Злобин Анатолий Павлович. Бой за станцию Дно

   Аркадий Миронович встал руки в бок. Сожалеючи покачал головой.
   - Почему это тебя смущает? Я и по бумажке говорю то, что я думаю. Бумажка это знак ответственности - только и всего. Бумажка - ракетоноситель информации. Но зачем ты привез меня на вокзал? Чтобы показать историческое окно на втором этаже, из которого ты...
   - Смотри же! - перебил Мартынов. В руках у него оказался фонарь, и он полоснул лучом света по стене, выхватывая из темноты картину, которую с таким прилежанием рассматривал Аркадий Сычев во время утренней встречи.
   Аркадий Миронович уже узнавал многие дома, колокольню, лабазы, такси с воздушными шарами. В скользящем луче нарисованные предметы казались особо зримыми, притягивающими взгляд.
   - Ну как? - спросил Сергей Мартынов с несвойственным ему волнением.
   - О чем ты? О картине? Я же видел ее утром. - Аркадий Миронович был настроен благодушно и как бы пребывал в состоянии чистоты. - Но ты задаешь вопрос. Отвечаю. Учти, не по бумажке. Скажу тебе честно, старик, невзирая на лица: а мне нравится! С этой стены талант кричит.
   - Ты правду говоришь? - Мартынов наставил фонарь прямо в лицо Сычеву. Тот зажмурился и смешно замахал руками, отгоняя нежеланного комарика. - Ты понял, о чем ты говоришь?
   - Постой! - догадался Сычев. - А ну-ка посвети еще, вон туда, повыше, на облачка.
   Небо с кучевыми облаками поднимало пространство. А на облаках-то буковки плывут. "Добро пожаловать", - вот что там написано. Утром этого не было.
   Фонарь снова уставился в Сычева.
   - Да убери ты.
   - Хочу лицо твое видеть.
   Фонарь потух.
   - К утру не успел написать, - глухо сказал Мартынов в наступившей темноте.
   - Встреча с талантом всегда волнует и радует, - сказал Аркадий Миронович телевизионным голосом. - Такое дело требуется обмыть.
   - Но у нас больше ничего не булькает.
   - Едем в запасник. Второй этаж, третья дверь налево.
   - Сначала в другое место.
   Вскоре остановились на краю сквера. Широкая аллея вела к высокому зданию, сложенному из темных безоконных блоков. "У каждого из нас свои персональные блоки", - мимолетно подумал Аркадий Миронович, догадавшись, что они приехали в театр. Афиша торжественно извещала, что нынче дают "На дне".
   Мартынов исчез, потом показался от угла, приманивая Сычева пальцем. Это был служебный подъезд. В руках Мартынова оказался ключ. Они долго пробирались темными коридорами, присвечивая тем же фонариком. Поднялись на второй этаж по парадной лестнице.
   Щелкнул выключатель. Аркадий Миронович зажмурился от яркого света, а когда снова открыл глаза, увидел картину, занимающую всю стену в главном фойе.
   Это была живая группа, мужчины и женщины, по всей видимости, актеры местного театра, потому что у них под ногами густо разбросаны афиши и программки с указанием ролей. Фигуры и костюмы тщательно прописаны. А где же лица? Все они были в масках театральных персонажей. Маски были просто надеты на их лица, держась на тесемочках. Картина притягивала взгляд, так и хотелось разгадать эти маски.
   - Слушай, Сергей, маски-то зачем? - не удержался Аркадий Миронович и тут же понял, что вопрос бестактен.
   Но все оказалось проще, чем можно было предположить. Мартынов пояснил:
   - Мне сделали заказ шесть лет назад, когда открывали театр. Труппа у нас невезучая, главрежи все время меняются, примадонны сбегают с первыми любовниками. Пока картину писал, семь лиц пришлось переделывать. Тогда в горкоме говорят: "Чтобы больше никаких переделок, у нас лимиты израсходованы". - "Остановите их, говорю, пусть не бегают". А мне: "Вы художник, найдите свое решение". Вот я и надел на них маски.
   - Слушай, они не обиделись?
