Страница:
Опять-таки через средства массовой информации Агеев предупредил, что к ребятам в форме особых претензий не имеет, но будет безжалостным в случае их неразумных действий.
Действия оперативных групп, патрулей и отдельных сотрудников незамедлительно стали более разумными, скорость дежурных машин резко снизилась, а связь стала давать перебои в самые неподходящие моменты.
Вообще реакция жителей города на все происходящее была очень своеобразной. Не то, чтобы простому народу нравились убийства. Тем более, если гибли и ни в чем не повинные люди. Просто то, что нашлась управа и на тех, кто еще недавно был хозяином жизни, приносило народу некоторое удовлетворение.
И правильно, за красивую жизнь нужно платить, не все коту масленица… любишь кататься… сколько веревочке не виться… И даже то, что вместе с зажравшимся теневиком погибал кто-то из случайных прохожих, не настраивало людей против Агеева.
Не нужно было околачиваться, где попало. Он ведь предупреждал.
Он, действительно, предупреждал. А после того, как одно из обращений Солдата закончилось фразой: «Если кто-то думает, что он хозяин, то я докажу, что это не так», – знающие люди оглянулись в сторону Хозяина.
Совершенно понятно, что именно в его огород был направлен этот камень. Кстати, большинство убийств были посланиями тому же адресату.
Хозяин это понимал, как понимал и то, что все происходящее вовсе не происки его конкурентов. Во-первых, таких почти не было, во-вторых, в действиях группы Солдата угадывалась очень хорошая информированность. Слишком точно и оперативно реагировали неизвестные убийцы, слишком болезненными были наносимые ими удары. Но даже не это настораживало Хозяина больше всего.
Человеку не особо сведущему могло показаться, что выбиваются наиболее влиятельные люди системы. Но Хозяин понимал, что на самом деле уничтожаются наиболее заметные. Он ясно понимал, что при такой законспирированности и эффективности, убийцы могли достать до куда более ближнего его окружения. Но не делали этого.
Анализируя все происходящее, Хозяин пришел к выводу, что все это только преамбула, только способ привлечь его внимание к чему-то более важному, но, возможно, менее явному. И Хозяин решил подождать.
Он продолжал контролировать поиски Солдата, обещал вознаграждение за его голову, рекомендовал своим приближенным усилить охрану и ждал. Кто-то настойчиво демонстрировал свое всемогущество, но Хозяин понял, что на самом деле все это предназначено лишь для того, чтобы продемонстрировать его, Хозяина, беззащитность.
Хозяин ждал, что будет дальше.
Весь город ждал, что же будет дальше. Ждал и продолжал готовиться к праздникам. На центральной площади, наконец, установили каркас из сваренных труб, замаскировали его сосновыми ветками и украсили гирляндами из крашеных лампочек.
В витринах появились елки и плакаты с пожеланиями веселых праздников, а какой-то черный шутник пустил по городу в оборот пожелание «Дожить до Нового года».
Пять человек в баре и девять человек на вечеринке до Нового года не дожили. О случившемся телевизионщики узнали из ставших уже традиционными телефонных звонков людей Солдата, а то, что на воздух взлетело два бензовоза и бензоколонка, было слышно почти во всем городе.
До Нового года оставалась всего два дня. Но пожелание дожить до него не становилось от этого менее злободневным.
Василий Иванович вообще вел себя после того вечернего происшествия очень взвешенно и лояльно. Он воспользовался предложением Палача и в результате этого, врагов у Василия Ивановича поубавилось.
Заказы Палача он также выполнял очень аккуратно и точно. Оружие и боеприпасы в условленные места доставлял помощник Василия Ивановича, оставлял машину и потом забирал ее оттуда, где ее оставлял Палач.
Не смотря на эту аккуратность и взаимовыгодное сотрудничество, Палач всегда очень тщательно осматривал место передачи оружия и никогда не оставался в чужой машине дольше, чем это было необходимо.
Василий Иванович должен был догадаться, для кого именно доставляет оружие, но вопросов лишних не задавал. Очень спокойный человек, отметил для себя Палач уже после первого разговора и еще раз убедился в этом, наблюдая за тем, как Василий Иванович, выйдя из машины, не торопясь, прогуливается по скверику.
Ни одного взгляда по сторонам, ни одного взгляда на часы. Только мельком глянул вслед отъезжающей машины.
Палач сделал несколько витков вокруг места встречи, в первую очередь, обращая внимание на те точки, где бы расположился для наблюдения сам. Чисто.
Такой разумный представитель рода людского, как Василий Иванович, наверняка не стал бы допускать подобной ошибки и пытаться сдать своего клиента. Но Палач всегда соблюдал все меры предосторожности.
Небо снова сеяло мелким дождем, холодный ветер раз разом проносился по пустому скверу, но даже самые сильные его порывы не могли оторвать от грязи прилипшие листья. Ветки деревьев обреченными взмахами перечеркивали огни редких фонарей, желтые блики скользили по блестящим щупальцам обнажившихся крон.
Словно кто-то содрал кожу с живых еще многоруких чудовищ, и эти порождения ночного кошмара извиваются под тяжестью невыносимой боли.
Палач осторожно прошел через сквер и остановился возле края дорожки, по которой двигался, прикрывшись зонтом от дождя, Василий Иванович. Медленно, аккуратно обходя лужи. Человек просто вышел прогуляться, не смотря на плохую погоду.
– Здравствуйте, Василий Иванович, – сказал Палач, когда тот поравнялся с ним.
– Добрый вечер, – спокойно ответил Василий Иванович, остановившись, но так и не обернувшись к Палачу.
Все правильно, оценил его действия Палач. Максимально аккуратно и осторожно. Собеседник полностью отдавал инициативу в руки Палача.
– Я могу с вами прогуляться? – спросил Палач.
– Прошу под зонт, – все еще не оборачиваясь, сказал Василий Иванович.
– Спасибо, я просто пройдусь рядом с вами.
Пять шагов, десять. Василий Иванович молчал. Палач смог заметить только один взгляд, искоса брошенный на него.
–У меня для вас последний заказ, – сказал Палач и протянул собеседнику записку.
– Я могу прочитать сейчас? – поинтересовался Василий Иванович.
– Да, конечно.
Они остановились под фонарем, и Василий Иванович, развернув записку одной рукой, поднес ее к глазам.
