Страница:
Поднялись из руин все шпицбергенские рудники. Вновь шахтёры приступили к регулярной круглогодичной добыче угля. Вновь Ис-фьорд огласили басовитые гудки рудовозов, лесовозов и пассажирских судов. Наблюдатели метеостанций стали заполнять, как и прежде, свои книжки данными о погоде и состоянии морских льдов. Возобновились рейсы туристских лайнеров под флагами разных стран. Снова потянулись на архипелаг многие научные, спортивные и студенческие экспедиции…
Толковый словарь русского языка под редакцией профессора Д. Н. Ушакова объясняет значение слова «рудник» как систему сооружений, где добываются полезные ископаемые. Однако понятие «полярный рудник» несравнимо шире. Правда, такого толкования слов вы не найдёте в словарях и энциклопедиях.
Сегодня Баренцбург и Пирамида (Грумант был закрыт в 1961 году по экономическим соображениям) — полярные рудники, представляющие собой чрезвычайно большое и многоотраслевое хозяйство. В условиях островного положения и высоких широт Арктики это весьма сложные предприятия, значительно отличающиеся от своих «собратьев» на материке, они обладают своеобразной «автономией».
Ныне основу наших рудников составляют высокомеханизированные угольные шахты, оснащённые новейшим горным оборудованием. Добыча угля в Баренцбурге и Пирамиде — главная, но не единственная задача треста «Артикуголь». Ведь полярные рудники включают в себя помимо подземных горных выработок, ведущихся в пределах участков угольных месторождений, ещё и крупные рабочие посёлки, морские порты со своим флотом и углепогрузочными комплексами, различные подсобные цехи и хозяйства, радиоцентры, электростанции, наземный и вертолётный транспорт, строительные участки, угольные, лесные, продовольственные и другие склады, геологоразведочные партии и многое-многое другое…
И Баренцбург, и Пирамида питаются водой, поступающей из близко расположенных ледников. Известно, что запасы её чрезвычайно велики. Казалось бы, никаких проблем здесь нет и не должно быть. Однако это не совсем так.
Напротив Баренцбурга красуется семисотметровая гора Вёринг, которую наши полярники называют Спящим Рыцарем. Отвесные горные склоны амфитеатром обрамляют небольшой одноимённый ледник, круто спадающий к озерку Стемме, подпруженному естественной дамбой — морёной. В устье ручья, текущего из него в Грён-фьорд, имеется маленький причал. Долгое время, вплоть до начала 70-х годов, здесь находилась насосная станция, с помощью которой вода закачивалась из ручья в баржу. Это место до сих пор называют «камеронкой» — шахтёрским словом, перекочевавшим сюда с материка вместе с горняками. Так они зовут насосные станции, откачивающие воду из шахт.
Ещё недавно бегал по нескольку раз в день из Баренцбурга на «камеронку» рейдовый катерок. Зимой же он передавал эстафету более мощным судам — буксирным пароходам «Донбасс», «Эвенк» или «Коммунар». Круглый год таскали они через залив железные баржи с водой. Когда же мороз накрепко сковывал морской лёд, буксир вынужден был становиться ледоколом, чтобы поддерживать всё самое холодное время года майну — судоходный канал. Это было, конечно, неудобно и сложно…
Однажды зимой 1968 года случилась непредвиденная беда: в борьбе со льдом «Коммунар» поломал гребной винт. Так рудник остался без своего «ледокола» и вскоре должен был лишиться питьевой и технической воды: её запасов хватило бы только на месяц. Следовало немедленно принять решение. В это трудное для рудника время его опытный начальник Валентин Аникеевич Гуреев предложил положить прямо на лёд фьорда утеплённые металлические трубы.
Срочно отобрали людей и подготовили необходимую технику. Специально созданная бригада приступила к работе. Отдельные маловеры сомневались тогда в успехе задуманного дела. Все люди, занятые укладкой труб, не жалели себя… Уже через десять дней живительная влага потекла из «камеронки» в Баренцбург.
Это событие заставило задуматься над созданием надёжного сооружения. Прошло несколько лет… Советские специалисты совместно с норвежской фирмой «Хапласт» проложили лёгкие полиэтиленовые трубы от озера Стемме к берегу Грён-фьорда и дальше по его дну до Баренцбурга. Так заработал уникальный полярный водопровод длиной восемь километров. Теперь вода закачивается в его трубы и течёт без остановки на рудник.
Недалеко от Пирамиды заканчивается ледник Бертиль, почему-то переименованный здесь в Эльзу. (Ледник Эльза находится немного дальше.) От его языка протянулась почти двухкилометровая белая нитка утеплённого короба, внутри которого укрыт ещё один оригинальный шпицбергенский водопровод. Полярники разумно использовали соседство своего рудника с гигантским хранилищем ледниковой пресной воды. Однако и здесь ещё есть трудности.
Зимой, когда воды становилось мало, приходилось искусственно увеличивать её сток: в ледяной грот подавали пар из котельной… С развитием Пирамидского рудника ледниковой воды хватало не всегда. Поэтому позже пришлось проложить дополнительный водовод из озера Голубого, расположенного в пяти километрах от посёлка.
В последние годы в связи с интенсивным таянием ледника Бертиль толща льда над гротом резко уменьшилась, что привело однажды к замерзанию узкой части естественного грота и прекращению стока воды из него. Чтобы перехватить воду, горнякам пришлось пробить тоннель в толще ледника длиной 150 метров.
…Мне довелось приезжать на Шпицберген не один раз, и я с полным основанием могу засвидетельствовать, что на самых северных советских рудниках живут и трудятся особенные люди. Они по-южному необычайно щедры и по-северному очень душевны. С таким прекрасным народом, как говорится, можно и горы сдвинуть!
ОДИН ИЗ САМЫХ СЕВЕРНЫХ
Итак, в 1965 году я нашёл приют в Баренцбурге у приехавшего вместе с нами заместителя начальника геологической экспедиции Виктора Антоновича Шершнева. Его база находилась за консульством, в одной из самых верхних точек посёлка, откуда как на ладони видны Грён-фьорд и широкое горло Ис-фьорда. Небольшой уютный дом ленинградских геологов на первых порах стал и базой московских гляциологов. Шершнев, или, как здесь все его называли, Антоныч, любезно потеснился, выделив нам из своего скудного жилищного фонда полторы комнаты. Кроме того, наш «хозяин» отдал во временное пользование специальную полярную палатку, радиостанцию, оленьи шкуры и другое имущество и оборудование, в которых мы испытывали крайнюю нужду.
