Страница:
– Решил ехать, Данилыч? – спросил он. – А я пас. Ну его на хер. Какие-то непонятные приказы у этого Центра. Вот что ты там будешь делать?
– Песни петь и оттягиваться, – сказал я.
– Пе-есни… – протянул он. – Ну, расскажешь. Успеха.
Я доехал до Садового кольца и припарковался неподалеку от выставочного зала, в одном из переулков. Заглянул в ближайший двор в поисках мусорного бака. Мне повезло, бак нашелся быстро и был полон всяческого хлама. Видно, где-то рядом делали ремонт, поэтому в баке навален был строительный мусор, в котором я нашел забрызганную известью доску и вдобавок выудил сломанные ходики времен моего детства – жестяные, крашеные, с котом, двигающим глазами влево-вправо.
Снарядившись таким образом, я направился к месту сбора, примечая таких же ряженых, как и я, тащивших на себе всякий хлам: ломаные стулья, картонные коробки, корпус телевизора, разбитый унитаз, мешки с какой-то мелочью…
Этих «старьевщиков» было много, и все они стекались ко входу в зал, на просторный участок за чугунной оградой.
Там уже кипело строительство. Интересно, что в толпе ряженых под бомжей участников Системы я заметил и самых натуральных бомжей, с недельной щетиной, немытых, волосатых. То ли они имели доступ в Интернет и тоже были вассалами, то ли примкнули за компанию.
Тут и там возникали мусорные композиции из принесённой рухляди, временами они были весьма живописны.
Ржавый холодильник, неизвестно как сюда доставленный, служил постаментом портрету Брежнева, с которого свисали женские застиранные трусы и лифчик. Барышня в ватнике и суконных брюках пририсовывала к портрету краской дополнительные Звезды Героя.
Работа кипела.
Я прошел в центр строительства и увидел натянутый сверху большой транспарант с надписью синей краской на белом фоне: «НЕИЗВЕСТНАЯ РОССИЯ». Кто мог изготовить этот транспарант за тот час, что я добирался досюда на машине – ума не приложу.
Здесь же суетились фотокорреспонденты, мигая вспышками. В центре этой группы, прямо под транспарантом, стоял человек в синем затасканном халате уборщика и в валенках. На голове его была матросская бескозырка. Примечательно, что халат был надет сверху на вполне добротный дорогой костюм с белой сорочкой и галстуком «бабочка».
Было ему на вид где-то около сорока, плотный, приятный, с небольшой бородкой, в золоченых очках тонкой оправы.
Он явно был здесь начальником, давал указания, как и что строить, одновременно беседуя с журналистами.
Милиции пока было немного и вела она себя на удивление равнодушно. Но вот к месту действия подъехали два автобуса и из них спешно принялись высаживаться омоновцы с резиновыми дубинками.
– Пр-рекратить! – рявкнул в мегафон автобуса чейто начальственный голос. – Р-разойдись!
Человек в бескозырке всплеснул руками и с возгласом «Что же они делают?!» – бегом помчался к автобусу, сопровождаемый журналистами.
Он нырнул туда и через минуту из мегафона раздалась уже более спокойная команда: «Разрешается продолжить инсталляцию выставки. Бойцам омона вернуться в автобусы».
Бойцы нехотя поплелись обратно. Поиграть мускулами не удалось.
Надо сказать, фраза эта меня удивила несказанно. Мой флешмоб пользовался поддержкой местной администрации! Я стоял со своею забрызганной мелом доской в полном недоумении.
Человек в бескозырке, оказавшийся внезапно главным на моем мероприятии, вышел из автобуса и направился обратно к транспаранту. Тут я его узнал по юзерпику. Это был тот самый Фельдман.
Взгляд его упал на меня. Он вдруг сощурился, как бы припоминая, а потом направился ко мне.
– Донников? Алексей Данилович? – приветливо и даже как-то участливо сказал Фельдман.
– Д-да… Откуда вы меня знаете? – я растерялся.
– Давид Фельдман, – он выкинул вперед руку.
Рукопожатие оказалось крепким, мужским.
– Мне бы с вами поговорить, – сказал он. – Пойдемте в мою машину, если вы не возражаете?
Я отбросил доску и жестяные ходики. Они упали на газон, причем ходики улеглись так, что крашеные глаза кота буквально вылезли из орбит, глядя мне вслед диким косым взглядом. Мы направились к машине, на которую Фельдман указал жестом. Журналисты покорной стайкой поплелись за нами. Фельдман оглянулся.
– Потом, потом! Я занят! Снимайте работы, интервьюируйте участников, – отмахнулся он от них.
Мы подошли к «мерседесу». За рулем дремал водитель. Увидев хозяина, встрепенулся и выскочил открыть дверцу.
– Витя, погуляй неподалеку, – сказал ему Фельдман.
Мы расположились в «мерседесе». Фельдман на переднем сиденье вполоборота назад, я на заднем по диагонали.
– Вы, наверное, удивлены? – спросил он. – Просто моя служба безопасности работает лучше МВД. Я вам хотел сказать спасибо за помощь…
– Что вы имеете в виду?
– Ваш флешмоб. Гениально придумано… А что вы имели в виду? Ваш расчет?
Он говорил весело, доброжелательно и явно располагал к себе.
– Акция имела целью показать, что современное искусство произрастает из помойки и само имеет эту природу. И делать его может любой, кто не брезгует рыться в мусорных баках, – сухо сказал я.
– Правильно. Трэш, – кивнул Фельдман. – Одно из главных направлений сейчас. Но продаётся хорошо.
– А по-моему, это обман публики.
Фельдман засмеялся.
– Публика мечтает, чтобы ее обманули! Она именно за это платит деньги. Но из этого не следует, что это легко сделать. Для этого тоже нужен талант.
– Но это другой талант, – не сдавался я. – Талант манипулятора, обманщика…
Фельдман благодушно кивал.
– …которому каждый мальчик может бросить в лицо «А король-то голый!»
– Обожаю таких мальчиков! – Фельдман почти взвизгнул в восторге. – Нет, я не педик, – поспешил добавить он, заметив мой настороженный взгляд. – Эти мальчики всегда и создают лучшую рекламу продукту. Они приходят и бубнят свое – «король-то гол, король-то гол». А потом прихожу я и говорю публике: «Взгляните на эти линии, краски, формы. Какая свобода и вместе с тем железная заданность концепта! Обратите внимание на контрапункт, который создает этот кирпич, поставленный на голову Цезарю, эти куры, клюющие рассыпанные по полу гайки… Не правда ли, в инсталляции есть абсолютно новая красота!»
