Живетьева Инна. Вейн

   Вскочил и, уже не думая о направлении, побежал. Толстые корни лезли под ноги, кроссовки скользили по листве. Гигантские стволы заставляли петлять, и тень шарахалась от дерева к дереву.
   Юрка остановился, тяжело дыша. Воздух сипло вырывался из горла, и казалось – все окрестные хищники с интересом прислушиваются. Заткнул рот рукой. Стало тихо. Ни шуршания, ни шороха, ни птичьего крика. Юрка опасливо посмотрел за спину и только сейчас понял, что вечер на исходе. За ближайшим деревом – темнота.
   – Идиот, – обозвал себя шепотом. – Помчался, как лось.
   Сбросил сумку на землю. Пора устраиваться на ночлег.
   С топливом пришлось помучиться. Тонкие ветки попадались редко. Пару толстых сучьев сначала обстругал, и только потом удалось разломить. Сухие листья горели, точно плотный картон, и давали мало жару.
   – Не деревья, а дубоиды какие-то, – ругнулся Юрка.
   На огне согрел мясо и зачерствевшую лепешку. Запил ужин кумысом. Пока жевал, все поглядывал через плечо. Лес молчал, прикидываясь безопасным. Нет уж, решил Юрка, лучше он переночует наверху.
   Бугристая кора ступеньками ложилась под ноги. Интересно, а медведи умеют лазать по деревьям?
   Юрка чертыхнулся и прошептал:
   – А нам все равно, пусть боимся мы волка и сову.
   Вспомнилось, как Дан советовал петь, когда ехали через каменную пустыню, и выругался – в голос, от души. Подтянулся на руках, зацепившись за развилку. Подходящая ветка! Достаточно высоко, чтобы не достали с земли, и есть шанс не убиться, если свалишься. Широкая, как диван, с ложбинкой у основания. Надергал в нее листьев, и шикарное получилось гнездо.
   Юрка свернулся клубком, накрылся курткой. С полминуты ловил потрескивания и шорохи, а потом отключился.
   Проснулся от холода и вместо темноты обнаружил густой туман. Смутно проступали силуэты дубоидов. Куртка и джинсы намокли, листья в гнезде стали влажными. Сдвинувшись к краю гнезда, Юрка посмотрел вниз.
   – Ни черта не видно, – сказал вслух.
   Хотелось в туалет, но спускаться в неизвестность он побаивался. Прошел по ветке, пока она не начала качаться. Расстегнул штаны. Хихикнул, представив, как ошалеет хищник, случись ему оказаться внизу.
   Прохладный воздух забрался под одежду. Юрка трусцой вернулся в гнездо и зарылся в листву, натянул на голову куртку. Согреться долго не получалось, и в зыбкой дремоте вспомнилось, как тяжело болел в первую школьную зиму, набегавшись во время перемены по двору.
   В бреду тогда чудилось: комнату заполнило горячим паром. Тонул в нем, не в силах приподнять голову. Нагревалась подушка, намокли и слиплись волосы. И вдруг на лоб опустилась холодная ладонь. Юрка открыл глаза. Возле постели сидел дед, от него пахло морозом и табаком. На тумбочке, среди лекарств, лежал огромный темно-красный гранат, большая редкость в те времена. Он мерцал среди тусклых пузырьков, точно елочная игрушка, и казался прохладным даже на вид. Юрка удивленно моргнул. Рука со лба исчезла. Дед взял нож, осторожно развалил гранат на две половины. Засветились багряные зернышки, полупрозрачные, с косточками внутри. Дед выковыривал их и скармливал внуку с ладони. Зернышки брызгались во рту кисло-сладким соком…
   Юрка сердито сбросил куртку. Туман поредел, стало светлее. Все, хватит сидеть в гнезде!
   Сполз по влажной коре на землю. Чтобы согреться, трижды обежал дубоид. С костром возиться не стал, слишком все кругом было волглым. Догрыз курт всухомятку.
   Значит, так: он – вейн, у него получится. Не дав себе и мгновения на раздумья, Юрка вскинул на плечо сумку и зашагал.
   Поднималось солнце, ложилось под ноги золотистыми пятнами. Истончался туман. Сверкали на паутине капельки росы, но сами пауки не показывались. Молчали птицы.
