— Оставьте его! Он от нас никуда не уйдет! Мы будем его судить своим судом. По местам!
   Несколько скаутов стали у стрелы, взяли в руки конец веревки.
   — Достать наживу! — скомандовал мистер Уилки.
   Корецкий вывалил из мешка на палубу связанную рыжую собаку. Пес забился, делая усилия подняться. Гольденштедт привязал собаку за лапы к веревке, продетой через блок на конце стрелы.
   — Рыжик! — воскликнул Сун.
   — За борт! — приказал мистер Уилки.
   — Что же это такое, Сун! — простонал Левка и хотел было броситься на выручку несчастной собаки. Сун, поняв его намерение, сжал кулаки, но Левка вдруг изменил план действий. Он потянул Суна за рукав к полу, а сам вытащил из кармана перочинный нож и раскрыл его.
   — Не сюда, он здесь квартирует. — И Корецкий показал то место за бортом баржи, где завтракал рыбками спрут.
   Стрелу стали переводить с левого борта на правый. Пес беспомощно болтался на веревке, повизгивая и вращая кудлатой головой. На миг собака появилась над мостиком, где сидели, притаившись, Левка и Сун. И как только она очутилась над головой мальчиков, Сун подпрыгнул и, ухватившись за веревку, с силой рванул ее вниз, а Левка взмахом острого, как бритва, ножа перерезал веревку.
   Рыжик завертелся юлой, завизжал, залаял, стал лизать руки и лицо своих освободителей.
   — Кто это мешает нам? — проговорил мистер Уилки, направляясь к рубке.
   Левка не стал ждать.
   — Рыжик, взять их! Куси! — крикнул он.
   Пес набросился на скаутов. Он кусал их ноги, рвал в клочья штаны. Три скаута нашли спасение на мачте, остальные попрыгали в залитый водой трюм. Тогда пес набросился на мистера Уилки. Тот, утратив свое высокомерие, стал спиной к мачте и отбивался от собаки пустым мешком.
   — Куси, куси его, Рыжик! Сюда, ребята! — закричал Коля Воробьев и первым перебежал по шаткой сходне на причал.
   Левка и Сун тоже побежали к сходне. Рыжик, увидев, что его спасители уходят, оставил мистера Уилки и первым выскочил на берег.
   — Друзья, нельзя им уйти. Надо догонять! — завопил мистер Уилки, бросаясь в погоню за Левкой и Суном.
   Первым выскочил на причал Сун. Левка ушиб ногу и немного отстал.
   Левка находился посредине сходни, когда на нее ступил мистер Уилки. Доски прогнулись, и бежать быстро стало невозможно.
   Длинные ноги мистера Уилки позволяли ему делать большие шаги. Расстояние между ним и Левкой быстро сокращалось.
   — Нажимай! — закричал Левке Коля, приплясывая от нетерпения. — Скорей! Вилка догоняет!
   Коля мучительно соображал, как помочь Левке. И вдруг взгляд его упал на размочаленный канат, привязанный за конец сходни. Он нагнулся и схватил канат.
   Как только Левкина нога коснулась причала, Коля изо всей силы потянул за канат. Сходня сдвинулась в сторону. Мистер Уилки замер на месте и, чтобы сохранить равновесие, замахал руками. Коля снова рванул канат, сходня сорвалась с причала, и мистер Уилки, взмахнув руками, полетел в воду.
   — Ух! — облегченно вздохнул Коля и заглянул с причала в воду.
   Мистер Уилки крепко держался за сваю и бормотал:
   — О, страна ужасов! Какой кочмар!
   — Не кочмар, а кошмар! — поправил его Коля и побежал за Левкой и Суном.


МИННАЯ ПРИСТАНЬ


   Левка, Сун и Коля сидели на носу старого миноносца. Свесив ноги за борт, они пели матросскую песню, барабаня в такт пятками по ржавому борту:
   «Кто со мной посмеет спорить?» — Буйный ветер вопрошал.
   «Мы посмеем! Мы поспорим!» — Капитан лихой сказал.
   Рыжик навострил уши и зарычал.
   Мальчики умолкли.