– Но красоты-то нет, – вяло возразил я.
– Кто это знает? Вы? Я? Господь Бог это знает. И только! – Фельдман посерьезнел. – Ваши мальчики и вы вместе с ними – рабы привычки, вам лень представить себе, что короли могут одеваться не только в парчу, а на голове у них не корона, а кирпич… Впрочем, я вас пригласил сюда совсем не для искусствоведческих дискуссий. Меня интересует ваше изобретение.
– Какое изобретение?
– Ваша информационная пирамида. Я хотел бы её купить.
– Откуда вы об этом знаете?
– Дорогой мой, я сам ваш вассал четвертого уровня. У меня штат айтишников. Они вас вычислили по логам уже после ваших воздушных шариков. Кстати, было красиво, отдаю дань вашему чувству прекрасного… А дальше моя служба безопасности без особого труда разыскала все данные об Алексее Даниловиче Донникове, бывшем заведующем лабораторией, докторе физматнаук, ныне жителе поселка N. Имейте в виду, что то, что сделал я, завтра сделает ФСБ. Как только вы выйдете за рамки чисто художественных акций. А вы за них выйдете, потому что иначе – неинтересно. Поэтому для начала вас нужно спрятать понадежнее. Я имею в виду – спрятать в Интернете. Есть методы работы через прокси-сервера, зарубежные каналы – концов не найдешь. Я это сделаю, чтобы сохранить инкогнито. Такую игрушку я мог бы создать всего за каких-нибудь десяток тысяч. Но вы автор идеи, а я исповедую строгие правила копирайта. Я хочу заплатить вам за сегодняшнюю рекламную акцию моей выставки, хотя вы и не планировали рекламы, а также приобрести авторские права на информационную систему. Я оцениваю ее в сто тысяч.
Фельдман откинулся на сиденье, внимательно наблюдая за мной.
– И что вы собираетесь с нею делать? – спросил я.
– Не я, а вы, дорогой мой! Вы останетесь Центром, Верховным Модератором, однако будете объявлять акции по моему заказу. Только и всего.
– То есть, вы меня тоже покупаете?
– А как же! Ну зачем мне искать человека, учить его, сажать на ваше место…
Он развел руками, улыбаясь. Очень приятный человек, душевный бизнесмен.
И тут где-то вдалеке грохнуло, будто выстрелили из пушки. Фельдман встрепенулся.
– Что такое?
Он выглянул из машины и крикнул прогуливавшемуся невдалеке водителю:
– Витя, поди узнай у омона – что за шум.
Витя бегом направился к автобусу. Фельдман вышел из авто. Осмотрелся. Я последовал за ним. Где-то вдалеке, над Москвой-рекой поднималось к небу облачко черного дыма.
Витя вернулся, доложил, запыхавшись:
– По рации говорят – взрыв где-то возле Христа Спасителя.
– Едем! – приказал Фельдман. – Садитесь! – скорее, приказал, чем предложил он мне. – Это не могут быть ваши орлы?
– Какие орлы? Помилуйте! – сказал я.
Машина выехала на проспект и взлетела на Крымский мост. Отсюда было видно скопление людей и машин на берегу напротив скульптуры Петра Великого работы Церетели. В самом памятнике было что-то непривычное. Я сначала не понял.
– Смотрите, мачте-то шею свернули! – Фельдман указал на памятник.
Верхние две реи бронзового корабля были сильно наклонены вбок, будто их согнула какая-то нечеловеческая сила.
Фельдман повернулся ко мне с переднего сиденья и спросил в упор:
– Ваша работа?
– Да Господь с вами! При чем тут я!
– Но свалят именно на вас! – сказал он.
Мы подъехали к месту происшествия и Фельдман мигом выяснил у майора милиции, что скульптура была обстреляна из гранатомёта, но неудачно. Взрыв лишь согнул верхнюю часть мачты. Гранатомёт милиция обнаружила на месте преступления, преступники скрылись.
Фельдман пошел смотреть гранатомёт. Из чистого любопытства.
Мне не нужно было смотреть на него. Я его уже видел.
Вернувшись, он сказал:
– Мое коммерческое предложение приостановлено. Посмотрим на последствия этого теракта.
– Я вовсе не думал принимать ваше предложение, – сказал я.
– Ну-ну… – улыбнулся он.
ЖЖ опять бурлит.
Акция воспринята неоднозначно. Благодаря Фельдману, бумажные и сетевые СМИ рассматривают её исключительно как удачный «народный» пиар открывающейся профессиональной выставки. Пишут, что Фельдман подготовился на славу.
Получив в руки такой подарок, он успел предупредить службы выставочного зала и журналистов и выдал флешмоб за выставку самодеятельного современного искусства. Таким образом ему удалось убить двух зайцев. Первым была реклама его собственной выставки, а вторым – вещественное подкрепление мысли о том, что современное искусство понято и любимо массами. И они рады устроить выставку своих работ под открытым небом.
То есть, весь тот хлам, который мы туда нанесли, был выдан за народные инсталляции. Уже через несколько часов все эти буйные нагромождения мусора и ломаных вещей были заключены в пластиковые прозрачные кубы, чтобы защитить их от дождя, и снабжены этикетками. На них стояли фамилии «художников» и название композиции. «Эпоха застоя» (естественно, Брежнев с нарисованными Звездами), «Синяя смерть механика» (это была шеренга водочных бутылок, забрызганных чем-то красным, с торчащими из бутылок отвертками), «Утро в сосновом лесу – 2» (здесь фигурировала расколотая ваза, обклеенная несколькими конфетными фантиками «мишек»).
Надо сказать, что под прозрачными колпаками с чинными, напечатанными на принтерах этикетками, весь этот трэш обретал некую значимость, символьность, вызывал разнообразные ассоциации. Король был несомненно гол, но это был король.
Но по-настоящему я потрясся, когда увидел на одной из фотографий под прозрачным колпаком свою замызганную строительную доску с валяющимися рядом ходиками, из которых дико глядел кошачий нарисованный глаз. Этикетка гласила: «Неизвестный художник. „Время, вперёд!“»
Но всё это были цветочки по сравнению с домыслами касательно выстрела из гранатомёта.
Фельдман опять не ошибся. Все как один журналисты связывали этот выстрел с выставкой «Неизвестная Россия». То есть, рассматривали культурный теракт как кульминацию флешмоба.
Комментарии были разнообразны.
