— Вы не очень-то! — буркнул Коля.
Американец, сделав вид, что не замечает недовольства Коли, похлопал его по животу:
— Карош пресс, карош! Хочешь быть чемпионом?
Взрыв смеха скаутов встретил эти слова.
Начались соревнования. Колю оставили в покое. Он пробрался к фанерной загородке. Скауты-боксеры, лежа на лавках, ожидали вызова на ринг. Насмешки вначале очень больно задели Колю, ему даже стало казаться, что и на самом деле ему не справиться с Гольденштедтом. Сомнения сменялись упрямым стремлением показать этим «чистюлям», что не так-то легко разделаться с ним, парнем с Голубиной пади.
На ринге звенел гонг, ревели зрители, раздавались шлепки перчаток, хлюпали чьи-то разбитые носы. Мимо за перегородку провели под руки того самого долговязого скаута, с которым Коля впервые дрался на ринге.
Коля не смотрел на ринг. Он заглядывал в щель между фанерными щитами и следил за лопоухим. Противник лежал на скамейке, а Корецкий массировал ему ноги. Гольденштедт громко сказал:
— Боюсь, что мой противник удрал!
— Сам не удери, — ответил Коля и обернулся, услыхав чьи-то шаги.
К Коле подошел веснушчатый скаут с записной книжкой в руке:
— Ага, ты здесь!
Коля стал раздеваться и пробурчал:
— Неси перчатки!
— Вот и прекрасно. Значит, будет спектакль! — Скаут заглянул за перегородку и крикнул: — Миха, готовься! Парень еще здесь!
Скаут сбегал за перчатками. Надевая их Коле на руки, он тараторил без умолку, перечисляя бесчисленные победы Гольденштедта.
— Ну, ни пуха ни пера! — сказал он наконец. — Я буду твоим секундантом. Хочешь?
— Мне все равно…
— Да ты, я вижу… Ого-го-го! — скаут оглянулся вокруг и зашептал: — Вот что я тебе скажу. Бойся правой лопоухого. У него страшный оперкот.
— Это что еще за оперкот?
— Что, не знаешь, что такое оперкот? Эх, ты! Это удар крюком под челюсть. Вот так! — и краснощекий скаут, согнув руку, с вывертом ударил себя в нижнюю челюсть. — Понимаешь?
— Ну, этот-то удар я знаю. И защиту от него тоже знаю. Надо закрыться вот так, и все, — показал Коля.
— Правильно! Ух, и здорово было бы, если бы ты ему дал как следует! А то он совсем зазнался. Сегодня даже не поздоровался со мной.
— Затем и пришел в ваш «сарай», чтобы разукрасить его, как господь бог черепаху разукрасил. Погоди, не затягивай так туго. Ну вот, теперь можно играть в ладушки, — Коля улыбнулся и зашлепал одной перчаткой о другую.
Удар гонга оповестил окончание боя.
На ринг прошел Гольденштедт в тяжелом халате, сопровождаемый Корецким. Коля направился следом. За ним семенил его секундант, шепча последние наставления.
На ринге, стоя в углу, Коля посмотрел в зал. Среди чужих, враждебных лиц он увидел несколько участливых улыбок. Коля не заметил, были это свои ребята или скауты. На скамейке в первом ряду скалил зубы американец. Он одобрительно кивнул Коле.
Коля почувствовал, как по его спине побежали мурашки, будто он стоял на вышке в купальне Махнацкого, на самой верхней площадке.
Секундант вытолкнул Колю на середину ринга, где возле судьи в белом костюме уже стоял Гольденштедт. Едва коснувшись Колиной перчатки, Гольденштедт бросился в атаку. Коля с трудом парировал град ударов.
— Как грушу обрабатывает!
— Дай ему, Миха!
— Покажи свой оперкот!
Гольденштедт, подбадриваемый криками, и сам не раз уже хотел разом покончить с противником, нанеся свой знаменитый оперкот, но каждый раз с удивлением наталкивался на хорошую защиту.
— Трусит Голубинка!
— Ага, это вам не голыми кулаками драться!
— Дай ему с левой! — кричали скауты.
Но Коля не трусил. Та боязнь, что он испытывал перед выходом на ринг, сразу прошла, как только он увидел перед собой узкий лоб и злые глаза противника. Просто у Коли сказывался недостаток тренировки. Хотя он и находил себе партнеров для драки, но это были очень неопытные бойцы, почти не знающие английского бокса. Коля легко с ними расправлялся, применяя нехитрые приемы. Сейчас же перед ним был очень опытный противник. Он непостижимым для Коли образом разгадывал все его хитрые замыслы. И Коля переменил тактику: он перестал нападать, а только защищался, стараясь улучить минутку и дать скауту по-настоящему.
И опять Гольденштедт разгадал его замысел; стал осторожней, и только в конце раунда Коле удалось сильно ударить его по носу.
Секундант обмахивал Колю фанерным листом и недовольно шептал ему на ухо:
— Ты чего это за тактику избрал? Почему подпускаешь его на короткую дистанцию? Ведь у тебя руки длинней! Ну и бей его на длинной, не давай подходить. И наступай смелей! Вот увидишь, ты ему накостыляешь.
Во втором раунде, как только прозвенел гонг, Коля сам бросился на противника и, не давая ему опомниться, нанес такой удар в голову, что тот полетел на веревки ринга.
Зрители замерли. Кто-то хлопнул было в ладоши, но на него шикнули. Этот первый успех чуть было не обернулся для Коли очень плохо. Он не знал, что существует запрещенный прием, когда противник использует силу отдачи веревок ринга. Взбешенный Гольденштедт решил использовать этот прием. Откинувшись на веревках, он вдруг рванулся вперед и нанес Коле удар в лицо раскрытой перчаткой, что было тоже запрещено. Шнуровка перчатки рассекла у Коли кожу на лбу.
— Неправильно! Долой с ринга! — крикнул кто-то.
