Житинский Александр. Филиал. Истории для кино

   – Понимаю…
 
   ЛЮСЯ. Только бы успеть! Вылетаю из-за занавески, мчусь к своему столу, плюхаюсь на стул, успеваю открыть план социального развития отрасли, хватаю карандаш…
   …И в эту же секунду появляется Горгона. У меня невинные глаза. Девушки еле сдерживаются. Успела! Горгона понимает, что проиграла. Свирепо смотрит на меня. За нею вваливается незнакомый молодой мужик. Симпатичный, но сразу видно, что тюфяк.
   Вопросительно смотрим на Горгону.
   – Разрешите представить нового сотрудника, – говорит она медовым голосом. – Петр Васильевич Румянцев, специалист по вычислительной технике.
   – У нас разве есть вычислительная техника? – ехидно спрашивает Ксения.
   – Нет, так будет, – отрезает Горгона.
   Она приближается к нам, улыбаясь. Хочет представить этому хмырю. Много чести!
   – Ксения Дмитриевна, наш старейший сотрудник…
   Ксения, конечно, взвивается.
   – Мы же с вами выяснили. Вы – старейший, Горгона Михайловна.
   – Два месяца туда-сюда. Пустяки, – Горгона идет к Ире.
   – Ирина Петровна, лаборант…
   Ирка молодец! Вскакивает и делает книксен.
   – Нина Александровна, инженер по технике безопасности.
   Нина скромно кивает. Горгона перемещается ко мне. Ох, не нравится мне это!
   – Наш социальный психолог Людмила Серге… А почему у вас волосы мокрые? – внезапно обращается она ко мне.
   – Да где же они мокрые? – я дотрагиваюсь до виска.
   – Да вот же они мокрые! Вот! – и цап меня за волосы.
   – И не мокрые вовсе, а просто… влажные.
   – А влажные они почему? – шипит Горгона.
   – От работы мысли, – бухает Ира.
   – Мысли?! – взвизгивает Горгона и оборачивается к Ирине, как собака, которую дернули за хвост. – Молодой человек, подите сюда.
   Хмырь приблизился. Видно, что боится.
   – Скажите, могут ли так повлажнеть волосы от работы мысли? – она хватает его за руку и погружает ее в мою прическу. Этот эксперт чуть в обморок не падает.
   – Вы принимали ванну! Не отпирайтесь!
   – Неправда! – ору.
   – Принимали ванну в рабочее время на рабочем месте! В ванной комнате следы мытья.
   – Это жильцы, – парирую.
   – Жильцы на работе.
   – Это Виктория Львовна, – обороняюсь дальше.
   – А то мы не знаем привычек Виктории Львовны! Ваш почерк… Петр Васильевич, вы видели, как эта дама принимала ванну?
   Правдолюбец закатывает глаза, вздыхает и говорит:
   – Видел.
   – Вы меня в ванной видели?! Ну знаете!.. – я вне себя от возмущения.
   – Нет, я вас в ванной не видел. Вы оттуда вышли, – оправдывается он, не зная куда девать глаза.
   – Я мыла руки! Я должна работать чистыми руками!
   – И все-таки голова у вас влажная, – заключает Горгона. – Я вынесу вопрос на профсоюзное собрание.
   – Выносите куда хотите.
   – Пойдемте, Петр Васильевич.
   Они направляются к двери. Хмырь пытается взглядом попросить у меня прощения, но я игнорирую. Хлопает дверь.
   – Шпиона нам только не хватало… – вздыхает Ира после паузы.
 
   АННА СЕМЕНОВНА. Утром у нас ну прямо цирк, ей-богу!.. Вот уж попала в учрежденьице на старости-то лет. Хотя мое дело маленькое – пропуска проверять и проявлять бдительность.
   Перво-наперво появились эти прошмандовки, сабуровские двойняшки Валька и Галька. Здоровые кобылы, уж замуж пора. Сегодня чуть ли не голышом, на ногах вязаные носки до колен, головы обмотали лентами, чтоб прическа не мешала. Одинаковые, как две капли молока, и такие же белые. Упитанные.
   – С добрым утром, Анна Семеновна!
   – Ну здравствуйте…
   Включили музыку – не приведи Господь! – и сразу начали дергаться. Скачут, задницами вертят, стыдно смотреть. Пол ходуном. Называется аэробика.
   И тут же в дверях Горгона, как назло. Показала пропуск честь по чести, кивнула.
   – Анна Семеновна, почему танцы в служебном помещении?
   А что я ей скажу? Попробуй им запрети.
   – Это аэробика! – скачет Валька.
   – Прихожая общая! – выдрючивается Галька.
   – Я буду ставить вопрос.
   – Ставьте! – разворачиваются и дергают задом.
   Горгона пошла к себе – будто аршин проглотила. Принципиальная. Жалко ее. Никого у ней нет, одна служба.
 
   ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА. Каждое утро с тяжелым сердцем прихожу к себе в кабинет, достаю журнал прихода и ухода, расписываюсь и начинаю ждать сотрудников. В прихожей гремит музыка. Можно ли так работать?..
   А ловко у них получается. Интересно, смогла бы я? Надо попробовать. Вышла из-за стола, согнула руку в локтях – поехали! Ногу – раз! Вторую – два!
   Вваливается Ксения Дмитриевна.
   – Доброе… ох!
   – Здравствуйте, – принимаю деловой вид, сажусь, придвигаю ей журнал.
   Она расписывается, уходит.
   Настроение безнадежно испорчено.
 
   АННА СЕМЕНОВНА. Прибежала на работу Ирка, увидела девок.
   – Ой, девочки, я тоже хочу!
   – Пожалуйста! – отвечают.
   Ирка куртку скинула, бросила на Катькины веревки и тоже давай скакать!
   – Отметься хоть сперва, – говорю.
   – Успею!
   Явился Слава Бусиков, художник-оформитель. Славный мужчина, только толстый. Сложил руки на животе, губу выпятил, смотрит. А чего ж не смотреть, девки ядреные. Им бы рожать, а они скачут.
   – Надо секцию организовать, – наконец вымолвил.
   – Вот и займитесь. Вы же у нас культорг, – Ирка отвечает.
   – Это дело физорга, – Бусиков сказал и ушел отмечаться к Горгоне.
   Катюшка выкатила коляску с Митей, везет в ясли. Катюшка серьезная, не то что эти. Девки расступились в пляске, пропустили ее к двери. Показала пропуска – свой и Митенькин.
   – Бусиков! – я кричу, чтобы музыку переорать.
   Бусиков выглянул, сразу все понял, побежал помогать Катюшке спустить коляску вниз. По-моему, Бусиков к Катюшке неровно дышит.
   Вот наконец и новенький явился, что вчера Люську заложил. Скромный по первости. Достал новенький пропуск. Девки еще шибче заскакали. Новый мужчина.
   – Сперва зайдите к Горгоне Михайловне, – я наставляю. – Распишитесь в журнале, не то она вам прогул закатает.
   Он бочком-бочком девок обошел. Оторвать глаз не может. Скромный, а туда же. Ирка на него смотрит, как стрекоза на лягушку.
   – Имею право! – кричит. – Рабочий день еще не начался.
   – Да я что… Пожалуйста, – он опешил.
   Пошел по коридору и наткнулся на Сабурову. Она высунулась из своей комнаты с «Беломором» в зубах.
   – Девки, кончайте задницами вертеть! Марш домой!
   Посмотрела на новенького, будто прицениваясь. Он дальше пошлепал. Подошла ко мне.
   – Новенький?
   – Новенький.
   – Женат?
   – Вроде нет.
   – А ты, Семеновна, точно узнай. Нам «вроде» не нужны… Я кому сказала! – на дочек.
   Делать мне больше нечего, как ее прошмандовкам женихов ловить!
   Девки удалились. Пришла Нина. А Люськи нет. Поди, опять опоздает.
   И тут выплывает эта недорезанная буржуйка. В стеганом халате. Ей этот стеганый халат – как козе баян.
   – Бонжур, – поет.
   – Бонжур, чего ж не бонжур, – отвечаю.
   – У вас по-прежнему хромает произношение, – огорчена.
   – Мы гимназиев не кончали, – говорю нарочно.
   – Помилуйте, какие гимназии! Мне же, слава богу, не сто лет. Домашнее образование плюс университет.
   – А у меня минус университет. Шли бы вы, Виктория Львовна, ей-богу. Я на службе.
   – Пардон… Куда ж я направлялась? Склероз.
   Подошла к туалету, дернула ручку. А оттуда Сабурова орет:
   – Ну кто это там?! Занято.
   Ужасно огорчилась, ушла на цыпочках.
   Где-то в квартире радио включили. Диктор сказал: «Передаем сигналы точного времени. Начало последнего, шестого сигнала соответствует девяти часам московского времени».
   Стало пикать. А я уже его жду, красавца нашего.
   С шестым сигналом отворилась дверь, и на пороге – наш начальник Сергей Ефимович. Явился – не запылился. Отец родной.
   – Доброе утро, Анна Семеновна.
   – Доброе утро, Сергей Ефимович.
   – Все в порядке, Анна Семеновна?
   – Как всегда, Сергей Ефимович.
   Бачок в туалете – буррр… Начальник туда покосился, но ничего не сказал, пошел к себе.
   Сабурова из туалета вышла, злая, как ведьма.
   – Я вас заставлю мыть места общего пользования! – говорит.
 