– Неплохо, – сказал он через минуту и протянул записку Палачу, – когда вам это нужно?
– Завтра. В такое же время. На то же месте, что и прошлый раз.
– Однако…
– Какие-то сложности?
– Все, что вы брали у меня раньше, я давал вам со своего склада. То, что вы просите теперь – мне придется заказывать у партнера. Но и это я успею. Проблема состоит в том, что мне нужно будет объяснить окружающим, зачем мне все это. Особенно после того, как вы это примените. Я понимаю, что отказать вам будет самоубийством, но и выполнить его – тоже самоубийство, только несколько отложенное. Надеюсь, вы меня понимаете.
– Понимаю.
– И какое же примете решение?
Палач покосился на своего собеседника. Странно. Рядом с ним человек, и Палач должен бы испытывать к нему отвращение. Но…
Рядом с ним был человек, который занимался делом, который рассматривал все происходящее как работу, и старался сделать ее четко и рационально. Он не испытывал ни удовольствия от нее, ни страха. Он ее просто делал.
Это похоже было на отношение к работе и самого Палача.
– Вы назовете мне координаты склада вашего партнера и время, когда туда за товаром приедет ваш помощник. Надеюсь, вы к нему не очень привязаны.
– К помощнику или коллеге?
– К обоим.
– Это обязательно?
– Насколько я понимаю, ваш помощник единственный, кто кроме вас знает о нашем партнерстве?
– Да.
– Вам в любом случае придется что-то с ним решать. Согласны?
– Да.
– Тогда мы перехватим его возле самого склада, заодно уделим внимание и складу. Так что все произойдет вроде как случайно.
Василий Иванович ответил не сразу. Он думал две или три минуты, и Палач оценил то, что не сразу собеседник решил отдать своего человека.
– Ладно. Во сколько вы мне завтра перезвоните?
– Между пятью и семью вечера вас устроит?
– Да.
– Отлично. Теперь о том, что этот заказ будет последним. Возможно на очень длительное время. Вряд ли навсегда. Не исключено, что к вам обращусь уже не я. Тот, кто придет вместо меня, скажет, что ему очень жаль Дины.
Василий Иванович остановился. Палач выждал паузу, потом тихо сказал:
– Мне действительно очень жаль вашей собаки. У меня не было другого варианта.
– Это я уже понял, просто вся семья к ней очень привязалась. Ну да ладно. У вас есть еще что-то ко мне? Мне что-то не здоровится. Наверное, простудился.
– Тогда – до связи, – сказал Палач.
Василий Иванович молча кивнул и, не торопясь, пошел по дорожке. Палач отступил за дерево, огляделся и быстрым шагом вышел через сквер к переулку, в котором оставил свою машину.
Нужно было провериться, но Палач решил не тратить времени. Ему еще нужно встретиться с Пустышкой. Не по графику, что-то там срочно решили сообщить ему большие люди.
Ничего. Все уже почти готово. Осталось сделать совсем немного. Потом – бенефис.
И пора уже собирать группу в полном составе. Палач даже ощутил что-то вроде легкого интереса – как они отреагируют друг на друга?
Лина, зажав рот руками, сползала со стула, а Нина захохотала так, что все в ресторане оглянулись в их сторону. Или это Нина тихо сползает под стол, а Лина привлекает всеобщее внимание? Гаврилин так и не научился их различать. Вначале было не до того, а потом стало безразлично.
Более того, то, что он постоянно путал имена девочкам казалось верхом остроумия. Ну а когда он, препроводив их в ресторан на втором этаже, после очередной бутылки шампанского (кажется второй) перешел к анекдотам, то веселье подруг вообще вышло из-под контроля.
И чем круче был анекдот, тем радостнее становилось блондинкам. Пока они смеялись, пока после этого вытирали слезы и подправляли косметику, Гаврилин успевал предаться своим скорбным мыслям.
Ну не получается у него ничего. Он уже и так и так прикидывал – фиг, не выходит надежно блокировать всех в трехэтажном здании. Можно было конечно попытаться согнать всех посетителей, или их часть вот в этот зал, или в зал кегельбана, но и это бы заняло не меньше двадцати минут.
Крик, гам, истерики. Бестолковые посетители становятся под дулами еще бестолковей, выпившие пытаются сопротивляться, охрана сопротивляется наверняка, сигнализация срабатывает сразу же, и оперативные группы посыплются со всех сторон.
Потом несколько гранат со слезоточивым газом, пару выстрелов в воздух – все, как бы не выпендривались в своих заявлениях бойцы группы Солдата, им не совладать даже с местным доморощенным спецназом.
Не совладать.
Девочки отхохотали, и Гаврилин налил шампанское. Напиться и забыть обо всем. И пусть они, что хотят с ним то и делают.
Ну не выходит у него план. Не выходит. И ни у кого не выйдет. Да будь он хоть трижды Палачом, и у него ничего не получится. Выше себя не прыгнешь. Не прыгнешь, как бы там не гремел Артем Олегович.
Что-то тут не так, что-то тут у Палача накручено.
С самого начала у него что-то не то, с самого начала Гаврилин чувствует во всем этом какой-то подвох. Но какой? Артем Олегович считает, что у Гаврилина бред, что он зациклился на ерунде и пытается убедить в этой ерунде еще и начальство.
Что же ты придумал, Палач? Что?
– Вы знаете, на какие категории делятся все женщины? – решительно спросил Гаврилин у спутниц.
– Не знаем, – в один голос ответили те.
– На дам, не дам и на дам, но не вам! – старая шутка, но публика сегодня у него благодарная как никогда.
– За дам! – сообщил Гаврилин Лине и Нине и встал с бокалом.
Дамы охотно поддержали.
На них оглядываются. Причем мужчины – с завистью. Спасибо Маше и Алику. И женской эмансипации.
Гаврилин посмотрел на часы. Неплохо гуляем, время летит незаметно. Уж полночь близится…
Девчонки заметили жест Гаврилина, тоже глянули на свои часы и о чем-то зашептались, бросая на Гаврилина быстрые взгляды.