   - Наоборот, всем понравилось. А главное, никаких хлопот на будущее. Предпоследний главреж сказал: написано на века!
   - Черт возьми, ты же заядлый модернист, - не удержался Аркадий Миронович.
   - Ругаешь? Или жалеешь? Сейчас я покажу тебе, какой я модернист.
   Они шли по длинной мрачной аллее, тотчас опустевшей после спектакля. Фонари горели через раз или того реже, тускло освещая безжизненные клумбы, деревья, кусты. С внешней стороны аллеи с равными интервалами выстроились фанерные щиты. Это была гармония скуки, торжество уравниловки.
   Г.Ф.Резник - ткачиха Меланжевого комбината имени Н.К.Крупской.
   В.Т.Морозов - печатник типографии № 2.
   А.В.Коровин - директор детской музыкальной школы № 8 Заречного района.
   Какие жалкие поделки, думал он, представив, сколь прекрасна была бы эта аллея с вековыми липами без этих щитов, убегающих до пределов темноты. Я согласен, искусство существует на разных этажах, не всем же быть гениями, гений потому и гений, что он один на миллиард, но кому нужна эта пачкотня, этот конвейерный способ, эта штампованная макулатура. Мы должны ставить эти вопросы в открытую. Или мы забыли о тех великих, которые стоят за нашей спиной и смотрят на нас молча, но не безнадежно, нет, не безнадежно.
   В руках у Аркадия Мироновича оказался написанный текст, он привычно заглянул туда. Сергей Мартынов усердно подсвечивал листок, не давая сбиться со строки.
   - Мы с вами находимся на аллее трудовой славы города Белореченска. Аллея трудовой славы называется так потому, что здесь находится как бы своеобразная картинная галерея под сенью столетних лип, где изображены портреты лучших тружеников нашего города. Всего на аллее трудовой славы размещено... я что-то плохо различаю цифру - сколько?
   - Сорок четыре, - живо подсказал Сергей Мартынов.
   - Совершенно верно, сорок четыре передовика производства. Здесь люди разных профессий, разного возраста. Но всех их объединяет одно - они патриоты своей родины, своего города. Они трудятся во имя будущего, добиваясь выдающихся успехов в труде. Вот ткачиха Меланжевого комбината Глафира Резник, молодая красивая женщина. На ее лице написано стремление дать как можно больше метров добротных тканей для советских людей.
   Аркадий Миронович перевел дух, оглядываясь вокруг себя. Аллея трудовой славы преобразилась. Сотни огней заливали светом дорожки, по которым неторопливо и степенно прогуливались люди труда, пришедшие сюда на отдых. На эстраде играл духовой оркестр, исполняя Марш энтузиастов. Портретов заметно прибавилось. Фанерные щиты стали крупнее, поднялись выше, как бы паря над гуляющими. Каждый портрет был вделан в добротную раму из красного дерева. Даже лоток с мороженым был предусмотрен по новому штатному расписанию. Чуть дальше шла бойкая распродажа разноцветных воздушных шаров.
   - Мы должны, - продолжал Аркадий Миронович по листку, преобразовывать нашу прекрасную действительность, поднимая ее до уровня нашего идеала. И в этом нам показывает пример наш славный ветеран, кавалер четырех боевых орденов, капитан Мартынов Сергей Андреевич. Он рисует своих героев резко, крупно, объемно, выводя на первое место характер. Нет, это не штампованные поделки, это торжество нового искусства, потому что в Белореченске сотни людей заслуживают того, чтобы быть размещенными на аллее трудовой славы, а их здесь всего сорок четыре. Но каждые два года аллея трудовой славы обновляется, и капитан Мартынов с новой энергией принимается за творческую работу.
   Аркадий Миронович остановился, пытаясь сложить из листка бумаги летающего голубя.
   - Кто писал эту иудятину? - возмутился он. - Устаревший текст пятидесятых годов, сейчас так никто не пишет.
   - Не знаю, - неумело оправдывался Мартынов. - Текст был передан по проводам.
   - Возможно, это из моих юношеских работ, - поспешил согласиться Сычев.
