Желязны Роджер. Творец сновидений

   Этот мужик из НАСА, благодарение богам, не говорил покровительственным тоном. Мы стояли на балконе и следили за взлетающими кораблями, и он говорил мне, что если я буду напряженно учиться, я когда-нибудь поведу их. Я не стал говорить ему, что я не такой уж сосунок и получу диплом раньше, чем буду достаточно взрослым для применения его где бы то ни было, даже в Службе этого полковника. Я просто посмотрел, как взлетают корабли, и сказал: "Через десять лет я буду смотреть сверху, а не снизу". А он рассказал, какой трудной была его собственная тренировка, но я не спросил, чего ради он согласился с таким вшивым назначением, как у него. Теперь, подумав, я рад, что не спросил. Он гораздо больше походил на человека из их рекламы, чем кто-нибудь из их реальных людей. Надеюсь, я никогда не буду походить на типа из рекламы.
   Спасибо тебе за монету и за теплые носки, и за струнные квинтеты Моцарта, которые я слушаю прямо сейчас. Я хотел бы получить разрешение побывать на Луне; вместо того, чтобы ехать на лето в Европу. Может быть… это возможно? Ну, если я осилю тот новый тест, который ты для меня придумал? Но, в любом случае, пожалуйста, подумай насчет этого.
   Твой сын Питер."
   +++
   — Алло, Психиатрический институт слушает.
   — Я хотела бы записаться на обследование.
   — Минутку. Я соединяю вас со Столом записи.
   — Алло, Стол записи слушает.
   — Я хотела бы записаться на обследование.
   — Минуточку… Какого рода обследование?
   — Я хочу увидеть д-ра Шэлотт. Как можно скорее.
   — Сейчас… я посмотрю расписание. Вас устроит следующий вторник, два часа?
   — Прекрасно.
   — Ваше имя, пожалуйста.
   — Де Вилл. Джилл де Вилл.
   — Хорошо, мисс де Вилл. Значит, в два часа, вторник.
   — Спасибо.
   ***
   Человек шел рядом с шоссе. По шоссе неслись кары. На линии высокого ускорения они мелькали, как расплывающиеся пятна.
   Движение было слабое.
   Было 10:30 утра; холодно.
   Меховой воротник у человека был поднят, руки засунуты в карманы, сам он наклонился навстречу ветру. По ту сторону ограды дорога была сухой и чистой.
   Утреннее солнце закрыли тучи. В грязном свете человек видел деревья за четверть мили.
   Шаг его не менялся. Глаза не отрывались от деревьев. Мелкие камешки хрустели под ногами.
   Дойдя до деревьев, он снял пальто и аккуратно сложил его.
   Он положил пальто на землю и полез на дерево.
   Когда он долез до ветки, которая тянулась над оградой, он посмотрел, нет ли приближающихся каров, затем схватил ветвь обеими руками, опустился вниз, повиснув на мгновение, и упал на шоссе.
   Это была полоса, ведущая на восток, шириной в сто ярдов.
   Он бросил взгляд на запад, увидел, что движения в его сторону пока нет, и пошел к центральному острову. Он понимал, что может не достичь его.
   В это время дня кары шли по линии высокого ускорения со скоростью приблизительно 160 миль в час. Но он шел.
   Кар прошел позади него. Он не остановился. Если окна были затемнены, как это обычно бывает, то пассажиры даже не видели, что он пересек их путь. Потом они, вероятно, услышат об этом и осмотрят перед и зад машины нет ли признаков наезда.
   Кар прошел перед ним. Окна были прозрачными. На мгновение мелькнули два лица, раскрытые рты в виде буквы «О», а затем исчезли. Его собственное лицо ничего не выражало. Оно не изменилось. Еще два кара пролетели мимо.
   Он прошел по шоссе ярдов двадцать…
   Двадцать пять…
   Ветер или что-то под ногами сказали ему, что идет кар. Он даже не взглянул в ту сторону, но уголком глаза заметил идущую машину. Шага он не изменил.
