Насколько близко я находился от своей конечной цели? Была ли она как раз за следующим горным хребтом, или на огромном расстоянии дальше? И какие у меня имелись шансы оставаться впереди этой грозы, неважно, на каком расстоянии? А другие?
   Что, если битва была уже завершена, и мы проиграли? Мне виделось, что я прибываю слишком поздно, чтобы помочь им в качестве могильщика… Кости и монолог… Хаос…
   И где была, наконец, эта проклятая Черная Дорога, когда у меня, наконец, нашлось ей применение? Если бы я мог обнаружить ее, я мог бы следовать вдоль нее. У меня было такое ощущение, что она находилось где-то слева от меня…
   Я потянулся снова, раздвигая туманы, отбрасывая их назад… Ничего…
   Фигура? Что-то движется?
   Это было животное. Наверное, большая собака, двигающаяся так, чтобы оставаться в тумане. Не подкрадывается ли она ко мне?
   Камень начал пульсировать, когда я еще дальше отодвинул туман. Выставленное на обозрение животное, казалось, встряхнулось. Затем оно двинулось прямо ко мне.

8

   Я встал, когда оно подошло поближе. Тогда я увидел, что это был шакал: крупный, не отводивший взгляда от моих глаз.
   — Ты немного рановато, — заметил я. — Я только отдыхал.
   Он хихикнул.
   — Я лишь явился посмотреть на принца Эмбера, — сказал зверь. Что-нибудь другое было бы провизией.
   Он снова засмеялся, также как и я.
   — Тогда пируй глазами. Что-нибудь другое, и ты обнаружишь, что я достаточно отдохнул.
   — Нет, нет, — поспешил заверить меня шакал. — Я поклонник Дома Эмбера. Меня привлекает королевская кровь, принц Хаоса. И конфликт.
   — ты вознаграждаешь меня незнакомым титулом, моя связь с Двором Хаоса является, главным образом, делом генеалогии.
   — Я думаю об образах Эмбера, проходящих через Отражения Хаоса, смывающих образы Эмбера. И все же, в центре порядка, олицетворяемого Эмбером, действует самая хаотичная семья, точно так же, как Дом Хаоса спокойный и мирный. И все же у вас есть связи, так же как свои конфликты.
   — В данный момент, — сказал я, — меня не интересует охота за парадоксами и терминологические игры. Я пытаюсь добраться до Двора Хаоса. Ты знаешь дорогу?
   — Да, — сказал шакал. — Это недалеко, с точки зрения полета стервятника. Идем, я покажу тебе нужное направление.
   Он повернулся и начал идти прочь, я последовал за ним.
   — Я не слишком быстро двигаюсь? Ты, кажется, устал.
   — Нет. Продолжай в том же духе. Он наверняка за пределами этой долины, не так ли?
   — Да. Вот туннель.
   Я последовал за ним через песок и гравий, и по сухой твердой земле. По обе стороны ничего не росло. Когда мы шли, туманы поредели и приняли зеленоватый оттенок: еще один фокус этого полосатого неба, предположил я. Через некоторое время я окликнул:
   — Далеко еще? И насколько?
   — Теперь не слишком далеко, — ответил он. — Ты устаешь? Желаешь отдохнуть?
   Говоря, он оглянулся, зеленоватый свет придавал его уродливым чертам даже страшный оттенок. И все же, я нуждался в проводнике, и мы направились вверх по склону, что казалось правильным.
   — Есть тут где-нибудь поблизости вода? — спросил я.
   — Нет. Нам пришлось бы вернуться на приличное расстояние.
   — Забудь про это. У меня нет времени.
   Он пожал плечами, засмеялся и пошел дальше. Туман еще немного рассеялся, пока мы шли, и я мог видеть, что мы вступаем на низкую гряду гор. Я опирался на свой посох и сохранял прежнюю скорость.
