Она стояла в сквере перед детской площадкой: правая нога в сторону, левая рука на бедре. Стройная, как пальма. Элегантная, как скульптура из Эрмитажа.
— Катя, — только и сказал Кофи, нагибаясь к ее руке. — Катя!
— Привет! Легко меня нашел? Я во-он там работаю, видишь?
Она легонько провела пальцем по его голове. По ковру из мелких, словно приклеенных кудряшек. В первом прикосновении к любому иностранцу есть что-то особенное; что уж говорить о человеке другой расы! Катю словно обожгло, и главное теперь было вида не показать.
— Наверное, умение отыскать друг друга в пятимиллионном городе и есть главное достижение белой цивилизации, — сказал Кофи и выхватил из джинсов два билетика. — Видишь?
— Цирк, — не вполне уверенно сказала Катя. — Я там один раз была. В пять лет.
Мама рассказывала, что мне стало скучно и я рвалась домой.
Солнце еще было довольно горячим, и они зашагали по тенистой аллее сквера. Не под ручку, но рядом. Прохожие стали поглядывать с осуждением. С проспекта доносился рев автомобильных стад.
— Что ты во-он там делаешь? — Кофи кивнул в сторону Катиной работы.
«Плевать на эти взгляды! — пронеслось в ее голове. — Вот вам, расисты проклятые». Она взяла рослого плечистого парня под руку. Кофи от неожиданности едва сохранил равновесие. Сегодня день крепких ощущений. Тамтамы выстукивали нервический ритм по всему телу.
— Я там ординатор, — сказала Катя.
Взгляды прохожих из осуждающих сделались возмущенными.
— Я такого слова не проходил, — признался Кофи.
В отличие от своей спутницы он прохожих не замечал, потому что давно привык быть одним из малочисленных черных среди многочисленных белых.
— Ну, как тебе объяснить? Клинический ординатор — это врач, проходящий курс специализации.
— После института?
— Обычно после окончания института.
— И на чем ты специализируешься?
— Здорово! — восхитилась Катя.
— Что здорово? — не понял Кофи.
— Здорово ты выговорил это жуткое слово: «специализируешься»! Его не всякий русский правильно произнесет…
А специализируюсь я на венерических болезнях.
— Что?!
— Где что? Тебе их перечислить?.. Что с тобой, Кофи? Тебе нехорошо?
— Нет-нет, все в порядке. Все о'кей.
Немного закружилась голова…
Катя засмеялась и потерлась о его плечо. От прилива нежности внутри у гражданина Бенина даже тамтамы смолкли.
До начала представления оставалось минут сорок. Кофи достал последнюю сигарету, смял пустую пачку и швырнул в урну. Описав дугу, пачка стукнулась о край и отскочила на асфальт.
Три паренька лет семнадцати преградили путь любителям циркового искусства.
Все они были почти одного роста с Кофи.
Бритые головы. Туманные взоры. Они уже изрядно одурели от водки. А может, клея нанюхались.
— Ты что, чернозадый, мусоришь? Белые люди вылизывают углы, а ты гадить будешь? Езжай к себе, вонючая скотина, там и гадь, — произнес один из пареньков.
Для устрашения он растягивал слова и загибал пальцы рук.
— Фули молчишь? Язык в черную задницу провалился? — сказал другой. — Наших баб тоже молча снимаешь? За баксы все можно купить, да?
Третий паренек ухватил черного студента за воротник.
Кофи рванулся. Верхняя пуговица отлетела. Женщина все простит, кроме трусости. Слава Богу, пьяные попались. Вечером светло как днем. Все кругом видят, что не он начал.
— Ой, мальчики, не надо! — закричала Катя. — Сейчас мы подберем эту несчастную пачку… А-а-а-а!.. Аааааааааааа!
Кофи завел ногу за кроссовку ближайшего соперника и резко толкнул паренька в грудь. Левой рукой. А согнутым локтем правой тут же врезал тому, кто держал его за воротник.
После этих действий ситуация упростилась. Один паренек с трудом поднимался с асфальта. Другой стоял согнувшись и пытался дышать, но выходило плохо, так как удар пришелся в солнечное сплетение.
Кофи оставалось мотнуть головой назад. Кулак третьего противника просвистел мимо. После этого Кофи мотнул головой вперед.
Его черный гладкий лоб врезался в белый прыщеватый нос. Катя прекратила визжать. Еще скажут, что ее парень затеял драку. От этих расистов всего можно ждать.
Тяжело дыша, на Кофи уже шли две первые жертвы. Третья жертва пыталась пальцами унять хлынувшую из носа кровь.
Да что пальцы! Тут платок не всегда поможет.
От несущегося по улице потока машин отделился микроавтобус. Из тех, что на Западе называют словом van — ван, фургон.
Весь в надписях, мигалках, антеннах. Он встал как вкопанный напротив циркового крыльца. Отъехала боковая дверь. Продолжал стрекотать дизельный мотор.
За спинами бритоголовых выросли люди в форме муниципального ОМОНа города Петербурга. Автоматы, дубинки, наручники, радиостанции, дезодоранты для разгона несанкционированных шествий.
Людям в форме ОМОНа все стало ясно с первого взгляда. Белая девушка, черный парень, на них надвигаются, пошатываясь, бритоголовые. А по рации передали, что возле цирка негры избивают русских детей.
Рослые пареньки дернулись, обернулись и сникли.
— Пустите, дяденька, — сказал один.
— Я ничего не делал, — сказал второй. — За что вы меня?
Вместе со словами вылетали струи крепкого алкогольного перегара.
Третий паренек по-прежнему занимался своим носом и ничего вокруг не видел и не слышал. С его стороны это было крайне благоразумно.
Дяденьки принюхались. Несовершеннолетние, пьяные… Оснований для задержания и без хулиганства достаточно. На то и служба, чтоб кого-то задерживать. Не с бандитами ж воевать. К тому же от родителей этих балбесов всегда что-нибудь существенное перепадет. За то, чтоб из милиции не сообщили по месту учебы.
— У вас есть к ним претензии?
До Кати не сразу дошло, что вопрос обращен к ней.
— В смысле? — тупо переспросила она.
Омоновец ухмыльнулся:
— Ну, заявление писать на них будете?
Девушка подняла ошарашенное лицо.
Хлопнула пальмовыми листьями-ресницами, как бы спрашивая: «Будем мы писать заявление на них или нет?» Кофи пыхтел после короткой схватки, как паровоз.
— У нас никаких претензий, — гражданин Бенина мучительно пытался овладеть дыханием, чтобы голос не дрожал. — Мы не собираемся ничего писать.
— Вот и ладно, — кивнул омоновец. — Поехали.
