В эту ночь они заночевали под открытым небом, и то же повторилось днем позже.
   На третий день они вышли к реке Диве неподалеку от маленького портового городка Куны. Здесь появилась, наконец, возможность воспользоваться нужным им транспортом; в тот же вечер они пустились в путь на барке, направляясь к югу, где Дива сливается с полноводной Ведрой, и далее, чтобы добраться наконец до пристаней Хайпура.
   Сэм вслушивался в речные звуки. Он стоял на темной палубе, и руки его спокойно лежали на перилах. Он вглядывался в глубины вод, где вставали и падали светлые небеса, звезды тянулись друг к другу. Вот тогда ночь и обратилась к нему голосом Ратри:
   – Ты проходил этим путем раньше, Татхагата.
   – Много раз, – ответил он.
   – Чудна Дива при тихой погоде, когдя рябит и играет она под звездами.
   – Воистину.
   – Мы направляемся в Хайпур, во дворец Камы. Что ты будешь делать, когда мы доберемся?
   – Некоторое время я потрачу на медитацию, богиня.
   – О чем будешь ты медитировать?
   – О своих прежних жизнях и ошибках, которые содержала каждая из них. Я должен пересмотреть и свою собственную тактику, и тактику врагов.
   – Яма считает, что Золотое Облако тебя изменило.
   – Очень может быть.
   – Он считает, что оно смягчило тебя и ослабило. Ты всегда изображал из себя мистика, но теперь он думает, что ты и в самом деле им стал – на погибель себе и нам.
   Он тряхнул головой, повернулся, но не увидел ее. То ли стояла она там невидимой, то ли отступила прочь? Он заговорил негромко, ровным голосом.
   – Я сорву с небес эти звезды, – заявил он, – и швырну их в лицо богам, если это будет необходимо. Я буду богохульствовать по всей земле, в каждом Храме. Я буду вылавливать жизни, как рыбак ловит рыбу, – даже сетью, – если это будет необходимо. Я опять взойду в Небесный Град, пусть даже каждая ступень станет пламенем или обнаженным мечом, а путь будут стеречь тигры. Онажды боги глянут с Небес и увидят меня на лестнице, несущим дар, которого они больше всего боятся. И в этот день начнется новая Юга.
   – Но сначала я должен какое-то время помедитировать, – закончил он.
   Он отвернулся и опять уставился на катящиеся мимо воды.
   Падающая звезда прожигала себе путь по небосводу. Корабль продолжал свой путь. Вокруг дышала ночь.
   Сэм смотрел вперед, вспоминая.

II

   Однажды какой-то второстепенный раджа какого-то заштатного княжества явился со своей свитой в Махаратху, город, прозывавшийся Вратами Юга и Рассветной Столицей, чтобы приобрести себе новое тело. Было это в те времена, когда нить судьбы можно было еще извлечь из сточной канавы, когда боги не придерживались столь строго всех формальностей, обузданы были демоны, а Небесный Град еще изредка доступен человеку. Вот рассказ о том, как правитель этот столкнулся в Храме с обрядовым одноруким пандитом и навлек на себя своей самонадеянностью немилость Небес…
 
   Немногие возрождаются снова среди людей,
   больше тех, кто рождаются снова где-то еще.
Ангуттара-никая (I,35)

 
   День уже перевалил за середину, когда в рассветную столицу по широкой улице Сурьи въезжал князь. Свита из сотни всадников теснилась за его белой кобылой, по левую руку от него скакал советник Стрейк, сабля покоилась в ножнах, на спинах вьючных лошадей покачивались тюки с его богатствами.
   Зной обрушивался на тюрбаны, стекал по телам воинов на землю и вновь отражался от нее.
   Навстречу им медленно ползла повозка, возница ее покосился на стяг, который нес старший в свите; куртизанка глядела на улицу, облокотясь о резную дверь своего павильона; свора дворняг захлебывалась от лая, стараясь не попасть под копыта лошадей.