   РУМЯНЦЕВ. Сегодня начальник ставил мне научно-производственную задачу. Это происходило в его кабинете, выходящем эркером на проспект. В эркере на мраморной черной колонне стоял бюст Гомера, тоже мраморный, но белый. Гомер смотрел куда-то вдаль слепыми глазами. На стене висела карта страны, разрисованная непонятными значками, сгрудившимися на Востоке.
   На письменном столе – перекидной календарь, телефоны. Сбоку – устройство селекторной связи.
   Сергей Ефимович, вооружившись указкой, стоял возле карты, как учитель географии.
   – …Наша отрасль – новая, растущая. Быстро растущая. Как видите, Петр Васильевич, основная масса предприятий расположена в Восточной Сибири. Далеко… – он обвел указкой значительную часть Якутии. – Наша задача – обеспечить отрасль обоснованными рекомендациями в области научной организации труда и создать автоматизированную систему управления отраслью. Системой будете заниматься вы.
   – Один? – спросил я, глядя на бескрайние просторы Якутии.
   – Почему один? Когда поставим вычислительную машину, у вас будет своя программистка. Вот съедут соседи, тогда мы развернемся!
   В коридоре раздался крик: «И яичек захвати десятка два! – Ладно, захвачу…»
   – Почему же они не съезжают? – спросил я.
   – Не всё сразу. Очень многие уже выехали. В этой комнате, например, жил известный литературовед. Да вы его знаете… Забыл фамилию. Он занимался Вольтером, – указал он на Гомера.
   – Разве это не Гомер? – спросил я.
   – Да в этом ли суть? – воскликнул Шляхман. – Главное, он уехал, выполнил распоряжение исполкома. Молодец! Вольтера, правда, оставил нам, он прикручен намертво.
   – А остальные?
   – Тянут, – огорченно констатировал начальник. – У каждого свои причины. А мы ждать не можем, надо разворачивать работу. Отрасль должна трудиться по науке!
   В коридоре снова послышались голоса: «Никто не видел плана социалистического развития? – Он в кухне, под супом…»
   – Сергей Ефимович, а чем занимается отрасль? – спросил я.
   – Видите ли, вопрос непростой, – замялся он. – Но я узнаю. Я непременно узнаю и скажу вам… Производим, надо полагать. Или строим… В крайнем случае, добываем. Но суть-то не в этом! Везде люди, которыми надо управлять научно… Я вам советую не обращать внимания на досадные мелочи, а сразу же включаться в работу. Сейчас будем думать, как мы вас посадим.
   – Посадим? – вздрогнул я.
   – Я имею в виду рабочее место, – улыбнулся он.
   Сергей Ефимович щелкнул селектором и сказал в микрофон:
   – Горгона Михайловна, зайдите, пожалуйста.
   – Я не Горгона Михайловна, я Виктория Львовна, – раздался голос динамика. – Все равно зайти?
   – Нет, не надо. Извините! – он переключил тумблер. – Горгона Михайловна?
   – Я.
   – Зайдите ко мне, пожалуйста, – начальник отключил селектор и объяснил: – Селектор провели во все комнаты. Видите, что получается.
 
   ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА. Я захватила блокнот и сверточек для Катеньки. Единственная моя отрада. Дочка моя была бы сейчас такой, если бы… Вышла в коридор. Надо проверить ванную. Вошла туда – никого. Дотронулась рукою до колонки. Теплая. Значит, опять кто-то мылся.
   Открыла дверь к Виктории Львовне. Так и есть! Сидят Ксения Дмитриевна и Виктория Львовна, вяжут макраме. Ксения вскочила.
   – Я на минутку зашла…
   Да такое макраме год надо вязать! Я молча закрыла дверь, пошла дальше.
   В прихожей тихо. Анна Семеновна дремлет, Катя развешивает пеленки. Я подошла к ней, говорю шепотом:
   – Катюша, это от меня Митеньке, – сую сверток со слюнявчиками.
   – Ой, что вы… – смутилась, развернула сверток.
   – Дома! Дома! Спрячьте! – сую ей слюнявчик в руки. Не дай бог, кто из наших увидит.
   Приняла строгий вид и вошла к начальнику.
 
   РУМЯНЦЕВ. Появилась Горгона с блокнотом.
   – Слушаю вас.
   – Садитесь, пожалуйста… Как вы думаете, где мы разместим Петра Васильевича?
   – Этот вопрос мне спать не дает, – с горечью сказала она. – Ни у вас, ни у меня, сами понимаете… У женщин тесно, потом они непрерывно что-нибудь меряют, будут стесняться…
   – Измерения? С помощью чего? – не понял Шляхман.
   – Колготки они меряют и юбки, Сергей Ефимович! Им Сабурова приносит. Я борюсь.
   – А она где берет?
   – Она же уборщицей в «Интуристе»…
   – Хм… У меня сын джинсы просит. Сорок шестой.
   – Подумаем. Остается Бусиков.
   – Только не у Бусикова! Бусикова нельзя нервировать, он сорвет структурную схему. Вообще у него краски, подрамники, клей…
   – А хорошо бы к Бусикову, – мечтательно произнесла Горгона. – А то неизвестно, что он там делает.
   – Что же он там делает?
   – Спит, Сергей Ефимович. На обед выходит с заспанными глазами.
   – Может, они у него такие от переутомления? – начальник нажал тумблер. – Бусиков!
   Из динамика донесся детский плач, а потом женский голос:
   – Вы мне ребенка разбудили!
   Сергей Ефимович поспешно нажал на тумблер.
   – Черт! Никак не могу привыкнуть. Кто это?
   – Это Катя. Митенька сегодня не пошел в ясли, у него температура…
   – Бусиков! – вновь позвал начальник.
   – Есть Бусиков! – отозвался художник.
   – Работайте, Бусиков, – начальник выключил селектор. – Видите, не спит. Нет, к Бусикову нельзя.
   – Ну а куда же? – развела руками Горгона.
   – Может, кто-нибудь выедет в ближайшие дни? – робко спросил я.
   – От них дождешься, – сказала Горгона.
   – Нет, эти будут стоять насмерть… – протянул начальник. – Знаете что? Поищите сами. Квартира большая, мы еще не всю ее обследовали. Женщины далеко ходить боятся, мне некогда, Бусикову лень. Походите. Может, там есть свободные помещения… – он слабо махнул рукой куда-то вдаль.
   – Очень может быть, – сказала Горгона. – Оттуда часто доносится шум.
 