Ласково придерживая за шеи, пареньков увели. Погрузили. Микроавтобус, который за рубежом называют ваном, отчалил от тротуара вместе со всеми своими надписями, мигалками и антеннами.
Питерский ОМОН в достаточной степени экипирован для борьбы с пьяными подростками.
27
28
— Катя, — только и сказал Кофи, нагибаясь к ее руке. — Катя!
— Привет! Легко меня нашел? Я во-он там работаю, видишь?
Она легонько провела пальцем по его голове. По ковру из мелких, словно приклеенных кудряшек. В первом прикосновении к любому иностранцу есть что-то особенное; что уж говорить о человеке другой расы! Катю словно обожгло, и главное теперь было вида не показать.
— Наверное, умение отыскать друг друга в пятимиллионном городе и есть главное достижение белой цивилизации, — сказал Кофи и выхватил из джинсов два билетика. — Видишь?
— Цирк, — не вполне уверенно сказала Катя. — Я там один раз была. В пять лет.
Мама рассказывала, что мне стало скучно и я рвалась домой.
Солнце еще было довольно горячим, и они зашагали по тенистой аллее сквера. Не под ручку, но рядом. Прохожие стали поглядывать с осуждением. С проспекта доносился рев автомобильных стад.
— Что ты во-он там делаешь? — Кофи кивнул в сторону Катиной работы.
«Плевать на эти взгляды! — пронеслось в ее голове. — Вот вам, расисты проклятые». Она взяла рослого плечистого парня под руку. Кофи от неожиданности едва сохранил равновесие. Сегодня день крепких ощущений. Тамтамы выстукивали нервический ритм по всему телу.
— Я там ординатор, — сказала Катя.
Взгляды прохожих из осуждающих сделались возмущенными.
— Я такого слова не проходил, — признался Кофи.
В отличие от своей спутницы он прохожих не замечал, потому что давно привык быть одним из малочисленных черных среди многочисленных белых.
— Ну, как тебе объяснить? Клинический ординатор — это врач, проходящий курс специализации.
— После института?
— Обычно после окончания института.
— И на чем ты специализируешься?
— Здорово! — восхитилась Катя.
— Что здорово? — не понял Кофи.
— Здорово ты выговорил это жуткое слово: «специализируешься»! Его не всякий русский правильно произнесет…
А специализируюсь я на венерических болезнях.
— Что?!
— Где что? Тебе их перечислить?.. Что с тобой, Кофи? Тебе нехорошо?
— Нет-нет, все в порядке. Все о'кей.
Немного закружилась голова…
Катя засмеялась и потерлась о его плечо. От прилива нежности внутри у гражданина Бенина даже тамтамы смолкли.
До начала представления оставалось минут сорок. Кофи достал последнюю сигарету, смял пустую пачку и швырнул в урну. Описав дугу, пачка стукнулась о край и отскочила на асфальт.
Три паренька лет семнадцати преградили путь любителям циркового искусства.
Все они были почти одного роста с Кофи.
Бритые головы. Туманные взоры. Они уже изрядно одурели от водки. А может, клея нанюхались.
— Ты что, чернозадый, мусоришь? Белые люди вылизывают углы, а ты гадить будешь? Езжай к себе, вонючая скотина, там и гадь, — произнес один из пареньков.
Для устрашения он растягивал слова и загибал пальцы рук.
— Фули молчишь? Язык в черную задницу провалился? — сказал другой. — Наших баб тоже молча снимаешь? За баксы все можно купить, да?
Третий паренек ухватил черного студента за воротник.
Кофи рванулся. Верхняя пуговица отлетела. Женщина все простит, кроме трусости. Слава Богу, пьяные попались. Вечером светло как днем. Все кругом видят, что не он начал.
— Ой, мальчики, не надо! — закричала Катя. — Сейчас мы подберем эту несчастную пачку… А-а-а-а!.. Аааааааааааа!
Кофи завел ногу за кроссовку ближайшего соперника и резко толкнул паренька в грудь. Левой рукой. А согнутым локтем правой тут же врезал тому, кто держал его за воротник.
После этих действий ситуация упростилась. Один паренек с трудом поднимался с асфальта. Другой стоял согнувшись и пытался дышать, но выходило плохо, так как удар пришелся в солнечное сплетение.
Кофи оставалось мотнуть головой назад. Кулак третьего противника просвистел мимо. После этого Кофи мотнул головой вперед.
Его черный гладкий лоб врезался в белый прыщеватый нос. Катя прекратила визжать. Еще скажут, что ее парень затеял драку. От этих расистов всего можно ждать.
Тяжело дыша, на Кофи уже шли две первые жертвы. Третья жертва пыталась пальцами унять хлынувшую из носа кровь.
Да что пальцы! Тут платок не всегда поможет.
От несущегося по улице потока машин отделился микроавтобус. Из тех, что на Западе называют словом van — ван, фургон.
Весь в надписях, мигалках, антеннах. Он встал как вкопанный напротив циркового крыльца. Отъехала боковая дверь. Продолжал стрекотать дизельный мотор.
За спинами бритоголовых выросли люди в форме муниципального ОМОНа города Петербурга. Автоматы, дубинки, наручники, радиостанции, дезодоранты для разгона несанкционированных шествий.
Людям в форме ОМОНа все стало ясно с первого взгляда. Белая девушка, черный парень, на них надвигаются, пошатываясь, бритоголовые. А по рации передали, что возле цирка негры избивают русских детей.
Рослые пареньки дернулись, обернулись и сникли.
— Пустите, дяденька, — сказал один.
— Я ничего не делал, — сказал второй. — За что вы меня?
Вместе со словами вылетали струи крепкого алкогольного перегара.
Третий паренек по-прежнему занимался своим носом и ничего вокруг не видел и не слышал. С его стороны это было крайне благоразумно.
Дяденьки принюхались. Несовершеннолетние, пьяные… Оснований для задержания и без хулиганства достаточно. На то и служба, чтоб кого-то задерживать. Не с бандитами ж воевать. К тому же от родителей этих балбесов всегда что-нибудь существенное перепадет. За то, чтоб из милиции не сообщили по месту учебы.
— У вас есть к ним претензии?
До Кати не сразу дошло, что вопрос обращен к ней.
— В смысле? — тупо переспросила она.
Омоновец ухмыльнулся:
— Ну, заявление писать на них будете?
Девушка подняла ошарашенное лицо.
Хлопнула пальмовыми листьями-ресницами, как бы спрашивая: «Будем мы писать заявление на них или нет?» Кофи пыхтел после короткой схватки, как паровоз.
— У нас никаких претензий, — гражданин Бенина мучительно пытался овладеть дыханием, чтобы голос не дрожал. — Мы не собираемся ничего писать.
— Вот и ладно, — кивнул омоновец. — Поехали.