Автор монумента, срочно проинтервьюированный по телефону, (он находился в Барселоне, где впаривал властям скульптуру Дон Кихота), заявил, что потрясен варварством, но уверен в прочности своих монументов.
Различные чины силовиков обещали разобраться, найти и наказать виновников.
И наконец Фельдман выступал в роли миротворца. Он единственный ставил под сомнение связь выставки и теракта, впрочем, не упустил случая уколоть Церетели, сказав, что прочность скульптуры гения надо проверять не гранатой, а ядерным оружием.
То есть бросил в народ вполне конструктивную идею.
Короче говоря, я понял, что ещё немного – и за мною и моими очаровательными вассалками придут из милиции. Я тут же приказал девушками сменить почтовые ящики и по возможности уничтожить следы старых, что и было сделано. И уже вечером следующего дня по СТО была распространена новая инструкция.
Несколько дней подряд ходил репетиторствовать в особняк госпожи Демидовой. Знакомился с бытом и нравами современной буржуазии. А точнее, новой русской аристократии, ибо закос, как говорят в ЖЖ, идет именно под аристократию.
О юноше Кирилле позже. А сейчас немного о том, что поведал мне (под большим секретом) садовник этого имения Павел. Он тоже из технарей, кандидат наук, ему нет ещё сорока. Нанялся сюда вместе с женой, она работает поваром. Чтобы попасть на это место, ей пришлось закончить кулинарную школу.
Прежде всего он рассказал мне о погибшем хозяине. Это был его ровесник и школьный приятель Юрий Демидов. Собственно, весь персонал тем или иным образом связан с прошлой жизнью Демидова, новым знакомствам он абсолютно не доверял.
Демидов сколотил капитал на каких-то тёмных для меня (а возможно, не только для меня) финансовых проводках, связанных с чеченскими авизо. Я не знаю, что это такое, но помню, что шум был большой, а деньги громадные.
Якобы Демидов возил на собственных самолетах мешки наличных денег заграницу, а там вносил на счета в банках.
Конечно, при таких оборотах он не мог не нажить себе смертельных врагов, в том числе и среди чеченцев. Покушались на него три раза. При втором покушении десять лет назад погибла его жена, мать Кирилла. Чеченцы поклялись истребить всю семью. Демидов построил замок в поселке, обнес трёхметровой стеной, нанял охрану и поселил там любимого сына. Мачеха тоже большей частью жила здесь, а после смерти Юрия – безвыездно.
Им запрещалось выходить за пределы «периметра», как называлась граница участка, по которой проходила каменная стена. Впрочем, всей прислуге тоже запрещалось выходить за пределы участка весь год, кроме отпуска.
Кирилл безвыездно живет за этой стеной уже десять лет, с момента первого покушения на отца.
– Парень сказочно богат, – шёпотом доложил мне Павел.
– Почему он? Разве не Полина?
– Именно он.
И он совсем уж тихо, озираясь, рассказал, что Юрий Демидов, чувствуя себя живой мишенью, заранее написал завещание, согласно которому все его личные счета наследует Кирилл. Мало того, он завел счёт Кириллу в зарубежном банке и подарил ему платиновую кредитную карту с этого счета. Кирилл носит ее на шее в специальном маленьком кармашке из тонкой кожи.
Я, кстати, заметил этот кармашек, похожий на ладанку, рядом с крестиком на шее Кирилла.
Всё это было сделано, чтобы исключить любые неожиданности со стороны Полины, если вдруг произойдёт непоправимое. Таким образом, Юрий сам заложил мину под отношения мачехи и пасынка. Впрочем, внешне отношения их выглядят вполне корректно.
По слухам, размер депозитного вклада Кирилла таков, что на проценты от него может существовать всё это великолепие внутри периметра – с садом, площадками для гольфа и тенниса, бассейном, охраной и прислугой.
И персональным банкоматом, установленным в холле замка. Каждую неделю сотрудники банка приезжают на бронированном автомобиле начинять его купюрами, чтобы обеспечить наличностью жизнь внутри периметра.
Павел оценивал месячные расходы примерно в сто тысяч долларов.
– Но тогда вклад должен быть не меньше двадцати пяти – тридцати миллионов, – сказал я, немного знакомый с процентными ставками, благодаря моему богатому сыну.
Почему я, подходя к пенсии, должен считать чужие деньги? Деньги пацанов, которые не сделали ничего ни для общества, ни для науки, на для культуры?
Вопрос риторический.
Соскучился я по своей Совести.
Преведение, где вы?
pre_vedenie
Я думала, Вы уже забыли обо мне. Я тут и внимательно слежу за Вашими похождениями.
Знаете, что мне показалось? Вы как бы иронизируете над большими деньгами Ваших новых работодателей, но за этим мне чудится, если не зависть, то легкая тоска по тому, чего у Вас нет и, наверное, не будет.
Не печальтесь. У Вас есть другое, чего нету у Демидовых. В этом мире всё справедливо.
Меня посетил Давид Фельдман.
Он зашел как бы между прочим, в свободной рубашке и шортах, вид у него был вполне дачный. Сказал, что приехал в гости к друзьям всей семьей.
– …И вспомнил, что вы тут тоже обитаете… Решил навестить.
– Ну, проходите, – сказал я.
Мы расположились на открытой веранде, и Фельдман вынул из кармана плоскую бутылочку коньяка «Хенесси».
– Не возражаете?
Я принес бокалы, ни секунды не сомневаясь, что визит Фельдмана ко мне и был главной целью его появления в нашем поселке.
Мы выпили, последовал обмен ничего не значащими фразами о погоде и здоровье, потом Фельдман спросил:
– Алексей Данилович, вы подумали над моим предложением?
– Купить мою информационную систему вместе со мной?
– Ну типа того, – сказал Фельдман.
– Для начала я должен узнать – зачем? Что вы собираетесь с нею делать моими руками?
– А я не делаю из этого тайны. Я занимаюсь политтехнологиями. Картины, выставки – это для души, а деньги я зарабатываю другим путем…
Он задумался и пошевелил пухлыми губами, как бы что-то подсчитывая.
– …Ну, или примерно столько же. Не за горами выборы. С помощью ваших флешмобов можно творить чудеса.
– Но я декларировал неучастие в политике, – возразил я.
Фельдман отечески улыбнулся. Все-таки он чертовски приятен.
– Вы же знаете, что жить в обществе и быть свободным от общества – нельзя. Вас этому учили… Это можно делать настолько ненавязчиво, что никто и не заметит.
– Как?
