Злобин Анатолий Павлович. Бой за станцию Дно

   Аркадий Сычев едва не зажмурился от восхищения. Перед ним выросла белоснежная сахарная глыба, тоже, между прочим, типовая, но тем не менее ослепительная, расписная, целеустремленная.
   Теплоход, видно, только что подошел, ибо внутри глыбы затухал звук работы и едва заметно ослабли швартовы на носу.
   Пассажиры стояли на верхней палубе и взирали свысока на Сычева. У каждого в кармане ключи от теплой каюты. Аркадий Миронович почувствовал озноб.
   По белоснежному борту шла надпись: "Степан Разин". Чуть ниже была помета: "Теплоход следует вверх. Порт назначения - Москва". Зыбкие мостки соединяли мечту и берег. Сейчас их сдвинут - и тогда...
   Не раздумывая, Сычев вбежал в здание вокзала. Касса была открыта.
   - Билеты на "Степана Разина" есть? - взволнованно спросил он.
   - Сколько вам?
   - Мне нужен первый класс, - предупредил он. - Даже "люкс".
   - Есть и люксы.
   - Сколько стоит?
   - Девятнадцать сорок.
   - А сколько он идет до Москвы?
   - Двое суток. Вам одно место?
   На любой вопрос выпадало "да". А ведь у него и вещей нет под рукой. Но это же не проблема: три минуты на такси до гостиницы, три минуты взять сумку и еще три минуты обратно до зыбких мостков судьбы.
   Мне нужно сосредоточиться, лихорадочно думал я, двое суток покоя и тишины, я подготовлюсь к круглому столу, а эти ветераны пусть колупаются без меня, с ними каши не сваришь, я же хотел как лучше, хотел картину, а он меня унизил: кто такой Костя...
   - А сколько он стоит? Я успею?
   - Сорок минут.
   - Я сейчас, сейчас, только за сумкой... - и поспешил прочь из вокзала, но почему-то не в сторону площади, где стояли запланированные такси, а в сторону причала, верно, для того лишь, чтобы еще раз влюбленно глянуть на "Степана Разина" и уже после этого лететь за сумкой.
   Аркадий Миронович стоял у дверей и дурак дураком смотрел, как из теплой глубины теплохода выходит высокий худой мужчина со стриженой седой головой. Идет по мосткам, держась левой рукой за качающиеся перильца, в правой руке у него авоська с бутылками, а вместо правой ноги деревяшка.
   Мужчина ступил на причал и пошел по асфальту вдоль среза воды. На Сычева он не смотрел.
   Аркадий Миронович судорожно заглатывал воздух, а ему все равно не хватало дыхания. Сейчас мужчина дойдет до угла и скроется за пакгаузом.
   Наконец, Аркадий Сычев обрел дар речи.
   - Сергей Андреевич, - позвал он хорошо поставленным телевизионным баритоном, который все мы знаем и любим.
   Мужчина не оглянулся и продолжал уходить.
   - Капитан! - еще громче крикнул Сычев. - Это же я, Аркашка Сыч.
   Одноногий описал деревяшкой круг по асфальту и посмотрел на Сычева долгим взглядом издалека.
   - Я знаю, - ответил он. - Ты давно шпионишь за мной.
   - Мужчина, - позвали его.
   Сычев обернулся. За его спиной стояла женщина из билетной кассы.
   - Будете брать билет или нет? А то я закрываюсь.
   4. Жизнь взаймы
   - Не робей, проходи, - сказал Сергей Мартынов, видя, что Сычев остановился перед дверью с табличкой "закрыто".
   Аркадий Миронович толкнул дверь. Она подалась. В баре никого не было, кроме молодой барменши с широким крестьянским лицом. Тихо играла музыка.
   - Мальчики, закрыто, - сказала женщина, но тут же увидела Сергея Мартынова и поправилась. - А, это ты?
   - Мы посидим, Валя, - сказал Мартынов. - Привет тебе от Ляли.
   - Что у нее было? - спросила она.
   - Было все, что нам необходимо, - сказал он. - Ничего лишнего не было. - Повернулся к Сычеву: - Что стоишь, Сыч? Располагайся.
