Жулавский Ежи. Победитель (Лунная трилогия - 2)

   Элем быстро пошевелился.
   - Ах так! Хома... Что с ним?
   - Мы давно знали, что он выжил из ума, хотя всегда было достаточно людей, веривших его словам... Но теперь, боюсь, что его безумие переходит всякие границы...
   - А слушают его? - прямо спросил Элем, нетерпеливо отбрасывая всякие недомолвки, какими обычно пользовался даже в разговоре со своим доверенным лицом.
   - Пока не очень, но в один прекрасный день это может случиться...
   Элем задумался.
   - Нескоро наступит это время! - сказал он как бы про себя.
   - Не знаю. Мне донесли, что Хома появился среди рыбаков в окрестностях Перешейка - там люди темные, дикие и необразованные...
   - Многие из этих рыбаков вступили в войско Ерета,- заметил первосвященник.
   - Да, но не все. Те, которые остались дома, слушают теперь безумные речи впавшего в детство старика. Ваше Высочество, что он болтает...
   Элем молча наклонил голову.
   - Говорит,- продолжал Севин,- что Победитель не является Победителем, потому что мертвые не встали при его появлении, как было обещано в Писании, поэтому все Братья Ожидающие, ушедшие из Полярной Страны,- отступники, он даже осмеливается, Ваше Высочество...
   - Ладно,- прервал Элем,- достаточно. Это не имеет значения. Оставьте Хому на свободе. Он совсем выжил из ума, и ни один разумный человек не обратит на него внимания. Только следите, чтобы он находился среди рыбаков. Никуда в другое место его не пускайте.
   - Как Ваше Высочество...
   - Это напомнило мне о здешнем мудреце, Роде. Что с ним? Севин пренебрежительно махнул рукой.
   - Он не опасен! Слишком много командует, всех хочет учить. Над ним постоянно смеются еще со времени Малахуды...
   - Неужели у него нет сторонников?
   - Горстка, о которой и вспоминать не стоит! И если Ваше Высочество захочет принять мой совет...
   - Говори!
   - Лучше оставить его в покое. Пока его не преследуют, поверить ему могут только люди ученые и просвещенные... А ими смело можно пренебречь. А народ...^Народ жаждет заполучить те страны за морем, где живут шерны, и не верит, что на Великой Пустыне можно найти что-либо пригодное для проживания. Только если Ваше Высочество запретит Роде высказываться или, что еще хуже, осудит его на смерть, толпа начнет задумываться и предполагать, что в его словах должна была содержаться какая-то правда... Другое дело Хома. Он, как член ордена, подчиняется нам... и это никого бы не удивило...
   Первосвященник махнул рукой в знак того, чтобы он замолчал.
   - Да, да. Хорошо. Я подумаю, что можно сделать...
   Севин поклонился и, видя, что Элем углубился в разложенные перед ним бумаги и ни о чем больше его не спрашивает, тихо удалился из комнаты. Однако едва двери за ним закрылись, бывший глава Братьев Ожидающих сорвался с места и начал быстрыми шагами ходить по комнате. На некогда бритой голове у него отросли густые волосы, длинная и черная борода резко выделялась на фоне сверкающей желтой одежды. Губы были крепко сжаты, глаза под нахмуренными бровями беспокойно бегали, все время обращаясь к окну, выходящему на площадь, где Победитель тренировал своих воинов.
   Элем остановился и посмотрел туда. Он внимательно следил за каждым движением воинов, замечал быстрые движения рук, поднимающих к лицу оружие, и после каждой вспышки выстрела переводил взгляд на рассыпающуюся под градом пуль стену.
   - Уже сегодня вечером,- шепнул он себе.
