Желязны Роджер. Мастер снов

   - Ох, - сказала собака. - Ох.
   Рендеру захотелось погладить ее голову, но, взглянув на нее, увидел оскаленные зубы и решил отказаться от этого намерения.
   - Когда она начала действовать необычно? - спросил он.
   - Пришла домой с работы. Не ела. Не отвечала, когда я говорил. Просто сидела.
   - Раньше такое бывало?
   - Нет.
   Что могло стрястись? Может, просто был тяжелый день. В конце концов, Зигмунд всего лишь собака, как ему определить? Нет. Он бы знал. Но что же тогда?
   - А как было вчера и сегодня утром, когда она уходила из дому?
   - Как всегда.
   Рендер попытался еще раз позвонить ей, но ответа по-прежнему не было.
   - Ты сделал это, - сказала собака.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Глаза. Зрение. Ты. Машина. Плохо.
   - Нет, - сказал Рендер.
   - Да. - Собака снова повернулась к нему. - Ты хочешь делать ей хорошо?
   - Конечно.
   Зигмунд снова уставился вдаль.
   Рендер чувствовал себя физически приятно возбужденным, а умственно инертным. У него были такие ощущения с самого первого сеанса. В Эйлин Шалотт было что-то, нарушающее порядок: комбинация высокого интеллекта и беспомощности, решительности и уязвимости, чувствительности и горечи.
   "Не находил ли я это особо привлекательным? Нет. Просто это контрпередача, черт ее возьми!"
   - Ты пахнешь страхом, - сказала собака.
   - Значит, меня пугает цвет, - сказал Рендер. - Сверни на другую полосу.
   Серией поворотов они замедлили ход, снова перешли на быстрый, опять на медленный. Наконец, кар поехал по узкой части дороги, свернул на боковую улицу, проехал еще с полмили, негромко щелкнул чем-то по стоянку позади высокого кирпичного жилого дома. Щелчок, видимо, был сделан специальной следящей системой, которая включалась, когда монитор отпускал кар, потому что кар прополз через стоянку, вошел в свое прозрачное стойло и остановился. Рендер выключил зажигание.
   Зигмунд уже открыл дверцу. Рендер прошел за ним в здание и поднялся в лифте на пятидесятый этаж. Затем собака прошла по коридору и нажала носом пластинку на двери. Дверь приоткрылась на несколько дюймов. Собака распахнула ее плечом и вошла. Рендер вошел следом и закрыл за собой дверь.
   Комната была большая, стены приятно неукрашенные, окраска их скомбинирована ненавязчиво. Один угол занимала большая библиотека пленок; рядом стоял чудовищный комбинированный радиоприемник. Перед окном большой кривоногий стол, вдоль правой стены - низкая софа; рядом с ней закрытая дверь, по-видимому, ведущая в другие комнаты. Эйлин сидела в мягком кресле в дальнем углу у окна. Зигмунд встал возле кресла.
   Рендер перешел комнату и достал из портсигара сигарету. щелкнув зажигалкой, он держал пламя, пока Эйлин не повернула голову.
   - Сигарету? - спросил он.
   - Чарльз?
   - Да.
   - Спасибо, да. Закурю. - Она протянула руку, приняла сигарету и поднесла к губам.
   - Общественный вызов. Так случилось, что я был по-соседству.
   - Я не слышала ни звонка, ни стука.
   - Может, вы задремали. Мне открыл Зигмунд.
   - Да, возможно, что задремала. Который час?
   - Почти 4.30.
   - Значит, я дома больше двух часов... Видимо, очень устала...
   - Как вы себя чувствуете?
   - Прекрасно. Чашку кофе?
   - Не откажусь.
   - Бифштекс пойдет с ним?
   - Нет, спасибо.
   - Бикарди в кофе?
   - Неплохо бы.
   - Тогда извините, я на одну минутку.
   Она вышла в дверь рядом с софой, и Рендер мельком увидел там большую сверкающую автоматическую кухню.
   - Ну? - шепнул он собаке.
   Зигмунд покачал головой.
   - Не то.
   Рендер кивнул. Он положил пальто на софу, аккуратно сложил его на чемоданчике, сел рядом и задумался.