– Ну вот так, например. Вы объявляете ваш вполне независимый и невинный детский флешмоб. Типа посадку огурцов на Поклонной горе. Только согласовываете место и время со мной. И когда ваши молодцы являются на Поклонку с рассадой огурцов, там уже стоят мои активисты с транспарантами и знаменами нашей партии и ждет телевидение. А дальше во всех газетах снимки многотысячной демонстрации на Поклонной горе в нашу поддержку.
– Ну, а потом? Снимки снимками, но я же не стану призывать участников системы голосовать за вашу партию, – заявил я.
– Смотря какая цена вопроса… – задумчиво сказал Фельдман, но тут же поправился. – Я вас и не призываю. Они проголосуют сами.
– Почему?
Фельдман опять ласково взглянул на меня, как на любимого несмышлёного ребенка.
– Потому что наши противники поднимут вой вокруг ЖЖ, обвинят меня во всех грехах и в подкупе интернет-сообщества. А поскольку фактически подкупа никакого не было, то интернет-сообщество обидится и действительно станет поддерживать нашу партию, хотя первоначально это не входило в его планы.
– Ну, допустим, – сказал я. – Какая же у вас партия?
– Вот об этом я как раз и думаю, – сказал Фельдман. – Выбор невелик, но он есть.
Да, забыл сказать.
Когда Фельдман уходил, не добившись от меня четкого и недвусмысленного согласия, он как бы мимоходом обронил:
– Не тяните с этим вопросом. Времени у вас немного.
– А что меня торопит?
– Не что, а кто, – улыбнулся он. – Пока мне удаётся сдерживать силы правопорядка, чтобы они не занялись тем же расследованием, что и я. У меня есть рычаги… У меня пока получается выдавать ваши флешмобы за невинные забавы молодежи, а выстрел гранатомёта они перестали считать вашей акцией…
– Да он и не был нашей акцией! – воскликнул я.
– Расскажите это вашей бабушке. Только она, боюсь, будет в чине майора милиции. Или ФСБ… Ваш непосредственный вассал по имени Анжела… Продолжать?
– Достаточно, – хмуро проговорил я.
– Вот видите. И если они захотят, то придут к вам в гости в течение трех часов. И без коньяка.
И Фельдман рассмеялся, считая это удачной шуткой.
Была жара, писать в ЖЖ лень. Да и событий немного.
Имение Демидовых начало загодя готовиться к празднованию восемнадцатилетия Кирилла, которое случится 10 сентября. Я тоже приглашён.
Сегодня наблюдал (совершенно случайно) сцену зарядки банкомата купюрами. Это походило на кормление бегемота в зоопарке.
После урока мы с Кириллом спустились вниз, в просторный холл, где стоит этот банкомат (название банка скрою во избежание), и увидели, что из подъехавшей бронированной желтой машины двое инкассаторов выносят два черных мешка. Точнее, нёс их один, а второй следовал за ним с автоматом.
Заслышав шум машины, сверху спустилась Полина.
– Кирилл, не отпускай Алексея Даниловича, я должна заплатить ему гонорар… И нам на мелкие расходы, надо послать Пантелеймона в город за продуктами, – говорила она, спускаясь.
Кирилл кивнул и сделал жест, означающий – подождите, мол, сейчас банкомат заработает.
Инкассатор с мешками между тем, подошедши к банкомату, открыл его, засунув ключик в замочную скважину, и распахнул, будто автомат, продающий «Кока-Колу». Обнажились вместительные пустые контейнеры, куда инкассатор стал вкладывать купюры.
Он доставал из мешка запечатанные пачки новеньких долларов, срывал с них полоски бумахи, охватывавшие пачку крест-накрест, и помещал в глубокое гнездо прямоугольной формы, размерами совпадавшее со стодолларовой купюрой. Быстро и ловко он сумел вложить в банкомат пятнадцать таких пачек.
Затем наступило очередь рублей.
Банкомат покорно стоял, раскрыв пасть передней панели, и мне чудилось его утробное урчание.
Вид большого количества наличных денег повергает человека в ступор. Мы все стояли чуть поодаль, изображая немую сцену. Второй инкассатор с автоматом тоже уставился на деньги, не спуская глаз.
Наконец стопка рублей тоже заняла место в ячейке.
Банкомат захлопнул пасть, инкассатор привел его в рабочее состояние и хлопнув по боку, пошутил:
– Кушать подано!
Оба исчезли, после чего Кирилл подошел к машине и вытащил из-под рубашки свою кожаную кредитную ладанку. Он извлек карту и автомат проглотил ее.
– Кирилл, сними максимум, пожалуйста. – распорядилась Полина.
Кирилл стал нажимать на кнопки. Через несколько секунд автомат заурчал, внутри него послышалась какаято возня, утробный шелест долларов, и вот из нижней щели высунулась стопка толщиною миллиметра в три.
Кирилл вытащил ее и передал Полине.
Та приняла деньги, в руках ее откуда ни возьмись появился белый узкий конверт, она отсчитала десять бумажек из стопки, вложила в конверт и протянула его мне.
Это был мой недельный гонорар. Кстати, ненавижу это слово. От него нестерпимо пахнет гонором вперемешку с гонореей.
Кирилл тем временем продолжал извлекать из банкомата максимальную суточную сумму. Она составляет, если я не ошибаюсь, десять тысяч баксов.
– На мелочи должно хватить, – сказала Полина. – Пожалуйста, подпиши платежки на остальное.
Кирилл кивнул. Он не тратит на мачеху лишних слов.
Празднование будет неслабое. Садовник Павел обещает что-то неслыханное с фейерверками, приглашенными артистами и тусовкой. Это называется party.
Мальчик загадочен. То есть, он уже не мальчик, а юноша. Чувствуется, что внутри у него происходит какая-то постоянная работа. Мне трудно понять, каковы его представления о жизни, которую он познает по телевизору или Интернету. Не считая тех десяти-пятнадцати человек преподавателей и прислуги, с которыми он изредка общается. Сюда входит, как я узнал, и отец Константин, священнослужитель, который приезжает исповедовать и причащать Кирилла и других в домашнюю церковь, построенную Юрием Демидовым.
Несмотря на образованность, Кирилл похож на Маугли, только воспитан не стаей волков, а шайкой электронных приборов во главе с банкоматом. И в то же время природные качества не дают ему стать рабом этих машин.
– Песни петь и оттягиваться, – сказал я.
– Пе-есни… – протянул он. – Ну, расскажешь. Успеха.
