Живетьева Инна. Вейн

   Солнце потрогало макушку вейна, огладило плечи, а потом и вовсе обхватило горячими лапами, вытапливая воспоминания о холоде – ледяном ветре в ущелье, талом снеге в предгорье, затяжных дождях на Славской дороге, водопаде в покоях жрицы. Дан проторчал под ним больше часа, прислушиваясь к шагам Йорины. Ее каблучки неумолчно постукивали по мозаичному полу, жрица долго не ложилась, металась из угла в угол, и вейн обмирал: почуяла! Его запах, его дыхание, сонные чары, наложенные на подушку… А потом так окоченел, что стало все равно. Сожгут за святотатство? Спасибо, пресветлая Иша, наконец-то согреюсь!
   Дан накрыл ладонью связку амулетов. Все-таки он молодец! Еще бы степь пройти да в проекцию не влипнуть и Обрега не встретить. А может, помер его шаман? Не рискнут тогда кочевать. Вон уже полгода назад старикашка еле ноги таскал.
   Вейн поежился, вспомнив, как перетрусил, когда его захлестнул аркан. Но на своей земле, рядом со своими идолами, бий оказался гостеприимным хозяином.
   …в белой войлочной юрте пахло дымом, мясом и чем-то кислым. Напротив Дана сидел Обрег. Его лицо казалось похожим на медную маску степного бога: такое же круглое, смуглое, вместо глаз – черные прорези. Справа умостился на кошме старик в буром халате и остроконечной шапке. Нашитые на ней бубенчики звякали, когда шаман раскачивался и тряс головой.
   На широком блюде исходили паром тонкие лепешки, только что выловленные из бульона. Девка – узкоглазая, с длинными косами – вывалила сверху мясо. В пиалах подали янтарную шурпу.
   – Это бешбармак? – с любопытством спросил Дан.
   Обрег кивнул, подцепил лепешку и завернул в нее кусок баранины. От удовольствия его глаза сощурились еще больше. Дан вытер руки о штаны и последовал примеру хозяина. Некоторое время оголодавший вейн мог только жевать, отдуваясь и цыкая. Бий улыбался одобрительно. Шаман ел неторопливо и скучно.
   Потом они пили чай со странным, солоноватым привкусом, и Дан решился спросить:
   – Почему ты не боишься кочевать в межсезонье?
   Обрег облизал жирные пальцы, причмокнул.
   – Вкусно? Вкусно. А не уйду, голодно будет. Долгий снег. Долго сходит.
   – А проекции?
   – Шаман есть. Чует. Скажет – туда не ходи, и не пойду.
   – А если неожиданно накроет?
   Бий пожал плечами:
   – Воля чужих богов. Но мы чтим их. Зачем им гневаться на нас?
   Дан усмехнулся, и шаман сердито зазвенел бубенцами.
   – Вы говорите: дикари. – Обрег перестал улыбаться и снова стал похож на медного идола. – Говорите, богам не нужны жертвы. Но мы каждую весну кочуем по вашей степи, а вы ее боитесь.
   Дан вспыхнул:
   – Я ходил в межсезонье!
   Добавлять, что на третий день повернул обратно, – не стал.
   – Да, – кивнул Обрег. – Знаю, говорили. Принимаю на своей земле как гостя. Но на чужой… Не я так хочу, боги.
   …Замечательный был бешбармак. «Встретишь – попросишь угостить», – подумалось ехидно. Сплюнул через левое плечо и не удержался, оглянулся на Юрку. Мальчишка сидел свободно, равнодушно смотрел перед собой, и это разозлило Дана. Уже хотел обругать сопляка, но услышал далекий гул. На скачущий табун это не походило, на грозу тем более.
   – С дороги! Пшел! За мной!
   Гул накатывал, нарастая.
   – Шэт! Вот дерьмо, – процедил Дан, останавливая Кыся.
   В степи не спрячешься, не уйдешь, только коней загубишь. Помоги, пресветлая Иша! Грешен, так дай пожить еще, искупить!
   Из-за горизонта вынырнули серые туши, похожие на громадных жуков. Блестели на солнце выпуклые глаза-кабины.