   Бутылки с пивом выстроились на столе. Два лоснящихся леща довершали картину изобилия. Сычев и Мартынов суетливо двигались вокруг стола, перебрасывались деловыми словами, пытаясь скрыть за ними возникшее смущение.
   - Пойду за стаканами, - сказал Мартынов.
   Сычев смотрел, как он идет, стуча деревяшкой по зализанному паркету. Почувствовал, что за ним наблюдают, и стал ступать мягче. Он ходил спокойно и довольно уверенно. Ноги не было чуть выше колена.
   У стойки возник разговор полушепотом. Аркадий Миронович огляделся. Бар "Чайка" был чист и просторен, столики тянулись в три ряда, в дальнем углу стоял телевизор "Рубин", он был выключен. Две лампочки слабо освещали зал. Музыка продолжала мурлыкать.
   И "Степан Разин" по-прежнему блистал за стеклянной стеной бара. Он стоял у причала, но вместе с тем и как бы уплывал в магические дали моей памяти. На средней палубе кружились под неслышную музыку три молодые пары, подчеркивая свою отрешенность от жизни берега.
   Сергей Мартынов вернулся со стаканами.
   - Что сидишь? - спросил он. - Наливай.
   - Я не знал, что у тебя это, - сказал Сычев, кивая в сторону деревянной ноги.
   - Я и сам не знал. У тебя, гляжу, все на месте.
   - Более или менее.
   - А то могу отдать должок. Бери мою почку - хочешь?
   - Спасибо, у меня уже есть одна, искусственная.
   - А выглядишь хорошо.
   - Как говорит моя приятельница Нелли: это уже агония.
   Оба старались казаться бесшабашными, делая вид, что обрадованы встречей. А ведь рано или поздно придется заговорить о главном. Кто решится первым?
   Сергей Мартынов разлил пиво, поднял стакан. Он и решился первым.
   - Ну, Аркадий Миронович, рассказывай, с чем приехал?
   - Я за тобой не шпионил, честное слово, - по-мальчишески неумело оправдывался Сычев.
   - В сувениры заходил, в книжном был, я наблюдал за тобой.
   - Но я же тебя не видел, клянусь, это простое совпадение. И вообще, какой счет между нами, сорок лет прошло.
   - А старый должок остался, - продолжал с ухмылкой Сергей Мартынов. За сорок лет знаешь какие проценты наросли? Ого!
   Аркадий Сычев постепенно овладел собой, подвинулся к Мартынову, доверительно положил ладонь на его руку.
   - Сергей, клянусь тебе, приехал просто так. Даже не просто так - из дома сбежал. С женой поругался - и сбежал. На работе всякие сложности. Ну, думаю, уеду от них. Хоть на четыре дня. Про тебя и не знал ничего - будешь ты или нет?
   - Утешаешь голосом? - но уже смотрел мягче и даже улыбнулся одними губами, показав прореженные зубы.
   - Ладно. Выпьем за встречу.
   Принялись за леща.
   Нет, не такой виделась эта встреча Аркадию Сычеву из его военной юности. Аркадий Миронович как бы выскальзывал из собственного образа, в результате чего получался перевернутый бинокль со всеми вытекающими последствиями.
   - Знаешь эту притчу? - спросил Сергей Мартынов. - О трех этапах развития русской интеллигенции и вечных вопросах, которые она ставит. Первый этап - кто виноват? Второй этап - что делать? Третий этап - какой счет?
   - Уже ноль-ноль, - механически отвечал Сычев. - Что же ты не писал, Сергей? Ведь мой адрес не переменился, во всяком случае тогда.
   - Не помню, наверное, боялся, что ты не ответишь. Ведь я еще долго оставался окопным романтиком.
   - А я, по-твоему, нет? - с вызовом спросил Сычев.
   - Не знаю, - просто ответил тот.
   - Ну что ты от меня хочешь? - вскричал Сычев, распарывая молнию на куртке, потому что ему вдруг сделалось жарко.
   - Я ничего не хочу, - кротко отвечал Мартынов. - Не я же тебя позвал.
   Но Аркадий Миронович уже владел собой, не привык он быть перевернутым биноклем.
   - Я вижу, капитан, за эти сорок лет твой характер не переменился в лучшую сторону.
   - Повода не было, - отрезал Мартынов.