Шершнева можно было считать старожилом-шпицбергенцем: он приезжал сюда из Ленинграда вместе с товарищами по геологической экспедиции уже несколько раз. Поэтому, когда Антоныч предложил мне показать Баренцбург, я с радостью согласился.
Сначала мы отправились в столовую рудника, которая располагалась на полпути между портом и нашей базой. По дороге я начал считать ступеньки, но вскоре запутался: ведь вся баренцбургская лестница насчитывала примерно 350 ступенек. По длине (но не по красоте!) она во много раз превосходила знаменитую Потемкинскую лестницу в Одессе.
Вот и длинный каменный дом темно-зелёного цвета. Он был выстроен ещё в 1935 году. Фасад этого большого дома мы хорошо видели, когда приближались к Баренцбургу на «Сестрорецке». Весь первый этаж здания занимала огромная столовая, а над ней размещались служебные помещения треста «Арктикуголь», библиотеки, радиобюро.
— Пошли пообедаем, а то сейчас шахтёры со смены придут, — подтолкнул меня Антоныч и добавил: — Между прочим, здесь ест весь рудник — более тысячи человек. Как видишь, на острове царит культ общественного питания — кухни в квартирах и общежитиях не нужны вовсе.
Сытно и вкусно кормить почти круглосуточно такую массу горняков, строителей, служащих — дело, безусловно, очень трудоёмкое даже на материке, ну а в условиях Заполярья ещё более сложное, ответственное и, конечно, почётное.
— Сходи-ка пока на базар и возьми там чего-нибудь, — последовало указание моего «гида».
Обшарив глазами все вокруг, я не увидел ничего такого, что бы напоминало привычный шумный рынок. В это время показался Антоныч с тарелками украинского борща.
Увидев моё растерянное лицо, Шершнев рассмеялся: «Неосведомлённый ты человек, оказывается!» И мы вместе направились в противоположный угол зала. Только теперь я заметил, что недалеко от больших раздаточных окон столовой, где горняки получали горячие блюда, на длинных столах лежали различные холодные закуски. Это и был так называемый на Шпицбергене базар. Придя в свою столовую, труженик рудника берет отсюда все, что ему нравится, без ограничения. «Хорошая добавка к основной еде! — подумал я. — Вряд ли здесь можно похудеть». Питание здесь — очень важный фактор.
В углу столовой буфет. Обычный буфет, какие мы привыкли встречать везде в нашей стране. Только продажа в нём идёт не на привычные всем нам рубли и копейки, а на специальные талоны для внутренних расчётов на предприятиях «Арктикугля».
Покидая столовую, я сказал Антонычу, что это настоящая диковинка для человека, впервые попавшего сюда с материка.
— Разве это диковинка? — удивился Шершнев. — Такие здесь на каждом шагу увидишь! По-моему, диковинка тогда, когда впереди прибавляются слова «самый» или хотя бы «один из самых».
— А разве баренцбургская столовая не одна из самых северных в мире? — перебиваю я геолога.
Мой собеседник согласно кивает головой, а затем поясняет свою прерванную мысль примерами:
— Средняя школа работающей молодёжи! Больница с новейшим оборудованием! Ясли и детсад! А самый северный на Земле краеведческий музей!…
Я попытался остановить своего товарища, но он продолжал:
— Комбинат бытового обслуживания! Гостиница, кинотеатр, теплица! Плавательный бассейн! Ну и наконец рудник Баренцбург — один из самых северных!
Мне ничего не оставалось сделать, как сдаться.
Через несколько дней после этого я стал свидетелем одного обычного события на острове. На рудник из Мурманска специально приехал автоинспектор ГАИ, чтобы проэкзаменовать большую группу «учеников» местной автошколы и выдать водительские права будущим шофёрам-любителям и профессионалам.
Афиша предлагала посмотреть новый фильм, и мы отправились Антонычем перед ужином в кино.
Рудничный клуб стоит в самом центре посёлка, на перекрёстке двух главных улиц Баренцбурга. В его вместительном зале ежедневно, кроме понедельника, демонстрируются кинокартины. Здесь часто устраиваются концерты художественной самодеятельности, торжественные и тематические вечера, конференции, лекции, диспуты, собрания. При клубе работают хоровой, вокальный, танцевальный и драматический кружки, занимаются струнный, духовой и эстрадный оркестры. В клубной пристройке расположены комнаты для игр и спортивный зал, в котором соревнуются баскетболисты и волейболисты. Под полом спортзала находится… плавательный бассейн с подогреваемой морской водой. В фойе выставлены фотостенды, посвящённые традиционным встречам и концертам художественной самодеятельности советских и норвежских горняков на Шпицбергене.
Зимой на руднике раздолье для любителей-лыжников. Одни из них облюбовывают себе склоны окрестных гор, холмов и ледников, другие предпочитают покрытую снегом замёрзшую гладь Грён-фьорда, побережье или межгорные долины. В короткое не очень ласковое лето выбираются на воздух футболисты, легкоатлеты, волейболисты и городошники. На руднике проводятся ежегодные островные фестивали. На них определяются лучшие коллективы художественной самодеятельности и победители спортивных состязаний. Программа у физкультурников очень разнообразная: футбол и лыжи, волейбол и стрельба, баскетбол и шахматы, городки и шашки, тяжёлая атлетика и настольный теннис, борьба и другие виды спорта.
В очередное воскресенье Антоныч пригласил меня посетить краеведческий музей, который работал только по выходным дням. В то время он был единственным на архипелаге.
Музей этот удивительный, и о нём стоит рассказать. Идея его создания принадлежала очень уважаемому на Шпицбергене человеку — Валентину Аникеевичу Гурееву, ветерану Великой Отечественной войны и ветерану послевоенной полярной «кочегарки». Начальника рудника поддержали директор и учителя баренцбургской средней школы. Под их руководством многочисленные добровольные помощники смогли быстро подготовить различные композиции. Открытие краеведческого музея состоялось в 1963 году.
