Золотько Александр. Под кровью грязь

      Палач подошел к Гаврилину почти вплотную, наклонился:
      – Ты должен быть со мной на этой операции.
      – Я? Зачем?
      – Ты будешь выполнять свою непосредственную работу – наблюдать. Я гарантирую, что ты уйдешь от меня живым. Не потому, что ты мне так нравишься. Я хочу, чтобы передал от меня своему и моему начальству небольшое послание.
      – А если я не смогу с ним связаться?
      – Тогда примешь решение самостоятельно.
      – Мне безопаснее с тобой не идти.
      – Безопаснее. Только ты не забывай, что приказ о твоей ликвидации до сих пор не отменен.
      – Пошел ты…
      – Я перезвоню, – сказал Палач и ударил.
      Гаврилин не успел отреагировать на удар, захрипел и сполз со стула. Палач аккуратно уложил его на пол.
      – Исповедоваться, – сказал Палач.
      Странно, он принял решение, он не убил наблюдателя, но ни облегчения, ни дискомфорта при этом не испытал.
      Палач оглянулся в дверях. Роль посланца исполнит Гаврилин. Это значит, что сегодня суждено умереть другому человеку. Человечку.
 

   Грязь

      Агеева колотило. Противный мелкий озноб заставлял дрожать все тело, и изнутри подступала тошнотворная слабость. Агеев попытался было задремать, но тело не могло уснуть. Внутри Агеева словно образовалась пустота, в которую он падал и не мог удержаться за скользкие края своего сознания.
      Страх. К нему снова вернулся страх, снова что-то ледяное вынырнуло из темноты и захлестнуло сердце и мозг ледяной паутиной. Как тогда, под давящим светом фонаря, после того, как он убил… Тысячу лет назад. Все это было тысячу лет назад.
      Это было так давно, что Агеев смог убедить себя в том, что этого вообще не было. Не было черной тени ночного кошмара, не было полыхающего белым огнем клинка в темноте – он верил, что этого не было, что его темная сила всегда была с ним, что всегда он был тем безжалостным и страшным Солдатом.
      И вдруг этот испуг. Если бы четыре часа назад в коридоре он действительно перечеркнул жизни этих двоих одной автоматной очередью, ему было бы легче. Он бы отгородился стеной выстрелов от своей слабости и своего страха.
      – Есть будешь?
      Агеев вздрогнул:
      – Что?
      – Есть будешь? – Бес обернулся от стола к Агееву, – Тут Крутой жратву в сумке оставил.
      – Жратву… – Агеев попытался стряхнуть с себя оцепенение и не смог.
      – Ну да, колбаса, консервы.
      – Не хочу, – ответил Агеев, подавив подступившую тошноту.
      – Как знаешь, мы тебе оставим. А ты будешь, Наташка?
      – Не хочу, – ответила Наташка, и Агеев оглянулся на ее голос – слабый и безжизненный.
      Что это с ней? Сидит голая, завернувшись в одеяло, возле самой печки. И не хочет есть… Агеев снова сглотнул. Нет, о еде он не может даже думать. Мысли упрямо возвращают его в залитую кровью и горячей водой караулку и в темный коридор склада.
      Агеев сунул руки под мышки, чтобы унять их дрожь.
      – Все-таки Крутой молодец, – что-то пережевывая, сказал Бес.
      Наташка промолчала. Стрелок, которого сменил на улице Блондин, кивнул. Он держался особняком и молча ел сидя на табурете возле самой двери.
      – Крутой молодец, – выдохнул Агеев. – Молодец.
      – Ага, – кивнул Бес, – вот провернем последнее дельце, поделим бабки и – отдыхать.
      Последнее дельце. Агеев напрягся. Последнее дельце. Это Бес верно подметил.
      – Так как же все-таки зовут твоего Крутого? – спросил Агеев.
      – А какая, хрен, разница, ты вон – Солдат, он – Стрелок, я – Бес. Меня не колышет, как вас там еще зовут.
      – А как он нас нашел? Ты не думал об этом?
      – Нет, – честно признался Бес.
      – И я не думал. А стоило бы.
      – Нашел и нашел, – сказала Наташка не отрывая взгляд от огня, – плохо прятались.
      Агеев зло улыбнулся. Плохо прятались. Не мог один человек раскопать все о них. Эта мысль пришла в голову Солдата впервые. И словно услышав эту мысль, подал голос Стрелок:
      – Солдат прав – все это очень странно. Зачем ему все это – стрельба, налеты?
      – Как зачем? – чуть не поперхнулся Бес, – А деньги? Бабки, мани? Вы что, охренели совсем?
      – Деньги – это понятно. Но ведь мы же не всегда получали при налете деньги.
      – Значит, ему кто-то заплатил потом, – Бес налил себе что-то из бутылки в пластиковый стакан.
      Агеев кивнул:
      – Заплатил кто-то.
      Это понятно. Кто-то заплатил, а вот как делить будет? И будет ли вообще делить?
      Да и не в этом дело. Не в этом. Дело в том, что этот самый Крутой дважды унизил его, дважды толкал в пасть ночному кошмару. Дважды он унижал его, Андрея Агеева, Солдата. Теплая волна прокатилась по телу Агеева, теплая волна покоя.
      Все стало понятно. Мир снова принял четкие очертания. Есть человек, виновный во всем. И этого человека нужно будет наказать.
      Агеев почувствовал, как успокоительное тепло превращается в огонь, который вначале затлел где-то в груди, а потом полыхнул в голове. Это действительно будет последнее дельце. Солдат потом разберется во всем, узнает, откуда у ублюдка такая информированность.
      Агеев оглядел сидящих. Эти его поддержат. Бес и Блондин за бабки, Стрелок – он, наверное, захочет тоже все выяснить, Наташка… Наташка сможет немного поиграться с этим мужиком.
      – Мне кажется, нам нужно будет прижать этого… Крутого, – сказал Агеев.
      – Что? – не понял Бес.
      – После всего этого поговорить с ним откровенно. Откуда он такой умный, кто нас всех ему сдал, – Агеев посмотрел на Беса и торопливо добавил, – выяснить, где все деньги.
      – В этом что-то есть, – неторопливо сказал Стрелок. – Мне бы не хотелось, чтобы меня снова кто-то нашел.
      Бес молчал, и Агеев принял его молчание за одобрение.
      – Мы с ним так поговорим, что он все скажет. Правда, Наташка?
      Наташка поежилась, медленно повернулась к печке спиной. Ее взгляд остановился на Стрелке, потом переполз на лицо Агеева.
      – Поговорим, – тихо сказала Наташка, облизнув губы, – накопилось слишком много долгов.
      Агеев почувствовал, что ему захотелось есть. Все нормально. Все будет хорошо. Он докажет этому гаду, что с Солдатом никто не может так поступать. Никто. Осталось только поговорить с Блондином.
      – Бес, ты уже поел?
      – Ага.
      – Пойди смени Блондина.
      – Без проблем, – сказал Бес и встал.
      Вот ублюдки, подумал Бес. Это ж на кого они хвост подняли? Ладно, не будет Бес спорить с ними, еще замочат. Бес это обсудит с Крутым.
      Бес надел влажную куртку, шапку, взял с дивана автомат и вышел из халабуды. Деньги они хотят, суки.
      Бес поднял воротник. Холодно.
      Бабки им нужны. Крутой им не указ. Ладно.
      Бес зло сплюнул. Он искренне обиделся на всех из-за Крутого. Тот неожиданно стал для Беса единственным человеком, которому Бес доверял. Это было необычное ощущение, это был не привычный для Беса страх, а что-то очень напоминавшее уважение. Кроме этого, подумал Бес, отправив Блондина греться, так деньги можно будет поделить только на двоих. Крутому и ему.
      Бесу даже показалось, что на улице потеплело.
 

