Желязны Роджер. Мастер снов

   - Итак, ты сегодня разговаривал с собакой?
   - Да. Это как-то смущает...
   - Она хорошенькая?
   - Это кобель. И безобразный.
   - Дурачок, я имею в виду хозяйку.
   - Ты знаешь, что я никогда не говорю о делах, Джил.
   - Но ты же сам сказал мне насчет ее слепоты и насчет собаки. Я только хочу знать, хорошенькая она или нет.
   - Ну... и да и нет. - Он сделал неопределенный жест. - Знаешь...
   - Повторить то же самое, - сказала она официанту, внезапно возникшему из смежного озера тьмы; он поклонился и столь же быстро исчез.
   Пропадают мои добрые намерения, - вздохнул Рендер. - Посмотрим, как тебя будет обследовать пьяный дурак - вот и все, что я могу сказать.
   - Ты быстро протрезвеешь. Ты всегда так. Гиппократ и все такое.
   Он фыркнул и посмотрел на часы.
   - Завтра я должен быть в Коннектикуте. Взять Пита из этой проклятой школы.
   Джил вздохнула. Она уже устала от этой темы.
   - Мне кажется, ты слишком уж нянчишься с ним. Любой парнишка может сломать ногу. Это часть роста. Мне было семь лет, когда я сломала запястье. Несчастный случай. И школа не виновата, что такие вещи случаются.
   - К дьяволу, - сказал Рендер, беря свою темную выпивку с темного подноса, принесенного темным человеком. - Если они не могут хорошо работать, я найду тех, кто может.
   Она пожала плечами.
   - Ты босс. А я знаю только то, о чем читаю в газетах. И ты все-таки сидишь в Давосе, хотя знаешь, что в Сент-Морисе встретил бы лучшее общество?
   - Мы же собирались прокатиться, верно? Я предпочел прокатиться в Давос.
   - Значит, я не каждый вечер выигрываю?
   Он погладил ее по руке.
   - Со мной ты всегда в выигрыше, милочка.
   Они выпили, закурили и держались за руки, пока люди расходились с танцевальной площадки и снова тянулись к своим крохотным столикам, а цвета закружились, окрашивая облака дыма от цвета ада до солнечного восхода и обратно, и барабан ухнул: БОМ!
   Ч_и_г_а - ч_и_г_а!
   - О, Чарли, они опять идут сюда!
   Небо было чистое, как кристалл. Дороги чистые. Снегопад прекратился.
   Джил сонно дышала. С-7 выбирался через городские мосты. Если бы Рендер сидел спокойно, он убедил бы себя, что пьяно только его тело, но как только он поворачивал голову, мир вокруг начинал танцевать. И тогда он воображал себя спящим и Творцом всего этого.
   В какой-то миг это было правдой. Он улыбнулся, задремывая. Но в следующий миг он проснулся и уже не улыбался.
   Вселенная взяла реванш над его самонадеянностью. За один миг триумфа над беспомощностью, которой он хотел помочь, он снова должен был заплатить видением дна озера; и когда он опять двинулся к гибели на дне мира - как пловец, как неспособный говорить, он слышал откуда-то с высоты над Землей вой Фенриса Волка, готовящегося пожрать луну; и услышав, он понял, что вой этот так же похож на трубный глас правосудия, как дама рядом похожа на луну. В каждой малости. Во всех отношениях. И его охватил страх.
   3
   Он был собакой.
   Но не обычной собакой.
   Он выехал за город сам по себе.
   По виду крупная немецкая овчарка, если не считать головы - он сидел на переднем сиденье, смотрел в окно на другие кары и на все, что видел вокруг. Он обгонял другие кары, потому что ехал по высокоскоростной полосе.
   День был холодный, на полях лежал снег; деревья были в ледяных куртках, и все птицы в небе и на земле казались удивительно черными.
   Его голова была больше, чем у любой другой собаки, исключая, может быть, ирландского волкодава. Глаза темные, глубоко сидящие, а рот был открыт, потому что пес смеялся. Он ехал дальше.