   …У Сесила Грина окна были прозрачными — ему так нравилось. Левая рука его забралась под ее блузку, юбка ее была скомкана на коленях, а его правая рука уже лежала на рычаге, опускающем сиденье. Вдруг девушка откинулась назад, издав горловой звук.
   Его рука дернулась влево.
   Он увидел идущего человека.
   Он увидел профиль, так и не повернувшийся к нему полностью. Он увидел, что человек не изменил походки.
   А затем он уже не видел человека.
   Легкое дребезжание, и лобовое стекло стало само очищаться. Сесил Грин ехал дальше. Он затемнил окна.
   — Как?.. — спросил он, когда она снова была в его объятиях, и всхлипнул. Монитор не задержал его…
   — Он, видимо, не коснулся ограды…
   — Наверное, он спятил…
   — Все равно, его должны были задержать в самом начале пути…
   Лицо могло быть любое… Мое?
   Испуганный Сесил опустил сиденье…
   ***
   — …Привет, ребятишки. Это крупный план большой, жирной, запачканной табаком улыбки, которой вы только что были вознаграждены. Но хватит юмора.
   Сегодня вечером мы отойдем от нашего необыкновенного неофициального формата. Мы начнем с тщательно придуманного драматического представления по последней арт-моде.
   Мы собираемся играть Миф.
   — Только после основательного проникновения в душу и болезненного самоанализа мы решили сыграть для вас сегодня именно этот миф.
   — Да, я жую табак — с краснокожим, подлинной фабричной маркой на пачке.
   — Теперь, когда я буду скакать по сцене и плеваться, кто первый установит мою мифическую агонию? Не увлекайтесь фонами. Пуск!
   — Ладно, леди, джентльмены и все прочие: Я — Титан Бессмертный, одряхлел и превратился в кузнечика. Пуск!
   — Для моего следующего номера нужно больше света.
   — Больше, чем сейчас… Пуск!
   — Еще больше света…
   — Слепящий свет!
   — Очень хорошо. Пуск!
   — Теперь — в моей пилотской куртке, солнцезащитных очках, шелковом шарфе вот!
   — Где мой халат?
   — Ладно, все установлено.
   — Эй вы, шелудивые! Пошел! Хо! Хо! Вверх! Вверх, в воздух, бессмертные лошади, поднимайтесь туда!
   — Больше света!
   — Эй, лошади! Быстрее! Вниз! Папа и мама смотрят, и моя девушка внизу! Давай-давай! Не позорьтесь на этой высоте! Еще!
   — Какого дьявола это лезет ко мне? Оно похоже на молнию… а-а-ах!
   — Ух. Это был Фаэтон в "слепой спирали" на солнечной половине.
   — Вы все, наверное, слышали старую поговорку: только Бог может быть один в трех лицах. Так вот, этот миф называется "Аполлон и Дафнис". Да уберите вы эти юпитеры!..
   ***
   Чарлз Рэндер писал главу «Некрополь», главу для первой за четыре года своей книги "Недостающее звено человечества". После возвращения он освободил свое послеобеденное время каждого вторника и четверга для работы над ней, закрывался в своем кабинете и заполнял страницы своим обычным хаотическим письмом.
   "У смерти множество вариантов, в противоположность умиранию…" писал он, когда интерком зажужжал коротко, длинно, затем опять коротко.
   — Да? — спросил он, повернув выключатель.
   — К вам… посетитель…
   Рэндер встал, открыл дверь и выглянул.
   — Доктор… помоги…
   Рэндер сделал три шага и опустился на колено.
   — В чем дело?
   — Едем. Она… больна.
   — Больна? Как? Что случилось?
   — Не знаю. Поедем.
   Рэндер пристально вглядывался в нечеловеческие глаза.
   — Что за болезнь? — настаивал он.
   — Не знаю, — повторил пес. — Не говорит. Сидит. Я… чувствую, она больна.
   — Как ты добрался сюда?
   — Вел машину. Знаю координаты… Оставил кар снаружи.
   — Я сейчас позвоню ей.
   — Не стоит. Не ответит.
   Зигмунд оказался прав.
