Желязны Роджер. Князь света (Lord of Light) [пер. В.Лапицкого]

   Сиддхартха не ответил ему.
   – С каждым днем иссякает, сходит на нет мое удовольствие! Не знаешь ли ты почему, Сиддхартха? Не можешь ли ты сказать, почему приходит ко мне странное чувство, и иссушает оно мою радость от самых сильных ощущений, притупляет наслаждения, ослабляет меня, повергает в уныние, когда должен я ликовать, когда должен переполняться радостью? Не это ли – проклятие Будды?
   – Да, – сказал Сиддхартха.
   – Тогда сними с меня, Бич, свое проклятие, и я уйду в тот же день и верну тебе эту плотскую личину. Затосковал я по холодным, чистым ветрам поднебесья! Освободи же меня прямо сейчас!
   – Слишком поздно, о владыка ракшасов. Ты сам навлек все это на себя.
   – Что это? Чем обуздал ты меня на этот раз?
   – Не припоминаешь ли ты, как, когда боролись мы на балконе, насмехался ты надо мною? Ты сказал, что я тоже нахожу удовольствие в том, как сеешь ты боль и муки. Ты был прав, ибо каждый человек несет в себе и темное, и светлое. Во многих отношениях разделен человек на части, слит из крайностей; он не то чистое, ясное пламя, каким был ты когда-то. Интеллект его часто воюет с эмоциями, воля – с желаниями… идеалы его не в ладах с окружающей действительностью; если он следует им, то в полной мере суждено познать ему утрату старых грез, а если не следует – причинит ему муки отказ от мечты – новой и благородной. Что бы он ни делал, все для него и находка, и утрата; и прибыль, и убыль. Всегда оплакивает он ушедшее и боится того, что таит в себе новое. Рассудок противится традиции. Эмоции противятся ограничениям, которые накладывают на него его собратья. И всегда из возникающего в нем трения рождается хищное пламя, которое высмеивал ты под именем проклятия рода людского, – вина!
   – Так знай же, что когда пребывали мы с тобою в одном и том же теле и шел я невольно твоим путем, – а иногда и вольно, – не был путь этот дорогой с односторонним движением. Как ты склонил мою волю к своим деяниям, так, в свою очередь, и твою волю исказило, изменило мое отвращение к некоторым твоим поступкам. Ты выучился тому, что называется виной, и отныне всегда она будет отбрасывать тень на твои услады. Вот почему надломилось твое наслаждение. Вот почему стремишься ты прочь. Но не принесет это тебе добра. Она последует за тобой через весь мир. Она вознесется с тобой в царство чистых, холодных ветров. Она будет преследовать тебя повсюду Вот оно, проклятие Будды.
   Тарака закрыл лицо, руками.
   – Так вот что такое – рыдать, – вымолвил, наконец, он.
   Сиддхартха не ответил.
   – Будь ты проклят, Сиддхартха, – сказал Тарака. – Ты сковал меня снова, и тюрьма моя теперь еще ужаснее Адова Колодезя.
   – Ты сам сковал себя. Ты нарушил наше соглашение. Не я.
   – Человеку на роду написано страдать от расторжения договоров с демонами, – промолвил Тарака, – но никогда еще ракшас не пострадал от этого.
   Сиддхартха не ответил.
   На следующее утро, когда он завтракал, кто-то забарабанил в дверь его покоев.
   – Кто посмел? – вскричал он, и в этот миг дверь, выворотив петли из стены, рухнула внутрь покоев, засов переломился, как сухая тростинка.
   В комнату ввалился ракшас: увенчанная рогами тигриная голова на плечах здоровенной обезьяны, огромные копыта на ногах, когти на руках; он рухнул на пол, на миг стал прозрачным, извергнув при этом изо рта струйку дыма, опять обрел видимую материальность, вновь поблек, снова появился. С его когтей капала какая-то непохожая на кровь жидкость, а поперек груди красовался огромный ожог. Воздух наполнился запахом паленой шерсти и обуглившейся плоти.
