При словах "Борис Петрович" сердце прапорщика вновь трепыхнулось.
- С чего начинать? - решительно спросил Иванов. - Как я вышел из машины?
Моряк налил еще коньяку. Протянул рюмку со словами:
- Начинай сначала. С момента, когда вы выехали из гаража резиденции. Что первым бросилось в глаза? Что запомнилось?
Иванов выпил и сказал:
- Они все нам кланялись.
- Как вы с командиром отреагировали на это?
- Посмеялись. Он сказал, что французы были классными колонизаторами, умели выработать привычку уважать белого.
Моряк тоже выпил коньяк и разлил из бутылки остатки.
- Что еще сказал Кондратьев по поводу поклонов?
- А почему ты не спрашиваешь, что я ему ответил по этому поводу? насторожился Иванов.
- Человек обычно запоминает чужие реплики лучше, чем свои, - объяснил помощник капитана. - Таково свойство памяти. Твои реплики нам хорошо известны из рапорта капитана Кондратьева. Поэтому, чтобы я тебя не задерживал зря, давай вспомним только то, в чем мы не уверены.
"А ведь он там даже в письменной форме показания давал, - с укором подумал прапорщик. - Эх, если б Василий не смолчал, можно было бы обо всем договориться... Ладно, раз Борис Петрович одобрил, значит, дело чистое". Потом капитан еще пожалел, что в Союзе не так. Ну, что наши чурки белым людям не кланяются.
"Наконец-то! - обрадовался майор Лысенков. - Пошло дело..." Он нажал под столиком кнопку пуска магнитофонной ленты и переспросил:
- Извини, Сергей, я не разобрал. Каккак ты сказал?
23
Утро окрасило нежным цветом поляну для собраний, шествий и молитв жителей деревни Губигу. Могучий ночной ливень превратил ее в большую лужу.
Тем самым было сорвано ночное следствие, которое учинил вождь при помощи амбалов Параку и Канди. Люди разбежались по пальмовым лачугам и от крайней усталости забылись тяжелым сном. В их кошмарах стихия начисто смывала деревню в Зеленую реку.
Первым, как цапля, высоко поднимая ноги, к племенному дереву пробрался главный колдун Каллу. Он предусмотрительно снял свежую галабию, сунул ее между ветвей и рухнул в грязь со словами благодарственной молитвы Солнечному богу.
- Все, что нам нужно, это дождь! - поощрял колдун Господа. - Без дождя погибнут посевы и стада, без дождя вымрет народ фон!
Покатавшись какое-то время в луже, колдун отряхнулся. Он вытер руку о словно наклеенный на голову газончик волос и, захватив галабию, отправился в пальмовый дом вождя.
Нбаби сидел перед порогом и раскачивался в траурном ритме. Вряд ли он спал больше полутора часов. Желтоватые негритянские белки его глаз покрывала красная паутинка.
- Вождь, позволь, я поведу народ на поиски твоей младшей дочери.
Старик посмотрел стеклянным взглядом. И протяжно застонал. А постонав, вовсе закрыл глаза и ответил:
- После дождя на подступах к лесу в стороне Абомея сплошная топь. Сегодня нельзя идти.
- Вождь, позволь, я прикажу народу сделать маркъяны, - настаивал колдун.
Маркъянами жители деревни называли переносные гати - тонкие стволы молодых пальм, скрепленные особым образом пальмовой пенькой.
Вождь поморщился, как от зубной боли. Воистину, кесарю кесарево, а слесарю слесарево.
- Пока люди будут вязать маркъяны, дорога высохнет. Завтра мы отправимся на поиски Зуби.
На следующий день, увязая по щиколотку в непросохшей грязи, народ двинулся между хлопковым и ямсовым полями. Возглавлял шествие колдун Каплу.
В арьергарде худой бык с саблевидными рогами тащил повозку. В ней сидел убитый горем отец.
Все дальше за спиной оставалась родная Зеленая река. Наконец, на второй час изнурительного пути, в стороне Абомея показался лес.
Любой белый человек назвал бы такой лес джунглями. Если бы здесь росли только деревья! Если бы здесь росли только кустики с длинными, сладкими, похожими на раздувшийся хрен, корнями!
Это был муссонный тропический лес.
Труднопроходимым его делали высоченные густые заросли злаковых растений. Тысячи лиан, перевиваясь и перекрещиваясь, преграждали путь.
Молодой негр Гимель продирался сквозь грубые стебли лесных злаков. То и дело он взмахами ножа рассекал деревянистые тела лиан. Это ему порядочно надоело.
Джунгли не уберегали от палящего солнца, а из-за испарений дышать здесь было не многим легче, чем в мангровом лесу.
Вскоре и вовсе начался участок, где недавно свирепствовала буря. Поваленные деревья переплелись с кустами, злаками и лианами в такой узел, что справиться с ним могли лишь силы небесные. Например, молния.
Обливаясь потом и запаленно дыша, Гимель присел на торчащее вверх корневище. По голым ногам немедленно поползли термиты. На плечи уселось несколько мушек цеце.
То, что для белого смерть, для черного - жизнь. Молодой человек решил перекусить. Достал из мешка за спиной несколько клубней вареного ямса и кусок запеченной на углях бегемотины. После праздника Четвертого урожая народ фон отъедался.
Отовсюду слышны были крики одноплеменников. Гимель запил завтрак водой, затянул как следует шнурком кожаный мешок и вернул его за спину.
Поднявшись и сделав первый шаг, молодой человек споткнулся о незаметный в траве ствол. Он пребольно ушиб косточку на ноге. По закону джунглей следовало отомстить обидчику.
Гимель ухватил крепкими руками противное поваленное дерево и дернул что было сил. Вот тебе!
Из-под ствола взметнулся рой крупных зеленых мух. Гимель от удивления открыл рот. Всю жизнь он прожил с этими мухами. Где люди, там и они. Это не мушки цеце, которые могут обходиться без людей.
"Откуда они взялись в глухом лесу?" - подумал Гимель и подошел ближе, перегнулся через корневище, на котором только что сидел...
- Ааааааа! - раздался его душераздирающий вопль. - Ааааааааааа!!! А-а-а-аа-а-а!
От зрелища и от собственного крика молодого человека стало рвать. Когда подбежали соотечественники, Гимель уже выблевал весь вареный ямс, всю печеную бегемотину и теперь истекал тягучей слизью, сочившейся из совершенно пустого желудка.
Ноздри его щекотал трупный запах, и остановиться не было никакой возможности.
Злобно жужжали потревоженные зеленые мухи. В немом ужасе обступив Гимеля, чернокожие смотрели вовсе не на него.
Под стволом, о который пребольно стукнулся Гимель, лежали части человеческого тела. Глаза поочередно узнавали руку, ногу, ягодицу...