   У Юрки приоткрылся рот.
   – Это же… вертолеты!
   – А ты думал, дракон? – язвительно поинтересовался Дан. – Проекция, мать вашу!
   Патруль? Поисковики? Случайно залетели? Не поймешь, что хуже. Могут так, сдуру да с перепугу, пальнуть.
   Пара вертолетов шла над дорогой ровно, как по нитке. Вейн сощурился, пытаясь разглядеть маркировку. Кажется, что-то незнакомое, вроде синий треугольник в круге. Шэтово изобретение! Покосился на Юрку. Мальчишка смотрел с удивлением и пугаться не собирался. Сопляк, их в степи из пулемета уложить – плевое дело. Вейн нащупал в связке амулетов крестик и стиснул в кулаке.
   Винты гудели над головой.
   В драках не боялся, в Уль-фадском склепе не перетрусил, в Малбаитских джунглях выжил, Йоровы лабиринты прошел, а тут… Как червяк на сковородке. Ничего сделать не может. Не из арбалета же им в стальное брюхо садить! Ладонь стала влажной от пота.
   Иша милостивая!
   Вертолеты уходили. Гул шлейфом тянулся за ними.
   Дан с трудом разжал пальцы, выпуская крестик. Спасибо, пресветлая! Не забуду, самую дорогую свечу поставлю. Хочешь разноцветную, будет разноцветная.
   – Как это, а? – громко спросил мальчишка. – Они же тут не могут, того… технология высокая.
   Дан пошевелил лопатками. Взмок так, что рубаха к спине прилипла.
   – А говорил, знаешь о проекциях.
   Собственный голос показался хриплым, и вейн откашлялся.
   – Так они – там? Не здесь? Нас не видели? А чего мы тогда… Или как? А?
   – Там. И здесь.
   – Но они же рухнуть должны были! Несовместимая технология! Часы маленькие, и то… А там электроники в тысячу раз больше!
   – Спроси у наставников, – пожал плечами вейн.
   Юрка смотрел, как щенок, только что осознавший: мир не ограничивается мамкиной конурой.
   – Проекции – это не узел, – сказал Дан. – Это одновременно и тут, и там. Пока не засосало, законы и те, и другие. Наслаиваются. Хоть танковую колонну выводи.
   С досадой поскреб щеку. Что ж так не везет, пресветлая! Надеялся хотя бы до вечера продержаться на дороге, но придется уходить в сторону.

Глава 2

   Улица имела официальное название, старое, еще советских времен. То ли Краснокоммунская, то ли Краснокоммунарская. Местные говорили по-своему: Обводная. Она обхватывала город с запада, долго шла по краю промышленных районов и ближе к концу втягивалась в жилые кварталы. Там по одну ее сторону стояли панельные пятиэтажки, а по другую раскинулся частный сектор – Рабочий поселок.
   В Рабочем поселке улицы были узкие, засыпанные щебнем. В палисадниках росла сирень, цвели у заборов жарки и одуванчики. По утрам и на закате проходило стадо коров, оставляя коричневые лепешки; в обед спешили на дойку старушки в аккуратных платочках. Паслись козы, скандально взмекивая на редкие машины. Шныряли по крышам коты. Ходили важные гуси и бестолковые куры. Бдительные хозяйки помечали птиц синькой: кто подкрасит грудки, кто – крылья, а кто проведет полосу на спине. Юрка как-то расписал своих акварельными красками. Курам процедура не понравилась, они истошно орали, и на шум прибежала бабушка. Пришлось тогда удирать через забор.
   Днем улицы принадлежали мальчишкам, а к вечеру на лавочках у ворот собирались пенсионеры. Лузгали семечки, перекрикивались с соседями. Бабушка такие посиделки не жаловала. Но иногда калитку открывала старенькая Марья Ивановна и просила: «Маргарита Леонидовна, будь ласка». Бабушка снимала фартук, поправляла прическу – уложенные короной волосы – и выходила.
   – Саммит на местном уровне, – говорил дед.
   Бабушка отмахивалась:
   – Иди в свою берлогу. Мне человека нетрудно уважить.
