Кондратьев вспомнил несчастного Кунцевича. Такому даже не пожелаешь на поминках: "Пусть земля тебе будет пухом".
Остались от младшего сержанта рожки да ножки.
Поэтому капитан сделал то, что всегда делал, уходя от роты по большой нужде, ибо негоже командиру гадить при подчиненных. Снял предохранитель и дослал патрон в патронник.
Неуместный среди первобытной природы лязг переполошил девушку. Она прервала ритуальное раскачивание и закрутила бритой головой. Капитан приобнял ее и стал поглаживать спину.
Почувствовал, как весь его низ дрожит и вздыбливается.
- Зуби, - прошептал он, впился в широкие коричневые губы и ощутил ответную дрожь в гибком теле. - Зуби...
Экстаз наваливался лавиной. Боясь опоздать, капитан не стал расшнуровывать ботинки. Дрожащими пальцами расстегнул пуговицы, одновременно обшаривая языком идеальные ряды белейших зубов дочери вождя. Полудикое нутро девушкиподростка издавало пряный полудикий запах.
Наконец куртка упала в траву, на нее спиной повалилась Зуби, а сверху капитан Кондратьев. Даже цикады притихли.
Черт! Ботинки расшнуровывать некогда, а без этого невозможно стащить штаны.
То ли дело в набедренной повязке. Высочайший комфорт.
Тяжело дыша, капитан стал переворачивать девушку так, чтобы... Едва войдя, он был готов. Вот оно, воздержание. Позор для советского офицера. Зуби ничего толком ощутить не успела, а на нее уже навалилась рычащая и конвульсирующая гора мускулов.
Он очнулся. Открыл глаза. Бритая черная головка лежала на его плече.
- Зуби, - простонал он и подобрал несколько простых французских слов: Я давно не видел женщин.
Поняла она или нет, но потерлась позвериному головой. Слегка щекотно и очень приятно. Капитан вспомнил анекдот времен финской войны, которая завершилась за год до его рождения.
Финского лыжника спрашивают, что он сделал, придя с войны. Он отвечает:
"Побыл с женой". - "А потом что ты сделал?" - "Снова с женой побыл". "Ну а после этого?" - "Лыжи снял".
Закат мгновенно сменился сумерками.
Ночная прохлада легла пупырышками на тела. Капитан крепко прижал девушку к себе. Никого желаннее он никогда еще не сжимал в объятиях.
Вот сейчас он покажет ей класс. Покажет, что такое русские из ВДВ. Но сперва снимет лыжи. Он принялся расшнуровывать ботинки...
Скоро Зуби стонала, рычала, визжала, кусалась и царапалась. Капитан стиснул зубы, чтобы на этот раз не ударить лицом в грязь. Да еще перед дочерью самого вождя Нбаби.
Главное - подольше продержаться.
В сущности, это единственный секрет.
Чем дольше, тем любой девушке лучше.
Даже дочери вождя.
Назад шли молча. Только хруст песка под ногами и цикады. Вот и скопление лачуг. Вот моя деревня, вот мой дом родной.
Не хватает санок да горки ледяной. Хорошо еще, ночью даже африканские мухи спят.
- Василий, - едва слышно произнесла Зуби, - я пойду одна. Не надо вместе.
Произношение было жуткое, но капитан понял. Скорее догадался, чем перевел.
От любви догадливость резко повышается.
Ему захотелось вернуться назад. Он повернулся и зашагал к речке. Сев на берегу, закурил папиросу. Земля неохотно остывала. Близ экватора в декабре не очень холодно. Зато очень много звезд.
Скоро сквозь монотонный шум несущейся зеленой воды он услышал шорох.
Увидел свет ручного фонаря. "Прапорщик, наверное, меня ищет", - подумал он с благодарностью и немедленно распластался на песке.
Среди пальм, за которыми днем скрывались черные девушки, показался до боли знакомый силуэт прапорщика Иванова. Поодаль его сопровождали два бойца. Звездный свет играл на стволах укороченных десантных "Калашниковых".
Стоило Иванову поравняться с Кондратьевым, как тот взлетел над берегом и страшно заорал:
- "Спар-так" - чем-пи-он!
Прапорщик повалился на землю, словно от подсечки. Бойцы следом, не раздумывая. От молодцы. Кондратьев услышал щелчки предохранителей.
Отряхиваясь, Иванов поднялся:
- Товарищ капитан, вы учтите, здесь не Питер и даже не Порто-Ново. Здесь мне разрыв сердца никто не вылечит. Останетесь без старшины роты.
- К сожалению, товарищ прапорщик, - сказал Кондратьев, с любовью глядя на друга Серегу, - разрыв сердца тебе нигде не вылечат. Даже в Питере.
4
По темному хлопковому полю пробирался Каплу, главный колдун деревни Губигу. Пригнувшись, мелкими шажками, то и дело озираясь по сторонам, словно ища что-то. Он все видел.
Видел, как Зуби, дочь вождя, занималась любовью на хлопковом поле. Слезы душили колдуна. Он плохо различал темные очертания кустов сквозь мокрую пелену. Наконец он мог дать волю чувствам.
- За что? За что мне такое? - тихо повторял он. - За что наказывает меня Солнечный бог?
Колдун раздумал бежать дальше, от себя все равно не убежишь. Грохнулся на колени и стал лихорадочно разрывать землю руками. Белая пена выступила на губах.
В это время до ушей долетел нечеловеческий вопль:
- "Спар-так" - чем-пи-он!
Колдун Каплу в ужасе замер. Вытянул шею. Кругом темнели хлопковые кусты.
Каплу спешно забормотал заклинания.
Сперва все десять главных.
Причем надо, чтобы каждое заклинание полетело в одну из десяти частей света.
Частями света в Губигу называли ближайшие деревни.
Бормоча, Каплу поворачивался на полусогнутых ногах вокруг собственной оси до тех пор, пока не вернулся в исходную точку, описав угол в 360 градусов.
Это помогло. По крайней мере он еще жив. Так, теперь средние заклинания. Успеть бы хоть штук пятнадцать... Колдун вновь закружился на месте.
Уфф... Каплу вытер лоб краем галабии.
Он почти успокоился. Для порядка хорошо бы еще десятка три малых заклинаний.
Вот теперь совсем хорошо. Конечно, это они - пришельцы. Вооружены до зубов, вот и делают что хотят. До них даже дикие звери не издавали таких звуков.
Хвала Солнечному богу, Каплу за свои тридцать восемь лет кое-что повидал в жизни. Кое-что знает. Головорезы из французского Иностранного легиона так себя не вели.
Удостоверившись, что непосредственной опасности нет, колдун обхватил перепачканными ладонями голову и покатился по земле.