   Мы постоянно поднимались, наверное, с полчаса, почва становилась все каменистей, угол подъема все круче. Я обнаружил, что начинаю тяжело дышать.
   — Подожди, — окликнул я его. — Теперь я хочу отдохнуть. Я думал, что ты сказал, что теперь недалеко.
   — Прости меня, — сказал он. — За шакалоцентризм. Я судил категориями своей породной скорости. Я в этом ошибся, но мы-таки почти там. Он находится среди скал как раз впереди. Почему бы не отдохнуть там?
   — Ладно, — согласился я, и снова зашагал.
   Вскоре мы добрались до каменной стены, которая, как я понял, была подножием горы. Мы выбирали себе дорогу среди очерчивающих ее обломков скал и пришли, наконец, к отверстию, ведшему во тьму.
   — Вот она тебе, — сказал шакал. — Дорога прямая и нет никаких досадных боковых ответвлений. Проходи себе на здоровье и хорошей тебе скорости.
   — Спасибо тебе, — сказал я, бросая на время мысли об отдыхе и шагая внутрь. — Ценю это.
   — Рад помочь, — ответил он за спиной у меня.
   Я сделал еще несколько шагов и что-то захрустело у меня под ногами, а когда я пинком отбросил его в сторону — загремело. Это был звук, который непросто забыть, пол был усеян костями.
   Позади меня раздался тихий, быстрый звук, и я знал, что у меня нет времени выхватить Грейсвандир. Поэтому я повернулся, подняв перед собой посох, и сделав им выпад.
   Этот момент блокировал прыжок зверя, ударив ему в плечо. Но он так же отбросил меня назад и я покатился среди костей. Толчком посох вырвало у меня из рук, и в решающую доли секунды, данную мне падением моего противника, я выбрал из двух возможностей возможность скорей выхватить Грейсвандир, чем нащупать в темноте посох.
   Я сумел вытащить меч из ножен, но это и все. Я все еще был на спине с острием моего оружия влево, когда шакал поднялся и снова прыгнул. Я изо всех сил ударил его эфесом по морде.
   Удар отдался в моей руке и плече. Голова шакала отшатнулась назад, а его тело вывернулось влево от меня. Я немедленно привел острие на прямую между нами, сжав рукоять обеими руками, и сумел подняться на правое колено прежде, чем он зарычал и вновь бросился на меня. Как только я увидел, что меч нацелен точно, я вложил в удар весь свой вес, глубоко вонзив клинок в тело шакала. Я быстро вытащил его и откатился прочь от этих щелкающих челюстей. Шакал завизжал, попытался подняться, снова свалился. Я лежал, тяжело дыша, там где упал. Я почувствовал под собой свой посох и схватился за него. Я перенес его так, чтобы обороняться, и отполз спиной к стене пещеры.
   Зверь, однако, больше не поднимался, а лежал там, двигая конечностями. В тусклом свете я сумел разглядеть, что его рвет. Запах был подавляющий.
   Затем он обратил глаза в моем направлении и лежал совершенно не двигаясь.
   Затем глаза его закрылись и дыхание прекратилось.
   Я остался с вонью.
   Я поднялся, все еще спиной к стене, все еще с посохом перед собой, и смерил его долгим взглядом. Много прошло времени, прежде чем я смог заставить себя вложить меч обратно в ножны.
   Быстрое обследование показало мне, что я находился не в туннеле, а всего лишь в пещере.
   Когда я выбрался наружу, туман стал желтым. И его ворошил теперь ветер с нижних краев долины.
   Я прислонился к скале и попытался решить, какой выбрать путь. Здесь не было никакой настоящей тропы.
   Наконец, я отправился налево. Этот путь казался несколько круче, а я хотел как можно скорее очутиться над туманом и в горах. Посох продолжал хорошо служить мне. Я все время прислушивался к звукам текущей воды, но кругом ничего не было.