   Берлогой назывался старый, еще прадедушкин кабинет, устроенный на чердаке. Подниматься к нему приходилось по узкой лестнице, то и дело задевая подвешенные к потолку березовые веники. В маленькой комнатке единственную прямую стену занимали некрашеные полки. На них – подшивки журналов и книги, некоторые с «ятями» в тексте. Широкий стол приткнулся под скошенной крышей. На его углу прочно утвердилась чернильница в виде колоколов, из самого большого торчали авторучки и карандаши. Кресло стояло древнее, рассохшееся, но дед не хотел его менять. На стенах висели пожелтевшие фотографии. На самой старой – студент в узкой тужурке, Юркин прадед. Был и сам Юрка: младенцем с пластмассовым зайцем, постарше – верхом на деревянной лошадке и первоклассником с портфелем и букетом астр.
   Дед мог сидеть в берлоге часами. Читал, смотрел новости по крохотному черно-белому телевизору. Посмеивался: «Никак мозги на пенсию не уйдут». Когда-то он преподавал историю в Юркиной школе. Учиться у него внуку не довелось: деда торжественно проводили на заслуженный отдых, когда Юрка окончил второй класс. Но до сих пор иногда в калитку заглядывали верзилы и робко спрашивали: «А Георгий Константинович дома?»
   Летом дед спускался с чердака дымить на крыльцо. Он устраивался под кухонным окном, переговаривался с бабушкой и командовал курами, если они пытались похозяйствовать на грядках. Грустно поглядывал на пустую будку. После смерти Дика другую собаку заводить не хотел, но и будку разбирать не разрешал.
   Зимой жался к печи. Приоткрывал дверцу – в закопченной глубине ало светились угли. Усаживался на низкую скамеечку и неторопливо посасывал трубку. Сизый дым утягивало в печной зев, но запах – табака с ромовой отдушкой – оставался. Юрка пристраивался рядом. Пока был поменьше, притыкался деду под бок. Потом стал независимо садиться на подоконник.
   Бабушка ворчала:
   – Опять на ребенка дымишь! Смотри, приучишь.
   Дед отвечал, щуря глаза на печной огонь:
   – Начнет курить – выдеру.
   Внук высокомерно хмыкал. А то он не пробовал! Забирались с пацанами в кусты на задах школы и торопливо затягивались, пока мальки стояли на стреме. Это так не походило на дедов курительный ритуал, что Юрка быстро разочаровался. Да и денег на папиросы не хватало, а «стрелять» у богатых одноклассников было противно.
   – И начну, – все равно говорил он. – Выйду на пенсию, заведу себе семь трубок. На каждый день недели.
   Дед горестно вздыхал:
   – Да, тогда уже не выдеру.
   Юрка хихикал, представляя, как один пенсионер гоняется за другим с ремнем. Дед тогда казался вечным, таким же, как их дом…
   Мотнул головой, отгоняя тоскливые мысли. Монотонная дорога усыпляла. Сколько уже едут, а все одно и то же – степь. Серо-зеленая гладь сливается на горизонте с серо-голубым небом, и нет им конца и края. Мелькнула тень. Птица. Кругами ходит. За ними следит или добычу высматривает?
   – Тихо! – шикнул Дан. – Стоять.
   Вейн подобрался и выглядел точь-в-точь как одичавший кот, принюхивающийся к ведерку с рыбой.
   – Шагом.
   Юрка осторожно сжал лошадиные бока. И чего всполошился, степь как степь. Тащатся не быстрее пожилой черепахи, так и межсезонье закончится. Сердито посмотрел на Дана. Нет, спорить – дороже выйдет. Даст по зубам и разбираться не станет, прав или нет. Ничего, главное – попасть в Бреславль. А там он с огромным наслаждением пошлет «хозяина» к черту.
   Дохнуло горячим воздухом, и вдруг почудилось: из-под серой травы просвечивает песок, красноватый, смятый барханами. Бледные солончаки засветились янтарем. Сухо зашуршало под копытами. Ни фига себе сюрпризы!
   – Ну, помоги, пресветлая Иша! – сказал Дан и положил руку на связку амулетов.
   Степь истончалась, таяла. Юрка обернулся. За спиной раскинулись пески, и ветер торопливо зализывал отпечатки копыт.