   Аллея трудовой славы постепенно темнела. Однако мороженица продолжала оставаться на посту. Более того - она приближалась, неся в руках пломбиры.
   - Познакомься, Аркадий, - сказал Мартынов не без торжественности. Клавдия Васильевна, моя дражайшая...
   - Как вы нас нашли? - удивился Аркадий Миронович.
   - Он всегда сюда ходит, - говорила она, подавая Сычеву руку лопаткой. - К своим героям и героиням. У него с этой Глафирой большой закрут был.
   - Что ты говоришь, мать? Побойся бога.
   - Какая Глафира?
   - А эта, знатная. Глафира Резник. Подбивал, подбивал клинья, чего ж теперь стесняться, она женщина видная. А город наш на ладошке поместится.
   - Клавдия, ты же знаешь мой метод. Я работаю исключительно по фотографиям. С натурой дела предпочитаю не иметь. И вообще - почему ты все время шпионишь за мной? Мы же с тобой раз и навсегда договорились.
   - Я пришла к Аркадию Мироновичу. Вам телеграмма, товарищ Сычев, - и протянула ему пломбир с замороженным текстом.
   - Я от них устал, - твердо заявил Аркадий Миронович, засовывая нераспечатанную телеграмму в карман пиджака. - Стоит отлучиться на два дня, как у них все разлаживается.
   - Прошу к нам домой, - сказала с поклоном Клавдия Мартынова. - У меня чаек уже напарился.
   При упоминании о чае друзья согласно переглянулись.
   - Мы сейчас, Клавдюша. Нам только в одно место, - начал Мартынов.
   - Интересно, - подхватил Сычев. - Почта здесь далеко? Я должен отстучать ответ.
   Какая странная ночь. Накатывались холмы воспоминаний, тупики, могильные плиты, мигающие бакены, мосты, насыпи и фонари. Шатались ночные тени. Шастали по коридорам и дворам. Карабкались по косогорам на свет лампады.
   Сергей Мартынов стоит возле креста. Деревянная нога отодвинута циркулем. Рука клятвенно воздета к темному небу. У ног примостился мычащий Федор, глухонемой кладбищенский сторож, он слушает, согласно кивая головой. Но разве он слышит?
   - Фотография есть величайшее изобретение человечества. Ничего более великого после изобретения колеса люди не придумали. От фотографии пошло кино, телевидение, все современное искусство. Недаром она явилась людям в век тотального потребления. На каждого заведен оттиск в паспорте, на пропуске, могильном камне. Было время - лишь короли могли заказать мастеру свой портрет. И вот все изменилось. Опускаешь в щелку автомата 20 копеек и тут же получаешь самого себя в шести экземплярах.
   Дальний фонарь качался на сквозняке, длинная тень Мартынова прыгала по плитам.
   - Фотография проникла во все искусства, - продолжал он тоном пророка. - Есть картина-фотография, есть фотографический роман. Поэты слагают фотографические поэмы, у каждого в запасе свои кубики. Разве телевизор это не фотография? Изображение движется - что из того. Главное соблюсти принцип адекватности, минуя метафору. Ты нажимаешь кнопку и получаешь копию с любого подлинника, автомат вычисляет за тебя фокусировку, экспозицию нажимай! Фотография ловит мгновенье. Это непосильно ни одному художнику.
   - Ты не модернист, - заключил Аркадий Сычев, расположившийся у основания этой живописной группы. - Отныне я точно знаю, ты философ-демократ.
   Радостно мычал глухонемой, ветер гонял в пространстве убегающие листья. Тускло освещенные картинки этой малопонятной ночи перемежались со звуковыми пятнами, возникающими во мраке: гудок самоходной баржи, плеск воды в ручье, бульканье жидкости в сосуде памяти.
   - Я художник. Мне нужна фотография, я восстанавливаю по ней подлинник. Двадцать два пятьдесят по прейскуранту. Это с живых. С мертвых, поскольку они уже закончили свой земной круг, в три раза больше. У тебя есть фотография? Завтра будет подлинник.
