Желязны Роджер. Творец сновидений

   Вокруг — почтительное молчание.
   Высокий мускулистый человек средних лет с блестящим от пота лицом подошел к нему.
   — Мой главный кастратор, — сказал Эбелер.
   Крупный мужчина улыбнулся и поклонился.
   — Ну, давайте, начнем…
   Хлопок — и упала тьма.
   ***
   Глубоко закопанные, как мифические черви, силовые линии, нефтепроводы и пневматические трубы тянутся через континент. Пульсирующие, подобно кишечнику, они глотают землю. Они несут масло и электричество, воду и уголь, посылки, тюки и письма. Все эти вещи, идя под землей, извергаются в местах назначения, и машины, работающие в этих местах, принимают их.
   Они слепые, и уползают подальше от солнца; они не имеют вкуса и не переваривают землю; они не имеют ни обоняния, ни слуха. Земля — их каменная тюрьма. Они знают только то, к чему прикасаются, и прикосновения — это их постоянная функция.
   Такова глубоко закопанная игрушка, подобная червям.
   ***
   …В новой школе Рэндер поговорил со штатным психологом и осмотрел спортивное оборудование. Он также осмотрел квартиры учащихся и был удовлетворен.
   Но сейчас, когда он вновь оставил Питера одного в учебном заведении, он чувствовал какое-то недовольство. И сам не знал, почему. Все, казалось, было в полном порядке, как и в первое его посещение. Питер вроде бы был в хорошем настроении. Даже в исключительно хорошем.
   Рэндер вернулся к своему кару и выехал на шоссе, похожее на громадное дерево без корней, ветви которого покрывали два континента; он думал, анализировал и удивлялся, что не может найти причину своего недовольства.
   Руки его лежали на коленях, ландшафт плыл вокруг него то вверх, то вниз, потому что он ехал по холмам.
   Руки снова поднялись к панели.
   — Алло?
   — Элина, это Рэндер. Я не мог позвонить вам раньше, но слышал, что вы сделали трахеотомию в театре.
   — Да. Я сделала доброе дело — я и нож. Откуда вы звоните?
   — Из кара. Я только что отвез Питера в школу и теперь возвращаюсь.
   — Да? Как он? Как его лодыжка?
   — Отлично. Он тут слегка напугал нас на Рождество, но все обошлось.
   Расскажите, что случилось в театре, если это вас не смущает.
   — Разве врача смущает кровь? — Она тихо засмеялась. — Так вот, было уже поздно, перед последним актом…
   Рэндер откинулся, закурил и с улыбкой слушал.
   Местность вокруг перешла в гладкую равнину, и кар катился по ней, как кегельный шар, точно по канавке…
   ***
   Под проводами высокого напряжения и над захороненными кабелями человек снова шел рядом с главной ветвью дороги-дерева, шел сквозь заснеженный воздух и радиопередачу.
   Мимо неслись кары, и некоторые пассажиры видели его.
   Руки он держал в карманах, голову опустил, потому что не смотрел ни на что. Воротник пальто был поднят, и тающий небесный дар — снежные хлопья приклеивались к полям его шляпы.
   Он был в галошах. Земля была мокрая и грязная.
   Он с трудом тащился — случайный заряд в поле громадного генератора.
   ***
   — …обедаем вечером в "К. и Л."?
   — Почему бы и нет? — сказал Рэндер.
   — Скажем, в восемь?
   — Договорились.
   ***
   …Кары высадили своих пассажиров на платформы в больших машинных ульях. Возле киосков кольцевой линии подземки стояли на стоянках аэротакси. Некоторые из них падают прямо с неба, но большинство движется вдоль дорог…
   Но люди шли в выставочный зал пешком.
   Здание было восьмиугольное. Крыша напоминала перевернутую супницу.
   Восемь нефункциональных треугольников из черного камня украшали снаружи каждый угол.