Все полуразложившееся, кипящее белыми тельцами червей. Двое суток в тропическом лесу превращают труп в серобурую массу, которая еще некоторое время сохраняет форму. Еще несколько дней, и зеленые мухи потеряли бы всякий интерес к этому месту. От рук, ног и ягодиц остались бы белые-белые кости.
Отрезанную голову Зуби нашли неподалеку. Все самое вкусное - глаза, губы, ноздри - уже исчезло. Девушку опознали по кольцам в остатках ушей такие могла носить только дочь вождя.
24
Петербург. Белые ночи. Отвратительное время. Словно специально созданное для того, чтобы зубрить, зубрить и зубрить.
После бесконечной слякоти солнце жарит так, что девчонки уже загорают на невских пляжах и на берегу Финского залива.
В конце концов просто идешь по городу и видишь на газонах распростертые тела.
Нет, это невыносимо. Куда ни глянь - всюду девчонки. Даже на крышах многоэтажных домов лежат они, подставив гладкую белую кожу балтийскому солнцу.
Хотя если честно, то одетые в невесомые маечки-юбочки они еще привлекательнее, загадочнее. У парней голова вертится, глаза разбегаются, внимание рассеивается. Господи, ну за что мука такая?
Кто и за что проклял месяц июнь? Почему не сделать сессию в марте, когда грязь, мороз и ноги девчонок спрятаны под джинсами и пальто?.. Но ничего, теперь сессия позади: теперь держитесь, девчонки!
Примерно так рассуждал Борис Кондратьев, подкатывая на такси к своему дому. Сегодня у него день рождения. Сдан последний экзамен. Почему бы по случаю двойного праздника не позволить себе приехать домой на такси?
Машина остановилась возле самого подъезда, открылась задняя дверь. Оттуда важно вылез Борис. За ним так же не спеша выбрался рослый улыбающийся негр.
- Ну, будь здоров, мастер. Трогай! - небрежно бросил Борис таксисту, и довольный мастер, газанув, умчался. - Здравствуйте, бабушки!
Улыбающийся негр, вежливо тряся головой, прошел следом. Пять бабулек подозрительно рассматривали молодых людей.
Лавочка у подъезда выполнила команду "равнение направо".
Дружное молчаливое негодование лавочки помогло друзьям вознестись на четвертый этаж. Борис позвонил. На пороге возник его отец, полковник в отставке, Василий Константинович Кондратьев.
- Ну, вот и я! - сказал Борис, вваливаясь в квартиру и наполняя ее движением и шумом. - Знакомьтесь, родители: мой друг Кофи Догме из Западной Африки.
Василия Константиновича как током шарахнуло. Не забывается такое никогда.
Как молоды мы были. Он держал черную руку в своей и не мог отпустить. Внезапно из памяти всплыло несколько французских слов:
- Повтори, мой дорогой друг, как тебя зовут?
В Питере не принято говорить по-французски. Африканец просиял:
- Я Кофи, Кофи Догме из Бенина.
- Бенин? Нет, там не бывал, - разочарованно молвил Василий Кондратьев и спохватился: - Впрочем, что мы тут, собственно... Полезайте-ка за стол, друзья мои.
Чернокожих видеть в своей квартире Елене Владимировне Кондратьевой еще не доводилось. Но первый шок миновал.
- Как экзамен, ребята? - спросила она. - Кофи тоже сегодня сдавал? Какойто жуткий предмет, название я и выговорить не могу.
- Нога в ногу, - неопределенно ответил Борис, ему не хотелось вдаваться в подробности. - Восемь баллов на двоих. Мы в одной группе оказались. С прошлого семестра.
- Мы сдавали физическую химию, - скромно пояснил Кофи.
Отец разливал игристое вино из запотевшей бутылки с надписью "Советское шампанское". Успеваемость он одобрил:
- Стипендию вытянули - и молодцы.
Все равно потом переучиваться. Силы нужно экономить, расходовать по минимуму.
Вон с шахматиста Карпова пример берите.
Он всегда играет примерно так, как играет противник. Только чуточку лучше. Противник слабый, и Карпов играет плохо.
Правда, не забывает при этом выиграть...
Ну, давай, сын. С днем рождения!
- Да это скорее ваш праздник, чем мой, - ответил Борис, поднимая фужер. - Вы же с мамой позаботились, чтоб я появился. Поэтому с днем рождения вас!
- С двадцатилетием! - почти без ошибок произнес длинное русское слово житель далекого Бенина.
Борис выпил сладкую, едва приправленную алкоголем газировку и потянулся к салату оливье, чтобы поухаживать за гостем. Тут только он сообразил, что за столом очень даже кого-то не хватает. Этот "кто-то" лучше его мог бы заведовать наполнением тарелок.
- Мама, а где сестра? Где эта Катька, паразитка?
- Боренька, я забыла тебе сказать: она уже звонила, что едет. Просила без нее начинать.
Борис с набитым ртом произнес:
- Ну вот мы и начали... Кофи, давай я тебе шпроты положу. В Западной Африке водятся такие шпроты?
Хозяйка дома ощутила вдруг беспокойство. Господи, как тяжело, когда взрослая дочь не замужем!
Кондратьев-старший снова стал наливать.
- Кофи, Кофи, - сказал он. - Это имя на слуху. Я все пытаюсь вспомнить, почему оно мне знакомо. Что-то из политических новостей...
- Кофи Анан, - пояснил молодой бенинец, - генеральный секретарь ООН. Он тоже из Западной Африки. У нас Кофи, как у вас Иван.
- Как у американцев Джон! - подхватил Борис.
- Как у французов Жак, - пробормотал Кондратьев-старший, задумчиво глядя в лопающиеся на поверхности вина пузырьки.
25
Катя выбежала из больницы и заспешила на остановку. Раскачивались в такт шагам бедра. Взлетали рыжие волосы. Далеко назад, как у манекенщицы, отмахивала рука.
- Ой, - вскрикнула она и остановилась посреди дороги. - Я же не купила Борьке подарок!
Резко развернувшись, она бросилась в другую сторону. Забежала в магазин и стала обследовать витрину. Часы, которые она присмотрела два месяца назад, лежали на том же месте. То ли поступила большая партия, то ли часы данной марки не пользевались спросом. Это не имело значения.
Катя отсчитала деньги, протянула продавцу с угристым лицом и, впихнув часы в сумочку, понеслась на остановку. Угристый труженик прилавка даже не успел рассмотреть ее ноги, в чем редко себе отказывал.
К остановке как раз подходил автобус.
Девушка ускорила бег и в самый последний момент успела в закрывающуюся дверь.
Ее немедленно стиснули со всех сторон потные июньские ленинградцы, которых язык не поворачивается называть петербуржцами.
"Как жалко, что в нашей стране не делают резиновых автобусов", - только и подумала Катя.