   Наконец кар перешел на другую полосу, замедлил ход, перешел на крайнюю правую и через некоторое время свернул и проехал несколько миль по сельской дороге, а затем свернул на тропинку и припарковался за деревом. Машина остановилась и дверца открылась. Собака вышла и закрыла дверцу плечом. Увидя, что свет погас, пес повернулся и пошел через поле к лесу.
   Он осторожно поднимал лапы. Он осматривал свои следы. Войдя в лес, он несколько раз глубоко вздохнул, встряхнулся, залаял странным, несобачьим лаем и пустился бегом.
   Он бежал меж деревьев и скал, перепрыгивал через замерзшие лужи, узкие овражки, взбегал на холмы и сбегал по склону, проносился мимо застывших кустов в радужных пятнах, вдоль ледяного ложа ручья.
   Он остановился, отдышался и понюхал воздух.
   Он открыл пасть и засмеялся - он научился этому от людей.
   Затем он глубоко вздохнул, закинул голову и завыл - этому он от людей не учился. Он даже не знал точно, где он научился этому.
   Его вой прокатился по холмам, и эхо было подобно громкой ноте горна.
   Его уши встали торчком, пока он прислушивался к этому звуку.
   Затем он услышал ответный вой, похожий и не похожий на его вой. Совсем похожего не могло быть, потому что его голос не был вполне собачьим. Он прислушался, принюхался и снова завыл.
   И снова пришел ответ, теперь уже ближе...
   Он ждал, нюхая воздух, который нес сообщение.
   К нему на холм поднималась собака, сначала быстро, потом перешла на шаг и, наконец, остановилась в сорока футах от него. Вислоухая крупная дворняжка...
   Он снова принюхался и тихо заворчал. Дворняга оскалила зубы. Он двинулся к ней. Когда он был примерно в десяти футах, она залаяла.
   Он остановился. Собака стала осторожно обходить его кругом, нюхая ветер. Наконец, он издал звук, удивительно похожий на "хелло". Дворняжка заворчала. Он шагнул к ней.
   - Хорошая собака, - сказал он.
   Собака склонила голову набок.
   - Хорошая собака, - повторил он, сделал еще шаг к ней, еще один и сел. - Оч-чень хорошая собака.
   Собака слегка вильнула хвостом. Он встал и подошел к ней. Она обнюхала его. Он ответил тем же. Она замахала хвостом, обежала его дважды, откинула голову и лайнула. Потом двинулась по более широкому кругу, время от времени опуская голову, а затем бросилась в лес.
   Он понюхал землю, где только что стояла собака, и побежал следом. Через несколько секунд он догнал ее, и они побежали рядом.
   Из-под кустика выскочил кролик. Он догнал кролика и схватил его своими громадными челюстями. Кролик отбивался но спина его хрустнула, и он затих.
   Некоторое время он держал кролика, оглядываясь вокруг. Собака подбежала к нему, и он уронил кролика к ее ногам.
   Собака посмотрела не него с надеждой. Он ждал. Тогда она опустила голову и разорвала маленький труп. Кровь дымилась на холодном воздухе. Собака жевала и глотала, жевала и глотала. Наконец и он опустил голову и оторвал кусок. Мясо было горячее, сырое и дикое. Собака отпрянула, когда он схватил кусок, рычанье замерло в ее глотке.
   Он был не очень голоден, поэтому бросил мясо и отошел. Собака снова наклонилась к еде.
   Потом они еще несколько часов охотились вместе. Он всегда превосходил дворнягу в искусстве убивать, но всегда отдавал добычу ей.
   Они вместе загнали семь кроликов. Последних двух не съели. Дворняга села и посмотрела на него.
   - Хорошая собака, - сказал он.
   Она вильнула хвостом.
   - Плохая собака, - сказал он.
   Хвост перестал вилять.
   - Очень плохая собака.
   Она опустила голову. Он повернулся и пошел прочь. Она пошла за ним, поджав хвост. Он остановился и оглянулся через плечо. Собака съежилась. Он несколько раз пролаял и завыл. Уши и хвост собаки поднялись. Она подошла и снова обнюхала его.
