Житков Борис Степанович. Без совести

   - Как насчет банка? В пятницу в кладовой ночует на пять миллионов заграничных денег.
   - А часовой? - говорю.
   - А мы, - говорит, - сразу ломаем.
   - Там бетон, - говорю, - и стальные плиты кругом. Глухой ящик.
   - У нас, - говорит, - спец. Работает без шума. Доказывал на практике. Немецкий мастер. Нужен точный план всего дома.
   - Три тысячи и деньги сейчас.
   - Ладно, вечерком поговорим.
   Вечером приносит три тысячи. Я дал план. Он уже было в двери.
   - Стой, - говорю. - Будете ломать - засыпетесь. Ручаюсь. В стене сигнализация. Тронь любую стенку и амба.
   Его при том всего завинтило.
   - Что ж ты, - говорит, - дьявол...
   - Все это можно выключить. Производил я. Десять тысяч.
   - А если, - говорит, - ты... в стенках ни черта нет.
   - Дело ваше.
   Он плюнул и ушел. А наутро я пошел на почту и положил три тысячи на покойницкую книжку.
   Если они пойдут в пятницу долбить стенку и засыплются, то все равно они мне припаять это дело не смогут. Ясно же - будь я в этом деле, не напоролся бы я на свою сигнализацию. И как бы они меня на суде ни топили, им на грош не поверят. А раз уж им все равно амба, можно в пятницу заглянуть и в угрозыск. Скажу: подслушал в пивной. В четверг днем проходил по улице, увидел в окне вывеску: рамки к паспарту. Вспомнил сумасшедшего. Захотелось посмеяться, пошел к нему. Открыла чухонка. Глядит на меня змеей. Я впер в сени, отпихнул ее и валюсь к сумасшедшему. Он развалился на диване, улыбается, будто конфету сосет, и пальчиком перед собой двигает. Повернет вправо и потом чуть влево. Глаза как моей тетки бывали после сильного заряда.
   Я его окликнул. Он встрепенулся, закивал весело головой. Я говорю:
   - Плоскогубцы американские я у вас не оставлял - второй месяц ищу.
   - Не знаю, - говорит, - голубчик, не знаю, поищите, - и обводит рукой комнату.
   Я его спрашиваю:
   - А что это вы пальчиком? - и передразнил его, как он, выпятив губы, шевелил пальцем.
   - Ах, - говорит, - это я управляю. У меня все готово. Паспарту готов! Все до последней мелочи. Полное описание и расчет здесь... - Он хлопнул по папке рядом с ним. - А теперь я сижу и наслаждаюсь: я повернул пальцем рукоятку на пять градусов и я знаю, что и как там пошло в ход, и я бываю там, где никто не был.
   - Чудак, - говорю, - на черта было все это выдумывать и чертить, вы бы сразу сели бы на диван, распустили губы и помахивали бы пальчиком. Все равно - на .том же диване. Вот, знаете, говорится: дурень думкой богатеет.
   - Нет, - зачем: я замечательно прожил эти полтора года, пока все это выстроил, все детали, достиг конструктивной компактности, простоты управления, а главное, нашел источник силы. Наперсток вещества, и он может разворотить землю в кусочки - если разложится в то, из чего он был создан. Вы не смейтесь. Вот если попы говорят, что сила божества только могла создать материю из ничего, то уж тут, должно быть, сила дьявола сделать из материи ничто. И тогда из малюсенького кусочка освобождается сумасшедшей величины сила.
   Я уж начал смеяться всем голосом.
   - Ну, чего вы, - говорит, и сам смеется, - ведь когда обращается порох в дым - какая страшная сила. Ну, а если обратить не в дым, а в ничто - то этой силы уж нет никакой меры. Вы не верите, потому что у вас мало воображения. Вам надо все пощупать. Очень жаль. Но ладно. - Он вскочил и зашатался - видно, от слабости, порылся в шкафу, вытянул конверт. - Видите - пустой. Я заклеиваю, Подите в сени, положите конверт на пол и отойдите в угол. - И сует мне конверт. Я не беру, чего я-то буду дурака валять.