Она отчаянно пыталась уберечь правую руку от перелома, а позвоночник от смещения.
К счастью, она преуспела в этом нелегком занятии и выбралась из аттракциона целой и невредимой. В родной подъезд Катя ворвалась почти бегом.
Лестничная клетка наполнилась грохотом ее каблуков. Дружных бабушек на лавочке окутало облако утренних духов и автобусного пота.
- Во, шалопутка, - сказала одна из пенсионерок, обращаясь к другой. Зазналась, даже не здоровается. А Борька, брат ее, видали, сегодня какой важный? На такси, да еще с каким-то негром!
- Небось негр - Катькин хахаль, вот что я думаю! Ох, не доведет такое знакомство до добра...
Эти бабушки сидели на этой лавочке всегда. Когда первые люди въезжали в новый дом - было это лет тридцать назад, - пенсионерки уже сидели и хорошо знали, какой новосел сколько и каким способом зарабатывает. Знали количество любовниц или любовников, кто и в чем успел провиниться за прошедший день.
Жильцы постарше утверждали, что за тридцать лет ни одна из бабушек видимым образом не изменилась. Скамеечницы не старели и не молодели. Просто тихонечко сжигали воздух и нервы жильцов.
Сами бабушки давно уже забыли свой возраст и настоящие имена, остались только Пуня, Ганя, Фоня или что-то в этом роде. Умирать они категорически не собирались.
За долгие годы Божьи одуванчики стали скамеечным умом, честью и совестью всего дома. Да и что за дом без скамеечного ума, скамеечной чести и скамеечной совести?
Катя отперла дверь, переступила порог и сразу попала в объятия брата. Чмокнув Бориса в щеку, она достала из сумки коробочку и протянула:
- Борька, с днем рождения тебя я поздравляю. Счастья в личной жизни тебе желаю. Да женись поскорей, нарожай мне детей. Хочу, чтоб у меня было много-много племянников!
Кондратьев-младший сделал взгляд утомленным. Ну сколько можно об одном и том же. Промямлил:
- Э, опять ты за свое. Прям озабоченная. Не дождешься.
Он раскрыл коробочку. Часы! Борис повесил подарок на руку, поцеловал сестру и втолкнул в гостиную.
- Познакомься, Катя. Вот это мой друг Кофи, о котором я тебе рассказывал.
Гражданин Бенина смотрел на Катю.
Ни-че-го се-бе! Здоровенная белая девка.
Во Борька дает. Вот это друг. Вот это бедра. Ресницы словно пальмовые листья...
Кофи вспомнил узкобедрых голых красавиц Западной Африки. Никакого сравнения. Он вскочил и поклонился:
- Здравствуйте.
Кондратьев-старший вздрогнул. В подвалах памяти будто рванула мина замедленного действия. Он тоже кое-что вспомнил.
Центральный проспект Порто-Ново.
Медленно ползущий французский джип.
Замершие в поклонах черные на тротуарах.
И счастливые победители. Сверхсекретные бойцы спецназа, о существовании которых четверть века назад в СССР никто не подозревал.
- Если хотите, можем на "ты", - сказала Катя и уселась рядом с Кофи.
- Конечно, на "ты", - согласился тот и добавил: - Хотя на одной из стадий изучения русского мне стало приятно использовать обе формы... В большинстве африканских языков только "ты", как в английском.
Борис пояснил, обращаясь к сестре:
- Иностранцы находят особый шарм в обращении на "вы". Оно не только кажется им изысканным, но и свидетельствует о высоком уровне знания нашего родного языка.
Из кухни вышла мать с большим тортом в полных руках. На торте красовалась надпись из крема: "20 лет". Торчали разноцветные свечки. Кофи был в восторге от этого обычая и немедленно пересчитал свечки.
- Двадцать?
Его подвижное черное лицо приняло такой вид, будто он ожидал другого результата.
- Ой! - Катя бросилась закрывать балкон. - Сейчас погаснут!
Василий Кондратьев встряхнул сединами. Ну ее к чертовой матери, эту Африку. И так уже в голове крутится: "Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!" И не только первый тайм отыграли, а, пожалуй, и второй идет к концу.
- Ну, сынок, давай, покажи свою силу, - пророкотал хозяин.
Борис привстал, поднатужился, надул щеки и выдал все, что мог, из своих легких.
Огоньки дернулись и поумирали.
- Здоров, здоров! - захлопала в ладоши Катя. - Давай режь, ужасно попробовать хочется! Торт твой, ты должен резать и всех угощать.
Хозяин откупорил очередную бутылку "Советского шампанского". Полусладкого, наиболее любимого всем советским народом...
- О, склероз! - закричал вдруг Кофи и подпрыгнул на стуле. - О, идиот!
В подтверждение собственного идиотства он похлопал себя по лбу, выскочил из-за стола и кинулся к оставленному в прихожей яркому пластиковому пакету.
- Ты на своем французском небось и близко не знаешь, как будет "склероз", а? - спросил Борис у отца. - Честно говоря, и я по-английски не знаю.
- Да что этот вузовский английский, - махнула рукой мать. - Чтобы изучить язык, нужно жить в стране этого языка.
- Как Кофи, - вставила Катя.
"Или как я, - усмехнулся про себя Кондратьев-старший. - А еще лучше, как мои желудки. Их словарь состоял из фраз "Положить оружие" и "Руки за голову".
- Вот! - Кофи вернулся, вертя чем-то в руке. - Вот он! Я же совсем забыл. Борька, дружище, извини. Я совсем забыл о подарке. Как это по-русски?.. А! Разрешите вручить вам, уважаемый Борис, это скромное изделие одной азиатской страны!
Борис встал и двумя руками принял желтую коробочку. Фотоаппарат "Кодак"!
- Ничего себе! - прошептал он. - Ну, ты даешь... Огромное спасибо. Но эта штука стоит, должно быть, кучу денег?
- "Кодак" - английская фирма, - заявила Катя. - А Англия находится в Европе, а не в Азии. Я это точно знаю.
Кофи был очень доволен, что вручил подарок в присутствии рыжей красавицы.
Он хвалил себя за забывчивость. За четыре года в России среди его знакомых не было таких потрясающих девушек.
Если хозяин дома от такого дара слегка смутился, то хозяйка и вовсе онемела.
В ее представлении товары известных марок должны были стоить баснословных денег.
Кондратьев-младший тем временем с напряженным вниманием изучал желтую коробочку.
- Нашел! - завопил он наконец. - Нашел: "Made in China"! Это Китай. А Китай в Азии. Поняла, Катька?
Сразу все стало просто. Ах, Китай... Это почти Россия. Катя выбралась из-за стола и потребовала, чтобы ей позволили произвести первый снимок. Она выхватила аппарат из рук именинника:
- Ой, а куда нажимать?