   Крыша представляла собой светофильтр. Сейчас она высосала всю голубизну меркнущего вечера и слабо светилась, белая, белее выпавшего вчера снега. Внутри потолок был безоблачным летним днем, но без солнца.
   Люди шли под этим небом среди экспонатов, как темный поток среди скал.
   Они двигались волнами и редкими водоворотами. Они клубились, сближались, журчали и бормотали. Иногда оживлялись…
   Они ровно выливались из припаркованных машин за голубым горизонтом.
   Закончив обход, они возвращались к выходу во внешнюю часть.
   Во внешней части была выставка, организованная НАСА. Она работала две недели по двадцать четыре часа в сутки и привлекала посетителей со всего мира.
   Это была выставка достижений Человека в Космосе.
   Руководителем выставки был двухзвездный генерал со штатом из дюжины полковников, многих майоров, капитанов и бесчисленных лейтенантов.
   Генерала никто даже не видел, кроме полковников и работников "Выставки, Инкорпорейтед". Компании "Выставки, Инкорпорейтед" принадлежал выставочный зал рядом с космопортом, и она устраивала все по высшему классу для тех, кто снимал зал.
   Как выходишь в зал Мухоморов, как кто-то его окрестил, и сразу же направо идет Галерея.
   В Галерее были фото на всю стену, так что посетитель мог почти войти в них, потеряться в громадных стройных горах за Лунной Базой-3, выглядевших так, словно они качаются от ветра, только никакого ветра там не было; войти в купол-пузырь подземного города; провести рукой по холодным частям наблюдательного мозга и почувствовать, как в нем щелкают быстрые мысли; войти в грубую пустыню под зеленоватым небом, обойти высокие стены Портового комплекса — монолитные, серо-голубые, построенные на бог-весть каких развалинах, войти в крепость, где в марсианском складе люди двигались, как призраки, ощутить фактуру стеклоновых стен, которые произвели сенсацию во всем мире; пройти ад меркурианского пекла, посмотреть на его цвета — пылающий, желтый, серо-коричневый и оранжевый, и, наконец, затеряться в Великом Ледовом Каньоне, где ледяной гигант сражается с огненным существом, и где каждое отделение запечатано и отделено, как в подводной лодке или транспортной ракете, и по тем же причинам; или пройтись, заложив руки за спину, посчитать цветные полосы на стенах, похожих на скалы, увидеть солнце или сверкающую звезду, поежиться, выпустить облачко пара и признать, что все эти места крайне удивительны, и фото тоже хороши.
   После Галереи шли гравитационные комнаты, где человек поднимался по лестнице, пахнувшей свежеспиленным деревом. Наверху он мог выбрать любую гравитацию: лунную, марсианскую, меркурианскую — и спускаться обратно на небольшой воздушной подушке, вроде лифта, познав на миг ощущение переноса своего тела в выбранный мир. Платформа опустилась, посадка приглушена… будто упал в сено или в перину.
   Дальше идут латунные перила высотой по пояс. Они идут вокруг Фонтана Миров. Наклонись и смотри…
   Вычерпанные из света бездонные сферы мрака…
   Это планетарий.
   Миры в нем держатся на магнитных силовых линиях. Они движутся вокруг горящего лучистого шара — Солнца — и холодно сияют во мраке. Земля изумруд и бирюза. Венера — молочный янтарь. Марс — оранжевый шербет, Меркурий — масло, Нептун — свежеиспеченный хлеб.
   В Фонтане Миров висели пища и богатство. Жаждущие и вожделеющие наклонялись над латунными перилами и смотрели. Это вызывало болезненные мечты.
   Другие бросали взгляд и проходили мимо, чтобы увидеть реконструкцию декомпрессионной камеры на Лунной Базе-1 в натуральную величину, или услышать представителя промышленности, сообщающего малоизвестные факты насчет конструкций пресс-шлюзов и энергии, потребляемой воздушным насосом.