   — Что такое? — спросил Левка.
   — Опять, наверное, ходит, — ответил Сун.
   Все трое легли, приложив уши к палубе, и стали слушать. До мальчиков донесся звук тяжелых шагов, скрип ржавых петель, потом все стихло.
   Левка поднял голову и сказал, ударяя кулаком по палубе:
   — Нет, брат, теперь тебе не выбраться отсюда!
   — А вдруг опять японцы придут с белогвардейцами, и он их увидит в иллюминатор? — сказал Коля.
   — Да-а, об этом-то мы и не подумали, — сказал, растягивая слова, Левка.
   — Ой-е-ей, что тогда случится! — воскликнул Сун и энергично взмахнул кулаком. — Он стекло трах, и готово!
   — Тогда нам худо будет, — сказал Левка. — Сейчас затаился, боится пошевелиться, потому что знает моего деда. А если своих увидит, тогда… Постойте, ребята, я что-то придумал! Я сейчас вернусь.
   Левка присел, откинув руки за спину, затем, распрямившись, как пружина, высоко подпрыгнул и, описав плавную дугу, почти без брызг вошел в воду.
   — Шибко хорошо! — воскликнул Сун, ударяя себя по коленям.
   — Нырок что надо! — согласился Коля.
   Вынырнув, Левка поплыл к «Орлу».
   На миноносец Левка вернулся по берегу, держа в руках котелок с краской и кистью.
   — Держите меня! — проговорил Левка, ложась грудью на край борта.
   Коля и Сун, уже понявшие намерение Левки, взяли его за ноги и осторожно спустили за борт. Левка, повиснув вниз головой, быстро замазал белой краской стекла иллюминаторов в матросском кубрике.
   — Ну, вот и все, — сказал он, когда друзья подняли его на палубу. — Теперь ему ничегошеньки не видно, а стучать и кричать он побоится.
   — Раз такое дело, споем! — предложил Коля.
   — Споем!
   Ветер море стал тревожить, Буйно вспенились валы… —
   затянул Коля второй куплет матросской песни.
   Сун и Левка подхватили, и все трое опять принялись в такт песне барабанить пятками по ржавому борту.
   Пленником был Брынза. Сегодня утром Сун, купаясь, подплыл к миноносцу и увидел в иллюминаторе его опухшее лицо.
   «Следит за „Орлом“, — подумал Сун.
   Нырнув, он долго плыл под водой, стараясь уйти из поля зрения шпиона. О виденном Сун рассказал Левке и Коле. Все втроем они отправились к Луке Лукичу.
   Выслушав Суна, шкипер сказал:
   — Нам бы от него до утра избавиться, не то Иуда все дело может испортить!
   — Ничего не испортит, — сказал Сун и, прищурившись, прихлопнул ладошами. — Мы его, как мыша, поймаем!
   — Что ты! Греха потом не оберешься… Эх, жаль, не списал я его тогда за борт! — сказал Лука Лукич.
   — Надо его закрыть там, и пусть сидит, как таракан в банке, — вмешался в разговор Левка.
   — Дело! Впрямь, дело говорите! Он в матросском кубрике? Там иллюминаторы не открываются. А дверь и верхний люк задраим. Ну-ка, Лев, неси из подшкиперской ручник и пару клиньев.
   Лука Лукич отправился на миноносец вместе с ребятами и накрепко закрыл Брынзу в его убежище.
   Сейчас, закрасив иллюминаторы, Левка лишил шпиона возможности следить за «Орлом».
   Допев песню, мальчики прыгнули в воду и поплыли на «Орел», а Рыжик с лаем помчался берегом. Было время обеда.
   Когда встали из-за стола, Лука Лукич приказал всем отдыхать.
   — Сегодня опять поздно ляжем, — сказал ой многозначительно.
   — А кто будет за миноносцем смотреть? — спросил Левка.
   — Я посмотрю. Отдыхайте!
   — Что ж, поспим, — сказал, сладко зевая, Коля.
   День, проведенный на солнце, налил приятной усталостью бронзовые тела ребят. Они улеглись прямо на палубе, в тени рубки, положив головы на спасательные пояса, и тотчас же заснули. Рыжик прикорнул у них в ногах.