- Я и сам толком не знаю, - сказал молодой житель Бенина.
Склонив головы к китайскому "Кодаку", они обнаружили единственную кнопку. Больше нажимать было попросту не на что.
- Ну давай, мне все понятно.
Кофи с сожалением отстранился от благоухающей белой девушки с пальмовыми листьями вместо ресниц и с такими бедрами, какие появляются у его одноплеменниц после третьих родов.
- Только в объектив не смотрите, а то глаза выйдут розовыми от вспышки, - посоветовал Василий Константинович. - Видел я уже снимки, сделанные этими мыльницами.
- Мыльницами? - непонимающе уточнил Кофи, устраиваясь перед крохотным объективом.
Борис положил руку ему на плечо:
- Вот видишь, это новое значение слова "мыльница". Я о нем тоже не подозревал.
- А! - догадался Кофи. - Этот аппарат размером с мыльницу и открывается похоже, да?
- Точно, - кивнул старший Кондратьев, радуясь сообразительности молодых людей. - Профессиональные фотографы называют мыльницами маленькие бытовые камеры.
- Все это ерунда, - решительно заявила вдруг Катя и прекратила целиться в объектив. - Я знаю, что надо делать. Я вспомнила. Меня как-то раз так фотографировали. Аппарат надо перевернуть вспышкой вниз. Тогда можно смотреть в объектив сколько угодно. Никаких красных глаз!
Она и впрямь повернула фотоаппарат так, что вспышка и кнопка очутились внизу.
- Ну давай уже. Не томи, - жалобно попросил брат.
Комнату еще заливал с улицы вечерний солнечный свет, но вспышка все равно показалась ослепительной.
- Еще разок, - подсказал отец. - Может, кто моргнул. Или начало пленки засвечено... От теперь порядок. Теперь джентльмены выпивают и закусывают.
- А дамы что теперь делают? - спросила Катя, усаживаясь на свое место.
Ей ответила мать:
- А дамы, Катенька, наливают и жрать готовят.
Хохоча вместе со всеми, гость поднялся. В голове шумело "Советское шампанское". "Достаточно. Все-таки первый визит, - уговаривал сам себя Кофи, хотя уходить очень не хотелось. - Мое присутствие сковывает старших, пусть побудут одни. День рождения - семейный праздник".
- Спасибо большое... Как это по-русски? А, вот: извините, но я вынужден вас покинуть. Спасибо за приятное время.
Все, кроме Кати, поднялись следом и стали наперебой уговаривать гостя остаться. Кофи был непреклонен. Он вежливо улыбался и мотал головой. Он знал, что принципиальные мужчины нравятся женщинам. Как это по-русски? "Уходя - уходи!"
На выручку другу пришел Борис:
- Мама, папа, ну в самом деле! Ему же еще до общаги добираться.
- Белой ночью и не заметим, как время пролетит, - вставила Катя. - В городе разведут мосты, и придется нашему бедному другу ночевать на берегу.
В ответ гражданин Бенина набрался духу и попросил:
- Катя, раз ты так заботишься обо мне, не будешь ли ты столь любезна показать, где можно вымыть руки?
Катя с готовностью выскочила из-за стола и увлекала гостя из столовой. За их спиной Борис включил магнитофон. Воздух наполнился завываниями новой российской поп-звезды.
- Тебе сразу показать, где руки моют, или сперва посетишь соседнее помещение?
- Ну конечно, сперва соседнее! Подожди, - Кофи прикоснулся к ее руке, словно та была из хрусталя. - Я хотел бы пригласить тебя кое-куда. Завтра. Если ты вечером свободна.
- И куда ты меня пригласишь? - голосом прожженной распутницы уточнила Катя. - Может, в кино? Или в кафе-мороженое?
- Нет, - твердо сказал Кофи. - Давай пойдем в цирк.
26
Кофи не ожидал, что она придет вовремя. Ровно в шесть. От неожиданности с организмом симпатичного черного парня случился катаклизм: сердце екнуло, ступни заледенели, уши заложило, в висках ударили тамтамы, и что-то сладко заныло в районе селезенки. Он даже пошатнулся.
Она стояла в сквере перед детской площадкой: правая нога в сторону, левая рука на бедре. Стройная, как пальма. Элегантная, как скульптура из Эрмитажа.
- Катя, - только и сказал Кофи, нагибаясь к ее руке. - Катя!
- Привет! Легко меня нашел? Я во-он там работаю, видишь?
Она легонько провела пальцем по его голове. По ковру из мелких, словно приклеенных кудряшек. В первом прикосновении к любому иностранцу есть что-то особенное; что уж говорить о человеке другой расы! Катю словно обожгло, и главное теперь было вида не показать.
- Наверное, умение отыскать друг друга в пятимиллионном городе и есть главное достижение белой цивилизации, - сказал Кофи и выхватил из джинсов два билетика. - Видишь?
- Цирк, - не вполне уверенно сказала Катя. - Я там один раз была. В пять лет.
Мама рассказывала, что мне стало скучно и я рвалась домой.
Солнце еще было довольно горячим, и они зашагали по тенистой аллее сквера. Не под ручку, но рядом. Прохожие стали поглядывать с осуждением. С проспекта доносился рев автомобильных стад.
- Что ты во-он там делаешь? - Кофи кивнул в сторону Катиной работы.
"Плевать на эти взгляды! - пронеслось в ее голове. - Вот вам, расисты проклятые". Она взяла рослого плечистого парня под руку. Кофи от неожиданности едва сохранил равновесие. Сегодня день крепких ощущений. Тамтамы выстукивали нервический ритм по всему телу.
- Я там ординатор, - сказала Катя.
Взгляды прохожих из осуждающих сделались возмущенными.
- Я такого слова не проходил, - признался Кофи.
В отличие от своей спутницы он прохожих не замечал, потому что давно привык быть одним из малочисленных черных среди многочисленных белых.
- Ну, как тебе объяснить? Клинический ординатор - это врач, проходящий курс специализации.
- После института?
- Обычно после окончания института.
- И на чем ты специализируешься?
- Здорово! - восхитилась Катя.
- Что здорово? - не понял Кофи.
- Здорово ты выговорил это жуткое слово: "специализируешься"! Его не всякий русский правильно произнесет...
А специализируюсь я на венерических болезнях.
- Что?!
- Где что? Тебе их перечислить?.. Что с тобой, Кофи? Тебе нехорошо?
- Нет-нет, все в порядке. Все о'кей.
Немного закружилась голова...
Катя засмеялась и потерлась о его плечо. От прилива нежности внутри у гражданина Бенина даже тамтамы смолкли.
До начала представления оставалось минут сорок. Кофи достал последнюю сигарету, смял пустую пачку и швырнул в урну. Описав дугу, пачка стукнулась о край и отскочила на асфальт.