   Мы ветераны,
   Мучат нас раны.
   с чувством продекламировала Валя, подойдя к столу и ставя перед друзьями тарелку с бутербродами.
   - Откуда вы знаете? - удивился Аркадий Миронович.
   - Познакомьтесь, - сказал Сергей Мартынов. - Это Валя, сестра моей жены. Она знает все и даже немного сверх этого. Незамужняя. А он от жены сбежал, - кивок в сторону перевернутого бинокля.
   - Я на стих удивился, - виновато поправился Аркадий Миронович. - Они известны несколько в другом контексте, в качестве неудачного примера...
   - Какая разница, Аркаша, - и глаза его перестали быть настороженными. - Главный смысл жизни - в леще.
   - Дамы вас уже не интересуют? - спросила Валя, поводя плечиками. Почему бы вам не угостить меня пивом? - она присела за стол и смело посмотрела на Сычева. - Мы вас знаем, Аркадий Миронович. Вы из этого ящика. Голос так похож. И все остальное тоже. Пойду Клаве позвоню.
   - Ее нет дома, - отозвался Мартынов. - Сиди и внимай.
   - Но что-то давно вас не видели, Аркадий Миронович. Наверное, в командировке были...
   Сергей Мартынов хрипло засмеялся:
   - Ты разве не слышала, Валюша, его задвинули на вторую программу. Давай выпьем, Аркадий, не все ли равно, какая программа, это все суета. Выпьем за вечное, нетленное.
   - Старик, ты прав. Ты просто не представляешь, как ты прав, - с чувством говорил Аркадий Миронович, ибо ему предстояло понять в эту ночь, что смирение не унижает, но очищает.
   - Вот и встретились, - сказал капитан Сергей Мартынов, комбат-один.
   Мощный гудок огласил окрестности, накрывая прочие звуки. Сквозь стеклянную стену было видно, как сахарная глыба величаво отваливала от причала, потом вывернулась на чистую воду и долго продвигалась мимо окна своей нескончаемой длиной, набирая ход и сверкая розовой светящейся лентой заднего салона.
   Аркадий Сычев облегченно засмеялся:
   - Укатил. Укатил без меня.
   Сергей Мартынов провожал теплоход сосредоточенным взглядом.
   - Скажи, Аркадий, - спросил он, и это был его главный вопрос. - Ты мог бы сейчас человека убить?
   - Не знаю, - чистосердечно признался Сычев. - Не думал.
   - А я не смог бы, - твердо сказал Мартынов. - Рука бы не поднялась.
   - Это абстрактный вопрос, - с живостью отозвался Аркадий Миронович. Тут надо разобраться. А если он на тебя нападет? Что тогда?
   - С оружием? - Мартынов в упор смотрел на Сычева.
   - Предположим. У него автомат. И у тебя автомат.
   - Это уже война. Сейчас мирное время.
   - Ну хорошо, у него нож. И у тебя нож. Встретились на темной дорожке не разойтись. - Аркадий Сычев смотрел торжествующим взглядом.
   - Все равно убивать не надо.
   - Что же делать?
   - Надо попробовать договориться.
   - Ишь, какой миротворец, - Аркадий Сычев засмеялся. - Сорок лет договариваемся. А воз и ныне там. В сто раз наросло на том возу.
   - Мальчики, зачем вы печетесь о том, что вам уже не придется делать? сказала Валя, продолжая искоса поглядывать на Сычева.
   - Но если меня позовут в атаку, я пойду, - сурово заявил Аркадий Миронович, хмелея от пива, и тут же вспомнил о телеграмме. Но думать о ней было лень.
   Валентина прошла за стойку бара, потом скрылась за перегородкой и загремела там посудой. Аркадий Миронович вгрызался в леща, потому что сотни вопросов теснились у него в голове, но не было среди них одного главного, какой был у Мартынова.
   - Жена у тебя кто? - спросил он в конце концов.
   - Клавдия Васильевна. Она у меня по домашнему делу.
   - Сколько лет живете?
   - Двадцать восемь. Детей нет.
   - И как? Мирно живете?
   - Она у меня добрая, - отвечал Сергей Мартынов. - Только сказать об этом не может.