   - Хорошая собака, - сказал он.
   Хвост завилял.
   Он засмеялся.
   - М_и_к_р_о_ц_е_ф_а_л, _и_д_и_о_т.
   Хвост продолжал вилять.
   Он снова засмеялся. Собака покружилась, положила голову между передних лап и посмотрела на него. Он оскалил зубы, прыгнул к собаке и укусил ее за плечо.
   Собака взвизгнула и пустилась наутек.
   - Дурак! - зарычал он. - Дурак!
   Ответа не было. Он снова завыл; такого воя не издало бы ни одно земное животное. Затем он вернулся к кару, открыл носом дверцу и залез внутрь.
   Он нажал кнопку и машина завелась. Он лапой набрал нужные координаты. Кар задом выбрался из-за дерева и пошел по тропе к дороге, быстро выбрался на шоссе и исчез.
   Где-то гулял человек.
   В это холодное утро ему следовало бы надеть пальто потеплее, но он предпочел легкое пальто с меховым воротником.
   Заложив руки в карманы, он шел вдоль охранного забора. По ту сторону забора ревели кары.
   Он не поворачивал головы.
   Он мог бы выбрать множество других мест, но выбрал это.
   В это холодное утро он решил гулять.
   Он не хотел думать ни о чем, кроме прогулки.
   Кары неслись мимо, а он шел медленно, но ровно.
   Он не видел никого, кто шел бы пешком.
   Воротник его был поднят от ветра, но от холода не спасал.
   Он шел, а утро кусало его и дергало за одежду. День поддержал его в своей бесконечной галерее картин, неподписанных и незамеченных.
   Канун Рождества.
   ...В противоположность Новому Году:
   Это время семейных сборищ, пылающих дров, время подарков, особых кушаний и напитков.
   Это больше личное, чем общественное время; время сосредоточиться на себе и семье, а не на обществе; время замерзших окон, ангелов в звездной оболочке, горящих поленьев, плененной радуги и толстых Санта-Клаусов с двумя парами брюк - потому что самые маленькие, садящиеся к ним на колени, легко грешат; и время кафедральных окон, снежных бурь, рождественских гимнов, колоколов, сцен с яслями, поздравлений от далеко и не очень далеко живущих, передач Диккенса по радио, время падуба и свеч, пуанцетий и вечнозеленых растений, снежных сугробов, огней, елок, сосен, Библии и средневековой Англии, "О маленький город Вифлеем", время рождения и обещания, света и тьмы, ощущения до осознания, осознания до свершения, смены стражи года, время традиций, одиночества, симпатий, сочувствия, сентиментальности, песен, веры, надежды, милосердия, любви, желания, стремления, страха, осуществления, реализации, веры, надежды, смерти; время собирать камни и время разбрасывать камни, время обнимать, получать и терять, смеяться, танцевать, умирать, возвращаться, молчать, говорить; время разрушать и время строить, время сажать и время вытаскивать посаженное...
   Чарльз Рендер, Питер Рендер и Джил Де Вилл праздновали сочельник вместе.
   Квартира Рендера помещалась на самом верху башни из стали и стекла. Здесь царила определенная атмосфера постоянства. Ряды книг вдоль стен; в некоторых местах полки прерывались скульптурами; примитивная живопись в основных цветах занимала свободные места. Маленькие зеркала, вогнутые и выпуклые, теперь обрамленные ветвями падуба, висели в разных местах.
   На каминной доске лежали поздравительные открытки. Горшечные растения - два в гостиной, одно в кабинете и целый куст в спальне - были осыпаны блестками и звездочками. Лилась музыка.
   Пуншевая чаша была из драгоценного розового камня в ромбовидной оправе. Она стояла на низком кофейном столике грушевого дерева в окружении бокалов, сверкающих в рассеянном свете.
   Настало время развернуть рождественские подарки...
   Джил развернула свой и закуталась в нечто похожее на полотно пилы с мягкими зубьями.
   - Горностай! - воскликнула она. - Какой величественный! Какой прекрасный! О, спасибо, дорогой Творец!
   Рендер улыбнулся и выпустил кольца дыма.