   Я упорно шел дальше, продолжая подниматься, и туманы поредели и изменили цвет. Наконец, я смог разглядеть, что поднимаюсь к широкому плато. Над ним я начал улавливать проблески неба, многоцветного и взболтанного.
   За моей спиной раздалось несколько резких ударов грома, но я все еще не мог рассмотреть расположение грозы.
   Я тогда ускорил шаг, но через несколько минут у меня начала кружиться голова. Я остановился и уселся, тяжело дыша, на землю. Мной овладело ощущение неудачи. Даже если я сумею подняться на плато, у меня было такое чувство, что гроза загрохочет прямо на противоположной стороне его. Я истер глаза подушечками пальцев. Что толку продолжать путь, если я никоим образом не мог суметь добраться до цели?
   Сквозь фисташковую дымку двинулась пыльная тень и упала на меня. Я было поднял свой посох, но потом увидел, что это был всего лишь Хуги. Он затормозил и приземлился у моих ног.
   — Корвин, — сказал он, — ты прошел приличное расстояние.
   — Но, может быть, не достаточно приличное, — сказал я. — Гроза, кажется, становиться все ближе.
   — По-моему, да. Я поразмыслил и хочу потолковать в твою пользу.
   — Если ты хочешь принести мне хоть какую-нибудь пользу, — сказал я, я могу тебе сказать, что надо сделать.
   — Что же именно?
   — Слетай назад и посмотри, насколько далеко на самом деле гроза, и насколько быстро она двигается. А потом явись и скажи мне.
   Хуги перепрыгнул с одной ноги на другую.
   — Ладно, — сказал он, взмыл в воздух и улетел, туда, где как я чувствовал, был северо-запад.
   Я оперся на посох и поднялся. Я мог с таким же успехом продолжать лезть в гору с наивысшей для моих сил скоростью. Я снова зачерпнул из Камня и силы явились ко мне, словно вспышка красной молнии.
   Когда я одолел склон, из направления, в котором отбыл Хуги, налетел влажный ветерок. Раздался еще один удар грома. Но больше никаких раскатов и громыханий.
   Я извлек максимум из этого прилива энергии, быстро и продуктивно поднимаясь несколько сот метров. Если мне предстояло проиграть, я мог с таким же успехом добраться до вершины. Я мог с таким же успехом узнать, где я нахожусь, и узнать, осталось ли мне вообще что-нибудь, что можно попробовать.
   Когда я подымался, небо у меня в поле зрения все больше прояснялось. Оно существенно изменилось с тех пор, как я последний раз рассматривал его. Половина его состояла из ничем не нарушаемой черноты, а другая из масс плывущих цветов. И весь небосвод, казалось, вращался вокруг точки прямо над головой. Я начал волноваться.
   Именно это небо я и искал, небо, покрывшее меня в тот раз, когда я прибыл к Хаосу. Я упорно лез выше. Я хотел издать что-то одобряющее, но у меня пересохло в горле.
   Когда я приблизился к краю плато, то услышал звук хлопания крыльев, и на моем плече вдруг очутился Хуги.
   — Гроза почти готова наползти на твой зад, — доложил он. — Будет здесь в любую минуту.
   Я продолжал подыматься, достиг ровной почвы и втянул себя на нее. Затем я постоял с минуту, тяжело дыша.
   Ветер, должно быть, постоянно очищал эту местность от тумана, потому что это была высокая гладкая равнина и я мог видеть небо на большом расстоянии впереди. Я двинулся вперед, найти точку, с которой я мог бы взглянуть на противоположный край. Когда я двигался, звуки грозы доносились до меня четче.
   — Я не считаю, что тебе не удастся пересечь равнину, — сказал Хуги. Не промокнув.
   — Ты же знаешь, что это не обычная гроза, — прохрипел я. Будь иначе, я был бы благодарен за шанс напиться.
   — Знаю. Я говорю фигурально.
   Я проворчал что-то грубое и продолжал идти.
