— Ты непостижима, Натка. В такой глуши — и так одеться! — Она невольно бросила взгляд на свои шортики и блузку, которая совсем недавно казалась ей такой нарядной, а сейчас словно полиняла, сникла перед лицом такой красоты и изящества.
Наташа раскрыла чемодан:
— Вот. Правда, выбор здесь небольшой, всего три платья. Размер у нас один. Они почти не помяты. Тебе пойдет это лиловое. И в коробочке есть рубиновое колье. Живо, а не то сейчас нагрянут мужчины. Чем они там занимаются?
— Видимо, тоже прихорашиваются. А я все забыла на Центральном посту. Не думала, что будет такой пышный прием.
Раздались шаги у дверей.
— К нам нельзя! — сказала Наташа.
— Но у нас пережарится тунец! — воскликнул Костя, и в его голосе прозвучал неподдельный испуг.
— Убавь огонь, — посоветовала Наташа.
— Но здесь нет зеркала, — сказала Вера, оглядывая комнату.
— Должно быть, в стенном шкафу, вот здесь, в углу. Ну конечно, как хитро запрятана ручка. — Она распахнула дверь, в обратную сторону которой было вделано большое зеркало. — Как будто ничего. Сойдет, — сказала она, мельком оглядев себя. — А я-то забыла о существовании этого зеркала и одевалась и причесывалась наверху, в лаборатории, перед оконными стеклами и шкафами. А ты, Вера, прелесть в этом платье и колье. Постои, а серьги! Какая я бестолковая, ведь есть и серьги. — Она порылась в шкатулке и извлекла из-под пуговиц, булавок, брошей серьги работы древних индийских ювелиров. Надень-ка. О! Очень и очень. Прими от меня все эти безделушки как свадебный подарок.
— Благодарю.
— Теперь, — сказала Наташа, — что-то надо сделать с твоей прической. У тебя такие чудесные волосы, что мудрить с ними нечего, надо только их чуть организовать. Не беспокойся, у меня здесь целый набор шпилек…
Костя несколько раз подходил к дверям, вздыхал, ворчал, пока его не уводили Ив и Тосио.
Через час с четвертью перед истомленными мужчинами наконец распахнулась дверь-окно. На пороге стояли преображенные Наташа и Вера. Платья из тончайшего шелка, драгоценности оттеняли их красоту. Они были босы, как индийские танцовщицы, и это придавало им еще больше прелести.
С минуту пораженные зрители хранили восторженное молчание, затем дружно зааплодировали, и Костя сказал:
— Из-за этого стоило подождать с обедом. Вы и так были прекрасны, но то, что вы сделали с собой за каких-то два часа, в состоянии выразить в стихах только один хозяин этой хижины, и то, боюсь, у него не хватит слов… Но боги всемогущие! Кажется, что-то подгорело! — И он бросился к плите.
Ив, Тосио и Антон остались недвижимы, любуясь девушками. Вера подошла к Антону, взяла его под руку, отвела к лестнице, спросила:
— Ну как? Действительно ничего?
— Еще как ничего!
— Но у меня нет туфель к платью.
Антон посмотрел на ее босую узкую ножку и, улыбаясь, ответил:
— Не нужно никаких туфель.
— Правда? А ты чувствуешь, какие духи? Только к этому платью.
— Нет, мне кажется, такой аромат присущ только тебе одной.
— О льстец!.. — Их голоса затихли, они зашли за дом.
— Ну, а кто мне подаст руку? — спросила Наташа и подошла к Тосио. — Ну, что ты молчишь? Предложи мне руку. Веди меня к столу. Пожалей Костю. Или я тебе не нравлюсь во всем этом?
Тосио удержал ее руку, готовую снять сережку.
— Постой, Наташа. Ты во всем этом необыкновенно хороша, я тебя такой не видел и в мечтах. Но знаешь, сегодня ты не должна быть так хороша, так красива…
— Понимаю: неприлично быть красивее невесты на ее помолвке? Да?
Тосио кивнул, смущенно улыбаясь.
— Милый! Ведь сегодня и наша помолвка, и я невеста, твоя невеста! Но дай же мне руку и веди к столу. Вот и Вера с Антоном. Нет, ты неправ, что я выгляжу лучше.
Тосио, сраженный счастьем, забыл, что он в набедренной повязке из полотенца, подал руку Наташе и повел ее в распахнутые настежь створки двери-окна.