   "Не слишком ли большой ломоть видения я бросил ей зараз? Может, она страдает от депрессивных побочных эффектов - скажем, угнетения памяти, нервной усталости? Может, я каким-то образом вывел из равновесия ее сенсорно-адаптационный синдром? Незачем было спешить. Неужели я так чертовски жаждал описать это? Или я это делал по ее желанию? Могла ли она повлиять на меня, сознательно или бессознательно? или я оказался настолько уязвимым?
   Она окликнула его из кухни, чтобы он нес поднос. Он поставил его на стол и сел напротив Эйлин.
   - Хороший кофе, - сказал он, обжигая губы.
   - Удачная машина, - ответила она, поворачивая лицо на его голос.
   Зигмунд растянулся на ковре неподалеку от стола, положил голову между передних лап, вздохнул и закрыл глаза.
   - Я подумал, - сказал Рендер, - не было ли каких-нибудь постэффектов в последний сеанс - вроде увеличения синэстезиатических опытов, снов, включающих формы, галлюцинаций или...
   - Да, - сказала она ровно - сны.
   - Какого рода?
   - Последний сеанс. Я видела его снова и снова во сне.
   - С начала до конца?
   - Нет, особого порядка событий не было. Мы ехали по городу или через мост, или сидели за столиком, или шли к кару - вот такие всплески, очень живые.
   - Какие ощущения сопровождали эти... всплески?
   - Не скажу. Они все перепутались.
   - А каковы ваши ощущения теперь, когда вы вспоминаете их?
   - Такие же перемешанные.
   - Вы не были испуганы?
   - Н-нет. Не думаю.
   - Вы не хотели бы отдохнуть от сеансов? Вам не кажется, что мы действуем слишком быстро?
   - Нет. Отнюдь. Это... ну, вроде как учиться плавать. Когда вы, наконец, научились, вы плаваете до изнеможения. Затем вы ложитесь на берегу, хватаете ртом воздух и вспоминаете, как все было, а ваши друзья болтаются рядом и ругают вас за перенапряжение - и это хорошее ощущение, хоть вам и холодно, и во всех ваших мускулах иголки. Я, во всяком случае, думаю именно так. Я так чувствовала себя после первого сеанса и после последнего. Первый Раз - он всегда особенный... Иголки исчезают, и я снова обретаю дыхание. Господи, я совершенно не могу остановиться сейчас! Я чувствую себя отлично.
   - Вы всегда спите днем?
   Десять красных ногтей двинулись через стол, когда она потянулась.
   - ...Устала, - она улыбнулась, скрывая зевок. - Половина штата в отпуске или болеет, и я всю неделю напрягала мозги. Я чуть не ползком уходила с работы. Но сейчас все в порядке, я отдохнула. - Она взяла чашку обеими руками и сделала большой глоток.
   - Угу, - сказал Рендер, хорошо. Я немножко беспокоился о вас и рад видеть, что причин для этого нет.
   - Беспокоились? Вы же читали записи д-ра Вискомба о моем анализе и об испытании в Яйце, как же вы можете думать, что обо мне нужно беспокоиться? Ха! У меня оперативно-полезный невроз, касающийся моей адекватности как человеческого существа. Он фокусирует мою энергию, координирует мои усилия к достижению. Это повышает чувство личности...
   - У вас дьявольская память, - заметил Рендер. - Почти стенографический отчет.
   - Конечно.
   - Зигмунд сегодня тоже беспокоился о вас.
   - Зиг? Как это?
   Собака смущенно шевельнулась, открыла один глаз.
   - Да, - проворчала она, глядя на Рендера. - Он нужен, приехать домой.
   - Значит, ты снова водил кар?
   - Да.
   - После того, как я тебе запретила?
   - Да.
   - Зачем?
   - Я ис-пугался. Ты не отвечала, когда я говорил.
   - Я в самом деле устала. А если ты еще раз возьмешь кар, то я буду закрывать дверь так, чтобы ты не мог входить и выходить по своему желанию.
   - Прости...
   - Со мной все в порядке.
   - Я вижу.
   - Никогда больше не делай этого.
   - Прости.
   Глаз собаки не покидал Рендера; он был как зажигательное стекло. Рендер отвел взгляд.
   - Не будьте жестоки к бедному парню, - сказал он. - В конце концов, он думал, что вы больны, и поехал за врачом. А если бы он оказался прав? Вы должны поблагодарить его, а не ругать.