   Князь был высок ростом. Его усы цветом напоминали дым. Темные, как кофе, руки бороздили набухшие вены. Но держался он еще очень прямо, а ясные, завораживающие глаза его походили на глаза древней птицы.
   Поглазеть, как проходит дружина, стеклось немало зевак. Лошадьми пользовались только те, кто мог их приобрести, а немногим было по средствам позволить себе подобную роскошь. Обычным средством передвижения были ящеры – чешуйчатые твари со змеиной головой, снабженной многочисленными зубами; происхождение их было темно, жизнь – недолга, характер скверен; но лошади по каким-то причинам поколение за поколением становились все более бесплодными.
   И князь въезжал в рассветную столицу, и глазел на это всяк, кто хотел.
   Они свернули с улицы Солнца в более узкий проулок. Они проезжали мимо низеньких лавчонок и роскошных палат процветающих торговцев, мимо банков и Храмов, таверн и борделей. Они ехали мимо, пока впереди не показались деловые кварталы, здесь, на их границе, размещался гостиный двор Хауканы, Лучшего Среди Хозяев. У ворот они придержали лошадей, ибо сам Хаукана вышел навстречу – в простой одежде, дородный по последней моде и улыбающийся, – готовый лично ввести белую кобылу князя за ограду своего заведения.
   – Добро пожаловать, Князь Сиддхартха! – возгласил он громким голосом, так что из зевак лишь глухой мог не узнать, что за гостя он приветствует. – Милости прошу в сей соловьиный край, в благоуханные сады и мраморные залы скромного сего заведения! Добро пожаловать и всадникам, что сопровождают тебя в столь замечательном путешествии, а сейчас, вне всякого сомнения, не менее твоего жаждут изысканного отдыха и достойного досуга. Внутри ты найдешь все, чего только ни пожелаешь, как ты, надеюсь, неоднократно имел возможность убедиться в прошлом, когда обитал в залах этих в компании других высокородных гостей и знатных посетителей, увы, слишком многочисленных, чтобы упомянуть их всех, среди коих…
   – И тебе день добрый, Хаукана! – воскликнул князь, ибо день выдался жарким, а речи хозяев постоялых дворов, совсем как реки, всегда грозят течь бесконечно. – Поспешим же внутрь этих стен, где среди других достоинств, слишком многочисленных, чтобы упомянуть их все, наверняка значится и прохлада.
   Хаукана кратко кивнул и, взяв кобылу под уздцы, повел ее через ворота во двор; там он придержал стремя, чтобы князь спешился, затем препоручил лошадей заботам своих конюших и послал мальчугана подмести улицу перед воротами.
   Мужчин тут же проводили в мраморный банный зал, где к превеликому их удовольствию слуги окатили им плечи прозрачной и прохладной водой. Затем, чуть подразнив по обычаю касты воинов друг друга, надели люди князя свежие одежды и отправились в обеденный зал.
   Трапеза длилась всю оставшуюся часть дня, пока воины наконец не потеряли счет сменам блюд. По правую руку от князя, сидевшего во главе длинного, низкого стола, уставленного яствами, три танцовщицы ткали замысловатую пряжу танца, сопровождая свои движения щелчками кастаньет и предписываемой каноном мимикой; скрытые за занавесом четыре музыканта аккомпанировали их движениям соответствующей этому часу музыкой. Стол был устлан богато расшитым гобеленом, сверкавшим яркими цветами: синим, коричневым, желтым, красным, зеленым; выткана на нем была череда батальных и охотничьих сцен: всадники на ящерах и лошадях с копьями и луками нападали тут на златопанду, там на огнекочета, подбирались к зарослям изумрудных бобометов; зеленые обезьяны сражались в кронах деревьев; Птица-Гаруда сжимала в когтях небесного демона, охаживая его клювом и крыльями; из морских глубин выползала армия рогатых рыб, сжимавших между судорожно стиснутых плавников острия розового коралла; преграждая им путь на берег, поджидала их цепочка людей в шлемах и юбках, вооруженных копьями и факелами…
   Князь почти не прикасался к пище. Попробовав очередное блюдо, он слушал музыку, изредка посмеиваясь шуткам своих людей.