   Он посмотрел на солнце - оно стояло еще высоко, очень высоко - и первосвященника охватило неожиданное нетерпение. Он, живший в Полярной Стране, не знающий времени, дней, восходов или заходов, теперь дрожал при мысли о том, что конец дня еще далек, что не скоро еще замерзнет вода в вечернем холоде, построив Победителю мост для крылатых саней, которые увезут его в таинственную страну шернов. Элему хотелось, чтобы тот скорее выступил в этот поход. Вслух он говорил себе, что ждет как можно более быстрого разгрома шернов, вечных врагов людей, но в глубине души чувствовал, что будет рад, когда Победитель уйдет сражаться, оставив ему, первосвященнику, безраздельную и безграничную власть над страной и людьми.
   А когда Победитель вернется...
   Он не думал, не хотел думать ничего плохого. Он нерушимо верил, что тот, который прибыл, согласно священным книгам и предсказаниям пророков, является Победителем, сотни лет ожидаемым Братьями, верил, что с ним пришел новый порядок жизни на Луне, но невольно воображал себе этот новый порядок, как период своей власти...
   А когда Победитель вернется из-за Великого Моря...
   Он еще не думал ни о чем плохом. Однако перед его глазами вставала чудесная, сверкающая машина Победителя, которая стоит готовая к возвращению на Землю,- и отлет которой он, первосвященник, будет благословлять и оплакивать, воздавая должное улетающему на ней победоносному пришельцу, который покорил шернов и уничтожил их поселение на Луне, чтобы народ мог жить безбедно под управлением Элема, первого из нового рода первосвященников...
   А если... Если бы?..
   Он не хотел допускать даже мысли о том, что Победитель захочет остаться на Луне и править сам, оставив ему, Элему, лишь тень его власти... Ни один пророк никогда не обещал, что Победитель останется на Луне и это не было догматом.
   Дальше мысли Элема путались - разумеется, он старался придержать свое воображение, которое, наперекор ему, вызывало перед глазами первосвященника смутные образы Хомы, Роды, даже старого Малахуды, который богохульными словами приветствовал некогда на ступенях храма пришельца с Земли...
   Он отбросил от себя эти видения и потер лоб, чтобы стереть последний след невольных мыслей, однако против воли в окно следил неспокойным взглядом за Еретом, который как раз разговаривал с Победителем - и довольно усмехался, видя усердного, но мрачного молодого воина...
   Ерет действительно с того дня, когда на крыше просил Победителя не отнимать у него любимой девушки, совсем не обращался к Победителю, кроме тех случаев, когда это вызывалось военными делами. Марек, которому очень нравился этот дельный и горячий юноша, болезненно переживал отчуждение с его стороны, но напрасно пытался его переломить, периодически пробуя заводить с ним какой-то оживленный разговор. Ерет на вопросы отвечал коротко и почтительно, приказы выполнял немедленно, но ни разу не улыбнулся и не дал втянуть себя в разговор, не касающийся непосредственно войны с шернами.
   В конце концов Марек смирился со своим поражением. В течение нескольких долгих лунных дней - около полугода по земному исчислению - они жили рядом, сталкиваясь почти каждую минуту, основывали мастерские для изготовления стрелкового оружия, подбирали и обучали работников, тренировали воинов - и Победитель все больше убеждался, что ему было бы трудно найти лучшего, более умного и более преданного делу, помощника, чем этот человек, который в душе был так далек от него...
   Сегодня проходили уже последние занятия перед выступлением, и Марек, сидя на ступенях храма, с удовольствием смотрел на поразительное мастерство воинов, которые стреляли в двигающиеся мишени из глины, почти никогда не промахиваясь, когда перед ним неожиданно появился Ерет.
   - Все готово, Победитель,- сказал он,- и если ты доволен, мы можем отправиться сегодня, как только лед покроет море...
   - Да! - ответил Марек, невольно перенимая ту лаконичную манеру разговора, какой пользовался Ерет при их беседах.
   Вождь лунной молодежи молча повернулся в сторону морского побережья, где приготовленные парусные сани ждали образования ночного льда, но сделав несколько шагов, неожиданно остановился...
