубу, Сергей столкнулся с часовым. Оторопел. Матрос отвернулся, словно не заметил беглеца.
Было предрассветное время. Моросил дождь. Сергей, оказавшись у кормы, торопливо надел жилет и прыгнул за борт...
В 1946 - 1948 годах в Токио шел судебный процесс над главными японскими преступниками. На этом процессе выяснились многие злодеяния, совершенные японскими военными на протяжении всего времени подготовки и хода второй мировой войны.
На суде подтвердилось, что морские пираты Японии за 1941 - 1945 годы потопили десять советских транспортов.
Тогда же бывший главнокомандующий японской Квантунской армией генерал Ямада в ходе предварительного следствия признал себя виновным в том, что осуществлял непосредственное руководство работой бактериологических отрядов "731" и "100" по изысканию наиболее эффективных способов применения бактериологического оружия и его массовому производству для военных целей. Другими словами, признал себя виновным в том, что осуществлял непосредственное руководство подготовкой бактериологической войны против СССР, Китая, Монголии, Англии, США и других стран.
Японские особые отряды и их филиалы были расположены поблизости от границы с Советским Союзом. Работу бактериологических лабораторий возглавлял генерал-лейтенант медицинской службы С. Исии. В лабораториях изготовлялись бактерии чумы, холеры, сибирской язвы, тифа, газовой гангрены... Смертоносные средства испытывались на людях. Ежегодно только для одного отряда "731" японская жандармерия поставляла до 600 человек. Ни один из них не остался в живых.
На суде стало известно, что многие подобранные в море советские, американские, китайские граждане, а также военнопленные и дети, схваченные в результате бандитских нападений на монгольские и китайские селения, отправлялись в специальные лаборатории для испытания на них смертоносных бактерий.
Все это не плод воображения, а неопровержимые факты, признанные самими же преступниками, запротоколированные на суде в Токио на многих языках мира.
Среди тех, кто был доставлен в филиал бактериологического отряда для испытания на них невидимого смертоносного оружия, оказались и судовой врач Котина и все оставшиеся в живых из команды торгового судна.
"Изобретатели смерти" не торопились испытать действие бактерий на Людмиле Николаевне. Они заставили ее лечить зараженных людей. Возможности выживания больных интересовали японских бактериологов.
Людмила Николаевна подчинилась, чтобы хоть немного продлить жизнь людям и облегчить их страдания. Согласилась и потому, что при удобном случае надеялась бежать.
ШАНГО - ХОРОШО!
До города оставалось километров десять, когда выдвинувшимся вперед подразделениям было приказано остановиться. Из-за колючего кустарника, где укрылась рота лейтенанта Василия Салыкина, были видны крыши пригородных домов и две высокие трубы, из которых валил черный дым. Почему остановка солдаты не знали. Быть может, впереди противник? А может, следует ждать, пока подойдут главные силы армии? Ротам и батареям было приказано находиться в готовности отражать нападение противника со стороны города.
Дотемна рыли в каменистом сухом грунте неглубокие траншеи, устанавливали пулеметы и орудия, потом ужинали в потемках, и команда "отбой" была дана только в полночь.
После гибели командира роты Мякова произошла перестановка. Котин и Колобов получили повышение в должности: первый стал командиром взвода, второму доверили отделение. В отделении тринадцать солдат. Все новички, прибывшие из резерва. Молодые и необстрелянные.
Колобов в действующей армии с сорок первого, прошел рядовым стрелковой роты от Москвы до Берлина, несколько раз лежал в госпиталях, но никогда не командовал солдатами. Получив в подчинение отделение, он преобразился: перестал балагурить и говорить стал с хрипотцой, не торопясь. Он знал всех своих бойцов. С солдатами Колобов умел ладить. С каждым поговорит, у каждого проверит оружие, обувь, обмундирование. При обходе всех спросит: сыт ли, не болит ли что и найдет минуту для беседы. Рассказывал солдатам о былых сражениях. Для молодых воинов - "академия".
В ту ночь отделение Колобова разместилось под навесом, где хранились высохшие стебли кукурузы. Приказав часовому смотреть в оба, командир расстелил шинель и улегся на мягкую постель рядом со своим другом сержантом Котиным.
- Давно не спал под навесом, - сказал он, подсовывая под голову вещевой мешок. - Здесь мы хорошо отдохнем...