   Он прихлебнул шербет, кольца на его руке громко звякнули о стекло сосуда.
   Перед ним вырос Хаукана.
   – Все ли в порядке, Князь? – спросил он.
   – Да, добрый Хаукана, все в порядке, – ответил тот.
   – Ты не ешь наравне со своими людьми. Тебе не нравится еда?
   – Дело не в продуктах, они великолепны, не в поварах, они безукоризненны, достойный Хаукана. Просто последнее время мой аппетит не на высоте.
   – А! – с видом знатока промолвил Хаукана. – У меня есть кое-что на этот случай, как раз то, что надо. Только такой как ты и способен по-настоящему оценить его. Долго хранилось оно на специальной полке у меня в погребе. Бог Кришна неведомо как сохранил его сквозь долгие, долгие годы. Он дал его мне много лет назад, ибо предоставленный здесь приют пришелся ему весьма по вкусу. Я схожу за ним для тебя.
   И он с поклоном покинул зал. Вернулся он с бутылкой. Еще не поглядев на наклейку, князь узнал форму бутылки.
   – Бургундское! – воскликнул он.
   – Точно, – сказал Хаукана. – С давно исчезнувшей Симлы.
   Он понюхал бутылку и улыбнулся. А потом налил немного вина в грушевидный кубок и поставил его перед своим гостем.
   Князь поднял его и долго вдыхал аромат вина. Затем, закрыв глаза, пригубил.
   Все в зале из уважения к его наслаждению умолкли.
   Потом он опустил бокал, и Хаукана еще раз плеснул драгоценный сок пино нуар, которому никогда не расти в этом мире.
   Князь не притронулся к кубку. Вместо этого он повернулся к Хаукане и сказал:
   – Кто самый старый музыкант в твоем заведении?
   – Манкара, вот он, – ответил хозяин, указывая на седобородого мужчину, примостившегося, чтобы отдохнуть, за сервировочным столом в углу зала.
   – Старый не телом, годами, – уточнил князь.
   – А, наверное, это Дил, – сказал Хаукана,– если, правда, считать его музыкантом. Он утверждает, что был когда-то таковым.
   – Дил?
   – Мальчик при конюшне.
   – А, ну да… Пошли за ним.
   Хаукана хлопнул в ладоши и приказал появившемуся слуге отправиться на конюшню, привести мальчугана в мало-мальски приличный вид и поскорее прислать к пирующим.
   – Прошу, не беспокойся о приличии, а просто пришли его сюда, – сказал князь.
   Он откинулся назад и, закрыв глаза, погрузился в ожидание. Когда мальчик-конюший предстал перед ним, он спросил:
   – Скажи, Дил, какую музыку ты играешь?
   – Ту, что совсем не по нраву браминам, – ответил мальчик.
   – Каков твой инструмент?
   – Фортепиано, – сказал Дил.
   – А ты можешь сыграть на каком-нибудь из этих? – он указал на оставленные музыкантами без присмотра на низенькой платформе у стены инструменты.
   Мальчик присмотрелся к ним.
   – Наверное, в случае необходимости я мог бы сыграть на флейте.
   – Ты знаешь вальсы?
   – Да.
   – Не сыграешь ли ты мне «Голубой Дунай»?
   Угрюмое выражение на лице мальчика уступило место тревоге. Он бросил быстрый взгляд на Хаукану, тот кивнул.
   – Сиддхартха – князь среди людей, один из первых, – заявил хозяин.
   – «Голубой Дунай» на одной из этих флейт?
   – Будь любезен.
   Мальчик пожал плечами.
