Из машинного отделения выглянул Максим Петрович.
— Ко мне! Оба, живо! — донесся голос Луки Лукича.
Когда ребята очутились в рубке, он приказал:
— Держите против волны! — а сам шагнул на палубу.
Шкипер подоспел вовремя. Брынза уже начал рубить толстый буксирный канат. Но ему сильно мешала качка. Канат ходил по корме, то натягиваясь, как струна, то обвисая. Все же, пока подбежал Лука Лукич, Брынзе удалось перерубить несколько прядей. Шкипер схватил Брынзу поперек туловища и, побагровев от натуги, поднял его над головой. Матрос выронил топор в воду, и это спасло его. Лука Лукич еще мгновение подержал над водой обмякшее тело труса, потом дотащил его до входа в кубрик, швырнул туда и захлопнул люк.
— Держим на курсе! — отрапортовал Левка, когда Лука Лукич вернулся в рубку.
— Марш на свое место! Смотреть за баржей и за берегом, — скомандовал Лука Лукич, кладя руки на колесо штурвала.
В переговорную трубку донесся необычно мягкий голос машиниста:
— Как, Лукич, подвигаемся?
— Нет, Максим. Плохи наши дела!
— Что ж, будем бороться… И должен я тебе сказать, Лукич, что правильно ты поступаешь… по-настоящему…
— Спасибо, Максим!..
Катер заметно приблизился к берегу. Когда ветер относил от скал густую завесу из брызг и тумана, открывалась отвесная стена, увенчанная белой башней маяка. На верхней кромке стены виднелись приземистые сосны с искривленными стволами.
— Вот бы сейчас под соснами посидеть! — мечтательно сказал Левка.
— Хорошо на берегу! — в тон ему ответил Сун.
Из машинного отделения опять выглянул Максим Петрович.
— Ничего, не робей, ребятки! Выберемся! — сказал он на этот раз без обычной улыбки.
От Левки не укрылось строгое выражение лица машиниста.
«Нас ободряет», — подумал Левка и вдруг почувствовал противную слабость во всем теле: он заметил между темной полоской шеи и замасленным воротником кителя машиниста узенькую, ослепительно белую полоску воротничка чистой рубахи.
— Дядя Максим! — со слезами в голосе крикнул Левка.
Машинист понял, что Левка знает, почему он надел чистое белье.
— Всяко может быть, Лева. Такой уж морской обычай у нас. На всякий случай в чистое оделся. Да я уже три раза так-то переодевался — и ничего!
— на лице Максима Петровича мелькнула улыбка.
Левка тоже улыбнулся. В глубине души он не верил, что с ним может случиться несчастье. Надеялся Левка и на Суна, который не хуже его плавал и нырял, вот только старики внушали ему опасение.
Невеселые мысли Левки прервал голос деда:
— Левка! Как по корме?
— Кабельтовых пять осталось!
— Смотри лучше… дальномерщик!
«Не слепой, что тут смотреть-то!» — огрызнулся про себя Левка.
Потянулись томительные секунды ожидания. «Орел» боролся изо всех сил с ветром и волнами. Слышно было, как со свистом вращаются шатуны. Иногда Левке казалось, что баржа уже ударилась о скалы и идет ко дну, но она, залитая водой, каждый раз грузно поднималась из пучины.
Вдруг Сун схватил Левку за руку:
— Пошли!
— Ну! — У Левки загорелись глаза.
И правда, как только прокатывался вал, сквозь завесу из водяных брызг и тумана видно было, как все дальше и дальше отступают страшные скалы.
— Дядя Максим! Идем! Пошли! Провалиться мне, идем! Снимайте свою рубаху! — крикнул Левка в машинное отделение.
— Ну ты, смотри у меня лучше! — добродушно заворчал Лука Лукич, тоже заметивший, что катер, наконец, стал двигаться вперед. Однако Лука Лукич считал, что нельзя еще вслух выражать свою радость.
Ветер стихал. Только водяные горы выросли еще больше.
— Бушуй, бушуй! Теперь ты нам не страшен, — сказал Левка и погрозил океану кулаком.
Навстречу показался четырехугольный парус китайской джонки. Парусное судно быстро приближалось.
— Вот храбрецы, в такой ветер идут при полном парусе! — похвалил Лука Лукич, любуясь смельчаками.
На носу джонки показался высокий человек в белой рубашке. Он стал размахивать над головой руками.
— Принимай семафор, — сказал Лука Лукич Левке.
Левка принес из рубки сигнальные флажки и помахал ими над головой, а затем перед собой, что означало: «Принимаю».
— В городе власть захватили интервенты и белогвардейцы, — читал вслух Левка сигналы с джонки. — Наши уходят в тайгу. Не теряйте мужества. Скоро наладим связь.
Джонка подошла совсем близко, и Левка сбился, узнав в сигнальщике отца.
— Читай! — строго сказал ему дедушка.
Левка дал флажками отбой, и отец повторил: «Не унывайте. Скоро наша возьмет. Целуй мать».
— Передай: «Выполним. Желаем счастливого плавания», — сказал дедушка.
Белая рубаха показалась теперь уже на корме. Весь экипаж, кроме все еще запертого в кубрике Брынзы, посылал джонке прощальные приветствия.
— Выдержим и эту бурю! — сказал Лука Лукич.
Сун положил руку на плечо Левки, и так они стояли до тех пор, пока не скрылся парус с большой серой заплатой посредине.
— Ко мне! Оба, живо! — донесся голос Луки Лукича.
Когда ребята очутились в рубке, он приказал:
— Держите против волны! — а сам шагнул на палубу.
Шкипер подоспел вовремя. Брынза уже начал рубить толстый буксирный канат. Но ему сильно мешала качка. Канат ходил по корме, то натягиваясь, как струна, то обвисая. Все же, пока подбежал Лука Лукич, Брынзе удалось перерубить несколько прядей. Шкипер схватил Брынзу поперек туловища и, побагровев от натуги, поднял его над головой. Матрос выронил топор в воду, и это спасло его. Лука Лукич еще мгновение подержал над водой обмякшее тело труса, потом дотащил его до входа в кубрик, швырнул туда и захлопнул люк.
— Держим на курсе! — отрапортовал Левка, когда Лука Лукич вернулся в рубку.
— Марш на свое место! Смотреть за баржей и за берегом, — скомандовал Лука Лукич, кладя руки на колесо штурвала.
В переговорную трубку донесся необычно мягкий голос машиниста:
— Как, Лукич, подвигаемся?
— Нет, Максим. Плохи наши дела!
— Что ж, будем бороться… И должен я тебе сказать, Лукич, что правильно ты поступаешь… по-настоящему…
— Спасибо, Максим!..