Ласково придерживая за шеи, пареньков увели. Погрузили. Микроавтобус, который за рубежом называют ваном, отчалил от тротуара вместе со всеми своими надписями, мигалками и антеннами.
Питерский ОМОН в достаточной степени экипирован для борьбы с пьяными подростками.
27
Мощные вентиляторы отсасывали воздух с такой быстротой, что в полуметре от курильщика совершенно не пахло дымом.
Звукоизолирующее стекло аэропорта Пулково едва впускало в здание рев турбин.
Серебристые лайнеры взлетали и садились бесшумно, словно миражи. Сразу у трех стоек аккуратные таможенники копались в багаже пассажиров рейса 3744 Санкт-Петербург — Нью-Йорк. Толпа в несколько сот человек гудела на разных языках.
Да только что там сейчас выкопаешь?
На таможне кризис жанра. То ли было годков этак восемь или даже пять назад. Все что-то пытались вывезти, а таможня старалась ничего не пропустить.
Утюги, соковыжималки, столовое серебро, насосы для автошин, льняные полотенца, старые книги, не говоря уже об иконах, наркотиках и валюте, — ловкий таможенник мог заработать на чем угодно.
А сейчас? Ну какой идиот повезет в Нью-Йорк утюг? Какой идиот повезет туда наличные доллары? Все стали умные. Доллары порхают между банками по электронным каналам. Плевать банкам на границы и таможенников.
Приезжаешь в Нью-Йорк, идешь в «Банк оф Америка» и снимаешь со счета свои кровно заработанные, отмытые, укрытые от налогообложения. Потом идешь в соседний магазин и покупаешь утюг. Дешевле и лучшего качества, чем в Питере.
Потому что делали этот утюг не питерские алкаши под громкой вывеской совместного предприятия, а старательные чернокожие бандиты из Бронкса.
Невидимые динамики прибавили свои струи к потокам искусственного воздуха аэропорта:
— Уважаемые пассажиры, дамы и господа! Регистрация билетов и досмотр багажа на рейс номер сорок один двадцать Санкт-Петербург — Неаполь — Абиджан начинается у седьмой и восьмой стоек.
Из удобных кресел зала ожидания поднялись двое. Рослый темнокожий парень со спортивной сумкой на плече. И отлично сложенная рыжая девушка. В обнимку они направились к стойке номер семь.
Динамики вновь ожили, чтобы произнести то же объявление по-английски. Мулат поставил полупустую сумку на транспортер и протянул таможеннику декларацию.
Таможенник мельком взглянул на парочку, затем в бланк декларации. Перевел глаза на монитор. Там высвечивались внутренности полупустой сумки. Тоска. Человек в голубой униформе вяло махнул рукой:
— Проходите.
Рослый темнокожий обернулся. Рыжая девушка на мгновение прильнула к нему:
— Удачи тебе, Кофи. Дай Бог, чтобы твой дед выздоровел!
— Спасибо. Я люблю тебя, Катя.
С этими словами парень поцеловал руку девушки, потом ее глаза и губы. Подхватив сумку, отправился в загадочные дали.
Туда, где в специальных будочках поджидали его пограничники, чтобы шлепнуть в паспорт штампик об убытии.
— Сообщи, когда полетишь обратно, — крикнула Катя вдогонку. — Я тебя встречу!
Он обернулся и благодарно послал ей в ответ воздушный поцелуй.
Перед пограничниками его перехватила сидящая в особой кабинке женщина в синей униформе работника гражданской авиации. Стоп. Привал. Проверка билетов.
Женщина постучала по клавиатуре компьютера и подняла глаза на Кофи. Что-то было не так. Она постучала еще. Недовольно посмотрела на экран.
— Вы покупали билет в экономкласс? — спросила она.
— Ну конечно, — ответил Кофи.
— Компьютер сообщает, что у вас место в бизнес-классе. Прошу меня извинить, но не могли бы вы полететь бизнес-классом?
— Но билет в бизнес-класс на сто долларов дороже!
— О, это пусть вас не беспокоит. Что-то с компьютером, а мы обязаны ему подчиняться. Это же не ваша инициатива.
— О'кей, — Кофи пожал плечами, — от добра добра не ищут.
Услыхав родную поговорку из уст черного парня, женщина просияла. Помолодела сразу лет на десять. И пропустила Кофи Догме к государственной границе Российской Федерации.
Здесь солдатик срочной службы, шевеля губами, долго читал паспорт на французском языке. Затем принялся сличать оригинал с фотографией.
Кофи готов был побиться об заклад, что можно привести сюда любого темнокожего парня, и солдатик обнаружит полное портретное сходство. Для мальчишки в зеленой форме все черные на одно лицо.
Наконец, помахивая сумкой, студент попал на нейтральную территорию. В залнакопитель. Оставаясь географически в аэропорту Пулково, он уже находился за границей.
В салоне «боинга» его место оказалось в центральном ряду. Как только после взлета погасло табло «Не курить. Пристегнуть ремни», слева и справа от Кофи по обоим проходам покатились тележки.
Их толкали ослепительные блондинки, и приходилось жмуриться, чтобы не ослепнуть. На тележках было все. Сыр в ассортименте. Мясо в ассортименте. Рыба в ассортименте. Десять сложных гарниров.
Двадцать салатов. Фрукты со всего мира.
Больше всего было напитков. Соки — от томатного до гуаво. Пиво — от баночного светлого до бутылочного темного. Вина-от рислингов до портвейнов.
За четыре года жизни в России Кофи привык к крепенькому. Если не «Советское шампанское» в доме Кондратьевых, то водка.
Ну-ка, что мы имеем… Бренди, коньяк, виньяк, ром, джин, виски. На одной из тележек стояли в рядок мексиканская текила, болгарская ракия и японская сакэ.
Именно водки отчего-то не было.
«Должно быть, из-за антироссийской политики стран Запада, — подумал Кофи Догме, словно настоящий питерский патриот. — Стремятся задеть русского человека отсутствием национального напитка среди сказочного изобилия».
— Коньяк, пожалуйста, — попросил он.
Протягивая пластиковый фужерчик, стюардесса так широко улыбнулась яркокрасными губами, что Кофи стало не по себе при виде двух рядов крепких клыков и резцов.
Он залпом осушил фужер. Треволнения последних дней измотали его. Дома ждали новые треволнения, нисколько не меньшие. Отдыхать оставалось только в дороге.
В воздухе.
Зубастую девушку он перехватил на обратном пути с опустошенной тележкой.
— Еще коньяк, пожалуйста.
Ах, этот бизнес-класс! Все, что есть на борту выпить и закусить, будут беспрекословно носить столько, сколько попросишь.
А впереди девятичасовое путешествие. Две посадки. И никаких развлечений.