   Мальчики проснулись вечером. Солнце уже скрылось за вершинами деревьев на скалистом берегу. В потемневшей воде дрожали отражения первых звезд.
   Лука Лукич склонился над люком, ведущим в машинное отделение, и вполголоса разговаривал с Максимом Петровичем.
   — Как парок? — донесся до слуха мальчиков глуховатый голос шкипера.
   — Держится хорошо.
   — Что-то Андрея долго нет, — в голосе Луки Лукича послышалась тревога.
   В это время под чьими-то ногами заскрипела галька на берегу. Рыжик вскочил и зарычал. Захлюпали по воде сходни, и на палубу ступил Андрей Богатырев.
   — А, вот и легок на помине наш Андрюша! — шкипер протянул руку навстречу моряку.
   Матрос пожал руки шкипера и машиниста, потом улыбнулся и тихо проговорил:
   — Вести хорошие, друзья мои. Крепко наши теснят белых и их пособников — интервентов. Весь народ поднялся на борьбу. Скоро и мы перейдем в решительное наступление.
   Матрос подошел к мальчикам и спросил:
   — Что же вы так невежливо с американцем поступили? Он, говорят, захворал с перепугу.
   — Что это еще за американец? — насторожился Лука Лукич.
   — Секрет, старина. Это, брат, такая история, что животик надорвешь, — и моряк громко рассмеялся.
   — Я им приказывал ни в какие истории не вмешиваться, — проворчал Лука Лукич и строго добавил, обращаясь к Левке: — Вы посматривайте здесь за берегом, а мы в каюту зайдем.
   Левка выставил посты: Суна на миноносец, Колю на берег, а сам стал у трапа. Совещание в каюте у Луки Лукича окончилось скоро. Максим Петрович с матросом скрылись в машинном отделении. Лука Лукич прошел в рубку. Левка свистнул, подражая кулику. Часовые прибежали на катер.
   — Все собрались? — спросил из рубки Лука Лукич.
   — Все! — ответили ребята.
   — Отдать швартовы!
   — Есть!
   В глубине катера осторожно звякнул машинный телеграф. Корпус «Орла» ритмично вздрагивал.
   — Поехали! — прошептал Сун.
   — Едут только на телеге. А мы пошли! — поправил Левка. — Вот что, ребята, — сказал он, — мы идем к минной пристани…
   — Только и всего? — разочарованно перебил Коля.
   Левка, сделав вид, что не слышит вопроса, продолжал:
   — Там караул кое-что погрузит и вместе с грузом пойдет к партизанам.
   — Красота! — восторженно прошептал Коля.
   — Красота, да не очень: мы остаемся.
   — Почему? А я не останусь!
   — Останешься. Это приказ командира корабля. Дисциплину знаешь?
   — Знаю.
   — Ну вот и все. Понятно?
   — Понятно.
   — Мы поможем грузить, отдадим швартовы — и ходу на мыс Поспелов.
   — Левка! — позвал Лука Лукич.
   — Есть Левка!
   — Посматривайте, что по носу!
   Катер шел без огней, бесшумно двигаясь в черной береговой тени. Мальчики, перегнувшись через борт, напряженно всматривались в неясные очертания береговой линии.
   До минной пристани было недалеко. Лука Лукич, к огорчению мальчиков, первый увидел мысок. Как только катер подошел к стенке, Левка и Коля спрыгнули на причал и накинули петлю каната на чугунную тумбу. Сун остался на катере и закрепил канат на кнехтах. Через борт полезли какие-то люди, о палубу застучали тяжелые ящики.
   В темноте Левка узнал знакомого моряка.
   — Товарищ Андрей, нам что делать?
   — А вы, орлята, шагай за мной.
   Матрос привел мальчиков в узкий и, казалось, бесконечный коридор погреба, слабо освещенный двумя электрическими фонарями. Он остановился у штабеля ящиков и сказал:
   — Носите патроны! — А сам побежал в глубь погреба, откуда четыре матроса, согнувшись, выносили большой ящик.
   — Винтовки… — начал было Коля.