   Рэндер вернулся в кабинет за пальто и врачебным чемоданчиком. Он выглянул в окно и увидел, что кар Элины припаркован у самой грани, где монитор освободил его от своего контроля. Если никто не возьмет на себя управление, кар автоматически перейдет на длительную стоянку. Другие машины будут объезжать его.
   Машина так проста, что даже собака может водить ее, — подумал Рэндер.
   Лучше спуститься, пока не явился крейсер. Кар уже, наверное, отрапортовал, что стоит здесь. А, может, и нет. Может, несколько минут еще есть в запасе.
   — Ладно, Зигги, поехали.
   Они спустились в лифте на первый этаж, вышли через главный вход и поспешили к кару.
   Мотор все еще работал вхолостую.
   Рэндер открыл пассажирскую дверцу, и Зигмунд прыгнул внутрь. Рэндер втиснулся, было, на сиденье водителя, но собака уже набирала лапой координаты и адрес.
   "Похоже, я сел не на то сиденье", — подумал Рэндер. Он закурил. Кар уже несся в подземном проходе. Выйдя на противоположной стороне, кар на мгновение остановился, а затем влился в движущий поток. Собака направила кар на высокоскоростную полосу.
   — Ох, — сказала собака. — Ох.
   Рэндеру хотелось погладить ее голову, но, взглянув на нее, он увидел оскаленные зубы и отказался от своего намерения.
   — Когда она начала вести себя необычно? — спросил он.
   — Пришла домой с работы. Не ела. Не отвечала, когда я говорил. Просто сидела.
   — Раньше такое бывало?
   — Нет.
   Что могло стрястись? Может, просто был тяжелый день? В конце концов, Зигмунд всего лишь собака, как ему определить? Нет. Он бы знал. Но что же тогда?
   — А как было вчера и сегодня утром, когда она уходила из дома?
   — Как всегда.
   Рэндер попробовал еще раз позвонить ей, но ответа по-прежнему не было.
   — Ты сделал это, — сказал пес.
   — Что ты хочешь сказать?
   — Глаза. Зрение. Ты. Машина. Плохо.
   — Нет, — возразил Рэндер.
   — Да. — Собака вновь повернулась к нему. — Ты хочешь делать ей хорошо?
   — Конечно.
   Зигмунд снова уставился вдаль.
   Рэндер чувствовал себя физически приятно возбужденным, а умственно инертным. У него были такие ощущения с самого первого сеанса. В Элине Шэлотт было что-то, нарушающее порядок: комбинация высокого интеллекта и беспомощности, решительности и уязвимости, чувствительности и горечи.
   Но находил ли он это особо привлекательным? Нет. Просто контрпередача, черт ее возьми!
   — Ты пахнешь страхом, — сказала собака.
   — Значит, меня пугает цвет, — ответил Рэндер. — Сверни на другую полосу.
   Серией поворотов они замедлили ход, снова перешли на быстрый, опять на медленный. Наконец, кар поехал по узкой части дороги, свернул на боковую улицу, проехал еще с полмили, негромко щелкнул чем-то под приборной доской и повернул на стоянку позади высокого кирпичного жилого дома. Щелчок, видимо, был произведен специальной следящей системой, которая включалась, когда монитор отпускал кар. Потому что кар прошел через стоянку, вошел в свое прозрачное стойло и остановился. Рэндер выключил зажигание.
   Зигмунд уже открыл дверцу. Рэндер прошел за ним в здание и поднялся на лифте на пятидесятый этаж. Затем собака прошла по коридору и нажала носом пластину на двери. Дверь приоткрылась внутрь на несколько дюймов.
   Собака распахнула ее плечом и вошла. Рэндер вошел следом и закрыл за собой дверь.
   Комната была большая, стены приятно неукрашенные, их окраска скомбинирована ненавязчиво. Один угол занимал чудовищный комбинированный радиоприемник. Перед окном — большой кривоногий стол, вдоль правой стены низкая софа; рядом с ней — закрытая дверь, ведущая, по-видимому, в другие комнаты. Элина сидела в мягком кресле в дальнем углу у окна. Зигмунд встал около нее.