   – Воду без разрешения тронешь – пальцы переломаю.
   Юрка дернул щекой и смолчал.
   Теперь они двигались так, что тень падала наискось от левого плеча. Глаза быстро устали от монотонно повторяющихся барханов.
   – Вейн, – нерешительно окликнул Юрка.
   – Говори: «хозяин»!
   Вот ведь… Юрка покатал желваки и с вызовом – на, подавись! – сказал:
   – Хозяин, это уже другой мир?
   – Да.
   – А какой? Верхний или нижний?
   – Понятия не имею.
   Юрка опешил:
   – А куда мы тогда едем?
   – Вперед.
   Наугад, что ли? По пустыне? Почти без воды, без фуража для коней?
   – Да объясните же!
   Дан раздраженно повернулся. Показалось, сейчас отрежет: «Ты мой слуга. Заткнись». Но вейн ткнул вперед и велел:
   – Посмотри.
   Юрка послушно глянул из-под ладони.
   – Кого-нибудь видишь?
   – Нет.
   – И я не вижу. И никогда не видел. Кто мне скажет, что это за мир? Думать-то надо. – Дан постучал по лбу. – А если б и сказали: «Уважаемый, вы находитесь в пустыне Ибн-Шэт-его-побери-нах». Что с того?
   – Тогда вы бы спросили у других вейнов, где эта пустыня. В каком мире, – упрямо возразил Юрка. Да, он мало знает, но он не дурак! – Или сравнили язык, ну, на котором вам ответили.
   – В общем, правильно, – признал вейн. – Если не считать, что слова и географические названия в близких мирах схожи. Кстати, а ты что, получил новый язык?
   – Н-нет, – с запинкой отозвался Юрка.
   Странно. Тобиус же говорил…
   – Вот именно.
   – Получается, тут нет поблизости людей?
   – Угадал. Это не мир – обрывок.
   – Как это? – сердито спросил Юрка. Опять он ничего не понимает! – А проекция – это что, не кусок другого мира?
   – Шэт… Да это тоже – проекция! Все проекции, ясно? Проекция – наслоение. А наслоиться может что угодно. Хоть нормальный мир, хоть это.
   – А в чем разница?
   Ну точно даст в зубы. Вейн рыкнул, однако сдержался.
   – Нормальный мир как? Вошел в него, и все, обратно только через узел. А этот от края до края проехать можно. Ясно?
   Юрка замороченно кивнул. Дан оглядел его с макушки до пяток и уронил с усмешкой:
   – Сообразительный.
   Солнце поднималось, припекая все сильнее. Морщинистая от барханов пустыня расправлялась, ее затягивало серой коркой. Под копытами хрустело, с таким звуком ломается тонкий лед. Наст крошился под лошадьми, но вскоре затвердел и стал выдерживать их вес. Впереди заблестела ровная, словно выглаженная утюгом, поверхность. Воздух над ней подрагивал.
   – Почему здесь… так? – спросил шепотом Юрка и поморщился: сейчас начнется с этим «хозяином».
   – Не знаю.
   Голос вейна показался слишком громким для здешней тишины. Цокот копыт, дыхание коней, позвякивание пряжки на ремне, которым перетянута поклажа, – только те звуки, что они привезли с собой, и ни одного постороннего.
   Дан уверенно ехал вперед.
   Обернуться хотелось до судорог в спине, и Юрка сдался, посмотрел назад. Пусто. Даже ветра нет. Ничего и никого – во всем мире, покрытом слюдяной коркой. Только он и Дан. Две букашки между двух плоскостей – пустым небом и мертвой землей.
   «Никого», – беззвучно шевельнул Юрка губами. Это не помещалось в голове. Он лихорадочно обшарил взглядом небо – пусть не птицу увидеть, так тень ее. Пальцы стиснули повод: послать бы коня в галоп, оглушив себя стуком копыт.
   – Тут никого нет, – процедил Юрка сквозь зубы. Он боялся сорваться и заорать.
   – Естественно, – отозвался Дан.
   Ладонь, сложенная ковшиком, прижалась к уху, пытаясь удержать чужой голос. Но звуки протекли сквозь пальцы и растаяли.