- Зуби, тварь! - хрипел колдун. - Ты была с пришельцем! Я видел, видел! Ты дважды была с ним! Он ласкал твой рот на прощание своим ртом, и ты обнимала его!
Душа колдуна так и хотела вырваться наружу. Он стенал, катался среди кустов, а потом резко вскочил на ноги. Дальнейшее мало напоминало европейскую истерику.
Разум колдуна словно помутился. Так входят в раж чукотские шаманы, поев предварительно мухоморов. Ногтями Каплу в кровь расцарапал свою грудь, и алая кровь пропитала белую, перепачканную землей, галабию.
Щеки покрылись пунцовыми болезненными пятнами. Шаман рвал хлопковые цветы и бесцельно бросал их на землю. Его большой картошкообразный нос от слез еще больше почернел и опух. Глаза налились кровью. Губы дрожали. Руки рисовали в воздухе непонятные узоры.
Схватив палку, шаман разломал ее на две части на собственной груди. Это его немного отрезвило. Что проку беситься в одиночку, когда односельчане не видят.
Каплу сел, закрыл глаза и погрузился в воспоминания.
Зуби родилась, когда он уже был колдуном. Он помнил все в мельчайших подробностях. Как ему впервые принесли девочку на освящение. Как он впервые подметил ее изумительный овал лица. Как отслеживал про себя этапы ее взросления.
Он не мог сейчас сказать, когда именно пришло чувство. Видимо, оно формировалось и крепло по мере того, как младенец превращался в красавицу.
На празднике урожая он каждый раз многозначительно дарил ей хлопковый цветок. А ведь это высшее счастье для девушки народа фон - хлопковый цветок из рук главного колдуна.
- Ведь я же ее любил, - размышлял в полный голос Каплу. - И продолжаю любить, несмотря ни на что. Я хотел жениться на Зуби. После смерти старого Нбаби я стал бы вождем. Все в Губигу были бы в полной моей власти. Горе мне! Колдун не может взять в жены девушку, оскверненную чужестранцем. Гадкий чужестранец!
Пришел неизвестно откуда и украл у меня Зуби. Но я этого так не оставлю. Ему просто так не пройдет. Его надо убить. Убить жестоко. Чтобы все они знали, как простирать свои руки к чужим сокровищам!
А после этого я все-таки возьму в жены Зуби. Кроме меня, никто ничего не видел.
Не станет же сама Зуби рассказывать, что пришелец овладел ею на хлопковом поле.
Да, решено! Смерть пришельцу!
Следовало произнести полный набор заклинаний на смерть. Каплу снова вскочил на полусогнутые ноги и стал поочередно обращаться лицом ко всем частям света.
Над хлопчатником поплыли тревожные слова, какими колдуны всегда вымаливают смерть врагам.
Он не успел произнести все главные заклинания, как черное небо прорезала молния. Хлопковое поле озарилось. Это Солнечный бог дает знак: он услышал своего верного колдуна!
И вот еще знак, и еще! За первой молнией последовала вторая, третья, четвертая. Налетел ветер. Из неба словно затычку выдернули. Вмиг образовалась плотная стена дождя. Земля приняла жгучие дождевые капли.
- Дождь! - вскричал колдун. - Это предзнаменование. Небо хочет, чтоб я его убил. Солнечный бог на моей стороне.
Каплу резко встал и бегом направился в деревню. Он был похож на ангела смерти, летящего на крыльях ночи. Тропический ливень быстро смывал с колдуна и землю, и кровь.
Ворвавшись в деревню, он принялся сотрясать пальмовые жилища и испускать истошные крики:
- Пошел дождь, люди! Праздник, великий праздник! Дождь идет!
Это на самом экваторе дождь случается ежедневно круглый год. На экваторе вообще можно жить без часов. Гроза там всегда начинается в восемь вечера. Однако уже в нескольких градусах от экватора климат совсем другой.
Люди выскакивали на улицу. Возможно, не все рады были прервать сон, но с колдуном лучше не ссориться.
- Праздник - пошел дождь!
Люди стояли под дождем и улыбались.
Попробуй не выйди на зов главного колдуна. Тряхнет как следует лачугу она и развалится. Таскай потом с реки глину, рви пальмовые листья и строй дом заново. Шаман бегал от хижины к хижине и не унимался:
- Наконец-то! Свершилось!
5
Дождь грохотал по палатке так, что разбудил бы и мертвого. После упражнений на хлопковом поле командир роты Кондратьев был мертвее бревна. Дождю было не справиться с таким сном.
На помощь дождю в деревню прибежал колдун Каплу. Его вопли пронзили брезент, пробуравили барабанные перепонки капитана и проникли в среднее ухо. Оттуда отчаянные сигналы стали беспокоить мозг.
Капитан проснулся. "Раз часовые ничего не докладывают, к роте возня в деревне не имеет прямого отношения", - думал капитан, зашнуровывая чертовы ботинки.
Повесив на шею автомат, он вышел из палатки. Тут же на голову обрушилась водная стена. В тропиках дождь не как из ведра, а именно - из ведра.
Капитан понял, что не только капли барабанили по палатке. Из деревни неслась дробь там-тамов. Он вспомнил специальный навес, устроенный близ центральной площадки. Под коровьей шкурой располагалась целая ударная установка.
Капитан промок насквозь, не дойдя и до первого часового.
- Стой, кто идет?
Кондратьев узнал сержанта по голосу и некоторое время не мог понять, откуда он доносится. Отозвался:
- Дед Пихто в кожаном пальто! Как дела, Саня Агеев?
- Думаю, товарищ капитан.
- Что-то я не помню: где в уставе караульной службы записано, что солдат на посту должен думать? Ладно. Говори, о чем думаешь.
Ах, вот где хитрец укрылся! Связал пучок пальмовых листьев и надел на голову.
Перед капитаном стояло небольшое деревце, очень похожее на елку. Еловые лапы гладили африканскую землю.
- Думаю о том, что сто дней до приказа осталось.
- Нашел, о чем думать. Министр обороны в Москве приказ подпишет. Нам его по радио передадут. Но это твоей судьбы не изменит. Из Африки я тебя при всем желании на дембель не отправлю.
- Я как раз об этом и думаю, товарищ капитан.
- Вот как раз об этом думать и не надо.
От таких мыслей моральный дух портится.
Я понимаю, если б ты в Союзе служил. И не в спецназе ВДВ, а в мотострелках. В танкисты тебя б из-за роста не взяли. У нас таких больших танков еще не делают. Так что лучше думай, как дома девчонкам будешь свою службу в элитарных частях расписывать. Будешь девчонкам лапшу вешать, Агеев?
- Так точно, товарищ капитан! Я ж подписку давал ничего не рассказывать.