Но одинокий голос заглушил гул одобрительных криков:
— Так его! Бей!
— Какие тут правила!
Кровь заливала Коле глаза. Но судья не остановил боя. До конца раунда Коля хладнокровно защищался и даже не раз переходил в атаку.
— Молодцом! — похвалил Колю секундант в перерыве между раундами, залепливая рану на лбу липким пластырем. — По правилам ты и так уже выиграл бой. Да наши ни за что не согласятся это признать! Ну, ни пуха ни пера!
В третьем раунде Гольденштедт пошел на хитрость. Он сделал вид, что повредил правую руку, и защищался одной левой. А когда ему приходилось отбивать удары правой, то морщился, словно рука нестерпимо болела. Коля не поддался на эту уловку. Он не забыл совет секунданта: остерегаться знаменитого оперкота правой. А Гольденштедт, думая, что ему удалось обмануть Колю, наконец, решился. Подбадриваемый криками друзей, которые разгадали его хитрость, он отбил правую руку Коли, которой тот защищал лицо, и, подавшись вперед, хотел применить свой знаменитый «крюк» — ударить снизу в челюсть. При этом он открыл лицо и в тот же миг полетел на пол от такого же удара, каким хотел сразить Колю Воробьева.
При полной тишине судья медленно просчитал до десяти. На счете восемь Гольденштедт приподнялся на локте и снова растянулся на полу.
— О-о! — первым из зрителей произнес американец. — Это есть золотой мальчик! — кивнул он на Колю.
…После победы над «первой перчаткой» Коля стал своим человеком в скаутском клубе. У него появилось много знакомых скаутов. Американец — мистер Уилки — прочил Коле блестящую будущность боксера.
Однажды после тренировки Коля не нашел на скамейке своих рваных штанов и тельняшки. Вместо них лежал новенький костюм скаута.
Мистер Уилки подошел к озадаченному Коле.
— Да, да! Это есть твоя форма. Приз лучшему спортсмену. Бери, бери! Смело бери!
Веснушчатый скаут, с которым Коля подружился, протянул ему рубаху:
— Надевай! Твое тряпье мы уже в море списали!
Сколько раз втайне Коля завидовал ладно пригнанной скаутской форме. И вот эта недосягаемая роскошь лежала перед ним. Американские ботинки с необыкновенно толстой подошвой издавали сладостный аромат, скрипела и топорщилась в руках новая зеленая рубаха… И все-таки Коля медлил. Где-то в глубине его сознания слабый голос шептал: «Плюнь на это барахло! Подумаешь, купить чем захотели…» Но другой голос, более сильный, заглушил этот робкий протест совести: «Это ж приз; скаутом я все равно не буду; ведь пришел сегодня в порт грузчик в немецком мундире!» — последний пример окончательно убедил Колю, и он стал надевать рубаху.
Дома появление Коли в скаутском костюме встретили по-разному. Отец, критически осмотрев сына, коротко заметил:
— С паршивой собаки хоть шерсти клок. Будет в чем осенью в школу ходить!
Меньшие братья с благоговением глядели на ослепительный наряд старшего брата.
Только Наташа укоризненно смотрела на Колю. Улучив минуту, она остановила его и сказала:
— Как же это, Коля? Что теперь ребята скажут? Ведь это… это все равно, что… все равно, что измена!
— Ну, сказала тоже! Измена! — Коля принужденно засмеялся и отошел.
Первый раз за свою жизнь Коля Воробьев ходил летом в ботинках. Добротные, на толстой подошве, они жгли его непривычные к такой обуви ноги. Были теперь у Коли и новые штаны, и рубашка, и пилотка-пирожок на голове.
Вначале все эти обновы так радовали Колю, что он мало обращал внимания на укоризненные взгляды Наташи и на ехидных мальчишек, которые кричали при встрече:
— Молодой человек, отгадайте загадку: «Голова чужая, кожа не своя…»
А кто-нибудь отвечал:
— Конечно, скаут: пилотка итальянская, одежда американская.
…В августе Колю взяли в скаутские лагери на Русский остров. Во время экскурсии в старый форт на берегу моря Коля увидел знакомый катер и черных от загара Левку и Суна. Они разжигали костер на берегу. Возле них вертелась рыжая собака.
— Ишь, пса завели… — с завистью прошептал Коля.
С этого дня Коля загрустил. Улучив минуту, он поднимался на ближнюю сопку и подолгу смотрел на «Орла». Казалось, что катер дремлет в тихой заводи. Как в эти минуты Коле хотелось снова очутиться в своей старой одежде и вместе с Левкой и Суном ловить рыбу, купаться или, лежа на горячем песке, мечтать вслух о разных разностях!..
Сегодня Коля дежурил. Уже горнисты проиграли отбой. В палатках потушили фонари, и весь лагерь потонул в голубом сумраке. Коля ходил по скрипучему песку между рядами палаток. Кое-где еще не спали, раздавались приглушенные голоса и смех. В одной палатке говорили особенно громко. Спорили Корецкий и Попов — сын фельдшера из городской больницы.
— А если нечестно? — сказал Попов.
Корецкий засмеялся:
— Что значит нечестно! Мистер Вилка говорит, это понятие только для девочек. Конечно, брать чужое нельзя, а насчет другого — кто сильней, тот и прав… и все может…
— Значит, когда мы с тобой боролись по всем правилам, а ты мне дал подножку, это тоже честно?
— Мистер Вилка говорит, что правила придумали слабые личности. Сильная личность — сама себе правило, — Корецкий захохотал.
— Теперь я тебе штуку подстрою. Погоди!
— Ну, уж ты и в самом деле, — испугался Корецкий. — Между друзьями иногда можно и по правилам, если договориться. Хочешь, будем вместе закалять волю?
— Как это?
— По-разному можно. Но главное, чтобы ничего не бояться, быть настоящим мужчиной. Мы тут одну штуку придумали. Сразу будет видно, кто настоящий парень, а кто тряпка.