На экране застрекотали кадры детектива, но фильм звучал на английском языке.
Кофи мало что понимал.
Он покосился на соседей. Белая супружеская чета средних лет. Муж уже похрапывает. Жена читает дамский журнал… На итальянском языке! С попутчиками все ясно. Только до Неаполя.
Кофи протянул руку и взял с очередной тележки газету на французском. Вчерашняя «Нувель де Абиджан». После пяти экзаменов душа не лежала к печатным знакам.
К тому же его мало занимали новости государства Кот-д'Ивуар. Кот-д'Ивуар для Бенина то же, что Дания для России. Хотя некогда все вместе именовалось Французской Западной Африкой.
Кофи разложил перед собой столик.
Достал пачку «L&M», сборник русских кроссвордов, который ему сунула Катя, словарь.
Одна из зубастых девушек привезла на тележке прозрачную ветчину с лимоном и финской горчицей. Для полного кайфа не хватало еще немного коньяка.
Раз уж нет водки. Стоит нажать кнопку в подлокотнике, и к тебе уже спешит по проходу стюардесса.
— Еще коньяк, пожалуйста.
«Как пить дать этот черномазый обблюет и кресла, и соседей», — с грустью думала про себя зубастая девушка, орудуя на самолетной кухне.
Четыре года в русской студенческой общаге что-нибудь да значат. Отгадав три слова, плотно пообедав и выпив в сумме граммов пятьсот, Кофи уснул.
Он не ощутил ни посадку в Неаполе, ни смену соседей, ни взлет. Зато проснувшись, почувствовал страшную жажду. Затем вспомнил, где находится, и нажал кнопку. Губы едва разлеплялись:
— Пожалуйста, лимонный сок и коньяк.
— Смешать? — не поняла девушка.
— Нет, раздельно, — твердо ответил Кофи.
«У наших парней только камни пить не научатся», — размышляла стюардесса, выполняя заказ.
Кофи отхлебнул лимонный сок, залпом выпил коньяк и тут же почувствовал себя прекрасно.
— От добра добра не ищут, — сказал он стюардессе. — Повторите, пожалуйста.
На него с ужасом смотрели новые соседи справа — негр толстый и негр тощий.
Кофи повернулся, и они засмущались, заотворачивались.
«Типичные пуритане с Берега Слоновой Кости», — распознал студент жителей Кот-д'Ивуара, как теперь называется эта бывшая колония. Он принял еще дозу, закурил и спросил по-французски:
— Мсье, не подскажете ли, где мы летим? Что внизу?
— Видимо, Сахара, мсье, — с готовностью отозвался один из попутчиков.
«Черт его знает, этого мулата, — пронеслось в голове котдивуарца. — Может, он на службе у русской мафии? Вон как порусски со стюардессой шпарит. Вон как коньяк пьет».
— Как Сахара?! — возмутился Кофи. — А где же море? Перед Сахарой еще Средиземное море нужно пересечь!
— Мсье спал, когда самолет летел над морем.
— А, значит, море уже было! — успокоился Кофи и нажал кнопку. — Коньяк, пожалуйста.
Абиджан — не Петербург. Белых ночей там не бывает. «Боинг» из России произвел посадку в темноте. Последним из самолета выбрался гражданин Бенина Кофи Догме.
Обеими руками он держался за перила трапа. Ноги слегка заплетались о ступеньки.
Сумка болталась за спиной, как солдатский вещмешок.
Проковыляв кое-как мимо пограничников и таможенников, он первым делом направился к магазинчику спиртных напитков и приобрел бутылку египетского рома. Более дешевого и крепкого пойла не оказалось.
Затем Кофи постоял, покачиваясь, перед огромным электронным табло с расписанием. Большая удача! Ближайший рейс на Порто-Ново через полтора часа. Есть время купить билет, выпить и покурить.
В аэропорту Порто-Ново стояла глубокая ночь, когда приземлился борт из Абиджана. Два черных стюарда в белых перчатках помогли выбраться из самолета третьему черному — рослому парню с полупустой спортивной сумкой за спиной и с полупустой бутылкой в руке.
— Вы классные чуваки, — по-русски бормотал на прощание студент и лез обниматься. — Падла буду, сто лет не забуду!..
Стюарды вежливо отстранялись, чтобы не упасть от запаха изо рта необычного пассажира.
На автопилоте Кофи добрел до пальм на обочине шоссе, ведущего на север страны. В кронах пели ночные птицы. Над землей порхали ночные бабочки. Прохлада.
Тридцать градусов.
Прислонившись спиной к мохнатому стволу, Кофи сполз на сухой июльский газон. Сунул под голову сумку. Закурил «L&M». Уставился в черное небо Черного континента. Тревожно мерцали звезды. Ни звука не доносилось ни с шоссе, ни со стороны аэропорта.
Одна из звезд была больше прочих и мерцала тревожнее. За ней, расширяясь, тянулся вправо огненный хвост из мельчайших звездочек.
«Комета», — подумал Кофи, запихнул окурок в трещину пересохшей почвы и уснул.
Звукоизолирующее стекло аэропорта Пулково едва впускало в здание рев турбин.
Серебристые лайнеры взлетали и садились бесшумно, словно миражи. Сразу у трех стоек аккуратные таможенники копались в багаже пассажиров рейса 3744 Санкт-Петербург — Нью-Йорк. Толпа в несколько сот человек гудела на разных языках.
Да только что там сейчас выкопаешь?
На таможне кризис жанра. То ли было годков этак восемь или даже пять назад. Все что-то пытались вывезти, а таможня старалась ничего не пропустить.
Утюги, соковыжималки, столовое серебро, насосы для автошин, льняные полотенца, старые книги, не говоря уже об иконах, наркотиках и валюте, — ловкий таможенник мог заработать на чем угодно.
А сейчас? Ну какой идиот повезет в Нью-Йорк утюг? Какой идиот повезет туда наличные доллары? Все стали умные. Доллары порхают между банками по электронным каналам. Плевать банкам на границы и таможенников.
Приезжаешь в Нью-Йорк, идешь в «Банк оф Америка» и снимаешь со счета свои кровно заработанные, отмытые, укрытые от налогообложения. Потом идешь в соседний магазин и покупаешь утюг. Дешевле и лучшего качества, чем в Питере.
Потому что делали этот утюг не питерские алкаши под громкой вывеской совместного предприятия, а старательные чернокожие бандиты из Бронкса.
Невидимые динамики прибавили свои струи к потокам искусственного воздуха аэропорта:
— Уважаемые пассажиры, дамы и господа! Регистрация билетов и досмотр багажа на рейс номер сорок один двадцать Санкт-Петербург — Неаполь — Абиджан начинается у седьмой и восьмой стоек.