Только и останется, что лапшу вешать. Товарищ капитан, хотите, я вам тоже такую накидку из листьев сделаю?
Они разговаривали под мерный гул дождя и непонятный трамтарарам, доносящийся из Губигу. Стояли в темноте, как два водопада.
- Спасибо, Сань. Я с тобой долго лясы точить не буду. Слышь, как местное население в дождь раздухарилось? Сходим с прапорщиком - посмотрим. А секретной подпиской ты мне мозги не законопачивай. Одно хорошо: бабы в географии не сильны. Мой тебе совет, Сань: когда милая совсем вопросами про интернациональный долг замордует, рассказывай. Только названия меняй. Называй другой город, другую страну, другую деревню. Мы сейчас в Дагомее, а ты говори, что был в Конго.
Люди черные, солнце горячее, не запутаешься. Для потенциального противника - дезинформация.
Проверив остальные три поста, капитан вернулся к палаткам и позвал:
- Серега!
Перед ним немедленно вырос еще один водопад: прапорщик Иванов. Он словно поджидал, когда друг позовет проветриться.
Иссохшая, потрескавшаяся земля превратилась в хлюпающее болото. Весь короткий путь до деревни капитан с прапорщиком чертыхались, выдергивая ноги из хваткой жижи. Тарарам становился все ближе. Странный свет бесновался в деревне и тянулся навстречу дождю.
Иванов шел первым.
- Пожар у них там, что ли?
- В такую погоду если очень захочешь, не загорится.
Они обогнули несколько лачуг и буквально ввалились на центральную площадь. Здесь Кондратьев впервые увидел вождя Нбаби и его дочь Зуби.
Сейчас он увидел другое. Повсюду пылали странные негаснущие факелы. Надсаживались под своим навесом там-тамы.
Население Губигу сошло с ума.
Застыв на неосвещенном краю площади, мокрые вояки глядели на мокрых негров.
- В одном они правы, - протянул прапорщик. - В такую погоду бессмысленно одеваться.
Не отрываясь от зрелища, капитан промямлил:
- Представь, как бы мы сюда приперлись. В чем мать родила. Но с оружием, в ремнях, с подсумками...
- И со штык-ножами аккурат на своем месте, - дополнил прапорщик.
Черные люди, и стар и млад, плясали.
Может, правильнее сказать, что черные молились. Может, это коллективная молитва такая. С воплями, прыжками и чувственными объятиями.
Вся центральная площадь превратилась в бушующую лужу. Посреди незыблемым утесом торчало племенное дерево, похожее на дуб, но не дуб. Сотни людей в тесноте скакали по луже, вздымая фонтаны грязи.
Подражая взрослым, визжали из лужи маленькие дети.
У капитана с прапорщиком, несмотря на теплый тропический ливень, по спинам пробежал мороз. Они разглядели, что происходит непосредственно под деревом.
Из земли торчало зарытое наполовину копье. Престарелый трясущийся негр, с трудом передвигая ноги, пытался упасть на иззубренный страшный наконечник.
Он делал это неловко, как бы на ощупь.
На глазах пораженных десантников негр предпринял одну за другой две неудачные попытки. Туземцы, казалось, не обращали на старца никакого внимания.
- Надо прекратить эту чепуху, - растерянно молвил прапорщик. - Он же сейчас себе кишки выпустит.
- По-моему, он слепой, - сказал капитан. - Смотри, какой изможденный.
Будто его кормить перестали. Если эти перемещения вокруг копья не являются частью ритуального танца, остается одно. Слепой старец предпочитает кончить жизнь самоубийством, нежели подохнуть с голоду.
Падая в грязь и с трудом поднимаясь, старец тем временем заходил на третий круг.
- Василий, надо остановить его! - отчаянно прошептал прапорщик.
Капитан стиснул зубы и процедил:
- Ну, остановим. Ну, спасем. Они ж его не кормят. Он им не нужен - ни своим детям, ни внукам, ни правнукам. Он для них - лишний рот. Если мы помешаем, умрет с голоду. Или дотянет до следующих плясок и добьется своего. Видно, здесь собаки лучше живут, чем он.
В этот миг вся площадь издала торжествующий клич. Старец пал на копье. Оказывается, всем было до этого дело. Все только этого и ждали. Деревня избавлялась от лишнего рта.
Поскользнувшись, лишний рот так удачно рухнул на копье, что наконечник выскочил из спины. Рядом с позвоночником.
Крови не было - ее тут же смывал ливень.
Кондратьев зажмурился.
Старца с удовольствием бы зарезали собственные потомки, но колонизаторы запретили убийства. Даже лишние рты запретили уничтожать эти глупые французы.
Идиоты. Пришли в бронзовый век со своими свободой, равенством, братством.
Если бы слепому старцу кто-нибудь помог найти острие копья, это уже было бы не самоубийство. Дошло бы до властей, понаехали бы следователи. В итоге кто-то из кормильцев племени отправился бы в тюрьму.
Капитан открыл глаза, покосился на Иванова. Тот не мигая смотрел на старца.
По лицу текла вода, поэтому капитан не был уверен, что прапорщик плачет.
Среди неистового веселья старец висел на копье и еще, кажется, агонизировал. То рука, то нога его вздрагивали.
Кондратьев прикоснулся к плечу спутника:
- Дикари, Сереж, они и в Африке дикари.
- Перестрелять бы их сейчас под штакетник! - с яростью выговорил ротный старшина. - Всех этих сук черных.
- Ну-ну. Гаси прекрасные порывы.
Вместо одного трупа будет множество. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом.
Кондратьев стал выискивать в черной мокрой массе тел Зуби. Неужели и она, его восхитительная девочка, принимает участие в этом кошмаре?! Неужели все происходит с одобрения ее отца, мудрого вождя Нбаби?
Между тем после смерти слепого старца беспорядочное веселье в огромной луже быстро упорядочивалось. Чувствовалось, что за всем стоит рука опытного организатора.
Негры выстраивались длинной змеей.
Правая рука каждого лежала на левом плече стоящего впереди. Левая рука была заведена назад так, что ладонь тыльной стороной лежала на лопатке.
Змея двигалась под неумолкающую дробь там-тамов. Опоясывала племенное дерево концентрическими кругами. Люди без различия пола и возраста приплясывали на полусогнутых ногах и хором что-то выкрикивали.
Вихляли их голые зады. Ночью не было даже стыдливых напаховых повязок. Звонкий язык звучал уже не колокольчиками, а ударами набатного колокола. Ритуальное самоубийство перешло в ритуальные похороны.
Дождь перестал внезапно, как начался.
Крики усилились. Кондратьев заметил, что и его ноги против воли притопывают в такт барабанам. Скосив глаза вниз, увидел, что ботинок друга Сереги ритмично шлепает по грязи.