   Левка перебил:
   — Кладите мне на спину ящик, а сами несите вдвоем.
   — Я тоже справлюсь, — запротестовал Коля.
   — А кто тебе подаст его? Да и Сун один не унесет. Живо!
   Мальчики стали носить ящики с патронами.
   — Так, так, орлята! — подбадривал их Богатырев.
   Погрузка продолжалась около часа. Мальчики отнесли на катер двадцать ящиков с патронами и снова побежали в погреб, но в этот момент кто-то громко сказал:
   — Шабаш! Уходим!
   Последним оставил причал Андрей Богатырев. На прощание он сказал:
   — Бегите отсюда что есть духу, орлята! Да смотрите не попадитесь патрулю. Как выйдете за колючую проволоку, так с дороги в чащу и жарьте на мыс Поспелов.
   — Знаем. Счастливо вам! — ответил Левка, сбрасывая канат с причальной тумбы.
   «Орел» уходил, оставляя на черной воде голубую светящуюся полосу. Вот катер совсем исчез в темноте, только искры из трубы, как светлячки, еще вспыхивали и гасли над морем.
   Надо было спешить, но Левка медлил, тщетно стараясь увидеть в последний раз очертания «Орла». Присмиревший Рыжик ткнулся холодным носом в Левкину ладонь. Левка, тряхнув головой, решительно сказал:
   — Полный вперед!
   — Постой, а как же они мимо бранд-вахты пройдут? — остановил товарищей Коля.
   — Там сегодня свои дежурят. — И Левка стал решительно подниматься в гору, которая начиналась сразу возле пристани.
   Мерцающие звезды едва виднелись сквозь густую листву. Иногда казалось, что дорогу преграждает непроницаемая стена. Левка смело раздвигал кусты, и опять впереди чернели причудливые очертания деревьев, похожих то на людей, то на сказочных животных. Но вот лес поредел, и земля засветилась.
   Сун схватил Левку за локоть.
   — Что это?
   — Гнилушки! В дубовый лес зашли. Сейчас будет овраг.
   Тропа привела к невидимому родничку. Он весело звенел между камнями. У ручья напились, и Левка повел друзей дальше. Теперь он часто останавливался на полянах и по звездам определял направление. Поглощенный своими расчетами, Левка не замечал, как летело время, зато Коле и Суну казалось, что они целую вечность бредут по этому бесконечному лесу, спускаются в овраги, карабкаются на сопки, обдирая до крови лицо и руки.
   Наконец Левка сказал:
   — Привал, ребята. Ночью нам выходить на берег нельзя. Еще патруль захватит… Здесь как раз сухо — листья. Сун, ложись в середку.
   Мальчики легли и тотчас уснули.
   Первым проснулся Левка.
   — Подъем! — растолкал он Колю и Суна.
   Где-то за Русским островом солнце поднялось над океаном и залило золотом все небо. В золото были оправлены сопки, золотом отливали сизые от росы листья. Море тоже стало золотым с голубыми тенями у берегов.
   — Ух, как хорошо! — воскликнул Сун.
   — В такое утро самый клев, — заметил Коля.
   Сун не слышал этого замечания Коли. Пораженный вдруг возникшей у него мыслью, он сказал:
   — Так хорошо, а война… Лук-кич уехал… Почему, Левка?
   — Дедушка говорил, что все это из-за богатых. Они все захватили: и землю, и воду, и даже солнце от рабочих прячут…
   — Корецкие?
   — И Корецкие, и мистер Вилка, и Жирбеш… Только теперь кончается их власть.
   — Дядюшка Ван Фу тоже так говорит…
   В проливе показалась шаланда. Казалось, что она плывет по воздуху, не касаясь воды.
   — Вот нам-то ее и надо, — сказал Левка. — Сейчас она сети оставит на пристани, а рыбу в город повезет, — и мальчики стали спускаться к морю.
   Когда подошла шаланда, мальчики помогли рыбакам выгрузить и развесить сети для просушки, а затем вместе с ними ушли в город.


ДОМА


   В Голубиную падь мальчики добрались только к вечеру, когда из порта возвращались усталые грузчики. Левка, зная суровый нрав старика Воробьева, уговаривал Колю не ходить пока домой.