   Постепенно перспектива передо мной увеличилась. Небо все еще продолжало свой безумный танец с вуалями, но освещение было более, чем достаточно. Когда я достиг положения, где я был уверен в том, что лежит передо мной, я остановился и тяжело оперся на свой посох.
   — Что случилось? — спросил Хуги.
   Но я не мог говорить. Я просто показал на огромную пустошь, вытянувшуюся где-то ниже противоположного края плато, простираясь, по меньшей мере, на сорок миль, прежде чем упереться в еще одну гряду гор. А далеко влево, по-прежнему, оставшаяся в силе, шла Черная дорога.
   — Пустошь, — сказал он, — мог бы тебе сказать, что она была тут. Почему ты не спросил меня?
   Я издал звук, нечто среднее между стоном и рыданием, и медленно опустился на землю.
   Не уверен, коль долго я оставался в такой позе. Я более чем чувствовал себя в лихорадке. Посреди этого я, казалось, увидел возможный ответ, хотя что-то внутри меня восстало против него. Наконец, меня пробудили звуки грозы и болтовня Хуги.
   — Я не могу опередить ее и попасть в то место, — прошептал я. — Нет никакого способа.
   — Ты говоришь, что потерпел неудачу, — сказал Хуги… Но это не так. В усилиях и борьбе нет ни неудач, ни побед. Все это только иллюзия эго.
   Я медленно поднялся на колени.
   — Я не говорил, что потерпел неудачу.
   — Ты сказал, что не сможешь дойти до своей конечной цели.
   Я оглянулся туда, где теперь сверкали молнии, когда гроза подымалась ко мне.
   — Все верно, я не смогу это сделать таким образом. Но если отец потерпел неудачу, я должен попробовать нечто такое, что, как пытался убедить меня Бранд, сделать мог только он. Я должен создать новый Лабиринт, и я должен сделать это прямо здесь.
   — Ты? Создать новый Лабиринт? Если не сумел Оберон, то как же это может сделать человек, который едва держится на ногах? Нет, Корвин, смирение — вот добродетель, которую ты можешь лелеять.
   Я поднял голову и опустил посох на землю. Хуги слетел, встал рядом с ним, и я посмотрел на него.
   — Ты не хочешь верить ничему, сказанному мной, не так ли? — сказал я ему. — Но это не имеет значения. Конфликт между нашими взглядами непреодолим. Я смотрю на желание, как на скрытое самоотождествление, и на усилия — как на его рост. Ты — нет.
   Я двинул руки вперед и положил их на колени.
   — Если для тебя величайшее благо — соединение с Абсолютом, то почему ты не полетишь и не рискнешь присоединиться к нему, в форме приближающего всеохватывающего Хаоса? Если я потерплю здесь неудачу, он станет Абсолютом. Что же касается меня, то я должен попробовать, покуда есть во мне дыхание, воздвигнуть против него Лабиринт. Я делаю это потому, что я есть — что я есть, а я есть человек, который мог бы быть королем в Эмбере.
   Хуги опустил голову.
   — сперва я увижу, что ты съешь ворона, — сказал он и хихикнул.
   Я быстро протянул руку и свернул ему шею, желая, чтобы у меня было время развести костер. Хотя он сделал это, выглядевшим вроде жертвоприношения, трудно сказать, кому принадлежала моральная победа, поскольку я все равно планировал сделать это.