   Тишина давила на барабанные перепонки.
   Юрка не выдержал:
   – Никого! Вообще!
   Как истеричная девчонка. Заткнул кулаком рот, давясь страхом.
   Гулко стучало сердце.
   – Успокойся. Кое-что тут есть, – сказал Дан. – Иначе бы я сюда не поперся.
   Главное – попасть в Бреславль, напомнил себе Юрка. Посмотрел на невозмутимого вейна. Тот спросил:
   – Ты петь умеешь?
   – Что?..
   – Ля-ля-ля. Умеешь? Если невмоготу – пой.
   – Перетерплю, – огрызнулся Юрка. Еще такого позорища не хватает.
   Дан хмыкнул:
   – Ну, терпи. Немного осталось. Вон.
   На тонкой нитке горизонта возник крохотный узелок.
   – Воевать случаем не приходилось? – поинтересовался вейн.
   – Нет.
   – Повезло. Завидую.
   То ли шутки здешнего пространства, то ли Юрка, лишенный ориентиров, обманулся, но точка быстро превратилась в холм, потом его силуэт изменился, и стало понятно, что это остатки крепости. Слева высокая стена уцелела, справа обрушилась, открыв двор и перекошенную башню. Потянуло прохладой. Увалень, разомлевший на жаре, прибавил шагу.
   Подъехав ближе, Юрка разглядел, что стена не обрушилась – она расплавилась. Башня оплыла, подобно свече; застывшие каменные бугры у основания надежно закупорили вход. Прочие строения были причудливыми и жуткими. Они перетекали одно в другое, щерились пиками, превращались в изогнутые арки с проплавленными дырами и расплывались кляксами. Казалось, кто-то слепил из пластилина макет и забыл под палящим солнцем. Но ведь крепость – настоящая.
   Дан спешился и шагнул в густую тень. Положил ладонь на стену, гладкую, точно отлитую из черного стекла.
   – Мир и покой вам.
   Голос его прозвучал глухо.
   – Тут что, атомная бомба взорвалась? – спросил Юрка.
   Он не мог представить другую силу, сотворившую такое.
   – Не думаю, – качнул головой Дан.
   – А…
   – Никто не знает. Даже что тут было раньше: город или так, отдельное укрепление. Мы говорим: «Цитадель».
   Город? Так, значит, этот песок… эта серая корка… Юрку замутило, он судорожно сглотнул.
   – Пошли, – скомандовал вейн и двинулся вдоль границы тени.
   Юрка с трудом заставил себя ступить на спекшийся камень. Зашагал следом. Левое плечо, оставшееся на солнце, припекало. Правое мерзло.
   Угловая башня, к которой привел вейн, просела на один бок. В полуметре над землей выплавилась дыра, похожая на открытый в яростном крике рот. Оттуда веяло холодом. Дан зажал в кулаке связку оберегов и шагнул внутрь. Кысь попытался отстать, всхрапнул, замотал башкой, но вейн потянул его за собой. Юрка вытер о штаны вспотевшие ладони, покрепче взял повод Увальня и перелез через оплывший край.
   Перекрытия в башне не сохранились. Стены – в каменных подтеках. Свисали острые, закрученные штопором сталактиты. Дан вел коня, лавируя в узких проходах.
   – Не отставай, – бросил через плечо Юрке.
   И кто-то заорал, перебивая:
   – Назад!
   …шепот, стоны, крики, размерные чеканные слова и торопливое бормотание…
   – Та кень!
   …топот множества ног, хриплое дыхание, треск рвущейся ткани…
   – Майн гот! О, майн…
   …выстрелы, лязг железа, сухой щелчок курка, писк рации, звон, с каким встречаются два клинка…
   И никого не было.
   Юрка зажал уши, но все равно слышал, как настаивал мужской голос:
   – …успеешь, понял?
   – Мэ тил дэ нот, но пэрен, – отчаянно просил женский.
   Хрипло, сорванно:
   – Огонь!
   – …коэн, коэн, – повторял кто-то шепотом.
   – Ро-о-о-ось!