Прапорщик дернул его за рукав:
- Смотри, вон кто у них главный.
Во главе массы голых черных людей скакал один, закутанный в большой кусок белой перепачканной материи. Мокрая, она прилипла к его телу и не скрывала ровным счетом ничего. Наоборот, он казался более гол, чем прочие.
- Я знаю, кто это! - вспомнил капитан. - Мне позавчера показывал его вождь Нбаби. Это их главный колдун.
Змея неумолимо приближалась к темному углу, где стояли десантники. Плясали факелы. Били барабаны. Кричали сотни глоток. Человек в куске материи совершал немыслимые прыжки. Тело на копье больше не шевелилось.
Колдун Каплу поравнялся с русскими.
Увидел Кондратьева. На миг замер, онемел. Застыла и вереница черных людей.
Капитана буквально ослепила ненависть в глазах и чертах лица. Широкие губы растянулись в изуверском оскале. Огромные ноздри приплюснутого носа раздувались так, что грозили лопнуть. Толстые грубые мазки белой краски на щеках зловеще светились в темноте.
- Ты чего? - по-русски сказал капитан. - Что с тобой, чувак?
Мгновение спустя колдун дико завизжал, подпрыгнул и повел свою змею дальше. Куда-то в улочку. Сквозь скопище лачуг. Десантники как бы принимали парад.
Мимо них в полном составе тянулось племя фон, орущее лозунги на языке группы эве, части суданской группы языков.
От земли поднимался пар. Целые столбы пара. В тропиках после ливня сразу становится очень душно. Температура высокая, влаги много.
Ни Зуби, ни ее отца Кондратьев так и не увидел. Может, оттого, что чернокожие в массе неотличимы. Точно так с точки зрения чернокожих неотличимы белые люди.
6
На берегу Сиамского залива в соседних шезлонгах развалились советский и американский резиденты. Среди кишащей вокруг массовки сновали с поручениями офицеры в плавках и званиях не ниже майора.
Резиденты болтали себе то по-русски, то по-английски. Офицеры подтаскивали сообщения шифровальщикам. Те, делая вид, что читают "Интернэшнл геральд трибюн" или "Републику", превращали слова в колонки цифр. Майоры и полковники галопом уносили их радистам.
Из кустов, окаймлявших пляж, торчали антенны. С их концов слетали радиоволны и неслись по домам: в Москву, в Вашингтон.
Из домов тоже поступала важная информация. Она садилась nat кончики антенн и просачивалась в резонансные контуры приемников.
Майоры с полковниками выхватывали колонки цифр из рук радистов и опрометью неслись к шифровальщикам.
Наконец резиденты получали ответы центров на свои предложения. Беседа переходила на новый уровень. Праздным отдыхающим казалось, что разговор ведут братья - моложавые, светловолосые, голубоглазые. Непринужденные и дружелюбные.
За всем происходящим на пляже неподалеку от Бангкока внимательно следили таиландские полицейские. Они - в форме и штатском - окружили пляж незаметным кольцом.
Не дай Бог подвыпившая компания или обыкновенный хулиган помешает плодотворному сотрудничеству великих держав.
Мало возмутителям спокойствия в любом случае не покажется. У таиландских полицейских - и в форме, и в штатском, - самые свирепые лица на свете.
И сотрудничество продолжалось. Африканских тропиков генералы пока не касались. Рота капитана Кондратьева оставалась на месте.
7
Наутро после праздника Большого дождя прикатили два армейских "Урала". Рота вздохнула с облегчением. Продолжение похода состоится на колесах.
В кузовах под брезентом был надежно закреплен запас бензина. Эти полные двухсотлитровые бочки радовали глаз. Напоминали родные города, колхозы и совхозы.
"Родина слышит, родина знает", - пели души десантников.
Наверху что-то происходило. То ли договаривались о чем-то главы государств, то ли тайно контактировали представители враждебных военных блоков. Даже ротный командир не представлял себе, как и где принимаются решения.
Большой дождь ознаменовал начало посевной кампании. Утром после ночного бесовства труп слепого самоубийцы сняли с копья. Завернули в старую циновку.
И спалили на огромном костре из десятков пальмовых стволов.
Жители деревни Губигу дружными воплями проводили соплеменника в последний путь. В Африке с покойниками не церемонятся. В жарком влажном климате любая зараза распространяется с бешеной скоростью.
После скоропалительных похорон колдун Каплу вместе с вождем Нбаби возглавил шествие на ямсовое поле. Колдун успел переодеться: размотал грязную ночную галабию и завернулся в свежую.
Ямсовое поле начиналось сразу за деревней и тянулось к реке параллельно хлопковому. Здесь запрягли в сохи несколько волов и проложили первые, ритуальные, борозды.
Свободные от службы солдаты наблюдали с огромным интересом. Ямс африканская картошка. Тоже много крахмала.
Тоже варят, пекут и жарят.
Капитан Кондратьев и прапорщик Иванов начало посевной провели в спальных мешках. Оба ворочались в мучительном утреннем сне.
Сибирскому парню Сереже Иванову все виделся полуметровый зазубренный железный наконечник копья, нацеленный ему в живот.
Какая-то неведомая сила все толкала и толкала Сережу на копье, а он отчаянно упирался, крича: "Мне еще рано, рано!
Я еще молодой! Я не хочу-у-у-у!" Кричать кричал, а проснуться не мог.
Капитану снился главный колдун. Мелкие кучеряшки волос, которые выглядели словно искусственный газон. Словно от газона отрезали кусочки, выкрасили в черный цвет и наклеили негру на голову и подбородок.
В тревожном своем сне видел ленинградский парень Вася Кондратьев и раздутые от ненависти крылья огромного носа, и разводы белой краски на щеках, и яростные глаза, в которых ясно читалось желание убить.
Во сне колдун вполне способен был это желание реализовать. Его рука сжимала огромный нож и все тянулась, тянулась к капитану. Кондратьев пробовал отскочить, провести захват, выбить нож ногой - безуспешно.
Выручили его эти самые грузовики из Порто-Ново. Часовой разбудил командира, чтобы доложить о прибытии техники.
Капитан выбрался из спального мешка потный. Подавленный воспоминаниями о ночных кошмарах. Наяву и во сне.
Грузовики очень кстати. Это весть с родины. Из страны, где старцы доживают свои дни на всем готовеньком в домах престарелых. А не вынуждены бросаться на копья под бурное одобрение родных и близких.
Поговорив с водителями, капитан приободрился и пошел искать Зуби. Он не рискнул в одиночку идти через деревню, а решил обойти - часовой уже доложил, что черный народ в поле.
Здесь днем не поработаешь. И не отдохнешь. Днем такое пекло, что остается только лежать в тени. Желательно в это время ни о чем не думать.
