Желязны Роджер. Творец сновидений

   Или другой мой пациент — корейский военный сирота, который жив и сейчас, благодаря Красному Кресту, Юнеско и приемным родителям, которых у него никогда не было. Он так отчаянно хотел иметь семью, что выдумал ее. И что же? Он ненавидел воображаемого отца и нежно любил воображаемую мать, потому что был высокоинтеллигентным человеком и слишком сильно стремился к полуистинным традиционным комплексам. Почему?
   Сегодня каждый достаточно начитан, чтобы знать основные, освященные веками, образцы психических расстройств. Сегодня многие причины этих расстройств устранены — не радикально, как у моего теперь взрослого сироты, но с заметным эффектом. Невротически мы живем в прошлом. Почему?
   Потому что наше настоящее направлено на физическое здоровье, безопасность и благополучие. Мы уничтожили голод, хотя сирота в глуши охотнее примет пачку пищевых концентратов от людей, которые о нем заботятся, чем горячую еду из автоматического устройства.
   Физическое благополучие является теперь правом каждого человека.
   Реакция на это встречается в области ментального здоровья. Благодаря технологии причины многих прежних социальных проблем исчезли, а с ними ушли многие причины психических бедствий. Но между черным вчера и белым завтра огромное серое сегодня, полное ностальгии и страха перед будущим, что выражается не в материальном плане, а представлено упрямыми поисками исторических моделей тревоги.
   Коротко прожужжал телефон. Рэндер не услышал его за звуками симфонии.
   — Мы боимся того, чего не знаем, — продолжал он, — а завтрашний день нам полностью неизвестен. Области моей специализации в психиатрии тридцать лет назад еще не существовало. Наука способна так быстро развиваться, что становится подлинным неудобством — я бы даже сказал — бедствием для общества, и логическое следствие — полная механизация всего в мире…
   Он проходил мимо стола, когда телефон зажужжал вновь. Рэндер выключил микрофон и приглушил музыку.
   — Алло!
   — Сент-Морис.
   — Давос.
   — Чарли, ты страшно упрям!
   — Как и ты, дорогая Джилл.
   — Мы так и будем спорить об этом?
   — Не о чем спорить.
   — Ты заедешь за мной в пять?
   Он поколебался.
   — Ладно, в пять.
   — Я сделала прическу. Хочу снова удивить тебя.
   Подавив смешок, он осведомился:
   — Надеюсь, приятно? О'кей, до встречи. — Он подождал ее "до свидания" и выключил связь.
   Рэндер сделал окна прозрачными, выключил свет на столе и посмотрел на улицу.
   Небо серое, медленно падают хлопья снега, спускаются вниз и теряются в беспорядке…
   Открыв окно и высунувшись, он увидел место, где Иризэри оставил на земле свою последнюю отметку.
   Он закрыл окно и дослушал симфонию. Прошла неделя с тех пор, как он сделал "слепую спираль" с Элиной. Встреча с ней была назначена через час.
   Он вспомнил, как пальцы Элины прошлись по его лицу, легко, как дуновение ветерка, изучая его внешность по древнему методу слепых.
   Воспоминание было очень приятным — непонятно почему.
   Далеко внизу тускло блестело пятно вымытой мостовой. Под тонким налетом белизны оно было скользким, как стекло. Сторож при здании поспешно вышел и набросал на пятно соли, чтобы кто-нибудь не поскользнулся и не покалечился…
   ***
   …Зигмунд был ожившим мифом, Фенрисом. После того, как Рэндер велел миссис Хиджис впустить их, дверь стала открываться, потом вдруг распахнулась, и пара дымчато-желтых глаз уставилась на Рэндера. Глаза глубоко сидели в странно-уродливой собачьей голове.