У входа в зал нас приветливо встретила преподавательница истории, выполнявшая обязанности гида. С удовольствием, больше того, с радостью показала она все, что здесь собрано и со вкусом оформлено.
Экспозиции музея рассказывают об истории и географии архипелага, его освоении поморами, о старинных русских поселениях и исследователях, о суровой природе и животном мире, о месторождениях и добыче угля, о жизни и работе наших замечательных шахтёров и их дружбе с норвежскими горняками. Жители Баренцбурга не просто гордятся своим детищем, но и продолжают любовно пополнять его новыми интересными находками и экспонатами. Недаром книга отзывов музея испещрена благодарственными записями на многих языках мира. Пишут не только жители рудников, но и моряки, участники различных экспедиций, пишут гости — соседи-норвежцы, туристы, государственные деятели, представители фирм, ведущих работы на Шпицбергене. Стало обычным явлением, что экипажи судов, направляющиеся в Баренцбург, заранее просят организовать коллективные экскурсии в музей.
В геологическом отделе представлены богатые коллекции горных пород и минералов, встречающихся на архипелаге. Здесь же и образцы местных углей. Рядом с окаменелыми отпечатками листьев и фрагментами стволов окаменевших деревьев лежит уменьшенный гипсовый слепок гигантского ящера, обитавшего на Шпицбергене более 100 миллионов лет назад.
Людей, интересующихся флорой, несомненно, привлечёт гербарий современных шпицбергенских растений: карликовая берёзка, ива, щавель, сурепка, мак, некоторые виды злаковых, мхов…
Безусловно гордость музея — чучела местных животных. Их умело сделали баренцбургские энтузиасты — главный врач больницы Сергей Иванович Филиппов, портовики Николай Скуматов и Геннадий Хорохирин. Первым экспонатом стало чучело белого медведя, убитого в 1962 году под Колсбеем. После посещения рудника в 1963 году губернатор Шпицбергена Финн Мидбё разрешил произвести отстрел оленя и подарил погибшего овцебыка специально для музея. Из них-то и были сделаны чучела…
С непередаваемым волнением покидал я небольшой по величине, но очень большой по значению островной краеведческий музей.
— Пойдём, я покажу тебе ещё один довольно оригинальный полярный музей, — предложил Антоныч, и мы стали торопливо спускаться по заснеженным ступеням деревянной лестницы в сторону порта. За крутым поворотом виднелась застеклённая крыша теплицы.
— Это как раз то, что я хотел показать! — воскликнул гид. Внутри было тепло и влажно. Нас окликнула молодая миловидная женщина. Несколько лет назад она окончила сельскохозяйственный техникум под Москвой и вряд ли тогда могла думать, что вскоре ей придётся применить свои знания не на благодатной земле России, а среди безжизненных вечных снегов, льдов и камней, на «околополюсном» огороде.
Кругом было белым-бело, а здесь все цвело и благоухало. На маленьких, словно игрушечных, грядках выращивались огурцы, плети не стелились, как обычно, по земле, а тянулись вверх, подвязанные верёвочками. То тут, то там из-под листьев торчали, будто яблоки, маленькие колючие плоды. Но были уже и совсем большие приятно пахнущие огурцы. Недалеко от них я заметил зелёный лук, салат, редис. Вот-вот должны были появиться помидоры.
— Наш детский садик уж очень их ждёт, — доверительно поведала Евгения Беляева. — Между прочим, в прошлом году мы вырастили полтонны огурцов, а этой зимой уже сдали в столовую тонну зелёного лука.
Я слушал Женю и не переставал удивляться: «Ну чем это не чудо?! А ведь прав Антоныч — музей, настоящий музей. В нём забываешь, что находишься-то в полярной пустыне». На прощание получаем от хозяйки «зелёного домика» по прелестному букетику: ярко-красная гвоздика, бордовый львиный зев, белый бальзамин, ночная фиалка, розовая астра. В день приезда в Баренцбург я уже видел такие цветы в столовой и библиотеке.
Посёлок рудника, а справедливее сказать, полярный городок разрезается серпантином крытой дощатой галереи. Вырвавшись из лабиринта домов, она убегает в сторону Ис-фьорда к дальней шахте, до которой четыре километра. Прямо над галереей отвесно висят кручи горы Гуннарварден, прикрытые огромным снежным козырьком, готовым в любой момент сорваться вниз.
Внутри крытого хода спрятана электровозная трасса, идущая от надшахтного здания, называемого вокзалом, до породного отвала — террикона. Тишину посёлка вдруг нарушает шум приближающегося поезда. Это движется контактный электровоз с составом вагонеток.
Уголь попадает к круговому опрокидывателю, разгружается в бункер, откуда ленточным конвейером транспортируется через породовыборку на открытый межнавигационный склад, а затем поступает на макушку наклонной эстакады угольного конвейера порта и через огромную трубу-хобот высыпается толстой каменной струёй в трюмы морских судов. Как правило, зимой корабли не ходят на Шпицберген: лёд накрепко сковывает внутренние фьорды архипелага, блокируя подходы к рудникам. За это время около вокзала, на склоне, успевает вырасти огромный чёрный холм угля.
Если забраться на вершину ближайшей к нашей базе горы и посмотреть на Баренцбург с высоты птичьего полёта, то помимо аккуратно расставленных домов, ступенями спускающихся вниз, бросаются в глаза дощатые ленты многих коробов, режущих в разных направлениях посёлок. В них «укутаны» от замерзания трубы отопления, канализации, горячей и холодной воды. В тёмную полярную ночь очищенные от снега деревянные настилы служат баренцбуржцам тротуарами. Ходить же по посёлку во время сильного ветра или метели не такое уж простое дело, как может показаться.