   - Ерет?..
   - Мне показалось, господин, что ты меня позвал.
   - Нет. Я не звал тебя...
   Ерет повернулся, чтобы уйти, но теперь Марек действительно окликнул его.
   - Ерет, подойди, я хотел бы с тобой поговорить...
   Он встал и пошел навстречу юноше, который послушно остановился, ожидая приказа или вопроса. Но Победитель не приказывал и не спрашивал, только, подойдя к нему и присев на камень, как обычно делал, разговаривая с лунными жителями, которые были значительно ниже ростом, взял его за руку и долго смотрел ему в глаза ясным, но грустным взглядом. Юноша спокойно выдержал этот взгляд не опуская глаз, только брови у него сдвинулись и глубокая борозда пролегла между ними...
   - Ерет,- начал Марек через минуту,- с той минуты, когда я оказался здесь, между вами, я встретил только троих людей, которых хотел бы иметь своими друзьями... Один из них, старик Малахуда, исчез в ту же минуту, когда я узнал его, а второй - ты...
   Он оборвал фразу и как будто чего-то ждал...
   Ерет быстро поднял глаза, едва заметно пошевелил губами, и хотя не произнес ни слова, Марек почувствовал и понял это движение губ, которое говорило ему:
   "У тебя осталась Ихезаль, господин..."
   - Именно об Ихезаль я хотел поговорить,- сказал он, как будто отвечая на не произнесенную вслух фразу.
   Молодой воин невольно вздрогнул.
   - Нет причины, господин, говорить о том, что находится в полном порядке.
   - Разве это так?
   - Так, Победитель. Ихезаль служит тебе, как тебе служу я и как все на Луне должны служить тебе...
   - Однако ты затаил на меня обиду по этой причине. Тебе кажется, что я отнял ее у тебя.
   - Чего ты хочешь от меня, господин?
   Этот вопрос прозвучал так просто и неожиданно, что Марек не нашел на него ответа. Действительно: чего он требовал, чего хотел от этого юноши, у которого, хотя и невольно, отнял любимую? Он почувствовал, что выглядит смешно, пытаясь завязать дружеские отношения с человеком, которому нанес вред, и злость охватила его при мысли, что это унижает его в глазах Ерета. Он нахмурился и хотел уже отдать какой-нибудь приказ, короткий и неотложный, который бы сразу пресек это фальшивое положение, все расставив на свои места, когда Ерет вдруг сказал странно изменившимся голосом, какого он, Победитель, давно от него не слышал:
   - А обида?.. У меня могла бы быть обида, но только на судьбу и на порядок вещей, при котором нельзя служить двум господам.
   Он замолчал и только через минуту добавил:
   - Если бы ты, господин, был, как я, человеком...
   - А кто же я? - спросил Марек, видя, что Ерет не заканчивает фразу.
   Юноша поднял на него светлые и спокойные глаза.
   - Ты Бог, Победитель.
   И прежде чем Марек сумел ответить, тот был уже далеко.
   Марек встал и ленивым шагом направился к саду, спускающемуся позади храма к морскому берегу. Здесь, укрытый от врожденной ненависти лунных жителей, жил морец Нузар с того дня, когда предложил Победителю свою помощь. Сад, правда охранялся; но стража, поставленная у ворот, скорее имела задание не допускать внутрь фанатичных противников морца, нежели охранять его, имеющего полную свободу передвижений. В сущности, морец мог сбежать каждую минуту и, преодолев морское побережье, которое к северу отсюда было обрывистым и скалистым, затеряться в густых лесах у подножия Отамора, где никто не смог бы его отыскать. Однако он даже не делал попытки скрыться. Он был свидетелем разгрома шернов и мучений всевластного когда-то Авия, видел в руках Победителя страшное оружие, а кинувшись на него, имел возможность убедиться в силе его рук. Поэтому в темном сознании морца, занятом картинами битвы и смерти, произошла разительная перемена. Победитель предстал перед ним как существо наисильнейшее и поэтому больше всех достойное любви и поклонения на Луне. Если бы морец хотя бы на минуту мог поверить, что новый властелин может умереть или быть побежденным, он, несомненно, снова кинулся бы на него с ножом - только для того, чтобы в минуту смерти похвалиться перед самим собой, что он, морец Нузар, уничтожил сильного противника, какой только мог существовать.