   ЛЮСЯ. На кухне у нас веселее всего. Готовим обед. Сегодня решили освоить луковый суп из «Рецептов французской кухни». Ира режет лук, поминутно вытирая глаза, а Нина трет сыр. Тут же Сабурова за другой плитой жарит корюшку. Виктория Львовна рядом со своею неизменной серебряной джезвой.
   Я варю бульон.
   Сковородка скворчит, вода булькает… Дым и пар.
   – Пока девок замуж не выдам – не уеду, – в который раз объясняет нам Сабурова. – Какой смысл? Вот зятьев пропишу, будет у нас три семьи в одной комнате. Должны дать три квартиры. А так – одну. Есть разница?
   – Да мы вас и не гоним. Живите, – говорит Нина.
   – Кто не гонит, а кто и гонит.
   – Женихи-то есть, Вера Платоновна? – спрашивает Ира.
   – Давай лук, – я тороплю.
   – Попробуйте рыбки, – Сабурова угощает. – Женихов полно. Зятья нужны. Чего мои девки в этих дискотеках делают – не знаю. Я бы давно замуж выскочила.
   – Молодежь сейчас хочет красиво жить, – изрекает Виктория Львовна.
   – Ну! – говорит Сабурова. Непонятно – соглашается или возражает.
   Мы загружаем лук в керамические горшочки. Появляется Румянцев. Уже неделю шатается по филиалу, как привидение, место ищет. Так ему и надо!
   – Заходи, Петя, не стесняйся! Хочешь корюшки? – Сабурова расцветает в улыбке. – Заходи, садись…
   Он заходит. Она усаживает его за своим кухонным столом. Накладывает корюшки в тарелку. Вот и попался зять на приманку!
   – Спасибо, ну что вы, – скромно отказывается, но не тут-то было. Начинает есть.
   – Петр Васильевич, а как поживает программа обработки анкет социально-психологических исследований? – интересуюсь.
   – Погоди! Дай поесть, – машет на меня Сабурова.
   – Люсенька, я вам вручную обработаю. Я уже начала, – говорит Виктория Львовна. – Для меня это удовольствие – вспомнить расчетные работы. Я ведь бухгалтер, – поясняет она Румянцеву.
   – Виктория Львовна, а что там дальше в квартире? – Румянцев показывает рукой куда-то влево. – Нет ли там свободной комнаты? Мне сидеть негде.
   – Сиди у меня. А что? – сразу подхватывает Сабурова. – Девки мои обе работают сутки через трое. Дома всегда только одна… Они у меня дежурные в гостинице… Сиди себе. Места много. Можешь даже полежать…
   – Петр Васильевич… – предостерегающе качает головой Виктория Львовна.
   – Чего? Чего Петр Васильевич? Человеку работать негде. Должны мы помочь как соседи? По-соседски надо жить… Ешьте, ешьте… Стол приготовлю…
   – Соглашайтесь, Румянцев, – говорю я.
   – Спасибо… Я… Я сначала поищу там… Хорошо? – он обескуражен.
   – Поищи, – жестко говорит Сабурова. – Только не заходи далеко. Заблудишься.
   – Петр Васильевич, там теперь опасно, – кивает Виктория.
   – И темно, – пугаю я.
   – Фонарика нету? – спрашивает первопроходец.
   – Свечка есть, – Сабурова дает ему свечу.
   Он зажигает и неуверенно удаляется. Виктория Львовна осеняет его крестом.
   Мы сгрудились в дверях и долго смотрели ему вслед – как он уходил со свечой по темному коридору, пока огонек не пропал.
 
   РУМЯНЦЕВ. Действительно страшно. Сначала на меня упал таз со стены. Я его не заметил и задел плечом. Но это полбеды. Коридор раздвоился, я пошел по левому. Темно, тени пляшут, и откуда-то раздаются странные звуки, будто выбивают пыль из подушки.
   Наткнулся на ванну. Прямо посреди коридора стоит ванна. Наклонился со свечой. В ванне множество рапир для фехтования. Уже ничему не удивляюсь.
   Прошел несколько шагов и уперся в кирпичную стену от пола до потолка. Приложил к ней ухо. По-прежнему выбивают подушку.
   Повернул, дошел до развилки, начал обследовать правый коридор. Звуки отчетливее. Вдруг что-то забелело в темноте. Что-то живое. Приблизился, поднес свечку…
   – Ой! – крикнул детский голос, и я получил колоссальный удар в нос чем-то плотным и мягким.
   Упал, заорав от страха. Свеча погасла, вылетев из руки.
   – Кто здесь? – спрашиваю, дрожа.
   – А ты кто? – детский голос из темноты.
   – Я Румянцев, – отвечаю совершенно по-идиотски.
   – А я Саша…
   – Что ты тут делаешь, Саша? – спрашиваю я, ползая по полу и ища обломок свечи.
   – Я наказан.
   – Нет, это я наказан, – бормочу. – Говорили – не ходи…
   Вдруг открывается сбоку дверь, освещая часть коридора и фигурку мальчика лет десяти в огромных боксерских перчатках, трусах и майке. В проеме показывается какой-то бородач. Борода светится по краям. Бородач пытается вглядеться в темноту.
   – Что здесь такое?
   – Дяденька упал, – говорит маленький боксер.
 