   Часа через два неспешного хода стало теплее. Деревья раздались, пропуская свет. За гигантскими стволами что-то блестело, и вскоре Юрка очутился на берегу маленького озерца.
   – Привал, – скомандовал он вслух.
   У берега вода прогрелась, дальше, на глубине, обжигала холодом. Юрка побултыхался, громко ухая и подвывая. Эх, в баню бы сейчас! Кое-как оттерся песком, постирал одежду и развесил на дереве.
   На завтрак – или полдник? – прикончил остатки припасов, допил кумыс и набрал во фляжку воды.
   Футболка высохла, джинсы оставались влажными. Кривясь, Юрка натянул их. Сумка основательно полегчала, но это как раз не радовало.
   Он по-прежнему не знал, куда идти, и потому просто закрыл глаза и крутанулся на месте.
   – Я – вейн, я – смогу.
   Снова выпало на запад, и Юрка – тайком от самого себя! – обрадовался. А если бы другое направление?..
   Становилось жарко. Снова захотелось есть, хоть кору грызи. Какое-то время Юрка шепотом материл Дана, приговаривая:
   – «Захочешь – почуешь»! С-с-котина! Тебя бы сюда!
   Сам-то, поди, уже в Бреславле. Сидит в трактире и жрет. Мясо, здоровущий кусок. К нему жареная картошка с луком, сметаной, еще хлеб с сыром и… Чтоб ему подавиться!
   Шмыгнул носом и вдруг почувствовал странный запах. Не табака с ромом, а скорее, тухлых яиц. А вдруг Дан ошибся? Вдруг для него, Юрки, узел пахнет иначе? Побежал. Сумка хлопала по спине, подгоняя. Воняло все сильнее. Юрка с размаху выскочил на обрыв и еле успел зацепиться за ветку.
   – Черт…
   На дне котлована бурлила жижа, подернутая маслянистой пленкой с радужными разводами. Пленку с чавканьем разрывали пузыри. Деревья, росшие по краю, казались мертвыми. Торчали голые сучья, кора вздулась и пошла черными наростами.
   – Тьфу, гадость.
   Пузырь вынырнул у ног и лопнул, распространяя зловоние.
 
   Тьма опустилась резко, точно с неба упало черное покрывало. Вейн остановил Кыся и положил ладонь ему на шею, успокаивая. Проекция? Но пахнет клевером и душицей, слышится шорох травы, приминаемой ветром. Дан спешился и пошарил по земле. Да, он все еще в степи.
   – Тихо, парень, тихо, – сказал Кысю. – Шэт его знает, куда мы попали.
   Конь нервничал, но несильно, и это настораживало. Когда проекция и хищники – понятно. Драться или удирать, вот и все занятия. А сейчас что делать? На всякий случай вытащил нож. Можно, конечно, снять с седла арбалет, но в кромешной темноте от него мало проку.
   – Мы дергаться не будем, мы осторожненько…
   На горизонте взвился белый огонь. Прыжком выметнулся вдоль неба к Дану, собрался в комок и хищной кошкой упал на землю.
   У вейна сперло в груди. Так, значит, не все, что рассказывают о межсезонье, – сказки!
   – Здравствуй, Оракул, – сказал он.
   Сияющий зверь мигнул. Глуховатый голос произнес с оттенком удивления:
   – И ты.
   Дан озадачился. Что – он? Пришел? Что-то сделал неправильно?
   – Ты назвал меня Оракулом, – объяснил голос.
   – Разве это не так? – осторожно спросил Дан. Все-таки брешут, собаки!
   – Нет.
   – А как тебя называть?
   – Оракул. Ты назвал меня так.
   – Значит, я могу спрашивать?
   Полыхнуло и гулко ударило по барабанным перепонкам. Дан зажмурился, из-под век потекли слезы.
   Когда он смог открыть глаза, темнота уже не была такой густой, в ней мерцали опаловые капельки. В их свете вейн разглядел людей. Ближе всех стоял пожилой священник. На два шага дальше – жрица Йкама. За ней парень, в котором Дан узнал господина Эрика. Потом Игорь с винтовкой на плече, в опущенной руке менестрель держал гитару. Грин в походной куртке. Мальчишка, оставленный у жузгов. Кто-то еще, незнакомый.