   Успокоенный Зигмунд закрыл глаз.
   - Ему надо выговаривать, когда он поступает неправильно, - закончила Эйлин. - Я полагаю, - сказал Рендер, отпив кофе, что никакой беды не случилось. Раз уж я здесь, поговорим о деле. Я кое-что пишу и хотел бы узнать ваше мнение.
   - Великолепно. Пожертвуете мне сноску?
   - Даже две или три. Как по-вашему мнению, общая основа мотиваций, ведущих к самоубийству, различна в разных культурах?
   - По моему, хорошо обдуманному мнению - нет. Разочарования могут привести к депрессии или злобе; если же они достаточно сильны, то могут вести и к самоуничтожению. Вы спрашиваете насчет мотиваций: я думаю, что они остаются в основном теми же самыми. Я считаю, что это внекультурный, вневременной аспект человеческого состояния. Не думаю, что он может измениться без изменения основной природы человека.
   - Ладно. Проверим. Теперь, как насчет побудительного элемента? Возьмем человека спокойного, со слабоменяющимся окружением. Если его поместить в сверхзащищенную жизненную ситуацию - как вы думаете, будет она подавлять его или побуждать к ярости в большей степени, чем если бы он не был в таком охраняющем окружении?
   - Хм... В каком-то другом случае я бы сказала, что это зависит от человека. Но я вижу к чему вы ведете: многие расположены выскакивать из окон без колебаний - окно даже само откроется для вас, потому что вы его об этом попросите - это возмущение скучающих масс. Но мне не нравится это замечание. Я надеюсь, что оно ошибочное.
   - Я тоже надеюсь, но я думаю также о символических самоубийствах функциональных расстройствах, которые случаются по самым неубедительным причинам.
   - Ага! Это ваша лекция в прошлом месяце: аутопсихомимикрия. Хорошо сказано, но я не могу согласиться.
   - Теперь и я тоже. Я переписал всю часть "Фанатос в сказочной стране глупцов", как я назвал ее. На самом деле инстинкт смерти идет почти по поверхности.
   - Если я вам дам скальпель и труп, можете вы вырезать инстинкт смерти и дать мне ощупать его?
   - Нет, - сказал он с усмешкой в голосе, - в трупе все это уже израсходовано. Но найдите мне добровольца, и он своим добровольным согласием докажет мои слова.
   - Ваша логика неуязвима, - улыбнулась Эйлин. - Выпьем еще кофе, ладно?
   Рендер пошел в кухню, сполоснул и налил чашки, выпил стакан воды и вернулся в комнату. Эйлин не шевельнулась, Зигмунд тоже.
   - Что вы будете делать, когда прекратите работать Творцом? - спросила она.
   - То же, что и большинство: есть, пить, спать, разговаривать, посещать друзей и недрузей, ездить по разным местам, читать...
   - Вы склонны прощать?
   - Иногда. А что?
   - Тогда простите меня. Сегодня я поспорила с женщиной по фамилии Де Вилл.
   - О чем?
   - Она обвинила меня в таких вещах, что лучше бы моей матери и не родить меня. Вы собираетесь жениться на ней?
   - Нет. Брак - это вроде алхимии. Когда-то он служил важной цели, но теперь - едва ли.
   - Хорошо.
   - А что вы ей сказали?
   - Я дала ей карту направления, где было сказано: "Диагноз: Сука; Предписание: Лечение успокаивающими средствами и плотный кляп."
   - О, - сказал Рендер с явным интересом.
   - Она разорвала карту и бросила мне в лицо.
   - Интересно, зачем это все?
   Она пожала плечами, улыбнулась.
   - "Отцы и старцы, - вздохнул Рендер, - я размышляю, что есть ад?"
   - "Я считаю, что это страдание от неспособности любить", - закончила Эйлин. - Это Достоевский, верно?
   - Подозреваю. Я включил бы его в лечебную группу. Это был бы РЕАЛЬНЫЙ ад для него - со всеми этими людьми, действующими, как его персонажи и радующимися этому.
   Рендер поставил чашку и отодвинулся от стола.
   - Полагаю, что вы теперь должны идти?
   - Должен, в самом деле.
   - Нельзя ли поинтересоваться: вы пойдете пешком?
   - Нет.
   Она встала.
   - Ладно. Сейчас надену пальто.