Вот интересно, сейчас ему продемонстрируют, как работает местное динамо, или… Да какая, к черту, разница? Он и так потратил слишком много времени на развлечения. Ему уже давно нужно было взять за лацканы шикарного пиджака Артема Олеговича и объяснить, что невозможно выполнить эту задачу. Даже если Палач самоубийца, он даже ценой собственной жизни не сможет захватить Центр и удерживать в нем заложников сколько-нибудь долго.
В лучшем случае… В лучшем? Гаврилин поймал себя на том, что даже оценки всего происходящего у него сильно изменились. В лучшем случае – это когда неминуемо погибнет несколько десятков человек.
Максимум, что сможет сделать Палач, это пронестись по комнатам и залам Центра вместе со своими ублюдками, уничтожая все на своем пути. Все и всех.
Гаврилин представил себе, как пули рвут обивку залов, как, обливаясь кровью, падают люди, как все, кого он успел узнать, погибают, а он, тот кто несет за все это ответственность, сидит возле пульта связи и ждет, когда голос, искаженный помехами, сообщит, что все прошло нормально, и это будет значить, что группа Палача выполнила свою задачу, и что группа Палача уничтожена.
И еще это будет значить, что он, Наблюдатель, тоже будет уничтожен. Как? Может быть, просто откроется дверь в комнату, и он получит пулю в висок прямо за пультом? Или ему разрешат обесточить, согласно инструкции, пульт, погасить свет и дойти до дежурного по коридору? Тот, улыбаясь, влепит ему пулю в лоб?
Или все-таки это почетное право получит Михаил Хорунжий, старший оперативной группы и его телохранитель?
И все эти варианты вдруг показались Гаврилину совершенно приемлемыми. Так и должно быть. Только этого и заслужит он. Вот зачем нужен наблюдатель в Конторе.
Интересное открытие! Гаврилин усмехнулся. Он должен почувствовать настроение Палача, он должен представить себе, как поведет себя его подопечный, и успеть отреагировать на любые изменения. И все он должен сделать не в результате подглядывания, не допрашивая Палача. Он должен ощутить себя Палачом.
Ощутить себя Палачом.
А потом еще и убедить начальство в своей правоте. Разорваться на портянки, но уговорить, что прав, что нужно принимать меры…
…Все равно, он не может себе этого представить. Пусть Палач готов умереть. Пусть он никогда не отказывался от выполнения приказов. Пусть он готов рисковать жизнью ради выполнения приказа.
Но и в этом случае он не сможет его выполнить даже ценой собственной жизни. Просто не сможет. Как убедить в этом Артема Олеговича? Как?
Остался только один способ это сделать – понять, что задумал Палач. Что кроется за его исполнительностью и точностью. Что?
Начальство повелеть изволило, чтобы свой вариант операции Гаврилин представил не позднее тридцать первого декабря. У него еще есть два дня. Если он поймет – все еще можно успеть сделать. Еще даже можно будет остановить операцию.
Или попробовать еще раз, прямо сегодня связаться с Артемом Олеговичем? Еще раз. Или он обидится, расстроится и прикажет грохнуть назойливого пацана прямо немедленно, не дожидаясь конца операции?
Лина и Нина продолжали шептаться. Гаврилин прикинул, что выпивки и закуски на столе девушкам еще на некоторое время хватит. Во всяком случае, если он оставит их на несколько минут, они особо плакать не станут. В конце концов, если они задумали раскрутить его и продинамить – у них есть совершенно обалденная возможность свалить отсюда, пока он будет отсутствовать.
– Дамы, – сказал Гаврилин, вставая, – я покину вас на несколько минут. Мне нужно уделить внимание своему другу, с которым я вас познакомлю немного позже.
– Другу? – спросила Нина, – какому другу?
Лина хихикнула и шепотом стала объяснять подруге суть двусмысленности. Взгляд Нины опустился с лица Гаврилина ниже, и Гаврилин понял, что шутка до девицы дошла.
– Будем ждать вас с нетерпением, обоих, – сообщила Нина и взяла бокал.
Ждите, ждите. Ваше дело. Гаврилин вышел в холл, огляделся, выискивая свободное место. Людно. Дымно и шумно. И правильно, еще детское время, всего каких-нибудь двадцать три пятьдесят. Люди ходят чинно и вальяжно. Если не считать тех, кто уже не может ходить ни чинно, ни вальяжно.
Никто не сможет эту толпу заставить подчиниться приказам, даже под угрозой смерти. Во всяком случае, сразу. Им еще долго придется объяснять, что это налет и что их всех могут перестрелять.
Или после первых же выстрелов начнется такая паника, что прекратить ее можно будет, только перестреляв всех. Может быть, Палач не учитывает этого? Черт его знает. Хотя, судя по отчетам предыдущего наблюдателя, именно человеческую психологию Палач использовал особенно эффективно.
Гаврилин отошел в угол, сел в кресло и вынул из внутреннего кармана телефон. Что там сейчас делает отец родной, Артем Олегович? Тоже ожидает вестей от группы Палача?
Гаврилин набрал номер прямого телефона Артема Олеговича. Нечего, дедушка, рано ложиться, твой любимый воспитанник хочет припасть пересохшими устами к источнику твоей мудрости.
– Да? – Артем Олегович ответил сразу, после первого же гудка.
– Добрый вечер, это вас беспокоит Гаврилин, – очень вежливо сказал Гаврилин.
– Я вас слушаю, – ледяным голосом ответил Артем Олегович.
Ну, ясное дело, понятно, столь поздний звонок не был оговорен заранее, и в некотором роде является нарушением конспирации и субординации, не говоря уже об элементарной вежливости. Наплевать.
– Мне нужно с вами переговорить, как можно скорее.
Пауза. Небольшая, но весьма многозначительная. Чем больше пауза, тем больше актер. До Народного артиста Артем Олегович не домолчал.
– У вас что-то новое? Или произошло что-то из ряда вон выходящее?
– Я по тому же вопросу, – Гаврилин старательно подбирал слова. – У меня возникли новые сомнения.
– Что вы говорите? – собеседник даже снизошел до сарказма в голосе. – Настолько веские, что вы решили позвонить мне в полночь. Я, по-вашему, должен буду встречаться с вами в час ночи? И более того, выслушивать очередной бред?
– Но ведь осталось слишком мало времени…
– Времени осталось ровно столько, сколько нужно. Если уж вам так неймется – можете перезвонить мне завтра. Где-то в полдень. Может быть, я смогу еще раз выслушать ваши… аргументы. А пока отправляйтесь отдыхать, раз уж не можете нормально работать.