В южной части посёлка расположено здание рудоуправления. Это мозг рудника — в нём размещены его основные службы, которые осуществляют руководство огромным хозяйством, скрытым под землёй и открытым на поверхности. Ежедневно рано утром, до завтрака, начальник рудника (теперь он называется директором) проводит здесь производственную «планёрку». На ней присутствуют руководители самых различных участков производства. Они получают оперативные задания, обсуждают неотложные дела, а иногда вынуждены выслушивать и резкую критику в свой адрес и вести не очень приятный разговор с начальником… На первом этаже есть одна комната, в которую сходятся многочисленные невидимые нити со всего рудника. Не умолкает в ней телефонный разговор, почти непрерывно мигают на пульте управления сигнальные лампочки, слегка пощёлкивают самописцы. Сюда ненадолго заглядывают горняки, чтобы что-то выяснить. Из этой комнаты уходят предельно чёткие и решительные команды в шахту и на ЦЭС, на насосную станцию и другие объекты Баренцбурга. Даёт же их сменный диспетчер рудника — своеобразный руководитель координационного центра Баренцбурга, человек, который должен не только быстро, но и правильно оценить любую самую сложную обстановку, чтобы принять нужное решение. Для этого он обязан быть высокообразованным инженером и умелым организатором производства, знать не только технологию горняцкого дела, но и всю специфику полярного рудника.
С первых же дней моего пребывания в Баренцбурге горняки, работники механического цеха, вертолётчики, моряки выражали желание чем-либо помочь нашей экспедиции. Я старался по мелочам не беспокоить директорат рудника. Во многом этому способствовали друзья Шершнева, по вечерам заходившие поговорить со «свежими» людьми, прибывшими с материка. Все они — токари, слесари, кузнецы, водители вездеходов и автомашин, радисты, инженеры-механики и даже пожарники оказали мне массу необходимых в любой полярной экспедиции услуг. Это были добрые, бескорыстные помощники, которые стали моими верными друзьями на острове и которых я окрестил гляциоспутниками.
Особенно запомнился экспедиции простой душевный парень Boлодя Потапенко. Молодой токарь из донецкого города Краматорска часто помогал нам не только советом, но и делом. Так, он смастерил печку для палатки, бадью для выемки снега и льда из глубоких шурфов и много других крайне нужных вещей. Когда однажды я спросил Володю, не может ли он сделать какую-то очередную важную деталь для научного прибора, то услышал бойкий ответ:
— Для нашей науки я готов сделать всё что угодно, кроме атомной бомбы!
И надо сказать, слова верного «гляциоспутника» не были пустым бахвальством.
В одной комнате с Потапенко жил его лучший друг Юра Туфатулин — высоченный здоровяк с крепкими руками рабочего-строителя, с необыкновенно лучистыми ясными глазами. Товарищи уважительно называли Юрия «безотказным». Он хорошо работал на строительстве — на бетонировании резервуара, котлована и других объектах Баренцбурга. При мне он закончил школу рабочей молодёжи. Шахтёры часто улыбались или громко хохотали, увидев на страницах стенной газеты «Строитель» остроумные карикатуры и дружеские шаржи, под которыми стояла подпись: «Рис. Ю. Туфатулина». Победители островных фестивалей получали почётные грамоты и адреса, нарисованные Юрием. Не считаясь со временем, он ещё успевал не только со вкусом оформить концерты художественной самодеятельности, но и выступить на них в качестве конферансье. Но особой страстью молодого рабочего было фотографировать природу и животный мир острова. Я видел множество хороших снимков в его коллекции. Некоторые из них, бесспорно, сделаны с чисто профессиональным вкусом.
Первая же экскурсия по Баренцбургу убедила меня в том, что его жители имеют здесь всё необходимое, чтобы нормально жить и работать.
Отсюда, со своей главной экспедиционной базы, в дальнейшем мы начинали все свои пешие, воздушные и морские маршруты. Здесь, в Баренцбурге, мы их и заканчивали. Каждый раз этот рудник тепло встречал нас весной и столь же тепло провожал домой осенью.
В ЧЕРТОГИ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ
Через неделю «Сестрорецк» вновь показался в Грён-фьорде. Теплоход заканчивал свой второй рейс с материка. Теперь и мне невольно довелось участвовать в торжестве встречи этого судна.
Воспользовавшись оказией, мы с Антонычем погрузили на палубу различное снаряжение и оборудование, изготовленное в Баренцбурге и предоставленное на время ленинградскими геологами. К утру «Сестрорецк» ушёл на рудник Пирамида. С ним отправился и я. На другой день туда же должны были прибыть вертолёты, чтобы перебросить нашу экспедицию на вершину ледникового плато Ломоносова, удалённую к востоку от Пирамиды на 40 километров.
Ис-фьорд вклинивается на 100 с лишним километров в самое сердце острова Западный Шпицберген. Словно фантастический водяной веер, разветвляется он на три обширных рукава. В самом конце Ис-фьорда, вблизи вершины среднего залива — Билле-фьорда, как раз и раскинулся посёлок Пирамида. От Баренцбурга его отделяет почти 100 километров. Напротив Билле-фьорда расположена бухта Адольфа, в которую обрывается длинной отвесной стеной крупный ледник Норденшельда. Бухта и ледник названы в честь известного исследователя Шпицбергена Адольфа Эрика Норденшельда.
Многие пассажиры вышли из тёплых кают, чтобы лучше увидеть распластавшегося между горами ледяного гиганта. Его язык расщеплён несчётным количеством глубоких трещин. Чуть в глубине, над сверкающей в лучах яркого полуденного солнца поверхностью ледника, высятся две приметные горы — Терьер и Ферьер. Издали они напоминают сказочные корабли-великаны, вмёрзшие в лёд на пути в Ис-фьорд. Ещё выше едва заметна над снежной поверхностью тёмная цепочка скал — Эхо и Бумеранг. Все эти горные выступы, торчащие надо льдом, принято называть нунатаками — словом, заимствованным у гренландских эскимосов.
Ходовой (он же капитанский) мостик — святая святых любого корабля. Посторонним, а тем более пассажирам здесь находиться не положено. Об этом напоминают строгие надписи. Но по отношению ко мне капитан «Сестрорецка» Иван Павлович Мещеряков, видимо, сделал исключение и пригласил подняться на «запретную» территорию.
Десятки раз ходил на Шпицберген опытный моряк. У него есть что вспомнить об этом крае. Я внимательно слушаю бывалого капитана. Иногда он берет бинокль, недолго смотрит вперёд и отдаёт приказ матросу, стоящему у руля: «Одерживай, вправо не ходи!», «Так держать!», «Полборта влево!…»
Потом пришла очередь рассказывать мне.
— Значит, туда завтра собираетесь? — переспросил старший штурман и показал рукой на обрывающийся в залив ледник Норденшельда, мимо которого сейчас проходил теплоход.