- С чего начинать? - решительно спросил Иванов. - Как я вышел из машины?
Моряк налил еще коньяку. Протянул рюмку со словами:
- Начинай сначала. С момента, когда вы выехали из гаража резиденции. Что первым бросилось в глаза? Что запомнилось?
Иванов выпил и сказал:
- Они все нам кланялись.
- Как вы с командиром отреагировали на это?
- Посмеялись. Он сказал, что французы были классными колонизаторами, умели выработать привычку уважать белого.
Моряк тоже выпил коньяк и разлил из бутылки остатки.
- Что еще сказал Кондратьев по поводу поклонов?
- А почему ты не спрашиваешь, что я ему ответил по этому поводу? насторожился Иванов.
- Человек обычно запоминает чужие реплики лучше, чем свои, - объяснил помощник капитана. - Таково свойство памяти. Твои реплики нам хорошо известны из рапорта капитана Кондратьева. Поэтому, чтобы я тебя не задерживал зря, давай вспомним только то, в чем мы не уверены.
"А ведь он там даже в письменной форме показания давал, - с укором подумал прапорщик. - Эх, если б Василий не смолчал, можно было бы обо всем договориться... Ладно, раз Борис Петрович одобрил, значит, дело чистое". Потом капитан еще пожалел, что в Союзе не так. Ну, что наши чурки белым людям не кланяются.
"Наконец-то! - обрадовался майор Лысенков. - Пошло дело..." Он нажал под столиком кнопку пуска магнитофонной ленты и переспросил:
- Извини, Сергей, я не разобрал. Каккак ты сказал?
23
Утро окрасило нежным цветом поляну для собраний, шествий и молитв жителей деревни Губигу. Могучий ночной ливень превратил ее в большую лужу.
Тем самым было сорвано ночное следствие, которое учинил вождь при помощи амбалов Параку и Канди. Люди разбежались по пальмовым лачугам и от крайней усталости забылись тяжелым сном. В их кошмарах стихия начисто смывала деревню в Зеленую реку.
Первым, как цапля, высоко поднимая ноги, к племенному дереву пробрался главный колдун Каллу. Он предусмотрительно снял свежую галабию, сунул ее между ветвей и рухнул в грязь со словами благодарственной молитвы Солнечному богу.
- Все, что нам нужно, это дождь! - поощрял колдун Господа. - Без дождя погибнут посевы и стада, без дождя вымрет народ фон!
Покатавшись какое-то время в луже, колдун отряхнулся. Он вытер руку о словно наклеенный на голову газончик волос и, захватив галабию, отправился в пальмовый дом вождя.
Нбаби сидел перед порогом и раскачивался в траурном ритме. Вряд ли он спал больше полутора часов. Желтоватые негритянские белки его глаз покрывала красная паутинка.
- Вождь, позволь, я поведу народ на поиски твоей младшей дочери.
Старик посмотрел стеклянным взглядом. И протяжно застонал. А постонав, вовсе закрыл глаза и ответил:
- После дождя на подступах к лесу в стороне Абомея сплошная топь. Сегодня нельзя идти.
- Вождь, позволь, я прикажу народу сделать маркъяны, - настаивал колдун.
Маркъянами жители деревни называли переносные гати - тонкие стволы молодых пальм, скрепленные особым образом пальмовой пенькой.
Вождь поморщился, как от зубной боли. Воистину, кесарю кесарево, а слесарю слесарево.
- Пока люди будут вязать маркъяны, дорога высохнет. Завтра мы отправимся на поиски Зуби.
На следующий день, увязая по щиколотку в непросохшей грязи, народ двинулся между хлопковым и ямсовым полями. Возглавлял шествие колдун Каплу.
В арьергарде худой бык с саблевидными рогами тащил повозку. В ней сидел убитый горем отец.
Все дальше за спиной оставалась родная Зеленая река. Наконец, на второй час изнурительного пути, в стороне Абомея показался лес.
Любой белый человек назвал бы такой лес джунглями. Если бы здесь росли только деревья! Если бы здесь росли только кустики с длинными, сладкими, похожими на раздувшийся хрен, корнями!
Это был муссонный тропический лес.
Труднопроходимым его делали высоченные густые заросли злаковых растений. Тысячи лиан, перевиваясь и перекрещиваясь, преграждали путь.
Молодой негр Гимель продирался сквозь грубые стебли лесных злаков. То и дело он взмахами ножа рассекал деревянистые тела лиан. Это ему порядочно надоело.
Джунгли не уберегали от палящего солнца, а из-за испарений дышать здесь было не многим легче, чем в мангровом лесу.
Вскоре и вовсе начался участок, где недавно свирепствовала буря. Поваленные деревья переплелись с кустами, злаками и лианами в такой узел, что справиться с ним могли лишь силы небесные. Например, молния.
Обливаясь потом и запаленно дыша, Гимель присел на торчащее вверх корневище. По голым ногам немедленно поползли термиты. На плечи уселось несколько мушек цеце.
То, что для белого смерть, для черного - жизнь. Молодой человек решил перекусить. Достал из мешка за спиной несколько клубней вареного ямса и кусок запеченной на углях бегемотины. После праздника Четвертого урожая народ фон отъедался.
Отовсюду слышны были крики одноплеменников. Гимель запил завтрак водой, затянул как следует шнурком кожаный мешок и вернул его за спину.
Поднявшись и сделав первый шаг, молодой человек споткнулся о незаметный в траве ствол. Он пребольно ушиб косточку на ноге. По закону джунглей следовало отомстить обидчику.
Гимель ухватил крепкими руками противное поваленное дерево и дернул что было сил. Вот тебе!
Из-под ствола взметнулся рой крупных зеленых мух. Гимель от удивления открыл рот. Всю жизнь он прожил с этими мухами. Где люди, там и они. Это не мушки цеце, которые могут обходиться без людей.
"Откуда они взялись в глухом лесу?" - подумал Гимель и подошел ближе, перегнулся через корневище, на котором только что сидел...
- Ааааааа! - раздался его душераздирающий вопль. - Ааааааааааа!!! А-а-а-аа-а-а!
От зрелища и от собственного крика молодого человека стало рвать. Когда подбежали соотечественники, Гимель уже выблевал весь вареный ямс, всю печеную бегемотину и теперь истекал тягучей слизью, сочившейся из совершенно пустого желудка.
Ноздри его щекотал трупный запах, и остановиться не было никакой возможности.
Злобно жужжали потревоженные зеленые мухи. В немом ужасе обступив Гимеля, чернокожие смотрели вовсе не на него.
Под стволом, о который пребольно стукнулся Гимель, лежали части человеческого тела. Глаза поочередно узнавали руку, ногу, ягодицу...