   - Я могу доехать один и отправить кар обратно.
   - Нет! Меня пугает идея пустых каров, катающихся по городу. На меня это будет давить недели две. Кроме того, вы обещали мне кафедральный собор.
   - Вы хотите сегодня?
   - Если смогу уговорить вас.
   Рендер встал, размышляя. Зигмунд поднялся тоже и встал рядом с Рендером, глядя вверх, в его глаза. Он несколько раз открывал и закрывал пасть, но не выдал ни звука. Затем он повернулся и вышел из комнаты.
   - Нет! - голос Эйлин вернул его назад. - Ты останешься здесь до моего возвращения.
   Рендер надел пальто и затолкал чемоданчик в дальний карман.
   Когда они шли по коридору к лифту, Рендер услышал слабый, далекий вой.
   В этом месте, как и во всех других, Рендер знал, что он хозяин всего.
   Он был как дома в тех чужих мирах без времени, в тех мирах, где цветы спариваются, а звезды сражаются в небе и падают на землю, обескровленные, где в морях обнаруживаются лестницы вниз, в глубину, из пещер возникают руки, размахивающие факелами, чье пламя похоже на жидкие лица - все это Рендер знал, потому что посещал эти миры на профессиональной основе в течение большей части десятилетия. Одним согнутым пальцем он мог выделить колдунов, судить их за измену королевству, мог казнить их, мог назначать их преемников.
   К счастью, это путешествие было только из вежливости...
   Он шел через прогалину, разыскивая Эйлин. Он чувствовал ее пробуждающееся присутствие повсюду вокруг себя.
   Он продрался сквозь ветви и остановился у озера. Оно было холодное, голубое, бездонное, в нем отражалась та стройная ива, которая стала станцией прибытия Эйлин.
   - Эйлин!
   Все листья на иве разом пожелтели и попадали в воду. Дерево перестало качаться. В темнеющем небе раздался странный звук, вроде гудения высоковольтных проводов в морозный день.
   На небе вдруг появилась двойная шеренга лун. Рендер выбрал одну, потянулся и прижал ее. Остальные тут же исчезли, и мир осветился. Гуденье в воздухе смолкло.
   Он обошел озеро, чтобы получить субъективную передышку от действия отбрасывания и отражающего удара. Он пошел к тому месту, где хотел поставить собор. Теперь на деревьях пели птицы. Ветер мягко пролетел мимо. Рендер очень сильно чувствовал присутствие Эйлин.
   - Сюда, Эйлин. Сюда.
   Она оказалась рядом с ним. Зеленое шелковое платье, бронзовые волосы, изумрудные глаза, на лбу изумруд. Зеленые туфли скользили по сосновым иглам.
   - Что случилось? - спросила она.
   - Вы были испуганы.
   - Чем?
   - Может, вы боитесь кафедрального собора. Может, вы ведьма? - он улыбнулся.
   - Да, но сегодня у меня выходной.
   Он засмеялся, взял ее за руку, они обошли зеленый остров, и там, на травянистом холме был воздвигнут кафедральный собор, поднявшийся выше деревьев; он дышал нотами органа, в его стеклах отражались солнечные лучи.
   - Держитесь крепче, - сказал он. - отсюда гиды начинают обход.
   Они вошли. - "...с колоннами от пола до потолка, так похожими на громадные древесные стволы, собор достигает жесткого контроля над своим пространством..." - сказал Рендер. - Это взято из путеводителя. Это северный придел...
   - "Зеленые рукава", - сказала она. - Орган играет "Зеленые рукава".
   - Верно. Вы не можете порицать меня за это.
   - Я хочу подойти ближе к музыке.
   - Прекрасно. Вот сюда.
   Рендер чувствовал, что что-то не так, но не мог сказать, что именно. Все держалось так основательно...
   Что-то быстро пронеслось высоко над собором и произвело звучный гул. Рендер улыбнулся, вспомнив теперь: это было вроде ошибки в языке: он на миг спутал Эйлин с Джил - да, вот что случилось.
   Но почему же тогда...
   Алтарь сиял белизной. Рендер никогда и нигде не видел такого. Все стены были темными и холодными. В углах и высоких нишах горели свечи. Орган гремел под невидимыми пальцами.
   Рендер понимал, что что-то тут неправильно.