   Рэндер пересек комнату и достал из портсигара сигарету. Щелкнув зажигалкой, он держал пламя, пока Элина не повернулась к нему.
   — Сигарету? — спросил он.
   — Чарлз?
   — Да.
   — Спасибо. Да. Закурю. — Она протянула руку, приняла сигарету и поднесла к губам.
   — Спасибо. Каким образом вы оказались здесь?
   — Общественный вызов. Так случилось, что я был по соседству…
   — Я не слышала ни звонка, ни стука.
   — Может, вы задремали. Мне открыл Зигмунд.
   — Да, возможно, я задремала. Который час?
   — Почти 4:30.
   — Значит, я дома больше двух часов… Видимо, очень устала…
   — Как вы себя чувствуете?
   — Прекрасно. Чашку кофе?
   — Не откажусь.
   — Бифштекс с ним пойдет?
   — Нет, спасибо.
   — Бикарли в кофе?
   — Неплохо бы.
   — Тогда извините, я на одну минутку.
   Она вышла в дверь рядом с софой, и Рэндер мельком увидел там большую сверкающую автоматическую кухню.
   — Ну? — шепнул он собаке.
   Зигмунд покачал головой.
   — Не то.
   Рэндер кивнул. Он положил пальто на софу, аккуратно сложив его на чемоданчике, сел рядом и задумался.
   "Не слишком ли большой ломоть видений бросил я ей сразу? Может, она страдает от депрессивных побочных эффектов — скажем, угнетения памяти, нервной усталости? Может, я каким-то образом вывел из равновесия ее сенсорно-адаптационную систему? Незачем было спешить. Неужели я так чертовски жаждал описать это? Или я делал все по ее желанию? Могла ли она повлиять на меня, сознательно или бессознательно? Или я оказался настолько уязвимым?.."
   Она окликнула его из кухни, чтобы он нес поднос. Рэндер поставил его на стол и сел напротив Элины.
   — Хороший кофе, — сказал он, обжигая губы.
   — Удачная машина, — ответила она, поворачивая лицо на голос.
   Зигмунд растянулся на ковре неподалеку от кресла, положил голову между передними лапами и закрыл глаза.
   — Я подумал, — заговорил Рэндер, — не было ли каких-нибудь пост-эффектов в последний сеанс — вроде увеличения синаптических сигналов, в виде галлюцинаций или…
   — Да, — ответила она ровно. — Сны.
   — Какого рода?
   — Последний сеанс. Я видела его снова и снова во сне.
   — С начала до конца?
   — Нет, особого порядка событий не было. Мы ехали по городу или через мост, или сидели за столиком, или шли к кару — вот такие всплески, очень живые.
   — Какие ощущения сопровождали эти… всплески?
   — Не скажу. Они все перепутались.
   — А каковы ваши ощущения теперь, когда вы вспоминаете их?
   — Такие же перемешанные.
   — Вы не были испуганы?
   — Н-нет. Не думаю.
   — Вы не хотели бы отдохнуть от сеансов? Вам не кажется, что мы действуем слишком быстро?
   — Нет. Отнюдь. Это… ну, вроде, как учиться плавать. Когда вы, наконец, научитесь, вы плаваете до изнеможения. Затем вы ложитесь на берег, хватаете ртом воздух и вспоминаете, как все было, а ваши друзья болтаются рядом и ругают вас за перенапряжение — и это хорошее ощущение, хоть вам и холодно, и во всех ваших мускулах иголки. Я так чувствовала себя после первого сеанса — и после последнего. Первый раз — он всегда особенный… Иголки исчезают, и я снова обретаю дыхание. Господи, я совершенно не могу сейчас остановиться! Я чувствую себя отлично.
   — Вы всегда спите днем?
   Десять красных ногтей двинулись через стол, когда она потянулась.
   — …Устала. — Она улыбнулась, скрывая зевок. — Половина штата в отпуске или болеет, и я всю неделю поздно уходила с работы. Но сейчас все в порядке, я отдохнула. — Она взяла чашку обеими руками и сделала большой глоток.