Я доехал до Садового кольца и припарковался неподалеку от выставочного зала, в одном из переулков. Заглянул в ближайший двор в поисках мусорного бака. Мне повезло, бак нашелся быстро и был полон всяческого хлама. Видно, где-то рядом делали ремонт, поэтому в баке навален был строительный мусор, в котором я нашел забрызганную известью доску и вдобавок выудил сломанные ходики времен моего детства – жестяные, крашеные, с котом, двигающим глазами влево-вправо.
Снарядившись таким образом, я направился к месту сбора, примечая таких же ряженых, как и я, тащивших на себе всякий хлам: ломаные стулья, картонные коробки, корпус телевизора, разбитый унитаз, мешки с какой-то мелочью…
Этих «старьевщиков» было много, и все они стекались ко входу в зал, на просторный участок за чугунной оградой.
Там уже кипело строительство. Интересно, что в толпе ряженых под бомжей участников Системы я заметил и самых натуральных бомжей, с недельной щетиной, немытых, волосатых. То ли они имели доступ в Интернет и тоже были вассалами, то ли примкнули за компанию.
Тут и там возникали мусорные композиции из принесённой рухляди, временами они были весьма живописны.
Ржавый холодильник, неизвестно как сюда доставленный, служил постаментом портрету Брежнева, с которого свисали женские застиранные трусы и лифчик. Барышня в ватнике и суконных брюках пририсовывала к портрету краской дополнительные Звезды Героя.
Работа кипела.
Я прошел в центр строительства и увидел натянутый сверху большой транспарант с надписью синей краской на белом фоне: «НЕИЗВЕСТНАЯ РОССИЯ». Кто мог изготовить этот транспарант за тот час, что я добирался досюда на машине – ума не приложу.
Здесь же суетились фотокорреспонденты, мигая вспышками. В центре этой группы, прямо под транспарантом, стоял человек в синем затасканном халате уборщика и в валенках. На голове его была матросская бескозырка. Примечательно, что халат был надет сверху на вполне добротный дорогой костюм с белой сорочкой и галстуком «бабочка».
Было ему на вид где-то около сорока, плотный, приятный, с небольшой бородкой, в золоченых очках тонкой оправы.
Он явно был здесь начальником, давал указания, как и что строить, одновременно беседуя с журналистами.
Милиции пока было немного и вела она себя на удивление равнодушно. Но вот к месту действия подъехали два автобуса и из них спешно принялись высаживаться омоновцы с резиновыми дубинками.
– Пр-рекратить! – рявкнул в мегафон автобуса чейто начальственный голос. – Р-разойдись!
Человек в бескозырке всплеснул руками и с возгласом «Что же они делают?!» – бегом помчался к автобусу, сопровождаемый журналистами.
Он нырнул туда и через минуту из мегафона раздалась уже более спокойная команда: «Разрешается продолжить инсталляцию выставки. Бойцам омона вернуться в автобусы».
Бойцы нехотя поплелись обратно. Поиграть мускулами не удалось.
Надо сказать, фраза эта меня удивила несказанно. Мой флешмоб пользовался поддержкой местной администрации! Я стоял со своею забрызганной мелом доской в полном недоумении.
Человек в бескозырке, оказавшийся внезапно главным на моем мероприятии, вышел из автобуса и направился обратно к транспаранту. Тут я его узнал по юзерпику. Это был тот самый Фельдман.
Взгляд его упал на меня. Он вдруг сощурился, как бы припоминая, а потом направился ко мне.
– Донников? Алексей Данилович? – приветливо и даже как-то участливо сказал Фельдман.
– Д-да… Откуда вы меня знаете? – я растерялся.
– Давид Фельдман, – он выкинул вперед руку.
Рукопожатие оказалось крепким, мужским.
– Мне бы с вами поговорить, – сказал он. – Пойдемте в мою машину, если вы не возражаете?
Я отбросил доску и жестяные ходики. Они упали на газон, причем ходики улеглись так, что крашеные глаза кота буквально вылезли из орбит, глядя мне вслед диким косым взглядом. Мы направились к машине, на которую Фельдман указал жестом. Журналисты покорной стайкой поплелись за нами. Фельдман оглянулся.
– Потом, потом! Я занят! Снимайте работы, интервьюируйте участников, – отмахнулся он от них.
Мы подошли к «мерседесу». За рулем дремал водитель. Увидев хозяина, встрепенулся и выскочил открыть дверцу.
– Витя, погуляй неподалеку, – сказал ему Фельдман.
Мы расположились в «мерседесе». Фельдман на переднем сиденье вполоборота назад, я на заднем по диагонали.
– Вы, наверное, удивлены? – спросил он. – Просто моя служба безопасности работает лучше МВД. Я вам хотел сказать спасибо за помощь…
– Что вы имеете в виду?
– Ваш флешмоб. Гениально придумано… А что вы имели в виду? Ваш расчет?
Он говорил весело, доброжелательно и явно располагал к себе.
– Акция имела целью показать, что современное искусство произрастает из помойки и само имеет эту природу. И делать его может любой, кто не брезгует рыться в мусорных баках, – сухо сказал я.
– Правильно. Трэш, – кивнул Фельдман. – Одно из главных направлений сейчас. Но продаётся хорошо.
– А по-моему, это обман публики.
Фельдман засмеялся.
– Публика мечтает, чтобы ее обманули! Она именно за это платит деньги. Но из этого не следует, что это легко сделать. Для этого тоже нужен талант.
– Но это другой талант, – не сдавался я. – Талант манипулятора, обманщика…
Фельдман благодушно кивал.
– …которому каждый мальчик может бросить в лицо «А король-то голый!»
– Обожаю таких мальчиков! – Фельдман почти взвизгнул в восторге. – Нет, я не педик, – поспешил добавить он, заметив мой настороженный взгляд. – Эти мальчики всегда и создают лучшую рекламу продукту. Они приходят и бубнят свое – «король-то гол, король-то гол». А потом прихожу я и говорю публике: «Взгляните на эти линии, краски, формы. Какая свобода и вместе с тем железная заданность концепта! Обратите внимание на контрапункт, который создает этот кирпич, поставленный на голову Цезарю, эти куры, клюющие рассыпанные по полу гайки… Не правда ли, в инсталляции есть абсолютно новая красота!»
– Но красоты-то нет, – вяло возразил я.
– Кто это знает? Вы? Я? Господь Бог это знает. И только! – Фельдман посерьезнел. – Ваши мальчики и вы вместе с ними – рабы привычки, вам лень представить себе, что короли могут одеваться не только в парчу, а на голове у них не корона, а кирпич… Впрочем, я вас пригласил сюда совсем не для искусствоведческих дискуссий. Меня интересует ваше изобретение.