На дорожке послышались шаркающие шаги, и на сероватом боку палатки показался темный силуэт, похожий на деда мороза.
Это был сторож гимназии. Его взяли на лето в лагерь возить воду на кухню и караулить вельбот.
— Не разговаривать! — строго сказал Коля.
Спорщики притихли.
— Добрый вечер, Иван Андреевич, — приветствовал Коля старика.
— А, скаут по несчастью! Все маешься? — Старик остановился.
— Маюсь, Иван Андреевич, — признался Коля.
— Что же не убежишь?
— Убежал бы давно, да отец… Потом они костюм дали…
— Они, брат, на эти костюмы и ловят вашего брата.
Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу и продолжал, часто покашливая:
— Здорово они здесь вас, рабочих ребят, портят. С виду все как полагается: и порядок, и чистота, и учат, даже «закон божий» есть, а приглядишься — совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а этот лопоухий…
— Корецкий?
— Нет, тот, что с ним все ходит…
— Гольденштедт?
— Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель ваш, смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю, что не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат ты мой, хитрая политика! Ну ладно… Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.
«Вот старый, так и уедает, — подумал Коля, провожая взглядом таявшую в темноте фигуру сторожа. — Ему-то хорошо рассуждать!»
Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.
«А что, если сходить к нему?» — И Коля до самого конца дежурства представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет, что он совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и Суна пригласит записаться временно в скауты.
Коля старался оправдать себя. И, как всякому человеку, когда он настойчиво хочет найти оправдание своим дурным поступкам, Коле стало казаться, что он действительно не совершил никакой измены по отношению к ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил бы так же на его месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил ему: «Нет, ты изменил, нет, ты изменил».
Американец, сделав вид, что не замечает недовольства Коли, похлопал его по животу:
— Карош пресс, карош! Хочешь быть чемпионом?
Взрыв смеха скаутов встретил эти слова.
Начались соревнования. Колю оставили в покое. Он пробрался к фанерной загородке. Скауты-боксеры, лежа на лавках, ожидали вызова на ринг. Насмешки вначале очень больно задели Колю, ему даже стало казаться, что и на самом деле ему не справиться с Гольденштедтом. Сомнения сменялись упрямым стремлением показать этим «чистюлям», что не так-то легко разделаться с ним, парнем с Голубиной пади.
На ринге звенел гонг, ревели зрители, раздавались шлепки перчаток, хлюпали чьи-то разбитые носы. Мимо за перегородку провели под руки того самого долговязого скаута, с которым Коля впервые дрался на ринге.
Коля не смотрел на ринг. Он заглядывал в щель между фанерными щитами и следил за лопоухим. Противник лежал на скамейке, а Корецкий массировал ему ноги. Гольденштедт громко сказал:
— Боюсь, что мой противник удрал!
— Сам не удери, — ответил Коля и обернулся, услыхав чьи-то шаги.
К Коле подошел веснушчатый скаут с записной книжкой в руке:
— Ага, ты здесь!
Коля стал раздеваться и пробурчал:
— Неси перчатки!
— Вот и прекрасно. Значит, будет спектакль! — Скаут заглянул за перегородку и крикнул: — Миха, готовься! Парень еще здесь!
Скаут сбегал за перчатками. Надевая их Коле на руки, он тараторил без умолку, перечисляя бесчисленные победы Гольденштедта.
— Ну, ни пуха ни пера! — сказал он наконец. — Я буду твоим секундантом. Хочешь?
— Мне все равно…
— Да ты, я вижу… Ого-го-го! — скаут оглянулся вокруг и зашептал: — Вот что я тебе скажу. Бойся правой лопоухого. У него страшный оперкот.
— Это что еще за оперкот?
— Что, не знаешь, что такое оперкот? Эх, ты! Это удар крюком под челюсть. Вот так! — и краснощекий скаут, согнув руку, с вывертом ударил себя в нижнюю челюсть. — Понимаешь?
— Ну, этот-то удар я знаю. И защиту от него тоже знаю. Надо закрыться вот так, и все, — показал Коля.
— Правильно! Ух, и здорово было бы, если бы ты ему дал как следует! А то он совсем зазнался. Сегодня даже не поздоровался со мной.
— Затем и пришел в ваш «сарай», чтобы разукрасить его, как господь бог черепаху разукрасил. Погоди, не затягивай так туго. Ну вот, теперь можно играть в ладушки, — Коля улыбнулся и зашлепал одной перчаткой о другую.
Удар гонга оповестил окончание боя.
На ринг прошел Гольденштедт в тяжелом халате, сопровождаемый Корецким. Коля направился следом. За ним семенил его секундант, шепча последние наставления.
На ринге, стоя в углу, Коля посмотрел в зал. Среди чужих, враждебных лиц он увидел несколько участливых улыбок. Коля не заметил, были это свои ребята или скауты. На скамейке в первом ряду скалил зубы американец. Он одобрительно кивнул Коле.
Коля почувствовал, как по его спине побежали мурашки, будто он стоял на вышке в купальне Махнацкого, на самой верхней площадке.
Секундант вытолкнул Колю на середину ринга, где возле судьи в белом костюме уже стоял Гольденштедт. Едва коснувшись Колиной перчатки, Гольденштедт бросился в атаку. Коля с трудом парировал град ударов.
— Как грушу обрабатывает!
— Дай ему, Миха!
— Покажи свой оперкот!
Гольденштедт, подбадриваемый криками, и сам не раз уже хотел разом покончить с противником, нанеся свой знаменитый оперкот, но каждый раз с удивлением наталкивался на хорошую защиту.
— Трусит Голубинка!
— Ага, это вам не голыми кулаками драться!
— Дай ему с левой! — кричали скауты.