   Поэтому он с удовольствием думал о том, что служит бессмертному и самому сильному господину и заранее радовался в душе окончательному разгрому, который, он не сомневался в этом, будет страшен, пряча в глубине своего дикого сердца сладостную надежду, что после уничтожения крылатых первых жителей Луны, дойдет очередь и до людей... Он не смел строить никаких планов- это было делом господина - но был уверен, что это будет какая-то кровавая охота, где он, как верный пес, у ног Победителя будет преследовать всякое живое существо, чтобы оно погибло от руки хозяина.
   Когда он так думал, неукротимая, рабская любовь поднималась в его сердце к новому хозяину, и он дрожал от нетерпения в ожидании, когда крылатые сани отправятся на юг... Огнестрельного оружия ему в руки не дали - но он и сам не хотел бы его иметь, зато выпросил себе тугой лук и сам приладил к нему тетиву и приготовил стрелы, чтобы поражать шернов рядом с Победителем.
   И теперь, когда в сад зашел Победитель и сообщил ему, что под вечер они отправятся в поход, он затрясся от радости, начал выть и скакать, похожий скорее на гончую перед охотой, нежели на человеческое существо.
   Марек приказал ему успокоиться.
   - Слушай,- сказал он,- я позволил тебе служить проводником, хотя- мог бы уйти без тебя, но если ты изменишь мне, я велю содрать с тебя шкуру!
   Нузар просто не понимал, что это значит: изменить. Переход на сторону врага в случае поражения он считал вещью совершенно естественной, от которой могла удержать только ненависть, уход же от победителей был для него чем-то непонятным. Он с тупым удивлением смотрел на Марека, пытаясь понять таинственное значение его слов и слышащейся в них угрозы, потом губы его искривились в улыбке на лице обезображенном пятном.
   - Изменю, если ты прикажешь! - уверенно сказал он, видимо думая, что Победитель требует от него преданной службы, даже если бы он знал, что вместо награды его ждут пытки от его руки.
   Марек невольно рассмеялся...
   Он прошел через сад и через задний вход вошел в храм. В сводчатом коридоре он встретил Ихезаль, кивнул ей и уже вместе с ней вошел в подземелье, где находился шерн Авий, прикованный цепями к стене. Марек многократно делал попытки предоставить ему большую свободу, но каждый раз шерн пользовался ей только для того, чтобы напасть на стражника, кормящего его, или броситься в бешеной ненависти на Победителя. Атаки эти были тем более опасными, что происходили совершенно неожиданно, так как большую часть дня шерн был совершенно неподвижен и не подавал никаких признаков жизни, даже когда стражник пинал его, собираясь сделать уборку. Тогда его снова приковали к стене, и, чтобы положить конец издевательствам над беззащитным пленником, всем было запрещено заходить к нему, кроме как в обществе Марека или Ихезаль, у которой находился второй ключ от этого помещения.
   В старой сокровищнице ничего не изменилось с тех пор, как ее стали использовать в качестве темницы, только густой слой пыли покрыл стопу священных книг и затемнил золотые знаки и надписи на стенах. Отовсюду веяло пустотой и заброшенностью, все, что еще вчера было священным, сегодня было попрано и покрыто позором...
   Марек заметил при свете факела, что Ихезаль неожиданно побледнела... Стоя на последней ступени, как некогда, в ту ночь, когда нашла здесь деда, склонившегося над книгами, она поколебалась, как бы не зная, имеет ли право сюда войти... Белые плечи виднелись в широких прорезях рукавов, грудь вздымалась под легкой тканью. В какой-то момент показалось, что она сейчас упадет...