   ГОРГОНА МИХАЙЛОВНА. Когда ушел Румянцев, я сразу решила поставить вопрос перед Сергеем Ефимовичем. Дальше так продолжаться не может. Сергей Ефимович либеральничает. Нужна жесткая рука.
   Я раскрыла блокнот.
   – Сергей Ефимович, тут у меня данные о дисциплине. Она падает.
   – Куда? – спросил Сергей Ефимович.
   – Откровенно говоря, падать ей уже некуда. Вот смотрите. За последнюю неделю Людмила Сергеевна трижды принимала ванну в рабочее время…
   – Чистоплотная женщина, – заметил Сергей Ефимович.
   – Каждый день опаздывает. Ирина и Нина осваивают французскую кухню. Ксения Дмитриевна занимается макраме…
   – Чем?
   – Макраме. Вяжет узлы под руководством Виктории Львовны. Бусиков стирает пеленки.
   – Бусиков – добрый человек. Я всегда говорил.
   – Пока мы не выселим соседей и не закроем кухню и ванную комнату, дисциплины не будет. Пора обращаться в милицию.
   – Негуманно, Горгона Михайловна… Было решение исполкома о передаче нам жилой площади и о расселении жильцов. Они потихоньку уезжают. Вольтер, например, давно уехал, – он обернулся на бюст.
   – Но ведь нужны какие-то меры. Представьте себе, в прежние времена…
   – О, в прежние времена… – протянул Сергей Ефимович.
   – За ванну в рабочее время судили!
   – Не преувеличивайте, Горгона Михайловна. Увольняли, это было. По собственному желанию.
   – Ну хотя бы. Хотя бы… А мы?
   – А что, если отключить горячую воду, – придумал начальник.
   – Жильцы не дадут. У Катюши ребенок.
   – М-да… Впрочем, с горячей водой лучше. И кухня не помеха, если разумно…
   – Так о чем же и я говорю. Если разумно.
   – Может быть, разрешим ванну в обеденный перерыв? – предложил Сергей Ефимович.
   – А обед?
   – И обед в обеденный перерыв.
   – А макраме? Пеленки?
   – Вы правы, обеденного перерыва может не хватить. А увеличивать рабочий день нам трудовое законодательство не позволит.
   Сергей Ефимович прошелся по кабинету, подошел к Вольтеру.
   – Вот так, брат Вольтер! Это почище твоей «Божественной комедии».
   Внезапно щелкнул селектор, и голос Людмилы Сергеевны спросил:
   – Сергей Ефимович, вы луковый суп будете?
   Сергей Ефимович виновато взглянул на меня, подошел к микрофону и сказал:
   – Половинку.
 
   РУМЯНЦЕВ. Мужик с бородой оказался директором детской спортивной школы. Он показал мне свое хозяйство. За нами ходил мальчик в боксерских перчатках, который двинул меня в нос.
   – Выходит, мы с вами осваиваем квартиру с двух сторон? – он распахнул дверь в маленький зал, где тузили друг друга юные боксеры.
   – Но у нас постановление исполкома.
   – У нас десять постановлений. А что толку?
   – Как же так?
   Мы пошли дальше.
   – А здесь борцы, – показал он. – Школа у меня небольшая, но дала трех мастеров международного класса.
   В зале, пыхтя, боролись юноши в трико.
   – Так что вы своим скажите, что все права у нас. Мы будем осваивать площадь дальше, – продолжал он.
   – И мы будем осваивать, – несмело возразил я.
   Он распахнул дверь в зал штанги. Там боролись с земным притяжением крепкие молодые люди.
   – Значит, будем кто кого? – весело спросил он.
   Грохотали штанги, перекатывались мышцы атлетов.
   – Как же могло так получиться? – спросил я растерянно.
   – Квартира такая… Нестандартная. На границе двух районов… Вот тот будет олимпийский чемпион, – показал он на парня.
   – А мы проектируем автоматизированную систему отрасли, – продолжал сопротивляться я.
   – Отраслей много, а чемпион – один. В вашем конце мы будем размещать секцию фехтования.
   Мы дошли до выхода. Там тоже сидел вахтер, как у нас, но не старушка, а старичок.
   – Вот и все мое хозяйство… Это хорошо, что вы зашли. Теперь мы знаем, с кем бороться. Верно, Саша? – он подмигнул мальчишке.
   – Точно, – солидно подтвердил тот.
 