Но Коля не трусил. Та боязнь, что он испытывал перед выходом на ринг, сразу прошла, как только он увидел перед собой узкий лоб и злые глаза противника. Просто у Коли сказывался недостаток тренировки. Хотя он и находил себе партнеров для драки, но это были очень неопытные бойцы, почти не знающие английского бокса. Коля легко с ними расправлялся, применяя нехитрые приемы. Сейчас же перед ним был очень опытный противник. Он непостижимым для Коли образом разгадывал все его хитрые замыслы. И Коля переменил тактику: он перестал нападать, а только защищался, стараясь улучить минутку и дать скауту по-настоящему.
И опять Гольденштедт разгадал его замысел; стал осторожней, и только в конце раунда Коле удалось сильно ударить его по носу.
Секундант обмахивал Колю фанерным листом и недовольно шептал ему на ухо:
— Ты чего это за тактику избрал? Почему подпускаешь его на короткую дистанцию? Ведь у тебя руки длинней! Ну и бей его на длинной, не давай подходить. И наступай смелей! Вот увидишь, ты ему накостыляешь.
Во втором раунде, как только прозвенел гонг, Коля сам бросился на противника и, не давая ему опомниться, нанес такой удар в голову, что тот полетел на веревки ринга.
Зрители замерли. Кто-то хлопнул было в ладоши, но на него шикнули. Этот первый успех чуть было не обернулся для Коли очень плохо. Он не знал, что существует запрещенный прием, когда противник использует силу отдачи веревок ринга. Взбешенный Гольденштедт решил использовать этот прием. Откинувшись на веревках, он вдруг рванулся вперед и нанес Коле удар в лицо раскрытой перчаткой, что было тоже запрещено. Шнуровка перчатки рассекла у Коли кожу на лбу.
— Неправильно! Долой с ринга! — крикнул кто-то.
Но одинокий голос заглушил гул одобрительных криков:
— Так его! Бей!
— Какие тут правила!
Кровь заливала Коле глаза. Но судья не остановил боя. До конца раунда Коля хладнокровно защищался и даже не раз переходил в атаку.
— Молодцом! — похвалил Колю секундант в перерыве между раундами, залепливая рану на лбу липким пластырем. — По правилам ты и так уже выиграл бой. Да наши ни за что не согласятся это признать! Ну, ни пуха ни пера!
В третьем раунде Гольденштедт пошел на хитрость. Он сделал вид, что повредил правую руку, и защищался одной левой. А когда ему приходилось отбивать удары правой, то морщился, словно рука нестерпимо болела. Коля не поддался на эту уловку. Он не забыл совет секунданта: остерегаться знаменитого оперкота правой. А Гольденштедт, думая, что ему удалось обмануть Колю, наконец, решился. Подбадриваемый криками друзей, которые разгадали его хитрость, он отбил правую руку Коли, которой тот защищал лицо, и, подавшись вперед, хотел применить свой знаменитый «крюк» — ударить снизу в челюсть. При этом он открыл лицо и в тот же миг полетел на пол от такого же удара, каким хотел сразить Колю Воробьева.
При полной тишине судья медленно просчитал до десяти. На счете восемь Гольденштедт приподнялся на локте и снова растянулся на полу.
— О-о! — первым из зрителей произнес американец. — Это есть золотой мальчик! — кивнул он на Колю.
…После победы над «первой перчаткой» Коля стал своим человеком в скаутском клубе. У него появилось много знакомых скаутов. Американец — мистер Уилки — прочил Коле блестящую будущность боксера.
Однажды после тренировки Коля не нашел на скамейке своих рваных штанов и тельняшки. Вместо них лежал новенький костюм скаута.
Мистер Уилки подошел к озадаченному Коле.
— Да, да! Это есть твоя форма. Приз лучшему спортсмену. Бери, бери! Смело бери!
Веснушчатый скаут, с которым Коля подружился, протянул ему рубаху:
— Надевай! Твое тряпье мы уже в море списали!
Сколько раз втайне Коля завидовал ладно пригнанной скаутской форме. И вот эта недосягаемая роскошь лежала перед ним. Американские ботинки с необыкновенно толстой подошвой издавали сладостный аромат, скрипела и топорщилась в руках новая зеленая рубаха… И все-таки Коля медлил. Где-то в глубине его сознания слабый голос шептал: «Плюнь на это барахло! Подумаешь, купить чем захотели…» Но другой голос, более сильный, заглушил этот робкий протест совести: «Это ж приз; скаутом я все равно не буду; ведь пришел сегодня в порт грузчик в немецком мундире!» — последний пример окончательно убедил Колю, и он стал надевать рубаху.
Дома появление Коли в скаутском костюме встретили по-разному. Отец, критически осмотрев сына, коротко заметил:
— С паршивой собаки хоть шерсти клок. Будет в чем осенью в школу ходить!
Меньшие братья с благоговением глядели на ослепительный наряд старшего брата.
Только Наташа укоризненно смотрела на Колю. Улучив минуту, она остановила его и сказала:
— Как же это, Коля? Что теперь ребята скажут? Ведь это… это все равно, что… все равно, что измена!
— Ну, сказала тоже! Измена! — Коля принужденно засмеялся и отошел.
Первый раз за свою жизнь Коля Воробьев ходил летом в ботинках. Добротные, на толстой подошве, они жгли его непривычные к такой обуви ноги. Были теперь у Коли и новые штаны, и рубашка, и пилотка-пирожок на голове.
Вначале все эти обновы так радовали Колю, что он мало обращал внимания на укоризненные взгляды Наташи и на ехидных мальчишек, которые кричали при встрече:
— Молодой человек, отгадайте загадку: «Голова чужая, кожа не своя…»
А кто-нибудь отвечал:
— Конечно, скаут: пилотка итальянская, одежда американская.
…В августе Колю взяли в скаутские лагери на Русский остров. Во время экскурсии в старый форт на берегу моря Коля увидел знакомый катер и черных от загара Левку и Суна. Они разжигали костер на берегу. Возле них вертелась рыжая собака.
— Ишь, пса завели… — с завистью прошептал Коля.