Я рассказал морякам, что основным объектом своих исследований мы выбрали ледниковое плато Ломоносова и стекающий с него на запад большой, длиной 25 километров, ледник Норденшельда. На вершине плато предстоит организовать нашу первую гляцио-климатическую станцию, чтобы изучить режим ледников этого района.
Толковый словарь русского языка под редакцией профессора Д. Н. Ушакова объясняет значение слова «рудник» как систему сооружений, где добываются полезные ископаемые. Однако понятие «полярный рудник» несравнимо шире. Правда, такого толкования слов вы не найдёте в словарях и энциклопедиях.
Сегодня Баренцбург и Пирамида (Грумант был закрыт в 1961 году по экономическим соображениям) — полярные рудники, представляющие собой чрезвычайно большое и многоотраслевое хозяйство. В условиях островного положения и высоких широт Арктики это весьма сложные предприятия, значительно отличающиеся от своих «собратьев» на материке, они обладают своеобразной «автономией».
Ныне основу наших рудников составляют высокомеханизированные угольные шахты, оснащённые новейшим горным оборудованием. Добыча угля в Баренцбурге и Пирамиде — главная, но не единственная задача треста «Артикуголь». Ведь полярные рудники включают в себя помимо подземных горных выработок, ведущихся в пределах участков угольных месторождений, ещё и крупные рабочие посёлки, морские порты со своим флотом и углепогрузочными комплексами, различные подсобные цехи и хозяйства, радиоцентры, электростанции, наземный и вертолётный транспорт, строительные участки, угольные, лесные, продовольственные и другие склады, геологоразведочные партии и многое-многое другое…
И Баренцбург, и Пирамида питаются водой, поступающей из близко расположенных ледников. Известно, что запасы её чрезвычайно велики. Казалось бы, никаких проблем здесь нет и не должно быть. Однако это не совсем так.
Напротив Баренцбурга красуется семисотметровая гора Вёринг, которую наши полярники называют Спящим Рыцарем. Отвесные горные склоны амфитеатром обрамляют небольшой одноимённый ледник, круто спадающий к озерку Стемме, подпруженному естественной дамбой — морёной. В устье ручья, текущего из него в Грён-фьорд, имеется маленький причал. Долгое время, вплоть до начала 70-х годов, здесь находилась насосная станция, с помощью которой вода закачивалась из ручья в баржу. Это место до сих пор называют «камеронкой» — шахтёрским словом, перекочевавшим сюда с материка вместе с горняками. Так они зовут насосные станции, откачивающие воду из шахт.
Ещё недавно бегал по нескольку раз в день из Баренцбурга на «камеронку» рейдовый катерок. Зимой же он передавал эстафету более мощным судам — буксирным пароходам «Донбасс», «Эвенк» или «Коммунар». Круглый год таскали они через залив железные баржи с водой. Когда же мороз накрепко сковывал морской лёд, буксир вынужден был становиться ледоколом, чтобы поддерживать всё самое холодное время года майну — судоходный канал. Это было, конечно, неудобно и сложно…
Однажды зимой 1968 года случилась непредвиденная беда: в борьбе со льдом «Коммунар» поломал гребной винт. Так рудник остался без своего «ледокола» и вскоре должен был лишиться питьевой и технической воды: её запасов хватило бы только на месяц. Следовало немедленно принять решение. В это трудное для рудника время его опытный начальник Валентин Аникеевич Гуреев предложил положить прямо на лёд фьорда утеплённые металлические трубы.
Срочно отобрали людей и подготовили необходимую технику. Специально созданная бригада приступила к работе. Отдельные маловеры сомневались тогда в успехе задуманного дела. Все люди, занятые укладкой труб, не жалели себя… Уже через десять дней живительная влага потекла из «камеронки» в Баренцбург.
Это событие заставило задуматься над созданием надёжного сооружения. Прошло несколько лет… Советские специалисты совместно с норвежской фирмой «Хапласт» проложили лёгкие полиэтиленовые трубы от озера Стемме к берегу Грён-фьорда и дальше по его дну до Баренцбурга. Так заработал уникальный полярный водопровод длиной восемь километров. Теперь вода закачивается в его трубы и течёт без остановки на рудник.
Недалеко от Пирамиды заканчивается ледник Бертиль, почему-то переименованный здесь в Эльзу. (Ледник Эльза находится немного дальше.) От его языка протянулась почти двухкилометровая белая нитка утеплённого короба, внутри которого укрыт ещё один оригинальный шпицбергенский водопровод. Полярники разумно использовали соседство своего рудника с гигантским хранилищем ледниковой пресной воды. Однако и здесь ещё есть трудности.
Зимой, когда воды становилось мало, приходилось искусственно увеличивать её сток: в ледяной грот подавали пар из котельной… С развитием Пирамидского рудника ледниковой воды хватало не всегда. Поэтому позже пришлось проложить дополнительный водовод из озера Голубого, расположенного в пяти километрах от посёлка.
В последние годы в связи с интенсивным таянием ледника Бертиль толща льда над гротом резко уменьшилась, что привело однажды к замерзанию узкой части естественного грота и прекращению стока воды из него. Чтобы перехватить воду, горнякам пришлось пробить тоннель в толще ледника длиной 150 метров.
…Мне довелось приезжать на Шпицберген не один раз, и я с полным основанием могу засвидетельствовать, что на самых северных советских рудниках живут и трудятся особенные люди. Они по-южному необычайно щедры и по-северному очень душевны. С таким прекрасным народом, как говорится, можно и горы сдвинуть!
ОДИН ИЗ САМЫХ СЕВЕРНЫХ
Итак, в 1965 году я нашёл приют в Баренцбурге у приехавшего вместе с нами заместителя начальника геологической экспедиции Виктора Антоновича Шершнева. Его база находилась за консульством, в одной из самых верхних точек посёлка, откуда как на ладони видны Грён-фьорд и широкое горло Ис-фьорда. Небольшой уютный дом ленинградских геологов на первых порах стал и базой московских гляциологов. Шершнев, или, как здесь все его называли, Антоныч, любезно потеснился, выделив нам из своего скудного жилищного фонда полторы комнаты. Кроме того, наш «хозяин» отдал во временное пользование специальную полярную палатку, радиостанцию, оленьи шкуры и другое имущество и оборудование, в которых мы испытывали крайнюю нужду.