   - Вы уже боитесь? - спрашивает.
   - Ни черта я не боюсь.
   - Ну, а дураком оказаться боитесь же?
   - Ну вас к черту. - Взял конверт и бросил его в сенях на пол. Он мне крикнул из комнаты:
   - Уйдите в коридор. Секунду.
   И вдруг раздался взрыв. Я отлетел к самой кухне и сел на пол, двери хлопнули. Даже глухая ведьма выскочила, выпучив глаза.
   - Ну тебя к черту!
   Через минуту к нам стали звонить у двери. Камкин пошел отворять, но я его отпихнул, открыл сам - испуганная баба стоит; а я ее спрашиваю:
   - Не знаете, что это внизу лопнуло, у нас чуть стекла не вылетели? - и хлопнул дверью.
   Камкин говорит:
   - Вот мелкие клочки от конверта. Это я ничтожную долю воздуха обратил в ничто. Какую-то размиллионную там. Вот аппарат. - Показывает на длинную шкатулку. - Вот тут устанавливается какое-то количество, а здесь вот точно можно установить, где именно. С точностью невообразимой.
   Я спросил:
   - А в брюхе у вашей ведьмы тоже можно такой марафет устроить и разнесет по клочкам?
   Он поморщился и сказал:
   - Я этот аппарат переделываю сейчас специально для подачи энергии на Паспарту. Как вы плохо шутите. Где же ваши плоскогубцы?
   А она вовсе очумела от взрыва, сидела и шаталась на табуретке, как ванька-встанька.
   У меня голова пошла работать колесом: если у этой шкатулки такой точный прицел, да и работает она сквозь стенки, так это же такие дела можно разделывать, не выходя из дому, и дьяволу самому не донюхаться, откуда это идет! Я подумал: "Стырить эту машинку. Под мышку- и хряй домой". Но я боялся за нее взяться: а что, как наведешь сдуру на себя, ковырнул там что-нибудь-и сам в куски? И сейчас же решил: "Надо барашком к нему подкатиться".
   - Вы, - говорю, - материально страдаете, а ведь ваше изобретение можно было бы применить для обороны государства или для защиты угнетаемых народов, индусов например. Ведь можно все разнести, что вредительствует освобождению трудящихся. А вы, гражданин Камкин, таите этот мировой клад.
   Он стал морщиться:
   - Я об этом не думал и мне не хочется думать об этом... об разрушениях. А если мне не хочется, то я ничего и не выдумаю. - И вдруг засмеялся. - Я переделаю аппарат специально для Паспарту. Вот, глядите, он перекинул целую стопку чертежей, - вот тут точно обозначено гнездо, куда должен стать аппарат, вот М 247.
   И вот глядите на записке (это в его толщенной папке) вот здесь М 247 источник энергии. Я это сделаю и могу умереть спокойно.
   - Ну, а все-таки, как же вот вы наводите эту штуку на цель? Вон тут вроде реостатика, это что же? - Я осторожно сунул пальцем в ручку на шкатулке.
   - Да нет, это все не очень конструктивно. Это так только, на пока - я все это сделаю как следует: в Паспарту будет полный автоматизм и этого ничего торчать не будет. Управление все будет сконструктировано - раз и два. - Он улыбнулся как пьяный и сделал пальцем вправо-влево. - А это прямо тяп-ляп, стыдно даже. - Он взял шкатулку и потащил в шкаф.
   Я сказал;
   - Слушайте, на Паспарту ставьте новую модель, а эту штуку можно американцам продать. Хорошие деньги можно сделать. Давайте я устрою. Вам отсюда и выходить не надо.
   Тут Камкин нахмурился, и я увидел, что просчитался.