   — Угу, — кивнул Рэндер, — хорошо. Я немного за вас беспокоился и рад видеть, что причин для этого нет.
   — Беспокоились? Если вы читали записи д-ра Вискоумба о моем анализе и об испытании в «яйце», то как вы можете думать, что обо мне следует беспокоиться? Да! У меня оперативно-полезный невроз, касающийся моей деятельности, как человеческого существа. Он фокусирует мою энергию, координирует мои усилия. Это повышает чувство личности…
   — У вас дьявольская память, — заметил Рэндер. — Почти стенографический отчет.
   — Конечно.
   — Зигмунд сегодня тоже беспокоился о вас.
   — Зиг? Как это?
   Собака смущенно шевельнулась, открывая один глаз.
   — Да, — проворчала она, глядя на Рэндера. — Он нужен. Приехать домой.
   — Значит, ты снова водил кар?
   — Да.
   — Зачем?
   — Я испугался. Ты не отвечала, когда я говорил.
   — Я и в самом деле устала. А если ты еще раз возьмешь кар, то я буду закрывать дверь так, чтобы ты не мог входить и выходить по своему желанию.
   — Прости…
   — Со мной все в порядке.
   — Я вижу.
   — Никогда больше не делай этого.
   — Прости.
   Взгляд собаки не покидал Рэндера. Он был, как зажигательное стекло.
   Рэндер отвел свой взгляд.
   — Не будьте жестоки к бедному парню, — сказал он. — В конце концов, он подумал, что вы больны, и поехал за мной. А если бы он оказался прав?
   Вы должны поблагодарить его, а не ругать.
   Успокоенный Зигмунд закрыл глаза.
   — Ему надо выговаривать, когда он поступает не правильно, — возразила Элина.
   — Я полагаю, — сказал Рэндер, отпив кофе, — что никакой беды не случилось. Раз уж я здесь, поговорим о деле. Я кое-что пишу и хотел бы узнать ваше мнение.
   — Великолепно. Посвятите мне сноску?
   — Даже две или три. Как по-вашему, общая основа мотиваций, ведущих к самоубийству, различна в разных культурах?
   — По моему хорошо обдуманному мнению — нет. Разочарования могут привести к депрессии или злобе; если же они достаточно сильны, то могут вести к самоуничтожению. Вы спрашиваете насчет мотиваций: я думаю, что они остаются, что это внекультурный и вневременной аспект человеческой деятельности. Не думаю, что он может измениться без изменения основной природы человека.
   — Ладно. Проверим. Теперь, как насчет побудительного элемента?
   Возьмем человека спокойного, со слабо меняющимся окружением. Если его поместить в сверхзащищенную жизненную ситуацию — как вы думаете, будет ли она подавлять его или побуждать к ярости в большей степени, чем если бы он не был в таком охраняющем окружении?
   — Хм… В каком-то другом случае я бы сказала, что это зависит от человека. Но я вижу, к чему вы ведете: многие расположены выскакивать из окон без колебаний — окно даже само откроется для вас, потому что вы его об этом попросите — это протест скучающих масс. Но мне не нравится такой вывод. Я надеюсь, что он ошибочен.
   — Я тоже надеюсь, но я думаю также о символических самоубийствах функциональных расстройствах, случающихся по самым неубедительным причинам.
   — Ага! Эта ваша лекция в прошлом месяце: аутопсихомимикрия. Хорошо сказано, но я не могу согласиться.
   — Теперь и я тоже. Я переписал всю часть "Танатос в сказочной стране глупцов", как я назвал ее. На самом деле инстинкт смерти идет почти по поверхности.
   — Если я дам вам скальпель и труп, можете вы вырезать инстинкт смерти и дать мне ощупать его?
   — Нет, — сказал он с усмешкой в голосе, — в трупе все это уже израсходовано. Но найдите мне добровольца, и он своим добровольным согласием докажет мои слова.
   — Ваша логика неуязвима, — улыбнулась Элина. — Выпьем еще кофе, ладно?
   Рэндер прошел на кухню, ополоснул и вновь наполнил чашки, выпил стакан воды и вернулся в комнату. Элина не шевельнулась. Зигмунд — тоже.