   У Зигмунда не было низкого собачьего лба, идущего слегка покато от морды; у него был высокий грубый череп, отчего глаза казались посаженными даже глубже, чем это было на самом деле. Рэндер слегка вздрогнул от вида и размера этой головы. Все мутанты, которых он видел, были щенятами, а Зигмунд был вполне взрослым, и его серо-черная шерсть имела тенденцию вставать дыбом, и из-за этого он казался больше, чем нормальная собака этой породы.
   Он посмотрел на Рэндера совсем не по-собачьи и проворчал нечто очень похожее на "привет, доктор".
   Рэндер кивнул и встал.
   — Привет, Зигмунд, входи.
   Собака повернула голову, понюхала воздух в комнате, как бы решая, вверить или нет опекаемую этому пространству. Затем пес утвердительно наклонил голову и прошел в открытую дверь. Все его раздумье длилось не больше секунды.
   Следом за ним вошла Элина, легко держа двойной поводок. Собака бесшумно шла по толстому ковру, опустив голову, словно подкрадываясь к чему-то. Ее глаза не отрывались от Рэндера.
   — Значит, это и есть Зигмунд? Ну, а как вы, Элина?
   — Прекрасно… да, я страшно хотела прийти и встретиться с вами.
   Рэндер подвел ее к креслу и усадил. Она отстегнула двойной карабин от собачьего ошейника и положила поводок на пол. Зигмунд сел рядом, продолжая внимательно глядеть на Рэндера.
   — Как дела в Стейт Психик?
   — Как всегда. Могу я попросить сигарету, доктор? Я забыла свои.
   Он вложил сигарету ей в пальцы, поднес огонь. На Элине был темно-синий костюм, стекла очков тоже отливали синим. Серебряное пятнышко на лбу отражало свет лампы. Она продолжала «смотреть» в одну точку, когда он убрал руку; ее волосы до плеч казались немного светлее, чем в тот вечер; сегодня они были цвета новенькой медной монеты.
   Рэндер присел на угол стола.
   — Вы говорили мне, что быть слепой — еще не значит ничего не видеть.
   Тогда я не просил вас объяснить это. Но сейчас я хотел бы спросить.
   — У меня был сеанс нейроморфологии с доктором Вискоумбом до того, как с ним произошел несчастный случай. Он хотел приучить мой мозг к зрительным впечатлениям. К несчастью, второго сеанса уже не было.
   — Понятно. Что вы делали в тот сеанс?
   Она закинула ногу за ногу, и Рэндер заметил, что ноги ее красивой формы.
   — Главным образом, цвета. Опыт был совершенно потрясающим.
   — Вы хорошо его помните? Когда это было?
   — Около шести месяцев назад… и я никогда не забуду этого. С тех пор я даже думаю цветными узорами.
   — Часто?
   — Несколько раз в неделю.
   — Какого рода ассоциации их вызывают?
   — Затрудняюсь выделить что-либо конкретное. Просто они входят в мой мозг вместе с другими стимуляторами — в случайном порядке.
   — Например?
   — Ну, вот сейчас, когда вы задали мне вопрос, я увидела его желтовато-оранжевым. Ваше приветствие было серебряным. А сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоко синим, даже фиолетовым.
   Зигмунд перевел взгляд на стол и уставился на боковую панель.
   "Слышит ли он, как крутится магнитофонная лента?" — подумал Рэндер. И если да, то знает ли, что это такое и для чего служит? Если да, то собака, без сомнения, скажет Элине — хотя та и сама знает об этой общепринятой практике, но ей может не понравиться то, что он, Рэндер, рассматривает ее случай как лечение, а не как механический адаптационный процесс. Он поговорил бы с собакой частным образом насчет этого, если бы считал, что это что-то даст. Рэндер внутренне улыбнулся и пожал плечами.
   — Тогда я сконструирую элементарный фантастический мир, — сказал он наконец, — и введу вам сегодня кое-какие базисные формы.