   – Я попробую, – сказал он. – Это было так давно… Будь снисходителен.
   Он подошел к инструментам и спросил о чем-то у хозяина выбранной им флейты. Тот кивнул. Тогда он поднял ее к губам и издал несколько пробных звуков. Перевел дух, попробовал еще раз, потом обернулся.
   Он опять поднес ко рту флейту, и мелодия вальса волнами заполнила зал. Князь, закрыв глаза, потягивал вино.
   Когда музыкант остановился, чтобы передохнуть, он жестом велел ему продолжать; и тот играл запретные мелодии одну за другой, и профессиональные музыканты напустили на лица профессиональное презрение, но под столом ноги их в медленном темпе постукивали в такт музыке.
   Наконец князь допил свое вино. Вечер спустился на Махаратху. Он бросил мальчугану кошель с монетами и даже не взглянул на слезы, которые стояли у того в глазах, когда он выходил из зала. Затем встал, потянулся и зевнул.
   – Я удаляюсь в свои покои, – сказал он пирующим воинам. – Смотрите не проиграйте в мое отсутствие все свое наследство.
   И они засмеялись, и пожелали ему спокойной ночи, и заказали напитков покрепче и соленых сухариков. Последнее, что он услышал на пути в свои покои, был стук костей по столу.
   Князь отправился на покой так рано, ибо на следующий день собирался встать до рассвета. Слуга получил инструкции весь день не впускать никого из возможных посетителей, утверждая, что князь не в духе.
   Еще первые цветы не открылись первым утренним насекомым, когда покинул он свои апартаменты, и видел его уходящим только старый зеленый попутай. Не в шелках, расшитых жемчугом, уходил он, а в лохмотьях, как всегда поступал он в подобных случаях. И не возвещали раковины и барабаны о его выступлении, но хранила его тишина, когда пробирался он по темным городским улицам. Пустынны были улицы в этот час, разве что изредка попадется навстречу врач или проститутка, возвращающиеся после позднего вызова. Бездомная собака увязалась за ним, когда он, направляясь к гавани, проходил через деловые кварталы.
   Возле самого пирса он уселся на ящик. Заря потихоньку стирала темноту с лика природы, он смотрел, как прилив покачивает корабли, все в путанице такелажа, со спущенными парусами, с вырезанными на носу фигурами чудищ или девушек. Когда бы ни оказывался он в Махаратхе, всегда, хоть ненадолго, заглядывал в гавань.
   Розовый зонтик зари раскрылся над спутанной шевелюрой облаков, по домам прошелся прохладный ветерок. Птицы-падалыцики с хриплыми криками пронеслись над испещренными точками бойниц башнями и спикировали на подернутую рябью гладь бухты.
   Он смотрел, как выходит в море один из кораблей, как вырастает над его палубой шатер парусов, дотягивается до самых верхушек мачт и вот уже наполняется там, вверху, соленым морским ветром. Ожили и другие корабли, надежно застывшие на своих якорях. Команды готовились сгружать или загружать грузы – благовония, кораллы, масла и всевозможные ткани, металл и древесину, скот, специи. Он жадно вбирал в себя запахи товаров, вслушивался в перебранку матросов, он обожал и то и другое: от первого несло богатством, второе соединяло в себе оба остальных его увлечения – теологию и анатомию.
   Немного погодя он разговорился с капитаном заморского корабля, тот присматривал за разгрузкой мешков с зерном и укрылся отдохнуть в тень от штабеля ящиков.
   – Доброе утро, – обратился к нему князь. – Пусть не будет штормов или крушений на твоем пути, и да даруют тебе боги безопасную гавань и прибыльную торговлю.
   Тот кивнул, уселся на ящик и принялся набивать коротенькую глиняную трубку.
   – Спасибо тебе, папаша, – сказал он. – Хотя я и молюсь богам только в тех Храмах, которые выбираю сам, благословения я принимаю от любого. Благословению всегда найдется применение – особенно у моряка.