Остались от младшего сержанта рожки да ножки.
Поэтому капитан сделал то, что всегда делал, уходя от роты по большой нужде, ибо негоже командиру гадить при подчиненных. Снял предохранитель и дослал патрон в патронник.
Неуместный среди первобытной природы лязг переполошил девушку. Она прервала ритуальное раскачивание и закрутила бритой головой. Капитан приобнял ее и стал поглаживать спину.
Почувствовал, как весь его низ дрожит и вздыбливается.
- Зуби, - прошептал он, впился в широкие коричневые губы и ощутил ответную дрожь в гибком теле. - Зуби...
Экстаз наваливался лавиной. Боясь опоздать, капитан не стал расшнуровывать ботинки. Дрожащими пальцами расстегнул пуговицы, одновременно обшаривая языком идеальные ряды белейших зубов дочери вождя. Полудикое нутро девушкиподростка издавало пряный полудикий запах.
Наконец куртка упала в траву, на нее спиной повалилась Зуби, а сверху капитан Кондратьев. Даже цикады притихли.
Черт! Ботинки расшнуровывать некогда, а без этого невозможно стащить штаны.
То ли дело в набедренной повязке. Высочайший комфорт.
Тяжело дыша, капитан стал переворачивать девушку так, чтобы... Едва войдя, он был готов. Вот оно, воздержание. Позор для советского офицера. Зуби ничего толком ощутить не успела, а на нее уже навалилась рычащая и конвульсирующая гора мускулов.
Он очнулся. Открыл глаза. Бритая черная головка лежала на его плече.
- Зуби, - простонал он и подобрал несколько простых французских слов: Я давно не видел женщин.
Поняла она или нет, но потерлась позвериному головой. Слегка щекотно и очень приятно. Капитан вспомнил анекдот времен финской войны, которая завершилась за год до его рождения.
Финского лыжника спрашивают, что он сделал, придя с войны. Он отвечает:
"Побыл с женой". - "А потом что ты сделал?" - "Снова с женой побыл". "Ну а после этого?" - "Лыжи снял".
Закат мгновенно сменился сумерками.
Ночная прохлада легла пупырышками на тела. Капитан крепко прижал девушку к себе. Никого желаннее он никогда еще не сжимал в объятиях.
Вот сейчас он покажет ей класс. Покажет, что такое русские из ВДВ. Но сперва снимет лыжи. Он принялся расшнуровывать ботинки...
Скоро Зуби стонала, рычала, визжала, кусалась и царапалась. Капитан стиснул зубы, чтобы на этот раз не ударить лицом в грязь. Да еще перед дочерью самого вождя Нбаби.
Главное - подольше продержаться.
В сущности, это единственный секрет.
Чем дольше, тем любой девушке лучше.
Даже дочери вождя.
Назад шли молча. Только хруст песка под ногами и цикады. Вот и скопление лачуг. Вот моя деревня, вот мой дом родной.
Не хватает санок да горки ледяной. Хорошо еще, ночью даже африканские мухи спят.
- Василий, - едва слышно произнесла Зуби, - я пойду одна. Не надо вместе.
Произношение было жуткое, но капитан понял. Скорее догадался, чем перевел.
От любви догадливость резко повышается.
Ему захотелось вернуться назад. Он повернулся и зашагал к речке. Сев на берегу, закурил папиросу. Земля неохотно остывала. Близ экватора в декабре не очень холодно. Зато очень много звезд.
Скоро сквозь монотонный шум несущейся зеленой воды он услышал шорох.
Увидел свет ручного фонаря. "Прапорщик, наверное, меня ищет", - подумал он с благодарностью и немедленно распластался на песке.
Среди пальм, за которыми днем скрывались черные девушки, показался до боли знакомый силуэт прапорщика Иванова. Поодаль его сопровождали два бойца. Звездный свет играл на стволах укороченных десантных "Калашниковых".
Стоило Иванову поравняться с Кондратьевым, как тот взлетел над берегом и страшно заорал:
- "Спар-так" - чем-пи-он!
Прапорщик повалился на землю, словно от подсечки. Бойцы следом, не раздумывая. От молодцы. Кондратьев услышал щелчки предохранителей.
Отряхиваясь, Иванов поднялся:
- Товарищ капитан, вы учтите, здесь не Питер и даже не Порто-Ново. Здесь мне разрыв сердца никто не вылечит. Останетесь без старшины роты.
- К сожалению, товарищ прапорщик, - сказал Кондратьев, с любовью глядя на друга Серегу, - разрыв сердца тебе нигде не вылечат. Даже в Питере.
4
По темному хлопковому полю пробирался Каплу, главный колдун деревни Губигу. Пригнувшись, мелкими шажками, то и дело озираясь по сторонам, словно ища что-то. Он все видел.
Видел, как Зуби, дочь вождя, занималась любовью на хлопковом поле. Слезы душили колдуна. Он плохо различал темные очертания кустов сквозь мокрую пелену. Наконец он мог дать волю чувствам.
- За что? За что мне такое? - тихо повторял он. - За что наказывает меня Солнечный бог?
Колдун раздумал бежать дальше, от себя все равно не убежишь. Грохнулся на колени и стал лихорадочно разрывать землю руками. Белая пена выступила на губах.
В это время до ушей долетел нечеловеческий вопль:
- "Спар-так" - чем-пи-он!
Колдун Каплу в ужасе замер. Вытянул шею. Кругом темнели хлопковые кусты.
Каплу спешно забормотал заклинания.
Сперва все десять главных.
Причем надо, чтобы каждое заклинание полетело в одну из десяти частей света.
Частями света в Губигу называли ближайшие деревни.
Бормоча, Каплу поворачивался на полусогнутых ногах вокруг собственной оси до тех пор, пока не вернулся в исходную точку, описав угол в 360 градусов.
Это помогло. По крайней мере он еще жив. Так, теперь средние заклинания. Успеть бы хоть штук пятнадцать... Колдун вновь закружился на месте.
Уфф... Каплу вытер лоб краем галабии.
Он почти успокоился. Для порядка хорошо бы еще десятка три малых заклинаний.
Вот теперь совсем хорошо. Конечно, это они - пришельцы. Вооружены до зубов, вот и делают что хотят. До них даже дикие звери не издавали таких звуков.
Хвала Солнечному богу, Каплу за свои тридцать восемь лет кое-что повидал в жизни. Кое-что знает. Головорезы из французского Иностранного легиона так себя не вели.
Удостоверившись, что непосредственной опасности нет, колдун обхватил перепачканными ладонями голову и покатился по земле.