   Она улыбнулась. Рэндер посмотрел вниз, на миф, скорчившийся рядом с ней и вывесивший язык через частокол зубов. Неужели он тоже улыбается? удивился Рэндер.
   — Спасибо, — сказала она.
   Зигмунд постучал хвостом.
   — Вот и хорошо, — Рэндер положил сигарету. — Сейчас я достану «яйцо» и проверю его. А в это время, — он нажал незаметную кнопку, — немного музыки может подействовать расслабляюще.
   Она хотела ответить, но увертюра Вагнера смахнула слова. Рэндер вновь нажал кнопку. В тишине прозвучал его извиняющийся голос:
   — Ох-ох. Я думал, следующий — Распай. — И он коснулся кнопки еще раз.
   — Вы могли бы оставить Вагнера, — заметила она. — Я люблю его.
   — Не стоит, — бросил он, открывая шкаф, — я бы воздержался от этой кучи лейтмотивов.
   В кабинет вкатилось громадное «яйцо»; катилось оно бесшумно, как облако. Когда Рэндер подтянул его к столу, он услышал тихое ворчание и быстро обернулся. Зигмунд, как тень, метнулся к его ногам и уже кружил вокруг машины, обнюхивая ее, напружинив хвост и оскалив зубы.
   — Полегче, Зигги, — сказал Рэндер. — Эта машина не кусается и ничего плохого не делает. Это просто машина, как, скажем, кар, телевизор или посудомойка. Мы ей воспользуемся сегодня, чтобы показать Элине, как выглядят некоторые вещи.
   — Не нравится, — громко сказала собака.
   — Почему?
   — Нет слов. Пойдем домой?
   — Нет, — ответила она, — ты свернешься в углу и вздремнешь, а я в машине тоже вздремну… или вроде этого.
   — Нехорошо, — сказала собака, опуская хвост.
   — Иди, — она погладила пса, — ляг и веди себя как следует.
   Зигмунд отошел, но заскулил, когда Рэндер затемнил окна и коснулся кнопки, трансформирующей его стол в сиденье оператора.
   Он заскулил еще раз, когда «яйцо», включенное теперь в розетку, раскололось посередине, и верх отошел, открывая внутреннюю полость машины.
   Рэндер сел. Его сиденье начало принимать контуры ложа и наполовину вошло в консоль. Рэндер сел прямо — ложе двинулось обратно, и снова половина потолка отошла, изменила форму и повисла в виде громадного колокола. Рэндер встал и обошел «яйцо». Распай говорил о соснах, небе и тому подобном; Рэндер достал из-под «яйца» наушники. Закрыв одно ухо и прижав наушник к другому, он свободной рукой играл кнопками. Шорох прибоя утопил поэму: мили дорожного движения перекрыли ее; обратная связь сказала: "…сейчас, когда вы просто сидите, слушаете меня и ничего не говорите, я ассоциирую вас с глубоко синим, почти фиолетовым".
   Он включил маску и проверил: раз — корица, два — сгнивший лист, три сильный мускатный запах змей… и вниз через третий, и вкус меда, уксуса, соли, и вверх через лилии и мокрый бетон, и предгрозовой запах озона, и все основные обонятельные и вкусовые сигналы для утра, дня и вечера.
   Ложе, как полагалось, плавало в ртутном бассейне, стабилизированное магнитными стенками «яйца». Рэндер поставил ленты.
   — О'кей, — сказал он, поворачиваясь. — Все проверено.
   Элина как раз клала очки поверх своей сложенной одежды. Она разделась, пока Рэндер проверял машину. Его взволновала ее тонкая талия, большие груди с темными сосками, длинные ноги. Она отлично сложена для женщины ее роста, подумал он. Но, глядя, на нее, Рэндер понимал, что главное препятствие, конечно, в том, что она — его пациентка.
   — Готова, — сказала она.
   Он подвел ее к машине. Ее пальцы ощупали внутренность «яйца». Когда он помогал Элине войти в аппарат, он заметил, что глаза ее — цвета морской волны. И этого он тоже не одобрил.
   — Удобно?
   — Да.
   — О'кей, устраивайтесь. Сейчас я закрою. Приятного сна.
   Верхняя часть «яйца» медленно опустилась. Оно стало непрозрачным, затем ослепительно блестящим. Рэндер был смущен своими испорченными рефлексами. Он двинулся обратно к столу.
   Зигмунд стоял, прижавшись к столу. Рэндер потянулся погладить его, но пес отдернул голову.
   — Возьми меня с собой, — проворчал он.
   — Боюсь, что этого сделать нельзя, дружище, — сказал Рэндер. — К тому же мы, в сущности, никуда не уходим. Мы подремлем прямо здесь, в этой комнате.
   Собака, похоже, не успокоилась.
   — Зачем?
   Рэндер вздохнул. Спор с собакой был, пожалуй, самой нелепой вещью, какую он мог представить себе в трезвом виде.
   — Зигги, — сказал он, — я пытаюсь помочь ей узнать, на что похожи разные вещи. Твоя работа, бесспорно, прекрасна — водить ее по этому миру, которого она не видит, но ей нужно знать, как он выглядит, и я собираюсь показать ей.
   — Тогда я ей не буду нужен.
   — Будешь. — Рэндер чуть не засмеялся. Патетичность собаки была почти абсурдной, и в то же время предельно искренней. — Я не могу исправить ее зрение, — объяснил он. — Я просто собираюсь передать ей некоторое абстрактное видение — ну, вроде как дать ей на некоторое время взаймы свои глаза. Усек?
   — Нет, — ответил пес. — Возьми мои.
   Рэндер выключил музыку и показал на дальний угол.
   — Ляг там, как велела Элина. Это не очень долго, и когда все кончится, ты по-прежнему будешь водить ее. Идет?
   Зигмунд не ответил, повернулся и пошел в угол, опустив хвост.
   Рэндер сел и спустил купол — операторский вариант «яйца». Перед ним было девяносто белых кнопок и две красные. Мир кончался в темноте под консолью. Он ослабил узел галстука и расстегнул воротник. Затем достал шлем из гнезда и проверил его. Надел на нижнюю часть лица полумаску и опустил на нее забрало шлема. Его правая рука была на перевязи.
   Постукивающим жестом он включил сознание пациентки.
   Конструктор не нажимает сознательно на белые кнопки. Он внушает условия. Тогда глубоко имплантированные мышечные рефлексы осуществляют почти незаметное давление на чувствительную перевязь; та скользит в нужное положение и заставляет вытянутый палец двинуться вперед. Кнопка нажата.
   Перевязь движется обратно.
   Рендер чувствовал покалывание в основании черепа. Пахло свежескошенной травой.
   Вдруг он влетел в громадный серый проход между мирами…
   Через какое-то, показавшееся долгим, время Рэндер почувствовал, что стоит на страшной Земле. Он ничего не видел, только ощущение присутствия информировало его о том, что он прибыл. Такого полного мрака он еще ни разу не видел.
   Он пожелал, чтобы мрак рассеялся. Ничего не произошло.
   Часть его мозга вновь проснулась, а часть, которую он не реализовывал, спала; он вспомнил, в чей мир он вошел. Он прислушался к Элине. Услышал страх и ожидание. Он пожелал цвет. Сначала красный.
   Рэндер почувствовал соответствие. Значит, это было.
   Все стало красным. Он находился в центре бесконечного рубина.
   Оранжевый, желтый…
   Он оказался в куске янтаря.
   Теперь зеленый, и он добавил к нему соленые испарения моря. Синий — и вечерняя прохлада.
   Он напряг мозг и произвел все цвета сразу. Они закружились громадными перьями.
   Затем он разорвал их и заставил принять форму. Раскаленная радуга выгнулась через темное небо.
   Под собой он обнаружил коричневый и серый цвета. Они появились полупрозрачными, мерцающими, исчезающими пятнами.
   Где-то присутствовало ощущение страха, но не было и следа истерии, поэтому он продолжал творить.
   Рэндер создал горизонт, и мрак ушел за него. Небо чуть заголубело, и он пустил в него стадо темных облаков. Его попытки создать расстояния и глубину натолкнулись на сопротивление, поэтому он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он расшвырял облака, от аудитории медленно пришла концепция расстояния, и он быстро воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну агорафобии.
   Паника исчезла.
   Рэндер сфокусировал свое внимание на высоких деревьях — дубах, соснах, секвойях. Он раскидал их вокруг, как копья, в рваных зеленых, коричневых и желтых нарядах, раскатал толстый ковер влажной от утренней росы травы, разбросал с неравными интервалами серые булыжники и зеленоватые бревна, перепутал и сплел ветки над головой, бросил однообразные тени через узкую долину.
   Эффект получился потрясающим. Казалось, весь мир вздрогнул с рыданием, а затем стих.
   Сквозь тишину он почувствовал ее присутствие. Он решил, что лучше будет побыстрее закончить с фоном и создать осязаемые объекты, чтобы подготовить поле действий. Позднее он может изменить, исправить или улучшить результаты в последующих сеансах, но для начала многое было необходимо.
   С самого начала он понял, что тишина — это не отстраненность Элины: она приблизила себя к деревьям, траве, кустам и камням, олицетворила себя в их формах, слилась с их ощущениями, звуками, ароматами…
   Легким ветерком он пошевелил ветви деревьев. За пределами видимости создал плещущие звуки ручья.
   Пришло ощущение радости. Он разделил его.
   Она переносила все исключительно хорошо, и он решил расширить опыт.
   Он пустил свое сознание блуждать среди деревьев. И вот он рядом с ручьем и ищет Элину.
   Он плыл по воде. Он еще не обрел формы. Плеск превратился в журчание, когда он толкнул ручей на глубокое место над камнями. По его настоянию вода стала выговаривать слова.
   — Где вы? — спросил ручей.
   — Здесь! Здесь! Здесь!
   — И здесь! — повторили деревья, кусты, камни, трава.
   — Выбирайте одно, — сказал ручей, расширился, обогнул скалу и стал спускаться по склону к голубому бассейну.
   — Не могу, — ответил ветер.
   — Вы должны. — Ручей влился в бассейн, покружился на поверхности, затем успокоился. — Скорее!
   — Прекрасно, — отозвалось дерево. — Минутку.
   Розовый туман поднялся над озером и потянулся к берегу.
   — Давайте, — зазвенел он.
   — Сюда…
   Она выбрала маленькую иву.
   Ива качалась на ветру и тянула ветви к воде.
   — Элина Шэлотт, — сказал Рэндер, — всмотритесь в озеро.
   Ветер усилился, и ива наклонилась.
   Рэндеру было нетрудно вспомнить ее лицо, ее тело. Дерево крутилось, как будто не имело корней. Элина стояла в тумане взрыва листьев и со страхом смотрела в глубокое голубое зеркало мозга Рэндера, в озеро. Она закрыла лицо руками, но все-таки смотрела.
   — Смотрите на себя, — сказал Рэндер.
   Она опустила руки и посмотрела вниз, а затем стала медленно поворачиваться, изучая себя со всех сторон.
   — Я чувствую, что выгляжу вполне приятно, — сказала она наконец. — Я чувствую это, потому что вы так хотите, или это так и есть? — Она все время оглядывалась вокруг, ища Конструктора.
   — Это так и есть, — ответил Рэндер. Отовсюду.
   — Спасибо.
   Взметнулся белый цвет, и Элина оказалась одетой в узорчатое шелковое платье. Далекий свет стал чуть ярче. Нижний слой облаков окрасился нежно-розовым.