   – Спрашивай, – разрешил отец Михаил.
   Йорина кивнула.
   Дан понимал, что жрицы на самом деле тут нет, но на всякий случай избегал смотреть ей в глаза.
   – У меня все получится?
   – Это неправильный вопрос, – сказал отец Михаил голосом Оракула.
   Да, действительно, что значит – «все»?
   – Я дойду до Бреславля?
   – Не то, – с сожалением произнес Грин.
   Вейн разозлился:
   – А ты тут при чем?
   – Я – Оракул.
   – Хорошо! Тогда скажи, Йорина знает, где я сейчас?
   Ответило то, что приняло облик жрицы:
   – Неважно.
   Тьфу ты!
   Отец Михаил поторопил:
   – Спрашивай. Время уходит.
   – Я спросил!
   – Нет, – покачал головой менестрель.
   Дан скрипнул зубами.
   – Я успею до конца межсезонья? Йоры идут по следу? Оракул ты или нет, Шэт побери?!
   Всхрапнул Кысь, напуганный криком вейна.
   – Я – Оракул, – сказал Грин. – Ты сам меня так назвал.
   – Тогда отвечай.
   – Ты задаешь не те вопросы, – возразил отец Михаил.
   Так, может… у Дана пересохло в горле, и он хрипло спросил:
   – Я останусь в живых?
   Настоятель Взгорского монастыря смотрел с жалостью и укоризной. Совсем как десять лет назад, когда после очередной выходки Дана, растерзанного, с разбитым носом и коленками, привели к нему в кабинет.
   – Отец Михаил…
   – Он не спросит, – перебила Йорина. – Чтобы спрашивать, нужно сомневаться.
   – Да, – согласился менестрель, развернулся и пошел в темноту.
   Дан сжал кулаки.
   Они уходили. Грин, Юрка, те, кого Дан не смог разглядеть.
   – Подождите! Отец Михаил! Я не понял, так «да» или «нет»?
   – Я не могу ответить. Ты не задал вопрос, – терпеливо объяснил настоятель и пошел за остальными. Опаловые светляки роились вокруг него, утягивая за собой темноту. Дан уже мог разглядеть свои руки и морду Кыся. Конь тревожно фыркнул ему в лицо.
   Пахло не так, и шумело иначе. Вейн оглянулся.
   Из-за горизонта накатывало море. Сизые волны несли мелко искрошенный лед, подминая степную траву. Испуганно кричала чайка. Первый вал был низким, он только пробовал горячую землю на вкус. А дальше вода поднималась стеной.
   Проекция!
   Дан сам не понял, как оказался в седле. Конь в ужасе мчался прочь, но их догонял ветер, бросал пригоршнями холодные капли.
   – Давай! – вейн ударил каблуками.
   Метнулась над головой чайка, ее товарки горестно завопили. Дан глянул через плечо. Страшная стена приближалась, гоня перед собой волны, заставляя их злее вгрызаться в землю. Вынырнули каменные спины прибрежных валунов. Вейн облился потом, представив, как скала подрезает Кысю ноги.
   Пресветлая Иша, за что?!
   Вода уже пенилась под копытами, с хрустом ломались льдинки. Но пока еще была видна степь, и Дан цеплялся взглядом за выгоревшую на солнце траву. Только бы не затянуло! Пресветлая, помоги!
   Кысь дышал тяжело, бока раздувались, с морды срывалась пена. Вейн полоснул ножом по ремням, сбрасывая мешок с припасами. Плюхнуло – поклажа упала в воду. Оставался еще груз. Дан занес руку, но вовремя придержал. Нельзя!
   Спина мокрая. Вода стекает по лошадиной шкуре. Бурлит под сапогами. Исполинский гребень покрылся сверху белым и начал загибаться.
   – Пошел! – дико заорал Дан.
   Отчаянный рывок вынес Кыся в степь, и, почувствовав твердь под ногами, конь передумал сдаваться. Дан припал к его шее, ожидая тяжелого удара. Вот сейчас… сейчас…
   Бухнуло. Хлестнуло ледяным крошевом – но и только. Ошеломленный, вейн повернулся.