Ив и Костя, стоя у плиты, смотрели им вслед. Костя прошептал:
— Странно, что рядом с такой красавицей наш полуголый Тосио, вернее, голый на девяносто процентов не выглядит ни смешным, ни нелепым. Смотри, как он подчеркивает ее женственность. Как он сам красив! И все же происходящее перед нашими глазами для меня непостижимо.
— Как непостижима женщина, — ответил Ив и продолжал: — Я давно заметил их странную любовь.
— Чем же странная? Любовь как любовь. Бери соусник, а я возьму жаровню. Шампанское в холодильнике?
— Да, Костя, в холодильнике.
— Чем же их любовь странная?.. Ты иди за мной и не запнись на пороге.
— Сам не запнись. А странная потому, что она протекала не по известным каналам. Наташа таила ее в себе, чтобы обрушить на Тосио, как лавину, вот так, как сегодня.
— Все-таки она подготовила его, — сказал Костя.
— Ах, сегодня?
— Да, утром. Я сразу понял, что здесь что-то назревает.
Навстречу им вышел Тосио.
— Приказано переодеться к столу, — прошептал он. — Несите, я быстро.
— А нам не надо, — сказал Костя: — Он ведь жених, а мы так, официанты на свадебном торжестве.
— Пока только на помолвке, — сказала Наташа. — Все равно, и вам следует надеть на себя хоть что-нибудь, так как и вам придется показаться на телеэкране как свидетелям. Ставьте ваше сгоревшее жаркое — и живо переодеваться.
Жаркое не подгорело, по выражению Кости, оно источало неповторимый букет, так же удался соус из трепангов и водорослей, огромным успехом пользовались маринады, икра морских ежей, салат из мидий, кальмаров и морской капусты, мраморное мясо сырого тунца, в хрустальной чаше благоухали ананасы, в глиняном запотевшем кувшине — сок манго.
— И много ли надо человеку! — сказал Костя, накладывая себе вторую порцию рыбы.
Поднимали стаканы за счастье, за успехи молодых, за дружбу. Костя взялся было открывать вторую бутылку шампанского, но Наташа остановила его:
— Подожди еще десять минут — ровно в пять нас примет мэр Лусинды, по телеку, конечно; он был так любезен, и наши родные тоже покажутся на экране.
Тосио попытался встать, сказав:
— Только я забыл о своих стариках.
— Не беспокойся, я с ними разговаривала еще утром и предупредила о нашей помолвке. Они ждут. У тебя милая и молодая мама и славный отец. Не делай удивленных глаз, я познакомилась с ними уже несколько месяцев назад и встречаюсь почти каждую неделю.
— И они мне ни слова!
— Я просила их помолчать некоторое время. Костя! Кажется, пора, открывай последнюю бутылку. А ты, Тосио, включи все светильники и заставь своего Джона поработать как следует.
Множество лиц заполнило большой экран телевизора, скрытого до этого в стене. Спутник связи, висевший над экватором, собрал родных и друзей виновников торжества со всех концов земли: из Японии, России, Англии, Америки, Австралии. Рядом с толстым мэром Лусинды находился торжественный Чаури Сингх. Мэр сказал, поднимая бокал:
— Поздравляю почетных граждан славного города Лусинды с важнейшим шагом в их жизни! Помолвка — это торжественная клятва верности. Я счастлив, что такой замечательный древний обычай воскрешается и в нашем городе. Обнимаю вас, пью за ваше счастье!
Зазвенели бокалы. Затем все столпились у экрана, чтобы принять поздравления. Минут десять в комнате стоял гул голосов, смех, слышались напутствия, пожелания счастья. Мать Тосио, действительно молодая еще женщина, не могла унять счастливые слезы, и они бежали по ее нежному лицу, она их не стирала, чтобы не испортить специальную косметику для позирования на телеэкране.
Затем экран медленно погас, смешав все лица и краски. Джон приглушил свет и сказал голосом Кости:
— Разрешите и мне поздравить молодых с их серьезным и рискованным шагом в жизни. Сожалею, что по ряду обстоятельств я не могу выпить с вами и обнять вас всей своей электроникой, поэтому поручаю эту приятную обязанность своему личному другу Косте. Привет! Привет! Привет! После чего объявляю танцы.
Довольный своей выдумкой. Костя расцеловал невест, пожал руки женихам, что он проделывал уже трижды.
Полилась тихая волнующая музыка. Костя взял Ива за руку, и они молча вышли на причал, подошли к стеклянной будке гидрофона. Ив сказал:
— Мы совсем забыли Хикару.
Он спустился к воде и похлопал по ней ладонью. Дельфин не подплыл, не отозвался.
— Уплыл, обиделся, — сказал Ив, поднимаясь снова на причал.