С этого дня Коля загрустил. Улучив минуту, он поднимался на ближнюю сопку и подолгу смотрел на «Орла». Казалось, что катер дремлет в тихой заводи. Как в эти минуты Коле хотелось снова очутиться в своей старой одежде и вместе с Левкой и Суном ловить рыбу, купаться или, лежа на горячем песке, мечтать вслух о разных разностях!..
Сегодня Коля дежурил. Уже горнисты проиграли отбой. В палатках потушили фонари, и весь лагерь потонул в голубом сумраке. Коля ходил по скрипучему песку между рядами палаток. Кое-где еще не спали, раздавались приглушенные голоса и смех. В одной палатке говорили особенно громко. Спорили Корецкий и Попов — сын фельдшера из городской больницы.
— А если нечестно? — сказал Попов.
Корецкий засмеялся:
— Что значит нечестно! Мистер Вилка говорит, это понятие только для девочек. Конечно, брать чужое нельзя, а насчет другого — кто сильней, тот и прав… и все может…
— Значит, когда мы с тобой боролись по всем правилам, а ты мне дал подножку, это тоже честно?
— Мистер Вилка говорит, что правила придумали слабые личности. Сильная личность — сама себе правило, — Корецкий захохотал.
— Теперь я тебе штуку подстрою. Погоди!
— Ну, уж ты и в самом деле, — испугался Корецкий. — Между друзьями иногда можно и по правилам, если договориться. Хочешь, будем вместе закалять волю?
— Как это?
— По-разному можно. Но главное, чтобы ничего не бояться, быть настоящим мужчиной. Мы тут одну штуку придумали. Сразу будет видно, кто настоящий парень, а кто тряпка.
На дорожке послышались шаркающие шаги, и на сероватом боку палатки показался темный силуэт, похожий на деда мороза.
Это был сторож гимназии. Его взяли на лето в лагерь возить воду на кухню и караулить вельбот.
— Не разговаривать! — строго сказал Коля.
Спорщики притихли.
— Добрый вечер, Иван Андреевич, — приветствовал Коля старика.
— А, скаут по несчастью! Все маешься? — Старик остановился.
— Маюсь, Иван Андреевич, — признался Коля.
— Что же не убежишь?
— Убежал бы давно, да отец… Потом они костюм дали…
— Они, брат, на эти костюмы и ловят вашего брата.
Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу и продолжал, часто покашливая:
— Здорово они здесь вас, рабочих ребят, портят. С виду все как полагается: и порядок, и чистота, и учат, даже «закон божий» есть, а приглядишься — совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а этот лопоухий…
— Корецкий?
— Нет, тот, что с ним все ходит…
— Гольденштедт?
— Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель ваш, смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю, что не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат ты мой, хитрая политика! Ну ладно… Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.
«Вот старый, так и уедает, — подумал Коля, провожая взглядом таявшую в темноте фигуру сторожа. — Ему-то хорошо рассуждать!»
Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.
«А что, если сходить к нему?» — И Коля до самого конца дежурства представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет, что он совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и Суна пригласит записаться временно в скауты.
Коля старался оправдать себя. И, как всякому человеку, когда он настойчиво хочет найти оправдание своим дурным поступкам, Коле стало казаться, что он действительно не совершил никакой измены по отношению к ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил бы так же на его месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил ему: «Нет, ты изменил, нет, ты изменил».
КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ
— Ну, теперь, кажется, все, — сказал Левка, ставя ведерко с краской на палубу «Орла». — Пошли, Сун, посмотрим издалека.
Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.
Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.
Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.
— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.
— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.
Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.
— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?
— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.
— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?
— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..
— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.
— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.
Левка огорченно махнул рукой.
— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…
— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.
Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:
— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?
Сун покачал головой:
— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.
— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.
На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:
— Что же это такое?
— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.
Максим Петрович на этот раз не нашелся, что возразить, а лишь укоризненно посмотрел на ребят.
На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее расположение духа. Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.
— Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном корабле.
Мальчики встали по команде «смирно» и крикнули «ура».
— Так, а теперь приказ для верхней команды. Желтую полосу на борту закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.
Левка помрачнел и хмуро произнес:
— Ладно уж, покрасим…
После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике, с болью в сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.
— Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, — сказал Левка и посмотрел на Суна.
— Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое же судно и еще лучше его покрасим.
— Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть. А как назовем?
— Пусть тоже «Орел» будет.
— Хорошо. Только «Орел второй».
— Этот первый, а тот второй. Очень хорошо! — одобрил Сун.
Мальчики быстрее стали водить кистями и старались представить себе свой будущий корабль, самый могучий, самый красивый из всех кораблей, которые когда-либо бороздили поверхность морей и океанов. И в их пылком воображении возник корабль-чудо, он горел всеми цветами радуги на синей поверхности моря.
Мечты об «Орле втором» были нарушены появлением скаута. Он сбежал на берег и пошел к пристани. Маляры, не веря своим глазам, опустили кисти: в скауте они узнали Колю Воробьева. Он подходил с нарочитой самоуверенностью, глубоко засунув руки в карманы новенького костюма. Но от Левки не укрылось виноватое выражение Колиного лица.
Коля поздоровался.
Левка и Сун не ответили.
— Что, не узнали?
— Почему не узнали? — проронил Левка, продолжая красить борт.
— Почему же тогда не здороваешься?
— С такими не здороваюсь.
С лица Коли Воробьева сбежал обычный румянец.
— Ты что, думаешь, я и взаправду скаут? — проговорил он вдруг охрипшим голосом. — Это случайно получилось. Премию мне дали за бокс. Ух, и дал я лопоухому!.. Ну и стал носить эту форму. Отец тоже говорит: «С паршивой собаки хоть шерсти клок. Одежду получил, кормить будут, а там посмотрим…» — Чтобы подчеркнуть свое презрение к форме скаутов, Коля Воробьев сел на край пристани прямо на грязные доски и продолжал: — Мне уже невмоготу стало. Убегу, думаю, потом…
— Потом… — Левка сплюнул в воду и, повернувшись к Коле, сказал: — А я бы сдох лучше, а не пошел к ним!