   Проекция остановилась. Вода билась о прибрежные скалы – и бессильно стекала с них. Там, где пространство истончалось, переходя одно в другое, виднелась каменная сердцевина, тысячелетиями скрытая от глаз.
   Дан сполз на землю. Колени у него дрожали. Хотелось вздохнуть поглубже, но горло закупорил пережитый страх.
   – Твою… мать… Оракул! Шэт!
   Пена на морде Кыся окрасилась в розовый – губы порваны удилами. Бока судорожно вздрагивали.
   Дан снял с него сумку и повесил через плечо.
   – Пошли, парень. Давай. Полегоньку…
   Конь смотрел жалобно, глаза у него были красными, в сетке лопнувших сосудов. По ногам, изрезанным льдинами, бежала кровь.
   – Ну ты же умница. Мы медленно, еле переставляя копыта.
   Ворочалось и шумело море, Дан опасливо оглянулся. Конь, почувствовав его страх, шагнул.
   – Вот и хорошо. Нельзя тут. Опасно.
   Большак манил теплой, прогретой на солнце пылью, накатанными колеями. Но каждый вейн знает: разрывы чаще случаются именно на дороге. Дан посмотрел на Кыся. Ох, бедолага.
   – Ладно, рискнем. Осторожненько, по обочине.
   Под жаркими лучами рубаха, вымоченная чужой водой, успела просохнуть и снова намокнуть от пота. Дан кряхтел под тяжестью сумки, но перевесить ее на коня не решался. Над ними с суматошными криками носилась чайка. Возмущалась, не понимая, куда девалось прохладное море и откуда взялась эта гладкая, заросшая чахлой травой земля.
   – Цыц! – сказал ей Дан.
   Чайка визгливым голосом передразнила с высоты.
   – Разоралась! Степь ей наша не нравится. Дура! Правда, Кысь?
 
   Между деревьями торчал полосатый шест. Табличка – ярко-оранжевая, перечеркнутая крест-накрест – сверкала под солнцем. Граница? Знак опасности? Заминировано? Юрка остановился, раздумывая: обойти или черт с ней. Обходить не хотелось. Тем более дальше, за шестом, росли все те же дубоиды и ковром лежали листья. Ничего особенного.
   – Для ежиков поставили? – спросил Юрка вслух. – Зря! Ежиков тут нет.
   За все время, что блуждал по лесу, он не встретил даже букашки.
   – Ну ладно!
   Задержал дыхание и перешагнул тень от шеста.
   Ничего не произошло.
   Юрка ругнулся. А чего он ждал? Взрыва? Воя сигнализации? Пограничников с собаками? Презрительно дернул плечом и зашагал дальше. Правда, на всякий случай внимательнее поглядывал под ноги.
   Через несколько метров он нашел люк, прикрытый крышкой.
   Петли порыжели от ржавчины. Ушко, торчавшее на макушке, подъела коррозия. Юрка подцепил, уверенный, что надорвется, но не поднимет эдакую махину. Крышка заскрежетала и неожиданно легко встала на ребро. Пахну́ло сухим воздухом, совсем не похожим на канализационный. Вертикально вниз уходил колодец с литыми, без швов, стенами. Поблескивали ступеньки, сваренные из хромированных прутьев.
   – Эй, – позвал Юрка.
   Не отозвалось даже эхо.
   – Ладно, поглядим.
   Он нашарил корягу и втиснул ее рядом с петлями, на упор.
   Лестница закончилась быстро, Юрка спрыгнул на дно. Света, падающего сверху, хватило, чтобы рассмотреть гладкие стены и арку, ведущую в тоннель. Казалось, она затянута черной бумагой, такая за ней густилась темнота. Юрка потрогал край – и под пальцами неожиданно вспыхнул свет. Отдернул руку. На стене осталась россыпь сияющих отпечатков.
   На дренажную систему это точно не походило. А вдруг там, дальше, склады с НЗ?