   - По прейскуранту?
   - Тебе как ветерану скидка 50 процентов.
   Машина катится по холмам. Аркадий Миронович припал к мартыновскому плечу.
   - Я тебе скажу, никому не говорил. Ты меня поймешь и скажешь правду. Не думай, что я плачу, я просто всхлипываю от твоей коптилки. Слушай, она моложе меня на двенадцать лет, она мне изменила, да, да! Она, Вероника. Правда, это было шесть лет назад, но это не имеет значения. Изменял ли я? Но я же мужчина. Я не только изменял. Я людей убивал на фронте, получая за это ордена. Это наш удел. Но я же не изменял ей с иностранками. В том и суть. Она изменила мне с иностранцем, за пределами нашей родины. Уехала с банкета - и все тут. Через двадцать четыре часа возвращается: спаси меня. Хорошо, не будем же мы за пределами выяснять отношения. Мы уехали из страны. Сам понимаешь, страна была неплохая - и она как бы была не виновата в том, что случилось. Надо было уходить, но я не смог, дети, дом - не смог, и все тут! Я ее простил. Скажи мне, я правильно сделал? А-а, молчишь. Хорошо, тогда я отвечу тебе: я поступил правильно. Вот так-то. Но мы отдалились друг от друга. Мне так понравилась твоя Клавдия - это человек, это душа. Нам что - выходить?
   Мальчик в форме почтового работника с квадратной фуражкой на голове запускал бумажного змея, но это был не змей, а почтовый конверт со штемпелем и адресом, и мочалка сделана из телеграфных лент, развеваемых щедрым приволжским ветерком, на ленте выбиты слова
   ЖДУ ОТВЕТА КАК СОЛОВЕЙ ЛЕТА
   По небу летел самолет, нарисованный на марке, "ракета" плыла по реке, конверты порхали над городом, вот какая была эта картина, перед которой стоял Сычев.
   - Здравствуйте, Сергей Андреевич, - сказала девушка сквозь дежурное окошко, обращаясь к Мартынову.
   - Нам телеграмму отправить, Люда, - сказал Мартынов.
   - Сначала телефон, - потребовал Аркадий Сычев.
   В кабине пахло перекисью водорода. Спотыкаясь на кодовых цифрах, Аркадий Миронович наконец-то прорвался к родному номеру: 280-06-13. Как ни удивительно для такой глуши, соединение случилось сразу же, потом пошли бесконечные длинные гудки.
   Аркадий Миронович мог себе думать, что именно он удрал из дома, а как на самом деле, это бабушка надвое сказала.
   Гудки продолжались. Аркадия Мироновича осенило: Вероники нет дома.
   Увы, привилегия ухода дана только нам, мужчинам. Женщина не смеет оставить очаг. Она есть великий дневальный.
   - Я слушаю, - сказала Вероника.
   - Прости, я тебя не разбудил? - спросил он с облегчением.
   - Что ты, милый, - отвечала она. - Я специально дежурила у телефона.
   - Я звоню из Белореченска!
   - В какой это стране? Видно, большая разница во времени.
   - Если ты этого не знаешь, то передай Васильеву, что его телеграмму я получил. Пусть присылает передвижку, материал будет.
   - Нашел свою боевую подругу? Желаю удачи.
   Он не выдержал первым. Он всегда не выдерживал, когда она так говорила.
   - Вика, ты не можешь говорить человеческим языком?
   - Я вторую ночь живу на таблетках, откуда быть человеческому языку? она еще медлила, но уже из последних сил.
   - Прости меня, - сказал он.
   - А дальше как? - спросила она.
   - Прости меня, дурака старого. - Таким образом ритуал был исполнен.
   - Спасибо, милый, видно, фронтовая обстановка действует на тебя благотворно. У меня глаза слипаются, привались ко мне.
   - Только не вздумай вступать в переговоры с Васильевым. Я тебе запрещаю категорически.
   - Ты отстал от жизни, дорогой. От Васильева теперь ничего не зависит. Учти, это не телефонный разговор. Целую.
   Аркадий Миронович вышел из кабины, полный героических замыслов.