   Свет упал на мех.
   - Снег, но теплый! Лед, но мягкий... - говорила Джил.
   - Шкурки мертвых животных, - заметил Рендер, - высокая награда за доблесть охотника. Я охотился за ней для тебя, я исходил вдоль и поперек всю землю. Я пришел к самым красивым из белых животных и сказал: "Отдайте мне ваши шкурки", и они отдали. Рендер могучий охотник.
   - У меня есть кое-что для тебя, - сказала она.
   - Да?
   - Вот. Вот тебе подарок.
   Он развернул обертку.
   - Запонки, - сказал он. - Тотемические. Три лица одно над другим золотые. Ид, эго и суперэго - так я назову их. Самое верхнее лицо наиболее экзальтированное.
   - А самое нижнее улыбается, - сказал Питер.
   Рендер кивнул сыну.
   - Я не уточнил, какое самое верхнее, - сказал он мальчику. - А улыбается оно потому, что имеет собственные радости, каких вульгарное стадо никогда не поймет.
   - Бодлер? - спросил Питер.
   - Хм, - сказал Рендер. - Да, Бодлер.
   - ...чертовски неудачно сказано.
   - Обстоятельство, - сказал Рендер, - это дело времени и случая. Бодлер на Рождество - дело чего-то старого и чего-то нового.
   - Звучит, как свадьба, - сказал Питер.
   Джил вспыхнула над своим снежным мехом, а Рендер как бы не заметил.
   - Теперь твоя очередь открыть свои подарки, - сказал он сыну.
   - Идет. - Питер разорвал пакет. - Набор алхимика, - заметил он, - как раз то, что я всегда хотел - перегонный куб, реторты, водяная баня и запас жизненного эликсира. Мощно! Спасибо, мисс Де Вилл.
   - Пожалуйста, называй меня Джил.
   - Хорошо. Спасибо, Джил.
   - Открой и второй.
   - О'кей. - Он сорвал белую бумагу с падубом и колокольчиками. Сказочно! Вторая вещь, которую я всегда хотел: нечто заимствованное и нечто голубое: семейный альбом в голубом переплете и копия отчета Рендера сенатскому подкомитету протоколов о социопатическом неумении приспособиться к обстановке среди правительственных служащих. А также комплект трудов Лофтинга, Грэхема и Толкиена. Спасибо, папа. Ох! Еще! Таллис, Лорели, Моцарт и добрый старый Бах. Мою комнату наполнят прекрасные звуки! Спасибо, спасибо вам. Что я дам вам взамен? Так, мелочь... Как вам это? - Он протянул один пакет отцу, другой Джил.
   Оба раскрыли свои пакеты.
   - Шахматы. - Рендер.
   - Пудреница с пудрой и румянами. - Джил.
   - Спасибо. - Рендер.
   - Спасибо. - Джил.
   - Не за что.
   - Почему ты пришел с флейтой? - спросил Рендер.
   - Чтобы вы послушали.
   Питер собрал флейту и заиграл.
   Он играл о Рождестве и святости, о вечере и пылающей звезде, о горячем сердце и здравице, о пастухах, королях, о свете и о голосах ангелов.
   Закончив, он разобрал флейту и убрал ее.
   - Очень хорошо, - сказал Рендер.
   - Да, хорошо, - сказала Джил. - Очень...
   - Спасибо.
   - Как школа? - спросила Джил.
   - Хорошая, - ответил Питер.
   - Много было беспокойства с переходом?
   - Нет.
   - Потому что я хороший ученик. Папа меня здорово учил, очень здорово.
   - Но тут будут другие учителя...
   Питер пожал плечами.
   - Если знаешь учителя, то знаешь только учителя. А если знаешь предмет, то и знаешь его. Я знаю много предметов.
   - А ты знаешь что-нибудь об архитектуре? - спросила вдруг Джил.
   - Что именно вы хотите знать? - спросил Питер с улыбкой.
   - Раз ты задал такой вопрос, значит ты кое-что знаешь об архитектуре.
   - Да, - согласился он. - Я недавно изучал ее.