9

   …и запах цветущих каштанов. По всем Елисейским Полям каштаны пенились белым…
   Я вспоминал игру фонтанов на площади Согласия… А дальше по улицам и набережным Сены запах старых книг, запах реки… Запах цветущих каштанов…
   Почему я вдруг вспомнил 1905 год и Париж на Отражении Земля, если не считать того, что я был в тот год очень счастлив и мог, рефлекторно, искать противоядия к настоящему? Да…
   Белый абсент, "Амар Пикон", гренадин… Земляника со сливками… Шахматы в кафе «Регентство», с актерами "Комеди Франсез", расположенного как раз напротив… Скачки в Шантильи… Вечера в бистро на улице Пигаль…
   Я твердо ставил левую стопу перед правой, правую перед левой. В левой руке я держал цепь, на которой висел Камень — и нес его высоко, так, чтобы я мог вглядываться в глубины Камня, видя и чувствуя там появление нового Лабиринта, который я вычерчивал с каждым шагом. Я ввинтил свой посох в землю и оставил его стоять неподалеку от начала Лабиринта. Левая…
   Вокруг меня пел ветер и поблизости ревел гром. Я не встречал физического сопротивления, с которым сталкивался в старом Лабиринте. Не было вообще никакого сопротивления. Вместо этого — и во многих отношениях хуже — но во все мои движения входила странная обдуманность, замедлявшая их, ритуализировавшая их. Казалось, я тратил больше энергии на подготовку каждого шага — воспринимая его, постигая его и приказывая своему мозгу исполнять его — чем тратил в физическом совершении этого акта. И все же медлительность, казалось, требовалась сама, взыскивалась с меня какой-то неизвестной силой, определяющей четкость и темп адажио для всех моих движений. Правая…
   …И, как Лабиринт в Рембе помог восстановить мои растаявшие воспоминания, так и тот, что я теперь упорно старался создать, разворошил и извлек запах каштанов, полные овощей фургоны, движущиеся на рассвете к…
   Я не был в то время влюблен в кого-то конкретно, хотя было много девушек — Иветт, Мими и Симон, их лица сливались — и была весна в Париже, с цыганскими оркестрами и коктейлями в «Луи»… Я вспомнил, и сердце подпрыгнуло у меня в груди от своего рода прустовской радости, покуда Время звонило вокруг меня, как колокол… И, наверное, это-то и было причиной для воспоминаний, потому что эта радость, казалось, передавалось моим движениям, наполняло мое восприятие, наделяло мощью мою волю…
   Я увидел следующий шаг и сделал его… Теперь я сделал один круг, создав периметр своего Лабиринта. За спиной я чувствовал грозу. Она, должно быть, взобралась на край плато. Небо потемнело… Качающиеся, плывущие цветные огни… Вокруг — вспышки молний, а я не мог уделить ни энергии, ни внимания для контроля над положением.
   Полностью завершив круг, я мог видеть, что ровно столько от нового Лабиринта, сколько я прошел, было теперь исчерчено на камне и пылало бледным голубым светом. И все же не было никаких искр, никакой щекотки в моих стопах, никаких подымающих волосы токов — только постоянный закон обдуманности, словно огромный груз на мне… Левая…
   …Маки, маки и васильки, и высокие тополя вдоль сельских дорог, вкус нормандского сидра… И снова в городе, запах цветущих каштанов… Сена, наполненная звездами… Запах старых кирпичных домов на площади Вогез после утреннего дождя… Бар под мюзик-холлом «Олимпия»… Драка там… Окровавленные костяшки пальцев, перебинтованные девушкой, взявшей меня домой… Как ее звали? Цветущие каштаны… Белая роза…
   Тут я принюхался. Аромат от остатков розы в моем воротнике разве что не пропал. Удивительно, что хоть долго что-то прожило от нее. Это приободрило меня. Я толкнулся вперед, мягко сворачивая направо. Уголком глаза я видел надвигающуюся стену грозы, гладкую как стекло, стирающую все на своем пути. Грохотанье ее грома было теперь оглушительным.