   Он быстро подхватил ее, и в тот же момент увидел круглые красные глаза чудовища, сверкающие в темноте и смотрящие на них. Он смущенно отдернул руку и подошел к узнику.
   Кровавые глаза шерна погасли. Он втянул голову в плечи. Белые его ладони, закованные в железо, ярко выделялись на этом фоне, страшные в своей бессильной неподвижности...
   Марек долго молча смотрел на него. Он не мог объяснить себе, зачем пришел сюда - зачем приходил сюда вообще - к этому узнику, чьи неизбежные мучения пробуждали в нем болезненное отвращение... Но какая-то непонятная сила тянула его сюда. Сто раз он повторял себе, покидая темницу, что больше уже сюда не вернется, но вскоре приходил снова, находя незначительные предлоги или делая вид, что хочет узнать у шерна какие-либо подробности, которыми мог бы воспользоваться в намеченном походе...
   Но шерн на вопросы отвечал резко и уж ни разу не вымолвил ни одного слова, которое для Победителя могло иметь какое-то значение. А иногда он вообще ничего не говорил. И теперь, когда Марек обратился к нему, даже не пошевелился, как будто не слышал обращенного вопроса. Через какое-то время его белый фосфоресцирующий лоб стал мутно-синего цвета, на нем быстро стали появляться одна за другой вспышки, целая гамма цветов, минутами растворяющиеся в общем фиолетовом тоне...
   - Говорит,- прошептала Ихезаль, глядя на шерна широко открытыми глазами.
   А краски все сильнее играли на лбу чудовища, иногда непостоянные, как полярная заря, и такие яркие, что весь подвал заливался этим радужным светом, а иногда приглушенные, лениво и медленно переходящие друг в друга.. Марек, глядя на это, ощущал, что передним предстает какой-то гимн красок и света, способный, быть может, выразить понятия, которые человеческий голос не может передать.
   Теперь на лбу шерна вспыхнул кровавый свет, как будто какой-то крик, прерванный несколькими холодными синими вспышками,- и тут же погас, как неожиданно потушенный огонь.
   Авий медленно открыл закрытые до сих пор глаза и посмотрел на Марека.
   - Зачем ты сюда пришел? - спросил он человеческим языком.- Зачем вообще люди пришли и беспокоят более высших чем они существ? Ты собака, но послушай, что говорит тебе знающий, прежде чем погибнешь за то, что посмел поднять руку на шерна Все зло идет с Земли, она звезда мятежная и проклятая, которой наши глаза не хотят видеть! Луна была чудесным садом, и шерны жили здесь в богатых городах над шумящими морями? Давно, давно этот было... Дни тогда были короткие, и Земля всходила на небосводе, обходя Луну кругом - и служила шернам, чтобы им было светло в ночи! Но пришло время, когда она остановилась на небе, зловещая, мятежная - и проклятой стала страна, над которой она остановилась! Ненасытная Земля выкрала у нее воду, воздух - и сегодня там, где был прекрасный сад, стала нежилая пустыня! Теперь там одни горы и трупы развалившихся городов над высохшими реками. Поэтому будь проклята Земля, проклято все, что она сделала, и проклято любое существо, которое оттуда приходит
   Он говорил это обычным, скрежещущим голосом шернов, но в интонациях чувствовалось что-то такое, что придавало этим словам подобие гимна, или старой клятвы, или молитвы... Когда он замолчал, впав в свою обычную неподвижность и безразличие, Марек бросился к нему:
   - Говори, говори еще! Значит, когда-то на той стороне?.. И это предание до сих пор хранится между вами?