Шершнева можно было считать старожилом-шпицбергенцем: он приезжал сюда из Ленинграда вместе с товарищами по геологической экспедиции уже несколько раз. Поэтому, когда Антоныч предложил мне показать Баренцбург, я с радостью согласился.
Сначала мы отправились в столовую рудника, которая располагалась на полпути между портом и нашей базой. По дороге я начал считать ступеньки, но вскоре запутался: ведь вся баренцбургская лестница насчитывала примерно 350 ступенек. По длине (но не по красоте!) она во много раз превосходила знаменитую Потемкинскую лестницу в Одессе.
Вот и длинный каменный дом темно-зелёного цвета. Он был выстроен ещё в 1935 году. Фасад этого большого дома мы хорошо видели, когда приближались к Баренцбургу на «Сестрорецке». Весь первый этаж здания занимала огромная столовая, а над ней размещались служебные помещения треста «Арктикуголь», библиотеки, радиобюро.
— Пошли пообедаем, а то сейчас шахтёры со смены придут, — подтолкнул меня Антоныч и добавил: — Между прочим, здесь ест весь рудник — более тысячи человек. Как видишь, на острове царит культ общественного питания — кухни в квартирах и общежитиях не нужны вовсе.
Сытно и вкусно кормить почти круглосуточно такую массу горняков, строителей, служащих — дело, безусловно, очень трудоёмкое даже на материке, ну а в условиях Заполярья ещё более сложное, ответственное и, конечно, почётное.
— Сходи-ка пока на базар и возьми там чего-нибудь, — последовало указание моего «гида».
Обшарив глазами все вокруг, я не увидел ничего такого, что бы напоминало привычный шумный рынок. В это время показался Антоныч с тарелками украинского борща.
Увидев моё растерянное лицо, Шершнев рассмеялся: «Неосведомлённый ты человек, оказывается!» И мы вместе направились в противоположный угол зала. Только теперь я заметил, что недалеко от больших раздаточных окон столовой, где горняки получали горячие блюда, на длинных столах лежали различные холодные закуски. Это и был так называемый на Шпицбергене базар. Придя в свою столовую, труженик рудника берет отсюда все, что ему нравится, без ограничения. «Хорошая добавка к основной еде! — подумал я. — Вряд ли здесь можно похудеть». Питание здесь — очень важный фактор.
В углу столовой буфет. Обычный буфет, какие мы привыкли встречать везде в нашей стране. Только продажа в нём идёт не на привычные всем нам рубли и копейки, а на специальные талоны для внутренних расчётов на предприятиях «Арктикугля».
Покидая столовую, я сказал Антонычу, что это настоящая диковинка для человека, впервые попавшего сюда с материка.
— Разве это диковинка? — удивился Шершнев. — Такие здесь на каждом шагу увидишь! По-моему, диковинка тогда, когда впереди прибавляются слова «самый» или хотя бы «один из самых».
— А разве баренцбургская столовая не одна из самых северных в мире? — перебиваю я геолога.
Мой собеседник согласно кивает головой, а затем поясняет свою прерванную мысль примерами:
— Средняя школа работающей молодёжи! Больница с новейшим оборудованием! Ясли и детсад! А самый северный на Земле краеведческий музей!…
Я попытался остановить своего товарища, но он продолжал:
— Комбинат бытового обслуживания! Гостиница, кинотеатр, теплица! Плавательный бассейн! Ну и наконец рудник Баренцбург — один из самых северных!
Мне ничего не оставалось сделать, как сдаться.
Через несколько дней после этого я стал свидетелем одного обычного события на острове. На рудник из Мурманска специально приехал автоинспектор ГАИ, чтобы проэкзаменовать большую группу «учеников» местной автошколы и выдать водительские права будущим шофёрам-любителям и профессионалам.
Афиша предлагала посмотреть новый фильм, и мы отправились Антонычем перед ужином в кино.
Рудничный клуб стоит в самом центре посёлка, на перекрёстке двух главных улиц Баренцбурга. В его вместительном зале ежедневно, кроме понедельника, демонстрируются кинокартины. Здесь часто устраиваются концерты художественной самодеятельности, торжественные и тематические вечера, конференции, лекции, диспуты, собрания. При клубе работают хоровой, вокальный, танцевальный и драматический кружки, занимаются струнный, духовой и эстрадный оркестры. В клубной пристройке расположены комнаты для игр и спортивный зал, в котором соревнуются баскетболисты и волейболисты. Под полом спортзала находится… плавательный бассейн с подогреваемой морской водой. В фойе выставлены фотостенды, посвящённые традиционным встречам и концертам художественной самодеятельности советских и норвежских горняков на Шпицбергене.
Зимой на руднике раздолье для любителей-лыжников. Одни из них облюбовывают себе склоны окрестных гор, холмов и ледников, другие предпочитают покрытую снегом замёрзшую гладь Грён-фьорда, побережье или межгорные долины. В короткое не очень ласковое лето выбираются на воздух футболисты, легкоатлеты, волейболисты и городошники. На руднике проводятся ежегодные островные фестивали. На них определяются лучшие коллективы художественной самодеятельности и победители спортивных состязаний. Программа у физкультурников очень разнообразная: футбол и лыжи, волейбол и стрельба, баскетбол и шахматы, городки и шашки, тяжёлая атлетика и настольный теннис, борьба и другие виды спорта.
В очередное воскресенье Антоныч пригласил меня посетить краеведческий музей, который работал только по выходным дням. В то время он был единственным на архипелаге.
Музей этот удивительный, и о нём стоит рассказать. Идея его создания принадлежала очень уважаемому на Шпицбергене человеку — Валентину Аникеевичу Гурееву, ветерану Великой Отечественной войны и ветерану послевоенной полярной «кочегарки». Начальника рудника поддержали директор и учителя баренцбургской средней школы. Под их руководством многочисленные добровольные помощники смогли быстро подготовить различные композиции. Открытие краеведческого музея состоялось в 1963 году.
У входа в зал нас приветливо встретила преподавательница истории, выполнявшая обязанности гида. С удовольствием, больше того, с радостью показала она все, что здесь собрано и со вкусом оформлено.