   - Как же ты узнал о ее доброте? - удивился Аркадий Миронович.
   - Через кожу.
   - У меня Вероника, - мечтательно отозвался Аркадий Сычев. - Мы с ней поругались.
   - Ты уже говорил. В нашем с тобой возрасте это уже неприлично.
   - Может, перейти на что-нибудь покрепче? - спросил Сычев.
   - Сейчас не купишь, поздно.
   - А это что? - Аркадий Миронович вытащил из заднего кармана штанов увесистую флягу.
   - Ты что? Торопишься? - обиделся Мартынов.
   Тогда Сычев решился:
   - Как у тебя с ногой вышло? Расскажи. Мы же тебя в медсанбат довезли, все было на месте...
   - Это я могу, - с готовностью отозвался Мартынов. - Это я умею рассказывать. Помнишь, как немцы разведчиков били? По ногам старались полоснуть. Мы к насыпи прорывались, у меня там КП был... Ты ведь тоже в трубе сидел...
   - Нет, - терпеливо вставил Сычев. - Я на твоем КП не был. Ты нас отослал к обозу...
   - Не перебивай, я сам расскажу. Значит, это был бой за станцию Дно. Ровно через полгода после нашего с тобой случая. От насыпи до станции Дно восемьсот метров, но там насыпь кончается, идет ровная местность. Шургин кричит по телефону: "Видишь сараи перед станцией?" - "Вижу, товарищ первый". - "Чтоб через сорок минут был там. Оттуда и доложишь, ясно?" "Так точно, товарищ первый, доложить из сараев о выполнении".
   А я в трубе сидел под насыпью - идеальное укрытие. Выскочил на насыпь, чтобы роты поднять, - и сразу попал под очередь. Как думаешь, сколько во мне сидело?
   - Семь, - ответил наобум Сычев, потому что и вопрос был риторическим.
   - Правильно, - обрадовался Мартынов. - Значит, тебе в медсанбате сказали. И все семь в одной ноге. Только про седьмую они и сами не знали, ее через полгода извлекли. Сколько операций было - не помню. Как упал на насыпи, так и забыл про этот мир, возвращался урывками. Попал в госпиталь сюда, в Белореченск, потому и остался тут. Все хотели спасти мне ногу. И правда, через полгода полегчало. Вылечат, думаю, я еще на фронт успею, Германию прихвачу. Сестричка Настя приехала меня выхаживать. И вот последняя операция, общий наркоз, полное отключение. Просыпаюсь утром в палате. А Настя у меня в ногах сидит, ждет, когда я очнусь. Я на нее смотрю и ничего не понимаю. Она же на моей ноге сидит, как раз на линии ноги. "Зачем ты на ногу мою села?" - спрашиваю. "Нет у тебя ноги, Сережа". Я снова отключился. Вот и все. - Он замолчал и тут же прибавил: - В самом деле, не мешало бы что-нибудь покрепче. Что такое булькает в этой фляге?
   - "Бурбон", виски.
   Сергей Мартынов отведал и тотчас принял до дна.
   - Для русского горла терпимо.
   - Мы станцию только к вечеру взяли. Когда это Дно брали, мы и ведать не ведали, что это звание к нам на всю жизнь прилипнет. Ну просто очередной населенный пункт, который надо освободить, сколько их освободили "до" и "после". Чем это Дно знаменито? Откуда мы знали? Там Николай II в своем царском вагоне подписал отречение от престола. И вагон этот самый вроде там тогда стоял, не видел я никакого вагона. Я другое помню. Ведь я тебя в медсанбат вез, Сергей Андреевич.
   - На чем же ты меня вез? - удивился Мартынов.
   Аркадий Миронович поднял стакан и с чувством прочитал:
   Нет, не по-царскому - в карете.
   Не по-пехотному - пешком.
   Мы в ЗАГС поедем на лафете,
   И миномет с собой возьмем.
   - Я же в обозе сидел, вот и повез тебя на минометной повозке.
   - Что ты в обозе делал? - с подозрением спросил Мартынов.
   - Сорок лет прошло, спроси что-нибудь полегче. Мы теперь не вспоминаем события, а реконструируем их. Ты же сам нас учил: "Разведчика в атаку посылать нерентабельно. Пусть пехота идет и ложится. Один хороший разведчик дивизии стоит". Учил?