Гаврилин покрутил в руке телефон. Твою мать, да что же это такое? Как в глухую стену. Словно в пустыне, орешь и не можешь докричаться.
Завтра поговорим. Завтра. Отдыхайте. Раз уж не можете нормально работать. Спасибо, отец родной, благодетель. У Гаврилина возник соблазн въехать как можно сильнее телефоном в стену.
Хотя вот телефон и стена тут совершенно не при чем. Просто мы получили приказ от начальства отдыхать. Вот и отдохнем. Как в последний раз. Или на самом деле в последний раз?
На пороге зала Гаврилин остановился. Девочки на месте. Очень хорошо. У нас вся ночь впереди. Гаврилин подозвал официанта и заказал еще пару бутылок шампанского.
– А мы уже соскучились, – сказала Нина (или Лина?).
– Сейчас повеселимся, – успокоил ее Гаврилин. – Как оказалось, я свободен до самого утра.
Бес даже оглох на время. Бешеное пламя совершенно бесшумно встало стеной там, где только что стояли здания и машины. Где-то вверху мелькало что-то темное, какие-то лохмотья или обломки. Один из этих обломков бесшумно врезался в дерево, возле которого замер Бес.
Сволочь. Это Жук сделал специально. Не мог ведь он не видеть, что Бес не успел отойти от бензоколонки. И все равно выстрелил из гранатомета. Ублюдок. Сука.
Бес старательно отмывал руки под краном в ванной. Не получалось. Бес содрал с себя всю одежду, сунул ее под ванну, потом стал под душ.
Это уже не первый раз подставляет его Жук. Не первый. Он хочет его убить, но так, чтобы этого не понял Крутой. Подставить хочет. Как тогда, во дворе, когда нужно было застрелить собаку. Бес, зажмурившись, подставил лицо под струи воды, правой рукой нащупал шрам на левой руке, возле основания большого пальца.
Сволочь. Бес тогда сдуру схватился левой рукой за пистолет почти за затвор. Сразу и не понял тогда, что чуть не остался без пальца. Потом рана загноилась, только совсем недавно затянулась она тонкой кожицей.
Какого черта Жук так себя с ним ведет? Или что-то почувствовал? Бес старательно прятал свою ненависть, беспрекословно выполнял все распоряжения, стирал, готовил еду – шестерил, короче. Что ему еще нужно? Что?
Когда уже Крутой даст добро на то, чтобы замочить козла? Когда? Уже не один раз мелькала мысль всадить пулю в спину Жука. На той же бензоколонке, или когда расстреляли две недели назад тот притон. Мысль мелькала, только Бес так и не понял, что именно его остановило: запрет крутого, или то, что Жук так ни разу и не повернулся к нему спиной.
Хитрый Жук. Он всегда старательно держался в стороне от Беса. «Бес, пошел вперед!», «Глянь, что там, Бесенок», – а сам всегда оставался сзади. Нет, он наверняка не трусил, это Бес понимал. Просто зачем рисковать, если рядом есть тот, чьей жизнью можно спокойно пожертвовать.
Бес несколько раз тщательно намылился, смыл пену, вытерся посеревшим уже полотенцем. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль о том, что нужно бы купить новое полотенце. А потом ее оттолкнула следующая – какого беса? Не сегодня так завтра все равно будут сваливать и из этой квартиры и из этого города.
Крутой обещал. И бабки обещал отдать. Там уже до хренища накопилось. Бес заберет свои деньги, замочит Жука и – гулять.
Бес завернулся в полотенце и вышел из ванной. И тут же замер – Жук с кем-то разговаривал в комнате. С кем? Бес напрягся, сердце бухнуло гулко и оборвалось.
Чего это он так перепугался? Если бы пришли менты, то уж в ванную они как-нибудь бы заглянули. Бес прислушался. Крутой. Ну, ясное дело, что это Крутой пришел. Не должен был, правда, может, произошло чего.
– Привет, – сказал Бес, входя в комнату.
– Здравствуй, – не оборачиваясь, ответил Крутой, как обычно стоя посреди комнаты и держа руки в карманах.
Жук искоса глянул на Беса и продолжил прерванный рассказ:
– Один водила нас засек, побежал за дом, пришлось его догнать и замочить.
– Кто?
– Чего?
– Кто догонял?
– Бес и догонял.
Крутой, наконец, обернулся к Бесу, который как раз копался в шкафу в поисках чистых вещей.
– И как оно все было?
– Ну, побежал, потом выстрелил. Метров с пяти. В спину и попал. Потом подошел к нему и добил. – Бес заметил, как напряглось лицо Жука.
Боится, сволочь, боится, что Бес сейчас скажет про то, как напарник чуть не отправил его на тот свет. Бес выдержал паузу, каждая секунда доставляла ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Пересрал Жук, полные штаны наложил. Что? Не знаешь, как Крутой на все это посмотрит? Ладно, живи. Потом поквитаемся. За все сразу.
– Потом я вышел, а Жук врезал из гранатомета. Шандарахнуло так, весь город, наверное, слышал.
– Слышал, – согласился Крутой.
– А потом мы пошли к машине и приехали сюда. Попетляли немного, – закончил рассказ Жук.
– С оружием ехали?
– Ну…
– С оружием через город, после того как шандарахнуло? – Крутой спрашивал спокойно, но Бес почувствовал, как ледяные пальцы сжали его внутренности. – Любой патруль обыскал бы машину, и что тогда?
Жук промолчал. Желваки играли на его лице.
– Что у вас осталось из оружия?
– Два пистолета и еще один гранатомет, – ответил Жук.
– Я же вам неоднократно говорил, что оружие больше одного раза не использовать. Сразу же выбрасывать. В огонь бы и выбросили. Забыли?
– Там все так гремело…
– И вы бы загремели. Ладно. – Крутой прошел по комнате, остановился возле Беса. – Сейчас заберете все, что вам может понадобиться, больше сюда не вернетесь.
Действия оперативных групп, патрулей и отдельных сотрудников незамедлительно стали более разумными, скорость дежурных машин резко снизилась, а связь стала давать перебои в самые неподходящие моменты.