   Туннель спускался под небольшим углом. Широкий – плечом к плечу трое поместятся, но низкий, до потолка легко дотянуться. Дно покрывало что-то мягкое, похожее на пробку, и кроссовки не скользили. На полметра вперед стены наливались светом, на полметра позади – темнели. Местами люминесцентная краска была стерта, похоже, кто-то громадный чесал тут спину. Но звериного духа не чувствовалось, воздух казался мертвее, чем в лесу.
   Юрка не сразу сообразил засечь время, и, когда глянул на часы, могло пройти и десять минут, и двадцать.
   Вскоре туннель раздвоился. Налево уходил узкий отросток, вход в него от пола до середины перекрывала ажурная решетка. Юрка сворачивать не стал.
   Дальше боковые ходы встречались часто. Одинаковые по размеру, они отличались высотой решеток: где-то доходили до потолка, где-то высовывались на пару-тройку сантиметров.
   Бесконечный туннель надоел быстрее, чем дубоиды в лесу.
   – Ну кто так строит, а? – попенял Юрка вслух.
   Уже хотел повернуть обратно, когда прямой до сих пор коридор круто преломился. Юрка шагнул за угол и увидел бункер.
   Полукруглая комната с низким потолком переливалась и подмигивала множеством разноцветных кнопок, но все равно выглядела заброшенной – везде лежала пыль. Экраны – а вертикальные пластины ничем иным оказаться не могли – остались мертвыми, даже когда Юрка переступил порог и включилось освещение.
   Еды, конечно, тут не было.
   – Дурак, – обозвал себя шепотом. – Поперся…
   Он прошелся вдоль изогнутой стены, не решаясь прикоснуться к кнопкам. У пультов стояли креслица с подлокотниками, но без спинок. Одно валялось на боку, из прорванной обивки вылезла начинка и осыпалась трухой. Справа, в небольшой нише, приткнулся диван. Над диваном висела черно-белая фотография города. Кто-то щелкнул его снизу, запрокинув объектив. Взмывали узкие небоскребы, сияли сплошными окнами, отражаясь друг в друге. А над ними висела летающая тарелка, один в один, как показывали в передачах про НЛО.
   – Приехали.
   Может, это бред и он давно в палате с мягкими стенами? Но тогда почему так хочется жрать?
   Юрка плюхнулся на диван и с минуту сидел, запустив пальцы в волосы. Потом выругался, сбросил на пол сумку – брякнула полупустая фляжка. Куртку скомкал и сунул в изголовье. Нож на поясе мешал, Юрка рывком выдрал его из чехла. Лег, отвернувшись к стене. Он не собирался спать – отдохнуть с полчаса и валить обратно. Но стоило закрыть глаза, и реальность исчезла. Юрка увидел степь, потрескавшуюся от жары. Били цветные гейзеры – от темно-алых до оранжевых, и между ними ехали узкоглазые всадники. Горели костры, ветер гнал клубы дыма, пахнущие дедовым табаком. Где-то рядом был Дан – стоило лишь вовремя оглянуться, чтобы заметить его. Но то скакал мимо Кысь с пустым седлом, то мелькала на жузге знакомая связка амулетов, то проходила девушка с тигриными глазами, выкликая вейна. А потом взревел мотор, и надвинулся огромный, блестящий на солнце радиатор…
   Юрка рывком сел, мгновенно придя в себя. Странно, но уверенность, что Дан – близко, не пропала. Посмотрел на потолок. Гладкий, похожий на скорлупу. Ударить бы, пробиться наверх. Ему нужно туда. Да, точно. Узел там! И запах… Но не табака с ромом, а мерзкий, как от бомжа. Юрка замер. В бункере кто-то был. Он шуршал, чавкал, коротко взрыкивал и сопел.

Глава 7

   В носу свербело от полынной горечи. Все было в точности, как описывал Арсей Ичигин: запах густо висел слоями – выходя из одного, вейн почти сразу попадал в другой. Степь качалась под ногами, ровная, как сковородка, на которой пекут блины. Пот заливал глаза. Казалось, затылок сверлит чей-то взгляд. Дан не оборачивался.