Все полуразложившееся, кипящее белыми тельцами червей. Двое суток в тропическом лесу превращают труп в серобурую массу, которая еще некоторое время сохраняет форму. Еще несколько дней, и зеленые мухи потеряли бы всякий интерес к этому месту. От рук, ног и ягодиц остались бы белые-белые кости.
Отрезанную голову Зуби нашли неподалеку. Все самое вкусное - глаза, губы, ноздри - уже исчезло. Девушку опознали по кольцам в остатках ушей такие могла носить только дочь вождя.
24
Петербург. Белые ночи. Отвратительное время. Словно специально созданное для того, чтобы зубрить, зубрить и зубрить.
После бесконечной слякоти солнце жарит так, что девчонки уже загорают на невских пляжах и на берегу Финского залива.
В конце концов просто идешь по городу и видишь на газонах распростертые тела.
Нет, это невыносимо. Куда ни глянь - всюду девчонки. Даже на крышах многоэтажных домов лежат они, подставив гладкую белую кожу балтийскому солнцу.
Хотя если честно, то одетые в невесомые маечки-юбочки они еще привлекательнее, загадочнее. У парней голова вертится, глаза разбегаются, внимание рассеивается. Господи, ну за что мука такая?
Кто и за что проклял месяц июнь? Почему не сделать сессию в марте, когда грязь, мороз и ноги девчонок спрятаны под джинсами и пальто?.. Но ничего, теперь сессия позади: теперь держитесь, девчонки!
Примерно так рассуждал Борис Кондратьев, подкатывая на такси к своему дому. Сегодня у него день рождения. Сдан последний экзамен. Почему бы по случаю двойного праздника не позволить себе приехать домой на такси?
Машина остановилась возле самого подъезда, открылась задняя дверь. Оттуда важно вылез Борис. За ним так же не спеша выбрался рослый улыбающийся негр.
- Ну, будь здоров, мастер. Трогай! - небрежно бросил Борис таксисту, и довольный мастер, газанув, умчался. - Здравствуйте, бабушки!
Улыбающийся негр, вежливо тряся головой, прошел следом. Пять бабулек подозрительно рассматривали молодых людей.
Лавочка у подъезда выполнила команду "равнение направо".
Дружное молчаливое негодование лавочки помогло друзьям вознестись на четвертый этаж. Борис позвонил. На пороге возник его отец, полковник в отставке, Василий Константинович Кондратьев.
- Ну, вот и я! - сказал Борис, вваливаясь в квартиру и наполняя ее движением и шумом. - Знакомьтесь, родители: мой друг Кофи Догме из Западной Африки.
Василия Константиновича как током шарахнуло. Не забывается такое никогда.
Как молоды мы были. Он держал черную руку в своей и не мог отпустить. Внезапно из памяти всплыло несколько французских слов:
- Повтори, мой дорогой друг, как тебя зовут?
В Питере не принято говорить по-французски. Африканец просиял:
- Я Кофи, Кофи Догме из Бенина.
- Бенин? Нет, там не бывал, - разочарованно молвил Василий Кондратьев и спохватился: - Впрочем, что мы тут, собственно... Полезайте-ка за стол, друзья мои.
Чернокожих видеть в своей квартире Елене Владимировне Кондратьевой еще не доводилось. Но первый шок миновал.
- Как экзамен, ребята? - спросила она. - Кофи тоже сегодня сдавал? Какойто жуткий предмет, название я и выговорить не могу.
- Нога в ногу, - неопределенно ответил Борис, ему не хотелось вдаваться в подробности. - Восемь баллов на двоих. Мы в одной группе оказались. С прошлого семестра.
- Мы сдавали физическую химию, - скромно пояснил Кофи.
Отец разливал игристое вино из запотевшей бутылки с надписью "Советское шампанское". Успеваемость он одобрил:
- Стипендию вытянули - и молодцы.
Все равно потом переучиваться. Силы нужно экономить, расходовать по минимуму.
Вон с шахматиста Карпова пример берите.
Он всегда играет примерно так, как играет противник. Только чуточку лучше. Противник слабый, и Карпов играет плохо.
Правда, не забывает при этом выиграть...
Ну, давай, сын. С днем рождения!
- Да это скорее ваш праздник, чем мой, - ответил Борис, поднимая фужер. - Вы же с мамой позаботились, чтоб я появился. Поэтому с днем рождения вас!
- С двадцатилетием! - почти без ошибок произнес длинное русское слово житель далекого Бенина.
Борис выпил сладкую, едва приправленную алкоголем газировку и потянулся к салату оливье, чтобы поухаживать за гостем. Тут только он сообразил, что за столом очень даже кого-то не хватает. Этот "кто-то" лучше его мог бы заведовать наполнением тарелок.
- Мама, а где сестра? Где эта Катька, паразитка?
- Боренька, я забыла тебе сказать: она уже звонила, что едет. Просила без нее начинать.
Борис с набитым ртом произнес:
- Ну вот мы и начали... Кофи, давай я тебе шпроты положу. В Западной Африке водятся такие шпроты?
Хозяйка дома ощутила вдруг беспокойство. Господи, как тяжело, когда взрослая дочь не замужем!
Кондратьев-старший снова стал наливать.
- Кофи, Кофи, - сказал он. - Это имя на слуху. Я все пытаюсь вспомнить, почему оно мне знакомо. Что-то из политических новостей...
- Кофи Анан, - пояснил молодой бенинец, - генеральный секретарь ООН. Он тоже из Западной Африки. У нас Кофи, как у вас Иван.
- Как у американцев Джон! - подхватил Борис.
- Как у французов Жак, - пробормотал Кондратьев-старший, задумчиво глядя в лопающиеся на поверхности вина пузырьки.
25
Катя выбежала из больницы и заспешила на остановку. Раскачивались в такт шагам бедра. Взлетали рыжие волосы. Далеко назад, как у манекенщицы, отмахивала рука.
- Ой, - вскрикнула она и остановилась посреди дороги. - Я же не купила Борьке подарок!
Резко развернувшись, она бросилась в другую сторону. Забежала в магазин и стала обследовать витрину. Часы, которые она присмотрела два месяца назад, лежали на том же месте. То ли поступила большая партия, то ли часы данной марки не пользевались спросом. Это не имело значения.
Катя отсчитала деньги, протянула продавцу с угристым лицом и, впихнув часы в сумочку, понеслась на остановку. Угристый труженик прилавка даже не успел рассмотреть ее ноги, в чем редко себе отказывал.
К остановке как раз подходил автобус.
Девушка ускорила бег и в самый последний момент успела в закрывающуюся дверь.
Ее немедленно стиснули со всех сторон потные июньские ленинградцы, которых язык не поворачивается называть петербуржцами.
"Как жалко, что в нашей стране не делают резиновых автобусов", - только и подумала Катя.