Вообще реакция жителей города на все происходящее была очень своеобразной. Не то, чтобы простому народу нравились убийства. Тем более, если гибли и ни в чем не повинные люди. Просто то, что нашлась управа и на тех, кто еще недавно был хозяином жизни, приносило народу некоторое удовлетворение.
И правильно, за красивую жизнь нужно платить, не все коту масленица… любишь кататься… сколько веревочке не виться… И даже то, что вместе с зажравшимся теневиком погибал кто-то из случайных прохожих, не настраивало людей против Агеева.
Не нужно было околачиваться, где попало. Он ведь предупреждал.
Он, действительно, предупреждал. А после того, как одно из обращений Солдата закончилось фразой: «Если кто-то думает, что он хозяин, то я докажу, что это не так», – знающие люди оглянулись в сторону Хозяина.
Совершенно понятно, что именно в его огород был направлен этот камень. Кстати, большинство убийств были посланиями тому же адресату.
Хозяин это понимал, как понимал и то, что все происходящее вовсе не происки его конкурентов. Во-первых, таких почти не было, во-вторых, в действиях группы Солдата угадывалась очень хорошая информированность. Слишком точно и оперативно реагировали неизвестные убийцы, слишком болезненными были наносимые ими удары. Но даже не это настораживало Хозяина больше всего.
Человеку не особо сведущему могло показаться, что выбиваются наиболее влиятельные люди системы. Но Хозяин понимал, что на самом деле уничтожаются наиболее заметные. Он ясно понимал, что при такой законспирированности и эффективности, убийцы могли достать до куда более ближнего его окружения. Но не делали этого.
Анализируя все происходящее, Хозяин пришел к выводу, что все это только преамбула, только способ привлечь его внимание к чему-то более важному, но, возможно, менее явному. И Хозяин решил подождать.
Он продолжал контролировать поиски Солдата, обещал вознаграждение за его голову, рекомендовал своим приближенным усилить охрану и ждал. Кто-то настойчиво демонстрировал свое всемогущество, но Хозяин понял, что на самом деле все это предназначено лишь для того, чтобы продемонстрировать его, Хозяина, беззащитность.
Хозяин ждал, что будет дальше.
Весь город ждал, что же будет дальше. Ждал и продолжал готовиться к праздникам. На центральной площади, наконец, установили каркас из сваренных труб, замаскировали его сосновыми ветками и украсили гирляндами из крашеных лампочек.
В витринах появились елки и плакаты с пожеланиями веселых праздников, а какой-то черный шутник пустил по городу в оборот пожелание «Дожить до Нового года».
Пять человек в баре и девять человек на вечеринке до Нового года не дожили. О случившемся телевизионщики узнали из ставших уже традиционными телефонных звонков людей Солдата, а то, что на воздух взлетело два бензовоза и бензоколонка, было слышно почти во всем городе.
До Нового года оставалась всего два дня. Но пожелание дожить до него не становилось от этого менее злободневным.
Палач
Василий Иванович прибыл на встречу вовремя. Надо отдать ему должное, он даже не пытался от встречи отказаться. Уточнил время и место и не стал выяснять, зачем именно хочет его видеть человек, все полтора месяца знакомства общавшийся с ним только по телефону.Василий Иванович вообще вел себя после того вечернего происшествия очень взвешенно и лояльно. Он воспользовался предложением Палача и в результате этого, врагов у Василия Ивановича поубавилось.
Заказы Палача он также выполнял очень аккуратно и точно. Оружие и боеприпасы в условленные места доставлял помощник Василия Ивановича, оставлял машину и потом забирал ее оттуда, где ее оставлял Палач.
Не смотря на эту аккуратность и взаимовыгодное сотрудничество, Палач всегда очень тщательно осматривал место передачи оружия и никогда не оставался в чужой машине дольше, чем это было необходимо.
Василий Иванович должен был догадаться, для кого именно доставляет оружие, но вопросов лишних не задавал. Очень спокойный человек, отметил для себя Палач уже после первого разговора и еще раз убедился в этом, наблюдая за тем, как Василий Иванович, выйдя из машины, не торопясь, прогуливается по скверику.
Ни одного взгляда по сторонам, ни одного взгляда на часы. Только мельком глянул вслед отъезжающей машины.
Палач сделал несколько витков вокруг места встречи, в первую очередь, обращая внимание на те точки, где бы расположился для наблюдения сам. Чисто.
Такой разумный представитель рода людского, как Василий Иванович, наверняка не стал бы допускать подобной ошибки и пытаться сдать своего клиента. Но Палач всегда соблюдал все меры предосторожности.
Небо снова сеяло мелким дождем, холодный ветер раз разом проносился по пустому скверу, но даже самые сильные его порывы не могли оторвать от грязи прилипшие листья. Ветки деревьев обреченными взмахами перечеркивали огни редких фонарей, желтые блики скользили по блестящим щупальцам обнажившихся крон.
Словно кто-то содрал кожу с живых еще многоруких чудовищ, и эти порождения ночного кошмара извиваются под тяжестью невыносимой боли.
Палач осторожно прошел через сквер и остановился возле края дорожки, по которой двигался, прикрывшись зонтом от дождя, Василий Иванович. Медленно, аккуратно обходя лужи. Человек просто вышел прогуляться, не смотря на плохую погоду.
– Здравствуйте, Василий Иванович, – сказал Палач, когда тот поравнялся с ним.
– Добрый вечер, – спокойно ответил Василий Иванович, остановившись, но так и не обернувшись к Палачу.
Все правильно, оценил его действия Палач. Максимально аккуратно и осторожно. Собеседник полностью отдавал инициативу в руки Палача.
– Я могу с вами прогуляться? – спросил Палач.
– Прошу под зонт, – все еще не оборачиваясь, сказал Василий Иванович.
– Спасибо, я просто пройдусь рядом с вами.
Пять шагов, десять. Василий Иванович молчал. Палач смог заметить только один взгляд, искоса брошенный на него.
–У меня для вас последний заказ, – сказал Палач и протянул собеседнику записку.
– Я могу прочитать сейчас? – поинтересовался Василий Иванович.
– Да, конечно.
Они остановились под фонарем, и Василий Иванович, развернув записку одной рукой, поднес ее к глазам.
– Неплохо, – сказал он через минуту и протянул записку Палачу, – когда вам это нужно?
– Завтра. В такое же время. На то же месте, что и прошлый раз.