Экспозиции музея рассказывают об истории и географии архипелага, его освоении поморами, о старинных русских поселениях и исследователях, о суровой природе и животном мире, о месторождениях и добыче угля, о жизни и работе наших замечательных шахтёров и их дружбе с норвежскими горняками. Жители Баренцбурга не просто гордятся своим детищем, но и продолжают любовно пополнять его новыми интересными находками и экспонатами. Недаром книга отзывов музея испещрена благодарственными записями на многих языках мира. Пишут не только жители рудников, но и моряки, участники различных экспедиций, пишут гости — соседи-норвежцы, туристы, государственные деятели, представители фирм, ведущих работы на Шпицбергене. Стало обычным явлением, что экипажи судов, направляющиеся в Баренцбург, заранее просят организовать коллективные экскурсии в музей.
В геологическом отделе представлены богатые коллекции горных пород и минералов, встречающихся на архипелаге. Здесь же и образцы местных углей. Рядом с окаменелыми отпечатками листьев и фрагментами стволов окаменевших деревьев лежит уменьшенный гипсовый слепок гигантского ящера, обитавшего на Шпицбергене более 100 миллионов лет назад.
Людей, интересующихся флорой, несомненно, привлечёт гербарий современных шпицбергенских растений: карликовая берёзка, ива, щавель, сурепка, мак, некоторые виды злаковых, мхов…
Безусловно гордость музея — чучела местных животных. Их умело сделали баренцбургские энтузиасты — главный врач больницы Сергей Иванович Филиппов, портовики Николай Скуматов и Геннадий Хорохирин. Первым экспонатом стало чучело белого медведя, убитого в 1962 году под Колсбеем. После посещения рудника в 1963 году губернатор Шпицбергена Финн Мидбё разрешил произвести отстрел оленя и подарил погибшего овцебыка специально для музея. Из них-то и были сделаны чучела…
С непередаваемым волнением покидал я небольшой по величине, но очень большой по значению островной краеведческий музей.
— Пойдём, я покажу тебе ещё один довольно оригинальный полярный музей, — предложил Антоныч, и мы стали торопливо спускаться по заснеженным ступеням деревянной лестницы в сторону порта. За крутым поворотом виднелась застеклённая крыша теплицы.
— Это как раз то, что я хотел показать! — воскликнул гид. Внутри было тепло и влажно. Нас окликнула молодая миловидная женщина. Несколько лет назад она окончила сельскохозяйственный техникум под Москвой и вряд ли тогда могла думать, что вскоре ей придётся применить свои знания не на благодатной земле России, а среди безжизненных вечных снегов, льдов и камней, на «околополюсном» огороде.
Кругом было белым-бело, а здесь все цвело и благоухало. На маленьких, словно игрушечных, грядках выращивались огурцы, плети не стелились, как обычно, по земле, а тянулись вверх, подвязанные верёвочками. То тут, то там из-под листьев торчали, будто яблоки, маленькие колючие плоды. Но были уже и совсем большие приятно пахнущие огурцы. Недалеко от них я заметил зелёный лук, салат, редис. Вот-вот должны были появиться помидоры.
— Наш детский садик уж очень их ждёт, — доверительно поведала Евгения Беляева. — Между прочим, в прошлом году мы вырастили полтонны огурцов, а этой зимой уже сдали в столовую тонну зелёного лука.
Я слушал Женю и не переставал удивляться: «Ну чем это не чудо?! А ведь прав Антоныч — музей, настоящий музей. В нём забываешь, что находишься-то в полярной пустыне». На прощание получаем от хозяйки «зелёного домика» по прелестному букетику: ярко-красная гвоздика, бордовый львиный зев, белый бальзамин, ночная фиалка, розовая астра. В день приезда в Баренцбург я уже видел такие цветы в столовой и библиотеке.
Посёлок рудника, а справедливее сказать, полярный городок разрезается серпантином крытой дощатой галереи. Вырвавшись из лабиринта домов, она убегает в сторону Ис-фьорда к дальней шахте, до которой четыре километра. Прямо над галереей отвесно висят кручи горы Гуннарварден, прикрытые огромным снежным козырьком, готовым в любой момент сорваться вниз.
Внутри крытого хода спрятана электровозная трасса, идущая от надшахтного здания, называемого вокзалом, до породного отвала — террикона. Тишину посёлка вдруг нарушает шум приближающегося поезда. Это движется контактный электровоз с составом вагонеток.
Уголь попадает к круговому опрокидывателю, разгружается в бункер, откуда ленточным конвейером транспортируется через породовыборку на открытый межнавигационный склад, а затем поступает на макушку наклонной эстакады угольного конвейера порта и через огромную трубу-хобот высыпается толстой каменной струёй в трюмы морских судов. Как правило, зимой корабли не ходят на Шпицберген: лёд накрепко сковывает внутренние фьорды архипелага, блокируя подходы к рудникам. За это время около вокзала, на склоне, успевает вырасти огромный чёрный холм угля.
Если забраться на вершину ближайшей к нашей базе горы и посмотреть на Баренцбург с высоты птичьего полёта, то помимо аккуратно расставленных домов, ступенями спускающихся вниз, бросаются в глаза дощатые ленты многих коробов, режущих в разных направлениях посёлок. В них «укутаны» от замерзания трубы отопления, канализации, горячей и холодной воды. В тёмную полярную ночь очищенные от снега деревянные настилы служат баренцбуржцам тротуарами. Ходить же по посёлку во время сильного ветра или метели не такое уж простое дело, как может показаться.
В южной части посёлка расположено здание рудоуправления. Это мозг рудника — в нём размещены его основные службы, которые осуществляют руководство огромным хозяйством, скрытым под землёй и открытым на поверхности. Ежедневно рано утром, до завтрака, начальник рудника (теперь он называется директором) проводит здесь производственную «планёрку». На ней присутствуют руководители самых различных участков производства. Они получают оперативные задания, обсуждают неотложные дела, а иногда вынуждены выслушивать и резкую критику в свой адрес и вести не очень приятный разговор с начальником… На первом этаже есть одна комната, в которую сходятся многочисленные невидимые нити со всего рудника. Не умолкает в ней телефонный разговор, почти непрерывно мигают на пульте управления сигнальные лампочки, слегка пощёлкивают самописцы. Сюда ненадолго заглядывают горняки, чтобы что-то выяснить. Из этой комнаты уходят предельно чёткие и решительные команды в шахту и на ЦЭС, на насосную станцию и другие объекты Баренцбурга. Даёт же их сменный диспетчер рудника — своеобразный руководитель координационного центра Баренцбурга, человек, который должен не только быстро, но и правильно оценить любую самую сложную обстановку, чтобы принять нужное решение. Для этого он обязан быть высокообразованным инженером и умелым организатором производства, знать не только технологию горняцкого дела, но и всю специфику полярного рудника.