Только заснул Колобов, как послышался требовательный голос:
- Товарищ командир, срочно в штаб! И на одной ноге!..
- Это почему же на одной? - удивился сонный Колобов, застегивая ворот гимнастерки.
- Комбат так сказал. - Солдат кинул за спину автомат. - Не отставай, Котин!
- А я не Котин, я - Колобов.
- А зачем же вскочил? Где Котин?
- Здесь я, - отозвался сержант. - Остаешься за меня, Колобов.
- Есть остаться за командира! - отчеканил Колобов.
Небольшая походная палатка командира батальона была недалеко, но темной ночью в зарослях полыни без проводника найти ее невозможно.
На складном столике светили два карманных фонарика. Один - ярко, а другой - тусклым красноватым светом.
Майор взял фонарик, который светил ярко, и навел луч света на человека в длинной беловатой рубахе. Он был небольшого роста и босоногий.
- Этот китайский патриот знает, где притаились камикадзе. Знаешь, кто это такие? - спросил майор. - Смертники.
- Слышал, но ни разу не видал, - ответил сержант Котин.
- Век не видать бы их! - в сердцах бросил командир батальона. Заживо продали себя императору, а когда узнали, что Квантунская армия разбита, не против в живых остаться...
Майор осветил сержанта с головы до ног, потом остановил круг света на впалой груди китайца и стал говорить громко, словно туговатому на ухо собеседнику:
- Вот ему покажи, товарищ, где ты повстречал смертников. Он пойдет со своими солдатами и возьмет в плен всех камикадзе. Можешь указать то место?
- Они за слива-дерева попрятались близко от дороги, а утром будут бросаться под ваши танки. Я знаю... Это опасный японский солдат. Но у них нет винтовки. И совсем мало их, только пять.
- А ты откуда так хорошо знаешь русский язык? - поинтересовался майор.
- О! Я был слуга у русского эмигранта. Генерал Богоявленский. Он уже умер, а его семья совсем близко. Я за скотом смотрю. - Китаец поклонился.
- Надо бы проводнику обувь дать какую-нибудь, - предложил Котин. Как-то неудобно: мы в сапогах, а он разутый.
- Нет, не надо, совсем не надо, - возразил китаец. - Обувь делает громко шум, а мы подкрадемся тихо...
- Понял, Котин? - спросил майор. - А если понял, то всему взводу разуться. И тихо. Вот он говорит, что они залезли в земляные норы и сверху закрылись кукурузными стеблями. Задача: подкрасться и всех взять в плен! Если будут сопротивляться или убегать, уничтожить! Все ясно? Выполняй!
Китаец опять поклонился майору, но на этот раз сложил ладони перед своим лицом.
Когда вышли из палатки, китаец схватил шершавой рукой руку сержанта и заговорил взволнованно:
- Спасибо, товарищ, спасибо. И не бойся, это трусливые японцы. Я говорил с одним камикадзе. Я пас волов, а он подошел ко мне и сказал: "Япония потерпела крах, нет смысла умирать за императора". Значит, они уже не настоящие камикадзе. Я ему ответил: "Сдайся русским, они справедливые, пленных не убивают". Но он трясет головой: "Нет, смертников убивают".
- Чепуха, конечно, - сказал Котин. - Мы не уничтожаем военнопленных. Ну, пошли, я подниму свой взвод.
Как приказал майор, весь взвод разулся. На ноги намотали портянки. Котин и Колобов проверили у каждого солдата снаряжение, не гремит ли что. Котелки и саперные лопаты оставили на месте.
Всем, кто в ту ночь вышел на боевое задание, была поставлена конкретная задача: с кем идти рядом, по какому сигналу набрасываться на врага. Было решено развернуться в цепь и прочесывать придорожную местность до самого моста.
Но когда через час-полтора пришли на место, китаец вдруг сказал, что принятый маневр плохой, опасный, и пояснил:
- Как только будет схвачен хоть один смертник, все другие убегут или подорвут себя.
- Что ты предлагаешь? - спросил сержант.
- Моя думает так: вы притаитесь. Моя будет кричать по-японски: "Сдавайтесь, Красная Армия обещает сохранить вам жизнь. Зачем умирать за императора? Японская армия уже разгромлена. Вы все окружены". Я - китайца, люблю СССР и добра хочу...
- Послушай, сержант, он дело говорит, - сказал вполголоса Колобов. Эти смертники враз могут взорвать и себя, и наших ребят, если мы не успеем скрутить им руки.