   — Моя мама сходит к вам, расскажет все, как было. Может, и обойдется, — убеждал друга Левка, остановившись посреди улицы напротив Колиного дома.
   Коля усмехнулся.
   — Обойдется! Плохо ты моего старика знаешь. Когда он разойдется, его даже Наташка унять не может. Бьет чем ни попало. Если бы я ушел от скаутов в форме, то, может, и ничего бы не было. А сейчас, как увидит, что я в твоих штанах и рубашке, скажет: «Разве можно было такое добро бросать, ведь оно денег стоит». Мне здорово попасть должно, зато сразу отделаюсь, а завтра рыбачить пойдем. Хорошо? Ну, я пошел.
   Коля решительно шагнул к своему дому, но остановился и, повернувшись в сторону друзей, сказал:
   — Если я кричать буду, то вы не думайте, что это от страха. Я не боюсь, только когда кричишь, не так больно.
   Левка и Сун не тронулись с места до тех пор, пока за Колей не захлопнулась калитка.
   — Крепким парнем становится, настоящим, — наконец, нарушил молчание Левка.
   Сун, закрыв глаза, представил себе, как будут наказывать Колю, и, зябко передернув плечами, торопливо проговорил:
   — Надо скорей к маме идти, пускай она его отцу скажет, что нельзя бить Колю.
   Левкина мать стояла во дворе. Ей было уже известно о побеге моряков к партизанам. Она думала, что Лука Лукич взял ребят с собой, и сейчас, увидев, как Левка по-хозяйски плотно закрывает калитку, кинулась навстречу.
   — Не поймают их, родные вы мои? — с тревогой спросила она, обнимая мальчиков.
   — «Орла»-то! Что ты, мама! Он сейчас стоит где-нибудь в бухточке, а дедушка с отцом сидят на берегу да покуривают, — успокаивал Левка.
   — Дал бы господь! Ведь вас одиннадцать дней никого не было. Я думала, арестовали всех. Третьего дня, — она с опаской посмотрела на склон сопки,
   — обыск ведь у нас был. Бумаги какие-то искали. И вчера еще двое были, вроде жандармов. Ребята говорили, что за нашим домом какой-то шпик следит: все вокруг дома бродит.
   Из-за дома донеслись знакомые удары.
   — Пепа! — воскликнул Левка.
   — Выпускать нельзя: как увидит кого из этих, так кидается. Давеча Пепу чуть японцы не подстрелили. Да что же я стою? Поди, вы ничего еще не ели сегодня?
   Левка и Сун сильно проголодались. Утром на пути в город рыбаки угостили их вареными ивасями, и с тех пор мальчики ничего не ели. Все же первая их мысль была о друге. Сун толкнул Левку локтем.
   — Знаю, — ответил Левка и остановил мать, пошедшую было в дом. — Мам! Мы пока подождем или сами найдем, что поесть, а ты иди скорей к Воробьевым.
   — Случилось что?
   — Пока ничего. Только Кольку отец сейчас пороть будет за то, что он скаутскую форму бросил и из их лагеря ушел.
   — Вот отчаянный! Как же он теперь, голышом?
   — Нет, я ему свое дал.
   — Ну и хорошо, милый. Побегу сейчас же, и впрямь убьет совсем парня. А вы пока ешьте да собаку-то покормите. — И она, накинув платок на плечи, пошла к Воробьевым.
   Прежде чем войти в дом, Левка пошел к пристройке, где томился в заточении Пепа.
   — Ты чего, Левка? — спросил Сун, заметив усмешку на губах друга.
   — Пусть погуляет.
   Выпущенный на волю Пепа, не оглядываясь, помчался к калитке, открыл ее лбом и большими прыжками стал взбираться в гору.
   Левка и Сун не успели еще съесть и миски щей, как вернулась мать. По ее довольному лицу было видно, что с Колей все обошлось благополучно. Подсев к столу, она начала рассказывать:
   — Прихожу я, а Коля тоже обедает. Сам-то Воробьев, правда, сердитый, а ничего. «Хорошо, — говорит, — что ботинки оставил, есть в чем в школу ходить. А что ушел-то от них, — говорит, — жалеть нечего, нам, рабочим, с господами не по дороге». — И, понизив голос, продолжала: — Воробьев-то тоже сказывал, что наших не догнали, только к обеду хватились.