   — Что вы будете делать, когда прекратите работать Конструктором? спросила она.
   — То же, что и большинство: есть, пить, спать, разговаривать, посещать друзей, ездить по разным местам, читать…
   — Вы склонны прощать?
   — Иногда. А что?
   — Тогда простите меня. Сегодня я поспорила с женщиной по фамилии де Вилл.
   — О чем?
   — Она обвинила меня в таких вещах, что лучше бы моей матери было не рожать меня. Вы собираетесь жениться на ней?
   — Нет. Брак — это вроде алхимии. Когда-то он служил важной цели, но теперь — едва ли.
   — Хорошо.
   — И что вы ей сказали?
   — Я дала ей карту направления, где было сказано: "Диагноз: сука.
   Предписание: лечение успокаивающими средствами и плотный кляп."
   — О! — протянул Рэндер с явным интересом.
   — Она разорвала карту и бросила мне в лицо.
   — Интересно, зачем это все?
   Она пожала плечами, улыбнулась.
   — Отцы и старцы, — вздохнул Рэндер, — я размышляю, что есть ад?
   — "Я считаю, что это — страдание от неспособности любить", закончила Элина. — Это Достоевский, верно?
   — Поздравляю. Я включил бы его в лечебную группу. Это был бы реальный ад для него — со всеми этими людьми, действующими, как его персонажи и радующимися этому.
   Рэндер поставил чашку и отодвинул ее от края стола.
   — Полагаю, что вы теперь должны идти?
   — Должен, в самом деле.
   — Нельзя ли поинтересоваться: вы пойдете пешком?
   — Нет.
   Она встала.
   — Ладно. Сейчас надену пальто.
   — Я могу доехать один и отправить кар обратно.
   — Нет! Меня мучает идея пустых каров, катающихся по городу. На меня это будет давить недели две. Кроме того, вы обещали мне кафедральный собор.
   — Вы хотите сегодня?
   — Если смогу вас уговорить.
   Рэндер встал, размышляя. Зигмунд поднялся тоже и встал рядом с Рэндером, глядя снизу вверх в его глаза. Он несколько раз открывал и закрывал пасть, но не издал ни звука. Затем он повернулся и вышел из комнаты.
   — Нет! — голос Элины вернул его назад. — Ты останешься здесь до моего возвращения.
   Рэндер надел пальто и затолкал чемоданчик в просторный карман.
   Когда они шли по коридору к лифту, Рэндер услышал слабый далекий вой…
   ***
   …В этом месте, как и во всех других, Рэндер знал, что он — хозяин всего.
   Он был как дома в тех чужих мирах без времени, в тех мирах, где цветы спариваются, а звезды сталкиваются в небе и падают на землю, обескровленные; где в мирах обнаруживаются лестницы вниз, в глубину, из пещер возникают руки, размахивающие факелами, чье пламя похоже на жидкие лица — все это Рэндер знал, потому что посещал эти миры на профессиональной основе в течение уже почти десяти лет. Одним согнутым пальцем он мог выделять колдунов, судить их за измену королевству, мог казнить их, мог назначать их преемников.
   К счастью, это путешествие было только из вежливости… Он шел через прогалину, разыскивая Элину. Он чувствовал ее пробуждающееся присутствие повсюду вокруг себя.
   Он продрался сквозь ветви и остановился у озера. Оно было холодное, голубое, бездонное, в нем отражалась та стройная ива, которая стала символом прибытия Элины.
   — Элина!
   Ива качнулась к нему и обратно.
   — Элина! Идите сюда!
   Посыпались листья, поплыли по озеру, тревожа его спокойствие, искажая отражения.
   — Элина!
   Все листья на иве разом пожелтели и попадали в озеро. Дерево перестало качаться. В темнеющем небе раздался странный звук, вроде гудения высоковольтных проводов в морозный день.
   На небе вдруг появилась двойная вереница лун. Рэндер выбрал одну, потянулся и прижал ее. Остальные тут же исчезли, и мир остановился.