   …теньканье арбалетной тетивы, треск автомата, взрыв…
   Юрка крикнул:
   – Тут же никого нет!
   Ответ Дана пробился сквозь мешанину звуков:
   – …эхо. Цитадель хранит его.
   – Но они говорят по-русски!
   – Ну и что? Война везде была. Пошли.
   Юрка шагнул в каменный лабиринт.
   – …шить. И приготовьте с ампутацией.
   – Ферли, толи шеверли!
   – …но пэрен! – снова закричала девушка.
   «Не умирай», – понял Юрка.
 
   Мальчишка оказался упрямым. Вздрагивал, поглядывал за спину, но шел. Дан разозлился: а с чего сопляку бояться? На войне не был, про эхо не знает.
   – Шевелись, не крути башкой!
   Юрка дернулся на окрик и споткнулся о каменный наплыв. Рванул повод, напугав Увальня.
   – Раззява, – презрительно бросил Дан, и мальчишка ответил ему сердитым взглядом.
   Коня, впрочем, он успокоил быстро. Вот откуда у парня из верхнего мира такие навыки?
   Выбрались из башни в северный коридор. Тут было светлее – крыша оплавилась и стекла по стенам. Перекосило пол, он собрался буграми справа. Слева чернели провалы, похожие на впадины между ребрами. Призрачные голоса стали глуше, зато чаще ахали взрывы, стучал пулемет. Казалось, пули чиркают рядом, хоть падай на брюхо.
   Дан уцепился за амулеты: «Помоги, пресветлая Иша! Мне не захочешь, так мальчишке помоги. Ты же детишек любишь. Сама понимаешь, иначе – через степь, а там жузги и полоса прибоя. Он не пройдет».
   – Под ноги смотри, – предупредил Юрку. – Провалишься, вытаскивать не стану. Мне тут задерживаться не резон.
   Полуденное солнце, повисшее над ущельем северного коридора, слепило глаза и расчерчивало волнистый пол тенями. Звенели клинки. Кто-то орал, захлебываясь от боли, его заглушил радостный вой победителей.
   А потом крикнул Вцеслав:
   – Ложись, пацан!
   …Лейтенант хлопнул Дана между лопаток, заставляя уткнуться в пожухлую листву. Пуля прошила ветки, посыпалось на спину крошево. Ух ты! Лейтенант насмешливо оскалился – блеснули белые зубы, яркие на загорелом лице. Глаза у него тоже яркие – голубые, девчачьи.
   – Испугался?
   Дан презрительно фыркнул. Было совсем не страшно, даже, пожалуй, весело, как бывает только в четырнадцать лет, когда дурак дураком.
   – Ты откуда такой интересный нарисовался?
   Лейтенант придавил к земле, не вывернуться. Сильно брыкаться Дан опасался, пули с той стороны ложились низко.
   За кустами слева спросили:
   – Лазутчика поймали?
   Густой бас справа прокашлялся и обстоятельно посоветовал:
   – Штаны снять и крапивой таких лазутчиков.
   – Разговорчики! – прикрикнул лейтенант и стянул свою добычу поглубже в овраг. – Так откуда ты взялось, прекрасное дитя?
   – Мимо шел! – ответил оскорбленный Дан.
   – Ага. Гулял в районе боевых действий.
   Внимательный взгляд обежал нарушителя, отметил странного покроя штаны и рубаху.
   – Ну-ка, дай.
   Лейтенант потянул за шнурок и выудил из-за пазухи у Дана связку амулетов. Покрутил перед глазами и вдруг сказал на всеобщем:
   – Какие мелкие нынче вейны пошли. Неурожай, что ли?
   У Дана рот приоткрылся. Какой-то лейтенантишка в каком-то занюханном мире…
   – Верни! – сердито дернул шнурок.
   – На, чужого добра не надо. Вот что, парень, узел, который здесь, близко, знаешь? Ну и сыпь отсюда.
   Вжикнуло над головой, щепой брызнули ветки. Дан пригнулся, но вместо ковра из листьев уперся в оплавленный камень Цитадели. В спину ему дышал озадаченный Кысь. Шэтово эхо!
   Дан оглянулся. Мальчишка стоял, выпучив глаза. Конечно, не каждый день увидишь, как стенку бодают.