Катер заметно приблизился к берегу. Когда ветер относил от скал густую завесу из брызг и тумана, открывалась отвесная стена, увенчанная белой башней маяка. На верхней кромке стены виднелись приземистые сосны с искривленными стволами.
— Вот бы сейчас под соснами посидеть! — мечтательно сказал Левка.
— Хорошо на берегу! — в тон ему ответил Сун.
Из машинного отделения опять выглянул Максим Петрович.
— Ничего, не робей, ребятки! Выберемся! — сказал он на этот раз без обычной улыбки.
От Левки не укрылось строгое выражение лица машиниста.
«Нас ободряет», — подумал Левка и вдруг почувствовал противную слабость во всем теле: он заметил между темной полоской шеи и замасленным воротником кителя машиниста узенькую, ослепительно белую полоску воротничка чистой рубахи.
— Дядя Максим! — со слезами в голосе крикнул Левка.
Машинист понял, что Левка знает, почему он надел чистое белье.
— Всяко может быть, Лева. Такой уж морской обычай у нас. На всякий случай в чистое оделся. Да я уже три раза так-то переодевался — и ничего!
— на лице Максима Петровича мелькнула улыбка.
Левка тоже улыбнулся. В глубине души он не верил, что с ним может случиться несчастье. Надеялся Левка и на Суна, который не хуже его плавал и нырял, вот только старики внушали ему опасение.
Невеселые мысли Левки прервал голос деда:
— Левка! Как по корме?
— Кабельтовых пять осталось!
— Смотри лучше… дальномерщик!
«Не слепой, что тут смотреть-то!» — огрызнулся про себя Левка.
Потянулись томительные секунды ожидания. «Орел» боролся изо всех сил с ветром и волнами. Слышно было, как со свистом вращаются шатуны. Иногда Левке казалось, что баржа уже ударилась о скалы и идет ко дну, но она, залитая водой, каждый раз грузно поднималась из пучины.
Вдруг Сун схватил Левку за руку:
— Пошли!
— Ну! — У Левки загорелись глаза.
И правда, как только прокатывался вал, сквозь завесу из водяных брызг и тумана видно было, как все дальше и дальше отступают страшные скалы.
— Дядя Максим! Идем! Пошли! Провалиться мне, идем! Снимайте свою рубаху! — крикнул Левка в машинное отделение.
— Ну ты, смотри у меня лучше! — добродушно заворчал Лука Лукич, тоже заметивший, что катер, наконец, стал двигаться вперед. Однако Лука Лукич считал, что нельзя еще вслух выражать свою радость.
Ветер стихал. Только водяные горы выросли еще больше.
— Бушуй, бушуй! Теперь ты нам не страшен, — сказал Левка и погрозил океану кулаком.
Навстречу показался четырехугольный парус китайской джонки. Парусное судно быстро приближалось.
— Вот храбрецы, в такой ветер идут при полном парусе! — похвалил Лука Лукич, любуясь смельчаками.
На носу джонки показался высокий человек в белой рубашке. Он стал размахивать над головой руками.
— Принимай семафор, — сказал Лука Лукич Левке.
Левка принес из рубки сигнальные флажки и помахал ими над головой, а затем перед собой, что означало: «Принимаю».
— В городе власть захватили интервенты и белогвардейцы, — читал вслух Левка сигналы с джонки. — Наши уходят в тайгу. Не теряйте мужества. Скоро наладим связь.
Джонка подошла совсем близко, и Левка сбился, узнав в сигнальщике отца.
— Читай! — строго сказал ему дедушка.
Левка дал флажками отбой, и отец повторил: «Не унывайте. Скоро наша возьмет. Целуй мать».
— Передай: «Выполним. Желаем счастливого плавания», — сказал дедушка.
Белая рубаха показалась теперь уже на корме. Весь экипаж, кроме все еще запертого в кубрике Брынзы, посылал джонке прощальные приветствия.
— Выдержим и эту бурю! — сказал Лука Лукич.
Сун положил руку на плечо Левки, и так они стояли до тех пор, пока не скрылся парус с большой серой заплатой посредине.
НА ПРИКОЛЕ
Солнце поднялось выше Русской горы, окутанной сияющим облаком. Белые ниточки тумана, словно приклеенные, держались еще на темном западном склоне горы и в синих распадках сопок, отраженных в неподвижной поверхности воды бухты Новик.
Левка и Сун, окончив лов, наматывали лески на удилища и с любопытством следили, как в голубоватой толще воды мелькает похожий на летучую мышь нырок, вспыхивают и гаснут серебряные искры — стайки мальков, удирающих от погони. Нырок показался возле берега и снова исчез, оставив растущие колечки волн.
— Вот так бы плавать! — Левка мотнул головой в сторону нырка.
Сун выразил свое согласие кивком головы и спросил Левку, продолжая начатый разговор:
— Как же мы запишемся, ведь кругом «они»?
— А вот так и запишемся!
Глаза Суна загорелись любопытством:
— Правда?
— Настоящая правда, — Левка подозрительно посмотрел на густую прибрежную зелень, на моторный катер, пересекавший бухту. — План у меня такой: давай сами запишемся в союз.
— Как это сами?
— Заявление напишем, как в партию пишут, и скажем дедушке и Максиму Петровичу, чтобы они нас приняли, а бумагу на дно моря спрятали!
— Вот это будет хорошо! — воскликнул Сун.
— Ну пошли. Да, а где же рыжик? — Левка свистнул. Из прибрежных кустов выскочила рыжая дворняжка и шариком подкатилась к мальчикам. — Ну-ну, не лизаться. — Левка отстранил Рыжика рукой и вытащил из воды улов. На бечевке были нанизаны жирные бычки, скумбрии с полосатыми темно-зелеными спинками и коричневые окуни. Рыбу мальчики подвесили на середине сложенных вместе удилищ и, положив концы их на плечи, отправились берегом на «Орел». Катер стоял на приколе в самом глухом месте бухты Новик.
Продолжался отлив. Отступая, море оставляло на песке студенистых медуз, трепангов, похожих на перезрелые огурцы, бледно-розовые звезды, пучки морской капусты. Левка и Сун равнодушно смотрели на эти щедрые дары моря.
Только Рыжик с видом знатока обнюхивал, а иногда пробовал на зуб что-то копошившееся в водорослях или в прозрачных лужицах среди камней. Левка и Сун спешили, выбирая самый короткий путь. Берег делал крутые петли, образуя маленькие лагуны, окруженные зеленой рамой густой зелени. Мальчики переходили их напрямик вброд или переплывали на спине, держа концы удилищ в высоко поднятых руках.