   - Нет. Никаких американцев, пожалуйста. Изо всякого изобретения прежде всего хотят сделать оружие. Оружия и так достаточно. Всяких способов - я не хочу, чтоб еще по моему способу убивали людей.
   Я начал что-то говорить, он перебил:
   - Ну вас к черту! Берите ваши плоскогубцы - и я вас не задерживаю.
   Он встал, вышел в сени и отпер дверь.
   Я в сенях сказал:
   - Ас плоскогубцами некрасивое дело, еще раз зайду, чтоб были. - И хлопнул дверью.
   Я мог сейчас же донести в бюро военных изобретений - это раз. Второе можно было б эту машинку у него стырить, дать ученому человеку, он разберет ее состав и докопается до дела.
   Дома оказалось вот что: человечек мой меня уже поджидал, а когда вошли, он мне такое вот запел:
   - Ты три тысячи взял, прохвост (он хуже сказал), теперь еще выманиваешь, а ребята тебе вот что говорят: сегодня идешь с нами отсюда прямо на дело. Твоя десятая доля. Дело не в пятницу, самой собой, а нынче. И от меня не отходи ни на шаг. Иначе, знаешь? Я ведь не один.
   Я оделся и пошел с ним. Дело было не шутейное, я сказал, что надо сначала покрутиться около подъезда, пока там народ проходит. Мы повертелись около подъезда, и я незаметно выключил сигнализацию. К вечеру он провел меня во двор рядом с банком. Стенка низкая и, как нарочно, у стенки уборная. Раз и два - и сползли со стенки в банковский двор. Светло от электричества. Но мы за дрова - дров там кубов тридцать. Пересидели минут десять, послушали - тихо. Выглянули - чисто, никого. Шагах в десяти - дверь в подвал. Разулись, он говорит: "Хряй за мной". И кошкой через двор к двери, немножко ступенек, он толкнул дверь, и нырнули мы в потемки. Двери приотворили, слушаем. Чисто. Потом он шепнул:
   - Кон!
   Ответило из потемок шепотом:
   - На кон.
   Они уже все, значит, там, мы последние. Посидели часа как бы не с два. Потом карманный фонарик пых! Смотрю, рулетку растягивают, сверяют по плану. Точно нашли место. Мастер в летах, усатый немец. С ним бутылки, кисточки целый завод. Влез одному на плечи, наметился и в потемках начал орудовать мажет, слышно, чем-то. А потом бетонный сводик над нами стал плюхать кусками. Мы только эту кашу в куртки ловили, чтоб не шлепала громко. Потом переменил инструмент и, как мышь, скребет по дереву. Подал сверху досочки. Потом паркетины. Потом говорит: "Фертиг". Нас оказалось со мною пятеро. По одному пролезали в дыру, меня протолкнули вторым, последнего подняли за руки. Поглядели с фонариком: кладовочка с бумагами. Бумаги кипами связаны на полу. Одна дверь, окон нет. Я знал эту комнату и вот стена, где замурованы мои проволоки. Штукатурка с проволокой, за ней бетон, стальная плита, опять бетон. Это я знал. Было тихо и глухо. Слышно только, как мы сопим. Мастер сверился с планом, и пошла работа. Запах от всей этой аптеки - ядовитый какой-то. Он менял бутылки, кисточки.
   - Я, - говорит, - хват...- Посветил фонариком и показал мои проволоки. Вынул стальной кусок и вдруг говорит: - Доннерветтер!
   И в это время плюхнул куоок бетонной каши - не к нам, а туда внутрь, в кладовую. Нам показалось, как из пушки ляпнуло. И мы все, как картошка, провалились в дырку, в подвал. К дверям - стерегут солдаты, с дураками какие шутки: приколет штыком - и край. Слушаем, во дворе как. Нет, все тихо пока, я к двери. Не дает старшой и шепчет: "Гайка у тебя отдалась? Последний пойдешь".