   – Господин! – крикнул он. – Пришел чужак и просит встречи с тобой?
   – И ты не сумел его убедить, что мне не до него?
   – Владыка, на него набросилась дюжина человек, твоя стража, а он… Он взмахнул на них рукой, и столь яркой была вспышка света, что даже ракшас не сумел бы взглянуть на нее. Один только миг – и все они исчезли, будто их никогда и не было… А в стене за ними осталась большая дыра… Никаких обломков, просто аккуратная, ровная дыра.
   – И тогда ты набросился на него?
   – Много ракшасов бросилось на него – но было что-то, что нас оттолкнуло. Он опять взмахнул рукой, и уже трое наших исчезли во вспышке, посланной им… Я был лишь задет ею. И он послал меня передать тебе послание… Я больше не могу держаться.
   И с этим он исчез, а над тем местом, где секунду назад лежало тело, повис огненный шар. Теперь слова его раздавались прямо в мозгу.
   – Он велит тебе без отлагательств выйти к нему. Иначе обещает разрушить весь этот дворец.
   – А те трое, которых он сжег, они тоже вернулись в обычную свою форму?
   – Нет, – ответил ракшас. – Их больше нет…
   – Опиши чужака! – приказал Сиддхартха, выдавливая слова из собственного рта.
   – Он очень высок ростом, – начал демон, – носит черные брюки и сапоги. А выше одет очень странно. Что-то вроде цельной белой перчатки – только на правой руке, – и идет она до самого плеча, дальше пересекает грудь, а сзади облегает шею и обтягивает туго и гладко всю голову. А лица видна только нижняя часты на глазах у него большие черные линзы, они выдаются вперед почти на ладонь. К поясу прицеплены короткие ножны из того же белого материала, что и перчатка, но в них вместо кинжала, держит он небольшой жезл. Под тканью, там, где она обтягивает его плечи и затылок, виднеется какой-то бугор, словно он носит крохотный ранец.
   – Бог Агни! – воскликнул Сиддхартха. – Ты описал бога огня!
   – А, может быть и так, – сказал ракшас. – Ибо когда я заглянул под его плоть, чтобы увидеть цвета истинного его существа, я едва не ослеп от блеска, будто оказался в самом центре солнца. Ежели существует бог огня, то это действительно он.
   – Ну вот нам и пора бежать, – сказал Сиддхартха, – ибо здесь вскорости разгорится грандиозный пожар. Мы не можем бороться с ним, так что давай поспешать!
   – Я не боюсь богов, – заявил Тарака, – а на этом я хочу испытать свои силы.
   – Ты не можешь превзойти Владыку Пламени, – возразил Сиддхартха. – Его огненный жезл непобедим. Ему дал его бог смерти.
   – Придется отнять у него этот жезл и обратить его против него самого.
   – Никто не может носить его не ослепнув и не потеряв при этом руки! Вот почему он так странно одет. Не будем же терять времени!
   – Я должен посмотреть сам, – заявил Тара-ка. – Должен.
   – Уж не заставляет ли тебя твоя вновь обретенная вина флиртовать с самоуничтожением?
   – Вина? – переспросил Тарака. – Эта тщедушная, гложущая мозг крыса, которой ты меня заразил? Нет, это не вина, Бич. Просто с тех пор, как я был – не считая тебя – высшим, в мире возросли новые силы. В былые дни боги были слабее, и если они и в самом деле выросли в силе, то силу эту надо испробовать – мне самому! В самой моей природе, каковая – сила, заложено бороться с каждой иной, особенно новой, силой и либо восторжествовать над ней, либо ей подчиниться. Я должен испытать мощь Бога Агни, чтобы победить его.
   – Но нас же в этом теле двое!