- Зуби, тварь! - хрипел колдун. - Ты была с пришельцем! Я видел, видел! Ты дважды была с ним! Он ласкал твой рот на прощание своим ртом, и ты обнимала его!
Душа колдуна так и хотела вырваться наружу. Он стенал, катался среди кустов, а потом резко вскочил на ноги. Дальнейшее мало напоминало европейскую истерику.
Разум колдуна словно помутился. Так входят в раж чукотские шаманы, поев предварительно мухоморов. Ногтями Каплу в кровь расцарапал свою грудь, и алая кровь пропитала белую, перепачканную землей, галабию.
Щеки покрылись пунцовыми болезненными пятнами. Шаман рвал хлопковые цветы и бесцельно бросал их на землю. Его большой картошкообразный нос от слез еще больше почернел и опух. Глаза налились кровью. Губы дрожали. Руки рисовали в воздухе непонятные узоры.
Схватив палку, шаман разломал ее на две части на собственной груди. Это его немного отрезвило. Что проку беситься в одиночку, когда односельчане не видят.
Каплу сел, закрыл глаза и погрузился в воспоминания.
Зуби родилась, когда он уже был колдуном. Он помнил все в мельчайших подробностях. Как ему впервые принесли девочку на освящение. Как он впервые подметил ее изумительный овал лица. Как отслеживал про себя этапы ее взросления.
Он не мог сейчас сказать, когда именно пришло чувство. Видимо, оно формировалось и крепло по мере того, как младенец превращался в красавицу.
На празднике урожая он каждый раз многозначительно дарил ей хлопковый цветок. А ведь это высшее счастье для девушки народа фон - хлопковый цветок из рук главного колдуна.
- Ведь я же ее любил, - размышлял в полный голос Каплу. - И продолжаю любить, несмотря ни на что. Я хотел жениться на Зуби. После смерти старого Нбаби я стал бы вождем. Все в Губигу были бы в полной моей власти. Горе мне! Колдун не может взять в жены девушку, оскверненную чужестранцем. Гадкий чужестранец!
Пришел неизвестно откуда и украл у меня Зуби. Но я этого так не оставлю. Ему просто так не пройдет. Его надо убить. Убить жестоко. Чтобы все они знали, как простирать свои руки к чужим сокровищам!
А после этого я все-таки возьму в жены Зуби. Кроме меня, никто ничего не видел.
Не станет же сама Зуби рассказывать, что пришелец овладел ею на хлопковом поле.
Да, решено! Смерть пришельцу!
Следовало произнести полный набор заклинаний на смерть. Каплу снова вскочил на полусогнутые ноги и стал поочередно обращаться лицом ко всем частям света.
Над хлопчатником поплыли тревожные слова, какими колдуны всегда вымаливают смерть врагам.
Он не успел произнести все главные заклинания, как черное небо прорезала молния. Хлопковое поле озарилось. Это Солнечный бог дает знак: он услышал своего верного колдуна!
И вот еще знак, и еще! За первой молнией последовала вторая, третья, четвертая. Налетел ветер. Из неба словно затычку выдернули. Вмиг образовалась плотная стена дождя. Земля приняла жгучие дождевые капли.
- Дождь! - вскричал колдун. - Это предзнаменование. Небо хочет, чтоб я его убил. Солнечный бог на моей стороне.
Каплу резко встал и бегом направился в деревню. Он был похож на ангела смерти, летящего на крыльях ночи. Тропический ливень быстро смывал с колдуна и землю, и кровь.
Ворвавшись в деревню, он принялся сотрясать пальмовые жилища и испускать истошные крики:
- Пошел дождь, люди! Праздник, великий праздник! Дождь идет!
Это на самом экваторе дождь случается ежедневно круглый год. На экваторе вообще можно жить без часов. Гроза там всегда начинается в восемь вечера. Однако уже в нескольких градусах от экватора климат совсем другой.
Люди выскакивали на улицу. Возможно, не все рады были прервать сон, но с колдуном лучше не ссориться.
- Праздник - пошел дождь!
Люди стояли под дождем и улыбались.
Попробуй не выйди на зов главного колдуна. Тряхнет как следует лачугу она и развалится. Таскай потом с реки глину, рви пальмовые листья и строй дом заново. Шаман бегал от хижины к хижине и не унимался:
- Наконец-то! Свершилось!
5
Дождь грохотал по палатке так, что разбудил бы и мертвого. После упражнений на хлопковом поле командир роты Кондратьев был мертвее бревна. Дождю было не справиться с таким сном.
На помощь дождю в деревню прибежал колдун Каплу. Его вопли пронзили брезент, пробуравили барабанные перепонки капитана и проникли в среднее ухо. Оттуда отчаянные сигналы стали беспокоить мозг.
Капитан проснулся. "Раз часовые ничего не докладывают, к роте возня в деревне не имеет прямого отношения", - думал капитан, зашнуровывая чертовы ботинки.
Повесив на шею автомат, он вышел из палатки. Тут же на голову обрушилась водная стена. В тропиках дождь не как из ведра, а именно - из ведра.
Капитан понял, что не только капли барабанили по палатке. Из деревни неслась дробь там-тамов. Он вспомнил специальный навес, устроенный близ центральной площадки. Под коровьей шкурой располагалась целая ударная установка.
Капитан промок насквозь, не дойдя и до первого часового.
- Стой, кто идет?
Кондратьев узнал сержанта по голосу и некоторое время не мог понять, откуда он доносится. Отозвался:
- Дед Пихто в кожаном пальто! Как дела, Саня Агеев?
- Думаю, товарищ капитан.
- Что-то я не помню: где в уставе караульной службы записано, что солдат на посту должен думать? Ладно. Говори, о чем думаешь.
Ах, вот где хитрец укрылся! Связал пучок пальмовых листьев и надел на голову.
Перед капитаном стояло небольшое деревце, очень похожее на елку. Еловые лапы гладили африканскую землю.
- Думаю о том, что сто дней до приказа осталось.
- Нашел, о чем думать. Министр обороны в Москве приказ подпишет. Нам его по радио передадут. Но это твоей судьбы не изменит. Из Африки я тебя при всем желании на дембель не отправлю.
- Я как раз об этом и думаю, товарищ капитан.
- Вот как раз об этом думать и не надо.
От таких мыслей моральный дух портится.
Я понимаю, если б ты в Союзе служил. И не в спецназе ВДВ, а в мотострелках. В танкисты тебя б из-за роста не взяли. У нас таких больших танков еще не делают. Так что лучше думай, как дома девчонкам будешь свою службу в элитарных частях расписывать. Будешь девчонкам лапшу вешать, Агеев?
- Так точно, товарищ капитан! Я ж подписку давал ничего не рассказывать.
Только и останется, что лапшу вешать. Товарищ капитан, хотите, я вам тоже такую накидку из листьев сделаю?