– Однако…
– Какие-то сложности?
– Все, что вы брали у меня раньше, я давал вам со своего склада. То, что вы просите теперь – мне придется заказывать у партнера. Но и это я успею. Проблема состоит в том, что мне нужно будет объяснить окружающим, зачем мне все это. Особенно после того, как вы это примените. Я понимаю, что отказать вам будет самоубийством, но и выполнить его – тоже самоубийство, только несколько отложенное. Надеюсь, вы меня понимаете.
– Понимаю.
– И какое же примете решение?
Палач покосился на своего собеседника. Странно. Рядом с ним человек, и Палач должен бы испытывать к нему отвращение. Но…
Рядом с ним был человек, который занимался делом, который рассматривал все происходящее как работу, и старался сделать ее четко и рационально. Он не испытывал ни удовольствия от нее, ни страха. Он ее просто делал.
Это похоже было на отношение к работе и самого Палача.
– Вы назовете мне координаты склада вашего партнера и время, когда туда за товаром приедет ваш помощник. Надеюсь, вы к нему не очень привязаны.
– К помощнику или коллеге?
– К обоим.
– Это обязательно?
– Насколько я понимаю, ваш помощник единственный, кто кроме вас знает о нашем партнерстве?
– Да.
– Вам в любом случае придется что-то с ним решать. Согласны?
– Да.
– Тогда мы перехватим его возле самого склада, заодно уделим внимание и складу. Так что все произойдет вроде как случайно.
Василий Иванович ответил не сразу. Он думал две или три минуты, и Палач оценил то, что не сразу собеседник решил отдать своего человека.
– Ладно. Во сколько вы мне завтра перезвоните?
– Между пятью и семью вечера вас устроит?
– Да.
– Отлично. Теперь о том, что этот заказ будет последним. Возможно на очень длительное время. Вряд ли навсегда. Не исключено, что к вам обращусь уже не я. Тот, кто придет вместо меня, скажет, что ему очень жаль Дины.
Василий Иванович остановился. Палач выждал паузу, потом тихо сказал:
– Мне действительно очень жаль вашей собаки. У меня не было другого варианта.
– Это я уже понял, просто вся семья к ней очень привязалась. Ну да ладно. У вас есть еще что-то ко мне? Мне что-то не здоровится. Наверное, простудился.
– Тогда – до связи, – сказал Палач.
Василий Иванович молча кивнул и, не торопясь, пошел по дорожке. Палач отступил за дерево, огляделся и быстрым шагом вышел через сквер к переулку, в котором оставил свою машину.
Нужно было провериться, но Палач решил не тратить времени. Ему еще нужно встретиться с Пустышкой. Не по графику, что-то там срочно решили сообщить ему большие люди.
Ничего. Все уже почти готово. Осталось сделать совсем немного. Потом – бенефис.
И пора уже собирать группу в полном составе. Палач даже ощутил что-то вроде легкого интереса – как они отреагируют друг на друга?
Наблюдатель
«– Я не кончил, – ответил Моисеев, – я пукнул», – Гаврилин закончил анекдот и посмотрел на дам.Лина, зажав рот руками, сползала со стула, а Нина захохотала так, что все в ресторане оглянулись в их сторону. Или это Нина тихо сползает под стол, а Лина привлекает всеобщее внимание? Гаврилин так и не научился их различать. Вначале было не до того, а потом стало безразлично.
Более того, то, что он постоянно путал имена девочкам казалось верхом остроумия. Ну а когда он, препроводив их в ресторан на втором этаже, после очередной бутылки шампанского (кажется второй) перешел к анекдотам, то веселье подруг вообще вышло из-под контроля.
И чем круче был анекдот, тем радостнее становилось блондинкам. Пока они смеялись, пока после этого вытирали слезы и подправляли косметику, Гаврилин успевал предаться своим скорбным мыслям.
Ну не получается у него ничего. Он уже и так и так прикидывал – фиг, не выходит надежно блокировать всех в трехэтажном здании. Можно было конечно попытаться согнать всех посетителей, или их часть вот в этот зал, или в зал кегельбана, но и это бы заняло не меньше двадцати минут.
Крик, гам, истерики. Бестолковые посетители становятся под дулами еще бестолковей, выпившие пытаются сопротивляться, охрана сопротивляется наверняка, сигнализация срабатывает сразу же, и оперативные группы посыплются со всех сторон.
Потом несколько гранат со слезоточивым газом, пару выстрелов в воздух – все, как бы не выпендривались в своих заявлениях бойцы группы Солдата, им не совладать даже с местным доморощенным спецназом.
Не совладать.
Девочки отхохотали, и Гаврилин налил шампанское. Напиться и забыть обо всем. И пусть они, что хотят с ним то и делают.
Ну не выходит у него план. Не выходит. И ни у кого не выйдет. Да будь он хоть трижды Палачом, и у него ничего не получится. Выше себя не прыгнешь. Не прыгнешь, как бы там не гремел Артем Олегович.
Что-то тут не так, что-то тут у Палача накручено.
С самого начала у него что-то не то, с самого начала Гаврилин чувствует во всем этом какой-то подвох. Но какой? Артем Олегович считает, что у Гаврилина бред, что он зациклился на ерунде и пытается убедить в этой ерунде еще и начальство.
Что же ты придумал, Палач? Что?
– Вы знаете, на какие категории делятся все женщины? – решительно спросил Гаврилин у спутниц.
– Не знаем, – в один голос ответили те.
– На дам, не дам и на дам, но не вам! – старая шутка, но публика сегодня у него благодарная как никогда.
– За дам! – сообщил Гаврилин Лине и Нине и встал с бокалом.
Дамы охотно поддержали.
На них оглядываются. Причем мужчины – с завистью. Спасибо Маше и Алику. И женской эмансипации.
Гаврилин посмотрел на часы. Неплохо гуляем, время летит незаметно. Уж полночь близится…
Девчонки заметили жест Гаврилина, тоже глянули на свои часы и о чем-то зашептались, бросая на Гаврилина быстрые взгляды.
Вот интересно, сейчас ему продемонстрируют, как работает местное динамо, или… Да какая, к черту, разница? Он и так потратил слишком много времени на развлечения. Ему уже давно нужно было взять за лацканы шикарного пиджака Артема Олеговича и объяснить, что невозможно выполнить эту задачу. Даже если Палач самоубийца, он даже ценой собственной жизни не сможет захватить Центр и удерживать в нем заложников сколько-нибудь долго.