Из-за зеленого мыска показался «Орел». Он приютился между ржавыми миноносцами и затопленной землечерпалкой. Оба корабля доживали свой век среди водорослей. «Орел» мало чем отличался от своих товарищей по несчастью. Краска на его бортах облупилась, труба, покрытая рыжим налетом, была обвязана сверху куском брезента.
После встречи с джонкой, на которой ушел из города его сын, Лука Лукич Остряков не вернулся во Владивостокский порт. Он правильно рассчитал, что в суматохе, которая царила в городе, никто не станет разыскивать небольшой буксиришко. Не заходя в порт, шкипер свернул в бухту Новик. Здесь у первого причала он оставил баржу, высадил на берег Брынзу, затем увел катер в самый конец бухты и стал там на «мертвый якорь».
Мальчики уже подходили к сходням «Орла», когда на дороге, закрытой со стороны бухты кустарником, послышались тяжелый топот солдатских ног и слова команды. Вскоре на берег вышли шесть японских солдат и два офицера. Солдаты остановились, звякнув винтовками, взятыми к ноге, офицеры же направились к «Орлу».
Маленький полный японец шел впереди, волоча на боку изогнутую саблю в никелированных ножнах с колесиком на конце. За ним вышагивал высокий белогвардеец с маузером в деревянном футляре.
Левка и Сун переглянулись. В высоком белогвардейце они узнали Жирбеша. Лицо японского офицера также показалось Левке знакомым. И он мгновенно вспомнил большое окно кафе, нарядную публику за мраморными столиками и среди них Жирбеша и японца в чесучовой рубахе.
Из-за солдатских спин показалось одутловатое лицо.
— Брынза! — шепнул Сун, схватив Левку за руку.
Левка даже не взглянул в сторону предателя: он смотрел на сходни, где появились дедушка и Максим Петрович. При виде стариков у Левки сжалось сердце.
«Неужели арестуют?» — подумал он.
Японец поманил стариков рукой и сказал, с усилием выговаривая русские слова:
— Милости вас просим, — и улыбнулся, оскалив золотые зубы.
Старики подошли.
— Вы будете Остряков?
— Да, я Остряков! Чем могу служить? — твердо ответил Лука Лукич, насмешливо улыбаясь глазами.
— Очень рад! А вы Кондрашенко?
— Нет, я Кондратенко, а не Кондрашенко, — сказал машинист, вытаскивая кисет.
— Извините. Очень тоже рад. Я майор Ноги.
— Очень приятно, — ответил Максим Петрович, скручивая цигарку.
Левку и Суна, стоявших рядом, очень забавлял церемонный японец.
— Мне тоже приятно… Вот что, господа! Я даю вам две недели, чтобы катер отремонтировать. Если ремонта не будет, вам будет неприятность! — Японец сделал паузу и затем сказал с той же приятной улыбкой: — Надеюсь, вам понятно, господа?
Майор Ноги повернулся, чтобы уйти, но запнулся о ножны и чуть было не упал.
Левка и Сун прыснули.
— Молчать! — крикнул на мальчиков Жирбеш и, узнав Левку, удивленно произнес: — Ты тоже здесь? Хорошая компания для такого молодца! Сколько раз я говорил, что тебя давно следует выгнать… — начал было Жирбеш, но, вспомнив, что он не на уроке в гимназии, обернулся к старикам и снова закричал: — Чтобы катер был на ходу! А не то с вами буду разговаривать я! Понятно?
— А как же насчет частей к машине и прочее там… краски, баббита? — спросил Максим Петрович.
— В порту получите! Скажите: капитан Розанов приказал! Понятно?
— Постараемся, ваше благородие, — сказал Лука Лукич, и опять в его глазах Левка заметил насмешку.
— То-то же! Я приеду и проверю! — И Жирбеш побежал догонять майора Ноги.
— Дело серьезное, Максим Петрович, — сказал Лука Лукич, когда шаги солдат затихли.
— Куда уж серьезней! — ответил машинист.
— Надо будет закругляться. Благо теперь ремонт можно открыто вести, да и кто шпионит, нам теперь известно…
— Дедушка, — перебил Левка, — чем для беляков мы будем стараться, лучше затопить «Орел»!
Лука Лукич встретился взглядом с машинистом и положил руку на голову внука:
— Не бойся! Твой дед никогда не пойдет против совести. — И, заметив подвешенную на удилищах рыбу, добавил: — Хороший улов! Ушицы сообразите-ка с черемшой, а скумбрийку зажарьте в собственном соку, по-флотски. Ну, живо!
Пока Левка и Сун готовили обед, старики сидели в кубрике и о чем-то тихо совещались.
После обеда Левка протянул дедушке листок бумаги, вырванный из тетрадки.
— Читай, — сказал Левка и отвернулся, стараясь не выдать своего волнения.
Лука Лукич прочитал вслух:
— «Для того чтобы бороться за все хорошее, примите нас, Льва Острякова и Суна Чун-хуа, в молодежный союз. Мы даем вам слово и клянемся, что выполним все, что потребуется для революции, а когда вырастем, будем большевиками. Лев Остряков, Сун Чун-хуа». — Лука Лукич крякнул, задумался и, наконец, сказал: — Не уполномочены мы на такие дела! Вот вернутся наши, тогда и вступите. Как ты, Максим, думаешь?
— Да, дело-то, брат, занозистое получается. Пожалуй, что помочь мы ребятам не сможем… Да и возраст у них еще…
— Как не можете? Ведь вы же большевики! — перебил старика Левка.
Старики переглянулись.
— Разве молодежную ячейку при «Орле» организовать? Да только видишь, что Максим говорит: малы вы больно… — улыбнулся Лука Лукич.
— Малы! — обиделся Левка.
— А раз взрослый, то по пустякам губы не дуй. Должен отстаивать свои права.
— И буду отстаивать!
— Тогда ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы организовать на «Орле» молодежную ячейку, прошу поднять руки.
К потолку кубрика поднялись две большие руки с узловатыми, заскорузлыми пальцами и две маленькие, покрытые царапинами, в серебряных блестках рыбьей чешуи.
— Единогласно! — торжественно произнес Лука Лукич и стал бережно свертывать заявление.
Левка и Сун, окончив лов, наматывали лески на удилища и с любопытством следили, как в голубоватой толще воды мелькает похожий на летучую мышь нырок, вспыхивают и гаснут серебряные искры — стайки мальков, удирающих от погони. Нырок показался возле берега и снова исчез, оставив растущие колечки волн.
— Вот так бы плавать! — Левка мотнул головой в сторону нырка.
Сун выразил свое согласие кивком головы и спросил Левку, продолжая начатый разговор:
— Как же мы запишемся, ведь кругом «они»?
— А вот так и запишемся!