   – Это правда… Обещаю тебе, что если это тело будет уничтожено, я унесу тебя с собой прочь. И я уже усилил огонь твоей натуры по обычаю своего племени. Если это тело умрет, ты будешь продолжать жить в качестве ракшаса. Наш народ тоже облачен был когда-то в тела, и я помню искусство освобождения внутреннего огня от тела. Я уже сделал это с тобой, так что не бойся.
   – И на том спасибо.
   – Ну а теперь заглянем в лицо огню – и потушим его!
   И покинув королевские покои, они спустились вниз. Далеко внизу, заточенный в собственный каземат, Князь Видегха застонал во сне.
   Они вошли через дверь, скрываемую драпировкой позади трона. Раздвинув складки материи, они увидели, что если не считать спящих под сенью темной рощи, зал был пуст, только в самом его центре, скрестив на груди руки, стоял человек; обтянутые белой материей пальцы его правой руки сжимали серебряный жезл.
   – Видишь, как он стоит? – сказал Сиддхартха. – Он всецело полагается на свою силу, и он прав. Это Агни, один из докапал. Он может разглядеть все, до самого края горизонта, что только не заслонено от него; разглядеть так же хорошо, как предметы на расстоянии вытянутой руки. И он способен дотянуться до всего, что видит. Говорят, что однажды ночью он собственноручно пометил своим жезлом луны. Стоит ему только прикоснуться рукояткой жезла к контакту, вмонтированному в его перчатку, – и ринется наружу Всеприсущее Пламя, плеснет вперед с ослепительным блеском, уничтожая материю и рассеивая энергию, которых угораздит оказаться на его пути. Еще не поздно отступить.
   – Агни! – услышал он крик рта своего. – Ты домогался приема от здешнего правителя?
   Черные линзы обернулись к нему, губы Агни растянулись в улыбке, исчезнувшей, как только он заговорил.
   – Я так и знал, что найду тебя здесь, – сказал он гнусавым и пронзительным голосом. – Вся эта святость достала тебя, и ты не мог не сорваться. Как тебя теперь называть – Сиддхартха, Татхагата или Махасаматман – или же просто Сэм?
   – Глупец, – было ему ответом. – Тот, кого знал ты под именем Бича Демонов – под всеми и каждым из имен, тобою перечисленных, – обуздан ныне сам. Тебе выпала честь обращаться к Тараке, вождю ракшасов, Властителю Адова Колодезя.
   Раздался щелчок, и линзы стали красными.
   – Да, теперь я вижу, ты говоришь правду, – отвечал Агни. – Налицо случай демонической одержимости. Интересно и поучительно. И слегка, к тому же, запутано.
   Он пожал плечами.
   – Мне, впрочем, все равно, что уничтожить одного, что двоих.
   – Ты так думаешь? – спросил Тарака, поднимая перед собой руки.
   В ответ его жесту раздался грохот, мгновенно вырос из пола черный лес, поглотил стоящую фигуру, оплел ее корчащимися словно от боли ветвями и сучьями. Грохот не умолкал, и пол у них под ногами подался на несколько дюймов. Сверху послышался скрип и треск ломающегося камня, посыпались пыль и песок.
   Но ослепительно полыхнула вспышка света, и исчезли все деревья, оставив по себе лишь низенькие пеньки да черные пятна гари на полу.
   Затрещал и с оглушительным грохотом рухнул потолок.
   Отступая через ту же дверь позади трона, они увидели, как по-прежнему стоявшая в центре зала фигура подняла над головой свой жезл и описала им едва заметный круг.
   Вверх вознесся конус ослепительного сияния, и все, на что он натыкался, тут же исчезало. На губах Агни по-прежнему играла улыбка, когда вокруг него валились огромные камни – но не слишком к нему близко.
   Грохот не смолкал, трещал пол, покачнулись стены.
   Они захлопнули за собой дверь, и у Сэма закружилась голова, когда окно, еще миг тому назад маячившее в самом конце коридора, промелькнуло мимо него.
   Они неслись вверх и прочь, сквозь поднебесье, и тело его было переполнено, в нем что-то пузырилось, что-то его покалывало, словно весь он состоял из жидкости, сквозь которую пропустили электрический ток.