Китаец взял руку Котина и прислонил к своей груди:
- Вот мое сердце говорит, что надо делать.
- Согласен. Но не подходи к ним, мил человек, близко. Смертник может ударить ножом.
Проводник быстро исчез в ночи.
Минут через пять-шесть он что-то выкрикивал вдали на японском языке, перебегая с места на место. Его голос слышался то слева, то справа. Потом стало тихо, но не надолго. Проводник опять стал что-то выкрикивать, и, как показалось Котину, кто-то ему кричал в ответ.
- Отозвался один, - сказал Колобов. - Может, я побегу туда с ребятами?
- Давай! - согласился Котин. - Но тихо.
Едва ефрейтор Колобов с пятью солдатами ушел вперед, как на дороге неожиданно вырос темный силуэт человека. Он стоял на одном месте. В темноте невозможно было увидеть, есть ли у него оружие.
- Ложись! - приказал шепотом сержант. - Не стрелять.
Человек зашевелился, но с места не двигался. Потом что-то крикнул, словно протявкал щеночком, и исчез.
- Пинтохин, Лыков! Тихо вслед за ним! Напасть незаметно. Мгновенно заломить руки, чтобы он не успел взорвать заряд.
- Есть! - ответил Пинтохин. - Коля, за мной!
Не прошло и минуты, как послышался бас:
- Знамо, не вырвешься!
Вскоре Пинтохин вместе с Лыковым, таким же могучим солдатом, приволокли смертника, увешанного, как парашютист, сумками. Японец что-то бормотал, крутил головой, но не сопротивлялся, не пытался убегать.
- Вот досада, никто не знает, что он говорит... - сокрушался сержант Котин. - Снимите с него взрывчатку, - приказал он.
- Товарищ командира! - кричал из темноты проводник. - Эй, эй! Товарищ!
- Мы здесь! - отозвался Котин.
- Не стреляй, товарищ командира! Это мы: один китайца и три японца...
- Сюда, мы ждем! - еще раз крикнул сержант.
Смертники были увешаны взрывчаткой, заложенной в прочные брезентовые сумки. Никто из них не мог сам снять смертоносный груз, намертво застегнутый их командиром.
- Они просят, - сказал проводник, - убить их здесь, чтобы император на том свете не узнал, что их взяли в плен...
- Мы гарантируем жизнь всем, кто сдался в плен, - объяснил Котин. - А император японский теперь не накажет солдат. Все японские войска окружены и сдаются в плен.
Китаец долго объяснял что-то японским солдатам.
- А где же еще один? - спросил Котин. - Ты сказал, что видел пятерых.
Китаец не успел ответить. Не так далеко тишину распорола автоматная очередь, а потом блеснуло пламя и раздался взрыв.
Японцы что-то говорили, взволнованно размахивали руками и порывались бежать туда, где раздался взрыв.
Вскоре появился Колобов со своими солдатами.
- Убегал, - доложил он. - Я полоснул вверх, чтобы напугать, а он, дурак, взорвался.
- Знамо, взорвался, вон как громыхнуло, - заключил флегматичный Пинтохин.
- Слушай, товарищ, - обратился Котин к проводнику, - спроси у японцев, есть еще смертники здесь?
- Нет, больше нет, - ответил проводник. - Уже спрашивал. - Он стал разговаривать с японскими солдатами, подскакивал то к одному, то к другому, а потом перевел: - Они говорят, что мост заминирован и, возможно, там за рекой есть охрана.
- Ну, что ж, - заключил сержант. - Срочно возвращаться к своим!
В пути один из японцев не умолкая говорил проводнику, а тот переводил, что он еще молодой солдат и не отвечает за присягу, которую дал императору. Зачем умирать, если он не жил, как другие камикадзе, не имел много денег. Старые, ожиревшие камикадзе могут умирать, потому что они ели сколько хотели, имели много денег. А в его семье восемь детей...
Другой японец сказал, что у камикадзе три смерти: от взрыва своей взрывчатки, а если струсил, то от сабли командира, и от пули врага, если сдался в плен...
- Враки! - сказал Колобов. - Ни одного пленного мы пальцем не тронем. А вот японцы зверствуют над нашими людьми.
- Знамо, - согласился Пинтохин. - Мне один земляк в полку сказывал, что эти смертники целыми ротами набрасываются. И как очумелые. Их лупят, а они лезут да еще орут по-своему: "Умрем за императора! Банзай!"