Глаза Суна загорелись любопытством:
— Правда?
— Настоящая правда, — Левка подозрительно посмотрел на густую прибрежную зелень, на моторный катер, пересекавший бухту. — План у меня такой: давай сами запишемся в союз.
— Как это сами?
— Заявление напишем, как в партию пишут, и скажем дедушке и Максиму Петровичу, чтобы они нас приняли, а бумагу на дно моря спрятали!
— Вот это будет хорошо! — воскликнул Сун.
— Ну пошли. Да, а где же рыжик? — Левка свистнул. Из прибрежных кустов выскочила рыжая дворняжка и шариком подкатилась к мальчикам. — Ну-ну, не лизаться. — Левка отстранил Рыжика рукой и вытащил из воды улов. На бечевке были нанизаны жирные бычки, скумбрии с полосатыми темно-зелеными спинками и коричневые окуни. Рыбу мальчики подвесили на середине сложенных вместе удилищ и, положив концы их на плечи, отправились берегом на «Орел». Катер стоял на приколе в самом глухом месте бухты Новик.
Продолжался отлив. Отступая, море оставляло на песке студенистых медуз, трепангов, похожих на перезрелые огурцы, бледно-розовые звезды, пучки морской капусты. Левка и Сун равнодушно смотрели на эти щедрые дары моря.
Только Рыжик с видом знатока обнюхивал, а иногда пробовал на зуб что-то копошившееся в водорослях или в прозрачных лужицах среди камней. Левка и Сун спешили, выбирая самый короткий путь. Берег делал крутые петли, образуя маленькие лагуны, окруженные зеленой рамой густой зелени. Мальчики переходили их напрямик вброд или переплывали на спине, держа концы удилищ в высоко поднятых руках.
Из-за зеленого мыска показался «Орел». Он приютился между ржавыми миноносцами и затопленной землечерпалкой. Оба корабля доживали свой век среди водорослей. «Орел» мало чем отличался от своих товарищей по несчастью. Краска на его бортах облупилась, труба, покрытая рыжим налетом, была обвязана сверху куском брезента.
После встречи с джонкой, на которой ушел из города его сын, Лука Лукич Остряков не вернулся во Владивостокский порт. Он правильно рассчитал, что в суматохе, которая царила в городе, никто не станет разыскивать небольшой буксиришко. Не заходя в порт, шкипер свернул в бухту Новик. Здесь у первого причала он оставил баржу, высадил на берег Брынзу, затем увел катер в самый конец бухты и стал там на «мертвый якорь».
Мальчики уже подходили к сходням «Орла», когда на дороге, закрытой со стороны бухты кустарником, послышались тяжелый топот солдатских ног и слова команды. Вскоре на берег вышли шесть японских солдат и два офицера. Солдаты остановились, звякнув винтовками, взятыми к ноге, офицеры же направились к «Орлу».
Маленький полный японец шел впереди, волоча на боку изогнутую саблю в никелированных ножнах с колесиком на конце. За ним вышагивал высокий белогвардеец с маузером в деревянном футляре.
Левка и Сун переглянулись. В высоком белогвардейце они узнали Жирбеша. Лицо японского офицера также показалось Левке знакомым. И он мгновенно вспомнил большое окно кафе, нарядную публику за мраморными столиками и среди них Жирбеша и японца в чесучовой рубахе.
Из-за солдатских спин показалось одутловатое лицо.
— Брынза! — шепнул Сун, схватив Левку за руку.
Левка даже не взглянул в сторону предателя: он смотрел на сходни, где появились дедушка и Максим Петрович. При виде стариков у Левки сжалось сердце.
«Неужели арестуют?» — подумал он.
Японец поманил стариков рукой и сказал, с усилием выговаривая русские слова:
— Милости вас просим, — и улыбнулся, оскалив золотые зубы.
Старики подошли.
— Вы будете Остряков?
— Да, я Остряков! Чем могу служить? — твердо ответил Лука Лукич, насмешливо улыбаясь глазами.
— Очень рад! А вы Кондрашенко?
— Нет, я Кондратенко, а не Кондрашенко, — сказал машинист, вытаскивая кисет.
— Извините. Очень тоже рад. Я майор Ноги.
— Очень приятно, — ответил Максим Петрович, скручивая цигарку.
Левку и Суна, стоявших рядом, очень забавлял церемонный японец.
— Мне тоже приятно… Вот что, господа! Я даю вам две недели, чтобы катер отремонтировать. Если ремонта не будет, вам будет неприятность! — Японец сделал паузу и затем сказал с той же приятной улыбкой: — Надеюсь, вам понятно, господа?
Майор Ноги повернулся, чтобы уйти, но запнулся о ножны и чуть было не упал.
Левка и Сун прыснули.
— Молчать! — крикнул на мальчиков Жирбеш и, узнав Левку, удивленно произнес: — Ты тоже здесь? Хорошая компания для такого молодца! Сколько раз я говорил, что тебя давно следует выгнать… — начал было Жирбеш, но, вспомнив, что он не на уроке в гимназии, обернулся к старикам и снова закричал: — Чтобы катер был на ходу! А не то с вами буду разговаривать я! Понятно?
— А как же насчет частей к машине и прочее там… краски, баббита? — спросил Максим Петрович.
— В порту получите! Скажите: капитан Розанов приказал! Понятно?
— Постараемся, ваше благородие, — сказал Лука Лукич, и опять в его глазах Левка заметил насмешку.
— То-то же! Я приеду и проверю! — И Жирбеш побежал догонять майора Ноги.
— Дело серьезное, Максим Петрович, — сказал Лука Лукич, когда шаги солдат затихли.
— Куда уж серьезней! — ответил машинист.
— Надо будет закругляться. Благо теперь ремонт можно открыто вести, да и кто шпионит, нам теперь известно…
— Дедушка, — перебил Левка, — чем для беляков мы будем стараться, лучше затопить «Орел»!
Лука Лукич встретился взглядом с машинистом и положил руку на голову внука:
— Не бойся! Твой дед никогда не пойдет против совести. — И, заметив подвешенную на удилищах рыбу, добавил: — Хороший улов! Ушицы сообразите-ка с черемшой, а скумбрийку зажарьте в собственном соку, по-флотски. Ну, живо!
Пока Левка и Сун готовили обед, старики сидели в кубрике и о чем-то тихо совещались.
После обеда Левка протянул дедушке листок бумаги, вырванный из тетрадки.
— Читай, — сказал Левка и отвернулся, стараясь не выдать своего волнения.