   БУСИКОВ. Я толстый. Ну и что? Зато я ленивый. Так считается, и я не хочу лишать людей приятной возможности поиронизировать на сей счет. На самом деле я один здесь делаю полезную работу. Не считая Митькиных пеленок. Сергей Ефимович, кстати, это хорошо понимает. Я оформляю чужие идеи и проекты в виде графиков, схем и макетов. Поскольку идей не так уж много, то я оформляю нечто эфемерное. Пустоту. Поэтому я – творец.
   Сижу и рисую управленческую структуру нашей отрасли, какой она должна быть по науке. Получается красиво. Вчера закончил блок-схему АСУ. Вот она, рядом, на подрамнике. Вокруг беспорядок, хлам, обрезки бумаги. Это я нарочно, чтобы ко мне пореже заходили. Работать мешают.
   Блок-схему я исполнил, когда узнал, что Пете поручено проектировать автоматизированную систему. Пока он ее еще спроектирует, а у меня уже готово!
   А вот и он. Входит с потерянным видом.
   – Слава, у тебя нет плана производственных помещений?
   – Чего-о?
   – Ну, планировки этой квартиры.
   – Нет. Зачем тебе?
   – Надо.
   Он все-таки заметил блок-схему. Нужно было ее припрятать.
   – Слушай, а что это такое? – недоумевает.
   – Твоя АСУ, – говорю. – Слушай, можешь мне помочь? Вот тебе ножницы, нарезай соломку из ватмана, – впихиваю ему это в руки, чтобы отвлечь, он вяло сопротивляется, не отрывая глаз от схемы.
   – Так я же еще не спроектировал, – начинает тупо резать.
   – Проектируй себе на здоровье! Я что – тебе мешаю?..
   – Так это же не…
   – А кто поймет? Квадратики, стрелочки, все эстетично…
   Режет, смотрит на схему. Вижу, она начинает ему нравиться. Смеется. Смеется сильнее.
   – Ай да Бусиков! А это что?!
   – Перфоратор. Там же написано.
   – Зачем здесь перфоратор?! На кой черт сюда – перфоратор?! Здесь интегратор!
   – А я почем знаю? Ты специалист… Да оставь ты ее в покое! – я поворачиваю подрамник лицом к стене. – У тебя свой план, у меня – свой. У меня в соцобязательствах написано: сдать в этом месяце блок-схему АСУ.
   Онемел. Не привык еще. Ничего, привыкнет.
   – Петя, не нравится мне твое настроение. Хочешь холст загрунтовать? – предлагаю ему.
   – Зачем? – смотрит, как я начинаю грунтовать.
   – Катюшин портрет буду писать. Маслом. Думаешь, Бусиков – дизайнер? Бусиков – пейзажист и портретист.
   Начинает грунтовать. Хороший, в сущности, парень. Покладистый. Немного нервный, это есть. Но это от молодости.
   – Слава, – говорит задумчиво, – а это надолго?
   – Портрет? На неделю.
   – Нет, не портрет… Это… – изображает кистью овал в пространстве.
   – Навсегда, Петя, – говорю я как можно спокойнее.
 
   ЛЮСЯ. Анна Семеновна чуть в обморок не упала, когда увидела меня с чемоданом. Даже пропуск забыла спросить.
   – Люся, чего это?
   – Все, Анна Семеновна! Крутой жизненный поворот. От мужа ушла!
   – Да зачем же?
   – Не сошлись характерами. Не знаете, где Виктория Львовна?
   А Виктория Львовна уже спешит из комнаты.
   – Здесь я, Люсенька. Жду. Все уже готово.