   Он дрожал от нетерпения, желая услышать хоть что-нибудь еще из этих преданий, видимо, передаваемых шернами из поколения в поколение, которые удивительным образом раскрывали ему краешек старой тайны Луны, когда в пустыне были моря, и богатые города стояли над шумящими реками... Однако он напрасно настаивал, стараясь обещаниями, просьбами или угрозами вытянуть что-то из молчащего шерна. Авий только еще раз поднял на Победителя сверкающие глаза и проскрежетал с ненавистью:
   - Возвращайся на Землю! Возвращайся на Землю, пока у тебя есть время! Мы сделали только одну ошибку - когда позволили жить и размножаться здесь поколению людей! Но теперь мы уничтожим вас всех, раз вы не хотите быть нашими псами!
   Потом он снова втянул голову в плечи и тяжело обвис на закованных в цепи руках.
   Марек подумал, что сейчас именно он собирается уничтожить шернов, но ничего не сказал... Какое-то время он колебался, не освободить ли шерна и не попросить ли продолжить рассказ, но вскоре оставил эту мысль, по опыту зная, что это не приведет ни к чему, кроме того, что все подверглись бы опасности нападения со стороны чудовища.
   От задумчивости его пробудил тихий вздох... Он быстро обернулся: Ихезаль стояла неподвижно, прислонившись спиной к притолоке, бледная, как труп, глядя на шерна, глаза которого, уставившиеся на нее, сверкали кроваво и зловеще, как четыре красных рубина, горящие на черном бархатном фоне свернувшегося в клубок ужасного тела...
   - Ихезаль! Ихезаль! - окликнул ее Марек,
   - Я боюсь,- прошептала она помертвевшими губами. По ее телу пробежала дрожь, но, несмотря на видимые усилия, она не могла оторвать взгляд от кровавых глаз шерна.
   Марек подхватил ее на руки и быстро выбежал на дневной свет. Девушка бессознательным движением испуганного ребенка обняла его руками за шею, так крепко прижавшись к нему всем телом, что он, неся ее, чувствовал сквозь холщовую блузу волнение ее маленькой, теплой и крепкой груди и громкий стук сердца. Была минута, когда кровь ударила ему в виски, он сильнее прижал ее к себе и коснулся губами душистой, похожей на золотой цветок головы - он чувствовал тепло ее лба и нежное прикосновение тонких волос к пересохшим губам...
   Дневной свет обрушился на них золотой волной... Марек опомнился и поставил девушку на ступени. Она приоткрыла как будто еще сонные глаза: легкая дрожь пробежала по ее телу и разрумянившемуся лицу...
   День уже клонился к вечеру. Марек, идя вместе с девушкой вдоль морского побережья, хранил молчание. Они прошли поселение и последние теплые озера с постоянно поднимающимся над ними паром, вступив на опустевшую возвышенность, где еще недавно поднималась грозная башня Авия. Теперь здесь были только руины и несколько обгоревших балок среди развалившихся стен - в обширном и роскошном некогда саду буйные сорняки хозяйничали вокруг сухих деревьев, поломанных во время сражения и втоптанных в грунт победителями. Теперь здесь была заброшенная пустошь, место, которое считалось проклятым, поэтому никто не отважился что-либо здесь построить.
   На голом возвышении, рядом с развалинами, уселся Марек и долго смотрел на город, расстилающийся внизу у его ног и позолоченный лучами заходящего солнца. Ихезаль тихо прилегла у его колен, обратив задумчивые глаза на огненный шар солнца, медленно клонящегося к горизонту.
   Вдруг Марек вздрогнул и посмотрел на девушку.
   - Разве ты не хочешь выйти замуж за Ерета, прежде чем вечером он отправится в поход? - неожиданно спросил он, нарушая удивительную тишину места и времени,
   Ихезаль медленно подняла на него большие, черные глаза, еще полные солнечного блеска, который заливал их горячим, золотым заревом...
   - За Ерета? - повторила она, как будто не поняв вопроса. Потом усмехнулась и покачала головой.