Лука Лукич прочитал вслух:
— «Для того чтобы бороться за все хорошее, примите нас, Льва Острякова и Суна Чун-хуа, в молодежный союз. Мы даем вам слово и клянемся, что выполним все, что потребуется для революции, а когда вырастем, будем большевиками. Лев Остряков, Сун Чун-хуа». — Лука Лукич крякнул, задумался и, наконец, сказал: — Не уполномочены мы на такие дела! Вот вернутся наши, тогда и вступите. Как ты, Максим, думаешь?
— Да, дело-то, брат, занозистое получается. Пожалуй, что помочь мы ребятам не сможем… Да и возраст у них еще…
— Как не можете? Ведь вы же большевики! — перебил старика Левка.
Старики переглянулись.
— Разве молодежную ячейку при «Орле» организовать? Да только видишь, что Максим говорит: малы вы больно… — улыбнулся Лука Лукич.
— Малы! — обиделся Левка.
— А раз взрослый, то по пустякам губы не дуй. Должен отстаивать свои права.
— И буду отстаивать!
— Тогда ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы организовать на «Орле» молодежную ячейку, прошу поднять руки.
К потолку кубрика поднялись две большие руки с узловатыми, заскорузлыми пальцами и две маленькие, покрытые царапинами, в серебряных блестках рыбьей чешуи.
— Единогласно! — торжественно произнес Лука Лукич и стал бережно свертывать заявление.
«ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК»
Вот уже несколько недель, как Коля Воробьев работал в порту. Работа для него была не в диковинку. В летние каникулы он никогда не упускал случая заработать несколько рублей и отдать их Наташе в хозяйство. Коля любил эти веселые дни, когда он, как большой, накладывал на веревочные сетки лебедок цибики чая, ловко зашивал мешки, доверху насыпанные солью, грузил уголь в трюмы океанских кораблей. Проходили три-четыре дня, артель мальчишек получала расчет и устраивала «пир» у мороженщика возле портовых ворот. Каждый съедал по чайному стакану сливочного мороженого, запивая его шипучим лимонадом. А какое гордое чувство радости охватывало Колю, когда он возвращался домой, позвякивая в кармане серебром и строя планы на завтрашний день!
Что может быть лучше завтрашнего дня, который весь, целиком, до самой последней секунды принадлежит тебе!
Однажды, бродя по порту, Коля зашел в «сарай» — так называли клуб скаутов. Клуб помещался в торговом порту в одном из больших складов, покрытых волнистым оцинкованным железом. Здесь почти каждый день показывали картины или про американских пастухов-ковбоев, или про бандитов и сыщиков.
Коле очень нравилось, что ковбои, бандиты, сыщики беспрерывно стреляли друг в друга, скакали на лошадях, прыгали через пропасти или с одной крыши небоскреба на другую. В клубе после кино играли в настольный теннис — пинг-понг, в кегли, боксировали. На кегли и пинг-понг Коля смотрел с явным презрением, как на девчачью забаву, но бокс его явно заинтересовал. Почти все скауты занимались боксом. Для спорта в клубе была отведена добрая половина склада. Тут находился настоящий ринг — площадка для драки, огороженная канатами, где почти каждую неделю устраивались состязания. Здесь же ежедневно происходили «дуэли», которыми решались все споры между скаутами.
— На ринг! — раздавался чей-нибудь голос.
— На ринг! — принимал вызов другой.
И вот два скаута натягивали перчатки, ныряли под веревки, за ними лез судья, вокруг собирались зрители, и начиналась «дуэль». Скауты тузили друг друга до тех пор, пока кому-нибудь из них не присуждалась победа.
Когда Коля впервые вошел в скаутский клуб, его заинтересовали какие-то странные хлопки, глухие удары, звон пружин и шарканье ног, доносившееся из дальнего угла склада. Коля пошел узнать, что там происходит, и остановился, пораженный необыкновенным зрелищем. Около двух десятков скаутов в одних трусах, в огромных черных рукавицах с величайшим старанием тузили какие-то кожаные мешки, подвешенные к стропилам, били по мячам, то совершенно круглым, то похожим на грушу. Человек пять скаутов прыгали через веревочку. Еще больше его удивили два других скаута. Один из них с величайшим старанием пытался нанести удар рукой, тоже в рукавице, по маленькому шарику, который болтался перед ним на веревочке, а второй скакал перед треснутым зеркалом и махал кулаками.
Коля остановил проходившего мимо скаута и спросил:
— Что это они, может, того? — И Коля покрутил пальцем у виска.
— Как того, что того? — скороговоркой ответил скаут, щуря близорукие глаза.
— В голове у них не в порядке, что ли? Может, они больные?
— Здесь все здоровые. Про кого ты спрашиваешь? — снова не понял скаут.
— Да разве здоровый человек будет таким делом заниматься? Если драться охота, то взяли бы да и подрались!
— Они тренируются, учатся драться.
Коля пожал плечами.
— Учатся драться? Да разве драке надо учиться? Что это, арифметика, что ли?
— Бокс, брат, почище арифметики, — покровительственно произнес скаут. — Если не умеешь боксировать, то тебя так разукрасят, что родные не узнают,
— скаут окинул Колю с головы до ног уничтожающим взглядом и пошел дальше.
— Меня? Много вы меня разукрашивали! Забыли, как мы вас разукрасили? — сказал ему Коля вслед, но скаут даже не оглянулся: Коля был для него таким невежественным человеком, на которого не стоило обращать внимания.
И вот однажды Коле пришлось-таки надеть боксерские перчатки. Случилось это в воскресенье. Коля пришел в клуб очень рано. В пустом складе звонко раздавались удары ракеток о целлулоидный мячик игроков в пинг-понг да шлепки какого-то заядлого боксера, который тренировался, ударяя по кожаному мячу. Коля покрутился на турнике и подошел к рингу, где долговязый скаут «дрался с тенью». Коля остановился, наблюдая, как скаут наносил удары в воздух, по-птичьи прыгал на одном месте, хрипел, изображая страшную ярость.
— Сильней, сильней его! — подзадорил Коля.
Боксер остановился. Смерив Колю презрительным взглядом, он сказал с явным вызовом:
— Эх ты, кляча!
— Сам кляча!
— Что?
Коля повторил громче:
— Кляча, говорю! Слышал теперь?
— На ринг! — зловеще произнес боксер.
— Думаешь, испугаюсь?
— Перчатки висят на столбе. Я жду!
Коля решительно направился к столбу. Подбежали с ракетками в руках игроки в пинг-понг. Они со смехом надели на Колю перчатки, перемигиваясь друг с другом.
Один из игроков в пинг-понг, юркий скаут с насмешливыми глазами, вызвался быть судьей. Начался бой. На первой же минуте боя Коля понял, что его противник очень слабый боец. Два раза Коля бросил его на веревки ринга, а когда разбил ему нос, то сказал, опуская руки:
— С тобой неинтересно! Дерешься, как курица! — И стал зубами снимать перчатку.