Под осуждающим взглядом Левки Коля опустил голову. Его поникшая фигура казалась такой одинокой, что Левка, почувствовав жалость, спросил:
— Ну как у них, хорошо?
— Кормят ничего. Только скука. То «закон божий», то про Америку мистер Вилка рассказывает, как у них нищие в миллионеры выходят.
— Вот и ты теперь будешь миллионером.
— Я мистера Вилку тоже спросил: «Почему вы не миллионер, если у вас это раз плюнуть?»
— Кто это Вилка?
— Американец, вроде попа. Он самый главный начальник в лагере. Его мистер Уилки звать, ну, а мы зовем его Вилка.
— Ну и что он тебе ответил?
— Послал на кухню картошку чистить.
— И Корецкий тоже, поди, в вашем лагере?
— Да.
— И лопоухий?
— Да, и Гольденштедт. Они послезавтра собираются осьминогов ловить. Какой-то новый способ, говорят, нашли.
— Ловите на здоровье! А нам надо другой борт красить! — сказал Левка и вместе с Суном стал переводить плотик, с которого красили, на другую сторону катера.
— Хорошо у вас здесь, — сказал Коля, жадно вдыхая запах краски. — Я давно думал заглянуть… А где ваша собака? Какая-то рыжая, на вашу похожая, все возле нашей кухни вертелась.
— Да, Левушка, где наш Рыжик? — спросил Сун. — Его уже два дня нету?
— В скауты записался!
— Нет, Рыжик не такой…
— Мы думали, что некоторые люди тоже не такие. Может быть. Рыжика там кормить лучше стали или новую форму выдали!
Каждое слово бывших друзей больно ранило Колю. Он чувствовал, как липкий противный пот покрыл все его лицо, руки, а во рту пересохло. Он хотел было возразить, сказать что-то такое же обидное этим безжалостным людям, но почувствовал, что не может, что ему нечего сказать на эти справедливые упреки.
— Вы не очень-то… Подумаешь… — прохрипел Коля и побрел прочь, низко опустив голову.
— Левушка! — Сун взял друга за локоть.
— Что, Сун?
— Я, Левушка, тоже никогда бы не надел скаутскую форму.
— Само собой. Начнем, что ли? — и Левка мазнул кистью по желтой полосе.
Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.
Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.
Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.
— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.
— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.
Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.
— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?
— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.
— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?
— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..
— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.
— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.
Левка огорченно махнул рукой.
— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…
— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.
Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:
— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?
Сун покачал головой:
— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.
— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.
На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:
— Что же это такое?
— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.
Максим Петрович на этот раз не нашелся, что возразить, а лишь укоризненно посмотрел на ребят.
На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее расположение духа. Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.
— Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном корабле.
Мальчики встали по команде «смирно» и крикнули «ура».
— Так, а теперь приказ для верхней команды. Желтую полосу на борту закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.
Левка помрачнел и хмуро произнес:
— Ладно уж, покрасим…
После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике, с болью в сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.
— Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, — сказал Левка и посмотрел на Суна.
— Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое же судно и еще лучше его покрасим.
— Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть. А как назовем?
— Пусть тоже «Орел» будет.
— Хорошо. Только «Орел второй».
— Этот первый, а тот второй. Очень хорошо! — одобрил Сун.
Мальчики быстрее стали водить кистями и старались представить себе свой будущий корабль, самый могучий, самый красивый из всех кораблей, которые когда-либо бороздили поверхность морей и океанов. И в их пылком воображении возник корабль-чудо, он горел всеми цветами радуги на синей поверхности моря.
Мечты об «Орле втором» были нарушены появлением скаута. Он сбежал на берег и пошел к пристани. Маляры, не веря своим глазам, опустили кисти: в скауте они узнали Колю Воробьева. Он подходил с нарочитой самоуверенностью, глубоко засунув руки в карманы новенького костюма. Но от Левки не укрылось виноватое выражение Колиного лица.
Коля поздоровался.
Левка и Сун не ответили.
— Что, не узнали?
— Почему не узнали? — проронил Левка, продолжая красить борт.
— Почему же тогда не здороваешься?
— С такими не здороваюсь.
С лица Коли Воробьева сбежал обычный румянец.
— Ты что, думаешь, я и взаправду скаут? — проговорил он вдруг охрипшим голосом. — Это случайно получилось. Премию мне дали за бокс. Ух, и дал я лопоухому!.. Ну и стал носить эту форму. Отец тоже говорит: «С паршивой собаки хоть шерсти клок. Одежду получил, кормить будут, а там посмотрим…» — Чтобы подчеркнуть свое презрение к форме скаутов, Коля Воробьев сел на край пристани прямо на грязные доски и продолжал: — Мне уже невмоготу стало. Убегу, думаю, потом…
— Потом… — Левка сплюнул в воду и, повернувшись к Коле, сказал: — А я бы сдох лучше, а не пошел к ним!
Под осуждающим взглядом Левки Коля опустил голову. Его поникшая фигура казалась такой одинокой, что Левка, почувствовав жалость, спросил:
— Ну как у них, хорошо?
— Кормят ничего. Только скука. То «закон божий», то про Америку мистер Вилка рассказывает, как у них нищие в миллионеры выходят.
— Вот и ты теперь будешь миллионером.
— Я мистера Вилку тоже спросил: «Почему вы не миллионер, если у вас это раз плюнуть?»
— Кто это Вилка?
— Американец, вроде попа. Он самый главный начальник в лагере. Его мистер Уилки звать, ну, а мы зовем его Вилка.
— Ну и что он тебе ответил?
— Послал на кухню картошку чистить.
— И Корецкий тоже, поди, в вашем лагере?
— Да.