Из удобных кресел зала ожидания поднялись двое. Рослый темнокожий парень со спортивной сумкой на плече. И отлично сложенная рыжая девушка. В обнимку они направились к стойке номер семь.
Динамики вновь ожили, чтобы произнести то же объявление по-английски. Мулат поставил полупустую сумку на транспортер и протянул таможеннику декларацию.
Таможенник мельком взглянул на парочку, затем в бланк декларации. Перевел глаза на монитор. Там высвечивались внутренности полупустой сумки. Тоска. Человек в голубой униформе вяло махнул рукой:
— Проходите.
Рослый темнокожий обернулся. Рыжая девушка на мгновение прильнула к нему:
— Удачи тебе, Кофи. Дай Бог, чтобы твой дед выздоровел!
— Спасибо. Я люблю тебя, Катя.
С этими словами парень поцеловал руку девушки, потом ее глаза и губы. Подхватив сумку, отправился в загадочные дали.
Туда, где в специальных будочках поджидали его пограничники, чтобы шлепнуть в паспорт штампик об убытии.
— Сообщи, когда полетишь обратно, — крикнула Катя вдогонку. — Я тебя встречу!
Он обернулся и благодарно послал ей в ответ воздушный поцелуй.
Перед пограничниками его перехватила сидящая в особой кабинке женщина в синей униформе работника гражданской авиации. Стоп. Привал. Проверка билетов.
Женщина постучала по клавиатуре компьютера и подняла глаза на Кофи. Что-то было не так. Она постучала еще. Недовольно посмотрела на экран.
— Вы покупали билет в экономкласс? — спросила она.
— Ну конечно, — ответил Кофи.
— Компьютер сообщает, что у вас место в бизнес-классе. Прошу меня извинить, но не могли бы вы полететь бизнес-классом?
— Но билет в бизнес-класс на сто долларов дороже!
— О, это пусть вас не беспокоит. Что-то с компьютером, а мы обязаны ему подчиняться. Это же не ваша инициатива.
— О'кей, — Кофи пожал плечами, — от добра добра не ищут.
Услыхав родную поговорку из уст черного парня, женщина просияла. Помолодела сразу лет на десять. И пропустила Кофи Догме к государственной границе Российской Федерации.
Здесь солдатик срочной службы, шевеля губами, долго читал паспорт на французском языке. Затем принялся сличать оригинал с фотографией.
Кофи готов был побиться об заклад, что можно привести сюда любого темнокожего парня, и солдатик обнаружит полное портретное сходство. Для мальчишки в зеленой форме все черные на одно лицо.
Наконец, помахивая сумкой, студент попал на нейтральную территорию. В залнакопитель. Оставаясь географически в аэропорту Пулково, он уже находился за границей.
В салоне «боинга» его место оказалось в центральном ряду. Как только после взлета погасло табло «Не курить. Пристегнуть ремни», слева и справа от Кофи по обоим проходам покатились тележки.
Их толкали ослепительные блондинки, и приходилось жмуриться, чтобы не ослепнуть. На тележках было все. Сыр в ассортименте. Мясо в ассортименте. Рыба в ассортименте. Десять сложных гарниров.
Двадцать салатов. Фрукты со всего мира.
Больше всего было напитков. Соки — от томатного до гуаво. Пиво — от баночного светлого до бутылочного темного. Вина-от рислингов до портвейнов.
За четыре года жизни в России Кофи привык к крепенькому. Если не «Советское шампанское» в доме Кондратьевых, то водка.
Ну-ка, что мы имеем… Бренди, коньяк, виньяк, ром, джин, виски. На одной из тележек стояли в рядок мексиканская текила, болгарская ракия и японская сакэ.
Именно водки отчего-то не было.
«Должно быть, из-за антироссийской политики стран Запада, — подумал Кофи Догме, словно настоящий питерский патриот. — Стремятся задеть русского человека отсутствием национального напитка среди сказочного изобилия».
— Коньяк, пожалуйста, — попросил он.
Протягивая пластиковый фужерчик, стюардесса так широко улыбнулась яркокрасными губами, что Кофи стало не по себе при виде двух рядов крепких клыков и резцов.
Он залпом осушил фужер. Треволнения последних дней измотали его. Дома ждали новые треволнения, нисколько не меньшие. Отдыхать оставалось только в дороге.
В воздухе.
Зубастую девушку он перехватил на обратном пути с опустошенной тележкой.
— Еще коньяк, пожалуйста.
Ах, этот бизнес-класс! Все, что есть на борту выпить и закусить, будут беспрекословно носить столько, сколько попросишь.
А впереди девятичасовое путешествие. Две посадки. И никаких развлечений.
На экране застрекотали кадры детектива, но фильм звучал на английском языке.
Кофи мало что понимал.
Он покосился на соседей. Белая супружеская чета средних лет. Муж уже похрапывает. Жена читает дамский журнал… На итальянском языке! С попутчиками все ясно. Только до Неаполя.
Кофи протянул руку и взял с очередной тележки газету на французском. Вчерашняя «Нувель де Абиджан». После пяти экзаменов душа не лежала к печатным знакам.
К тому же его мало занимали новости государства Кот-д'Ивуар. Кот-д'Ивуар для Бенина то же, что Дания для России. Хотя некогда все вместе именовалось Французской Западной Африкой.
Кофи разложил перед собой столик.
Достал пачку «L&M», сборник русских кроссвордов, который ему сунула Катя, словарь.
Одна из зубастых девушек привезла на тележке прозрачную ветчину с лимоном и финской горчицей. Для полного кайфа не хватало еще немного коньяка.
Раз уж нет водки. Стоит нажать кнопку в подлокотнике, и к тебе уже спешит по проходу стюардесса.
— Еще коньяк, пожалуйста.
«Как пить дать этот черномазый обблюет и кресла, и соседей», — с грустью думала про себя зубастая девушка, орудуя на самолетной кухне.
Четыре года в русской студенческой общаге что-нибудь да значат. Отгадав три слова, плотно пообедав и выпив в сумме граммов пятьсот, Кофи уснул.
Он не ощутил ни посадку в Неаполе, ни смену соседей, ни взлет. Зато проснувшись, почувствовал страшную жажду. Затем вспомнил, где находится, и нажал кнопку. Губы едва разлеплялись:
— Пожалуйста, лимонный сок и коньяк.
— Смешать? — не поняла девушка.
— Нет, раздельно, — твердо ответил Кофи.
«У наших парней только камни пить не научатся», — размышляла стюардесса, выполняя заказ.
Кофи отхлебнул лимонный сок, залпом выпил коньяк и тут же почувствовал себя прекрасно.
— От добра добра не ищут, — сказал он стюардессе. — Повторите, пожалуйста.