Из всех окон лился свет. Пары скользили по зеленому покрытию причала. К музыке примешивался монотонный плеск волн. В темной воде вспыхивали и гасли живые светильники.
Ив сказал:
— От чужого счастья почему-то становится грустно.
— Есть немного, — согласился Костя. — Все равно я рад за нашего Тосио. И надо же… — Он не договорил: внизу раздался вздох.
— Хикару! — радостно воскликнул Костя.
Они с Ивом спустились к воде.
— Мы подумали, что ты поплыл дальше, — сказал Ив.
— Уплыву завтра, когда покажется солнце. Я находился недалеко, я слышал, как ты звал меня, и тихо двигался, слушая музыку. Я люблю плеск необыкновенных звуков. Когда я слушаю, меня охватывает то радость, то горе. Музыка — самое большое волшебство человека. Знаю — свадьба. Мне приходилось бывать на свадьбах. На островах Фиджи я пил вино на свадьбе. Вино делает моложе и глупей, потом болит голова и не хочется ни есть, ни плавать, а только лежать на мягком песке. Я больше не буду пить вина.
— На Фиджи веселые свадьбы, — сказал Костя.
— Много огней, много шума, приятного шума. Там всем надевают венки из цветов. Мне также надевали венок, но он мешал плавать. Люди там танцуют всю ночь на берегу, дельфины — в лагуне. Там совсем другая музыка; она заставляет выпрыгивать из воды, ходить на хвосте, проделывать массу веселых вещей. Хорошие свадьбы на Фиджи.
— И у нас не хуже, — сказал Костя. — Хочешь, сейчас будет музыка, как на Фиджи?
— Нет. Эта музыка приятней, и мне уже не хочется ходить на хвосте. Мне хочется смотреть на звезды, как они медленно движутся по кругу, никогда не сбиваясь, не перегоняя друг друга. Мой друг Мокимото говорил мне, что звезды
— это такие же солнца, как наше, возле многих солнц есть планеты, а на планетах есть живые существа, и я думаю, что, может быть, там, далеко, также в море плавает такой же Хикару и тоже смотрит на небо и думает так же, как я.
— Костя, Ив! — позвала Наташа. — Где вы? Идите танцевать.
— Сейчас, идем, — покорно отозвался Ив. Костя сказал Хикару:
— И там такое же торжество, танцуют под неизвестную музыку, и кому-то весело, а кому-то немножко грустно…
Наташа раскрыла чемодан:
— Вот. Правда, выбор здесь небольшой, всего три платья. Размер у нас один. Они почти не помяты. Тебе пойдет это лиловое. И в коробочке есть рубиновое колье. Живо, а не то сейчас нагрянут мужчины. Чем они там занимаются?
— Видимо, тоже прихорашиваются. А я все забыла на Центральном посту. Не думала, что будет такой пышный прием.
Раздались шаги у дверей.
— К нам нельзя! — сказала Наташа.
— Но у нас пережарится тунец! — воскликнул Костя, и в его голосе прозвучал неподдельный испуг.
— Убавь огонь, — посоветовала Наташа.
— Но здесь нет зеркала, — сказала Вера, оглядывая комнату.
— Должно быть, в стенном шкафу, вот здесь, в углу. Ну конечно, как хитро запрятана ручка. — Она распахнула дверь, в обратную сторону которой было вделано большое зеркало. — Как будто ничего. Сойдет, — сказала она, мельком оглядев себя. — А я-то забыла о существовании этого зеркала и одевалась и причесывалась наверху, в лаборатории, перед оконными стеклами и шкафами. А ты, Вера, прелесть в этом платье и колье. Постои, а серьги! Какая я бестолковая, ведь есть и серьги. — Она порылась в шкатулке и извлекла из-под пуговиц, булавок, брошей серьги работы древних индийских ювелиров. Надень-ка. О! Очень и очень. Прими от меня все эти безделушки как свадебный подарок.
— Благодарю.
— Теперь, — сказала Наташа, — что-то надо сделать с твоей прической. У тебя такие чудесные волосы, что мудрить с ними нечего, надо только их чуть организовать. Не беспокойся, у меня здесь целый набор шпилек…
Костя несколько раз подходил к дверям, вздыхал, ворчал, пока его не уводили Ив и Тосио.
Через час с четвертью перед истомленными мужчинами наконец распахнулась дверь-окно. На пороге стояли преображенные Наташа и Вера. Платья из тончайшего шелка, драгоценности оттеняли их красоту. Они были босы, как индийские танцовщицы, и это придавало им еще больше прелести.