– Какое изобретение?
– Ваша информационная пирамида. Я хотел бы её купить.
– Откуда вы об этом знаете?
– Дорогой мой, я сам ваш вассал четвертого уровня. У меня штат айтишников. Они вас вычислили по логам уже после ваших воздушных шариков. Кстати, было красиво, отдаю дань вашему чувству прекрасного… А дальше моя служба безопасности без особого труда разыскала все данные об Алексее Даниловиче Донникове, бывшем заведующем лабораторией, докторе физматнаук, ныне жителе поселка N. Имейте в виду, что то, что сделал я, завтра сделает ФСБ. Как только вы выйдете за рамки чисто художественных акций. А вы за них выйдете, потому что иначе – неинтересно. Поэтому для начала вас нужно спрятать понадежнее. Я имею в виду – спрятать в Интернете. Есть методы работы через прокси-сервера, зарубежные каналы – концов не найдешь. Я это сделаю, чтобы сохранить инкогнито. Такую игрушку я мог бы создать всего за каких-нибудь десяток тысяч. Но вы автор идеи, а я исповедую строгие правила копирайта. Я хочу заплатить вам за сегодняшнюю рекламную акцию моей выставки, хотя вы и не планировали рекламы, а также приобрести авторские права на информационную систему. Я оцениваю ее в сто тысяч.
Фельдман откинулся на сиденье, внимательно наблюдая за мной.
– И что вы собираетесь с нею делать? – спросил я.
– Не я, а вы, дорогой мой! Вы останетесь Центром, Верховным Модератором, однако будете объявлять акции по моему заказу. Только и всего.
– То есть, вы меня тоже покупаете?
– А как же! Ну зачем мне искать человека, учить его, сажать на ваше место…
Он развел руками, улыбаясь. Очень приятный человек, душевный бизнесмен.
И тут где-то вдалеке грохнуло, будто выстрелили из пушки. Фельдман встрепенулся.
– Что такое?
Он выглянул из машины и крикнул прогуливавшемуся невдалеке водителю:
– Витя, поди узнай у омона – что за шум.
Витя бегом направился к автобусу. Фельдман вышел из авто. Осмотрелся. Я последовал за ним. Где-то вдалеке, над Москвой-рекой поднималось к небу облачко черного дыма.
Витя вернулся, доложил, запыхавшись:
– По рации говорят – взрыв где-то возле Христа Спасителя.
– Едем! – приказал Фельдман. – Садитесь! – скорее, приказал, чем предложил он мне. – Это не могут быть ваши орлы?
– Какие орлы? Помилуйте! – сказал я.
Машина выехала на проспект и взлетела на Крымский мост. Отсюда было видно скопление людей и машин на берегу напротив скульптуры Петра Великого работы Церетели. В самом памятнике было что-то непривычное. Я сначала не понял.
– Смотрите, мачте-то шею свернули! – Фельдман указал на памятник.
Верхние две реи бронзового корабля были сильно наклонены вбок, будто их согнула какая-то нечеловеческая сила.
Фельдман повернулся ко мне с переднего сиденья и спросил в упор:
– Ваша работа?
– Да Господь с вами! При чем тут я!
– Но свалят именно на вас! – сказал он.
Мы подъехали к месту происшествия и Фельдман мигом выяснил у майора милиции, что скульптура была обстреляна из гранатомёта, но неудачно. Взрыв лишь согнул верхнюю часть мачты. Гранатомёт милиция обнаружила на месте преступления, преступники скрылись.
Фельдман пошел смотреть гранатомёт. Из чистого любопытства.
Мне не нужно было смотреть на него. Я его уже видел.
Вернувшись, он сказал:
– Мое коммерческое предложение приостановлено. Посмотрим на последствия этого теракта.
– Я вовсе не думал принимать ваше предложение, – сказал я.
– Ну-ну… – улыбнулся он.
donnickoff
2 июля 20… годаЖЖ опять бурлит.
Акция воспринята неоднозначно. Благодаря Фельдману, бумажные и сетевые СМИ рассматривают её исключительно как удачный «народный» пиар открывающейся профессиональной выставки. Пишут, что Фельдман подготовился на славу.
Получив в руки такой подарок, он успел предупредить службы выставочного зала и журналистов и выдал флешмоб за выставку самодеятельного современного искусства. Таким образом ему удалось убить двух зайцев. Первым была реклама его собственной выставки, а вторым – вещественное подкрепление мысли о том, что современное искусство понято и любимо массами. И они рады устроить выставку своих работ под открытым небом.
То есть, весь тот хлам, который мы туда нанесли, был выдан за народные инсталляции. Уже через несколько часов все эти буйные нагромождения мусора и ломаных вещей были заключены в пластиковые прозрачные кубы, чтобы защитить их от дождя, и снабжены этикетками. На них стояли фамилии «художников» и название композиции. «Эпоха застоя» (естественно, Брежнев с нарисованными Звездами), «Синяя смерть механика» (это была шеренга водочных бутылок, забрызганных чем-то красным, с торчащими из бутылок отвертками), «Утро в сосновом лесу – 2» (здесь фигурировала расколотая ваза, обклеенная несколькими конфетными фантиками «мишек»).
Надо сказать, что под прозрачными колпаками с чинными, напечатанными на принтерах этикетками, весь этот трэш обретал некую значимость, символьность, вызывал разнообразные ассоциации. Король был несомненно гол, но это был король.
Но по-настоящему я потрясся, когда увидел на одной из фотографий под прозрачным колпаком свою замызганную строительную доску с валяющимися рядом ходиками, из которых дико глядел кошачий нарисованный глаз. Этикетка гласила: «Неизвестный художник. „Время, вперёд!“»
Но всё это были цветочки по сравнению с домыслами касательно выстрела из гранатомёта.
Фельдман опять не ошибся. Все как один журналисты связывали этот выстрел с выставкой «Неизвестная Россия». То есть, рассматривали культурный теракт как кульминацию флешмоба.
Комментарии были разнообразны.
Автор монумента, срочно проинтервьюированный по телефону, (он находился в Барселоне, где впаривал властям скульптуру Дон Кихота), заявил, что потрясен варварством, но уверен в прочности своих монументов.
Различные чины силовиков обещали разобраться, найти и наказать виновников.
И наконец Фельдман выступал в роли миротворца. Он единственный ставил под сомнение связь выставки и теракта, впрочем, не упустил случая уколоть Церетели, сказав, что прочность скульптуры гения надо проверять не гранатой, а ядерным оружием.