— И лопоухий?
— Да, и Гольденштедт. Они послезавтра собираются осьминогов ловить. Какой-то новый способ, говорят, нашли.
— Ловите на здоровье! А нам надо другой борт красить! — сказал Левка и вместе с Суном стал переводить плотик, с которого красили, на другую сторону катера.
— Хорошо у вас здесь, — сказал Коля, жадно вдыхая запах краски. — Я давно думал заглянуть… А где ваша собака? Какая-то рыжая, на вашу похожая, все возле нашей кухни вертелась.
— Да, Левушка, где наш Рыжик? — спросил Сун. — Его уже два дня нету?
— В скауты записался!
— Нет, Рыжик не такой…
— Мы думали, что некоторые люди тоже не такие. Может быть. Рыжика там кормить лучше стали или новую форму выдали!
Каждое слово бывших друзей больно ранило Колю. Он чувствовал, как липкий противный пот покрыл все его лицо, руки, а во рту пересохло. Он хотел было возразить, сказать что-то такое же обидное этим безжалостным людям, но почувствовал, что не может, что ему нечего сказать на эти справедливые упреки.
— Вы не очень-то… Подумаешь… — прохрипел Коля и побрел прочь, низко опустив голову.
— Левушка! — Сун взял друга за локоть.
— Что, Сун?
— Я, Левушка, тоже никогда бы не надел скаутскую форму.
— Само собой. Начнем, что ли? — и Левка мазнул кистью по желтой полосе.
БАНДА МИСТЕРА УИЛКИ
На торговом корабле, что стоял на рейде, пробили склянки. В лесной чаще в горах Русского острова эхо повторило чистые звуки меди, и опять стало тихо. Только между причальными столбами хлюпала ленивая волна.
— Восемь пробило. Куда же он девался? — проговорил Левка, пристально вглядываясь в пустынный берег.
— Пошли на баржу, там рыбу половим, — предложил Сун.
— Пошли. Может, он там скорей нас увидит.
Мальчики взошли по сходням на баржу, до половины залитую водой. Они сели на теплые чугунные кнехты и забросили лески. Крючки с наживой из хлебных шариков медленно опускались на дно, выстланное мелкими камешками. Вот промелькнули коричневые спины двух рыб и исчезли в подводном лесу. Левка и Сун перебросили лески. Спугнутые рыбки быстро поплыли вглубь, где смутно виднелись расплывчатые очертания каменных глыб, поросших бурыми водорослями. Одна из рыб коснулась тонкой водоросли и вдруг исчезла. А вместе с ней исчезла и водоросль.
— Видал фокус? — воскликнул Сун.
— А знаешь, кто фокусник? — спросил Левка. — Это спрут рыбачит. Он хитрущий: любой цвет может принимать. Щупальца свои вытянет и сидит себе, словно морская капуста, и не заметишь.
Мальчики напряженно вглядывались в таинственный сумрак подводного мира. Спрут больше не показывался.
Скрипнула старая палуба. На корму шел приземистый, но необыкновенно широкоплечий матрос.
— Дядя Андрей! — Левка вскочил, узнав моряка, которого он встречал ночью в Голубиной пади.
Моряк улыбнулся и спросил подмигивая:
— Как здоровье деда?
— А что ему сделается! — ответил Левка условной фразой и тоже улыбнулся.
— Передай Лукичу, что товар готов. Послезавтра пусть приходит, куда договорились.
— Есть!
— Этого мало: моряки всегда повторяют приказ.
Левка без запинки повторил:
— Товар готов. Послезавтра приходить, куда договорились.
— Правильно! — одобрил моряк и остановил Левку, который хотел было вместе с ним сойти на берег. — С полчаса еще порыбачьте после моего ухода! Так надо.
— Есть порыбачить полчаса!
— Добре! Ну, передавайте старикам привет. — Моряк повернулся и быстро пошел на берег, поводя широкими плечами.
К причалу подходил моторный катер под американским флагом. Катер пристал недалеко от полузатопленной баржи. На причал высыпало человек пятнадцать скаутов и с ними взрослый, тоже одетый в скаутский костюм.
— Это, наверное, и есть мистер Вилка. Физия как у святого, — заметил Левка.
Среди скаутов Левка и Сун увидели Корецкого, лопоухого Гольденштедта и Кольку Воробьева. Вся ватага направилась к барже. Корецкий и Гольденштедт несли на палке небольшой мешок.
— Вот не было печали! — проворчал Левка, увлекая Суна в рубку.
Друзья стали наблюдать за скаутами и их предводителем через щели дощатого барьера. Мистер Уилки остановился возле мачты и поднял руку. Скауты столпились вокруг него. Ноша, опущенная на палубу, зашевелилась. Корецкий пнул мешок ногой и проговорил:
— Попался, не убежишь теперь!
— Попавшее в наши руки не должно убежать, — проговорил мистер Уилки. — Мы, разведчики, должны, как тигры, поджидать, как это называется по-русски?.. — мистер Уилки улыбнулся, показав зубы с золотыми коронками.
— Жертву, — угодливо подсказал Корецкий.
— Да, да, жертву. Но раз эта жертва в наших руках, то она не должна уйти!
Мистер Уилки умолк и стал осматривать небольшую мачту с длинной стрелой для поднятия груза. Затем приказал:
— Приготовить все к действию.
Скауты опустили стрелу, продели в блок, укрепленный на ее конце, веревку и снова подняли.
— А теперь, — сказал мистер Уилки, — кто желает приготовить наживу?
Корецкий, Гольденштедт и еще пятеро скаутов вышли вперед.
Мистер Уилки благосклонно улыбнулся и остановил их движением руки.
— Я знаю, вы всегда впереди. А что же остальные? Например, вы, — и мистер Уилки показал пальцем на Колю Воробьева.
Коля стоял поодаль и с нескрываемой неприязнью следил за таинственными приготовлениями.
— Помогите им, мой дорогой мальчик!