Долговязый молчал, тяжело дыша.
— Постой, не снимай перчатки, — остановил Колю судья. — У меня есть для тебя настоящий партнер. Эй, Гольденштедт, хочешь доставить удовольствие знаменитому боксеру?
Скаут, молотивший кожаный мяч, прекратил свое занятие.
— А что же Попка не займется по-настоящему своим партнером? — спросил он.
— Попка сегодня не в форме.
— Да, я сегодня не в форме! — подтвердил долговязый.
К рингу подошел лопоухий в боксерских перчатках.
— Что смотришь? — сказал он Коле с вызовом. — Не узнал?
— Узнал! Это тебе да еще одному очкастому Левка здорово тогда насовал!
Лопоухий покраснел.
— Ну, эту легенду тебе, наверное, бабушка рассказывала, — сказал он, пролезая под веревку ринга.
— Сам видел, — соврал Коля.
— Ну, сейчас другое увидишь! Клянусь, что я в пять минут превращу тебя в мочало!
— Это мы увидим, — и Коля приготовился к бою.
Гольденштедт оказался очень опасным противником. Он необыкновенно ловко уклонялся от Колиных ударов или подставлял под них перчатку, а сам бил Колю по лицу так сильно, что у того красный туман застилал глаза.
Все же лопоухому ни разу не удалось сбить Колю с ног. И после драки он сказал:
— Благодари бога, что я был сегодня не в форме, а то бы тебя вынесли с ринга.
— Что-то вы все сегодня не в форме, — ответил Коля, размазывая по лицу кровь. — Хоть дерешься ты здорово, но я тебя все равно когда-нибудь так разукрашу, что родные не узнают.
Вместо ответа лопоухий сплюнул через веревки ринга. С этого дня Коля перестал ходить в клуб скаутов. Теперь все свободное время он занимался тренировкой. Вернувшись с работы и наскоро пообедав, Коля спешил в дровяной сарай, и допоздна из сарая неслись глухие удары, а из дверей и единственного окошка летела золотистая пыль: это Коля молотил кулаками мешок с опилками, подвешенный к стропилам.
Коля постарался оборудовать свой «гимнастический зал» такими же снарядами, какие он видел в клубе скаутов. Кроме мешка с опилками, он укрепил на ветхой стене старый тюфяк и на нем закаливал свои кулаки «на силу удара». В углу возле окошка он подвесил на веревочке мячик. Трудное это оказалось дело — попадать кулаком по крохотному подвижному мячу!
Коля тренировался не только в дровяном сарае. Теперь он редко ходил шагом, а больше бегал рысцой. В карманах у него лежали две резиновые клизмы, которые за неимением мячей он все время мял и тискал, тренируя кисти рук.
Однажды, заглянув в сарай, Наташа увидела, как брат наливал на ладонь какую-то прозрачную жидкость и, чихая и отплевываясь, полоскал ею нос.
— Ты что это делаешь? — спросила она.
— Укрепляю нос… это морская вода… Мне один матрос с «Симферополя» посоветовал… Первое средство, чтобы кровь не шла. А то у меня чуть заденет кто по носу, и уже кровь бежит…
И еще более удивил Коля сестру, когда однажды снял с гвоздя обрывок веревки и, краснея, попросил ее:
— Натка, поучи меня прыгать через веревку! У меня что-то не получается!
Сестра уставилась на него удивленными глазами. Коля стал объяснять:
— Эти попрыгушки мне нужны для укрепления мускулатуры на ногах. Чтобы не сшибли на ринге.
Наташа засмеялась.
— Ну, чего ты зубы скалишь? Если хочешь знать, то все знаменитые боксеры прыгают через веревку.
— Кто это тебе сказал? — не поверила Наташа.
— Кто? Да тот самый матрос с «Симферополя», который велел мне для укрепления нос полоскать морской водой. Ух, и молодчага парень! Вот у кого удар! Как по дверям кубрика тарарахнет кулачищем, так аж весь корабль гудит! — Коля стал хвастаться перед сестрой своим знакомством с матросом-боксером и, желая окончательно поразить ее, в заключение заявил, что новый друг взялся «ввести его в настоящую форму» и ежедневно будет его тренировать и что тренировки начнутся с завтрашнего дня и поэтому он будет приходить с работы позже.
Наташа предупредила:
— Смотри, отец даст тебе тренировку. Он уже спрашивал, зачем ты матрац опилками насыпал.
Коля сплюнул сквозь зубы и ответил:
— Знаю, что делаю, не маленький. Пусть только тронет. — Однако после этой фразы он с опаской посмотрел по сторонам.
Наташа раскрыла брату все нехитрые секреты прыжков через веревочку, и Коля теперь часами прыгал за домом, на площадке среди зарослей чертополоха, где совсем недавно стояла пушка образца 1812 года.
Работа и тренировки вконец измотали Колю. К счастью, в порту забастовали грузчики, и у него оказалась пропасть свободного времени. При встрече с товарищем Коля теперь обычно говорил:
— Слушай, будь другом, давай подеремся! — и протягивал пару перчаток, сшитых из рукавов старого ватного пиджака.
Все лицо Коли покрылось ссадинами и синяками. Он старался не показываться на глаза отцу. Тайком пробирался он в дровяной сарай, куда Наташа приносила ему еду. Очень скоро с Колей никто уже не хотел драться. Руки его стали железными, тело приобрело необыкновенную подвижность.
Коля научился всю свою силу, всю волю вкладывать в удар кулака, с презрительной улыбкой переносить боль.
Узнав, что в «сарае» проводятся большие соревнования по боксу, Коля отправился в клуб скаутов. Там его встретили насмешками.
Первым к Воробьеву подошел Корецкий.
— Привет, чемпион! Ну, как здоровье? — начал он, подмигивая своим приятелям. — А мне говорили, что тебя увезли в больницу.
— Спасибо, здоровье хорошее.
— Вот и прекрасно! Значит, сегодня снова покажешь нам свое искусство?
— Затем и пришел.
— Ого! Хочешь со мной? Эй, Попов, — крикнул Корецкий, — запиши меня в пару с парнем из Голубиной пади!
— Нет, с тобой я сейчас не буду драться.
— Слабо! Попов, не записывай: парень празднует труса!
— С тобой я буду драться после.
— Когда же?
— Когда насую лопоухому!
— Кому? Это ты имеешь в виду Миху Гольденштедта?
— Ну да, вон того, что с американцем стоит. — Коля показал на высокого американского офицера, который стоял возле Гольденштедта и что-то ему говорил, поблескивая золотыми зубами.