- Разговоры прекратить! - потребовал сержант. - Прибавить шаг!
...Ночная темь уже растворялась, и Котин заметил, что один японец удивленно посматривает на его ноги.
- Послушай, товарищ, - обратился он к проводнику, - объясни японцам, что Красная Армия не босиком ходит. У нас есть сапоги, а на боевое задание пошли нарочно без сапог.
- Шанго, - ответил китаец, но переводить не стал. Лишь ворчал тихо по-русски: "Японский закон грозит китайца смертью за то, что китайца ест рис... Полиция ни за что забирает китайца, до смерти травит собаками... Китайца ненавидит японца".
Маршал Малиновский, прочитав донесение штаба, в котором сообщалось о захвате в плен смертников, написал на уголочке листа: "К награде всех!"
- Интересное донесение, - сказал он члену Военного совета генералу Тевченкову. - А кто-то доказывал мне, что смертники не сдаются... Вот почитайте, что сообщает один полк.
Пока генерал читал донесение, маршал изучал другие документы и делал пометки на полях.
- А вот полюбуйтесь, - восторженно сказал Родион Яковлевич и стал читать вслух: - "При бомбардировке г. Хайлар авиационными силами Красной Армии подчиненные мне войска отступили в местечко Шиньсхен и в данное время находятся здесь в составе 1000 с лишним всадников. Только что, сейчас, то есть в 6 часов утра 11 августа, я услышал, что войска, вверенные Вам, вступили в местечко Улан-Дарган. А поэтому спешу доложить Вам о своем желании со всеми моими силами вступить под Ваше высокое покровительство". Каково? - спросил Малиновский. - Это пишет командующий 10-м военным округом Маньчжоу-Го генерал Чжоу Линь командиру нашего 94-го стрелкового корпуса генералу И. И. Попову.
- Нет ничего разумнее, - ответил генерал, - как всем японским войскам поскорее сложить оружие. О решении Военного совета фронта добровольно перешедшие на сторону Советской Армии маньчжуро-монгольские части разоружать, а личный состав распускать по домам им известно.
- Нужно сообщить об этом Главнокомандующему, - сказал Родион Яковлевич. - Думаю, что Александр Михайлович (он имел в виду маршала Василевского) вылетел во Владивосток. Самое время активных действий Тихоокеанского флота.
Маршал хотел еще что-то добавить, но явился адъютант и доложил, что самолет готов к вылету. В то утро командующий фронтом решил побывать на командном пункте командующего 17-й армией генерала А. И. Данилова, куда должен был прибыть для согласования вопросов взаимодействия командующий конно-механизированной группой генерал И. А. Плиев и начальник штаба Вооруженных Сил на Дальнем Востоке генерал С. П. Иванов.
- Поинтересуйтесь, Александр Николаевич, - прощаясь с членом Военного совета генералом Тевченковым, сказал Родион Яковлевич, - сдаются ли воинские части противника на других фронтах?
От Тамсаг-Булака на востоке МНР, куда перебрался из Читы почти весь штаб Забайкальского фронта, до КП 17-й армии на ПО-2 чуть больше часа полета. Внизу - порыжевшая под палящим солнцем скупая степь. Лишь кое-где пасутся табунки лошадей, белеют жилища монголов. Земля словно кнутом иссечена. Многочисленные колонны машин и танков оставили продольные длиннющие узкие колеи. Кое-где стоит неподвижно танк или автомашина видимо, вышли из строя во время бурного продвижения войск из районов сосредоточения. Бегут навстречу друг другу автоколонны.
Родион Яковлевич стал прикидывать в уме, на что обратить внимание командующего конно-механизированной группы советско-монгольских войск. Прежде всего - учитывать условия местности. Пока - степь, а впереди будут горы. Нельзя отставать, нужны мощные передовые отряды, нужна надежная авиационная разведка. Письмо, которое прочитал генерал Тевченков, подсказывало: сначала нужно установить, не хочет ли гарнизон сдаться в плен без боя, не выбросил ли белый флаг? И только в случае сопротивления нанести бомбовый удар, а вслед за ним артиллерийский налет. Значит, нужно изменить тактику выдвижения артиллерии. Поскольку у противника нет авиации, можно иметь артиллерийские полки в первом эшелоне наступающих войск. Им не угрожает нападение с воздуха.