   Можно было также проехаться через зал в карах по подвесной монорельсовой дороге, или посмотреть двадцатиминутный фильм. Можно было подняться на свежеобрушенную стену, скорее даже утес, в скейл-ботах и орудовать захватами-клешнями, какими пользуются на внеземных горных разработках.
   Но алчные оставались на одном месте. Они стояли дольше, сменялись реже. Они были частью потока, образовывающего заводи…
   — Думаешь направиться куда-нибудь?
   Мальчик повернул голову, покачнувшись на костылях, и посмотрел на обратившегося к нему полковника. Офицер был высокого роста, с загорелыми руками и лицом, с темными глазами; маленькие усики и тонкая коричневая дымящаяся трубка больше всего бросались в глаза после свежей, хорошо сшитой формы.
   — Почему? — спросил мальчик.
   — Ты как раз в том возрасте, когда планируют будущее. Карьеру надо нанести на карту заранее. В тринадцать лет человек уже может промахнуться, если он не думает о будущем.
   — Я читаю литературу…
   — Без сомнения. В твоем возрасте все читают. Но сейчас ты видишь модели и думаешь, что это модели настоящего. Но между ними и настоящим большая разница, громадная. И ты не поймешь этого, читая буклеты.
   Наверху прошуршал монорельсовый кар. Офицер показал на него трубкой.
   — Даже это — не та машина, что едет над Великим Ледовым Каньоном, заметил он.
   — Тогда это недостатки тех, кто пишет буклеты, — сказал мальчик. Любой человеческий опыт должен быть описан и интерпретирован достаточно хорошим писателем.
   Офицер искоса взглянул на него.
   — Повтори-ка это еще раз, сынок.
   — Я сказал, что если ваши буклеты не дают того, чего вы от них хотите, то это не вина исходного материала.
   — Сколько тебе лет?
   — Десять.
   — Ты чертовски умен для такого возраста.
   Мальчик пожал плечами, поднял костыль и показал им в направлении Галереи.
   — Хороший художник мог бы сделать вам в пятьдесят раз лучшую работу, чем эти большие глянцевые фото.
   — Это очень хорошие фотографии.
   — Конечно, хорошие. Отличные. И, вероятно, дорогие. Но любая из этих сцен у настоящего художника была бы бесценной.
   — Пока что здесь нет места художникам. Сначала идут землекопы, а культура потом.
   — А почему бы не сделать наоборот? Выбрать нескольких художников — и они помогут вам найти кучу землекопов.
   — Хм, — офицер был несколько озадачен, — интересная точка зрения. Не прогуляешься ли со мной немного? Посмотришь еще кое-какие достопримечательности.
   — Что ж, — слегка заколебался мальчик, — почему бы и нет? Правда, прогуляться — не совсем подходящее слово.
   Он снова качнулся на костылях, поравнялся с офицером, и они пошли мимо экспонатов.
   Скейл-боты ползли по стене, цепляя клешнями.
   — Устройство этих машин основано на структуре ног скорпиона?
   — Да, — ответил офицер. — Один блестящий инженер украл этот трюк у Природы. Именно такого сорта мозги мы и стремимся привлечь.
   Мальчик кивнул.
   — Я жил в Кливленде. Там в низовьях реки пользовались одной штукой под названием Хоуп-конвейер для разгрузки судов с рудой. Его работа основана на принципе ноги кузнечика. Какой-то смышленый парень с таким мозгом, какой вы хотите привлечь, лежал однажды во дворе, обрывал ноги кузнечикам и вдруг его осенило: "Эй, — сказал он, — это может пригодиться!". Он разодрал еще несколько кузнечиков, и родился Хоуп-конвейер. Как вы сказали, он украл трюк, который природа потратила на существ, всего лишь скачущих по полям да жующих табак. Мой отец однажды взял меня в путешествие по реке, и я увидел эти конвейеры в действии. Это громадные металлические ноги с зазубренными концами, и они производят самый ужасный шум, какой я когда-либо слышал — словно призраки всех замученных кузнечиков. Боюсь, что у меня не тот род мозга, какой вы хотели бы привлечь.