С первых же дней моего пребывания в Баренцбурге горняки, работники механического цеха, вертолётчики, моряки выражали желание чем-либо помочь нашей экспедиции. Я старался по мелочам не беспокоить директорат рудника. Во многом этому способствовали друзья Шершнева, по вечерам заходившие поговорить со «свежими» людьми, прибывшими с материка. Все они — токари, слесари, кузнецы, водители вездеходов и автомашин, радисты, инженеры-механики и даже пожарники оказали мне массу необходимых в любой полярной экспедиции услуг. Это были добрые, бескорыстные помощники, которые стали моими верными друзьями на острове и которых я окрестил гляциоспутниками.
Особенно запомнился экспедиции простой душевный парень Boлодя Потапенко. Молодой токарь из донецкого города Краматорска часто помогал нам не только советом, но и делом. Так, он смастерил печку для палатки, бадью для выемки снега и льда из глубоких шурфов и много других крайне нужных вещей. Когда однажды я спросил Володю, не может ли он сделать какую-то очередную важную деталь для научного прибора, то услышал бойкий ответ:
— Для нашей науки я готов сделать всё что угодно, кроме атомной бомбы!
И надо сказать, слова верного «гляциоспутника» не были пустым бахвальством.
В одной комнате с Потапенко жил его лучший друг Юра Туфатулин — высоченный здоровяк с крепкими руками рабочего-строителя, с необыкновенно лучистыми ясными глазами. Товарищи уважительно называли Юрия «безотказным». Он хорошо работал на строительстве — на бетонировании резервуара, котлована и других объектах Баренцбурга. При мне он закончил школу рабочей молодёжи. Шахтёры часто улыбались или громко хохотали, увидев на страницах стенной газеты «Строитель» остроумные карикатуры и дружеские шаржи, под которыми стояла подпись: «Рис. Ю. Туфатулина». Победители островных фестивалей получали почётные грамоты и адреса, нарисованные Юрием. Не считаясь со временем, он ещё успевал не только со вкусом оформить концерты художественной самодеятельности, но и выступить на них в качестве конферансье. Но особой страстью молодого рабочего было фотографировать природу и животный мир острова. Я видел множество хороших снимков в его коллекции. Некоторые из них, бесспорно, сделаны с чисто профессиональным вкусом.
Первая же экскурсия по Баренцбургу убедила меня в том, что его жители имеют здесь всё необходимое, чтобы нормально жить и работать.
Отсюда, со своей главной экспедиционной базы, в дальнейшем мы начинали все свои пешие, воздушные и морские маршруты. Здесь, в Баренцбурге, мы их и заканчивали. Каждый раз этот рудник тепло встречал нас весной и столь же тепло провожал домой осенью.
В ЧЕРТОГИ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ
Через неделю «Сестрорецк» вновь показался в Грён-фьорде. Теплоход заканчивал свой второй рейс с материка. Теперь и мне невольно довелось участвовать в торжестве встречи этого судна.
Воспользовавшись оказией, мы с Антонычем погрузили на палубу различное снаряжение и оборудование, изготовленное в Баренцбурге и предоставленное на время ленинградскими геологами. К утру «Сестрорецк» ушёл на рудник Пирамида. С ним отправился и я. На другой день туда же должны были прибыть вертолёты, чтобы перебросить нашу экспедицию на вершину ледникового плато Ломоносова, удалённую к востоку от Пирамиды на 40 километров.
Ис-фьорд вклинивается на 100 с лишним километров в самое сердце острова Западный Шпицберген. Словно фантастический водяной веер, разветвляется он на три обширных рукава. В самом конце Ис-фьорда, вблизи вершины среднего залива — Билле-фьорда, как раз и раскинулся посёлок Пирамида. От Баренцбурга его отделяет почти 100 километров. Напротив Билле-фьорда расположена бухта Адольфа, в которую обрывается длинной отвесной стеной крупный ледник Норденшельда. Бухта и ледник названы в честь известного исследователя Шпицбергена Адольфа Эрика Норденшельда.
Многие пассажиры вышли из тёплых кают, чтобы лучше увидеть распластавшегося между горами ледяного гиганта. Его язык расщеплён несчётным количеством глубоких трещин. Чуть в глубине, над сверкающей в лучах яркого полуденного солнца поверхностью ледника, высятся две приметные горы — Терьер и Ферьер. Издали они напоминают сказочные корабли-великаны, вмёрзшие в лёд на пути в Ис-фьорд. Ещё выше едва заметна над снежной поверхностью тёмная цепочка скал — Эхо и Бумеранг. Все эти горные выступы, торчащие надо льдом, принято называть нунатаками — словом, заимствованным у гренландских эскимосов.
Ходовой (он же капитанский) мостик — святая святых любого корабля. Посторонним, а тем более пассажирам здесь находиться не положено. Об этом напоминают строгие надписи. Но по отношению ко мне капитан «Сестрорецка» Иван Павлович Мещеряков, видимо, сделал исключение и пригласил подняться на «запретную» территорию.
Десятки раз ходил на Шпицберген опытный моряк. У него есть что вспомнить об этом крае. Я внимательно слушаю бывалого капитана. Иногда он берет бинокль, недолго смотрит вперёд и отдаёт приказ матросу, стоящему у руля: «Одерживай, вправо не ходи!», «Так держать!», «Полборта влево!…»
Потом пришла очередь рассказывать мне.
— Значит, туда завтра собираетесь? — переспросил старший штурман и показал рукой на обрывающийся в залив ледник Норденшельда, мимо которого сейчас проходил теплоход.
Я рассказал морякам, что основным объектом своих исследований мы выбрали ледниковое плато Ломоносова и стекающий с него на запад большой, длиной 25 километров, ледник Норденшельда. На вершине плато предстоит организовать нашу первую гляцио-климатическую станцию, чтобы изучить режим ледников этого района.