   Своим демоническим зрением он видел сразу все вокруг и, в частности, Паламайдзу, уже столь далекий, что его вполне можно было взять в рамку и повесить в качестве картины на стену. На высоком холме в самом центре города рушился дворец Видегхи, и огромные вспышки, словно зеркально отраженные молнии, били из руин в небо.
   – Вот тебе и ответ, Тарака, – сказал он. – Не вернуться ли нам назад и испытать еще раз его силу?
   – Я должен был разобраться, – ответил демон.
   – Позволь мне предостеречь тебя еще раз. Я не шутил, когда сказал, что видит он все до самого горизонта. Если он высвободится из-под всех этих обломков достаточно быстро и обратит свой взор в нашу сторону, он нас засечет. Я не думаю, что ты можешь двигаться быстрее света, так что давай полетим пониже, используя неровности рельефа в качестве прикрытия.
   – Я сделаю нас невидимыми, Сэм.
   – Глаза Агни видят далеко за пределами и красной, и фиолетовой оконечностей доступного человеку спектра.
   И тогда они быстро снизились. Сэм успел еще заметить, что все, что осталось от дворца Видегхи в далеком уже Паламайдзу, – это клубящееся над серыми склонами холма облако пыли.
   Как смерч, неслись они на север, дальше и дальше, пока не раскинулась наконец под ними цепь Ратнагари. Они подлетели к горе, именуемой Чанна, скользнули мимо ее вершины и приземлились на ровной площадке у настежь распахнутых дверей в Адов Колодезь.
   Они вошли туда и захлопнули за собой дверь.
   – Будет погоня, – заметил Сэм, – и даже Адов Колодезь не устоит против нее.
   – До чего они уверены в своих силах, – подивился Тарака, – прислать всего одного!
   – Тебе кажется, что доверие неоправданно?
   – Нет, – сказал Тарака. – Ну а этот Красный, о котором ты говорил, тот, что выпивает глазами жизнь? Разве ты не считал, что они пошлют Великого Яму, а не Агни?
   – Да, – согласился Сэм, пока они спускались к колодцу. – Я был уверен, что он последует за мной, да и сейчас еще думаю, что так он и сделает. Когда я виделся с ним в последний раз, причинил я ему кой-какое беспокойство. Чувствую, что он повсюду меня выслеживает. Кто знает, может быть как раз сейчас он лежит в засаде на дне самого Адова Колодезя.
   Они дошли до колодца и ступили на тропу. – Внутри он тебя не поджидает, – заверил Тарака. – Мне бы сразу же сообщил кто-нибудь из все еще скованных, если бы этим путем прошел кто-то помимо ракшасов.
   – Придет еще, – ответил Сэм, – и когда он, Красный, явится в Адов Колодезь, его будет не остановить.
   – Но попытаются это сделать многие, – заявил Тарака. – И вот первый из них.
   Стали видны языки пламени, пылающего в нише рядом с тропой.
   Проходя мимо, Сэм освободил его, оно взлетело, как ярко раскрашенная птица, и по спирали спустилось в колодец.
   Шаг за шагом спускались они, и из каждой ниши вырывался на волю огонь и уплывал прочь. По приказу Тараки некоторые из них поднимались к горловине колодца и исчезали за мощной дверью, на внешней стороне которой были вычеканены слова богов.
   Когда они добрались до дна колодца, Тарака сказал:
   – Давай освободим и запертых в пещерах. И они отправились в путь по глубинным переходам, освобождая пленников потайных каменных мешков.
   И шло время, и он потерял ему счет, как потерял счет и освобожденным демонам, и наконец все они оказались на воле.
   Ракшасы собрались на дне колодца и, выстроившись одной огромной фалангой, слили свои крики в единую ровную, звенящую ноту, которая перекатывалась и билась у него в голове, пока он, наконец, не понял, вздрогнув от своей мысли, что они поют.