   — Что я говорил? — сказал Левка, подмигивая Суну.
   С улицы послышались восторженные крики ребят. Из их разноголосого хора выделялись слова: «Гонит, гонит! Пепа шпика погнал!»
   — Ты никак козла выпустил? — всплеснула руками мать.
   — Да, мама, а что?
   — Как что? Ты посмотри, что он делает там, на горе!
   Левка и Сун, бросив ложки, выбежали на двор.
   — Ай да Пепа, смотри! — и Левка показал Суну на крутой косогор за домом, по которому носился серый козел за маленьким человечком в полувоенном костюме.
   На человечке зеленел английский френч, пузырями раздувались огромные галифе и чернела фуражка. Шпик попытался было отбиться от преследователя камнями, но это еще больше ожесточило неустрашимого Пепу. Козел остановился на несколько секунд, взрыл копытцами землю и, наклонив голову, с еще большей стремительностью бросился на врага.
   — Боднул, боднул! — закричал кто-то ликующим голосом.
   Шпик полетел под откос, поднимая облако пыли и увлекая за собой целый водопад камней и щебня.
   Пепа остановился на узкой тропинке и с любопытством наблюдал за поверженным врагом. На его гордо вскинутых рогах болтался клок, вырванный из галифе шпика.


ГОРОД НЕ ПОКОРИЛСЯ


   Случай с Пепой облетел весь город. О нем рассказывали на улицах, на базарах, в порту и тут же припоминали другие случаи, когда грозные с виду вояки оказывались трусами.
   В городе не утихали забастовки. Бастовали грузчики, рабочие портовых мастерских, бастовали железнодорожники, бастовали даже мальчишки — разносчики газет.
   В белогвардейских газетах в те дни писали, что весь Дальний Восток в руках «союзников», что сопротивление партизан бесполезно. И действительно, все города и многие села на Дальнем Востоке находились в руках белогвардейцев, японцев и американцев. Но враги не понимали, что, захватив города и села, они не покорили людей, которые жили в этих городах и селах, что война продолжается, что против них здесь восстает каждый камень, каждый дом, каждое дерево!
   Раньше всех поняли это вражеские солдаты. Ведь им, а не их хозяевам, которые сидели за океаном или прятались за толстой броней линкоров и крейсеров, приходилось драться в этой грозной стране. А это было нелегкое дело. Многие из них уже сложили головы от метких пуль красноармейцев и партизан.
   Чужеземные солдаты и офицеры жили в постоянном страхе за свою жизнь. В то время среди захватчиков была хорошо известна поговорка, что в «России стреляет каждый камень, каждый сучок».
   Во Владивостоке захватчики ввели военное положение. С наступлением темноты никто из жителей не мог показаться на улицах города. По улицам до утра раздавались тяжелые шаги кованых солдатских ботинок. Солдаты ходили обычно посреди дороги, обходили глухие переулки, замирали при шорохе листвы придорожных тополей, шарахались в сторону при виде собственной тени. И нередко вслед за шорохом листвы, дребезжа, летела под ноги солдатам консервная банка, начиненная динамитом и кусками чугуна, и в ночной тишине раздавался грохот взрыва страшной партизанской гранаты.
   Город не покорился, не просил пощады. Город мстил.
   В город Левка, Коля и Сун ходили лишь изредка. Улицы, дома, даже небо над городом вызывали у них щемящее чувство боли, тоски. Такое чувство охватывает людей, когда они после долгого отсутствия заходят в родной дом, где стали жить чужие люди.
   Все время трое друзей проводили на рыбной ловле или в густых зарослях чертополоха на Колином дворе. На рыбалке или дома они все время вели нескончаемые разговоры, обсуждая слухи о боевых действиях партизан, или ломали голову над тем, чем бы помочь защитникам свободы. На этих тайных совещаниях вносилось на обсуждение множество необыкновенно смелых предложений, но все они имели один-единственный недостаток: были неосуществимы.