   Гудение в воздухе смолкло.
   Он обошел озеро, чтобы получить субъективную передышку от действий по отбрасыванию отраженного им удара. Он пошел к тому месту, где хотел поставить собор. Теперь на деревьях пели птицы. Ветер мягко пролетал мимо.
   Рэндер отчетливо ощущал присутствие Элины.
   — Сюда, Элина, сюда!
   Она оказалась рядом с ним. Зеленое шелковое платье, бронзовые волосы, изумрудные глаза, на лбу изумруд. Зеленые туфли скользили по сосновым иглам.
   — Что случилось? — спросила она.
   — Вы были испуганы.
   — Чем?
   — Может, вы боитесь кафедрального собора. Может, вы ведьма? — он улыбнулся.
   — Да, но сегодня у меня выходной.
   Он засмеялся, взял ее за руку, они обошли зеленый остров, и там, на травянистом холме был воздвигнут кафедральный собор, поднявшийся выше деревьев. Он дышал носом органа, в его стеклах отражались солнечные лучи.
   — Держитесь крепче, — сказал он. — Отсюда гиды начинают обход.
   Они вошли.
   — "…с колоннами от пола до потолка, так похожими на громадные древесные стволы, собор достигает жесткого контроля над своим пространством…" процитировал Рэндер. — Это из путеводителя. Это северный придел…
   — "Зеленые рукава", — сказала она. — Орган играет "Зеленые рукава".
   — Верно. Вы не можете порицать меня за это.
   — Я хочу подойти ближе к музыке.
   — Прекрасно. Вот сюда.
   Рэндер чувствовал, что что-то не так, но не мог сказать, что именно.
   Все держалось так основательно…
   Что-то быстро пронеслось высоко над собором и произвело звучный гул.
   Рэндер улыбнулся, вспомнив теперь: это было вроде ошибки в языке — он на миг спутал Элину с Джилл — да, вот что случилось.
   Но почему же тогда…
   Алтарь сиял белизной. Рэндер никогда и нигде не видел такого. Все стены были темными и холодными. В углах и высоких нишах горели свечи.
   Орган гремел под невидимыми пальцами.
   Рэндер понимал, что что-то тут не правильно.
   Он повернулся к Элине Шэлотт. Зеленый конус ее шляпы возвышался в темноте, неся клок зеленой вуали. Ее шея была в тени, но…
   — Где ожерелье?
   — Не знаю. — Она улыбалась. Она держала бокал, отливающий розовым. В нем отражался ее изумруд.
   — Выпьете? — спросила она.
   — Стойте спокойно, — приказал он.
   Он пожелал, чтобы стены обрушились. Но они лишь подернулись тенями.
   — Стойте спокойно, — повторил он повелительно. — Не делайте ничего.
   Постарайтесь даже не думать. Стены, падайте! — закричал он, и стены взлетели в воздух, и крыша поплыла по вершине мира, и они стояли среди развалин, освещенных единственной свечой. Ночь была черна, как уголь.
   — Зачем вы сделали это? — спросила она, протягивая ему бокал.
   — Не думайте. Не думайте ни о чем. Расслабьтесь. Вы очень устали.
   Ваше сознание мерцает и гаснет, как эта свеча. Вы с трудом держитесь в бодрствующем состоянии. Вы едва стоите на ногах. Ваши глаза закрываются.
   Да здесь и смотреть не на что.
   Он пожелал, чтобы свеча погасла. Но она продолжала гореть.
   — Я не устала. Пожалуйста, выпейте.
   Он слышал сквозь ночь органную музыку. В другое время он не узнал бы ее сразу.
   — Мне нужно ваше сотрудничество.
   — Пожалуйста. Все, что угодно.
   — Смотрите, луна! — показал он.
   Она взглянула вверх, и из-за чернильной тучи вышла луна.
   — И еще, и еще…
   В темноте прошли луны, как нитка жемчуга.
   — Последняя будет красной, — сказал он.
   Так и было.
   Он вытянул указательный палец, откинул руку в сторону, вдоль поля зрения Элины, и хотел коснуться красной луны.