   – Да, – сказал Тарака, – и впервые за целые века делают они это.
   Сэм вслушивался в звучавшие внутри его черепа звуки, вылавливал фрагменты смысла из-под вспышек и свиста, и наполнявшие их пение чувства отливались в слова и строки, значение которых находило отзвук и в его собственном разумении.

 
Мы пали с небес
В Адов Колодезь
От руки человека,
Забудь его имя!
 
 
Мир этот был нашим
До человека,
Станет он нашим
Вновь без богов.
 
 
Горы падут, высохнет
Море, луны исчезнут
Мост Богов рухнет,
Прервется дыханье.
 
 
Но мы будем ждать.
Когда падут боги,
Когда падут люди,
Восстанем мы снова.
 

 
   Сэм содрогнулся, послушав, как вновь и вновь повторяли они на разные лады этот напев, перечисляя свои канувшие в лету триумфы и подвиги, без остатка доверяя своей способности претерпеть, переждать любые обстоятельства, встретить любую силу приемом космического дзюдо – толкнув-потянув и выждав, чтобы понаблюдать, как их недруги обращают свою силу на самих себя и исчезают. В этот миг он почти верил, что правдой обернется их песня, что когда-нибудь одни ракшасы будут пролетать над обезображенным оспинами ландшафтом мертвого мира.
   Затем он подумал о другом и сумел вытеснить из своего рассудка и мелодию, и жутковатое настроение. Но в следующие дни, а иногда даже и годами позже, возвращалось оно к нему, отравляя его усилия, насмехаясь над радостями, заставляя сомневаться, признавать свою вину, печалиться – и тем самым преисполняться смирения.
 
 
   Спустя некоторое время вернулся на дно колодца один из ракшасов, посланных ранее на разведку. Он повис в воздухе и начал отчитываться об увиденном. Пока он говорил, огонь его перетек в некое подобие Т-образного креста.
   – Это форма той колесницы, – пояснил он, – которая просверкнула по небу и упала, остановившись в долине позади южного острога.
   – Бич, ведомо ли тебе это судно? – спросил Тарака.
   – Я слышал ее описание, – ответил Сэм. – Это громовая колесница Великого Шивы.
   – Опиши ее седока, – велел демону Тарака
   – Их четверо, Господин.
   – Четверо?
   – Да. Первый из них – тот, кого ты называл Агни, Богом Огня. Рядом с ним воин, вороненый шлем которого венчают бычьи рога; доспехи его по виду напоминают старинную бронзу, но отнюдь не из бронзы они; сработаны они словно из множества змей и ничуть не отягчают его движений. В руке держит он поблескивающий трезубец, и нет у него щита.
   – Это Шива, – вмешался Сэм.
   – Дальше идет еще один, облаченный во все красное, и мрачен его взгляд. Он не разговаривает, но время от времени взгляд его падает на женщину, что идет рядом, слева от него. Светла она и лицом, и волосами; латы ее поспорят цветом с его одеждами. Глаза ее – как море, и часто раздвигает улыбка ее губы, алые, как человеческая кровь. На грудь ей свисает ожерелье из черепов. Вооружена она луком и коротким мечом, а в руке держит странный инструмент, что-то вроде черного скипетра, кончающегося серебряным черепом, вставленным внутрь колеса.
   – Эти двое – Яма и Кали, – сказал Сэм. – А теперь послушай меня, Тарака, могущественнейший среди ракшасов, и я расскажу тебе, кто выступает против нас. Силу Агни ты уже вполне изведал, о Яме я тебе говорил раньше. Ну а та, кто идет рука об руку с ним, тоже способна выпивать взглядом жизнь. Ее скипетр вопит под стать трубам, возвещающим конец Юги, и всякий, кто попадет под его вой, впадает в уныние и помрачается сознанием. Ее должно опасаться не менее ее спутника, а тот ведь и безжалостен, и непобедим. Ну а обладатель трезубца – это сам Бог Разрушения. Конечно, Яма – Царь Мертвых, Агни – Бог Огня, но сила Шивы превыше, это сила самого хаоса. Она отщепляет атом от атома, рушит форму любого предмета, на который обращен его трезубец. Против этой четверки не могут выстоять все силы Адова Колодезя. Давай же скорее покинем это место, ведь они наверняка именно сюда и направляются.