На него с ужасом смотрели новые соседи справа — негр толстый и негр тощий.
Кофи повернулся, и они засмущались, заотворачивались.
«Типичные пуритане с Берега Слоновой Кости», — распознал студент жителей Кот-д'Ивуара, как теперь называется эта бывшая колония. Он принял еще дозу, закурил и спросил по-французски:
— Мсье, не подскажете ли, где мы летим? Что внизу?
— Видимо, Сахара, мсье, — с готовностью отозвался один из попутчиков.
«Черт его знает, этого мулата, — пронеслось в голове котдивуарца. — Может, он на службе у русской мафии? Вон как порусски со стюардессой шпарит. Вон как коньяк пьет».
— Как Сахара?! — возмутился Кофи. — А где же море? Перед Сахарой еще Средиземное море нужно пересечь!
— Мсье спал, когда самолет летел над морем.
— А, значит, море уже было! — успокоился Кофи и нажал кнопку. — Коньяк, пожалуйста.
Абиджан — не Петербург. Белых ночей там не бывает. «Боинг» из России произвел посадку в темноте. Последним из самолета выбрался гражданин Бенина Кофи Догме.
Обеими руками он держался за перила трапа. Ноги слегка заплетались о ступеньки.
Сумка болталась за спиной, как солдатский вещмешок.
Проковыляв кое-как мимо пограничников и таможенников, он первым делом направился к магазинчику спиртных напитков и приобрел бутылку египетского рома. Более дешевого и крепкого пойла не оказалось.
Затем Кофи постоял, покачиваясь, перед огромным электронным табло с расписанием. Большая удача! Ближайший рейс на Порто-Ново через полтора часа. Есть время купить билет, выпить и покурить.
В аэропорту Порто-Ново стояла глубокая ночь, когда приземлился борт из Абиджана. Два черных стюарда в белых перчатках помогли выбраться из самолета третьему черному — рослому парню с полупустой спортивной сумкой за спиной и с полупустой бутылкой в руке.
— Вы классные чуваки, — по-русски бормотал на прощание студент и лез обниматься. — Падла буду, сто лет не забуду!..
Стюарды вежливо отстранялись, чтобы не упасть от запаха изо рта необычного пассажира.
На автопилоте Кофи добрел до пальм на обочине шоссе, ведущего на север страны. В кронах пели ночные птицы. Над землей порхали ночные бабочки. Прохлада.
Тридцать градусов.
Прислонившись спиной к мохнатому стволу, Кофи сполз на сухой июльский газон. Сунул под голову сумку. Закурил «L&M». Уставился в черное небо Черного континента. Тревожно мерцали звезды. Ни звука не доносилось ни с шоссе, ни со стороны аэропорта.
Одна из звезд была больше прочих и мерцала тревожнее. За ней, расширяясь, тянулся вправо огненный хвост из мельчайших звездочек.
«Комета», — подумал Кофи, запихнул окурок в трещину пересохшей почвы и уснул.
28
Некогда песчаная, дорога давно была заасфальтирована. Она словно начиналась ниоткуда и уходила в никуда. Далеко впереди черный асфальт достигал белого неба.
Слева и справа к дороге подступали конические холмы с редкими пальмами. Слева и справа проносились пальмы и холмы, холмы и пальмы.
«Спасибо, Господи, что ты создал меня столь предусмотрительным!» — умилился Кофи, достал литровый пластик кока-колы и жадно припал коричневыми губами.
Эту газировку он приобрел за восемьсот километров отсюда, в абиджанском аэропорту.
В Африке нужно много пить, если не хочешь рухнуть от теплового удара. И от похмелья. Солнце жарило сквозь железную крышу грузовика. Оно твердо решило пленных не брать.
Однако в Африке не всегда удобно много пить. В кабине трясло так, что, будь бутылка стеклянной, Кофи остался бы без зубов.
— Если утром плохо, значит, вечером хорошо? — понимающе спросил пожилой водитель и щелкнул себя указательным пальцем по горлу.
— Да, — простонал Кофи.
Его слегка мутило после вчерашнего.
Не следовало мешать коньяк с ромом. Но главная проблема состояла в том, что вместо сиденья под ним был обычный деревянный табурет, кое-как привязанный к каким-то выступам кабины.
Этот табурет вел себя, как необъезженный жеребец. Кофи то норовил пробить головой лобовое стекло, то налетал на плечо водителя, то больно ударялся о металлическую ручку двери. Дело усугублялось тем, что пол в кабине почти отсутствовал и ножки стула поочередно проваливались в одну из дыр.
Когда впереди показались контуры Губигу, Кофи Догме испытал огромное облегчение. Он не зря запасся в Питере однодолларовыми купюрами. Хотя там это не деньги.
Он протянул бумажку водителю, и черное пожилое лицо расплылось в счастливой улыбке.
— Спасибо! — крикнул Кофи на родном языке и покинул жуткий аттракцион.
Допотопный «ГАЗ-53» страшно заревел перегретым мотором и поплыл в белом мареве дальше. В далекий город Параку на севере страны. Кофи долго смотрел этому чудищу вслед. Наконец он отхлебнул еще колы и направился к околице. На сложенной из грубых камней стенке не сохла ни одна коровья плюха.
Органика давно не использовалась в качестве топлива, а вся вывозилась на ямсовые и хлопковые поля. Стенка стояла словно памятник мрачным временам колониального и буржуазного прошлого.
Благодаря этому и другим санитарногигиеническим мероприятиям в деревне почти не осталось мух. Общественные туалеты, устроенные прежде открытым способом, украсились сбитыми из советских ящиков будочками — там только и царила еще мушиная братия.
Не осталось в Губигу и лачуг из обмазанных глиной пальмовых листьев. Все крестьяне обзавелись сборно-щитовыми домиками, которые в богатой и холодной России используются на дачах.
Войдя в первую же улочку, Кофи был замечен ребятишками. Они окружили его и отчаянно завопили на все лады:
— Кофи Догме, Кофи Догме приехал!
— Приехал Кофи из великой России!!
— Внук вождя вернулся в ГубигуШ Сборно-щитовой домик вождя был выкрашен в национальные цвета: желтая крыша, светло-зеленые стены, красные двери, рамы и обналичка. Одна из стен глядела наружу ребристой мордой кондиционера.
Кофи шагнул в дом. Его ухе ждали, застыв в почтительных поклонах, телохранители вождя — как всегда, два молодых амбала. Но не в напаховых повязках, а в футболках и шортах.
Студент швырнул сумку, похлопал амбалов по голым плечам и стремительно прошел в спальню деда. Здесь был полумрак. Вовсю шуровал кондиционер. Горячий ветерок играл шторами на распахнутых окнах. Вдоль стены сидели на полу ближайшие родственники. Кофи помахал им, показывая: после поговорим обо всем.