   Во время одного из своих редких походов в город мальчики стояли на портовом причале и разглядывали американский крейсер «Бруклин», застывший посреди бухты Золотой Рог. На крейсере шло артиллерийское ученье. Орудия, направленные на город, медленно поворачивали свои жерла, словно кого-то высматривали. Глядя на крейсер, Сун вспомнил битву со скаутами и спросил у Коли:
   — Где наша пушка, Коля?
   — В надежном месте! На сопке в скалах спрятана.
   — А что, если нам ее прикатить сюда да как бабахнуть по этому американцу?
   Коля с сожалением вздохнул.
   — Из нашей не пробьешь. Вот бы настоящую достать двенадцатидюймовку. Та бы этот крейсеришко насквозь просадила! Как ты думаешь, Левка? Просадила бы?
   — Просадить-то бы просадила, да где ее возьмешь? Нам бы хоть подводную лодку, — ответил Левка с таким видом, будто подводную лодку достать было гораздо легче, чем двенадцатидюймовую пушку.
   Коле пришлась по душе мысль о подводной лодке. Он присел рядом с Левкой на старый якорь, и они пустились обсуждать, что было бы, если бы Левка был капитаном подводной лодки, а Коля старпомом. И оказалось, что такая подводная лодка быстро бы разделалась и с «Бруклином» и с японским крейсером «Ивами», который стоял за английским транспортом, досталось бы на орехи и еще кое-кому.
   Сун тоже любил помечтать, но на этот раз его не увлекали подвиги друзей. Он глубоко задумался.
   Левка с Колей, «покончив» с вражеским флотом, наблюдали за Суном. Его лицо то хмурилось, то расплывалось в улыбке.
   — Чего это он? — спросил Коля у Левки.
   И в это время Сун радостно вскрикнул, встал на руки и задрыгал в воздухе ногами.
   — Чему это ты радуешься? — спросил Левка.
   Но Сун, прежде чем ответить, сделал «мост», прошелся «колесом» и только тогда, поглядев вокруг, зашептал:
   — Левка! Коля! Надо сделать выстрел из пушки! Зачем? Как вы не понимаете? Кто сейчас в городе?
   — Ясно, беляки, — ответил Коля.
   — Ну, правильно. А кругом кто? Наши ведь! Видишь, как этот пароход, — Сун показал на крейсер, — туда-сюда глазами водит? Почему водит?
   — Ученье… — начал было Коля.
   Сун схватил Колю за руку.
   — Нет, он боится партизан. Ты смотри, — Сун показал на трех японских солдат, что шли с винтовками наперевес между складами. — Смотри, они тоже боятся, партизан. Все боятся! Видали, какие окопы у них? Кругом проволока. Ночью ходить нельзя! Почему? Боятся!
   Левка, внимательно слушавший Суна, вдруг прищелкнул языком, хлопнул рукой по плечу сначала Суна, а потом Колю.
   — Вот будет дело, когда мы пальнем из пушки ночью! Вот будет спектакль!
   Коля ухмыльнулся, представив себе, что будет твориться в городе, когда выстрелит пушка.
   — Братцы, — прошептал он, — ведь у меня зарыта целая банка бездымного пороху и целый фунт черного охотничьего. Если насыпать сначала черного для запала, а потом бездымного, так всю сопку разнесет!
   — Решено! — сказал, вскакивая, Левка.
   Друзья отправились домой и всю дорогу обсуждали, где и как произвести выстрел.
   Пушку Коля спрятал неподалеку от дома в расщелине скалы на склоне одной из самых крутых сопок. Под скалой, в расщелине которой была спрятана пушка, лежало какое-то военное имущество, накрытое брезентом, и возле него день и ночь расхаживали два японских солдата. Все же Коле и Суну удалось незаметно юркнуть в расщелину. Левка остался сторожить. Лежа на животе, он не спускал глаз с часовых. Все шло прекрасно. Часовые лениво расхаживали внизу, изредка поглядывая на сопку. Там бродили козы. Из-под их ног летели вниз мелкие камни.