   - Предположим, - скривился Сергей Мартынов. - Ишь ты, запомнил.
   - Ты сначала лежал тихо, потом стал бредить. Наташу какую-то вспоминал. А может, не Наташу - не помню. - Аркадий Сычев посмотрел на Мартынова.
   - Ты ошибаешься. Не было у меня Наташи, - твердо отвечал Сергей Мартынов. - Была Мария, она умерла. А теперь есть Клавдия Васильевна. Вот и все, что у меня было. Ты, пожалуйста, не думай, я не сетую, - перескочил он. - У меня все есть: квартира, стенка, машина - малый джентльменский набор. Даже парадный протез имею для выходных случаев.
   Аркадию Мироновичу показалось, что он обойден. А запасной фляги под рукой не было, запасная фляга лежала в шестнадцатом номере на втором этаже.
   - Я не потребитель, - с обидой сказал Аркадий Сычев. - У меня тоже две жены было. Ну и что?
   - И обе живые?
   - Слава богу.
   - Дружите домами? Ходите в гости? Я слышал, в Москве сейчас это модно. Институт двух жен.
   - Все выяснил? Есть еще вопросы?
   - Какой дом себе выстроил на разоблачениях империализма? Блочный?
   - Не юродствуй. У нас много врагов. В мире действуют две силы.
   - Оставь. Я не верю в концепцию двух сил. В мире четыре миллиарда сил, все они действуют. Каждый человек это реально действующая сила. Концепция двух сил упрощает действительность до однолинейного уровня. Через две силы можно провести только одну линию...
   - Тебе хорошо философствовать. Спокойная жизнь. Воздух свежий.
   - Зато ты в центре живешь.
   - Скорее, в эпицентре.
   - Сильно встряхивает? Поменяй центр на пригород.
   - Завидую твоей ясности.
   - А я твоей зыбкости не завидую.
   - Ты неисправим.
   - А ты привыкай.
   - Да, - Аркадий Миронович призадумался. - На фронте как-то проще было: жизнь - смерть, враг-друг. Все ясно. После тебя стал комбатом Цыплаков, дошел до реки Великой. Не заладилось, что ни бой, то новый комбат. Я тебе завидую, можно сказать, Сергей. Ты исполнил свой долг до конца.
   - Ты так считаешь? - огорчился Сергей Мартынов и тоже задумался.
   В баре "Чайка" сделалось тихо. На реке горели бакены. Почти неощутимо шелестела музыка. Струилась вода из-под крана.
   Сергей Андреевич Мартынов печально думал о долге своем, ибо никогда нельзя выполнить долг до конца. Сколько бы ты ни крутился, ни прыгал, ни растрачивал себя, всегда ты будешь должен своему народу, и это чувство будет тебя вести, терзать и спасать. Только те ребята, которые остались там, исполнили свой долг до конца - с них не может быть спроса. А с нас всегда будет спрос за все, что совершается вокруг, и долг наш не будет исполнен.
   Аркадий Миронович рассеянно пытался вспомнить: чего же такое они не поделили с Мартыновым? За полгода до его ранения, он сказал. Значит, это было под Старой Руссой. Да, было что-то такое этакое, туманное, расплывчатое, плотно затянутое сетчаткой лет. Если бы было достаточно времени, можно поднатужиться и вспомнить, но зачем? Разве имеет значение то, что было сорок лет назад? Никто никого не предал.
   - Никогда тебе не прощу, - отрубил Мартынов. - Зачем ты меня из нейтралки вытащил?
   - Я? Тебя? - удивился Аркадий Сычев. - По-моему, это ты меня тащил. Спасибо тебе за это от лица службы и от меня лично.
   - А ты меня спросил, хочу ли я, чтобы ты меня вытаскивал?
   - Прости, не спросил. Я тебя спрашивал, но ты мне не ответил. Ты же был без сознания. И это ты меня тащил через долину Смерти.
   - Интересно, как это я тебя тащил, если я был без сознания? Во дает.
   - Давай пригубим. Выпьем за наше святое недовольство собой. Пусть оно и дальше движет нами.