   - Нет! Ни за него и ни за кого, ни теперь, ни после! Никогда! Веки с длинными ресницами до половины прикрыли ее глаза, в которых угасал солнечный свет, пурпурные губы задрожали...
   Марек отклонился назад и лег навзничь, положив голову на сложенные руки. Он смотрел в чистое небо, залитое вечерней зарей.
   - Все-таки это удивительно,- сказал он через несколько минут,- я прилетел сюда и сегодня отправлюсь в поход на шернов истреблять их в их собственной стране, на их собственной планете. Потому что люди хотят тут жить... Потому что шерны слабее, и не отправились тысячу лет назад на Землю, и не сделали нас своим скотом... И какое, какое я имею право это делать? И какое право есть у вас?..
   Он замолчал и принужденно засмеялся. Ихезаль удивленно смотрела на него.
   - Господин?..
   - Да, да, знаю! Ты говорила мне! Благословение идет с Земли, и священно все, что с нее приходит. Священны убийства, священен этот вред и разбойничество... И даже эти кандалы...
   Он почувствовал, что говорит вещи, которые совсем не сочетаются с его действиями, и замолчал, не закончив предложения.
   - Ты светлый, господин мой! - тихо прошептала Ихезаль глядя на него влюбленными глазами.
   Где-то внизу в городе залаяли собаки, потом послышалось протяжное хоральное пение... Издали его было слышно, поэтому казалось, что это поет сам воздух, волнующийся и звонкий...
   Солнце было огромным и красным, оно низко висело над далекой, почерневшей равниной... От моря уже веяло предвечерним холодом.
   Марек поднялся и сел.
   - Пойдем,- сказал он. Девушка лениво пошевелилась.
   - Как скажешь, господин...
   Она подняла руки, чтобы собрать рассыпавшиеся волосы, но их сыпучее золото выскальзывало из ее дрожащих пальцев и в солнечном свете сверкало на плечах, на шее, на лице... Она бессильно опустила руки. Голова ее отклонилась назад, почти касаясь груди Марека. Она побледнела и прикрыла глаза.
   - Ты Бог, господин мой? - тихо и сонно прошептала она. Марек почувствовал, как висок девушки нежно коснулся его губ...
   Внизу - где-то на побережье, далеко, послышался резкий звук трубы. Марек одним прыжком вскочил на ноги. Девушка с тихим стоном упала к его ногам, но он уже смотрел на город, на море. Труба зазвучала снова, ее звук далеко разносился в вечерней тишине.
   - Уже пора,- сказал Марек.- Вызывают моих солдат. Он склонился и поднял лежащую девушку.
   - Ихезаль, послушай, если я не вернусь... Она смотрела ему в глаза.
   - Ты светлый и как огонь облетишь лунную планету! Море тебя понесет и ветра, громы пойдут за тобой; страх будет твоим предвестником. Те, которые погибнут, будут благословенны, что погибли при тебе, те же, которые выживут, будут кричать: "Слава Победителю..." А я...
   Голос ее замер в груди, она беззвучно пошевелила губами и неожиданно разразилась судорожными рыданиями.
   Труба прозвучала в третий раз: теперь вызывали Победителя, чтобы он повел свое войско в путь.
   III
   Было время большого морского затишья, которое в предполуденное время всегда предшествовало бурям, сумасшедшим ураганам, возникающим сразу же, едва солнце достигает зенита. На востоке, за Кладбищенским Островом, уже собирались черные тучи, и оттуда шло угрожающее ворчание, предваряемое вспышками молний, как будто ужасный зверь, лежащий на небосклоне, медленно крался по небу за убегающим солнцем. Через несколько часов его мощное рычание сотрясет воздух, тяжелые лапы опадут на воду и поднимут пенные брызги, поднимающиеся до самого неба, где будут развеваться серые космы чудовища,- но сейчас зверь еще таился вдали, между склоном неба и краем морской воды,- поэтому стояла тишина.