   Он повернулся к Эйлин Шалотт. Зеленый конус ее шляпы возвышался в темноте, таща клок зеленой вуали. Ее горло было в тени, но...
   - Где ожерелье?
   - Не знаю. - Она улыбалась. Она держала стаканчик, отливающий розовым. В нем отражался ее изумруд.
   - Выпьете? - спросила она.
   - Стойте спокойно, - приказал он.
   Он пожелал, чтобы стены обрушились. Они поплыли в тени.
   - Стойте спокойно, - повторил он повелительно. - Не делайте ничего. Постарайтесь даже не думать. Падайте, стены! - закричал он, и стены взлетели в воздух, и крыша поплыла по вершине мира, и они стояли среди развалин, освещенных единственной свечой. Ночь была черна как уголь.
   - Зачем вы это сделали? - спросила она, протягивая ему стаканчик.
   - Не думайте. Не думайте ни о чем. Расслабьтесь. Вы очень устали. Как эта свеча мерцает и гаснет, так и ваше сознание. Вы с трудом держитесь в бодрствующем состоянии. Вы едва стоите на ногах. Ваши глаза закрываются. Да здесь и смотреть не на что.
   Он пожелал, чтобы свеча погасла. Но она продолжала гореть.
   - Я не устала. Пожалуйста, выпейте.
   Он слышал сквозь ночь органную музыку. В другое время он не узнал бы ее сразу.
   - Мне нужно ваше сотрудничество.
   - Пожалуйста. Все, что угодно.
   - Смотрите! Луна! - показал он.
   Она взглянула вверх, и из-за черной тучи вышла луна.
   - И еще, и еще...
   В темноте прошли луны, как нитка жемчуга.
   - Последняя будет красной, - сказал он.
   Так и было.
   Он вытянул указательный палец, откинул руку в сторону, вдоль поля зрения Эйлин, и хотел коснуться красной луны.
   Рука его заболела; ее жгло. Он не мог шевельнуть ею.
   - Очнитесь! - завопил он.
   Красная луна исчезла, и белые тоже.
   - Пожалуйста, выпейте.
   Он вышиб стаканчик из ее руки и отвернулся. Когда он снова повернулся к ней, она по-прежнему держала стаканчик.
   - Выпьете?
   Он повернулся и полетел в ночь.
   Это напоминало бег сквозь высокий - выше пояса - снежный сугроб. Это было неправильно. Он усложнил ошибку этим бегом - он уменьшил свою силу, а силу Эйлин увеличил. И это вытянуло из него энергию, высушило его.
   Он стоял во мраке.
   - Мир движется вокруг меня, - сказал он. - Я - его центр.
   - Пожалуйста, выпейте, - сказала она, и он очутился на прогалине, рядом с их столиком у озера. Озеро было черное, а луна серебряная, и висела она высоко, он не мог до нее дотянуться. На столе мигала единственная свеча, и ее свет делал волосы и платье Эйлин серебряными. На лбу Эйлин была луна. На белой скатерти стояла бутылка Конти рядом с широкогорлым винным стаканчиком. Он был полон, и розовые пузырьки пенились по краю. Рендера мучила жажда, а Эйлин была прекраснее всех, кого он когда-либо видел, и ожерелье ее сверкало, и с озера дул холодный ветер, и было здесь что-то, что он должен был вспомнить...
   Он шагнул к ней, и его доспехи слегка зазвенели. Он потянулся к стаканчику, но его рука болезненно застыла и упала вдоль тела.
   - Вы ранены!
   Он медленно повернул голову. Из открытой раны на бицепсе лилась кровь, стекала по руке и капала с пальцев. Броня была проломлена. Он заставил себя отвернуться.
   - Выпей, любимый, это излечит тебя. Я подержу стаканчик.
   Он смотрел на нее, пока она подносила стаканчик к его губам.
   - Кто я? - спросил он.
   Она не ответила, но ответило что-то из плещущей воды озера:
   - Т_ы_ Р_е_н_д_е_р, _Т_в_о_р_е_ц.
   - Да, я вспоминаю, - сказал он, и, повернувшись мысленно к той лжи, которая могла сломать всю иллюзию, заставил себя сказать:
   - Эйлин Шалотт, я ненавижу вас.
   Мир закачался и поплыл вокруг него, вздрагивая, как от рыданий.