   – Разве я не обещал тебе, Бич, – промолвил в ответ Тарака, – что помогу тебе в битве с богами?
   – Да, но я-то говорил о внезапном нападении. Эти же приняли свои Облики и обрели Атрибуты. Если бы они так решили, им бы даже не пришлось приземляться, они могли просто уничтожить с воздуха всю Чанну целиком – и сейчас бы на ее месте, здесь, в самом центре Ратнагари, зиял бездонный кратер. Мы должны бежать, чтобы сразиться с ними позже.
   – Ты помнишь проклятие Будды? – спросил Тарака. – Помнишь, как ты обучил меня вине, Сиддхартха? Я-то помню, и я чувствую, что задолжал, что должен вернуть тебе сейчас победу. Я должен тебе за твои муки и отдам в качестве платы этих богов.
   – Нет! Если ты хочешь услужить мне, сделай это когда-нибудь потом! А сейчас унеси меня отсюда – побыстрее и подальше!
   – Ты что, боишься встретиться с ними, Князь Сиддхартха?
   – Да, да, боюсь. Ибо это – безрассудная дерзость! «Мы подождем, мы будем ждать, восстанем мы снова!» – так вы пели? Куда же подевалось терпение ракшасов? Вы говорите, что будете ждать, пока высохнут моря и сравняются горы, пока с небес не исчезнут луны, – и вы не можете подождать, пока я не назову время и место решающей битвы! Я знаю их, этих богов, не в пример лучше вас, ибо однажды был одним из них. Не горячись сейчас. Если ты хочешь услужить мне, избавь меня от этой встречи!
   – Хорошо. Я услышал тебя, Сиддхартха. Твои слова подействовали на меня. Но я бы хотел испытать их силу. И посему пошлю против них нескольких ракшасов. Ну а мы с тобой отправимся далеко, в далекое путешествие к самым корням этого мира. Там подождем мы победных реляций. Если же ракшасы, увы, проиграют эту схватку, тогда унесу я тебя далеко-далеко отсюда и возвращу тебе твое тело. А пока я поношу его еще несколько часов, чтобы посмаковать твои страсти в этой битве.
   Сэм склонил голову.
   – Аминь, – сказал он, и что-то в его теле пузырилось, что-то покалывало, когда оно само собою поднялось над полом и понеслось по просторным подземным коридорам, неведомым никому из людей.
 
 
   И пока проносились они из комнаты в комнату, из залы в залу, вниз по туннелям, провалам и колодцам, сквозь каменные лабиринты, гроты и коридоры, Сэм отдался потоку своих воспоминаний, и свободно потекли они, все глубже и глубже погружаясь в прошлое. Вспоминал он о днях своего свежеиспеченного пастырства, когда решился он привить черенок древнего учения Гаутамы к стволу заправляющей миром религии. Вспоминал о странном ученике своем, Сугате, рука которого не скупилась ни на смерть, ни на благословения. Будет течь время, и жизни их станут потихоньку сплавляться воедино, перемешаются их деяния. Он прожил слишком долго, чтобы не знать, как перетасует время колоду легенд. Да, был в истории и реальный Будда, теперь он знал это. Выдвинутое им учение, пусть и незаконно присвоенное, захватило этого истинно верующего, и он сумел-таки достичь просветления, своей святостью оставил в людских умах след, а затем по собственной воле передал себя в руки самой Смерти. Татхагата и Сугата станут частями единой легенды, да, он знал об этом, и будет Татхагата сиять, отражая свет своего ученика. В веках останется жить только одна дхамма. Затем его мысли вернулись к битве у Палаты Кармы и к трофейным машинам, все еще сокрытым в надежном месте. И подумалось ему о бесчисленных перерождениях, через которые прошел он, о сражениях, в которых участвовал, о женщинах, которых