— Ну, брат, — Корецкий сокрушенно вздохнул, — тогда нам с тобой не придется, видно, никогда встретиться на ринге.
Вокруг засмеялись.
— Ведь тогда он пожалел тебя, ну, а теперь вряд ли пожалеет! — продолжал насмехаться Корецкий.
Весть о том, что парень с Голубиной пади вызывает на поединок «первую перчатку» клуба скаутов, мигом облетела огромное помещение. От Коли не отходили. К нему подошел даже высокий американец. Похлопав Колю по плечу, он произнес:
— О, какой молодчик! Знаешь бокс?
— Знаю немного, — скромно ответил Коля.
Американец взял Колю за руку, вытянул ее. Смерил взглядом длину, ощупал и одобрительно произнес:
— О, карош!
Затем ощупал плечи, спину и снова сказал:
— Карош, карош вюнош! — И вдруг быстро наклонился и ударил ребром ладони под Колиной коленкой.
Нога у Коли подогнулась, но он, видимо против ожидания американца, устоял на ногах.
Что может быть лучше завтрашнего дня, который весь, целиком, до самой последней секунды принадлежит тебе!
Однажды, бродя по порту, Коля зашел в «сарай» — так называли клуб скаутов. Клуб помещался в торговом порту в одном из больших складов, покрытых волнистым оцинкованным железом. Здесь почти каждый день показывали картины или про американских пастухов-ковбоев, или про бандитов и сыщиков.
Коле очень нравилось, что ковбои, бандиты, сыщики беспрерывно стреляли друг в друга, скакали на лошадях, прыгали через пропасти или с одной крыши небоскреба на другую. В клубе после кино играли в настольный теннис — пинг-понг, в кегли, боксировали. На кегли и пинг-понг Коля смотрел с явным презрением, как на девчачью забаву, но бокс его явно заинтересовал. Почти все скауты занимались боксом. Для спорта в клубе была отведена добрая половина склада. Тут находился настоящий ринг — площадка для драки, огороженная канатами, где почти каждую неделю устраивались состязания. Здесь же ежедневно происходили «дуэли», которыми решались все споры между скаутами.
— На ринг! — раздавался чей-нибудь голос.
— На ринг! — принимал вызов другой.
И вот два скаута натягивали перчатки, ныряли под веревки, за ними лез судья, вокруг собирались зрители, и начиналась «дуэль». Скауты тузили друг друга до тех пор, пока кому-нибудь из них не присуждалась победа.
Когда Коля впервые вошел в скаутский клуб, его заинтересовали какие-то странные хлопки, глухие удары, звон пружин и шарканье ног, доносившееся из дальнего угла склада. Коля пошел узнать, что там происходит, и остановился, пораженный необыкновенным зрелищем. Около двух десятков скаутов в одних трусах, в огромных черных рукавицах с величайшим старанием тузили какие-то кожаные мешки, подвешенные к стропилам, били по мячам, то совершенно круглым, то похожим на грушу. Человек пять скаутов прыгали через веревочку. Еще больше его удивили два других скаута. Один из них с величайшим старанием пытался нанести удар рукой, тоже в рукавице, по маленькому шарику, который болтался перед ним на веревочке, а второй скакал перед треснутым зеркалом и махал кулаками.
Коля остановил проходившего мимо скаута и спросил:
— Что это они, может, того? — И Коля покрутил пальцем у виска.
— Как того, что того? — скороговоркой ответил скаут, щуря близорукие глаза.
— В голове у них не в порядке, что ли? Может, они больные?
— Здесь все здоровые. Про кого ты спрашиваешь? — снова не понял скаут.
— Да разве здоровый человек будет таким делом заниматься? Если драться охота, то взяли бы да и подрались!
— Они тренируются, учатся драться.
Коля пожал плечами.
— Учатся драться? Да разве драке надо учиться? Что это, арифметика, что ли?
— Бокс, брат, почище арифметики, — покровительственно произнес скаут. — Если не умеешь боксировать, то тебя так разукрасят, что родные не узнают,
— скаут окинул Колю с головы до ног уничтожающим взглядом и пошел дальше.
— Меня? Много вы меня разукрашивали! Забыли, как мы вас разукрасили? — сказал ему Коля вслед, но скаут даже не оглянулся: Коля был для него таким невежественным человеком, на которого не стоило обращать внимания.
И вот однажды Коле пришлось-таки надеть боксерские перчатки. Случилось это в воскресенье. Коля пришел в клуб очень рано. В пустом складе звонко раздавались удары ракеток о целлулоидный мячик игроков в пинг-понг да шлепки какого-то заядлого боксера, который тренировался, ударяя по кожаному мячу. Коля покрутился на турнике и подошел к рингу, где долговязый скаут «дрался с тенью». Коля остановился, наблюдая, как скаут наносил удары в воздух, по-птичьи прыгал на одном месте, хрипел, изображая страшную ярость.
— Сильней, сильней его! — подзадорил Коля.
Боксер остановился. Смерив Колю презрительным взглядом, он сказал с явным вызовом:
— Эх ты, кляча!
— Сам кляча!
— Что?
Коля повторил громче:
— Кляча, говорю! Слышал теперь?
— На ринг! — зловеще произнес боксер.
— Думаешь, испугаюсь?
— Перчатки висят на столбе. Я жду!
Коля решительно направился к столбу. Подбежали с ракетками в руках игроки в пинг-понг. Они со смехом надели на Колю перчатки, перемигиваясь друг с другом.
Один из игроков в пинг-понг, юркий скаут с насмешливыми глазами, вызвался быть судьей. Начался бой. На первой же минуте боя Коля понял, что его противник очень слабый боец. Два раза Коля бросил его на веревки ринга, а когда разбил ему нос, то сказал, опуская руки:
— С тобой неинтересно! Дерешься, как курица! — И стал зубами снимать перчатку.
Долговязый молчал, тяжело дыша.
— Постой, не снимай перчатки, — остановил Колю судья. — У меня есть для тебя настоящий партнер. Эй, Гольденштедт, хочешь доставить удовольствие знаменитому боксеру?
Скаут, молотивший кожаный мяч, прекратил свое занятие.
— А что же Попка не займется по-настоящему своим партнером? — спросил он.
— Попка сегодня не в форме.
— Да, я сегодня не в форме! — подтвердил долговязый.
К рингу подошел лопоухий в боксерских перчатках.
— Что смотришь? — сказал он Коле с вызовом. — Не узнал?
— Узнал! Это тебе да еще одному очкастому Левка здорово тогда насовал!
Лопоухий покраснел.
— Ну, эту легенду тебе, наверное, бабушка рассказывала, — сказал он, пролезая под веревку ринга.
— Сам видел, — соврал Коля.