   Ждем. Все в уши ушли. Вдруг голос сверху; "Фертиг! Комм!" Вот напугал немец проклятый. Опять все полезли наверх. Дыра в стене - только пролезть человеку. Полезли мой человечек и еще один. А немец сел на бумаги, чиркнул спичкой и закурил. Слышно было в дырку, как те скребутся в замках. Потом слышно стало - идут. Идут двое в сапогах. Это там, за дверью кладовой. Стукнули прикладом в пол. Говор глухой. Шаги пошли ближе к нашей двери. Я сунулся к дыре. Кто-то в темноте хвать меня за руку и прижал. Шаги стали у нашей двери, и слышно, как будто у нас в комнате, громко один говорит:
   - Ну, видишь, печати целы. Пошли! - и зашагали назад.
   Фу, чепуха, сменился часовой. Двое ушли назад - гулко топают в пустоте. Потом пошли из дыры пачки, пачки-все наконец. "Фертиг?"-спросил немец. Снова все в дыру под пол, но с нами уже было два мешка. Еле я досиделся, пока все и немца с бутылками переправили. От соседнего двора от ворот был ключик у них, чтo ко всем замкам. На улице все загомонили пьяными голосами, будто компания с пирушки, - и сейчас же подкатил автомобиль. Мой человечек хлопнул калиткой и крикнул, обернувшись:
   - Не запирайте, дворник, я сейчас вернусь, до угла провожу.
   Мильтон стоял у подъезда, глядел. А мы кучкой и не видать ему мешков, а немец на всю улицу:
   - Мошно ешо випить! - и потряхивает этой четвертью.
   Сели и понес сразу ходом. Автомобиль закрытый, мы четверо в кузове, а немец с шофером. Я только вздохнул во всю грудь, вдруг мой человечек цап меня за шиворот, раз меня под ноги, рожей в мешки, другие мне на затылок ногами, смотрю, ловят руки. А мой-то приговаривает :
   - Вот тебе, гад, твоя доля, вот тебе, гадина, доля твоя десятая.
   Ремешки у них крепкие - я уж готов и по рукам и по ногам, а они меня ногами притоптывают:
   - Совесть твоя луженая, подъеферить думал, рвань, товарищей.
   Я кричу, как могу;
   - Сами видели, провода были.
   А они:
   - Ты филонить еще. Стой, мы тебя дотепаем.
   Мне стало забивать дух. Я уж вижу, стало темней - выехали, значит, за город. Постучали шоферу, стали.
   Один говорит;
   - Пришьем его и положим на рельсы, и черт святой не узнает - разрезало человека и квит.
   Они стали вытаскивать меня из мотора, гляжу, верно, насыпь, и семафор вдали.
   Мой говорит:
   - Провода, говоришь! Десять тысяч тебе, говоришь!
   А другой:
   - Стой! Десять тысяч ему проводов всыпать, а не сдохнет - пришьем.
   Затолкнули меня назад и понесли дальше. Я уж по насыпи немного понял, где мы. Минуты через три стали. Развязали мне ноги: - Пошел с нами.
   Вижу: темно, сосенки, дачки заколоченные. В одну дачку входят - свечки у них там готовы и выпивка. Мебелишка дачная кой-какая. Посадили меня в угол на пол:
   - Сиди, грехи поминай!
   Сами стали мешки развязывать, считать пачки. Тут бутылочку откупорили. Поделили очень мирно.
   - Все, - говорят, - дернем за границу.
   Немец обещает всех устроить. Говорил он по-русски едва-едва, но вполне точно объяснил, что у него дела международные-"интернациональ". Они уже шестую бутылку раскупоривали и хохотали, выносили шоферу. Вдруг мой человечек-то вспомнил:
   - А этот гад у нас не убран. - И встал. Шатается слегка. И стал он объяснять немцу, какая забава сейчас будет. А немец замахал руками и говорит, что мокрого дела он не хочет и нет сейчас причины. Однако, тоже скотина хорошая, стал выдумывать как-то меня искалечить, но без признаков. И все смеялся и показывал на пальцах, как это делается. А пока что пили. Вдруг самый из них главный - тощая какая-то голова, как куриная косточка обглоданная, - говорит:
   - Черт с ним, развяжи его, пусть выпьет, паразит, вот этот стакан.