   — Да, — согласился офицер, — похоже, что у тебя мозг иного рода.
   — Какого — иного?
   — Такого, о котором ты говорил: тот, что будет видеть и интерпретировать, и сможет сказать людям здесь, дома, на что это похоже там.
   — Вы взяли бы меня как хроникера?
   — Нет, мы взяли бы тебя для другого. Но это не должно было бы остановить тебя. Сколько людей обращается к Мировым Войнам, чтобы написать военный роман? Сколько военных романов написано? А сколько из них хороших?
   Очень мало. Ты мог бы начать свою подготовку с этого конца.
   — Возможно, — согласился мальчик.
   — Пойдем сюда? — спросил офицер.
   Мальчик кивнул и пошел за ним в коридор, а затем в лифт.
   Лифтер закрыл дверь и спросил, куда их отвезти.
   — На нижний балкон, — сказал офицер.
   Едва заметное ощущение движения, затем дверь открылась. Они оказались на узком балконе, идущем вдоль края крыши. Он был закрыт стеклоном, который тускло светился.
   Под ними лежали огороженные площадки и часть поля.
   — Несколько машин скоро взлетят, — сказал офицер. — Я хочу, чтобы ты увидел, как они поднимаются в кольцах огня и дыма.
   — Кольца огня и дыма, — улыбаясь, повторил мальчик. — Я видел эту фразу в куче ваших буклетов. Вы по-настоящему поэтичны, сэр.
   Офицер не ответил. Ни одна из металлических башен не шевелилась.
   — Вообще-то, они далеко не ходят, — заметил, наконец, полковник. Они только перевозят материалы и персонал орбитальных станций. Настоящие большие корабли здесь никогда не садятся.
   — Да, я знаю. Это верно, что один парень совершил на вашей выставке самоубийство этим утром?
   — Нет, — сказал офицер, не глядя на него. — Это был несчастный случай. Он шагнул в помещение с марсианской гравитацией до того, как платформа оказалась на месте, и была установлена воздушная подушка. И упал в шахту.
   — Почему же не закрыли этот отдел выставки?
   — Потому что вся защитная аппаратура функционировала нормально.
   Предупреждающая световая сигнализация и охранные перила работали.
   — Тогда почему же вы назвали это несчастным случаем?
   — Потому что он не оставил записки. Вот! Смотри, сейчас одна поднимется. Он помахал трубкой.
   Бурлящий пар появился у основания у одного из стальных сталагмитов. В центре этого облака вспыхнул свет. Затем внизу загорелось сияние, и волна дыма растеклась по полю и поднялась высоко в воздух.
   Но не выше корабля… потому что он теперь двигался.
   Почти незаметно корабль поднимался над грунтом. Вот сейчас движение стало уже заметным…
   И вдруг он оказался высоко в воздухе, в громадном потоке пламени.
   Он был как фейерверк, потом стал вспышкой, и, наконец, звездой, быстро удаляющейся от них.
   — Ничего похожего на ракету в полете, — сказал офицер.
   — Да, вы правы.
   — Ты хотел бы следовать за ним? Следовать за этой звездой?
   — Да. Когда-нибудь я так и сделаю.
   — Мое обучение было очень тяжелым, а сейчас требования стали даже более суровыми. — Они проследили, как взлетели еще два корабля.
   — Когда вы в последний раз летали? — спросил мальчик.
   — Не так давно…
   — Я, пожалуй, пойду. Мне еще надо сделать письменную работу для школы, сказал мальчик.
   — Возьми несколько наших новых буклетов.
   — Спасибо, я все их собираю.
   — До свидания. Спасибо, парень.
   — До свидания! Спасибо за показ.
   Мальчик пошел обратно к лифту. Офицер остался на балконе, пристально глядя вдаль. Трубка его давно погасла.
   ***
   Свет, движущиеся, борющиеся фигуры.