Они разговаривали под мерный гул дождя и непонятный трамтарарам, доносящийся из Губигу. Стояли в темноте, как два водопада.
- Спасибо, Сань. Я с тобой долго лясы точить не буду. Слышь, как местное население в дождь раздухарилось? Сходим с прапорщиком - посмотрим. А секретной подпиской ты мне мозги не законопачивай. Одно хорошо: бабы в географии не сильны. Мой тебе совет, Сань: когда милая совсем вопросами про интернациональный долг замордует, рассказывай. Только названия меняй. Называй другой город, другую страну, другую деревню. Мы сейчас в Дагомее, а ты говори, что был в Конго.
Люди черные, солнце горячее, не запутаешься. Для потенциального противника - дезинформация.
Проверив остальные три поста, капитан вернулся к палаткам и позвал:
- Серега!
Перед ним немедленно вырос еще один водопад: прапорщик Иванов. Он словно поджидал, когда друг позовет проветриться.
Иссохшая, потрескавшаяся земля превратилась в хлюпающее болото. Весь короткий путь до деревни капитан с прапорщиком чертыхались, выдергивая ноги из хваткой жижи. Тарарам становился все ближе. Странный свет бесновался в деревне и тянулся навстречу дождю.
Иванов шел первым.
- Пожар у них там, что ли?
- В такую погоду если очень захочешь, не загорится.
Они обогнули несколько лачуг и буквально ввалились на центральную площадь. Здесь Кондратьев впервые увидел вождя Нбаби и его дочь Зуби.
Сейчас он увидел другое. Повсюду пылали странные негаснущие факелы. Надсаживались под своим навесом там-тамы.
Население Губигу сошло с ума.
Застыв на неосвещенном краю площади, мокрые вояки глядели на мокрых негров.
- В одном они правы, - протянул прапорщик. - В такую погоду бессмысленно одеваться.
Не отрываясь от зрелища, капитан промямлил:
- Представь, как бы мы сюда приперлись. В чем мать родила. Но с оружием, в ремнях, с подсумками...
- И со штык-ножами аккурат на своем месте, - дополнил прапорщик.
Черные люди, и стар и млад, плясали.
Может, правильнее сказать, что черные молились. Может, это коллективная молитва такая. С воплями, прыжками и чувственными объятиями.
Вся центральная площадь превратилась в бушующую лужу. Посреди незыблемым утесом торчало племенное дерево, похожее на дуб, но не дуб. Сотни людей в тесноте скакали по луже, вздымая фонтаны грязи.
Подражая взрослым, визжали из лужи маленькие дети.
У капитана с прапорщиком, несмотря на теплый тропический ливень, по спинам пробежал мороз. Они разглядели, что происходит непосредственно под деревом.
Из земли торчало зарытое наполовину копье. Престарелый трясущийся негр, с трудом передвигая ноги, пытался упасть на иззубренный страшный наконечник.
Он делал это неловко, как бы на ощупь.
На глазах пораженных десантников негр предпринял одну за другой две неудачные попытки. Туземцы, казалось, не обращали на старца никакого внимания.
- Надо прекратить эту чепуху, - растерянно молвил прапорщик. - Он же сейчас себе кишки выпустит.
- По-моему, он слепой, - сказал капитан. - Смотри, какой изможденный.
Будто его кормить перестали. Если эти перемещения вокруг копья не являются частью ритуального танца, остается одно. Слепой старец предпочитает кончить жизнь самоубийством, нежели подохнуть с голоду.
Падая в грязь и с трудом поднимаясь, старец тем временем заходил на третий круг.
- Василий, надо остановить его! - отчаянно прошептал прапорщик.
Капитан стиснул зубы и процедил:
- Ну, остановим. Ну, спасем. Они ж его не кормят. Он им не нужен - ни своим детям, ни внукам, ни правнукам. Он для них - лишний рот. Если мы помешаем, умрет с голоду. Или дотянет до следующих плясок и добьется своего. Видно, здесь собаки лучше живут, чем он.
В этот миг вся площадь издала торжествующий клич. Старец пал на копье. Оказывается, всем было до этого дело. Все только этого и ждали. Деревня избавлялась от лишнего рта.
Поскользнувшись, лишний рот так удачно рухнул на копье, что наконечник выскочил из спины. Рядом с позвоночником.
Крови не было - ее тут же смывал ливень.
Кондратьев зажмурился.
Старца с удовольствием бы зарезали собственные потомки, но колонизаторы запретили убийства. Даже лишние рты запретили уничтожать эти глупые французы.
Идиоты. Пришли в бронзовый век со своими свободой, равенством, братством.
Если бы слепому старцу кто-нибудь помог найти острие копья, это уже было бы не самоубийство. Дошло бы до властей, понаехали бы следователи. В итоге кто-то из кормильцев племени отправился бы в тюрьму.
Капитан открыл глаза, покосился на Иванова. Тот не мигая смотрел на старца.
По лицу текла вода, поэтому капитан не был уверен, что прапорщик плачет.
Среди неистового веселья старец висел на копье и еще, кажется, агонизировал. То рука, то нога его вздрагивали.
Кондратьев прикоснулся к плечу спутника:
- Дикари, Сереж, они и в Африке дикари.
- Перестрелять бы их сейчас под штакетник! - с яростью выговорил ротный старшина. - Всех этих сук черных.
- Ну-ну. Гаси прекрасные порывы.
Вместо одного трупа будет множество. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом.
Кондратьев стал выискивать в черной мокрой массе тел Зуби. Неужели и она, его восхитительная девочка, принимает участие в этом кошмаре?! Неужели все происходит с одобрения ее отца, мудрого вождя Нбаби?
Между тем после смерти слепого старца беспорядочное веселье в огромной луже быстро упорядочивалось. Чувствовалось, что за всем стоит рука опытного организатора.
Негры выстраивались длинной змеей.
Правая рука каждого лежала на левом плече стоящего впереди. Левая рука была заведена назад так, что ладонь тыльной стороной лежала на лопатке.
Змея двигалась под неумолкающую дробь там-тамов. Опоясывала племенное дерево концентрическими кругами. Люди без различия пола и возраста приплясывали на полусогнутых ногах и хором что-то выкрикивали.
Вихляли их голые зады. Ночью не было даже стыдливых напаховых повязок. Звонкий язык звучал уже не колокольчиками, а ударами набатного колокола. Ритуальное самоубийство перешло в ритуальные похороны.
Дождь перестал внезапно, как начался.
Крики усилились. Кондратьев заметил, что и его ноги против воли притопывают в такт барабанам. Скосив глаза вниз, увидел, что ботинок друга Сереги ритмично шлепает по грязи.