   Правая… Левая…
   Наступление армий ночи… Устоит ли против него мой Лабиринт? Я желал поспешить, но если что и изменилось, то я двигался со все большей медлительностью, когда пошел дальше. Я испытывал любопытное чувство двухместности, почти такое, словно я сам был внутри Камня, сам проходил там Лабиринт, в то время, как я двигался здесь, глядя на него и копируя его развитие. Левая. Поворот… Правая… Гроза и впрямь наступала. Вскоре она доберется до костей старины Хуги. Я почувствовал запах влаги и озона и терялся в догадках насчет старого черного ворона, сказавшего мне, что он ждал меня с начала Времени. Ожидал, чтобы поспорить со мной, или быть съеденным мной в этом месте без истории? Что бы там ни было, учитывая обычное у моралистов преувеличение, было подобающим, что не сумел оставить меня с сердцем, сплошь отягощенным унынием из-за своего духовного состояния, он был истреблен под аккомпанемент театрального грома…
   Теперь раздался отдаленный гром, близкий гром и снова гром. Когда я опять повернул в том направлении, вспышки молний были почти ослепляющими. Я стиснул свою цепь и сделал еще шаг…
   Гроза протолкнулась прямиком до границы моего Лабиринта, а затем разошлась. Ни одной капли не упало на меня или Лабиринт. Но мало-помалу мы оказались совершенно поглощены внутри нее.
   Казалось так, словно я находился в воздушном пузыре на дне штормового моря. Меня окружали стены воды и в них мелькали темные силуэты. Казалось так, словно вся вселенная нажала, пытаясь раздавить меня. Я сосредоточился на красном мире Камня. Левая…
   Цветущие каштаны… Чашка горячего шоколада в кафе на тротуаре… Концерт оркестра в садах Тюильри, звуки поднимаются в пронизанном ярким солнцем воздухе… Берлин в двадцатые. Тихоокеанские острова в тридцатые там были удовольствия, но много порядка. Может быть, это не истинное прошлое, а образы прошлого нахлынут внутрь позже, утешая или мучая нас, человека или каплю.
   Не имеет значения. Через Новый Мост и улицу Риволи омнибусы и фиакры… Художники со своими этюдами в Люксембургском саду… Я, если все будет хорошо, то опять смогу отыскать Отражение, подобное этому, стоящему в одном ряду с милым Авалоном… Запах каштанов…
   Иду… Визжал ветер и гремела гроза, но меня не задевало. Я завершил еще один виток…
   Покуда я не разрешал этому отвлекать меня, покуда я продолжал двигаться и сохранял свой фокус на Камне… Я должен был держаться, должен был делать эти медленные осторожные шаги, никогда не останавливаться, все медленнее и медленнее постоянно двигаясь… Лица… Казалось, что ряд лиц рассматривают меня из-за границы Лабиринта… Большие, как Голова, но искаженные, усмехающиеся, издевающиеся, глумящиеся надо мной, ждущие, что я остановлюсь или сделаю неверный шаг… Ждущие, что все вокруг распадется… За их глазами сверкали молнии, а в их устах, их смехе гремел гром… Теперь они говорили со мной словами подобные шторму с Темного Океана… Я потерплю неудачу, говорили они мне, потерплю неудачу и буду сметен, а этот осколок Лабиринта будет разбит позади меня на куски и поглощен… Они кляли меня, они плакали и плевали в меня, хотя все это не доходило до меня. Наверное, их на самом деле не было там…
   Наверное, мой мозг был сломлен напряжением. Тогда что толку было в моих усилиях? Новый Лабиринт, созданный безумцем? Я заколебался и они грянули хором: "Безумец! Безумец! Безумец!"
   Я глубоко втянул в себя запах того, что осталось от розы, и снова подумал о каштанах и днях, заполненных радостями жизни и ограниченным порядком. Голоса, казалось, стихли, когда мой ум пробежался по событиям того счастливого года.
   …И я сделал еще один шаг, о еще один… Они играли на моих слабостях, они чувствовали мои сомнения, мои беспокойства, мою усталость… Чем бы там они ни были, они ухватились за то, что видели, и пытались использовать против меня… Левая… Правая… Пусть-ка теперь они почувствуют мою уверенность и завянут, сказал я себе. Я прошел уже вон сколько. Я буду продолжать. Левая…
   Они кружили и набухали вокруг меня по-прежнему изрекая обескураживающие фразы. Но какая-то часть силы у них, кажется, пропала. Я проделал еще путь через один сектор дуги, в пылающем круге, видя его перед собой в своем красном духовном оке.