   Все-таки те трое – Арсей Ичигин, Алекс Грин и Стефан Батори – были сумасшедшими. В полосу прибоя влезли они со стороны Бреславля. В первый год заплутали, а во второй и третий – прошли, сначала с востока на запад, потом с юга на север. По их меркам выходило, что топать еще Дану и топать. Ничего, продержится, а там и до города… Узел открылся точнехонько под ногами, и мгновенно выкатились ориентиры, как последний золотой из дырявого кармана. Вейн успел отпрыгнуть и хрипло выругался. Это что же, Шэт побери, и подумать нельзя?
   – Хрен тебе, – сказал Дан, обходя источник полынного духа.
   Тень под ногами распалась натрое, две из них отливали синевой. Вейн сощурился на солнце, висевшее на положенном месте. Хоть бы облачко какое набежало.
   Снова душно запахло полынью. Синие тени, точно лезвия ножниц, то сходились, то расходились.
   – Два кольца, два конца, – припомнил Дан загадку, которую слышал от Грина. – Посредине я. Как гвоздик.
   Засмеялся, представив себя гвоздем. Крепким, железным, с ребристой шляпкой и острым кончиком.
   – Врешь, не забьешь! Еще погуляю! – крикнул и захлебнулся горячим воздухом.
   С трудом отдышался. От страха проступил и тут же высох на висках пот. Дан вытащил из-под рубахи связку амулетов, нашел в ней крестик. Помоги, пресветлая Иша! Проведи! Не дай сойти с ума!
   Лишние тени постепенно выцвели. Подул ветер, разгоняя полынный запах, и стало полегче. Вейн повел занемевшими под тяжестью поклажи плечами. Бросать топливо нельзя. Все остальное – сколько угодно, но только не дрова. И не соль.
   Узел чувствовался справа, достаточно далеко, чтобы думать хоть о Бреславле, хоть о кровати в «Перекрестке».
   …а может, рискнуть? Ломануться, вдруг получится пробиться в закрытый город? Разом, за один шаг!
   Дан выругался. Шэтово искушение!
   В третью свою экспедицию Ичигин и Батори этим, собственно, и занимались. Перебирали узлы – мгновенно возникающие и исчезающие. Обманные, переменчивые, обращающие входы в выходы и наоборот. Сбивающие ориентиры и не соблюдающие допуск – то самое крохотное расстояние, позволяющее не влипнуть мордой в камень на выходе. Грин только страховал, потому и вернулся в Бреславль. Ичигин нашелся спустя полгода, с переломанными ногами. Про Батори больше не слышали. «Зачем?» – спросил как-то, недоумевая, Дан, и Грин ответил: «Именно тогда в теорию узлов…» Он не договорил, вспомнив, что его бывшего ученика всегда больше интересовала практика. Усмехнулся: «Бреславль был бы открыт».
   Полынный дух мешался с запахами моря и горячего железа. Проекция наслоилась? Впереди узел, придется взять левее, все дальше уходя от дороги. Дан посмотрел на солнце, сверяя направление – он боялся заблудиться. Не приведи Всевышний!
   Долго везло: ловушки вырастали медленно, предупреждая запахом, и плавно таяли. Припекало, как и положено в степи, не более. Стрекотали кузнечики. Потом они исчезли – узел растекся, точно маслянистая пленка по воде. Чтобы протиснуться сквозь такой, пришлось бы лечь на брюхо, но думать про Бреславль Дан все равно остерегался – и из-за этого постоянно думал. Хитрый же узел местами вспухал, доходя до пояса. Он уже трижды менялся – с двойного на вход, со входа снова на двойной, а потом на выход. Запах у него был противный, вроде как и на полынь не похожий. Дан принюхивался, морщился и, только пройдя узел насквозь, понял, в чем дело.
   На границе его лежал труп – та часть, что осталась тут, в степи. Загустевшая кровь свернулась на горячей земле, воздух гудел от мух. Дана затошнило. Он выбрался из узла и какое-то время стоял к нему спиной, кривясь и сплевывая под ноги. Потом решительно повернулся.
   Сохранились штаны с кожаной заплатой на заду и сапоги, порыжевшие от конского пота. Судя по тому, что пятками они смотрели наружу, неудачливый коллега явился со стороны города. В петли был вдернут ремень с пряжкой, заточенной по краям. На ремне висела фляга и пустой чехол от ножа. А все, что выше, срезало начисто.