   - В сущности, я именно это и хотела узнать.
   - Спасибо. Я рад, что вы думаете, что я кое-что знаю.
   - А зачем ты изучал архитектуру? Я уверена, что она не входит в учебный план.
   - Нихиль хоминум... - он пожал плечами.
   - О'кей, я просто поинтересовалась. - Она быстро взглянула на свою сумочку и достала сигареты. - И что ты о ней думаешь?
   - Что можно думать об архитектуре? Она как солнце: большая, яркая и она тут. Вот примерно и все - если только вы не хотите получить что-то конкретное.
   Она снова покраснела.
   - Я имею в виду - она тебе нравится?
   - Инвариантно, если она старая, и издали, или, если новая, а я внутри, когда снаружи холодно. Я утилитарен в целях физического удовольствия и романтичен в том, что относится к чувствительности.
   - Боже! - сказала она и поглядела на Рендера. - Чему ты учил своего сына?
   - Всему, чему мог и насколько мог.
   - Зачем?
   - Не хочу, чтобы ему когда-нибудь наступил на ноги кто-то размером с небоскреб, набитый фактами и современной физикой.
   - Дурной тон - говорить о человеке, как будто его тут нет, - сказал Питер.
   - Правильно, - сказал Рендер, - но хороший тон не всегда уместен.
   - По-твоему, человек и извиняться не должен?
   - Это каждый решает сам для себя, иначе это не имеет смысла.
   - В таком случае, я решил, что не требую ни от кого извинения, но если кто-то желает извиниться, я приму это как джентльмен, в соответствии с хорошим тоном.
   Рендер встал и поглядел на сына.
   - Питер... - начал он.
   - Можно мне еще пунша? - спросила Джил. - Он очень вкусный.
   Рендер потянулся к чаше.
   - Я подам, - сказал Питер, взял чашу и встал, опираясь локтем на спинку кресла.
   Локоть соскользнул. Чаша упала на колени Джил. По белому меху побежала полоса земляничного цвета. Чаша скатилась на софу, выливая на нее остатки пунша.
   Питер, сидя на полу, вскрикнул и схватился за лодыжку. Зажужжал телефон. Рендер сказал что-то по-латыни, взял одной рукой колено сына, а другой лодыжку.
   - Здесь больно?
   - Да!
   - А здесь?
   - Да! Везде больно!
   - А тут?
   - Сбоку... Вот!
   Рендер помог ему встать и держал его, пока мальчик тянулся за костылями.
   - Пошли. Опирайся на меня. Внизу, в квартире доктора Хейделла любительская лаборатория. Я хочу еще раз просветить ногу рентгеном.
   - Нет! Это не...
   - А что будет с моим мехом? - спросила Джил.
   Телефон зажужжал снова.
   - Черт бы вас всех побрал! - буркнул Рендер и включил связь. - Да! Кто это?
   - Ох, это я, босс. Я не вовремя?
   - Бинни! Послушайте, я не собирался рычать на вас, но тут случилось черт знает что. Поднимитесь сюда. К тому времени, как вы придете, тут все придет в порядок...
   - О'кей, если вы считаете, что это можно. Только я на минутку. Я иду в другое место.
   - Понятно. - Он выключил связь. - Останься здесь и прими ее, Джил. Мы вернемся через несколько минут.
   - А что делать с мехом? И с софой?
   - Успеется. Не переживай. Пошли, Пит.
   Он вывел сына в коридор. Они вошли в лифт и направили его на шестой этаж. На пути вниз они встретили другой лифт, поднимавший Бинни наверх.
   - Питер, почему ты ведешь себя, как сопливый подросток?
   Пит вытаращил глаза.
   - Видишь ли, я скороспелый, а что касается сопливости... - он высморкался.
   Рендер вздохнул.
   - Поговорим позднее.
   Дверь открылась.
   Квартира д-ра Хейделла находилась в конце коридора. Большая гирлянда из вечнозеленых растений и сосновых шишек висела над дверью, окружая дверной молоток. Рендер поднял молоток и постучал.
   Изнутри доносились слабые звуки рождественской музыки. Через минуту дверь открылась. Перед ними стоял д-р Хейделл, глядя на них из-за толстых очков.
   - Добро пожаловать, певцы гимнов! - проговорил он низким голосом. Входите, Чарльз и...
   - Мой сын Питер, - сказал Рендер.
   - Рад встретиться с тобой, Питер. Входи и присоединяйся к празднеству. - Он распахнул дверь и посторонился.
   Они вошли в праздничный взрыв, и Рендер объяснил:
   - У нас маленькое несчастье. Питер недавно сломал лодыжку, а вот сейчас опять упал на нее. Я хотел бы воспользоваться вашим рентгеновским аппаратом, чтобы проверить ногу.
   - Конечно, пожалуйста, - сказал маленький доктор. - Пройдите сюда. Очень грустно слышать об этом.
   Он провел их через гостиную, где в разных местах сидели семь или восемь человек.
   - Счастливого Рождества!
   - Привет, Чарли!
   - Счастливого Рождества, док!
   - Как идет промывка мозгов?
   Рендер автоматически поднял руку и помахал в четырех разных направлениях.
   - Это Чарльз Рендер, нейросоучастник, - объяснил Хейделл остальным, и его сын Питер. Мы вернемся через несколько минут. Им нужна моя лаборатория.
   Они вышли из комнаты, сделали два шага по вестибюлю. Хейделл открыл дверь в свою изолированную лабораторию. Лаборатория стоила ему много времени и средств. Потребовалось согласие местных строительных властей, подписей больше чем для целого госпиталя, согласие квартирного хозяйства, которое в свою очередь упирало на письменное согласие всех других жильцов. Как понял Рендер, для некоторых жильцов требовалось экономическое уговаривание.
   Они вошли в лабораторию, и Хейделл пустил в ход свою аппаратуру. Он сделал нужные снимки, быстро проявил их и высушил.
   - Хорошо, - сказал он, изучив снимки. - Никакого повреждения и перелом прекрасно заживает.
   Рендер улыбнулся и заметил, что руки его дрожат. Хейделл хлопнул его по плечу.
   - Итак, возвращаемся и пробуем наш пунш.
   - Спасибо, Хейделл. - Попробую. - Он всегда звал Хейделла по фамилии, потому что они оба были Чарльзами.
   Они выключили оборудование и вышли из лаборатории.
   Вернувшись в гостиную, Рендер пожал несколько рук и сел с Питером на софу.
   Он потягивал пунш, а один из мужчин, с которым он только сейчас встретился, - д-р Минтон - начал разговаривать с ним.
   - Вы Творец, да?
   - Да.
   - Меня всегда интересовала эта область.
   На прошлой неделе в госпитале мы как раз разговаривали об отказе от этого.
   - Вот как?
   - Наш постоянный психиатр заявил, что нейротерапия не более и не менее успешна, чем обычный терапевтический курс.
   - Я вряд ли поставил бы его судьей, особенно, если вы говорите о Майке Майсмере, а я думаю, вы говорите именно о нем.
   Д-р Минтон развел руками.
   - Он сказал, что собрал цифры.
   - Изменение пациента в нейротерапии это качественное изменение. Я не знаю, что ваш психиатр подразумевал под "успешным". Результаты успешны, если вы ликвидируете проблему пациента. Для этого есть различные пути, их так много, как и врачей, но нейротерапия качественно выше некоторых, вроде психоанализа, потому что она производит умеренные органические изменения. Она действует непосредственно на нервную систему под патиной реальности и стимулирует центростремительные импульсы Она вызывает желаемое состояние самосознания и направляет неврологическое основание для поддержки этого состояния. Психоанализ же и смежные с ним области чисто функциональны. Проблема менее склонна к рецидиву, если она упорядочена нейротерапией.
   - Тогда почему вы не пользуетесь ей для лечения психотиков?
   - Раза два это делалось. Но вообще-то это слишком рискованное дело. Не забывайте, что "соучастие" - ключевое слово. Участвуют два мозга, две нервные системы. Это может обернуться в свою противоположность антитерапию, если схема отклонения слишком сильна для контроля оператора. ЕГО состояние самосознания может ухудшиться, ЕГО неврологический фундамент измениться. Он сам станет психотиком, страдающим органическим повреждением мозга.