Коля не двинулся с места.
— Я прошу вас помочь своим друзьям. Ну?
— Помогайте сами. А я не хочу быть живодером… — произнес Коля.
— Вот молодец! — прошептал Левка, ударяя себя кулаком по коленке.
— Тс-с! — Сун прижал палец к губам.
— Неисправимый гадкий мальчик! Вы позорите форму скаутов, — зловеще прошипел мистер Уилки.
— Плевать я хотел на вашу форму. Вот! — Коля быстро расстегнул ремень, снял рубаху, штаны и, скомкав, швырнул их к ногам мистера Уилки, а сам в одних трусах отступил к сходням.
Была минута, когда мистер Уилки чуть было не бросился на Колю, но сдержался: мистер Уилки умел владеть собой.
«Какой случай показать выдержку!» — подумал он и остановил скаутов, бросившихся на Колю.
— Восемь пробило. Куда же он девался? — проговорил Левка, пристально вглядываясь в пустынный берег.
— Пошли на баржу, там рыбу половим, — предложил Сун.
— Пошли. Может, он там скорей нас увидит.
Мальчики взошли по сходням на баржу, до половины залитую водой. Они сели на теплые чугунные кнехты и забросили лески. Крючки с наживой из хлебных шариков медленно опускались на дно, выстланное мелкими камешками. Вот промелькнули коричневые спины двух рыб и исчезли в подводном лесу. Левка и Сун перебросили лески. Спугнутые рыбки быстро поплыли вглубь, где смутно виднелись расплывчатые очертания каменных глыб, поросших бурыми водорослями. Одна из рыб коснулась тонкой водоросли и вдруг исчезла. А вместе с ней исчезла и водоросль.
— Видал фокус? — воскликнул Сун.
— А знаешь, кто фокусник? — спросил Левка. — Это спрут рыбачит. Он хитрущий: любой цвет может принимать. Щупальца свои вытянет и сидит себе, словно морская капуста, и не заметишь.
Мальчики напряженно вглядывались в таинственный сумрак подводного мира. Спрут больше не показывался.
Скрипнула старая палуба. На корму шел приземистый, но необыкновенно широкоплечий матрос.
— Дядя Андрей! — Левка вскочил, узнав моряка, которого он встречал ночью в Голубиной пади.
Моряк улыбнулся и спросил подмигивая:
— Как здоровье деда?
— А что ему сделается! — ответил Левка условной фразой и тоже улыбнулся.
— Передай Лукичу, что товар готов. Послезавтра пусть приходит, куда договорились.
— Есть!
— Этого мало: моряки всегда повторяют приказ.
Левка без запинки повторил:
— Товар готов. Послезавтра приходить, куда договорились.
— Правильно! — одобрил моряк и остановил Левку, который хотел было вместе с ним сойти на берег. — С полчаса еще порыбачьте после моего ухода! Так надо.
— Есть порыбачить полчаса!
— Добре! Ну, передавайте старикам привет. — Моряк повернулся и быстро пошел на берег, поводя широкими плечами.
К причалу подходил моторный катер под американским флагом. Катер пристал недалеко от полузатопленной баржи. На причал высыпало человек пятнадцать скаутов и с ними взрослый, тоже одетый в скаутский костюм.
— Это, наверное, и есть мистер Вилка. Физия как у святого, — заметил Левка.
Среди скаутов Левка и Сун увидели Корецкого, лопоухого Гольденштедта и Кольку Воробьева. Вся ватага направилась к барже. Корецкий и Гольденштедт несли на палке небольшой мешок.
— Вот не было печали! — проворчал Левка, увлекая Суна в рубку.
Друзья стали наблюдать за скаутами и их предводителем через щели дощатого барьера. Мистер Уилки остановился возле мачты и поднял руку. Скауты столпились вокруг него. Ноша, опущенная на палубу, зашевелилась. Корецкий пнул мешок ногой и проговорил:
— Попался, не убежишь теперь!
— Попавшее в наши руки не должно убежать, — проговорил мистер Уилки. — Мы, разведчики, должны, как тигры, поджидать, как это называется по-русски?.. — мистер Уилки улыбнулся, показав зубы с золотыми коронками.
— Жертву, — угодливо подсказал Корецкий.
— Да, да, жертву. Но раз эта жертва в наших руках, то она не должна уйти!
Мистер Уилки умолк и стал осматривать небольшую мачту с длинной стрелой для поднятия груза. Затем приказал:
— Приготовить все к действию.
Скауты опустили стрелу, продели в блок, укрепленный на ее конце, веревку и снова подняли.
— А теперь, — сказал мистер Уилки, — кто желает приготовить наживу?
Корецкий, Гольденштедт и еще пятеро скаутов вышли вперед.
Мистер Уилки благосклонно улыбнулся и остановил их движением руки.
— Я знаю, вы всегда впереди. А что же остальные? Например, вы, — и мистер Уилки показал пальцем на Колю Воробьева.
Коля стоял поодаль и с нескрываемой неприязнью следил за таинственными приготовлениями.
— Помогите им, мой дорогой мальчик!
Коля не двинулся с места.
— Я прошу вас помочь своим друзьям. Ну?
— Помогайте сами. А я не хочу быть живодером… — произнес Коля.
— Вот молодец! — прошептал Левка, ударяя себя кулаком по коленке.
— Тс-с! — Сун прижал палец к губам.
— Неисправимый гадкий мальчик! Вы позорите форму скаутов, — зловеще прошипел мистер Уилки.
— Плевать я хотел на вашу форму. Вот! — Коля быстро расстегнул ремень, снял рубаху, штаны и, скомкав, швырнул их к ногам мистера Уилки, а сам в одних трусах отступил к сходням.
Была минута, когда мистер Уилки чуть было не бросился на Колю, но сдержался: мистер Уилки умел владеть собой.
«Какой случай показать выдержку!» — подумал он и остановил скаутов, бросившихся на Колю.