   Налил водки, харкнул туда: - Выпьешь - развяжем.
   Тычет мне, ободрал губы стаканом, я выглотал. Развязали. Руки занемели, не шевелятся. Я подошел к столу, говорю:
   - Товарищи, так нельзя...
   Обглоданный сощурился и крикнул:
   - Не филонь, паразит. Не думай, еще не кончено с тобой-то. - Потом вдруг улыбнулся: - Черт с тобой, пей! Что, сдрейфил? Ну, попугали, ладно. А за дело. Откупоривай за то бутылки.
   В углу еще осталась пара бутылок какого-то портвейну. Я долго возился, все жаловался, что руки замлели. А надо сказать, что у меня всегда с собой порошочек, и от него ударяет человека в сон часа на три. Они все уж были здорово выпивши, их начало развозить,
   Я все будто вытирал руки об куртку, носовой платок доставал, обматывал ножик со штопором. Словчился и всыпал, во вторую бутылку порошок - свету было мало и в углах было темно. Этот порошочек я носил на всякий случай, если надо было б захомутать какого, - я же все же вроде сотрудника угрозыска. Порошок вполне безвредный, и в пиве он работает на все сто процентов. Они выпили мигом обе бутылки - я холуем служил и разливал с полной покорностью. На часах было ровно два. Они выпили и все колобродят, даже как будто больше в них бузы завелось, один немец спокойно хихикает в усы. Шофер оставался "на цинке" - стерег дачу. Обглоданный кричит мне:
   - Скидай сапоги, беги бегом по снегу, погляди, шофер не заснул ли. И живо, раз-два. Сапоги здесь оставь.
   Я выбежал на крыльцо. Мороз. Скрипнул крылечком, шофер зашевелился в машине, оглядывается. Я спросил тихо:
   - Не спишь?
   - Не, - отвечает. - Скоро там? Вынеси чего, зазяб.
   - Кончили, - говорю, - все вино.
   Он выругался и сказал, чтоб поторопились и чтоб тише, а то на улице слыхать. Я еще постоял, сколько мог, вхожу - есть! Куняют все носами, один немец еще коекак. Но уж рассолодел вовсе. Я подождал в сенцах, гляжу - и он готов. Я стоял как столб. Потом тихонько вошел, сгрябал сапоги, надел их на полу. Посидел еще так для верности минут пяток, а потом смело взялся за ихние кузовки с паями, пособирал все. А потом взял эту свечку несчастную, вышел в сени,-настругал от лесенки моей финкой стружки, строгал я хоть и со всей силы, но минут как бы не десять, и все поглядывал, спят ли те. Щепку эту всю я приспособил под лестницей, накапал на эту кучку стеарином, подпалил и положил сверху свечку. Вышел я и тихонько сполз с крыльца на снег. Шофер, видно, задремал, как в доме стало тихо. Я подошел с мешком легко, чтобы не скрипеть снегом, и говорю ему:
   - Сейчас... - он чуть не прыгнул спросонья. - Сейчас, расходимся по одному. Отвези меня немного до Московского шоссе и вертайся мигом.
   Он мне:
   - Хлюст велел?
   - Хлюст, - говорю, - ну а кто же? А я от себя пакет дам на чай и кофий.
   Он тогда:
   - Пусть сам Хлюст выйдет скажет, чтоб потом разговору не было.
   - Ну, черт с тобой: я пешки хряю.