С минуту пораженные зрители хранили восторженное молчание, затем дружно зааплодировали, и Костя сказал:
— Из-за этого стоило подождать с обедом. Вы и так были прекрасны, но то, что вы сделали с собой за каких-то два часа, в состоянии выразить в стихах только один хозяин этой хижины, и то, боюсь, у него не хватит слов… Но боги всемогущие! Кажется, что-то подгорело! — И он бросился к плите.
Ив, Тосио и Антон остались недвижимы, любуясь девушками. Вера подошла к Антону, взяла его под руку, отвела к лестнице, спросила:
— Ну как? Действительно ничего?
— Еще как ничего!
— Но у меня нет туфель к платью.
Антон посмотрел на ее босую узкую ножку и, улыбаясь, ответил:
— Не нужно никаких туфель.
— Правда? А ты чувствуешь, какие духи? Только к этому платью.
— Нет, мне кажется, такой аромат присущ только тебе одной.
— О льстец!.. — Их голоса затихли, они зашли за дом.
— Ну, а кто мне подаст руку? — спросила Наташа и подошла к Тосио. — Ну, что ты молчишь? Предложи мне руку. Веди меня к столу. Пожалей Костю. Или я тебе не нравлюсь во всем этом?
Тосио удержал ее руку, готовую снять сережку.
— Постой, Наташа. Ты во всем этом необыкновенно хороша, я тебя такой не видел и в мечтах. Но знаешь, сегодня ты не должна быть так хороша, так красива…
— Понимаю: неприлично быть красивее невесты на ее помолвке? Да?
Тосио кивнул, смущенно улыбаясь.
— Милый! Ведь сегодня и наша помолвка, и я невеста, твоя невеста! Но дай же мне руку и веди к столу. Вот и Вера с Антоном. Нет, ты неправ, что я выгляжу лучше.
Тосио, сраженный счастьем, забыл, что он в набедренной повязке из полотенца, подал руку Наташе и повел ее в распахнутые настежь створки двери-окна.
Ив и Костя, стоя у плиты, смотрели им вслед. Костя прошептал:
— Странно, что рядом с такой красавицей наш полуголый Тосио, вернее, голый на девяносто процентов не выглядит ни смешным, ни нелепым. Смотри, как он подчеркивает ее женственность. Как он сам красив! И все же происходящее перед нашими глазами для меня непостижимо.
— Как непостижима женщина, — ответил Ив и продолжал: — Я давно заметил их странную любовь.
— Чем же странная? Любовь как любовь. Бери соусник, а я возьму жаровню. Шампанское в холодильнике?
— Да, Костя, в холодильнике.
— Чем же их любовь странная?.. Ты иди за мной и не запнись на пороге.
— Сам не запнись. А странная потому, что она протекала не по известным каналам. Наташа таила ее в себе, чтобы обрушить на Тосио, как лавину, вот так, как сегодня.
— Все-таки она подготовила его, — сказал Костя.
— Ах, сегодня?
— Да, утром. Я сразу понял, что здесь что-то назревает.
Навстречу им вышел Тосио.
— Приказано переодеться к столу, — прошептал он. — Несите, я быстро.
— А нам не надо, — сказал Костя: — Он ведь жених, а мы так, официанты на свадебном торжестве.
— Пока только на помолвке, — сказала Наташа. — Все равно, и вам следует надеть на себя хоть что-нибудь, так как и вам придется показаться на телеэкране как свидетелям. Ставьте ваше сгоревшее жаркое — и живо переодеваться.
Жаркое не подгорело, по выражению Кости, оно источало неповторимый букет, так же удался соус из трепангов и водорослей, огромным успехом пользовались маринады, икра морских ежей, салат из мидий, кальмаров и морской капусты, мраморное мясо сырого тунца, в хрустальной чаше благоухали ананасы, в глиняном запотевшем кувшине — сок манго.
— И много ли надо человеку! — сказал Костя, накладывая себе вторую порцию рыбы.
Поднимали стаканы за счастье, за успехи молодых, за дружбу. Костя взялся было открывать вторую бутылку шампанского, но Наташа остановила его:
— Подожди еще десять минут — ровно в пять нас примет мэр Лусинды, по телеку, конечно; он был так любезен, и наши родные тоже покажутся на экране.
Тосио попытался встать, сказав:
— Только я забыл о своих стариках.
— Не беспокойся, я с ними разговаривала еще утром и предупредила о нашей помолвке. Они ждут. У тебя милая и молодая мама и славный отец. Не делай удивленных глаз, я познакомилась с ними уже несколько месяцев назад и встречаюсь почти каждую неделю.