   – Ну, прими тебя святой Христофор и проводи к Всевышнему! – сказал Дан.
   Подумал, не пошарить ли в карманах, авось найдется что годное для опознания, но не смог заставить себя прикоснуться к трупу, хотя немало повидал на своем веку мертвецов.
   – Прости, хоронить тебя некогда.
   Гнилостный запах чувствовался еще долго, пока его не перебило полынью.
 
   Сумка была вывернута наизнанку. Кто-то угловатый и заросший мял ее, облизывал швы, постанывая и далеко высовывая язык. Сквозь прорехи на его лохмотьях просвечивало костлявое тело, мутно-белое, точно отлитое из воска. Дикарь поднял голову и предупреждающе заворчал.
   – Я тебя не трогаю!
   Юрка поднял руки, показывая раскрытые ладони. Осторожно сдвинулся на край дивана. Куда он отбросил нож?!
   Дикарь следил настороженно, но нападать вроде не собирался.
   – Оставь ее себе, а я пойду. Хорошо? – Юрка говорил на всеобщем. – Ты меня пропустишь?
   Тот оскалился в ответ, показав заостренные зубы. Прижал сумку к груди. Руки у него были жуткие, кожа туго обтягивала кости.
   – Я пошел, ладно?
   Не понимает. Сидит, загораживая выход. Вспомнив, что говорил Тобиус, Юрка четко произнес про себя: «Пропусти меня». Всплыли непривычные слова, повторить которые – язык сломаешь, но он постарался:
   – Сиссеушь вией.
   Зря!
   Бешено сверкнули под космами глаза. Дикарь бросился на него и сдернул за ногу на пол. Юрка пытался вырваться, но жесткие пальцы стиснули запястья. Ах, так! Ударил лбом в лицо, добавил коленом и смог высвободить правую руку. В левой же, казалось, захрустели кости. С грохотом упало кресло. Нож! Где-то должен быть нож! Рука натыкалась то на край ниши, то на сброшенную куртку, скребла по полу. Дикарь верещал, брызгая слюной, царапался и тянулся к горлу. Лязгнули зубы. Юрка завопил от страха, на мгновение перестав отбиваться, и безумец тут же прижал его коленями. Дохнул тошнотворно в лицо – и вгрызся в жесткую кожу ошейника. Его затылок саданул Юрку в подбородок, сальные волосы упали на лицо. Пальцы резануло – нож! Зажал в кулаке у самой рукояти и полоснул наугад. Лезвие запуталось в лохмотьях. Юрка ударил снова, крест-накрест… Визг оглушил. Хлестнуло вонючим тряпьем.
   Безумец крутился, пытаясь ощупать спину. Загремев, упало еще одно кресло. Дикарь вскрикнул, метнулся к выходу и исчез в туннеле. Несколько мгновений был слышен топот, а потом стало тихо.
   – Ни хрена себе.
   Юрка потрогал шею – кожаный ремень измочален, в слюне. Брезгливо сморщившись, вытер ладонь о стену. Так бы и загрызли… И спал-то – или не спал? – всего ничего. Глянул на часы: минут двадцать.
   Саднило поцарапанную щеку. Жгло и пощипывало пальцы. Юрка посмотрел на руку. Кровь. Наверное, порезался, когда схватился за лезвие. Нет, сматываться отсюда, и побыстрее! Суетливо натянул куртку, собрал барахло. Фляжка откатилась под кресло, жузговый оберег валялся на пульте. Сумку Юрка повесил через плечо и задвинул за спину. Нож убирать не стал. Сжав рукоять, выглянул за порог. В медленно разгорающемся свете увидел цепочку красных капель.
   Мягкое покрытие пола гасило звуки. Кровь встречалась то чаще, то реже. Иногда попадались потеки на стене, краска вокруг них светилась. Юрка часто оборачивался, а возле боковых проходов замедлял шаг. Понимал – люминесцентное напыление выдает его с головой. Напряженно прислушивался, нюхал воздух. Проходя мимо черной дыры, каменел спиной – вот сейчас завизжит и бросится, вцепится зубами! Потом вздыхал с облегчением – до следующего перекрестка.