   – Чего застыл? – накинулся вейн. – Пинками тебя подгонять? А ну пошел!
   Эхо накатывало волнами. С ощутимым толчком воздуха пролетел мимо виска арбалетный болт. Ага, переулок в Бросовых кварталах Сарема. Пальцы, удерживающие повод, сжали несуществующую рукоять ножа. Воняло помоями и дерьмом. За спиной хекнули, Дан мотнул головой, как и тогда, уходя от удара. Резануло плечо отголоском боли.
   Пресветлая Иша!
   Прошлое наплывало, заставляя вспомнить то стычку в предгорье одного из нижних миров, то драку в разрушенном городе. А вот и деревушка, возле которой заработал шрам на левое бедро. Дан выругался, заметив, что хромает, и пошел быстрее.
   – Не отставай! – рыкнул на Юрку.
   …Влажный, душный лес. Вейн продирался через густые заросли, и за ним гнались бойцы с автоматами, вылитые Шэтовы дети: рожи измазаны грязью, головы замотаны тряпками. Настигли возле самого узла, им не хватило доли секунды, и выстрелы…
   Дан вытер мокрое от пота лицо.
   …Рвало болью ногу, попавшую в капкан. Матерился Грин, пересчитывая оставшиеся автоматные рожки…
   Патроны тогда не понадобились – успели уйти на берег до прилива. Дан вдохнул воздух, пахнущий гниющими водорослями, и увидел, как сквозь оплывшую кладку проступили стены Старой крепости.
   Вейн сидел за столом напротив подполковника Вцеслава Натадинеля. Постукивало, будто ветками о стекло – то чаще, то реже. Иногда противно взвизгивало, бухало, и с потолка на карту сыпался мусор. Качался огонек в лампе, оставляя черный след на колбе.
   Дан сказал:
   – Я думал, при вашем вооружении бой – оглохнуть можно.
   – А ты высунься, – посоветовал Вцеслав. Смахнул песчинки с типографского леса. – Они тоже не идиоты, по каменным укреплениям без толку палить.
   – Это я вовремя зашел, – пробормотал Дан. Шэт, ну и выбрал он тихое местечко!
   …Все-таки странно одновременно идти и сидеть. Главное, не сбиться с направления…
   – Ты даже не представляешь насколько! У меня приказ: держать переправу до подхода основных сил. Только подкрепления не видно. Если не придет, я просто людей положу, и все. Это пока до нас у зейденцев руки не дошли. Технику гонят через соседей, там хороший мост. Потом, как смогут, перебросят сюда авиацию и раздолбают нас к чертовой матери.
   – Так сматывайтесь, чего ждете?
   – Без приказа не могу. И обстановку не знаю. Может, мы тут нужнее.
   – Ау, какой приказ? – удивился Дан. – У тебя же связи нет!
   – Это ничего не отменяет.
   Опять взвизгнуло, дрогнул под руками стол. Дан с опаской глянул вверх.
   – А это что? Не авиация?
   – Миномет, – отмахнулся подполковник. Ткнул в карту: – Ты лучше сюда посмотри. Это – замаскированный командный пункт, под учения готовили. Твой узел вроде рядом?
   Дан, разобравшись в изгибах реки, кивнул.
   – По-вашему километров двадцать по прямой.
   – Там мощная рация. Пароли, конечно, сменили, но можно передать со старым и от моего имени. Я уже пробовал посылать связных. Из-под земли только сунулись, напоролись на охранение. Пришлось отступать. Хорошо, перекрытия старые, за собой наглухо обрушили. Отправил другим ходом. Так сегодня утром их у нас под стеной расстреляли.
   …больно колени, саднит ладонь. Кажется, упал. «Всего лишь эхо!» – яростно напомнил себе вейн. Встать. Нужно встать. Он уцепился за повод…
   Подполковник смотрел на Дана в упор. Глаза у него остались ярко-голубыми, как в бытность лейтенантом.
   – Сделаешь?
   Вейн тщательно разгладил карту. Два десятка километров – не так уж много, конечно. Если идти по мирному лесу, а не наперерез чужим войскам.
   – Дан?