   — Что там происходит? — спросила Элина, глядя туда.
   — Хочу показать вам восход солнца, — ответил Рэндер, — но я, вероятно, чуточку испорчу его, потому что это мой первый профессиональный солнечный восход для таких обстоятельств.
   — Где вы?
   — Везде.
   — Пожалуйста, примите форму, чтобы я могла видеть вас.
   — Хорошо.
   — Вашу естественную форму.
   Он пожелал оказаться рядом с ней на берегу — и оказался.
   Испуганный визгом металла, он оглядел себя. Мир на миг исчез, но тут же стабилизировался. Рэндер рассмеялся, но смех замер, когда он подумал кое о чем.
   На нем были доспехи, стоявшие рядом со столиком в "Куропатке и Ланцете" в вечер его встречи с Элиной.
   Она потянулась и потрогала его костюм.
   — Броня возле нашего стола, — узнала она, пробежав пальцами по пластинам и застежкам. — Я ассоциировала его с вами в тот вечер.
   — …и немедленно сунули меня в него, — прокомментировал Рэндер. — Вы волевая женщина.
   Броня исчезла. Рэндер был в своем светло-коричневом костюме, со свободно завязанным галстуком цвета свернувшейся крови и с профессиональным выражением лица.
   — Смотрите, какой я на самом деле, — он слегка улыбнулся. — Ну, вот и восход. Я хотел использовать все цвета. Следите.
   Они сели на зеленую парковую скамейку, появившуюся позади них, и Рэндер указал направление.
   Солнце медленно проводило свои утренние эволюции. Впервые в этом частном мире оно выплыло снизу, как божество, отразилось в озере, разбило облака, и ландшафт задымился туманом, поднимающимся от влажного леса.
   Пристально, напряженно вглядываясь в поднимающееся светило, Элина долгое время сидела неподвижно и молча. Рэндер чувствовал, что она очарована.
   Она смотрела на источник всего света: он отразился в сияющей монете на ее лбу, как капля крови.
   Рэндер пояснил:
   — Вот солнце, а вот облака, — он хлопнул в ладоши, облака закрыли солнце, и прокатился тихий рокот. — А вот гром, — закончил он.
   Пошел дождь, разбивая озеро и щекоча их лица. Он резко стучал по листьям и с мягким звуком капал с ветвей вниз. Он мочил одежду и приглаживал волосы, слепил глаза и превращал землю в грязь.
   Вспышка молнии пронзила землю и небо, гром гремел еще и еще.
   — А это летняя гроза, — говорил Рэндер. — Вы видите, как дождь воздействует на растительность и на лес.
   — Слишком сильно, — сказала она. — Уберите его, пожалуйста.
   Дождь тут же прекратился, солнце пробило тучи.
   — Мне чертовски хочется покурить, — заявила Элина, — но я оставила сигареты в другом мире.
   В ее пальцах тут же появилась уже зажженная сигарета.
   — У нее, наверное, слабый вкус, — странным тоном сказал Рэндер, внимательно посмотрел на Элину и добавил:
   — Я не давал вам эту сигарету, вы сами взяли ее из моего мозга.
   Дым спирально пошел вверх и исчез.
   — …А это означает, что я сегодня второй раз недооценил притяжения этого вакуума в вашем мозгу — того места, где должно быть зрение. Вы исключительно быстро ассимилировались с новыми впечатлениями. Вы даже собираетесь продолжить ощупывание их. Будьте осторожны. Сдержите этот импульс.
   — Это, как голод, — прошептала она.
   — Наверное, нам лучше сейчас закончить сеанс.
   Одежда их высохла. Запели птицы.
   — Нет, подождите! Прошу вас! Я буду осторожна. Я хочу увидеть многое.
   — Будет следующий визит, — мягко сказал Рэндер, — но я полагаю, что кое-что можно устроить и сейчас. Есть что-нибудь, что вы особенно хотели бы увидеть?