Она отчаянно пыталась уберечь правую руку от перелома, а позвоночник от смещения.
К счастью, она преуспела в этом нелегком занятии и выбралась из аттракциона целой и невредимой. В родной подъезд Катя ворвалась почти бегом.
Лестничная клетка наполнилась грохотом ее каблуков. Дружных бабушек на лавочке окутало облако утренних духов и автобусного пота.
- Во, шалопутка, - сказала одна из пенсионерок, обращаясь к другой. Зазналась, даже не здоровается. А Борька, брат ее, видали, сегодня какой важный? На такси, да еще с каким-то негром!
- Небось негр - Катькин хахаль, вот что я думаю! Ох, не доведет такое знакомство до добра...
Эти бабушки сидели на этой лавочке всегда. Когда первые люди въезжали в новый дом - было это лет тридцать назад, - пенсионерки уже сидели и хорошо знали, какой новосел сколько и каким способом зарабатывает. Знали количество любовниц или любовников, кто и в чем успел провиниться за прошедший день.
Жильцы постарше утверждали, что за тридцать лет ни одна из бабушек видимым образом не изменилась. Скамеечницы не старели и не молодели. Просто тихонечко сжигали воздух и нервы жильцов.
Сами бабушки давно уже забыли свой возраст и настоящие имена, остались только Пуня, Ганя, Фоня или что-то в этом роде. Умирать они категорически не собирались.
За долгие годы Божьи одуванчики стали скамеечным умом, честью и совестью всего дома. Да и что за дом без скамеечного ума, скамеечной чести и скамеечной совести?
Катя отперла дверь, переступила порог и сразу попала в объятия брата. Чмокнув Бориса в щеку, она достала из сумки коробочку и протянула:
- Борька, с днем рождения тебя я поздравляю. Счастья в личной жизни тебе желаю. Да женись поскорей, нарожай мне детей. Хочу, чтоб у меня было много-много племянников!
Кондратьев-младший сделал взгляд утомленным. Ну сколько можно об одном и том же. Промямлил:
- Э, опять ты за свое. Прям озабоченная. Не дождешься.
Он раскрыл коробочку. Часы! Борис повесил подарок на руку, поцеловал сестру и втолкнул в гостиную.
- Познакомься, Катя. Вот это мой друг Кофи, о котором я тебе рассказывал.
Гражданин Бенина смотрел на Катю.
Ни-че-го се-бе! Здоровенная белая девка.
Во Борька дает. Вот это друг. Вот это бедра. Ресницы словно пальмовые листья...
Кофи вспомнил узкобедрых голых красавиц Западной Африки. Никакого сравнения. Он вскочил и поклонился:
- Здравствуйте.
Кондратьев-старший вздрогнул. В подвалах памяти будто рванула мина замедленного действия. Он тоже кое-что вспомнил.
Центральный проспект Порто-Ново.
Медленно ползущий французский джип.
Замершие в поклонах черные на тротуарах.
И счастливые победители. Сверхсекретные бойцы спецназа, о существовании которых четверть века назад в СССР никто не подозревал.
- Если хотите, можем на "ты", - сказала Катя и уселась рядом с Кофи.
- Конечно, на "ты", - согласился тот и добавил: - Хотя на одной из стадий изучения русского мне стало приятно использовать обе формы... В большинстве африканских языков только "ты", как в английском.
Борис пояснил, обращаясь к сестре:
- Иностранцы находят особый шарм в обращении на "вы". Оно не только кажется им изысканным, но и свидетельствует о высоком уровне знания нашего родного языка.
Из кухни вышла мать с большим тортом в полных руках. На торте красовалась надпись из крема: "20 лет". Торчали разноцветные свечки. Кофи был в восторге от этого обычая и немедленно пересчитал свечки.
- Двадцать?
Его подвижное черное лицо приняло такой вид, будто он ожидал другого результата.
- Ой! - Катя бросилась закрывать балкон. - Сейчас погаснут!
Василий Кондратьев встряхнул сединами. Ну ее к чертовой матери, эту Африку. И так уже в голове крутится: "Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!" И не только первый тайм отыграли, а, пожалуй, и второй идет к концу.
- Ну, сынок, давай, покажи свою силу, - пророкотал хозяин.
Борис привстал, поднатужился, надул щеки и выдал все, что мог, из своих легких.
Огоньки дернулись и поумирали.
- Здоров, здоров! - захлопала в ладоши Катя. - Давай режь, ужасно попробовать хочется! Торт твой, ты должен резать и всех угощать.
Хозяин откупорил очередную бутылку "Советского шампанского". Полусладкого, наиболее любимого всем советским народом...
- О, склероз! - закричал вдруг Кофи и подпрыгнул на стуле. - О, идиот!
В подтверждение собственного идиотства он похлопал себя по лбу, выскочил из-за стола и кинулся к оставленному в прихожей яркому пластиковому пакету.
- Ты на своем французском небось и близко не знаешь, как будет "склероз", а? - спросил Борис у отца. - Честно говоря, и я по-английски не знаю.
- Да что этот вузовский английский, - махнула рукой мать. - Чтобы изучить язык, нужно жить в стране этого языка.
- Как Кофи, - вставила Катя.
"Или как я, - усмехнулся про себя Кондратьев-старший. - А еще лучше, как мои желудки. Их словарь состоял из фраз "Положить оружие" и "Руки за голову".
- Вот! - Кофи вернулся, вертя чем-то в руке. - Вот он! Я же совсем забыл. Борька, дружище, извини. Я совсем забыл о подарке. Как это по-русски?.. А! Разрешите вручить вам, уважаемый Борис, это скромное изделие одной азиатской страны!
Борис встал и двумя руками принял желтую коробочку. Фотоаппарат "Кодак"!
- Ничего себе! - прошептал он. - Ну, ты даешь... Огромное спасибо. Но эта штука стоит, должно быть, кучу денег?
- "Кодак" - английская фирма, - заявила Катя. - А Англия находится в Европе, а не в Азии. Я это точно знаю.
Кофи был очень доволен, что вручил подарок в присутствии рыжей красавицы.
Он хвалил себя за забывчивость. За четыре года в России среди его знакомых не было таких потрясающих девушек.
Если хозяин дома от такого дара слегка смутился, то хозяйка и вовсе онемела.
В ее представлении товары известных марок должны были стоить баснословных денег.
Кондратьев-младший тем временем с напряженным вниманием изучал желтую коробочку.
- Нашел! - завопил он наконец. - Нашел: "Made in China"! Это Китай. А Китай в Азии. Поняла, Катька?
Сразу все стало просто. Ах, Китай... Это почти Россия. Катя выбралась из-за стола и потребовала, чтобы ей позволили произвести первый снимок. Она выхватила аппарат из рук именинника:
- Ой, а куда нажимать?