   - Чарльз! - взвизгнула Эйлин, и мрак упал на них.
   - Очнитесь! Очнитесь! - кричал он, и его правая рука болела и горела и кровоточила в темноте.
   Он стоял один на белой равнине, безмолвной и бесконечной, склоняющейся к краям мира. Она испускала собственный свет, и небо было не небом, а пустотой, ничем.
   Ничто. И он был один. Его собственный голос эхом возвращался к нему с конца мира: "...ненавижу вас", - говорило эхо, - "...ненавижу вас". Он упал на колени. Он был Рендером. Он хотел закричать.
   Над равниной появилась красная луна, бросающая призрачный свет на всю протяженность равнины. Слева поднялась стена гор, и такая же - справа.
   Он поднял правую руку, поддерживая ее левой, вытянул указательный палец и потянулся к луне.
   С черных высот пришел вой, страшный плачущий крик - получеловеческий, весь - вызов, отчаяние и сожаление. Затем Рендер увидел его, шагающего по горам, сбивающего хвостом снег с самых высоких пиков - последнего волка-оборотня Севера, Фенриса, сына Локи, бушующего в небе.
   Фенрис прыгнул в воздух и проглотил луну. Он приземлился неподалеку от Рендера; его огромные глаза горели желтым огнем. Он крался к Рендеру на бесшумных лапах через холодные белые поля, лежавшие между горами, и Рендер отступал от него, поднимаясь и опускаясь по холмам, через трещины и ущелья, мимо сталагмитов и башенок, под ледниками, вдоль замерзших рек, все вниз и вниз, пока жаркое дыхание зверя не обдало его, и хохочущая пасть не раскрылась над ним.
   Рендер увернулся, и его ноги стали двумя сверкающими реками, уносящими его прочь.
   Мир отскочил назад. Рендер скользил по склонам. Вниз. Быстрее... Прочь...
   Он оглянулся через плечо.
   Вдалеке серая тень неслась за ним. Рендер чувствовал, что зверь легко сузит разрыв, если захочет. Надо двигаться быстрее.
   Мир под ним зашатался. Повалил снег. Он бежал вперед, к расплывчатому, разбитому контуру. Он прорывался сквозь пелену снега, который, казалось, шел теперь вверх, с земли.
   Он приближался к разбитому предмету. Приближался, как пловец неспособный открыть рот и заговорить из боязни утонуть, так и не узнав.
   Он не мог оценить свое продвижение вперед; его несло, как прибоем, к обломкам, и, наконец, он остановился рядом с ними.
   Некоторые вещи никогда не меняются. Это вещи, которые давно перестали быть предметами и остались исключительно как никогда не регистрированные случаи вне порядка элементов, называемого Временем.
   Рендер стоял здесь и не беспокоился, что Фенрис может прыгнуть на него сзади и съесть его мозг. Он закрыл глаза, но не мог перестать видеть. Сейчас не мог. Большая часть его самого лежала мертвой у его ног.
   Раздался вой. Серая тень мелькнула мимо Рендера. Злобные глаза и кровожадная пасть укоренялись в искореженном каре, прогрызая сталь, стекло, нащупывая внутри...
   - Нет! Зверь! - закричал Рендер. - Мертвые священны! МОИ мертвые священны!
   В его руке появился скальпель, и он умело полосовал сухожилия, бугры мускулов напряженных плеч, мягкое брюхо, веревки артерий.
   Рыдая, он расчленял чудовище, часть за частью, и оно исходило кровью, пачкая машину и останки в ней адским звериным соком; кровь капала и лилась, пока вся равнина не покраснела и не скорчилась.
   Рендер упал поперек разбитого капота, и тут было мягко, тепло и сухо. Он рыдал.
   - Не кричи, - сказала она.
   Он крепко ухватился за ее плечо. Рядом было черное озеро под луной Веджвудского фарфора. На их столике мигала единственная свеча. Эйлин держала стаканчик у его губ.
   - Пожалуйста, выпейте это.
   - Да, давайте.
   Он глотнул вина; оно было сама мягкость и легкость. Оно горело в нем, и он чувствовал, что его сила возвращается.
   - Я...
   - РЕНДЕР, ТВОРЕЦ, - плеснуло озеро.
   - Нет!
   Он повернулся и снова побежал, глядя на обломки. Он хотел уйти обратно, вернуться...