   Аркадий Миронович прислушался. За перегородкой уже не плескалась вода, там журчал ручеек живого голоса, вытекающий из цикла: никто не забыт, ничто не забыто.
   - Говорила тебе, приходи, посмотрела бы на живого Аркадия Мироновича. Сошлись мои фронтовички - и давай цапаться, еле их утихомирила.
   - С кем она? - спросил Сычев. - С Клавдией?
   - С подругой. По телефону, - спокойно отозвался Мартынов. - Создает канонический вариант нашего прошлого. Теперь они лучше нас знают, что с нами было.
   Ручеек журчал, не ослабевая, от этого журчания рождались истома и расслабленность, так бы век сидел и слушал.
   Валентина вела прямой репортаж из полутемного бара.
   - Он же его спас, я тебе говорила, да не просто так, а по-настоящему, как в кино, они ходили за языком, их двое, а немцев пятеро. Аркадий дал одному в зубы и убежал, ты бы его сразу узнала, точно такой, как на экране, когда он мир обозревает. А моего-то уже к дереву привязали, сейчас стрелять будут. Он друга клянет - как же? Ведь убежал. Тут Аркадий появляется, да не просто так, а в форме обер-лейтенанта. А сам-то рядовой. "Хальт! Этого русского я забираю с собой". Но те не дураки - не поверили. Тогда он очередь по немцам, всех уложил, но при этом, кажется, слегка задел Сергея, к дереву привязанного. И они ушли, да еще языка с собой прихватили. Им обоим за это по ордену. Прошло сорок лет. И возник вопрос вопросов: кто кого спасал? И оба указывают совсем наоборот: "Нет, это не я тебя спасал, это ты меня спас". Никак не могут разобраться. Говорила тебе, приходи, такого по телевизору не увидишь. Сначала цапались, теперь плачут.
   - Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять, - Аркадий Миронович ловко подкрался к телефонному аппарату и завладел теплой трубкой. - С кем я говорю? Ах, это Тамара Петровна, моя хозяйка? Очень приятно. Чуть было не укатил от вас, но вернусь, потому как соскучился. - Переменил голос. Продолжаем прямой репортаж. Наш микрофон установлен в знаменитом баре "Чайка". Ярко освещенный зал, сегодня здесь оживленно и празднично. Играет музыка. Плавно кружатся пары. В этой уютной обстановке так приятно вспоминать о грозной военной године. Да, он спас своего боевого друга - или его спасли, не в том суть. Потому что подлинный героизм является анонимным. Итак, их было двое: спасающий и спасенный. Когда они вернулись в свою часть, спасенный говорит: "Ты мне жизнь спас, знай, за мной должок. И я должен тебе то, что ты мне дал. Я должен тебе свою жизнь. Баш на баш. И я обязуюсь отдать тебе свою жизнь по первому твоему предъявлению. Понял?" Спасающий отвечает: "Что ты городишь? Я не для того тебя спасал". - "Нет уж, уволь. Я в долгу быть не люблю. Хочешь не хочешь, а моя жизнь - за мной. Приходи в любое время - и ты ее получишь". И вот прошло сорок лет. За это время набежали проценты - почти триста процентов. Уже не одна жизнь, а целых три. И все эти сорок лет они ни разу не виделись. И надо же было случиться: спасающий попал в трудную ситуацию, очень трудную - в случае необходимости мы уточним детали. Ситуация оказалась такой трудной, что ему потребовалась жизнь другого человека. Тогда он вспомнил о том, который был спасен им на войне. Он нашел его и предъявил старый иск: "Отдай мне свою жизнь! Ты обещал". Но я же говорил: набежали проценты. Спасенный теперь не один, у него жена, дети, внуки. Это уже не одна жизнь. Но не буду забегать вперед. Я рассказываю вам содержание нового захватывающего фильма "Жизнь взаймы". Вы меня слышите, Тамара Петровна?
   - Как интересно, - отвечала трубка. - Я что-то не помню такого названия. Когда он шел на всесоюзном экране?
   - Вы правы. Это был не фильм, пока это всего-навсего сценарий, по которому ничего не было поставлено, так как вполне возможно, что и сам сценарий еще не написан. Ведь мы живем в эпоху удивительных свершений. Наши свершения много удивительнее замыслов, но это еще не предел. В следующем репортаже мы расскажем вам о том, как закончилась волнующая встреча спасенного и спасающего.