   – Трудным выдалось у тебя плаванье?
   – Менее трудным, чем могло бы быть, – ответил капитан. – Эта тлеющая морская гора, Пушка Ниррити, опять разрядилась в небеса громами и молниями.
   – А, ты приплыл с юго-запада!
   – Да, Шатисхан, из Испара Приморского. Сейчас месяц благоприятных ветров, но из-за этого они и разнесли пепел пушки намного дальше, чем можно было ожидать. Целых шесть дней падал на нас этот черный снег, и запах подземного мира преследовал нас, отравляя пищу и воду, заставлял глаза слезиться, обжигал гортани огнем. Мы устроили целый молебен, когда оставили наконец позади всю эту мерзость. Посмотри, как вымазан весь корпус моей посудины. А поглядел бы ты на паруса – они черны, как волосы Ратри!
   Князь наклонился, чтобы лучше рассмотреть судно.
   – Но слишком большого волнения не было? – спросил он.
   Моряк покачал головой.
   – У Соляного Острова мы повстречали крейсер и узнали, что страшнее всего Пушка разрядилась за шесть дней до того. Она выжгла облака и подняла огромные валы, потопившие два корабля – как доподлинно знали на крейсере – и, может быть, еще и третий.
   Моряк уселся поудобнее, раскуривая свою трубочку.
   – Вот я и говорю, у моряка всегда найдется применение благословению.
   – Я разыскиваю одного моряка, – сказал князь. – Капитана. Его зовут Ян Ольвегг, или, быть может, сейчас он известен как Ольвагга. Не знаешь ли ты его?
   – Знавал я его, – ответил собеседник, – но давно уже он не плавает.
   – Да? Что же с ним стало?
   Моряк повернулся и внимательно всмотрелся в него.
   – Кто ты такой и почему спрашиваешь? – поинтересовался он наконец.
   – Зовут меня Сэм. Ян очень старый мой друг.
   – Что значит «очень старый»?
   – Много-много лет назад – и в другом месте – знал я его, когда был он капитаном корабля, который никогда не бороздил этих океанов.
   Капитан вдруг резко нагнулся и, подобрав палку, запустил ею в собаку, которая появилась с другой стороны пирса, обогнув наваленные кучей товары. Она взвизгнула и стремглав бросилась под защиту пакгауза. Это была та самая собака, которая брела за князем почти от самого постоялого двора Хауканы.
   – Остерегайся этих чертовых церберов, – сказал капитан. – Бывают собаки и такие, и сякие – и еще кое-какие. Три разных сорта, но в этом порту гони их всех с глаз долой.
   И он еще раз оценивающе посмотрел на собеседника.
   – Твои руки, – произнес он, указывая на них трубкой, – совсем недавно все были в кольцах.
   Следы от них еще остались.
   Сэм поглядел на свои руки и усмехнулся.
   – От твоего взгляда ничего не укроется, моряк, – произнес он. – Так что признаю очевидное. Да, я ношу кольца.
   – И значит, ты, как и собаки, не тот, кем кажешься, – и ты приходишь расспрашивать об Ольвагге, да еще используешь его самое старое имя. А твое имя, говоришь, Сэм. Ты, часом, не один ли из Первых?
   Сэм не сразу ответил, теперь уже он изучающе разглядывал собеседника, словно ожидая, что он еще скажет.
   Может быть догадавшись об этом, капитан продолжил:
   – Ольвагга, я знаю, числился среди Первых, хотя сам об этом никогда не упоминал. То ли ты тоже из Первых, то ли из Хозяев, в любом случае тебе об этом ведомо. Стало быть, я не продаю его, говоря об этом. Но все же я хочу знать, с кем говорю, с другом или с врагом.
   Сэм нахмурился.
   – Ян никогда не наживал себе врагов, – заметил он. – Ты же говоришь так, будто их у него немало – среди тех, кого ты называешь Хозяевами.