На кровати лежал великий вождь Нбаби. Глаза деда были открыты, но он не шевелился. У изголовья сидел старый колдун.
Каплу держал в руках какие-то тонкие палочки, которые сладко дымили. Кофи не помнил, чтобы раньше возле умирающих пользовались такими штуками. Этот сладкий дым вызвал у него новый прилив тошноты.
В таком угаре и здоровый за полчаса загнется. Тут же, выставив кверху круглый зад, мыла пол молодая негритянка. Должно быть, последняя жена вождя.
Прежде ослабшим старикам родственники подбирали красивую женщину. Ее называли последней женой: она должна была подтвердить или опровергнуть факт бессилия.
Когда последняя жена заявляла, что старец больше ни на что не годен, племя устраивало импотенту ритуальное самоубийство.
Этот варварский обычай остался в колониальном и буржуазном прошлом. Однако правило последней жены сохранилось и приобрело новый гуманистический характер. На склоне лет мужчину теперь поджидала всесторонняя забота.
Крики ребятни давно донеслись до Каплу, но он поднялся навстречу приезжему, лишь когда тот вошел в спальню. Главному колдуну было уже за шестьдесят.
Вождю — за восемьдесят.
За годы правления Социалистической партии под руководством товарища Хериса Ногмы средняя продолжительность жизни в сельских районах выросла на двадцать лет.
Мельком приобняв колдуна, Кофи шлепнул по круглому заду женщины и тоном, не терпящим возражений, распорядился:
— А ну немедленно закрой окна и форточки. Тебе, дуре, зачем родина электричество провела? Зачем для тебя в Баку кондиционер сделали? Чтоб Африку охлаждать?!
Последняя жена деда посмотрела с первобытным диким страхом и кинулась исполнять приказ.
А Кофи подошел к деду и наклонился.
Их глаза встретились. Подобие улыбки исказило морщинистое лицо больного.
Вождь что-то прошептал. Кофи поднес ухо к самым губам. Потом осторожно присел на место, которое уступил колдун.
Старик сделал усилие, приподнял руку и положил на колено Кофи. Парень сжал ее и явственно ощутил, как уходит, навсегда уходит тепло из исхудавшего тела.
Суха и невесома была эта черная лапка, покрытая паутиной морщин. Нбаби продолжал нашептывать что-то неуловимое.
Сил на членораздельную речь не осталось.
С трудом Кофи наконец разобрал:
— Как ты?..
Старик умирал. Кофи не хотелось рассказывать о себе в эти последние минуты.
Ведь у него самого все в порядке: он здоров и молод. У него любовь и дружба. Глаза студента наполнились слезами.
Но старик ждал, ждал его рассказа. Кофи подавил плач и начал. Думая, что дед может плохо слышать, он четко и громко выговаривал слова.
Он рассказывал о России, о Петербурге, об институте. Когда он дошел до метро, люди в резиденции вождя перестали шевелиться.
Даже амбалы-охранники, которым все было слышно сквозь тонкую перегородку, отвесили крепкие челюсти. Даже старый колдун, усевшийся в ногах Нбаби, с огромным вниманием поглощал эту фантастическую историю. Даже вонючие палочки в его руках наконец погасли.
Все они мало что понимали из сказанного. Кое-кто из них никогда не был даже в Порто-Ново. Никто никогда не бывал в других странах. И уж тем более никто не мог вообразить жизнь на далеком северном континенте, сплошь населенном белыми людьми.
Кофи говорил, глядел в лицо умирающего деда и уже не мог сдержать слез. Африканцы в эмоциональном плане много честнее скрытных белых. Нет ничего зазорного, если мужчина плачет. Был бы достойный повод.
Старик впитывал слова внука. Как губка. Словно Солнечный бог отказывался взять его жизнь, пока не вернется из неведомых краев Кофи, любимый внучек, единственный из племени посланный за знаниями в такую даль. Студенту казалось, что дед едва кивает от удовлетворения услышанным.
— Ой! — Кофи хлопнул себя по гладкому лбу и сквозь слезы улыбнулся до ушей. — Принесите мою сумку!
Сей секунд родственники были на ногах и бросились в прихожую. В узкой двери они столкнулись, и получилась настоящая свалка. Из уважения к умирающему вождю боролись молча и быстро. Слышно было лишь сопение и кряхтение, да кто-то шумно испортил воздух.
Кофи поморщился. Ну что с них взять?
Дети природы. Хоть с кондиционером, хоть без. Им что экстрактор, что экструдер, что эскалатор.
Проворнее всех оказалась последняя жена вождя. Во-первых, после взбучки за открытые окна ей необходимо было поднять реноме в глазах наследника. Во-вторых, вождь вот-вот умрет, она опять перейдет в разряд незамужних и вернется в родительский дом. Жизнь в доме вождя была несравненно богаче: хотелось понравиться наследнику, чтобы оставил подле себя.
Слева и справа к дороге подступали конические холмы с редкими пальмами. Слева и справа проносились пальмы и холмы, холмы и пальмы.
«Спасибо, Господи, что ты создал меня столь предусмотрительным!» — умилился Кофи, достал литровый пластик кока-колы и жадно припал коричневыми губами.
Эту газировку он приобрел за восемьсот километров отсюда, в абиджанском аэропорту.
В Африке нужно много пить, если не хочешь рухнуть от теплового удара. И от похмелья. Солнце жарило сквозь железную крышу грузовика. Оно твердо решило пленных не брать.
Однако в Африке не всегда удобно много пить. В кабине трясло так, что, будь бутылка стеклянной, Кофи остался бы без зубов.
— Если утром плохо, значит, вечером хорошо? — понимающе спросил пожилой водитель и щелкнул себя указательным пальцем по горлу.
— Да, — простонал Кофи.
Его слегка мутило после вчерашнего.
Не следовало мешать коньяк с ромом. Но главная проблема состояла в том, что вместо сиденья под ним был обычный деревянный табурет, кое-как привязанный к каким-то выступам кабины.
Этот табурет вел себя, как необъезженный жеребец. Кофи то норовил пробить головой лобовое стекло, то налетал на плечо водителя, то больно ударялся о металлическую ручку двери. Дело усугублялось тем, что пол в кабине почти отсутствовал и ножки стула поочередно проваливались в одну из дыр.
Когда впереди показались контуры Губигу, Кофи Догме испытал огромное облегчение. Он не зря запасся в Питере однодолларовыми купюрами. Хотя там это не деньги.
Он протянул бумажку водителю, и черное пожилое лицо расплылось в счастливой улыбке.
— Спасибо! — крикнул Кофи на родном языке и покинул жуткий аттракцион.