— Ну, сейчас другое увидишь! Клянусь, что я в пять минут превращу тебя в мочало!
— Это мы увидим, — и Коля приготовился к бою.
Гольденштедт оказался очень опасным противником. Он необыкновенно ловко уклонялся от Колиных ударов или подставлял под них перчатку, а сам бил Колю по лицу так сильно, что у того красный туман застилал глаза.
Все же лопоухому ни разу не удалось сбить Колю с ног. И после драки он сказал:
— Благодари бога, что я был сегодня не в форме, а то бы тебя вынесли с ринга.
— Что-то вы все сегодня не в форме, — ответил Коля, размазывая по лицу кровь. — Хоть дерешься ты здорово, но я тебя все равно когда-нибудь так разукрашу, что родные не узнают.
Вместо ответа лопоухий сплюнул через веревки ринга. С этого дня Коля перестал ходить в клуб скаутов. Теперь все свободное время он занимался тренировкой. Вернувшись с работы и наскоро пообедав, Коля спешил в дровяной сарай, и допоздна из сарая неслись глухие удары, а из дверей и единственного окошка летела золотистая пыль: это Коля молотил кулаками мешок с опилками, подвешенный к стропилам.
Коля постарался оборудовать свой «гимнастический зал» такими же снарядами, какие он видел в клубе скаутов. Кроме мешка с опилками, он укрепил на ветхой стене старый тюфяк и на нем закаливал свои кулаки «на силу удара». В углу возле окошка он подвесил на веревочке мячик. Трудное это оказалось дело — попадать кулаком по крохотному подвижному мячу!
Коля тренировался не только в дровяном сарае. Теперь он редко ходил шагом, а больше бегал рысцой. В карманах у него лежали две резиновые клизмы, которые за неимением мячей он все время мял и тискал, тренируя кисти рук.
Однажды, заглянув в сарай, Наташа увидела, как брат наливал на ладонь какую-то прозрачную жидкость и, чихая и отплевываясь, полоскал ею нос.
— Ты что это делаешь? — спросила она.
— Укрепляю нос… это морская вода… Мне один матрос с «Симферополя» посоветовал… Первое средство, чтобы кровь не шла. А то у меня чуть заденет кто по носу, и уже кровь бежит…
И еще более удивил Коля сестру, когда однажды снял с гвоздя обрывок веревки и, краснея, попросил ее:
— Натка, поучи меня прыгать через веревку! У меня что-то не получается!
Сестра уставилась на него удивленными глазами. Коля стал объяснять:
— Эти попрыгушки мне нужны для укрепления мускулатуры на ногах. Чтобы не сшибли на ринге.
Наташа засмеялась.
— Ну, чего ты зубы скалишь? Если хочешь знать, то все знаменитые боксеры прыгают через веревку.
— Кто это тебе сказал? — не поверила Наташа.
— Кто? Да тот самый матрос с «Симферополя», который велел мне для укрепления нос полоскать морской водой. Ух, и молодчага парень! Вот у кого удар! Как по дверям кубрика тарарахнет кулачищем, так аж весь корабль гудит! — Коля стал хвастаться перед сестрой своим знакомством с матросом-боксером и, желая окончательно поразить ее, в заключение заявил, что новый друг взялся «ввести его в настоящую форму» и ежедневно будет его тренировать и что тренировки начнутся с завтрашнего дня и поэтому он будет приходить с работы позже.
Наташа предупредила:
— Смотри, отец даст тебе тренировку. Он уже спрашивал, зачем ты матрац опилками насыпал.
Коля сплюнул сквозь зубы и ответил:
— Знаю, что делаю, не маленький. Пусть только тронет. — Однако после этой фразы он с опаской посмотрел по сторонам.
Наташа раскрыла брату все нехитрые секреты прыжков через веревочку, и Коля теперь часами прыгал за домом, на площадке среди зарослей чертополоха, где совсем недавно стояла пушка образца 1812 года.
Работа и тренировки вконец измотали Колю. К счастью, в порту забастовали грузчики, и у него оказалась пропасть свободного времени. При встрече с товарищем Коля теперь обычно говорил:
— Слушай, будь другом, давай подеремся! — и протягивал пару перчаток, сшитых из рукавов старого ватного пиджака.
Все лицо Коли покрылось ссадинами и синяками. Он старался не показываться на глаза отцу. Тайком пробирался он в дровяной сарай, куда Наташа приносила ему еду. Очень скоро с Колей никто уже не хотел драться. Руки его стали железными, тело приобрело необыкновенную подвижность.
Коля научился всю свою силу, всю волю вкладывать в удар кулака, с презрительной улыбкой переносить боль.
Узнав, что в «сарае» проводятся большие соревнования по боксу, Коля отправился в клуб скаутов. Там его встретили насмешками.
Первым к Воробьеву подошел Корецкий.
— Привет, чемпион! Ну, как здоровье? — начал он, подмигивая своим приятелям. — А мне говорили, что тебя увезли в больницу.
— Спасибо, здоровье хорошее.
— Вот и прекрасно! Значит, сегодня снова покажешь нам свое искусство?
— Затем и пришел.
— Ого! Хочешь со мной? Эй, Попов, — крикнул Корецкий, — запиши меня в пару с парнем из Голубиной пади!
— Нет, с тобой я сейчас не буду драться.
— Слабо! Попов, не записывай: парень празднует труса!
— С тобой я буду драться после.
— Когда же?
— Когда насую лопоухому!
— Кому? Это ты имеешь в виду Миху Гольденштедта?
— Ну да, вон того, что с американцем стоит. — Коля показал на высокого американского офицера, который стоял возле Гольденштедта и что-то ему говорил, поблескивая золотыми зубами.
— Ну, брат, — Корецкий сокрушенно вздохнул, — тогда нам с тобой не придется, видно, никогда встретиться на ринге.
Вокруг засмеялись.
— Ведь тогда он пожалел тебя, ну, а теперь вряд ли пожалеет! — продолжал насмехаться Корецкий.
Весть о том, что парень с Голубиной пади вызывает на поединок «первую перчатку» клуба скаутов, мигом облетела огромное помещение. От Коли не отходили. К нему подошел даже высокий американец. Похлопав Колю по плечу, он произнес:
— О, какой молодчик! Знаешь бокс?
— Знаю немного, — скромно ответил Коля.
Американец взял Колю за руку, вытянул ее. Смерил взглядом длину, ощупал и одобрительно произнес:
— О, карош!
Затем ощупал плечи, спину и снова сказал:
— Карош, карош вюнош! — И вдруг быстро наклонился и ударил ребром ладони под Колиной коленкой.
Нога у Коли подогнулась, но он, видимо против ожидания американца, устоял на ногах.