   — Да. Зиму, снег.
   — О'кей. — Конструктор улыбнулся. — Тогда закутайтесь в этот мех…
   ***
   …После ухода пациентки день прошел быстро. Рэндер был в хорошем настроении. Он чувствовал себя опустошенным и вновь наполненным. Он провел первое испытание без страданий и каких-либо последствий. Удовлетворение было сильнее страха. И он с удовольствием вернулся к работе над своей речью.
   — …И что есть психический вред? — вопросил он в микрофон и тут же ответил:
   — Мы живем радостью и болью. Можем огорчаться, можем бодриться, но хотя радость и боль коренятся в биологии, они обуславливаются обществом. И они имеют цену.
   Огромные массы людей, лихорадочно меняющие положение в пространстве, циркулирующие между городами планеты, приходят к необходимости существования полностью нечеловеческого контроля над их передвижениями. С каждым днем этот контроль распространяется на новые и новые области водит наши кары, наши самолеты, интервьюирует нас, диагностирует наши болезни, и я не рискую морально осуждать это вторжение. Этот контроль становится необходимым. В конце концов, он может оказаться целительным.
   Однако я хочу указать, что мы часто не знаем наших собственных ценностей. Мы не можем честно сказать, что означает для нас та или иная вещь, пока мы не удалим ее из наших жизненных условий. Если перестанет существовать достаточно ценный предмет, то психическая энергия, связанная с ним, высвобождается. Мы ищем новые ценности, в которые вкладываем эту энергию — сверхъестественные силы, если угодно, или либидо, если неугодно.
   И нет такой вещи, исчезнувшей три, четыре, пять десятилетий назад, которая много значила бы сама по себе; и нет новой вещи, появившейся за это время, которая сильно вредила бы тем, кто пользуется ею. Однако, общество придумывает множество вещей, и когда вещи меняются слишком быстро, то результат непредсказуем. Интенсивное изучение душевных болезней часто вскрывает природу стрессов в обществе, где появились эти болезни. Если схемы тревоги соответствуют определенным группам и классам, то по ним можно изучить причины недовольства общества. Карл Юнг указывал, что когда сознание неоднократно разочаровывается в поиске ценностей, оно начинается искать бессознательность; потерпев неудачу и в этом, он пробивает себе путь в гипотетическую коллективную бессознательность. Юнг отмечал в своих послевоенных исследованиях бывших нацистов, что чем больше они хотят восстановить что-то из руин своей жизни — если они пережили период классического иконоклазма и увидели, что их новые идеалы также опрокинуты — тем больше они ищут спасения в прошлом и втягиваются в коллективную бессознательность своего народа. Даже их сны были основаны на тевтонских мифах.
   Это, хотя и менее драматически, происходит сегодня. Есть исторические периоды, когда групповая тенденция повернуть мозг внутрь себя, к прошлому, проявляется сильнее, чем в другие времена. Мы живем в период донкихотства в первоначальном значении этого слова. Это потому, что сила психического вреда в наше время — это возможность не знать, отгородиться, и это более не является исключительным свойством человеческих существ…
   Его прервало жужжание. Он выключил записывающий аппарат и коснулся фонбокса.
   — Чарлз Рэндер слушает.
   — Это Поль Джертер, — прошепелявил бокс. — Я директор Диллингской школы.
   — Да?
   Экран прояснился. Рэндер увидал человека с высоким морщинистым лбом и близко посаженными глазами.
   — Видите ли, я хочу еще раз извиниться за случившееся. Виною была неисправность части оборудования…
   — Разве вы не в состоянии приобрести приличное оборудование? Ваши гонорары достаточно высоки.
   — Оно было новое. Заводской брак…
   — Разве никто не следил за классом?
   — Следил, но…
   — Почему же он не проверил оборудование? Почему не оказался рядом, чтобы предупредить падение?