   - Дай мне монет. Будем звонить Юре. На той неделе прилетает Глен Гросс, включаю Белореченск в маршрут поездки. Ты показываешь нам, как ты обрисовал свой город, закупаем твои работы на корню. Параллельно договариваюсь с Юрой, устраиваем твой вернисаж в Москве. Где ты хочешь? На Кузнецком мосту? Соглашайся на Кузнецкий мост, старик, а то Юра передумает. На Манеж ты пока не тянешь. Но не отчаивайся - у нас с тобой все впереди. У тебя-то холсты есть нормальные? А то все темпера на стене, темпера на камне, этак нам вертолетов не хватит. Что же ты молчишь, старик?
   Они дошли до машины, которая стояла на углу. Сергей Мартынов упал на скамейку, обхватил голову руками.
   - Меня нет, понимаешь? - вскричал он отчаянно. - Я был - и меня не стало. Что у нас впереди? Чем ближе к пределу, тем сильнее хочется пройти сквозь него. И вот приходит миг, когда все кончается. Я все забыл - какая мука! Шесть лет писал картину и бросил - нет конца. Не могу вспомнить ни одного молодого лица, не могу, не могу!
   5. Сорок четвертый ветеран
   - Перемести сюда. Здесь на самом виду.
   - Примерили. Правее, чуть правее. Так. Хорошо.
   - Давай гвоздики.
   - У меня кнопки. С трудом раздобыл, проявил красноармейскую находчивость.
   - Держи, я буду крепить.
   - Кажется, в порядке. Отойди назад, проверь на горизонтальность.
   - Не шелохнется. Можешь читать.
   ВЕТЕРАН № 1
   Орган Совета ветеранов
   122-й Стрелковой
   Дновской бригады
   20 сентября 1984 года
   БОЙ ЗА СТАНЦИЮ ДНО
   В январе 1944 года войска 2-го Прибалтийского фронта перешли в решительное наступление, продолжая освобождение родной земли от фашистской нечисти. Преследуя отступающего противника, 122-я Стрелковая бригада 21 февраля 1944 года вышла в район города и станции Дно.
   Этот крупный железнодорожный узел имел важное стратегическое значение, на картах он значился как "Дновский крест", ибо здесь пересекаются железные дороги Псков-Бологое и Ленинград-Витебск.
   Любой ценой враг стремился удержать этот участок фронта. На наших бойцов и офицеров обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Продвижение замедлилось, части залегли за насыпью.
   И вот здесь во всю силу проявился организаторский и командирский талант нашего комбрига полковника С.С.Шургина. Обладая незаурядным аналитическим мышлением, изучив сложившуюся обстановку, комбриг принимает решение атаковать немецкую оборону с помощью танкового десанта. Каждому подразделению были поставлены конкретные задачи.
   По сигналу ракеты все неудержимо двинулись вперед, только вперед - на врага. Многие солдаты и командиры подавали заявления с просьбой о приеме их в партию. Перед боем они писали записки, чтобы в случае их гибели в бою считать их коммунистами. Таков был высокий настрой и душевный порыв бойцов и командиров бригады.
   В 14 часов 23 февраля при поддержке бригадной артиллерии и полка РГК, а также танкового десанта наши батальоны овладели населенным пунктом Каменки и прорвались к перекрестку железных дорог у станции Дно-2. Впереди шел первый батальон, возглавляемый отважным капитаном С.А.Мартыновым. Командир батальона был тяжело ранен, но не покинул поле боя до тех пор, пока не был выполнен боевой приказ. Наш разведчик А.М.Сычев спас жизнь своему товарищу, автору этих строк, вытащив его, раненого, с поля боя на плащ-палатке.
   Полковник С.С.Шургин вел головную группу танков. После того, как был ранен командир первого батальона, в цепи наступающих произошла заминка. Танк командира бригады успешно преодолел железнодорожную насыпь, увлекая за собой наступающих.