   Затем темнота.
   — О, сталь! Такая боль, точно вошли лезвия! У меня много ртов, и все они блюют кровью!
   Тишина.
   Затем аплодисменты.

Глава 4

   …плоское, прямое, унылое. Это Винчестерский кафедральный собор, как говорит путеводитель. "Своими колоннами от пола до потолка, так похожими на громадные древесные стволы, он добивается жесткого контроля над пространством. Потолок плоский. Каждый пролет между колоннами сам по себе олицетворяет уверенность и стабильность. Собор как бы отражает дух Вильгельма Завоевателя. Презрение к сложности и страстная преданность миру иному создает соответствующую обстановку для некоторых легенд Мэлори…"
   — Обратите внимание на украшенные зубцами капители, — заметил экскурсовод. — Своей примитивной резьбой они предваряют то, что позднее станет общим мотивом…
   — Фу! — фыркнул Рэндер, но тихо, потому что находился в храме с группой.
   — Ш-ш-ш! — зашипела на него Джилл де Вилл (Фатлак — вот ее настоящая последняя фамилия).
   Но Рэндер был так же поражен, как и утомлен. Хоть он и снимал шляпу перед хобби Джилл, но оно так действовало на его рефлексы, что он предпочел бы сидеть под восточным приспособлением, капавшим воду на голову, чем ходить по аркадам и галереям, переходам и туннелям и, задыхаясь, подниматься по высоким лестницам башен.
   Так что он водил глазами по всему, сжигая все это, закрывал глаза и строил все заново из дымящегося пепла памяти, чтобы позднее изобразить в видении пациентки, могущей увидеть все это только таким образом. Этот собор был ему менее неприятен, чем другие здания. Да, он должен принести его ей.
   Камера в его мозгу фотографировала все окружающее, пока Рэндер, перекинув плащ через руку, шел с другими, а его пальцы нервно тянулись за сигаретой. Он удерживался от открытого игнорирования гида, понимая, что это было бы верхом всех возможных форм протеста. Так что он шел по Винчестеру и думал о двух последних сеансах с Элиной Шэлотт.
   Он снова бродил с ней.
   "…Где пантера ходит туда-сюда по ветке дерева…"
   Они бродили.
   "…Где олень яростно поворачивается к охотнику…"
   Они остановились, когда она подняла руки к вискам, раздвинула пальцы и искоса взглянула на него. Губы ее разжались, как если бы она хотела спросить.
   — Олени, — сказал он.
   Она кивнула, и олень подошел. Она ощупала его ноги, уши, похлопала по морде.
   — Да, — сказала она.
   Олень повернулся и пошел прочь, а пантера прыгнула ему на спину и вцепилась в горло.
   Элина видела, как олень дважды ударил огромную кошку рогами, а затем умер.
   "…Где гремучая змея греется на солнце, растянувшись на камне…"
   Элина смотрела, как змея свивалась и ударяла. Затем она ощупала погремушки на хвосте змеи и повернулась к Рэндеру.
   — Зачем эти вещи?
   — Вы должны знать не только идиллию, — ответил он и указал:
   "…Где аллигатор спит рядом с заболоченным заливом…"
   Она коснулась плоской кожи. Животное зевнуло. Она изучала его зубы, строение челюстей.
   Вокруг жужжали насекомые. Москит сел на ее руку и ужалил. Элина прихлопнула его и засмеялась.
   — Я продвигаюсь? — спросила она.
   Он улыбнулся и кивнул.
   — Вы хорошо держитесь.
   Он хлопнул в ладоши — лес и болото исчезли.
   Они стояли босиком на зыбком песке. Солнце и его отражение светили им с поверхности воды и над их головами. Стайка ярких рыб проплыла между ними, морские водоросли качались взад и вперед, полируя течение.