   И я пошел. И скоро я дошел до дороги, уж фонари стали видны какие-то. Я оглянулся и увидел - дышит заревцо небольшое вдали за мной - и сейчас же услыхал-шумит машина без фонарей. Я прижался к забору - мотор полным ходом пролетел мимо как оглашенный. Когда я уж подходил к глухим загородным домам, видно было, как сзади распылалось - что надо. Было три часа ночи. С мешком ночью в городе - это верное дело влипнуть, до первого мильтона. Надо было этот мешок и устроить скорей, и еще сделать одно непременное дело. И я стал сворачивать к насыпи. Здесь платформочка, вокзальчик, и в 3.20 приблизительно должен быть поезд - этот поезд в обход города прибывает на товарную станцию. Утренних базарных мужиков и бабья с корзинками - стадо целое. Вышло по-моему: никто на вокзальчике на мой куль и не оглянулся. Взял билет, вперся в вагон с руганью и боем. Через 15 минут - на Товарной, сдаю мешок на хранение. Квитанцию заправил в кепку за подкладку в козырек, нашел извозчика: гони. За четыре квартала от банка я слез, рассчитался. Нафальшивую мимо кнопки звонил в чужие ворота, пока извозчик не отъехал. Потом пошел, дошел до банка, перешел улицу. Спит мильтон на ступеньке, в шубе и меж колен торчит винтовка. Это у главного подъезда. У малых дверей, где моя кнопка, за углом - никого. На улице пусто. На всякий случай для виду иду пьяной заплетухой через улицу, однако не шумя. Подождал, прислонясь к дому, протерся чуть вперед по стене и тут нащупал мою кнопку, тихонько ковырнул ее на место. И тут - черт его как понес - сорвался во дворе колокол, забил на всю улицу как бешеный. Я по стенке быстро прошел шагов двадцать и только тогда услышал свист, сквозь этот звон и треск. Я знал, что от этого перепугу им раньше полминуты в себя не прийти и они будут метаться. Оказалось еще хуже; мильтон бросил свой тулуп, отбежал на другую сторону и стал орать:
   - Караул!
   Но я уж зашел за угол и все пьяной походочкой плел дальше - видел я, как с поста сорвался еще мильтон и рысью пустился к банку. Я свернул еще в улицу и тут уж увидал, что я, как говорится, винта нарезал вполне. В половине пятого я уж приплелся домой и валял перед дворником в доску пьяного. От меня несло водкой и потрепали меня погорельцы-то мои, будто я пять верст с горы катился. Дворник меня до квартиры под ручку вел, а я колбасился вареной сосиской. Дверей к себе я не запер и лег, не раздеваясь, как надо быть пьяному. Хорошая штука водка, если кто знает, как ее потреблять.
   5.
   Волынка, конечно, пошла немалая. Таскали и меня. Дворник и жильцы показали, что я приполз домой совсем мокрый и спал чуть не сутки. Я сказал, что пьянствовал всю ночь и где меня носило - не знаю, только пришел домой побитый и порванный - синяки у меня не прошли, и доктор сказал, что самые что ни есть свежие. Но это уж так только, потому что все были уверены, что грабители впопыхах порвали проволоки при отступлении, а проникли, размягчив цемент особым неизвестным составом. Во время поднятой тревоги успели скрыться. Мне это дело не паяли - звонила же сигнализация. Относительно пожара было в газетах маленько напечатано:
   "Прибывшая пожарная часть нашла догорающие балки. Очевидно, ночевали беспризорные ребята и развели огонь". За мешком я послал Маруську сумасшедшую-она действительно сумасшедшая, ее можно огнем жечь не выдаст. Она на меня, как на идола, молится. Ей купишь на пятак семечек, она месяц помнит мой гостинец. Потом я пошел к Камкину. Он меня впустил.
   - Что, - говорит, - плоскогубцы..? - И глядит волком.
   А я барашком:
   - Нашлись, простите, пришел извиниться, нагрубил. Вижу, уж не шибко верит. Черт с тобой. Вхожу в кабинет его. И сейчас же увидел на столе поверх чертежей - аккуратная шкатулочка, вроде радиоприемника. Сработана на ять. Я говорю:
   - Ах, вы уже достигли.