В лучшем случае… В лучшем? Гаврилин поймал себя на том, что даже оценки всего происходящего у него сильно изменились. В лучшем случае – это когда неминуемо погибнет несколько десятков человек.
Максимум, что сможет сделать Палач, это пронестись по комнатам и залам Центра вместе со своими ублюдками, уничтожая все на своем пути. Все и всех.
Гаврилин представил себе, как пули рвут обивку залов, как, обливаясь кровью, падают люди, как все, кого он успел узнать, погибают, а он, тот кто несет за все это ответственность, сидит возле пульта связи и ждет, когда голос, искаженный помехами, сообщит, что все прошло нормально, и это будет значить, что группа Палача выполнила свою задачу, и что группа Палача уничтожена.
И еще это будет значить, что он, Наблюдатель, тоже будет уничтожен. Как? Может быть, просто откроется дверь в комнату, и он получит пулю в висок прямо за пультом? Или ему разрешат обесточить, согласно инструкции, пульт, погасить свет и дойти до дежурного по коридору? Тот, улыбаясь, влепит ему пулю в лоб?
Или все-таки это почетное право получит Михаил Хорунжий, старший оперативной группы и его телохранитель?
И все эти варианты вдруг показались Гаврилину совершенно приемлемыми. Так и должно быть. Только этого и заслужит он. Вот зачем нужен наблюдатель в Конторе.
Интересное открытие! Гаврилин усмехнулся. Он должен почувствовать настроение Палача, он должен представить себе, как поведет себя его подопечный, и успеть отреагировать на любые изменения. И все он должен сделать не в результате подглядывания, не допрашивая Палача. Он должен ощутить себя Палачом.
Ощутить себя Палачом.
А потом еще и убедить начальство в своей правоте. Разорваться на портянки, но уговорить, что прав, что нужно принимать меры…
…Все равно, он не может себе этого представить. Пусть Палач готов умереть. Пусть он никогда не отказывался от выполнения приказов. Пусть он готов рисковать жизнью ради выполнения приказа.
Но и в этом случае он не сможет его выполнить даже ценой собственной жизни. Просто не сможет. Как убедить в этом Артема Олеговича? Как?
Остался только один способ это сделать – понять, что задумал Палач. Что кроется за его исполнительностью и точностью. Что?
Начальство повелеть изволило, чтобы свой вариант операции Гаврилин представил не позднее тридцать первого декабря. У него еще есть два дня. Если он поймет – все еще можно успеть сделать. Еще даже можно будет остановить операцию.
Или попробовать еще раз, прямо сегодня связаться с Артемом Олеговичем? Еще раз. Или он обидится, расстроится и прикажет грохнуть назойливого пацана прямо немедленно, не дожидаясь конца операции?
Лина и Нина продолжали шептаться. Гаврилин прикинул, что выпивки и закуски на столе девушкам еще на некоторое время хватит. Во всяком случае, если он оставит их на несколько минут, они особо плакать не станут. В конце концов, если они задумали раскрутить его и продинамить – у них есть совершенно обалденная возможность свалить отсюда, пока он будет отсутствовать.
– Дамы, – сказал Гаврилин, вставая, – я покину вас на несколько минут. Мне нужно уделить внимание своему другу, с которым я вас познакомлю немного позже.
– Другу? – спросила Нина, – какому другу?
Лина хихикнула и шепотом стала объяснять подруге суть двусмысленности. Взгляд Нины опустился с лица Гаврилина ниже, и Гаврилин понял, что шутка до девицы дошла.
– Будем ждать вас с нетерпением, обоих, – сообщила Нина и взяла бокал.
Ждите, ждите. Ваше дело. Гаврилин вышел в холл, огляделся, выискивая свободное место. Людно. Дымно и шумно. И правильно, еще детское время, всего каких-нибудь двадцать три пятьдесят. Люди ходят чинно и вальяжно. Если не считать тех, кто уже не может ходить ни чинно, ни вальяжно.
Никто не сможет эту толпу заставить подчиниться приказам, даже под угрозой смерти. Во всяком случае, сразу. Им еще долго придется объяснять, что это налет и что их всех могут перестрелять.
Или после первых же выстрелов начнется такая паника, что прекратить ее можно будет, только перестреляв всех. Может быть, Палач не учитывает этого? Черт его знает. Хотя, судя по отчетам предыдущего наблюдателя, именно человеческую психологию Палач использовал особенно эффективно.
Гаврилин отошел в угол, сел в кресло и вынул из внутреннего кармана телефон. Что там сейчас делает отец родной, Артем Олегович? Тоже ожидает вестей от группы Палача?
Гаврилин набрал номер прямого телефона Артема Олеговича. Нечего, дедушка, рано ложиться, твой любимый воспитанник хочет припасть пересохшими устами к источнику твоей мудрости.
– Да? – Артем Олегович ответил сразу, после первого же гудка.
– Добрый вечер, это вас беспокоит Гаврилин, – очень вежливо сказал Гаврилин.
– Я вас слушаю, – ледяным голосом ответил Артем Олегович.
Ну, ясное дело, понятно, столь поздний звонок не был оговорен заранее, и в некотором роде является нарушением конспирации и субординации, не говоря уже об элементарной вежливости. Наплевать.
– Мне нужно с вами переговорить, как можно скорее.
Пауза. Небольшая, но весьма многозначительная. Чем больше пауза, тем больше актер. До Народного артиста Артем Олегович не домолчал.
– У вас что-то новое? Или произошло что-то из ряда вон выходящее?
– Я по тому же вопросу, – Гаврилин старательно подбирал слова. – У меня возникли новые сомнения.
– Что вы говорите? – собеседник даже снизошел до сарказма в голосе. – Настолько веские, что вы решили позвонить мне в полночь. Я, по-вашему, должен буду встречаться с вами в час ночи? И более того, выслушивать очередной бред?
– Но ведь осталось слишком мало времени…
– Времени осталось ровно столько, сколько нужно. Если уж вам так неймется – можете перезвонить мне завтра. Где-то в полдень. Может быть, я смогу еще раз выслушать ваши… аргументы. А пока отправляйтесь отдыхать, раз уж не можете нормально работать.