— И они мне ни слова!
— Я просила их помолчать некоторое время. Костя! Кажется, пора, открывай последнюю бутылку. А ты, Тосио, включи все светильники и заставь своего Джона поработать как следует.
Множество лиц заполнило большой экран телевизора, скрытого до этого в стене. Спутник связи, висевший над экватором, собрал родных и друзей виновников торжества со всех концов земли: из Японии, России, Англии, Америки, Австралии. Рядом с толстым мэром Лусинды находился торжественный Чаури Сингх. Мэр сказал, поднимая бокал:
— Поздравляю почетных граждан славного города Лусинды с важнейшим шагом в их жизни! Помолвка — это торжественная клятва верности. Я счастлив, что такой замечательный древний обычай воскрешается и в нашем городе. Обнимаю вас, пью за ваше счастье!
Зазвенели бокалы. Затем все столпились у экрана, чтобы принять поздравления. Минут десять в комнате стоял гул голосов, смех, слышались напутствия, пожелания счастья. Мать Тосио, действительно молодая еще женщина, не могла унять счастливые слезы, и они бежали по ее нежному лицу, она их не стирала, чтобы не испортить специальную косметику для позирования на телеэкране.
Затем экран медленно погас, смешав все лица и краски. Джон приглушил свет и сказал голосом Кости:
— Разрешите и мне поздравить молодых с их серьезным и рискованным шагом в жизни. Сожалею, что по ряду обстоятельств я не могу выпить с вами и обнять вас всей своей электроникой, поэтому поручаю эту приятную обязанность своему личному другу Косте. Привет! Привет! Привет! После чего объявляю танцы.
Довольный своей выдумкой. Костя расцеловал невест, пожал руки женихам, что он проделывал уже трижды.
Полилась тихая волнующая музыка. Костя взял Ива за руку, и они молча вышли на причал, подошли к стеклянной будке гидрофона. Ив сказал:
— Мы совсем забыли Хикару.
Он спустился к воде и похлопал по ней ладонью. Дельфин не подплыл, не отозвался.
— Уплыл, обиделся, — сказал Ив, поднимаясь снова на причал.
Из всех окон лился свет. Пары скользили по зеленому покрытию причала. К музыке примешивался монотонный плеск волн. В темной воде вспыхивали и гасли живые светильники.
Ив сказал:
— От чужого счастья почему-то становится грустно.
— Есть немного, — согласился Костя. — Все равно я рад за нашего Тосио. И надо же… — Он не договорил: внизу раздался вздох.
— Хикару! — радостно воскликнул Костя.
Они с Ивом спустились к воде.
— Мы подумали, что ты поплыл дальше, — сказал Ив.
— Уплыву завтра, когда покажется солнце. Я находился недалеко, я слышал, как ты звал меня, и тихо двигался, слушая музыку. Я люблю плеск необыкновенных звуков. Когда я слушаю, меня охватывает то радость, то горе. Музыка — самое большое волшебство человека. Знаю — свадьба. Мне приходилось бывать на свадьбах. На островах Фиджи я пил вино на свадьбе. Вино делает моложе и глупей, потом болит голова и не хочется ни есть, ни плавать, а только лежать на мягком песке. Я больше не буду пить вина.
— На Фиджи веселые свадьбы, — сказал Костя.
— Много огней, много шума, приятного шума. Там всем надевают венки из цветов. Мне также надевали венок, но он мешал плавать. Люди там танцуют всю ночь на берегу, дельфины — в лагуне. Там совсем другая музыка; она заставляет выпрыгивать из воды, ходить на хвосте, проделывать массу веселых вещей. Хорошие свадьбы на Фиджи.
— И у нас не хуже, — сказал Костя. — Хочешь, сейчас будет музыка, как на Фиджи?
— Нет. Эта музыка приятней, и мне уже не хочется ходить на хвосте. Мне хочется смотреть на звезды, как они медленно движутся по кругу, никогда не сбиваясь, не перегоняя друг друга. Мой друг Мокимото говорил мне, что звезды
— это такие же солнца, как наше, возле многих солнц есть планеты, а на планетах есть живые существа, и я думаю, что, может быть, там, далеко, также в море плавает такой же Хикару и тоже смотрит на небо и думает так же, как я.
— Костя, Ив! — позвала Наташа. — Где вы? Идите танцевать.
— Сейчас, идем, — покорно отозвался Ив. Костя сказал Хикару:
— И там такое же торжество, танцуют под неизвестную музыку, и кому-то весело, а кому-то немножко грустно…