   Он мне:
   - Что вам надо? У вас очень дурные мысли, гражданин.
   "Вот как, - думаю, - уже гражданин".
   - Какие же мысли? Насчет американцев? Так это я пошутил. Я же партийный человек, - это прямо вру.
   - Тем более это противно, если партийный и такое...
   И вижу-уперся. Я сел, а он все стоит. Я так и этак - не берет ничего.
   - Что ж вы и разговаривать не желаете? Брезгаете, что я монтер, а вы инженер?
   Молчит. Я ушел.
   В тот же вечер я купил листового цинку и сделал два паяных ящика: один большой, в лист ватманской бумаги, другой маленький, вроде коробки от гильз. А ночью я пошел к Камкину. Было около трех ночи. Дом его угловой, и. на углу детская площадка, обнесена низеньким заборчиком. Раз - и я там. С площадки во двор свободный ход. Подошел к его дверям. Двери запираются только на крюк. Дело очень простое: в дверях сверлится дыра тихо и мирно, и в эту дыру проводится стальной штык. Этим штыком подводишь на ощупь под крюк. Свой конец напер вниз, тот конец пошел вверх, поддел крюк и он вылетает из петли. Теперь открывай тихонько, дверь, чтоб крюк не брякнул. Я вошел и повернул выключатель. Камкин спал на своем диванчике и шевелил во сне губами. У меня была наготове гирька на ремешке, я махнул и стукнул его по башке. Он успел визгнуть, как щенок. Я подождал - он не шевелился. Обмер, а может, и вовсе дело в мокрую вышло. Я смело скручивал все бумаги в его же одеяло. Все до последнего листка. Машинку отдельно. Глухая ведьма ничего не могла слышать. Я потушил свет, взвалил все на плечо - и ходу. Я живу в двух шагах, и ключ от ворот у меня, конечно, свой. Я сейчас же запаял в ящик чертежи, запаял в другой и машинку - глазомер у меня тоже, оказывается, неплохой: все пришлось, как у портного. А остальное было у меня все настроено. Есть такие мальчики на границе, что хорошего человека всегда устроят. Я вот, верьте не верьте, утром был в Финляндии - с чемоданами хорошими, с пакетиками и с железным латышским паспортом. Латыш, и что ты с меня возьмешь. Деньги оказались американские, и я их сейчас же стал переводить в разные банки на свое латышское имя. При себе оставил только тысячу долларов. Через неделю я был уже в Германии.
   Поверьте мне, что с хорошими деньгами можно сделать все. Я отыскивал русские газеты - о Камкине не было ни строчки. Городишко, где я поселился, был небольшой, но очень бойкий, каналья. Нашел комнату хозяйка с дочкой. И в первое же воскресенье пошел в кирху. Дочка хозяйская смеялась и учила меня по-немецки. Я ходил по вечерам в пивную, глядел в немецкую газету, ни черта не понимал и сосал пиво. Посетители там все те же, и я стал с ними раскланиваться. "Гутен абенд" - и прошел на свое место. Чтоб крепче стать на ногах, мне надо было жениться. Хозяйской дочке было уже лет под тридцать, и она очень ко мне приглядывалась. Я, как солидный молодой человек, пошел к мамаше и объяснил, что хочу жениться, прошу руки. Дочка на цыпочках ходила на коридору. Но в ней около пяти пудов, и было все слышно. Я женился и всем родственникам сделал подарки: кому алюминиевую кастрюльку, кому мячик для детишек, кому вязаный шарф, ящик сигар. И объяснил, что после свадьбы еду с женой в свадебное путешествие. Действительно поехали. Побывали в двух городишках, один мне совсем понравился. У жены оказались тут родственники. Дело! Остаюсь жить. Открываю ремонт автомобилей. Не спеша нашел помещение. Помещение это было такое, которое мне именно и надо было: длинное каменное здание. Раньше там была красильня. Я отгородил под гараж и мастерскую треть, а две трети у меня остались свободными. В этих-то двух третях и была вся сила. Заведение я открыл на имя тещи. По-немецки я довольно-таки навострился, нанял мастеровых, станочки установил, управляющего матерого немца мне представили, и я прибил вывеску, объявил в газетах: открыта мастерская. Меня соседи зауважали, я аккуратно ходил в кирху и в пивную. А днем я сидел над папкой Камкина. Я перечитывал по нескольку раз.