   Моряк не сводил с него взгляда.
   – Ты не Хозяин, – заявил он наконец, – и пришел ты издалека.
   – Ты прав, – признал Сэм, – но скажи, откуда ты это узнал.
   – Во-первых, – начал капитан, – ты стар. Хозяин тоже мог бы воспользоваться старым телом – но не стал бы оставаться в нем надолго, так же, как не стал бы задерживаться в теле собаки. Его страх перед тем, что он вдруг умрет подлинной смертью, умрет так, как умирают старики, был бы слишком велик. Таким образом, он не остался бы в старом теле достаточно долго, чтобы приобрести такие глубокие отметины от колец на пальцах. Богачи никогда не избавляются от своих тел. Если они отказываются от перерождения, они доживают свою жизнь до самого конца. Хозяева побоялись бы, что против них поднимут оружие соратники подобного человека, умри он иначе, чем от естественных причин. Так им тело вроде твоего не добыть. Ну а на теле из жизненных резервуаров отметин на пальцах не было бы. Следовательно, я заключаю, что ты – важная персона, но не Хозяин. Если ты издавна знаком с Ольваггой, ты тоже один из Первенцев, такой же, как и он. Из-за того, что ты хочешь узнать, я вывожу, что явился ты издалека. Будь ты из Махаратхи, ты бы знал о Хозяевах, а зная о них, знал бы и почему Ольвагга не может плавать.
   – Ты, похоже, разбираешься в местных делах намного лучше меня, о вновь прибывший моряк.
   – Я тоже прибыл издалека, – признал капитан, чуть заметно улыбнувшись, но за несколько месяцев я могу побывать в паре дюжин портов. Я слышу новости – новости, слухи и сплетни – отовсюду, из более двух десятков портов. Я слышу о дворцовых интригах и о политике Храмов. Я слышу секреты, нашептываемые под сенью ночи на ушко золотым девушкам под луком из сахарного тростника – луком Камы. Я слышу о походах кшатриев и о спекуляциях крупных торговцев – зерном и специями, драгоценностями и шелком. Подчас я могу, быть может, напасть на порт, где обосновались флибустьеры, и узнать там о житье-бытье тех, кого они захватили ради выкупа. Так что нет ничего удивительного в том, что я, явившись издалека, лучше знаю Махаратху, чем ты, проведи ты здесь еще неделю. Иногда мне случается даже слышать и о деяниях богов.
   – Тогда не расскажешь ли ты мне о Хозяевах, и почему их следует держать за врагов? – спросил Сэм.
   – Могу тебе о них кое-что порассказать, – согласился капитан, – чтоб ты не был на сей счет в неведении. Торговцы телами стали нынче Хозяевами Кармы. Личные их имена держатся в секрете, наподобие того, как это делается у богов, и они кажутся столь же безликими, как и Великое Колесо, которое, как провозглашено, они представляют. Теперь они не просто торговцы телами, они вступили в союз с Храмами. Каковые тоже изменились, чтобы твои сородичи из Первых, ставшие богами, могли общаться с ними с Небес. Если ты и в самом деле из Первых, Сэм, твой путь неминуемо приведет тебя либо к обожествлению, либо к вымиранию, когда ты предстанешь перед лицом этих новых Хозяев Кармы.
   – Как это? – спросил Сэм.
   – Детали ищи где-нибудь еще, – ответил его собеседник. – Я не знаю, какими методами все это достигается. А Яннавега-парусинника разыскивай на улице Ткачей.
   – Теперь он известен под этим именем?
   Моряк кивнул.
   – И поосторожней с собаками, – добавил он, – да и со всем остальным – живым и способным приютить разум.
   – Как твое имя, капитан? – спросил Сэм.
   – В этом порту у меня либо вообще нет имени, либо есть ложное, а я не вижу никаких оснований лгать тебе. Доброго тебе дня, Сэм.