   - Ты не можешь.
   - Могу! - закричал он. - Могу, если постараюсь...
   Желтое пламя свилось кольцами в густом воздухе. Желтые змеи. Они обвились вокруг его лодыжек. Затем из мрака выступил его двухголовый Враг.
   Мелкие камни прогрохотали мимо него. Одуряющий запах ввинчивался в нос и в голову.
   - Творец! - промычала одна голова.
   - Ты вернулся для расплаты! - сказала другая.
   Рендер вглядывался, вспоминая.
   - Не платить, Томиель, - сказал он. - Я побью тебя и скую тебя именем Ротмана, да, Ротмана, каббалиста. - Он начертил в воздухе пентаграмму. Уходи в Клипхот. Я изгоняю тебя.
   - Клипхот здесь.
   - ...Именем Камаэла, ангела крови, именем воинства Серафимов, во имя Элоима Гебора приказываю тебе исчезнуть!
   - Не сейчас, - засмеялись обе головы.
   Враг двинулся вперед. Рендер медленно отступал, его ноги связывали желтые змеи. Он чувствовал, что за ним разверзается пропасть. Мир зигзагом уходил в сторону. Рендер видел отделяющиеся куски.
   - Сгинь!
   Гигант заревел в обе глотки. Рендер споткнулся.
   - Сюда, любимый!
   Она стояла в маленькой пещере справа. Он покачал головой и попятился к пропасти.
   Томиель потянулся к нему. Рендер повалился на край.
   - Чарльз! - взвизгнула она, и с ее воплем сам мир качнулся в сторону.
   - Значит, Уничтожение, - ответил он, падая. - Я присоединюсь к тебе в темноте.
   Все пришло к концу.
   - Я хотел бы видеть д-ра Чарльза Рендера.
   - К сожалению, это невозможно.
   - Но я прискакал сюда, только чтобы поблагодарить его. Я стал новым человеком! Он изменил всю мою жизнь!
   - Мне очень жаль, мистер Эриксон, но, когда вы позвонили утром, я сказал вам, что это невозможно.
   - Сэр, я член Палаты представителей Эриксон... и Рендер однажды оказал мне большую услугу.
   - Вот и вы окажите ему услугу - уезжайте домой.
   - Вы не можете говорить со мной таким тоном!
   - Могу. Пожалуйста, уходите. Может быть, в следующем году...
   - Но несколько слов могут заинтересовать...
   - Приберегите их.
   - Я... Я извиняюсь...
   Как ни прекрасна была была порозовевшая от зари, брызгающая, испаряющаяся чаша моря - он знал, что это вот-вот кончится. Тем не менее...
   Он спустился по лестнице высокой башни и вышел во внутренний двор. Он прошел через беседку роз и посмотрел на соломенную постель в центре беседки.
   - Доброе утро, милорд, - сказал он.
   - И тебе того же, - сказал рыцарь.
   Его кровь смешивалась с землей, цветами, травой, брызгала на его доспехи, капала с пальцев.
   - Никак не заживает?
   Рыцарь покачал головой.
   - Я пустой. Я жду.
   - Ваше ожидание скоро кончится.
   - Что ты имеешь в виду? - рыцарь сел.
   - Корабль. Подходит к гавани.
   Рыцарь встал и прислонился к замшелому стволу дерева. Он смотрел на огромного бородатого слугу, который продолжал говорить с грубым варварским акцентом:
   - Он идет, как черный лебедь по ветру. Возвращается.
   - Черный, говоришь? Черный?
   - Паруса черные, лорд Тристан.
   - Врешь!
   - Хотите сами увидеть? Ну, смотрите. - Слуга сделал жест.
   Земля задрожала, стены упали. Пыль закружилась и осела. Отсюда был виден корабль, входящий в гавань на крыльях ночи.
   - Нет! Ты солгал! Смотри - они белые!
   Заря танцевала на воде. Тени улетали из парусов корабля.
   - Нет, глупец! Черные! Они ДОЛЖНЫ быть черными!
   - Белые! Белые! Изольда! Ты сохранила веру! Ты вернулась! - Он побежал к гавани.
   - Вернитесь! Вы ранены! Вы больны! Стоп...
   Паруса белели под солнцем, которое было красной кнопкой, и слуга быстро потянулся к ней.
   Упала ночь.