   - Наверное, есть какая-то возможность выключить обратную связь? спросил Минтон.
   - Пока нет. Этого нельзя сделать, не пожертвовав некоторой эффективностью оператора. Как раз сейчас над этим работают в Вене, но до решения еще очень далеко.
   - Если вы найдете решение, то, вероятно, сможете зайти в более значительные области душевных болезней. - сказал Минтон. Рендер допил свой пунш. Ему не понравилось подчеркнутое слово "значительные".
   - А пока, - сказал он после паузы, - мы лечим то, что МОЖЕМ, и лучшим способом, какой знаем, а нейротерапия - лучшее из того, что мы знаем.
   - Кое-кто утверждает, что вы в действительности не лечите неврозы, а угождаете им - удовлетворяете пациентов, давая им маленькие миры, в которых их собственные неврозы свободны от реальности, миры, где они командуют как помощники Бога.
   - Не тот случай, - сказал Рендер. - То, что случается в этих маленьких мирах, не обязательно приятно пациенту. И он почти ничем не командует; командует Творец - или, как вы сказали, Бог. Вы познаете радость и познаете боль. В основном в этих случаях больше боли, чем радости. - Он закурил и получил вторую чашу пунша. - Так что я не считаю эту критику ценной, - закончил он.
   - А она широко распространяется.
   Рендер пожал плечами.
   Он прослушал рождественский гимн и встал.
   - Большущее спасибо, Хейделл, - сказал он, - мне пора.
   - Что вы торопитесь? - спросил Хейделл. - Оставайтесь подольше.
   - Рад бы, но у меня наверху люди, так что я должен вернуться.
   - Да? Много?
   - Двое.
   - Давайте их сюда. Я тут устроил буфет, и всего более чем достаточно. Накормлю и напою их.
   - Идет, - сказал Рендер. - Ну и прекрасно. Почему бы вам не позвонить им отсюда?
   Рендер так и сделал.
   - Лодыжка Питера в порядке, - сообщил он.
   - Замечательно. А как насчет моего манто? - спросила Джил.
   - Забудь пока о нам, я займусь им позднее.
   - Я попробовала теплой водой, но оно все еще розоватое...
   - Положи его обратно в коробку и больше не морочь мне голову! Я же СКАЗАЛ, что займусь им.
   - Ладно, ладно. Мы через минуту спустимся. Бинни принесла подарок для Питера и кое-что для тебя. Она собирается к сестре, но сказала, что не спешит.
   - Прекрасно. Тащи ее вниз. Она знает Хейделла.
   - Отлично. - Она выключила связь.
   Канун Рождества.
   В противоположность Новому Году:
   Это скорее личное время, чем общественное; время сосредоточиться на себе и семье, а не на обществе; это время многих вещей: время получать и время терять; время хранить и время выбрасывать; время насаждать и время вырывать посаженное...
   Они ели в буфете. Большинство пило горячий ренрико с корицей и гвоздикой, фруктовый коктейль и пахнущий имбирем пунш. Разговаривали об искусственных легких, о компьютерной диагностике, о бесценных свойствах пенициллина. Питер сидел, сложив руки на коленях, слушал и наблюдал. Его костыли лежали у ног. Комната была полна музыки.
   Джил тоже сидела и слушала.
   Когда говорил Рендер, слушали все. Бинни улыбалась, взяв еще стаканчик. Рендер говорил как диктор и с иезуитской логикой. Ее босс человек известный. А кто знает Минтона? Только другие врачи. Творцы знамениты, а она секретарша Творца. О Творцах знает всякий. Подумаешь быть специалистом по сердцу или по костям, анестезиологом или по внутренним болезням! А ее босс был мерилом славы. Девушки вечно спрашивали ее о нем, о его магической машине...
   "Электронный Свенгали", так назвал их "Тайм", и Рендеру было отведено три столбца - на два больше, чем другим (не считая Бартельметца, конечно).