любил, – сколько их накопилось за века: он думал, каким бы мог быть этот мир и каким он был на самом деле, каким – и почему. И опять его охватили гнев и ярость, когда подумал он о богах. Он вспомнил о днях, когда горстка их сражалась с ракшасами и нагами, гандхарвами и Морским Народом, с демонами Катапутны и Матерями Нестерпимого Зноя, с дакини и претами, скандами и пишачами, и победили они всех, освободили мир от хаоса и заложили для людей первый город. Он видел, как прошел этот город через все стадии, через которые только может пройти город, пока его обитатели не смогли однажды сплести воедино свои разумы и превратить самих себя в богов, принять на себя Облик, укрепивший их тела, закаливший волю, ожививший силой их желаний Атрибуты, которые со словно магической силой обрушивались на любого, против кого их только не обратишь. Он думал о городе и богах, и ведомы ему были их красота и справедливость, уродство и неправота. Он вспоминал их великолепие и красочность, не имеющие ничего подобного во всем остальном мире, и он всхлипывал в своей ярости, ибо знал, что никогда не сможет почувствовать себя ни вполне правым, ни вполне неправым, им противостоя. Вот почему ждал он так долго, ничего не предпринимая. А теперь, что бы он ни сделал, все принесет сразу и победу, и поражение, успех и неудачу; к чему бы ни привели его поступки – будет ли град грезой мимолетной или длящейся вечно, – ему нести бремя вины.
 
 
   Они ждали в темноте.
   Ждали долго, молча. Время влачилось, словно старик, плетущийся в гору.
   Они стояли на пятачке около черного продала колодца и ждали.
   – А мы услышим?
   – Может быть. А может быть и нет.
   – Что мы будем делать?
   – Что ты имеешь в виду?
   – Если они вовсе не придут. Долго ли мы будем ждать здесь?
   – Они придут с песней.
   – Надеюсь.
   Но не пришло ни песни, ни движения. Время вокруг них застыло в неподвижности, ему здесь было некуда идти.
   – Сколько времени мы уже ждем?
   – Не знаю. Долго.
   – Я чувствую, что не все в порядке.
   – Ты, наверно, прав. Не подняться ли нам на несколько уровней и разведать обстановку – или выпустить тебя на свободу?
   – Давай подождем еще немного.
   – Хорошо.
   И опять тишина. Они мерили ее шагами.
   – Что это?
   – Что?
   – Звук.
   – Я ничего не слышал, а ведь у нас одни и те же уши.
   – Ушами не телесными – вот опять!
   – Я ничего не слышал, Тарака.
   – И не перестает. Словно вопль, только нескончаемый.
   – Далеко?
   – Да, весьма неблизко. Послушай со мной.
   – Да! Думаю, это скипетр Кали. Битва, стало быть, в разгаре.
   – Все еще? Значит, боги сильнее, чем я полагал.
   – Нет, это ракшасы сильнее, чем полагал я.
   – Побеждаем мы или проигрываем, Сиддхартха, в любом случае боги сейчас заняты. Если нам удастся с ними разминуться, вряд ли мы встретим сторожа у их корабля. Ты не хочешь его?
   – Угнать громовую колесницу? Это мысль… Она и мощное оружие, и замечательный транспорт. Велики ли наши шансы?
   – Я уверен, что ракшасы смогут задержать их, сколько понадобится, – а долог подъем из Адова Колодезя. Мы обойдемся без тропинки. Я устал, но еще могу пронести нас по воздуху.
   – Давай поднимемся на несколько уровней и разведаем обстановку.
   Они покинули свой пятачок у черного провала колодца, и время вновь начало отбивать свой счет, пока они поднимались вверх.
   Навстречу им двигался светящийся шар. Он обосновался на полу пещеры и вырос в дерево зеленого огня.