Прапорщик дернул его за рукав:
- Смотри, вон кто у них главный.
Во главе массы голых черных людей скакал один, закутанный в большой кусок белой перепачканной материи. Мокрая, она прилипла к его телу и не скрывала ровным счетом ничего. Наоборот, он казался более гол, чем прочие.
- Я знаю, кто это! - вспомнил капитан. - Мне позавчера показывал его вождь Нбаби. Это их главный колдун.
Змея неумолимо приближалась к темному углу, где стояли десантники. Плясали факелы. Били барабаны. Кричали сотни глоток. Человек в куске материи совершал немыслимые прыжки. Тело на копье больше не шевелилось.
Колдун Каплу поравнялся с русскими.
Увидел Кондратьева. На миг замер, онемел. Застыла и вереница черных людей.
Капитана буквально ослепила ненависть в глазах и чертах лица. Широкие губы растянулись в изуверском оскале. Огромные ноздри приплюснутого носа раздувались так, что грозили лопнуть. Толстые грубые мазки белой краски на щеках зловеще светились в темноте.
- Ты чего? - по-русски сказал капитан. - Что с тобой, чувак?
Мгновение спустя колдун дико завизжал, подпрыгнул и повел свою змею дальше. Куда-то в улочку. Сквозь скопище лачуг. Десантники как бы принимали парад.
Мимо них в полном составе тянулось племя фон, орущее лозунги на языке группы эве, части суданской группы языков.
От земли поднимался пар. Целые столбы пара. В тропиках после ливня сразу становится очень душно. Температура высокая, влаги много.
Ни Зуби, ни ее отца Кондратьев так и не увидел. Может, оттого, что чернокожие в массе неотличимы. Точно так с точки зрения чернокожих неотличимы белые люди.
6
На берегу Сиамского залива в соседних шезлонгах развалились советский и американский резиденты. Среди кишащей вокруг массовки сновали с поручениями офицеры в плавках и званиях не ниже майора.
Резиденты болтали себе то по-русски, то по-английски. Офицеры подтаскивали сообщения шифровальщикам. Те, делая вид, что читают "Интернэшнл геральд трибюн" или "Републику", превращали слова в колонки цифр. Майоры и полковники галопом уносили их радистам.
Из кустов, окаймлявших пляж, торчали антенны. С их концов слетали радиоволны и неслись по домам: в Москву, в Вашингтон.
Из домов тоже поступала важная информация. Она садилась nat кончики антенн и просачивалась в резонансные контуры приемников.
Майоры с полковниками выхватывали колонки цифр из рук радистов и опрометью неслись к шифровальщикам.
Наконец резиденты получали ответы центров на свои предложения. Беседа переходила на новый уровень. Праздным отдыхающим казалось, что разговор ведут братья - моложавые, светловолосые, голубоглазые. Непринужденные и дружелюбные.
За всем происходящим на пляже неподалеку от Бангкока внимательно следили таиландские полицейские. Они - в форме и штатском - окружили пляж незаметным кольцом.
Не дай Бог подвыпившая компания или обыкновенный хулиган помешает плодотворному сотрудничеству великих держав.
Мало возмутителям спокойствия в любом случае не покажется. У таиландских полицейских - и в форме, и в штатском, - самые свирепые лица на свете.
И сотрудничество продолжалось. Африканских тропиков генералы пока не касались. Рота капитана Кондратьева оставалась на месте.
7
Наутро после праздника Большого дождя прикатили два армейских "Урала". Рота вздохнула с облегчением. Продолжение похода состоится на колесах.
В кузовах под брезентом был надежно закреплен запас бензина. Эти полные двухсотлитровые бочки радовали глаз. Напоминали родные города, колхозы и совхозы.
"Родина слышит, родина знает", - пели души десантников.
Наверху что-то происходило. То ли договаривались о чем-то главы государств, то ли тайно контактировали представители враждебных военных блоков. Даже ротный командир не представлял себе, как и где принимаются решения.
Большой дождь ознаменовал начало посевной кампании. Утром после ночного бесовства труп слепого самоубийцы сняли с копья. Завернули в старую циновку.
И спалили на огромном костре из десятков пальмовых стволов.
Жители деревни Губигу дружными воплями проводили соплеменника в последний путь. В Африке с покойниками не церемонятся. В жарком влажном климате любая зараза распространяется с бешеной скоростью.
После скоропалительных похорон колдун Каплу вместе с вождем Нбаби возглавил шествие на ямсовое поле. Колдун успел переодеться: размотал грязную ночную галабию и завернулся в свежую.
Ямсовое поле начиналось сразу за деревней и тянулось к реке параллельно хлопковому. Здесь запрягли в сохи несколько волов и проложили первые, ритуальные, борозды.
Свободные от службы солдаты наблюдали с огромным интересом. Ямс африканская картошка. Тоже много крахмала.
Тоже варят, пекут и жарят.
Капитан Кондратьев и прапорщик Иванов начало посевной провели в спальных мешках. Оба ворочались в мучительном утреннем сне.
Сибирскому парню Сереже Иванову все виделся полуметровый зазубренный железный наконечник копья, нацеленный ему в живот.
Какая-то неведомая сила все толкала и толкала Сережу на копье, а он отчаянно упирался, крича: "Мне еще рано, рано!
Я еще молодой! Я не хочу-у-у-у!" Кричать кричал, а проснуться не мог.
Капитану снился главный колдун. Мелкие кучеряшки волос, которые выглядели словно искусственный газон. Словно от газона отрезали кусочки, выкрасили в черный цвет и наклеили негру на голову и подбородок.
В тревожном своем сне видел ленинградский парень Вася Кондратьев и раздутые от ненависти крылья огромного носа, и разводы белой краски на щеках, и яростные глаза, в которых ясно читалось желание убить.
Во сне колдун вполне способен был это желание реализовать. Его рука сжимала огромный нож и все тянулась, тянулась к капитану. Кондратьев пробовал отскочить, провести захват, выбить нож ногой - безуспешно.
Выручили его эти самые грузовики из Порто-Ново. Часовой разбудил командира, чтобы доложить о прибытии техники.
Капитан выбрался из спального мешка потный. Подавленный воспоминаниями о ночных кошмарах. Наяву и во сне.
Грузовики очень кстати. Это весть с родины. Из страны, где старцы доживают свои дни на всем готовеньком в домах престарелых. А не вынуждены бросаться на копья под бурное одобрение родных и близких.
Поговорив с водителями, капитан приободрился и пошел искать Зуби. Он не рискнул в одиночку идти через деревню, а решил обойти - часовой уже доложил, что черный народ в поле.
Здесь днем не поработаешь. И не отдохнешь. Днем такое пекло, что остается только лежать в тени. Желательно в это время ни о чем не думать.