   – Доброго дня и тебе, капитан. Спасибо за все.
   Сэм поднялся и пошел из гавани прочь, направляясь обратно, в сторону деловых кварталов и торговых улиц.
 
 
   Красный диск солнца в небе собирался пересечь Мост Богов. Князь шел по проснувшемуся городу, пробираясь между прилавками с товарами, демонстрирующими мастерство и сноровку мелких ремесленников. Разносчики мазей и порошков, духов и масел сновали вокруг. Цветочницы махали прохожим венками и букетами; виноторговцы, не произнося ни слова, заполнили со своими мехами ряды затемненных скамей, они дожидались, когда к ним по заведенному обычаю заглянут завсегдатаи. Утро пропахло готовящейся пищей, мускусом, испражнениями, маслами, благовониями, все эти запахи смешались в единое целое и, освободившись, плыли над улицей как невидимое облако.
   Поскольку сам князь был одет как нищий, ему показалось вполне уместным остановиться и заговорить с горбуном, сидевшим перед чашей для милостыни.
   – Поклон тебе, брат, – сказал он. – Я забрел далеко от своего квартала. Не можешь ли ты мне сказать, как добраться до улицы Ткачей?
   Горбун кивнул и выразительно встряхнул свою чашу.
   Из мошны, спрятанной под рваной хламидой, князь извлек мелкую монету и бросил в чашу горбуна; монета тут же исчезла.
   – Вот туда, – горбун качнул головой в нужном направлении. – Пойдешь прямо, по третьей улице свернешь налево. Пройдешь еще два перекрестка и окажешься у Фонтанного Кольца перед Храмом Варуны. В этом Кольце улица Ткачей помечена знаком Шила.
   Он кивнул горбуну, похлопал его по уродливому наросту и отправился дальше.
   Добравшись до Фонтанного Кольца, князь остановился. Несколько десятков людей стояло в очереди перед Храмом Варуны, самого неумолимого и величественного среди богов. Люди эти не собирались вступать в Храм, а ожидали своей очереди для участия в чем-то. Он услышал звон монет и подошел поближе.
   Они стояли в очереди к сверкающей металлом машине.
   Вот очередной страждущий опустил монету в рот стального тигра. Машина замурлыкала. Человек нажал несколько кнопок, изображавших собой животных и демонов. По телам двух нагов, двух святых змеев, переплетавшихся над прозрачной панелью машины, пробежала вспышка света.
   Князь придвинулся вплотную.
   Человек нажал на рычаг, напоминавший торчащий из боковой стенки машины рыбий хвост.
   Священный голубой свет заполнил всю внутренность машины; змеи пульсировали красным, и тут, под зазвучавшую вдруг нежную мелодию появилось молитвенное колесо и принялось бешено вращаться.
   На лице у человека было написано блаженство. Через несколько минут машина отключилась. Он опустил еще одну монету и снова дернул за рычаг, чем заставил кое-кого из стоявших в конце очереди громко заворчать, рассуждая, что это уже седьмая монета, что день выдался душным, что в очереди за молитвами он не один и почему бы, если ты хочешь совершить такое щедрое пожертвование, не пойти прямо к жрецам? Кто-то бросил, что человеку этому надо, должно быть, искупить слишком много грехов. И все со смехом принялись обсуждать возможный характер этих грехов.
   Заметив, что в очереди были и нищие, князь пристроился в ее хвост.
   Пока подходила его очередь, он обратил внимание, что если одни проходили перед машиной, нажимая кнопки, другие просто опускали гладкий металлический диск во вторую тигриную пасть, расположенную с обратной стороны корпуса. Когда машина останавливалась, диск падал в чашу и хозяин забирал его обратно. Князь решил рискнуть и пуститься в расспросы.
   Он обратился к стоящему перед ним человеку
   – Почему это, – спросил он, – у некоторых свои собственные жетоны?