Допотопный «ГАЗ-53» страшно заревел перегретым мотором и поплыл в белом мареве дальше. В далекий город Параку на севере страны. Кофи долго смотрел этому чудищу вслед. Наконец он отхлебнул еще колы и направился к околице. На сложенной из грубых камней стенке не сохла ни одна коровья плюха.
Органика давно не использовалась в качестве топлива, а вся вывозилась на ямсовые и хлопковые поля. Стенка стояла словно памятник мрачным временам колониального и буржуазного прошлого.
Благодаря этому и другим санитарногигиеническим мероприятиям в деревне почти не осталось мух. Общественные туалеты, устроенные прежде открытым способом, украсились сбитыми из советских ящиков будочками — там только и царила еще мушиная братия.
Не осталось в Губигу и лачуг из обмазанных глиной пальмовых листьев. Все крестьяне обзавелись сборно-щитовыми домиками, которые в богатой и холодной России используются на дачах.
Войдя в первую же улочку, Кофи был замечен ребятишками. Они окружили его и отчаянно завопили на все лады:
— Кофи Догме, Кофи Догме приехал!
— Приехал Кофи из великой России!!
— Внук вождя вернулся в ГубигуШ Сборно-щитовой домик вождя был выкрашен в национальные цвета: желтая крыша, светло-зеленые стены, красные двери, рамы и обналичка. Одна из стен глядела наружу ребристой мордой кондиционера.
Кофи шагнул в дом. Его ухе ждали, застыв в почтительных поклонах, телохранители вождя — как всегда, два молодых амбала. Но не в напаховых повязках, а в футболках и шортах.
Студент швырнул сумку, похлопал амбалов по голым плечам и стремительно прошел в спальню деда. Здесь был полумрак. Вовсю шуровал кондиционер. Горячий ветерок играл шторами на распахнутых окнах. Вдоль стены сидели на полу ближайшие родственники. Кофи помахал им, показывая: после поговорим обо всем.
На кровати лежал великий вождь Нбаби. Глаза деда были открыты, но он не шевелился. У изголовья сидел старый колдун.
Каплу держал в руках какие-то тонкие палочки, которые сладко дымили. Кофи не помнил, чтобы раньше возле умирающих пользовались такими штуками. Этот сладкий дым вызвал у него новый прилив тошноты.
В таком угаре и здоровый за полчаса загнется. Тут же, выставив кверху круглый зад, мыла пол молодая негритянка. Должно быть, последняя жена вождя.
Прежде ослабшим старикам родственники подбирали красивую женщину. Ее называли последней женой: она должна была подтвердить или опровергнуть факт бессилия.
Когда последняя жена заявляла, что старец больше ни на что не годен, племя устраивало импотенту ритуальное самоубийство.
Этот варварский обычай остался в колониальном и буржуазном прошлом. Однако правило последней жены сохранилось и приобрело новый гуманистический характер. На склоне лет мужчину теперь поджидала всесторонняя забота.
Крики ребятни давно донеслись до Каплу, но он поднялся навстречу приезжему, лишь когда тот вошел в спальню. Главному колдуну было уже за шестьдесят.
Вождю — за восемьдесят.
За годы правления Социалистической партии под руководством товарища Хериса Ногмы средняя продолжительность жизни в сельских районах выросла на двадцать лет.
Мельком приобняв колдуна, Кофи шлепнул по круглому заду женщины и тоном, не терпящим возражений, распорядился:
— А ну немедленно закрой окна и форточки. Тебе, дуре, зачем родина электричество провела? Зачем для тебя в Баку кондиционер сделали? Чтоб Африку охлаждать?!
Последняя жена деда посмотрела с первобытным диким страхом и кинулась исполнять приказ.
А Кофи подошел к деду и наклонился.
Их глаза встретились. Подобие улыбки исказило морщинистое лицо больного.
Вождь что-то прошептал. Кофи поднес ухо к самым губам. Потом осторожно присел на место, которое уступил колдун.
Старик сделал усилие, приподнял руку и положил на колено Кофи. Парень сжал ее и явственно ощутил, как уходит, навсегда уходит тепло из исхудавшего тела.
Суха и невесома была эта черная лапка, покрытая паутиной морщин. Нбаби продолжал нашептывать что-то неуловимое.
Сил на членораздельную речь не осталось.
С трудом Кофи наконец разобрал:
— Как ты?..
Старик умирал. Кофи не хотелось рассказывать о себе в эти последние минуты.
Ведь у него самого все в порядке: он здоров и молод. У него любовь и дружба. Глаза студента наполнились слезами.
Но старик ждал, ждал его рассказа. Кофи подавил плач и начал. Думая, что дед может плохо слышать, он четко и громко выговаривал слова.
Он рассказывал о России, о Петербурге, об институте. Когда он дошел до метро, люди в резиденции вождя перестали шевелиться.
Даже амбалы-охранники, которым все было слышно сквозь тонкую перегородку, отвесили крепкие челюсти. Даже старый колдун, усевшийся в ногах Нбаби, с огромным вниманием поглощал эту фантастическую историю. Даже вонючие палочки в его руках наконец погасли.
Все они мало что понимали из сказанного. Кое-кто из них никогда не был даже в Порто-Ново. Никто никогда не бывал в других странах. И уж тем более никто не мог вообразить жизнь на далеком северном континенте, сплошь населенном белыми людьми.
Кофи говорил, глядел в лицо умирающего деда и уже не мог сдержать слез. Африканцы в эмоциональном плане много честнее скрытных белых. Нет ничего зазорного, если мужчина плачет. Был бы достойный повод.
Старик впитывал слова внука. Как губка. Словно Солнечный бог отказывался взять его жизнь, пока не вернется из неведомых краев Кофи, любимый внучек, единственный из племени посланный за знаниями в такую даль. Студенту казалось, что дед едва кивает от удовлетворения услышанным.
— Ой! — Кофи хлопнул себя по гладкому лбу и сквозь слезы улыбнулся до ушей. — Принесите мою сумку!
Сей секунд родственники были на ногах и бросились в прихожую. В узкой двери они столкнулись, и получилась настоящая свалка. Из уважения к умирающему вождю боролись молча и быстро. Слышно было лишь сопение и кряхтение, да кто-то шумно испортил воздух.
Кофи поморщился. Ну что с них взять?
Дети природы. Хоть с кондиционером, хоть без. Им что экстрактор, что экструдер, что эскалатор.
Проворнее всех оказалась последняя жена вождя. Во-первых, после взбучки за открытые окна ей необходимо было поднять реноме в глазах наследника. Во-вторых, вождь вот-вот умрет, она опять перейдет в разряд незамужних и вернется в родительский дом. Жизнь в доме вождя была несравненно богаче: хотелось понравиться наследнику, чтобы оставил подле себя.