   - И это называется творческий работник? - у стойки стоял Сергей Мартынов. - За что вам только деньги платят. Еще слово - и телефон будет выключен.
   - Слушай, Сергей, - всколыхнулся Сычев, передавая трубку Валентине. А ты-то сам кем работаешь? Не телефонным мастером? Или кем?
   - Не кем, а как.
   - Прекрасно. Как же ты работаешь?
   - Под псевдонимом.
   - Ага, понимаю, твой псевдоним: Сергей Спасатель.
   - Я всегда говорил: мы с тобой коллеги. Поехали. Следуй за мной.
   За углом стоял автомобиль на четырех колесах, так сказать, в инвалидном исполнении. Разместились, стуча деревяшкой.
   Городок был притушен. Машина резво побежала по улочкам, перекатываясь с холма на холм.
   Развернулись. Аркадий Сычев узнал привокзальную площадь. Мартынов подвел его к зданию вокзала с боковой стороны.
   - Здесь был утром митинг, вас встречали. А я стоял у окна, вон там, он указал на темное пятно окна на втором этаже. - И все видел. Я тебя сразу разглядел. И полковника узнал. И Пашку Юмашева.
   - Почему же ты не спустился к нам, вот чудило.
   - Я тебя сначала спрошу: почему ты, Аркаша Сыч, стоял в стороне и не лез под поцелуй? Так и я. Не желаю принародно шмыгать носом. Не каждому дано довольствоваться поверхностной радостью. И вообще: чего ты ко мне пристал? Не лезь ко мне в душу. Не хотел участвовать в вашем музыкальном мероприятии. Ишь ты, оркестры играют, цветы подносят. Модно стало. А когда я двадцать три года назад поехал под Старую Руссу, чтобы найти свой окоп, на меня с подозрением смотрели: кто такой, откуда? Зачем тебе твой окоп понадобился? Предъявите документы. Я говорю: ногу свою хочу найти в том окопе. Тогда поверили.
   - Ладно, старик. Будем считать, что я тебя понимаю.
   - Там осталось еще?
   - Что-то булькает.
   - Это очень вредно, когда булькает. Надо, чтобы она больше не булькала. На чем мы остановились?
   - На том, что ты послал меня подальше.
   - Все равно это ближе, чем я хотел бы. Вы все утопаете в словах. Запутались в значениях. Помнишь, мы пошли на лед, форсировали озеро, сто раз ходили в атаку. Бездарная, доложу тебе, операция, я потерял восемьдесят процентов списочного состава. А теперь это называется путь боевой славы.
   Аркадий Миронович почувствовал себя учителем жизни, который вынужден то и дело поправлять своих учеников, как расторопных, так и ленных. Но сейчас перед ним стоял явный путанник. Аркадий Сычев отважно ринулся на выручку друга, дабы направить его на путь истины.
   - Это естественно, Сергей, - взволнованно начал он. - Прошло сорок лет, и многие исторические события видятся теперь по-другому. Возьми хоть мою школу, номер двенадцать в Ногинске. Я однажды имел повод заметить: друзей в моем классе не осталось, одни школьные подруги. Какие они были тогда, сорок лет назад. Все сплошь недотроги. Не подходи. Не подступишься. Ныне мы изредка встречаемся на юбилее выпускного вечера. Все девочки живы. Но какие у них ищущие глаза. Как они ждут ответного взгляда. Только пальчиком помани - пойдут за тобой на край света. Конечно, я понимаю, что исторические параллели рискованны, но все же. Я тоже ходил на лед, поднимался в атаку, по твоему, между прочим, приказу. Однако я не нахожу, что операция "Лед" была бессмысленной, тем более бездарной, как ты пытаешься доказать. На войне все имело свой смысл. И этот высший смысл был один - победа.
   - Где бумажка? - подогнулся Сергей Мартынов, протягивая руку.
   - Какая бумажка? - не понял Аркадий Миронович.
   - По которой ты говоришь. Ты ведь всегда говоришь по написанному. Сколько раз за тобой наблюдал - ну когда же он скажет слово не по бумажке? Не дождался.