Гаврилин покрутил в руке телефон. Твою мать, да что же это такое? Как в глухую стену. Словно в пустыне, орешь и не можешь докричаться.
Завтра поговорим. Завтра. Отдыхайте. Раз уж не можете нормально работать. Спасибо, отец родной, благодетель. У Гаврилина возник соблазн въехать как можно сильнее телефоном в стену.
Хотя вот телефон и стена тут совершенно не при чем. Просто мы получили приказ от начальства отдыхать. Вот и отдохнем. Как в последний раз. Или на самом деле в последний раз?
На пороге зала Гаврилин остановился. Девочки на месте. Очень хорошо. У нас вся ночь впереди. Гаврилин подозвал официанта и заказал еще пару бутылок шампанского.
– А мы уже соскучились, – сказала Нина (или Лина?).
– Сейчас повеселимся, – успокоил ее Гаврилин. – Как оказалось, я свободен до самого утра.
Суета
Одежда Беса пропиталась запахом бензина и копоти. Чудо вообще, что ни его, ни Жука не зацепило, когда бензоколонка взлетела на воздух. Взрывная волна ударила так, что Бесу на мгновение показалось – его сейчас подхватит ветром и понесет, как смятую газету пот улице.Бес даже оглох на время. Бешеное пламя совершенно бесшумно встало стеной там, где только что стояли здания и машины. Где-то вверху мелькало что-то темное, какие-то лохмотья или обломки. Один из этих обломков бесшумно врезался в дерево, возле которого замер Бес.
Сволочь. Это Жук сделал специально. Не мог ведь он не видеть, что Бес не успел отойти от бензоколонки. И все равно выстрелил из гранатомета. Ублюдок. Сука.
Бес старательно отмывал руки под краном в ванной. Не получалось. Бес содрал с себя всю одежду, сунул ее под ванну, потом стал под душ.
Это уже не первый раз подставляет его Жук. Не первый. Он хочет его убить, но так, чтобы этого не понял Крутой. Подставить хочет. Как тогда, во дворе, когда нужно было застрелить собаку. Бес, зажмурившись, подставил лицо под струи воды, правой рукой нащупал шрам на левой руке, возле основания большого пальца.
Сволочь. Бес тогда сдуру схватился левой рукой за пистолет почти за затвор. Сразу и не понял тогда, что чуть не остался без пальца. Потом рана загноилась, только совсем недавно затянулась она тонкой кожицей.
Какого черта Жук так себя с ним ведет? Или что-то почувствовал? Бес старательно прятал свою ненависть, беспрекословно выполнял все распоряжения, стирал, готовил еду – шестерил, короче. Что ему еще нужно? Что?
Когда уже Крутой даст добро на то, чтобы замочить козла? Когда? Уже не один раз мелькала мысль всадить пулю в спину Жука. На той же бензоколонке, или когда расстреляли две недели назад тот притон. Мысль мелькала, только Бес так и не понял, что именно его остановило: запрет крутого, или то, что Жук так ни разу и не повернулся к нему спиной.
Хитрый Жук. Он всегда старательно держался в стороне от Беса. «Бес, пошел вперед!», «Глянь, что там, Бесенок», – а сам всегда оставался сзади. Нет, он наверняка не трусил, это Бес понимал. Просто зачем рисковать, если рядом есть тот, чьей жизнью можно спокойно пожертвовать.
Бес несколько раз тщательно намылился, смыл пену, вытерся посеревшим уже полотенцем. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль о том, что нужно бы купить новое полотенце. А потом ее оттолкнула следующая – какого беса? Не сегодня так завтра все равно будут сваливать и из этой квартиры и из этого города.
Крутой обещал. И бабки обещал отдать. Там уже до хренища накопилось. Бес заберет свои деньги, замочит Жука и – гулять.
Бес завернулся в полотенце и вышел из ванной. И тут же замер – Жук с кем-то разговаривал в комнате. С кем? Бес напрягся, сердце бухнуло гулко и оборвалось.
Чего это он так перепугался? Если бы пришли менты, то уж в ванную они как-нибудь бы заглянули. Бес прислушался. Крутой. Ну, ясное дело, что это Крутой пришел. Не должен был, правда, может, произошло чего.
– Привет, – сказал Бес, входя в комнату.
– Здравствуй, – не оборачиваясь, ответил Крутой, как обычно стоя посреди комнаты и держа руки в карманах.
Жук искоса глянул на Беса и продолжил прерванный рассказ:
– Один водила нас засек, побежал за дом, пришлось его догнать и замочить.
– Кто?
– Чего?
– Кто догонял?
– Бес и догонял.
Крутой, наконец, обернулся к Бесу, который как раз копался в шкафу в поисках чистых вещей.
– И как оно все было?
– Ну, побежал, потом выстрелил. Метров с пяти. В спину и попал. Потом подошел к нему и добил. – Бес заметил, как напряглось лицо Жука.
Боится, сволочь, боится, что Бес сейчас скажет про то, как напарник чуть не отправил его на тот свет. Бес выдержал паузу, каждая секунда доставляла ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Пересрал Жук, полные штаны наложил. Что? Не знаешь, как Крутой на все это посмотрит? Ладно, живи. Потом поквитаемся. За все сразу.
– Потом я вышел, а Жук врезал из гранатомета. Шандарахнуло так, весь город, наверное, слышал.
– Слышал, – согласился Крутой.
– А потом мы пошли к машине и приехали сюда. Попетляли немного, – закончил рассказ Жук.
– С оружием ехали?
– Ну…
– С оружием через город, после того как шандарахнуло? – Крутой спрашивал спокойно, но Бес почувствовал, как ледяные пальцы сжали его внутренности. – Любой патруль обыскал бы машину, и что тогда?
Жук промолчал. Желваки играли на его лице.
– Что у вас осталось из оружия?
– Два пистолета и еще один гранатомет, – ответил Жук.
– Я же вам неоднократно говорил, что оружие больше одного раза не использовать. Сразу же выбрасывать. В огонь бы и выбросили. Забыли?
– Там все так гремело…
– И вы бы загремели. Ладно. – Крутой прошел по комнате, остановился возле Беса. – Сейчас заберете все, что вам может понадобиться, больше сюда не вернетесь.