То есть бросил в народ вполне конструктивную идею.
Короче говоря, я понял, что ещё немного – и за мною и моими очаровательными вассалками придут из милиции. Я тут же приказал девушками сменить почтовые ящики и по возможности уничтожить следы старых, что и было сделано. И уже вечером следующего дня по СТО была распространена новая инструкция.
donnickoff
3 июля 20… годаИНСТРУКЦИЯ № 6Конечно, это очень наивная Инструкция. Буду думать о более надежном способе.
Всем участникам Системы.
Ввиду того, что цели последней акции были извращены и нам приписывается организация преступного взрыва, советуем участникам Системы сменить контактное мыло и сообщить его сюзерену. Рекомендуется пользоваться зарубежными почтами типа gmail.com
ЦЕНТР
donnickoff
8 июля 20… годаНесколько дней подряд ходил репетиторствовать в особняк госпожи Демидовой. Знакомился с бытом и нравами современной буржуазии. А точнее, новой русской аристократии, ибо закос, как говорят в ЖЖ, идет именно под аристократию.
О юноше Кирилле позже. А сейчас немного о том, что поведал мне (под большим секретом) садовник этого имения Павел. Он тоже из технарей, кандидат наук, ему нет ещё сорока. Нанялся сюда вместе с женой, она работает поваром. Чтобы попасть на это место, ей пришлось закончить кулинарную школу.
Прежде всего он рассказал мне о погибшем хозяине. Это был его ровесник и школьный приятель Юрий Демидов. Собственно, весь персонал тем или иным образом связан с прошлой жизнью Демидова, новым знакомствам он абсолютно не доверял.
Демидов сколотил капитал на каких-то тёмных для меня (а возможно, не только для меня) финансовых проводках, связанных с чеченскими авизо. Я не знаю, что это такое, но помню, что шум был большой, а деньги громадные.
Якобы Демидов возил на собственных самолетах мешки наличных денег заграницу, а там вносил на счета в банках.
Конечно, при таких оборотах он не мог не нажить себе смертельных врагов, в том числе и среди чеченцев. Покушались на него три раза. При втором покушении десять лет назад погибла его жена, мать Кирилла. Чеченцы поклялись истребить всю семью. Демидов построил замок в поселке, обнес трёхметровой стеной, нанял охрану и поселил там любимого сына. Мачеха тоже большей частью жила здесь, а после смерти Юрия – безвыездно.
Им запрещалось выходить за пределы «периметра», как называлась граница участка, по которой проходила каменная стена. Впрочем, всей прислуге тоже запрещалось выходить за пределы участка весь год, кроме отпуска.
Кирилл безвыездно живет за этой стеной уже десять лет, с момента первого покушения на отца.
– Парень сказочно богат, – шёпотом доложил мне Павел.
– Почему он? Разве не Полина?
– Именно он.
И он совсем уж тихо, озираясь, рассказал, что Юрий Демидов, чувствуя себя живой мишенью, заранее написал завещание, согласно которому все его личные счета наследует Кирилл. Мало того, он завел счёт Кириллу в зарубежном банке и подарил ему платиновую кредитную карту с этого счета. Кирилл носит ее на шее в специальном маленьком кармашке из тонкой кожи.
Я, кстати, заметил этот кармашек, похожий на ладанку, рядом с крестиком на шее Кирилла.
Всё это было сделано, чтобы исключить любые неожиданности со стороны Полины, если вдруг произойдёт непоправимое. Таким образом, Юрий сам заложил мину под отношения мачехи и пасынка. Впрочем, внешне отношения их выглядят вполне корректно.
По слухам, размер депозитного вклада Кирилла таков, что на проценты от него может существовать всё это великолепие внутри периметра – с садом, площадками для гольфа и тенниса, бассейном, охраной и прислугой.
И персональным банкоматом, установленным в холле замка. Каждую неделю сотрудники банка приезжают на бронированном автомобиле начинять его купюрами, чтобы обеспечить наличностью жизнь внутри периметра.
Павел оценивал месячные расходы примерно в сто тысяч долларов.
– Но тогда вклад должен быть не меньше двадцати пяти – тридцати миллионов, – сказал я, немного знакомый с процентными ставками, благодаря моему богатому сыну.
Почему я, подходя к пенсии, должен считать чужие деньги? Деньги пацанов, которые не сделали ничего ни для общества, ни для науки, на для культуры?
Вопрос риторический.
donnickoff
9 июля 20… годаСоскучился я по своей Совести.
Преведение, где вы?
pre_vedenie
Я думала, Вы уже забыли обо мне. Я тут и внимательно слежу за Вашими похождениями.
Знаете, что мне показалось? Вы как бы иронизируете над большими деньгами Ваших новых работодателей, но за этим мне чудится, если не зависть, то легкая тоска по тому, чего у Вас нет и, наверное, не будет.
Не печальтесь. У Вас есть другое, чего нету у Демидовых. В этом мире всё справедливо.
donnickoff
18 июля 20… годаМеня посетил Давид Фельдман.
Он зашел как бы между прочим, в свободной рубашке и шортах, вид у него был вполне дачный. Сказал, что приехал в гости к друзьям всей семьей.
– …И вспомнил, что вы тут тоже обитаете… Решил навестить.
– Ну, проходите, – сказал я.
Мы расположились на открытой веранде, и Фельдман вынул из кармана плоскую бутылочку коньяка «Хенесси».
– Не возражаете?
Я принес бокалы, ни секунды не сомневаясь, что визит Фельдмана ко мне и был главной целью его появления в нашем поселке.
Мы выпили, последовал обмен ничего не значащими фразами о погоде и здоровье, потом Фельдман спросил:
– Алексей Данилович, вы подумали над моим предложением?
– Купить мою информационную систему вместе со мной?
– Ну типа того, – сказал Фельдман.
– Для начала я должен узнать – зачем? Что вы собираетесь с нею делать моими руками?
– А я не делаю из этого тайны. Я занимаюсь политтехнологиями. Картины, выставки – это для души, а деньги я зарабатываю другим путем…
Он задумался и пошевелил пухлыми губами, как бы что-то подсчитывая.
– …Ну, или примерно столько же. Не за горами выборы. С помощью ваших флешмобов можно творить чудеса.
– Но я декларировал неучастие в политике, – возразил я.
Фельдман отечески улыбнулся. Все-таки он чертовски приятен.
– Вы же знаете, что жить в обществе и быть свободным от общества – нельзя. Вас этому учили… Это можно делать настолько ненавязчиво, что никто и не заметит.