   Я мало понимал в расчетах, но чертежи были сделаны замечательно подробно. И всюду были окончательные выводы: рецепт был полный. Я сказал в мастерской, что буду конструировать автомобиль собственного изобретения. Это мой патент, мой секрет, и я, совершенно закупорившись, буду работать в заднем помещении. Немцы закивали головами и уважительно нахмурились. И вот я распланировал всю работу. Я набрал каталогов и адресов чуть не со всего света. Но у Камкина было даже указано, где какую часть могут лучше сделать - и размеры, и материал - все точнехонько. Я взялся писать заказы на заводы и копировать чертежи.
   Я работал целыми днями. Жена на цыпочках - бочка пятипудовая - носила кофий. В гараже все шло ладно - управляющий оказался дока. Я писал на заводы, что требуется точнейшая работа, как для часов. Точность комариная. Цены загнули громадные. Но торговаться нельзя было. Я писал, что согласен, посылал задаток, подписывал условия. Заказы мои были и в Англии, и в Швеции, и в Америке, и у себя в Германии, даже в Швейцарии. Французские и бельгийские фирмы тоже работали на меня. Это все были части Паспарту. Мне самому останется только монтировать. При точном исполнении все должно сойтись, как сходилось на чертеже, как все сходилось в голове Камкина. Цела ли она? Голова-то эта. Пока все было в работе, я подготовил мое помещение. Я замазал мелом стекла, заказал поставить на окна железные шторы. Поставил солидные двери и замки - мне ли не знать-то? - замки и сигнализацию. Отгородил внутри для спанья маленькую комнатку и купил овчарку. Поверху, под потолком, ходил мостовой кран: им я мог переносить в любое место моего помещения всякую вещь, присланную мне с завода. Проходили месяцы. Приезжала каждую неделю теща и смотрела, что есть нового в хозяйстве. Собирались родственники, и я покупал торт. Все кивали головами и говорили, что я "чудо-человек" и моя жена - самая счастливая женщина в Германии. А я все ждал первого заказа. От нетерпячки посылал телеграммы, спрашивал, как идет дело. Отвечали все как один: к сроку будет. За просроченное время они должны были мне платить штраф. Наконец я получил телеграмму из Англии, что мне выслан мой заказ и чтоб я внес в банк деньги. У меня уже около полутора миллионов пошло на одни задатки. Я в тот же день внес деньги в банк. И считал часы, ждал первой части Паспарту. Я не мог сидеть на месте. Я устраивал свою комнатку в моем помещении. Подметал без надобности бетонный пол. А в день прибытия я с утра торчал на вокзале - грузовой автомобиль стоял наготове чуть свет. Наконец подошел поезд, и я увидел хорошо сработанный ящик - в нем была она - первая часть. И вот я заперся в мастерской с моей овчаркой и собственноручно начал раскупоривать, отвинчивать доски, и вот блестящая вещь засияла как елочный подарок. Но я сейчас же взял мои измерительные инструменты и стал проверять все размеры. Я проверял старательно, шаг за шагом. Я возился неделю, забегал только пообедать домой, я спал в моей комнатке, я стерег с овчаркой помещение. Все размеры оказались точными. Теперь заводы слали заказ за заказом. И я слепо шел по чертежам Камкина, и часть подходила к части точно, плотно, как вылитая из одного куска. Я видел, как вырастал Паспарту. Я похудел, и все женины родственники качали головами с уважением и прискорбием: как работает, как работает. Настоящий изобретатель. А жена говорила и смотрела в колени: