Тогда, в 2003-м, повторяю, я считал, что все трения с Мутко останутся в прошлом. Да и он вел себя весьма миролюбиво и даже помог нашей команде завоевать медали, защитил от судейской анархии, радовался победам и потом, в зале Спортивного комплекса в момент празднования серебряных медалей казался нам лучшим другом. Увы, жизнь показала, что та «бархатная» революция (которую я даже скорее назвал бы реформой, обычным делом для развития любого европейского клуба) слишком глубоко засела ему в память, чтобы остаться со мной друзьями. По большому счету, странно. Окончательно уходя из «Зенита» в конце года Мутко знал, что будет продолжать свое дело в политике, работать в Совете Федерации с неплохими перспективами на будущее. Впоследствии он добьется своего и станет президентом Российского футбольного Союза. Но с той поры мы уже с Виталием практически никогда не пересекались и, рискну предположить, если он и продолжал любить «Зенит», то уже без моего в нем участия…
Весной 2004-го года мы с журналисткой и моей будущей женой Татьяной Копыловой навестили Виталия Леонтьевича в Совете Федерации и сделали с ним большое интервью. Мутко явно радовался возможности снова вернуться к красивыми речам и публичности и, казалось, был искренне рад гостям, один из которых, впрочем, у него прочно ассоциировался с неприятными переживаниями 2003-го. В то же время чувствовалось, что Виталий Леонтьевич крайне неуютно ощущает себя в своем маленьком кабинетике, и с трудом подавляет желание рассказать о более ярких и перспективных вещах, чем о заседаниях Совета Федерации. В конце беседы я не удержался и задал-таки вопрос: «Не жалеете ли вы, что так и не пошли с Петржелой до конца, не обеспечили ему поддержку тогда, летом?». Умиротворенный и свойский Виталий Леонтьевич сразу же завелся и заговорил тем тоном, к которому работники ФК «Зенит» так привыкли за долгие годы.
– Да ты знаешь, твой Петржела еще покажет себя! Пусть пока упивается славой. Я тебе честно вот скажу: хреновый он человек, понятно? Вот увидишь…».
Осенью того года «Зенит» и Петржела уверенно осваивали Кубок УЕФА. В следующем евросезоне питерский клуб достиг еще больших высот, оказавшись выше всех российских команд в рейтинге европейских клубов. И только когда пришел 2006-й год стало понятно, что досада и обида, так отчетливо звучавшие в голосе Мутко тогда, в Совете Федерации, не умерли, а тихо-тихо затаились…
В конце сезона-2003 «Зенит», что называется, уже вовсю «давал гастроли». Мы выиграли в последнем туре у «Сатурна» 3:0, разделались в ответной кубковой встрече с КАМАЗом 6:2, и только самая последняя встреча в Самаре с «Крыльями» в следующей стадии Кубка далась нам уже с превеликим трудом. Ребята устали, жили отпуском, а на Волге грянула уже настоящая зима и, честно признаюсь, мы оказались куда более психологически выхолощенными, чем хозяева. Помню, что в той игре нам очень помог Милан Вьештица, который беспрерывно страховал совсем уж уставшего Горака и помог нам устоять в тяжелейшей игре, сыграть 0:0. Что делать, такое бывает в футболе, когда нужно уметь играть, сжав зубы, терпеть. А о Вьештице я всегда вспоминаю со смешанными чувствами. Когда я пришел в «Зенит», хотел отправить восвояси всех югославов, которые числились тогда в команде. Ни Ранджелович, ни Мудринич, ни Вьештица по видеозаписям на меня впечатления не произвели. Но когда я практически уже определился с теми, с кем я намерен работать, прямо на базу пришел Борис Рапопорт и, введя в кабинет за плечо Вьештицу, буквально упросил меня дать парню еще один шанс. Мол, заиграет – хорошо. Нет – выгоните позже.
Шанс я дал, хотя для того, чтобы оправдать этот свой поступок пришлось довольно долго терпеть. К югославам в 2002-м году в команде было довольно-таки прохладное отношение – они чувствовали себя не в своей тарелке, делали ошибки, а деньги получали со всеми наравне. Футболисты, поверьте, к таким вещам относятся крайне ревниво. Что касается Вьештицы, то кроме того, что он приехал в «Зенит» совсем неопытным мальчиком и под жестким психологическим прессом чувствовал себя неуютно, так еще и довольно плохо играл персонально, так как в Сербии играл только по системе «в линию». Когда я перестроил игру «Зенита», Милан продолжал «спотыкаться» и по ходу первых зимних сборов был близок к тому, чтобы стать в команде «козлом отпущения». Чуть что, сразу раздавалось «у-у, Милан.». Тем не менее, мы продолжали с ним работать, и уже во втором матче с «Локомотивом», когда из-за некоторого недобора игроков я вынужден был поставить – что уж таить – на свой страх и риск Милана в центр обороны, он сыграл потрясающе и практически уже не выпадал из основы, пока все-таки несколько не остановился в росте. Тем не менее, он внес свою лепту в успехи «Зенита», прежде чем отправился в команду рангом ниже. И, думаю, вспоминает о Петербурге с положительными эмоциями.
Что касается меня, то я улетал в свой первый питерский отпуск с чувством… неимоверной жалости, что этот чудесный чемпионат завершился. И впервые мой уютный дом в Либерце отказывался меня держать в своих стенах. Две недели отпуска стали для меня сущей пыткой – мне не терпелось вернуться, и двинуться со своей командой дальше. Ведь казалось, что второе место для «Зенита» не предел, и что все только начинается. Поэтому когда в начале января 2004-го года самолет коснулся посадочной полосы «Пулково» я вздохнул с облегчением: «Наконец-то я дома…».
Глава 5
Весной 2004-го года мы с журналисткой и моей будущей женой Татьяной Копыловой навестили Виталия Леонтьевича в Совете Федерации и сделали с ним большое интервью. Мутко явно радовался возможности снова вернуться к красивыми речам и публичности и, казалось, был искренне рад гостям, один из которых, впрочем, у него прочно ассоциировался с неприятными переживаниями 2003-го. В то же время чувствовалось, что Виталий Леонтьевич крайне неуютно ощущает себя в своем маленьком кабинетике, и с трудом подавляет желание рассказать о более ярких и перспективных вещах, чем о заседаниях Совета Федерации. В конце беседы я не удержался и задал-таки вопрос: «Не жалеете ли вы, что так и не пошли с Петржелой до конца, не обеспечили ему поддержку тогда, летом?». Умиротворенный и свойский Виталий Леонтьевич сразу же завелся и заговорил тем тоном, к которому работники ФК «Зенит» так привыкли за долгие годы.
– Да ты знаешь, твой Петржела еще покажет себя! Пусть пока упивается славой. Я тебе честно вот скажу: хреновый он человек, понятно? Вот увидишь…».
Осенью того года «Зенит» и Петржела уверенно осваивали Кубок УЕФА. В следующем евросезоне питерский клуб достиг еще больших высот, оказавшись выше всех российских команд в рейтинге европейских клубов. И только когда пришел 2006-й год стало понятно, что досада и обида, так отчетливо звучавшие в голосе Мутко тогда, в Совете Федерации, не умерли, а тихо-тихо затаились…
В конце сезона-2003 «Зенит», что называется, уже вовсю «давал гастроли». Мы выиграли в последнем туре у «Сатурна» 3:0, разделались в ответной кубковой встрече с КАМАЗом 6:2, и только самая последняя встреча в Самаре с «Крыльями» в следующей стадии Кубка далась нам уже с превеликим трудом. Ребята устали, жили отпуском, а на Волге грянула уже настоящая зима и, честно признаюсь, мы оказались куда более психологически выхолощенными, чем хозяева. Помню, что в той игре нам очень помог Милан Вьештица, который беспрерывно страховал совсем уж уставшего Горака и помог нам устоять в тяжелейшей игре, сыграть 0:0. Что делать, такое бывает в футболе, когда нужно уметь играть, сжав зубы, терпеть. А о Вьештице я всегда вспоминаю со смешанными чувствами. Когда я пришел в «Зенит», хотел отправить восвояси всех югославов, которые числились тогда в команде. Ни Ранджелович, ни Мудринич, ни Вьештица по видеозаписям на меня впечатления не произвели. Но когда я практически уже определился с теми, с кем я намерен работать, прямо на базу пришел Борис Рапопорт и, введя в кабинет за плечо Вьештицу, буквально упросил меня дать парню еще один шанс. Мол, заиграет – хорошо. Нет – выгоните позже.
Шанс я дал, хотя для того, чтобы оправдать этот свой поступок пришлось довольно долго терпеть. К югославам в 2002-м году в команде было довольно-таки прохладное отношение – они чувствовали себя не в своей тарелке, делали ошибки, а деньги получали со всеми наравне. Футболисты, поверьте, к таким вещам относятся крайне ревниво. Что касается Вьештицы, то кроме того, что он приехал в «Зенит» совсем неопытным мальчиком и под жестким психологическим прессом чувствовал себя неуютно, так еще и довольно плохо играл персонально, так как в Сербии играл только по системе «в линию». Когда я перестроил игру «Зенита», Милан продолжал «спотыкаться» и по ходу первых зимних сборов был близок к тому, чтобы стать в команде «козлом отпущения». Чуть что, сразу раздавалось «у-у, Милан.». Тем не менее, мы продолжали с ним работать, и уже во втором матче с «Локомотивом», когда из-за некоторого недобора игроков я вынужден был поставить – что уж таить – на свой страх и риск Милана в центр обороны, он сыграл потрясающе и практически уже не выпадал из основы, пока все-таки несколько не остановился в росте. Тем не менее, он внес свою лепту в успехи «Зенита», прежде чем отправился в команду рангом ниже. И, думаю, вспоминает о Петербурге с положительными эмоциями.
Что касается меня, то я улетал в свой первый питерский отпуск с чувством… неимоверной жалости, что этот чудесный чемпионат завершился. И впервые мой уютный дом в Либерце отказывался меня держать в своих стенах. Две недели отпуска стали для меня сущей пыткой – мне не терпелось вернуться, и двинуться со своей командой дальше. Ведь казалось, что второе место для «Зенита» не предел, и что все только начинается. Поэтому когда в начале января 2004-го года самолет коснулся посадочной полосы «Пулково» я вздохнул с облегчением: «Наконец-то я дома…».
Глава 5
В ноябре 2003-го я впервые побывал в либерецком доме Петржеловых. С тех пор лучшего места для релаксации для себя найти не могу – когда случается так, что я попадаю в «дом на холме», стараюсь насладиться каждой секундой покоя, который, наверное, не сравнится ни с чем на свете. Это не дворец а-ля «новый русский», не флоридская вилла. Простой, просторный и светлый дом, который человеку со вкусом снится в радужных снах. Зузана оказалась «женой декабриста», не переезжая с мужем в холодную Россию. Ее миссия была здесь, в Либерце – держать дом в чистоте, порядке, создавать уникальную идиллическую атмосферу, в которую супруг хотя бы на пару недель в год мог погрузиться после нечеловеческих стрессов Петербурга. Она терпела, и делала все, чтобы он всегда хотел вернуться.
Там, у горы Йештедь, которая возвышается прямо напротив дома Власты и Зузы, я понял, что уже немолодому, и, в общем-то, привыкшему к определенному образу жизни человеку, было, что терять, когда он каждый год вынужден был доказывать жене, что она должна терпеть, ждать и помогать. Да, Зузана чисто по-женски очень уставала. И пусть понимала, что Властимил зарабатывает в России деньги, престиж, а главное, делает то, о чем мечтал всю жизнь – работает с перспективным клубом, который завоевал путевку в Европу.
Не берусь судить, сколько на самом деле тяжелых часов Петржеловы провели в серьезных семейных разборках. То, что мне казалось во Власте забавным (например, свойство отвечать на вопрос после 20-минутного молчания и чтения Интернета или собственных записей), ее периодически доводило до белого каления. В конце концов, времени она с мужем проводила намного больше, чем все остальные. Часто доходило до того, что оба (по отдельности, разумеется) начинали жаловаться друг на друга – «А он… А она…». Власта на правах старшего товарища частенько поучал – с женщинами надо так-то, так-то, а когда я сообщил о своей скорой свадьбе впал в шок, как-то даже обиженно замолчал и наконец с пафосом вымолвил: «Я потерял друга…». Тем не менее, они, несмотря на проблемы, были вместе, выглядели вдвоем, как брэнд успешных независимых людей и умели в себя влюблять окружающих. Они были вместе и наглядно показывали всем остальным, как нужно преодолевать семейные проблемы различного толка.
Если Властимил работал тренером и не был дома по полгода, то Зузана по полной нагружала себя работой в фитнесс-центре, не давала себе раскиснуть, искала новые и новые дела, и только это помогло ей выдержать три с половиной года.
В любом случае, когда Власта приезжал домой, атмосфера, как правило, разряжалась. Прогулки с псами, о чем едва ли не в гротескном стиле писала российская пресса (три терьера стали знаменитыми на весь Питер практически сразу) на самом деле спасали тренеру нервную систему в сочетании с уединенностью жилья, исключительно чистого воздуха и убойной кормежки Зузаны. Другое дело, что долго задерживаться в подобных условиях Власта не мог. Футбольные тренеры почти как наркоманы – они хотят, чтобы был азарт, затем адреналин, затем тяжелый «отходняк». Другое дело, что в России стрессы принято заливать алкоголем, а Власта не пил и потому часто страдал от чудовищных головных болей. Судейский произвол и прочие негативные веяния нашего футбола часто и довольно сильно выбивали его из колеи и ведь в конце концов установили-таки высшую планку возможностей ТОГО «Зенита», который, по единодушному решению тренера и руководителя, не ввязывался ни в какие интриги. И дорого за это платил: очками, занятыми местами, Лигой чемпионов, критикой болельщиков, зачастую обидной и абсурдной…
Новый год не задался. Для начала мы прилетели на знакомое уже турецкое побережье, которое как раз стонало от жутких ураганов и ливней. Там и сям валялись вырванные с деревья, виднелись поломанные дома. Почти все две недели, что мы были на сборе, шел жуткий дождь, и некоторые занятия на поле практически пошли насмарку. Пришлось отказаться и от бега в лесу, потому что тропинки размыло, они стали скользкими и на них хлюпала грязная жижа. Слава богу, что силовую подготовку, о которой я уже рассказывал в предыдущих главах, проводить никто не мешал.
Последней каплей в прямом и переносном смысле стало то, что в ресторане отеля начала протекать крыша и завтраки-обеды-ужины проходили под веселый плеск падающей в подставленные ведра воды. На следующий год в Турцию мы уже не поехали, наученные тамошними капризами погоды в данный период времени.
Ничего веселого не ждало нас и в Испании. Изначально планировалось, что мы как следует поработаем над игрой в одно касание, быстрым пасом и прочим усовершенствованием собственных комбинационных действий, но подвело поле отеля, которое было не лучшего качество – кочковатое, неровное. В то же время совсем неподалеку от нас ЦСКА работал на фантастических газонах специального футбольного комплекса. Меня взяла злость – с какой это стати мы, клуб, занявший 2-е место в чемпионате, серебряный призер, должны ковыряться бог знает где! Позвонил в Петербург Давиду, Илье Чераксову, выразил свое неудовольствие. Давид тут же вылетел к нам, посмотрел на условия проведения занятий и пришел в ужас.
Остаток сбора, а также на следующий год мы уже тренировались в чудном комплексе «Марпафут», который, увы, отчего-то в 2006-м году пришел в запустение. Учитывая то, что и добирались мы до Испании с приключениями – проторчали полдня в Париже, ожидая стыковочного рейса до Малаги – настроение у меня было отвратительным. Год еще толком не начался, а проблем было столько, что им не было видно конца. Кое-что нам потом отчасти аукнулось в концовке чемпионата, когда мы не сумели оказаться в призовой тройке, хотя, конечно, организационные проблемы зимы и не стали определяющими в финишной эпопее.
Поскольку чемпионат России обычно начинается в непростых погодных условиях, мы экспериментировали и фактически насильно увезли команду из теплого климата (игрокам оставалось лишь посочувствовать – они любили тепло и солнышко) в более приближенный к тому, что нас ждал на старте сезона. Третий сбор на сей раз прошел в чешской деревне Блшаны, на тогда еще приличной тренировочной базе, которая была построена на деньги бывшего президента чешско-моравского футбольного союза Франтишка Хваловского. Конечно, футболистам там было скучновато – маленькие населенные пункты на моей родине часто кажется безлюдными – но свою задачу хотя бы на том этапе мы выполнили. Жаль только, что когда мы тренировались в Блшанах, сам пан Хваловский отдыхал на нарах за всякие коррупционные дела. Впоследствии и сам тренировочный центр утратил свое качество…
Завершили подготовку к сезону в Голландии, где вроде бы все было в порядке – и отель, и поле, и условия для восстановления. Одна лишь вещь омрачила нам существование: в последней контрольной игре получил травму наш вратарь Слава Малафеев и выбыл из строя на долгий срок. Впрочем, знай я, что спустя полторы недели произойдет еще, переживал бы, пожалуй, еще больше – буквально во второй игре сезона «сломался» и Камил Чонтофальски, в результате чего мы остались с молодым Сергеем Ивановым, которого, правда, наш спортивный директор Борис Рапопорт постоянно объявлял то игроком «Шахтера», то еще какого-нибудь мощного клуба. Первые 6-7 туров неопытный парнишка защищал ворота «Зенита». Скажем так – это, конечно, был ни Слава, и ни Камил. Кое-какие навыки, обретенные в молодежной сборной, ему помогали, еще кое-какие вещи о большом футболе он усвоил, играя тогда за основной состав. Не хочу подробно рассказывать о Сергее, потому что для этого пришлось бы разбирать его ошибки, а мне этим заниматься не хочется. В конце концов, насколько я знаю, карьера у парня и так не складывается.
Вообще, наша защита довольно неплохо начала сезон, и мы довольно быстро оказались наверху в таблице. Впервые в своей новейшей истории «Зенит» разгромил на выезде «Спартак», вырвал ничью с ЦСКА 3:3, уступая 1:3, обыграли мы московское «Динамо» моего соотечественника Ярослава Гжебика, который так и не смог расположить к себе русских футболистов, отчего и потерпел неудачу. Ярда думал, что его чешские методы будут проходить и в России, без поправки на местные нюансы, и жестоко просчитался. Мне потом знакомые в Чехии говорили: ты там, наверное, всех игроков в России перепугал, ты же всегда был с ними очень жесткий. Ох, если бы я вел себя так же, как я это делал в Чехии, и в Питере, меня точно так же отправили бы в досрочную отставку. В «Зените», как я понял (да и в любом другом русском клубе), игроки – довольно ранимые люди, которые требуют индивидуального к себе подхода. Причем, если они не ощущают его постоянно, то впадают в меланхолию, которая может привести к непредсказуемым последствиям. Потом Быстров, покинувший нашу команду, говорил, что я, дескать, перестал общаться с футболистами, в частности, с ним, и ставил это мне как едва ли не главную вину. Представляете, каким важным моментом это является! При том, что я в какой-то момент всего лишь почувствовал, что излишняя свобода команде на пользу не пошла, она ею «захлебнулась». И начал «затягивать гайки», что, разумеется, нравилось далеко не всем. Футболисты просто не смогли сразу перестроиться на несколько другой стиль жизни, хотя цербером я за все годы в «Зените» так и не стал, и не смог ограничить внутреннюю свободу игроков, хотя со всех сторон мне только и делали, что советовали – да запри ты их на базе на недельку, да пройдись по номерам, посмотри, кто пьет, а кто в карты играет. Кажется, мой коллега Гаджи Гаджиев из «Крыльев» разделял мои взгляды на футбол и утверждал, что только свободная личность может творить и раскрываться на поле. Увы, не все русские игроки на сто процентов верно понимают понятие «свобода»…
Петербург я полюбил почти до безумия. Каждый раз, когда мы возвращались с выездных матчей из других городов, я с облегчением вздыхал и мои глаза отдыхали на знакомых питерских пейзажах. Домой без особой надобности не ездил, в связи с чем вызывал неудовольствие собственной жены, которая ругала меня как могла: мол, ты, такой-сякой, по мне не скучаешь. Зато Зуза полюбила приезжать ко мне в Питер. Апартаменты у меня были вполне уютные, все было под рукой, у нее была возможность привозить из Чехии собачек, без которых ни я, ни она себя не представляли. Правда, однажды мне пришлось переехать из своего первого пристанища на Глухарской улице в жилой комплекс «Дубравы», где уже нашли себе квартиры зенитовские иностранцы. Прямо напротив меня жили Павел Мареш, Мартин Горак, рядом был и Камил Чонтофальски, с которым я, кстати, потом поменялся квартирами.
Что касается Горака, то ему в Питере оставалось жить совсем недолго. Я в глубине души любил Мартина, и расставание с ним оказалось для меня болезненным. Однако футбол, как я уже говорил – отчасти жесток, и не прощает к себе не фанатичного отношения. Не хочу сказать, что Горак не любил футбол, просто он попал в определенный момент под зависимость от определенных обстоятельств. Сказала жена ему – «отрасти длинные волосы», он это сделал. Я же, как тренер, этого не люблю, потому что мне спокойнее, когда защитнику ничего на лицо не сваливается и не налипает. Горак же далеко не сразу отреагировал на мою, так скажем, рекомендацию постричься и довольно долго ставил супругу выше тренера. Карьера игрока – это лифт, который, если парень захочет, пойдет выше, а если нет, то застрянет где-то на полпути. Именно это и произошло со светлым парнем Гораком, который на самом деле мне очень помог сплотить команду в первый год. Мартин начал совершать в играх ошибки одну за другой, и чем больше их делал, тем больше нервничал, ибо всегда был несколько склонен к панике. Горак сам себя загнал в угол и в конце концов мне пришлось ему с тяжелым сердцем объявить о том, что мы расстаемся. Надеюсь, он не держит зла. В конце концов, это я привел его в большой футбол, а своих детей родителям всегда тяжело терять.
Признаюсь, существенно облегчило мне работу в клубе то обстоятельство, что в середине года клуб наконец-то покинул мой неприятель Борис Рапопорт, занимавший, напомню, должность спортивного директора. Он вел довольно обособленный способ жизни, помощи от него я не получал практически никакой, а вот нашептывал Борис на меня тому же Мутко, когда тот еще был в клубе, постоянно. Говорили мне, что Рапопорт любил в офисе клуба, куда я, напоминаю, не ездил без острой необходимости (и не с моей стороны), собрать импровизированные «летучки», где по косточкам раскладывал мою работу с прочими сотрудниками клуба. Понятно, что я представал обычно в самом негативном свете, чему, собственно, удивляться не стоило. Я еще раз повторю – не могу понять, каким образом на должность спортивного директора в нормальной стране могли оставить бывшего тренера! Такого вы не увидите практически нигде, так как все профессионалы футбола знают, что есть корпоративная зависть. Доходило до смешного – я вел переговоры по одним игрокам, Рапопорт общался с какими-то своими агентами, в итоге смысл его функции сводился практически к нулю. Между нами не было никакой коммуникации, что ненормально, и что страшно вредило делу. Как и ненормально то, что несмотря на это спортивный директор Борис Рапопорт долгое время продолжал работать в клубе «Зенит».
В то же время о другой одиозной фигуре «Зенита» (знаю, болельщики в большинстве своем к ней относились негативно) генеральном директоре Илье Черкасове у меня остались положительные воспоминания. Ему, бедному, поначалу пришлось тяжело – Банк отправил его «на передовую», когда в клубе еще было довольно сильное влияние Мутко. Тот к Черкасову отнесся болезненно, началась холодная война. В то же время, шаг владельца основного пакета акций – ввести в структуру «Зенита» своего человека, который бы занимался деньгами – был предельно логичен. Сам Илья как-то признавался, что работать под прицелом подозрительных глаз подавляющего большинства сотрудников «Зенита» было весьма непросто. Фактически он ощущал себя, как мышка, запертая в клетку для экспериментов. Только в отличие от нее, Черкасову еще необходимо было в таких условиях приносить клубу пользу, если хотите, выгоду. И все-таки когда в 2004-м году руководство клуба поменялось, и Черкасов получил полномочия, он проявил себя как жесткий, и в то же время демократичный руководитель во всех делах, что не касались собственно футбола. В мою вотчину он не лез, уважал мою территорию и у меня ни разу ни возникло с Ильей ни одного конфликта из-за того, как он себя ставил, как руководитель. Он старался быть незаметным, и сосредотачиваться на своих функциях. Независтливый, прямой человек, который говорил всегда то, что думает, и всегда умел подвести под свои слова базу. Поскольку вещи, которые он произносил публично, далеко не всегда были приятными для большинства, прямота Илье часто вредила. Лично мне то, что он дистанцировался от собственно процесса общения с командой, нисколько не мешало. Но в то же время знаю, что болельщиков «Зенита» страшно покоробило признание Ильи в газетах о том, что ему, дескать, на футбол вообще наплевать. На самом деле, здесь он кривил душой. За матч Черкасов был способен выкурить пачку сигарет – так сильно переживал за результат! А самое главное, чем больше он работал в «Зените», тем больше начинал разбираться в футболе, что, поверьте, дано не каждому боссу. У него всегда было свое мнение об игроках после каждого матча, и, поверьте, вещи Илья говорил совсем не глупые.
Если в тот день все черти вышли погулять на волю, то все они скооперировались против нас в Ярославле. Помимо того, что «Шинник» бился так, что летели искры, еще и судья не решился назначить пенальти в ворота хозяев, что как минимум дало бы нам время на исправление ситуации (мы к тому моменту проигрывали 0:1).
К сожалению, то поражение по команде ударило слишком сильно. Ребята словно чувствовали, что второму месту так радоваться, как в прошлом году уже не будут, пусть на сей раз оно давало место в Лиге чемпионов. Все как-то уже успели приучить себя к мысли, что кроме первой строчки «Зенит» ничего не интересует, и что он должен быть там. Вот только реальность оказалось другой – нас ставили на место, и мои игроки это понимали. Кроме этого, концовку нам пришлось проводить с ограниченным из-за травм набором игроков, при этом разрываясь на два фронта. К тому же, в самом последнем туре «Крылья Советов», мягко говоря, неожиданно выиграли у обычно крепкого «Сатурна», вмиг ставшего невероятно податливым, и мы лишились даже бронзовых медалей. Мы всего лишь при равенстве очков уступили самарцам по встречам между собой – дома проиграли 1:2, а в гостях взяли реванш 1:0. Но вот что интересно – на следующий год регламент был совершенно иным, и взаимные матчи уже не играли никакой роли. Такое ощущение, что правилами в российской Премьер-лиги вертели так, как это кому-то было выгодно…
Там, у горы Йештедь, которая возвышается прямо напротив дома Власты и Зузы, я понял, что уже немолодому, и, в общем-то, привыкшему к определенному образу жизни человеку, было, что терять, когда он каждый год вынужден был доказывать жене, что она должна терпеть, ждать и помогать. Да, Зузана чисто по-женски очень уставала. И пусть понимала, что Властимил зарабатывает в России деньги, престиж, а главное, делает то, о чем мечтал всю жизнь – работает с перспективным клубом, который завоевал путевку в Европу.
Не берусь судить, сколько на самом деле тяжелых часов Петржеловы провели в серьезных семейных разборках. То, что мне казалось во Власте забавным (например, свойство отвечать на вопрос после 20-минутного молчания и чтения Интернета или собственных записей), ее периодически доводило до белого каления. В конце концов, времени она с мужем проводила намного больше, чем все остальные. Часто доходило до того, что оба (по отдельности, разумеется) начинали жаловаться друг на друга – «А он… А она…». Власта на правах старшего товарища частенько поучал – с женщинами надо так-то, так-то, а когда я сообщил о своей скорой свадьбе впал в шок, как-то даже обиженно замолчал и наконец с пафосом вымолвил: «Я потерял друга…». Тем не менее, они, несмотря на проблемы, были вместе, выглядели вдвоем, как брэнд успешных независимых людей и умели в себя влюблять окружающих. Они были вместе и наглядно показывали всем остальным, как нужно преодолевать семейные проблемы различного толка.
Если Властимил работал тренером и не был дома по полгода, то Зузана по полной нагружала себя работой в фитнесс-центре, не давала себе раскиснуть, искала новые и новые дела, и только это помогло ей выдержать три с половиной года.
В любом случае, когда Власта приезжал домой, атмосфера, как правило, разряжалась. Прогулки с псами, о чем едва ли не в гротескном стиле писала российская пресса (три терьера стали знаменитыми на весь Питер практически сразу) на самом деле спасали тренеру нервную систему в сочетании с уединенностью жилья, исключительно чистого воздуха и убойной кормежки Зузаны. Другое дело, что долго задерживаться в подобных условиях Власта не мог. Футбольные тренеры почти как наркоманы – они хотят, чтобы был азарт, затем адреналин, затем тяжелый «отходняк». Другое дело, что в России стрессы принято заливать алкоголем, а Власта не пил и потому часто страдал от чудовищных головных болей. Судейский произвол и прочие негативные веяния нашего футбола часто и довольно сильно выбивали его из колеи и ведь в конце концов установили-таки высшую планку возможностей ТОГО «Зенита», который, по единодушному решению тренера и руководителя, не ввязывался ни в какие интриги. И дорого за это платил: очками, занятыми местами, Лигой чемпионов, критикой болельщиков, зачастую обидной и абсурдной…
Новый год не задался. Для начала мы прилетели на знакомое уже турецкое побережье, которое как раз стонало от жутких ураганов и ливней. Там и сям валялись вырванные с деревья, виднелись поломанные дома. Почти все две недели, что мы были на сборе, шел жуткий дождь, и некоторые занятия на поле практически пошли насмарку. Пришлось отказаться и от бега в лесу, потому что тропинки размыло, они стали скользкими и на них хлюпала грязная жижа. Слава богу, что силовую подготовку, о которой я уже рассказывал в предыдущих главах, проводить никто не мешал.
Последней каплей в прямом и переносном смысле стало то, что в ресторане отеля начала протекать крыша и завтраки-обеды-ужины проходили под веселый плеск падающей в подставленные ведра воды. На следующий год в Турцию мы уже не поехали, наученные тамошними капризами погоды в данный период времени.
Ничего веселого не ждало нас и в Испании. Изначально планировалось, что мы как следует поработаем над игрой в одно касание, быстрым пасом и прочим усовершенствованием собственных комбинационных действий, но подвело поле отеля, которое было не лучшего качество – кочковатое, неровное. В то же время совсем неподалеку от нас ЦСКА работал на фантастических газонах специального футбольного комплекса. Меня взяла злость – с какой это стати мы, клуб, занявший 2-е место в чемпионате, серебряный призер, должны ковыряться бог знает где! Позвонил в Петербург Давиду, Илье Чераксову, выразил свое неудовольствие. Давид тут же вылетел к нам, посмотрел на условия проведения занятий и пришел в ужас.
Остаток сбора, а также на следующий год мы уже тренировались в чудном комплексе «Марпафут», который, увы, отчего-то в 2006-м году пришел в запустение. Учитывая то, что и добирались мы до Испании с приключениями – проторчали полдня в Париже, ожидая стыковочного рейса до Малаги – настроение у меня было отвратительным. Год еще толком не начался, а проблем было столько, что им не было видно конца. Кое-что нам потом отчасти аукнулось в концовке чемпионата, когда мы не сумели оказаться в призовой тройке, хотя, конечно, организационные проблемы зимы и не стали определяющими в финишной эпопее.
Поскольку чемпионат России обычно начинается в непростых погодных условиях, мы экспериментировали и фактически насильно увезли команду из теплого климата (игрокам оставалось лишь посочувствовать – они любили тепло и солнышко) в более приближенный к тому, что нас ждал на старте сезона. Третий сбор на сей раз прошел в чешской деревне Блшаны, на тогда еще приличной тренировочной базе, которая была построена на деньги бывшего президента чешско-моравского футбольного союза Франтишка Хваловского. Конечно, футболистам там было скучновато – маленькие населенные пункты на моей родине часто кажется безлюдными – но свою задачу хотя бы на том этапе мы выполнили. Жаль только, что когда мы тренировались в Блшанах, сам пан Хваловский отдыхал на нарах за всякие коррупционные дела. Впоследствии и сам тренировочный центр утратил свое качество…
Завершили подготовку к сезону в Голландии, где вроде бы все было в порядке – и отель, и поле, и условия для восстановления. Одна лишь вещь омрачила нам существование: в последней контрольной игре получил травму наш вратарь Слава Малафеев и выбыл из строя на долгий срок. Впрочем, знай я, что спустя полторы недели произойдет еще, переживал бы, пожалуй, еще больше – буквально во второй игре сезона «сломался» и Камил Чонтофальски, в результате чего мы остались с молодым Сергеем Ивановым, которого, правда, наш спортивный директор Борис Рапопорт постоянно объявлял то игроком «Шахтера», то еще какого-нибудь мощного клуба. Первые 6-7 туров неопытный парнишка защищал ворота «Зенита». Скажем так – это, конечно, был ни Слава, и ни Камил. Кое-какие навыки, обретенные в молодежной сборной, ему помогали, еще кое-какие вещи о большом футболе он усвоил, играя тогда за основной состав. Не хочу подробно рассказывать о Сергее, потому что для этого пришлось бы разбирать его ошибки, а мне этим заниматься не хочется. В конце концов, насколько я знаю, карьера у парня и так не складывается.
Вообще, наша защита довольно неплохо начала сезон, и мы довольно быстро оказались наверху в таблице. Впервые в своей новейшей истории «Зенит» разгромил на выезде «Спартак», вырвал ничью с ЦСКА 3:3, уступая 1:3, обыграли мы московское «Динамо» моего соотечественника Ярослава Гжебика, который так и не смог расположить к себе русских футболистов, отчего и потерпел неудачу. Ярда думал, что его чешские методы будут проходить и в России, без поправки на местные нюансы, и жестоко просчитался. Мне потом знакомые в Чехии говорили: ты там, наверное, всех игроков в России перепугал, ты же всегда был с ними очень жесткий. Ох, если бы я вел себя так же, как я это делал в Чехии, и в Питере, меня точно так же отправили бы в досрочную отставку. В «Зените», как я понял (да и в любом другом русском клубе), игроки – довольно ранимые люди, которые требуют индивидуального к себе подхода. Причем, если они не ощущают его постоянно, то впадают в меланхолию, которая может привести к непредсказуемым последствиям. Потом Быстров, покинувший нашу команду, говорил, что я, дескать, перестал общаться с футболистами, в частности, с ним, и ставил это мне как едва ли не главную вину. Представляете, каким важным моментом это является! При том, что я в какой-то момент всего лишь почувствовал, что излишняя свобода команде на пользу не пошла, она ею «захлебнулась». И начал «затягивать гайки», что, разумеется, нравилось далеко не всем. Футболисты просто не смогли сразу перестроиться на несколько другой стиль жизни, хотя цербером я за все годы в «Зените» так и не стал, и не смог ограничить внутреннюю свободу игроков, хотя со всех сторон мне только и делали, что советовали – да запри ты их на базе на недельку, да пройдись по номерам, посмотри, кто пьет, а кто в карты играет. Кажется, мой коллега Гаджи Гаджиев из «Крыльев» разделял мои взгляды на футбол и утверждал, что только свободная личность может творить и раскрываться на поле. Увы, не все русские игроки на сто процентов верно понимают понятие «свобода»…
* * *
Тем временем, моя жизнь в Петербурге шла своим чередом. Я не менял ее стиля – по-прежнему сторонился шумных компаний, жил по самому собой заведенному распорядку и дальше базы, любимого японского ресторана и дома не ездил. В команде даже посмеивались, когда я приобрел себе серый «Мерседес» – зачем мне столько машин, если я могу добираться до всех нужных пунктах назначения пешком? Что поделаешь, я люблю машины, и об этом уже говорил. А кроме того, когда у меня был один лишь клубный «Мондео» и приезжала жена, я мог оставаться прикованный к месту, что как раз подавляло во мне пресловутое чувство внутренней свободы. Она, такая вся красивая-нарядная, уезжала по магазинам, а я как дурак, сделав все дела, и проведя все тренировки, должен был сидеть до потери сознания сидеть на базе и ждать, когда она соизволит меня забрать.Петербург я полюбил почти до безумия. Каждый раз, когда мы возвращались с выездных матчей из других городов, я с облегчением вздыхал и мои глаза отдыхали на знакомых питерских пейзажах. Домой без особой надобности не ездил, в связи с чем вызывал неудовольствие собственной жены, которая ругала меня как могла: мол, ты, такой-сякой, по мне не скучаешь. Зато Зуза полюбила приезжать ко мне в Питер. Апартаменты у меня были вполне уютные, все было под рукой, у нее была возможность привозить из Чехии собачек, без которых ни я, ни она себя не представляли. Правда, однажды мне пришлось переехать из своего первого пристанища на Глухарской улице в жилой комплекс «Дубравы», где уже нашли себе квартиры зенитовские иностранцы. Прямо напротив меня жили Павел Мареш, Мартин Горак, рядом был и Камил Чонтофальски, с которым я, кстати, потом поменялся квартирами.
Что касается Горака, то ему в Питере оставалось жить совсем недолго. Я в глубине души любил Мартина, и расставание с ним оказалось для меня болезненным. Однако футбол, как я уже говорил – отчасти жесток, и не прощает к себе не фанатичного отношения. Не хочу сказать, что Горак не любил футбол, просто он попал в определенный момент под зависимость от определенных обстоятельств. Сказала жена ему – «отрасти длинные волосы», он это сделал. Я же, как тренер, этого не люблю, потому что мне спокойнее, когда защитнику ничего на лицо не сваливается и не налипает. Горак же далеко не сразу отреагировал на мою, так скажем, рекомендацию постричься и довольно долго ставил супругу выше тренера. Карьера игрока – это лифт, который, если парень захочет, пойдет выше, а если нет, то застрянет где-то на полпути. Именно это и произошло со светлым парнем Гораком, который на самом деле мне очень помог сплотить команду в первый год. Мартин начал совершать в играх ошибки одну за другой, и чем больше их делал, тем больше нервничал, ибо всегда был несколько склонен к панике. Горак сам себя загнал в угол и в конце концов мне пришлось ему с тяжелым сердцем объявить о том, что мы расстаемся. Надеюсь, он не держит зла. В конце концов, это я привел его в большой футбол, а своих детей родителям всегда тяжело терять.
Признаюсь, существенно облегчило мне работу в клубе то обстоятельство, что в середине года клуб наконец-то покинул мой неприятель Борис Рапопорт, занимавший, напомню, должность спортивного директора. Он вел довольно обособленный способ жизни, помощи от него я не получал практически никакой, а вот нашептывал Борис на меня тому же Мутко, когда тот еще был в клубе, постоянно. Говорили мне, что Рапопорт любил в офисе клуба, куда я, напоминаю, не ездил без острой необходимости (и не с моей стороны), собрать импровизированные «летучки», где по косточкам раскладывал мою работу с прочими сотрудниками клуба. Понятно, что я представал обычно в самом негативном свете, чему, собственно, удивляться не стоило. Я еще раз повторю – не могу понять, каким образом на должность спортивного директора в нормальной стране могли оставить бывшего тренера! Такого вы не увидите практически нигде, так как все профессионалы футбола знают, что есть корпоративная зависть. Доходило до смешного – я вел переговоры по одним игрокам, Рапопорт общался с какими-то своими агентами, в итоге смысл его функции сводился практически к нулю. Между нами не было никакой коммуникации, что ненормально, и что страшно вредило делу. Как и ненормально то, что несмотря на это спортивный директор Борис Рапопорт долгое время продолжал работать в клубе «Зенит».
В то же время о другой одиозной фигуре «Зенита» (знаю, болельщики в большинстве своем к ней относились негативно) генеральном директоре Илье Черкасове у меня остались положительные воспоминания. Ему, бедному, поначалу пришлось тяжело – Банк отправил его «на передовую», когда в клубе еще было довольно сильное влияние Мутко. Тот к Черкасову отнесся болезненно, началась холодная война. В то же время, шаг владельца основного пакета акций – ввести в структуру «Зенита» своего человека, который бы занимался деньгами – был предельно логичен. Сам Илья как-то признавался, что работать под прицелом подозрительных глаз подавляющего большинства сотрудников «Зенита» было весьма непросто. Фактически он ощущал себя, как мышка, запертая в клетку для экспериментов. Только в отличие от нее, Черкасову еще необходимо было в таких условиях приносить клубу пользу, если хотите, выгоду. И все-таки когда в 2004-м году руководство клуба поменялось, и Черкасов получил полномочия, он проявил себя как жесткий, и в то же время демократичный руководитель во всех делах, что не касались собственно футбола. В мою вотчину он не лез, уважал мою территорию и у меня ни разу ни возникло с Ильей ни одного конфликта из-за того, как он себя ставил, как руководитель. Он старался быть незаметным, и сосредотачиваться на своих функциях. Независтливый, прямой человек, который говорил всегда то, что думает, и всегда умел подвести под свои слова базу. Поскольку вещи, которые он произносил публично, далеко не всегда были приятными для большинства, прямота Илье часто вредила. Лично мне то, что он дистанцировался от собственно процесса общения с командой, нисколько не мешало. Но в то же время знаю, что болельщиков «Зенита» страшно покоробило признание Ильи в газетах о том, что ему, дескать, на футбол вообще наплевать. На самом деле, здесь он кривил душой. За матч Черкасов был способен выкурить пачку сигарет – так сильно переживал за результат! А самое главное, чем больше он работал в «Зените», тем больше начинал разбираться в футболе, что, поверьте, дано не каждому боссу. У него всегда было свое мнение об игроках после каждого матча, и, поверьте, вещи Илья говорил совсем не глупые.
* * *
Увы, вспоминая каждый год своей работы в «Зените», приходится признавать, что осень, как правило, приносила нам сплошные разочарования. В 2004-м удар был особенно сильным, потому что у нашей команды был великолепный шанс не просто остаться с медалями, а выиграть чемпионат, и таким образом превзойти свое предыдущее достижение. Увы, наши надежды разбил злополучный город Ярославль, в котором нам никогда не удавалось набирать очки. В сентябре «Шинник», средний коллектив, отличающийся, впрочем, довольно избирательной боевитостью, полностью набитый деньгами наших конкурентов перешел нам дорогу. Выиграй мы тогда в Ярославле, оторвались бы от преследователей на 5 очков, что дало бы «Зениту» неплохие козыри перед финишем. К сожалению, тогда в очередной раз подтвердилась истина – выиграть честно российское первенство очень и очень сложно.Если в тот день все черти вышли погулять на волю, то все они скооперировались против нас в Ярославле. Помимо того, что «Шинник» бился так, что летели искры, еще и судья не решился назначить пенальти в ворота хозяев, что как минимум дало бы нам время на исправление ситуации (мы к тому моменту проигрывали 0:1).
К сожалению, то поражение по команде ударило слишком сильно. Ребята словно чувствовали, что второму месту так радоваться, как в прошлом году уже не будут, пусть на сей раз оно давало место в Лиге чемпионов. Все как-то уже успели приучить себя к мысли, что кроме первой строчки «Зенит» ничего не интересует, и что он должен быть там. Вот только реальность оказалось другой – нас ставили на место, и мои игроки это понимали. Кроме этого, концовку нам пришлось проводить с ограниченным из-за травм набором игроков, при этом разрываясь на два фронта. К тому же, в самом последнем туре «Крылья Советов», мягко говоря, неожиданно выиграли у обычно крепкого «Сатурна», вмиг ставшего невероятно податливым, и мы лишились даже бронзовых медалей. Мы всего лишь при равенстве очков уступили самарцам по встречам между собой – дома проиграли 1:2, а в гостях взяли реванш 1:0. Но вот что интересно – на следующий год регламент был совершенно иным, и взаимные матчи уже не играли никакой роли. Такое ощущение, что правилами в российской Премьер-лиги вертели так, как это кому-то было выгодно…