- Я и сам толком не знаю, - сказал молодой житель Бенина.
Склонив головы к китайскому "Кодаку", они обнаружили единственную кнопку. Больше нажимать было попросту не на что.
- Ну давай, мне все понятно.
Кофи с сожалением отстранился от благоухающей белой девушки с пальмовыми листьями вместо ресниц и с такими бедрами, какие появляются у его одноплеменниц после третьих родов.
- Только в объектив не смотрите, а то глаза выйдут розовыми от вспышки, - посоветовал Василий Константинович. - Видел я уже снимки, сделанные этими мыльницами.
- Мыльницами? - непонимающе уточнил Кофи, устраиваясь перед крохотным объективом.
Борис положил руку ему на плечо:
- Вот видишь, это новое значение слова "мыльница". Я о нем тоже не подозревал.
- А! - догадался Кофи. - Этот аппарат размером с мыльницу и открывается похоже, да?
- Точно, - кивнул старший Кондратьев, радуясь сообразительности молодых людей. - Профессиональные фотографы называют мыльницами маленькие бытовые камеры.
- Все это ерунда, - решительно заявила вдруг Катя и прекратила целиться в объектив. - Я знаю, что надо делать. Я вспомнила. Меня как-то раз так фотографировали. Аппарат надо перевернуть вспышкой вниз. Тогда можно смотреть в объектив сколько угодно. Никаких красных глаз!
Она и впрямь повернула фотоаппарат так, что вспышка и кнопка очутились внизу.
- Ну давай уже. Не томи, - жалобно попросил брат.
Комнату еще заливал с улицы вечерний солнечный свет, но вспышка все равно показалась ослепительной.
- Еще разок, - подсказал отец. - Может, кто моргнул. Или начало пленки засвечено... От теперь порядок. Теперь джентльмены выпивают и закусывают.
- А дамы что теперь делают? - спросила Катя, усаживаясь на свое место.
Ей ответила мать:
- А дамы, Катенька, наливают и жрать готовят.
Хохоча вместе со всеми, гость поднялся. В голове шумело "Советское шампанское". "Достаточно. Все-таки первый визит, - уговаривал сам себя Кофи, хотя уходить очень не хотелось. - Мое присутствие сковывает старших, пусть побудут одни. День рождения - семейный праздник".
- Спасибо большое... Как это по-русски? А, вот: извините, но я вынужден вас покинуть. Спасибо за приятное время.
Все, кроме Кати, поднялись следом и стали наперебой уговаривать гостя остаться. Кофи был непреклонен. Он вежливо улыбался и мотал головой. Он знал, что принципиальные мужчины нравятся женщинам. Как это по-русски? "Уходя - уходи!"
На выручку другу пришел Борис:
- Мама, папа, ну в самом деле! Ему же еще до общаги добираться.
- Белой ночью и не заметим, как время пролетит, - вставила Катя. - В городе разведут мосты, и придется нашему бедному другу ночевать на берегу.
В ответ гражданин Бенина набрался духу и попросил:
- Катя, раз ты так заботишься обо мне, не будешь ли ты столь любезна показать, где можно вымыть руки?
Катя с готовностью выскочила из-за стола и увлекала гостя из столовой. За их спиной Борис включил магнитофон. Воздух наполнился завываниями новой российской поп-звезды.
- Тебе сразу показать, где руки моют, или сперва посетишь соседнее помещение?
- Ну конечно, сперва соседнее! Подожди, - Кофи прикоснулся к ее руке, словно та была из хрусталя. - Я хотел бы пригласить тебя кое-куда. Завтра. Если ты вечером свободна.
- И куда ты меня пригласишь? - голосом прожженной распутницы уточнила Катя. - Может, в кино? Или в кафе-мороженое?
- Нет, - твердо сказал Кофи. - Давай пойдем в цирк.
26
Кофи не ожидал, что она придет вовремя. Ровно в шесть. От неожиданности с организмом симпатичного черного парня случился катаклизм: сердце екнуло, ступни заледенели, уши заложило, в висках ударили тамтамы, и что-то сладко заныло в районе селезенки. Он даже пошатнулся.
Она стояла в сквере перед детской площадкой: правая нога в сторону, левая рука на бедре. Стройная, как пальма. Элегантная, как скульптура из Эрмитажа.
- Катя, - только и сказал Кофи, нагибаясь к ее руке. - Катя!
- Привет! Легко меня нашел? Я во-он там работаю, видишь?
Она легонько провела пальцем по его голове. По ковру из мелких, словно приклеенных кудряшек. В первом прикосновении к любому иностранцу есть что-то особенное; что уж говорить о человеке другой расы! Катю словно обожгло, и главное теперь было вида не показать.
- Наверное, умение отыскать друг друга в пятимиллионном городе и есть главное достижение белой цивилизации, - сказал Кофи и выхватил из джинсов два билетика. - Видишь?
- Цирк, - не вполне уверенно сказала Катя. - Я там один раз была. В пять лет.
Мама рассказывала, что мне стало скучно и я рвалась домой.
Солнце еще было довольно горячим, и они зашагали по тенистой аллее сквера. Не под ручку, но рядом. Прохожие стали поглядывать с осуждением. С проспекта доносился рев автомобильных стад.
- Что ты во-он там делаешь? - Кофи кивнул в сторону Катиной работы.
"Плевать на эти взгляды! - пронеслось в ее голове. - Вот вам, расисты проклятые". Она взяла рослого плечистого парня под руку. Кофи от неожиданности едва сохранил равновесие. Сегодня день крепких ощущений. Тамтамы выстукивали нервический ритм по всему телу.
- Я там ординатор, - сказала Катя.
Взгляды прохожих из осуждающих сделались возмущенными.
- Я такого слова не проходил, - признался Кофи.
В отличие от своей спутницы он прохожих не замечал, потому что давно привык быть одним из малочисленных черных среди многочисленных белых.
- Ну, как тебе объяснить? Клинический ординатор - это врач, проходящий курс специализации.
- После института?
- Обычно после окончания института.
- И на чем ты специализируешься?
- Здорово! - восхитилась Катя.
- Что здорово? - не понял Кофи.
- Здорово ты выговорил это жуткое слово: "специализируешься"! Его не всякий русский правильно произнесет...
А специализируюсь я на венерических болезнях.
- Что?!
- Где что? Тебе их перечислить?.. Что с тобой, Кофи? Тебе нехорошо?
- Нет-нет, все в порядке. Все о'кей.
Немного закружилась голова...
Катя засмеялась и потерлась о его плечо. От прилива нежности внутри у гражданина Бенина даже тамтамы смолкли.
До начала представления оставалось минут сорок. Кофи достал последнюю сигарету, смял пустую пачку и швырнул в урну. Описав дугу, пачка стукнулась о край и отскочила на асфальт.