   Их волосы поднялись и тоже колыхались подобно водорослям, и одежда шевелилась. Морские раковины разных форм лежали перед ними; они проплывали мимо коралловых стен, над обкатанными морем камнями, перед ними открывались беззубые, безъязыкие рты гигантских моллюсков.
   Она остановилась и поискала что-то между раковинами. Когда Элина выпрямилась, в ее руках была громадная, тонкая, как яичная скорлупа, трубка. На одном ее конце был завиток, он шел к углублению, похожему на гигантский отпечаток большого пальца, и винтом уходил обратно, чтобы соединиться с другим концом через лабиринты тонких, как спагетти, трубочек.
   — Это, — сказала она, — раковина Дедала.
   — Какая раковина Дедала?
   — Разве вы, милорд, не знаете легенду, как величайший из ремесленников, Дедал, скрылся однажды и был найден королем Миносом?
   — Что-то смутно припоминается…
   — Минос искал Дедала по всему древнему свету, но бесполезно, потому что Дедал мог своим искусством изменять себя, почти как Протей. Но, в конце концов, советник короля придумал, как обнаружить Дедала.
   — И как же?
   — Посредством раковины. Вот этой самой.
   Рэндер взял ее творение в руки и осмотрел.
   — Король послал ее по разным городам, — продолжала она, — и предложил большую награду тому, кто протянет нитку через все комнаты и коридоры этой раковины.
   — Кажется, припоминаю…
   — Припоминаете, как это было сделано, и зачем? Минос знал, что только один человек может найти способ сделать это: искуснейший из ремесленников, и знал также, что гордость Дедала заставит его попытаться сделать невозможное и доказать, что он может сделать то, чего не может никто.
   — Да, — сказал Рэндер, — он ввел шелковую нитку в один конец и ждал, когда она появится из другого. Крошечная петля, затянутая вокруг ползущего насекомого. Он заставил насекомое войти в один конец, зная, что оно привыкло к темным лабиринтам, и что сила этого насекомого далеко превосходит его размеры.
   — …И он решил задачу, получил награду и был пленен королем.
   — Пусть это будет уроком всем Творцам: творить надо мудро, но не слишком хорошо.
   Она рассмеялась.
   — Но он, конечно, потом убежал.
   — Ясное дело.
   Они поднялись по коралловой лестнице. Рэндер вытащил нитку, поднес раковину к губам и дунул. Под водой прозвучала одна-единственная нота.
   "…Где выдра питается рыбой…"
   Гибкий торпедообразный пловец вторгся в косяк рыбы и стал жадно глотать. Они подождали, пока выдра закончит свою охоту и вынырнет на поверхность, а затем продолжили подъем по винтовой лестнице.
   Сначала над водой поднялись их головы, потом плечи, руки, и вот они встали, сухие и теплые, на узком берегу. Они вошли в рощу неподалеку и пошли вдоль ручья.
   "…Где черный медведь ищет корни и мед, где бобер шлепает по грязи веслоподобным хвостом…"
   — Посмотрите на бобра и медведя.
   Пчелы отчаянно жужжали вокруг черного мародера, грязь плескалась под ударами хвоста грызуна.
   — Бобер и медведь, — сказала она. — Куда мы теперь пойдем?
   "…Мимо сахарного тростника, мимо желтых цветов хлопчатника, мимо риса на низком влажном поле", — ответил он и зашагал дальше. — Смотрите на растения, на их форму и цвет.
   Они шли все дальше.
   "…Мимо западной хурмы, — продолжал Рэндер, — мимо длиннолистной кукурузы, мимо нежных цветов флокса…"
   Она опускалась на колени, изучала, нюхала, трогала, пробовала на вкус.
   Они шли через поля, и она чувствовала под ногами черную, жирную землю.
   — Я пытаюсь что-то вспомнить, — сказала она.
   "…Мимо тусклой зелени ржи, — ответил он, — когда она колышется по ветру…"
   — Подождите минутку, — попросила она, — я вспоминаю, но медленно.
   Подарите мне желание, которое я ни разу не высказала вслух.