   Я вернулся мысленно к своему побегу из Гринвуда, к своему хитрому вытягиванию сведений из Флоры, к своей встрече с Рэндомом, нашей схватке с его преследователями, нашему путешествию обратно в Эмбер… Я подумал о нашем бегстве в Рембу и моем прохождении Лабиринта там для восстановления многого из моей памяти… О принудительном браке Рэндома и своем недолгом пребывании в Эмбере, где я сразился с Эриком и бежал к Блейзу… О последовавших битвах, о своем ослеплении, выздоровлении, побеге, путешествии в Лорену, а потом в Авалон…
   Двигаясь на еще большей скорости, мой ум скользил по поверхности последующих событий… Ганелон и Лорена… Твари из Черного Круга… Рука Бенедикта… Возвращение Бранда и нож ему в бок… Нож в бок мне… Вилл Рот… больничные архивы… Моя автокатастрофа…
   Теперь, с самого начала в Гринвуде, через все это, до этого мгновения моей борьбы, чтобы гарантировать каждый маневр, каким он представлялся мне, я испытывал растущее чувство приближения, которое, как я знал, направлялись моим стремлением к трону, местью или моей концепцией долга чувствовал его, сознавал его непрерывное существование все эти годы, вплоть до этого мгновения, когда оно сопровождалось чем-то еще… Я чувствовал, что ожидание должно вот-вот закончиться, что приближение чего бы там ни было скоро должно произойти… Давай… Очень, очень медленно… Все прочее было не важно. Я теперь бросил всю свою волю на движение. Моя сосредоточенность стала абсолютной. Что бы там ну находилось за пределами Лабиринта, я забыл о нем. Молнии. Лица. Ветры…
   Это не имело значения. Был только Камень, пылающий Лабиринт и я сам и я едва осознавал самого себя. Наверное, это было самым близким, когда я подходил к идеалу слияния с Абсолютом Хуги. Поворот… Правая стопа… Снова поворот…
   Время перестало иметь значение. Пространство ограничивалось создаваемым мною узором. Теперь я черпал силы из Камня не обращаясь к нему, а как часть процесса, в котором я был занят. Я полагаю, что в некотором смысле я был стерт. Я стал движущейся точкой, запрограммированной Камнем, выполняющем операцию, настолько поглотившую меня, что у меня не было никакого внимания, годного для самосознания. И все же на каком-то уровне я понимал, что я тоже был частью этого процесса. Потому что я каким-то образом знал, что если бы это делал кто-нибудь другой, то возникал бы иной Лабиринт.
   Я смутно сознавал, что прошел полпути. Путь стал сложным, мои движения — и того медленнее. Несмотря на вопрос скорости, мне это как-то напоминало о моем опыте с первоначальной настройкой на Камень, в той странной, многочисленной матрице, что, казалось, была источником самого Лабиринта. Правая… Левая…
   Не было никакого затормаживания, я чувствовал себя очень легким, несмотря на обдуманность каждого шага. Меня, казалось, постоянно омывала безграничная энергия. Все звуки вокруг меня слились в белый шум и исчезли.
   Затем, вдруг, я, казалось, больше не двигался медленно. Это не было похоже на то, словно я прошел вуаль или барьер, но, скорее, что я подвергся какой-то внутренней переналадке. Ощущение было такое, словно я теперь двигался нормальным шагом, пролагая себе извилистую дорогу сквозь все более и более тугие витки, приближаясь к тому, что скоро будет концом узора. И, главное, я был по-прежнему лишен каких-либо эмоций, хотя интеллектуально я знал, что на каком-то уровне росло чувство ликования и скоро вот-вот прорвется. Еще один шаг… Еще один… Еще, наверное, с полдюжины шагов…