   К исходу дня станция Дно-2 была в наших руках. А назавтра столица нашей Родины Москва залпами из 124 орудий салютовала доблестным войскам, освободившим город Дно. 26 февраля приказом Верховного Главнокомандующего нашей бригаде было присвоено почетное наименование "Дновская".
   Нас ждали новые кровопролитные бои.
   (продолжение следует)
   П.Юмашев, ветеран войны и труда,
   бывший разведчик 122-й Стрелковой
   Дновской бригады.
   ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОРОГИЕ ГОСТИ
   Необычно торжественно выглядел вчера вокзал нашего орденоносного города. Задолго до прихода московского поезда сюда пришли представители общественных организаций и коллективов трудящихся.
   Необычность момента словно поняла природа. Всю ночь лил дождь, способный омрачить радость встречи, но перестал буквально за полчаса до ее начала.
   Вот и поезд. На перрон вступили десятки фронтовиков во главе с комбригом-122, полковником С.С.Шургиным. Многие из них не виделись со дня Победы. Начались объятия, восклицания: "А ты помнишь?" и слезы радости.
   Время посеребрило виски стойких и отважных парней и девчат того далекого грозного огненного времени сороковых годов, но не отняло у них боевого задора, доброты души, трудового энтузиазма.
   Гостей на перроне тепло приветствовали горвоенком А.Н.Кузьменок, секретарь горкома ВЛКСМ Н.Веселовская. Выражая волю и сердечное желание горожан, они единодушно заявили: "Добро пожаловать на гостеприимную белореченскую землю". В честь этой знаменательной встречи на здании вокзала была открыта картина, написанная нашим художником С.А.Мартыновым, где художник тепло и живо изобразил панораму нашего города. Прибывшим были вручены букеты живых цветов.
   П.Беляков, сын ветерана.
   В этот момент Аркадий Миронович заметил ветерана войны и труда Павла Юмашева, выходившего из своего номера в коридор. Бодро размахивая здоровой рукой, Юмашев приближался, не догадываясь о грядущей беде.
   Аркадий Миронович сделал стойку.
   - Кого я вижу! Никак знакомая личность.
   - Здравствуй, Аркадий Миронович, - ответствовал Юмашев, сияя.
   - Ба! - удивился Аркадий Миронович, заглатывая Юмашева взглядом. - Да это же наш Нестор, наш летописец. Певец Славного пути.
   - Пишу продолжение, - поделился творческими планами Павел Юмашев. Завтра будет во втором номере "Ветерана".
   - Паша, если ты мне друг, ответь честно: ты какой рукой пишешь, правой или левой?
   Вопрос чисто риторический, ибо у Юмашева вообще одна рука. Он и показал ее Сычеву, несколько настораживаясь, это была левая рука. А правая осталась на реке Великой.
   - Хорошо, я тебя понял. Тогда скажи мне, Павел, только честно: ты в желтой прессе не работал?
   - За кого ты меня принимаешь? - искренне обиделся Юмашев. - Я уже пять лет на заслуженном.
   - Ну тогда я тебе скажу, ну тогда я тебе выдам, - Аркадий Сычев пылал законным негодованием под кислый запах ресторанной солянки, стойко державшийся по всем этажам. - До каких пор это будет продолжаться, я требую немедленного опровержения в печати. Не спасал я тебя, не спасал, не тащил на плащ-палатке, там же снег был по колено, на плащ-палатке вообще не вытащишь, а тогда у нас были волокуши, на них и таскали раненых. Я тебя, дурака, не спасал, я в обозе сидел, у меня свидетели есть. Мне надоело быть спасающим. Мотив спасения не для меня, я завязал, понимаешь? Они рыдают у меня на груди, и я должен их спасать. Я за свою жизнь стольких спас - две роты. Не хочу! Не могу! Я устал вас всех спасать, понимаешь, устал! Мои спасательные ресурсы иссякли. Я хочу отдохнуть от амплуа спасителя. Спасайтесь сами. Я же вчера тебя честно предупредил: не помню. Значит, это был не я.
   - Кто же тогда меня спас? - растерянно спрашивал Юмашев, неумело обороняясь в полутемном углу коридора.