– Как?
– Ну вот так, например. Вы объявляете ваш вполне независимый и невинный детский флешмоб. Типа посадку огурцов на Поклонной горе. Только согласовываете место и время со мной. И когда ваши молодцы являются на Поклонку с рассадой огурцов, там уже стоят мои активисты с транспарантами и знаменами нашей партии и ждет телевидение. А дальше во всех газетах снимки многотысячной демонстрации на Поклонной горе в нашу поддержку.
– Ну, а потом? Снимки снимками, но я же не стану призывать участников системы голосовать за вашу партию, – заявил я.
– Смотря какая цена вопроса… – задумчиво сказал Фельдман, но тут же поправился. – Я вас и не призываю. Они проголосуют сами.
– Почему?
Фельдман опять ласково взглянул на меня, как на любимого несмышлёного ребенка.
– Потому что наши противники поднимут вой вокруг ЖЖ, обвинят меня во всех грехах и в подкупе интернет-сообщества. А поскольку фактически подкупа никакого не было, то интернет-сообщество обидится и действительно станет поддерживать нашу партию, хотя первоначально это не входило в его планы.
– Ну, допустим, – сказал я. – Какая же у вас партия?
– Вот об этом я как раз и думаю, – сказал Фельдман. – Выбор невелик, но он есть.
donnickoff
19 июля 20… годаДа, забыл сказать.
Когда Фельдман уходил, не добившись от меня четкого и недвусмысленного согласия, он как бы мимоходом обронил:
– Не тяните с этим вопросом. Времени у вас немного.
– А что меня торопит?
– Не что, а кто, – улыбнулся он. – Пока мне удаётся сдерживать силы правопорядка, чтобы они не занялись тем же расследованием, что и я. У меня есть рычаги… У меня пока получается выдавать ваши флешмобы за невинные забавы молодежи, а выстрел гранатомёта они перестали считать вашей акцией…
– Да он и не был нашей акцией! – воскликнул я.
– Расскажите это вашей бабушке. Только она, боюсь, будет в чине майора милиции. Или ФСБ… Ваш непосредственный вассал по имени Анжела… Продолжать?
– Достаточно, – хмуро проговорил я.
– Вот видите. И если они захотят, то придут к вам в гости в течение трех часов. И без коньяка.
И Фельдман рассмеялся, считая это удачной шуткой.
donnickoff
3 августа 20… годаБыла жара, писать в ЖЖ лень. Да и событий немного.
Имение Демидовых начало загодя готовиться к празднованию восемнадцатилетия Кирилла, которое случится 10 сентября. Я тоже приглашён.
Сегодня наблюдал (совершенно случайно) сцену зарядки банкомата купюрами. Это походило на кормление бегемота в зоопарке.
После урока мы с Кириллом спустились вниз, в просторный холл, где стоит этот банкомат (название банка скрою во избежание), и увидели, что из подъехавшей бронированной желтой машины двое инкассаторов выносят два черных мешка. Точнее, нёс их один, а второй следовал за ним с автоматом.
Заслышав шум машины, сверху спустилась Полина.
– Кирилл, не отпускай Алексея Даниловича, я должна заплатить ему гонорар… И нам на мелкие расходы, надо послать Пантелеймона в город за продуктами, – говорила она, спускаясь.
Кирилл кивнул и сделал жест, означающий – подождите, мол, сейчас банкомат заработает.
Инкассатор с мешками между тем, подошедши к банкомату, открыл его, засунув ключик в замочную скважину, и распахнул, будто автомат, продающий «Кока-Колу». Обнажились вместительные пустые контейнеры, куда инкассатор стал вкладывать купюры.
Он доставал из мешка запечатанные пачки новеньких долларов, срывал с них полоски бумахи, охватывавшие пачку крест-накрест, и помещал в глубокое гнездо прямоугольной формы, размерами совпадавшее со стодолларовой купюрой. Быстро и ловко он сумел вложить в банкомат пятнадцать таких пачек.
Затем наступило очередь рублей.
Банкомат покорно стоял, раскрыв пасть передней панели, и мне чудилось его утробное урчание.
Вид большого количества наличных денег повергает человека в ступор. Мы все стояли чуть поодаль, изображая немую сцену. Второй инкассатор с автоматом тоже уставился на деньги, не спуская глаз.
Наконец стопка рублей тоже заняла место в ячейке.
Банкомат захлопнул пасть, инкассатор привел его в рабочее состояние и хлопнув по боку, пошутил:
– Кушать подано!
Оба исчезли, после чего Кирилл подошел к машине и вытащил из-под рубашки свою кожаную кредитную ладанку. Он извлек карту и автомат проглотил ее.
– Кирилл, сними максимум, пожалуйста. – распорядилась Полина.
Кирилл стал нажимать на кнопки. Через несколько секунд автомат заурчал, внутри него послышалась какаято возня, утробный шелест долларов, и вот из нижней щели высунулась стопка толщиною миллиметра в три.
Кирилл вытащил ее и передал Полине.
Та приняла деньги, в руках ее откуда ни возьмись появился белый узкий конверт, она отсчитала десять бумажек из стопки, вложила в конверт и протянула его мне.
Это был мой недельный гонорар. Кстати, ненавижу это слово. От него нестерпимо пахнет гонором вперемешку с гонореей.
Кирилл тем временем продолжал извлекать из банкомата максимальную суточную сумму. Она составляет, если я не ошибаюсь, десять тысяч баксов.
– На мелочи должно хватить, – сказала Полина. – Пожалуйста, подпиши платежки на остальное.
Кирилл кивнул. Он не тратит на мачеху лишних слов.
Празднование будет неслабое. Садовник Павел обещает что-то неслыханное с фейерверками, приглашенными артистами и тусовкой. Это называется party.
donnickoff
6 августа 20… годаМальчик загадочен. То есть, он уже не мальчик, а юноша. Чувствуется, что внутри у него происходит какая-то постоянная работа. Мне трудно понять, каковы его представления о жизни, которую он познает по телевизору или Интернету. Не считая тех десяти-пятнадцати человек преподавателей и прислуги, с которыми он изредка общается. Сюда входит, как я узнал, и отец Константин, священнослужитель, который приезжает исповедовать и причащать Кирилла и других в домашнюю церковь, построенную Юрием Демидовым.
Несмотря на образованность, Кирилл похож на Маугли, только воспитан не стаей волков, а шайкой электронных приборов во главе с банкоматом. И в то же время природные качества не дают ему стать рабом этих машин.