   — Взобраться на гору, — тут же ответил он, — "с опасностью задохнуться".
   Так они и сделали.
   — Скалы и холодный ветер. Здесь высоко. Куда мы идем?
   — Вверх. На самую вершину.
   Они влезли туда в безвременный миг и остановились на вершине горы. Им казалось, что они поднимались много часов.
   — Расстояние, перспектива, — сказал он. — Мы прошли через все это, и теперь вы видите это перед собой.
   — На такую гору я однажды взбиралась, не видя ее.
   Он кивнул. Ее внимание вновь привлек океан под голубым небом.
   Через некоторое время они стали спускаться с другого склона горы.
   Снова Время дернулось и изменилось вокруг них — и вот они уже у подножия горы и идут вперед.
   "…Гуляющий червь прокладывает путь по траве и пробивается сквозь листья куста…"
   — Вспомнила! — воскликнула она, хлопнув в ладоши. — Теперь я знаю!
   — Так где же мы? — спросил Рэндер.
   Она сорвала травинку и сжевала ее.
   — Где? Ну, конечно, "где перепел свистит в лесах и в пшеничном поле".
   Перепел засвистел и пересек их дорогу, а за ним, строго след в след, шествовал его выводок.
   Они шли по темнеющей тропе между лесом и пшеничным полем.
   — Так много всего, — сказала она. — Вроде каталога ощущений. Дайте мне еще строчку.
   — "Где летучая мышь летает в канун Седьмого месяца", продекламировал Рэндер и поднял руку.
   Элина быстро опустила голову, чтобы мышь не налетела на нее, и темный силуэт исчез в лесу.
   — "…где большой золотой жук падает сквозь тьму…" — сказала она, и жук, похожий на метеорит весом в двадцать четыре карата, упал к ее ногам.
   Он лежал секунду, как окрашенный солнцем скарабей, а затем пополз по траве у края тропы.
   — Теперь вы вспомнили? — спросил он.
   — Да.
   Канун Седьмого месяца был холодным, на небе появились блестящие звезды. Месяц наклонился над краем мира, и его пересекла еще одна летучая мышь. Где-то в траве застрекотал сверчок.
   — Мы пойдем дальше, — сказала она.
   — Дальше?
   — Туда, где "ручей обнажает корни старого дерева и течет на луг…", ответила она.
   — Ладно, — сказал он и наклонился к гигантскому дереву, мимо которого они шли. Между его корнями пробивался родник, питавший ранее пройденный ручей. Он звенел, как эхо далеких колокольчиков. Он вился между деревьями, зарывался в землю, кружился и прорезал свой путь к океану.
   Она шла по воде. Вода изгибалась и пенилась вокруг нее, брызгала дождем, сбегала по спине, по груди, по рукам и ногам.
   — Идите сюда, магия ручья прекрасна, — позвала Элина.
   Но Рэндер покачал головой. Он ждал. Она вышла, встряхнулась и тут же высохла.
   — Лед и радуга, — заметила она.
   — Да, но я забыл, что там дальше.
   — Я тоже, но помню вот что: "…Где пересмешник издает свое нежное бульканье, хихиканье, визг, плач…"
   И Рэндер сморщился, услышав пересмешника.
   — Это не мой пересмешник, — сказал он.
   Она засмеялась.
   — Какая разница? Во всяком случае, он появился немедленно.
   Рэндер покачал головой и отвернулся. Она встала рядом с ним.
   — Простите. Я буду более осторожной.
   — Прекрасно. — Он пошел дальше. — Я забыл следующую часть.
   — Я тоже.
   Они оставили поток далеко за собой и шли по пригибающейся траве, по плоской безграничной равнине, и все, кроме зарева солнечной короны, исчезло с горизонта.
   — "…Где тени при заходе солнца удлиняются и бегут по бесконечной одинокой прерии…" Я вспомнил: вот это место."…Где стада бизонов медленно растекаются на квадратные мили…"