   - Это твоя проблема, вот и занимайся ею вместо того, чтобы писать отсебятину.
   - Неужто Юсуп Джумагазиев? Так он в Латвии погиб, до него мое спасибо не дойдет.
   - Вот так сказанул, - полыхал Аркадий Миронович. - Так и пойдет теперь: будем приписывать себе подвиги мертвых?! Они-де не возражают и не возразят. Это же мародерство. Ты только представь себе, куда может завести такая концепция.
   - Ну ладно, Сыч, не сердись. Напутал я, прости, хотел как лучше. У нас ведь всегда так: хотим как лучше, а выходит в обратную сторону. Такие мы люди. Я же вообще практически без сознания был, мне тогда бедро прошило, кто меня тащил, на чем тащил? Откуда мне помнить?
   Аркадий Миронович неохотно добрел: я требую опровержения, я к полковнику пойду. Я буду ставить вопрос шире: имеем ли мы право на славу мертвых?
   - Насколько мне помнится, кроме славы было обещано кое-что другое.
   Перед ними стоял Сергей Андреевич Мартынов, без вчерашней авоськи с пивом, зато при утреннем лоске, в темном выходном костюме с колодками орденских ленточек и при парадном протезе, создающим иллюзию полной цельности и гармонии.
   Итак, первый батальон был в сборе.
   Друзья обнялись и без долгих слов скрылись в шестнадцатом номере, где, по всей видимости, хранилось то, что было обещано, ибо через четверть часа они снова появились в коридоре, еще более посвежевшие и энергичные.
   Перед боевым листком "Ветеран" (первый выпуск), вывешенным в коридоре, толпились редкие читатели. На нашу героическую тройку уже начинали поглядывать.
   - Завидую тебе, Сергей, - с чувством сказал Аркадий Миронович. - Ты есть дважды упомянутый.
   - В штаб! В штаб! - неудержимо выкрикивал Павел Юмашев.
   Полковник Шургин занимал "люкс" в конце коридора. В дальней комнате стояли две кровати, а в первой гудел штаб. Семен Семенович Шургин "висел" на телефоне. Подполковник Неделин диктовал писарю Рожкову план мероприятий, то и дело выбегая в коридор в ожидании чего-то важного. Представители трудовых коллективов Белореченска стояли в очереди к полковнику.
   - Товарищ полковник, разрешите доложить. Командир первого батальона капитан Мартынов явился в штаб для прохождения дальнейшей службы.
   - Здравствуй, Сергей Андреевич, - полковник Шургин поднялся, придерживаясь за поясницу, но тут же освободил руки и раскинул их для объятия. - Снова будут слезы радости. Я знал, что ты придешь, дорогой. Из поисковой группы мне сообщили, что ты живешь в Белореченске, вот я и ждал тебя. Будешь нашим сорок четвертым ветераном.
   - Так точно, товарищ полковник, есть быть сорок четвертым.
   - Да ты садись, Сергей Андреевич, в ногах правды нет. Смотри, как штабные крысы с утра пораньше засели за свою писанину. Помнишь поговорку: "Солдат спит, а служба идет". Орден догнал тебя в госпитале?
   - Вроде догнал. Правда, получил его позже, в сорок восьмом году.
   - Я старый солдат, представляю, что тебе пришлось пережить. Притом выходит, что я послал тебя на эти испытания, отдав приказ по телефону: "Взять сараи!" Но моей вины перед тобой нет.
   - Что вы, Семен Семенович, - замахал руками Мартынов.
   - Подожди, не перебивай старшего по званию и возрасту. Ты был у меня самый старый комбат в бригаде. Но не мог я тебя жалеть, не имел права. Именно потому, что ты был лучший, ты и пошел вперед. Ну, а про ногу - кому как повезет. После тебя четыре комбата перебывало на твоем месте, троих убило, а четвертый дошел до победы. Как и мы с тобой. Приглашали его, почему-то не приехал. Вот мы с тобой оба командиры, - задумчиво продолжал Семен Шургин. - А как я тебя учил - помнишь? Что должен в первую очередь сделать командир для своего солдата?