   Наблюдатель

      Его били по лицу. Вот сволочи, подумал Гаврилин, какого черта. Такое впечатление, что удары доносятся откуда-то издалека, хотя сомнений в том, что бьют по его лицу, у Гаврилина не было. И еще кричат. Тоже издалека. Километров с десяти, предварительно засунув в рот подушку средних размеров.
      Господи, почему ему так плохо? Почему… Стоп. Почему ему вообще хоть как-то. Ведь его должны были убить. Палач наклонился к нему, посмотрел прямо в глаза… А потом кто-то стал бить Гаврилина по лицу.
      Нужно попытаться открыть глаза. Нужно. Гаврилин подумал об этом как о чем-то к нему не относящемся. Открыть глаза. Чем? И чьи?
      – Твою мать, – уже значительно явственней услышал Гаврилин, и на лицо ему выплеснулось что-то холодное. Рот, как оказалось, у Гаврилина был открыт, поэтому вода попала в горло, и Гаврилин закашлялся.
      Больно то как, подумал Гаврилин, пытаясь перевернуться и прокашляться. У него дико болела шея, возле самого основания черепа, за ухом.
      – Очнулся? Нет? – голос знакомый и требовательный, нужно открыть глаза.
      Гаврилин застонал. Веки были тяжелые, к тому же, вода заливала глаза, поэтому весь процесс поднимания век занял почти минуту, а потом еще минуту Гаврилин пытался понять, что же именно находится у него перед лицом.
      Глаза. Чьи-то неподвижные глаза. На чьем-то неподвижном лице. Знакомом лице. Потом…
      Черт. Гаврилин вспомнил все разом и попытался встать. Вернее сесть. За что был наказан приступом боли.
      – Очнулся, – удовлетворенно сказал кто-то слева.
      Гаврилин покосился в сторону голоса. Ага, таки Хорунжий появился, шевельнулась вялая мысль.
      – Что здесь у тебя произошло? – спросил Хорунжий.
      – Помоги встать, – попросил Гаврилин, пошарив вокруг себя руками.
      Хорунжий ухватил Гаврилина подмышки и помог подняться.
      – Постоишь, или помочь сесть? – спросил Хорунжий.
      – Сейчас, – сказал Гаврилин, прислушиваясь к своим ощущениям, – лучше я сяду.
      – Тогда давай сразу в кресло, – предложил Хорунжий.
      – Дав… ой, мама, – Гаврилин схватился за шею.
      Хорунжий почти подтащил Гаврилина к креслу и усадил в него.
      – Пришел в себя?
      – В некотором роде.
      – Что здесь произошло?
      Гаврилин обвел взглядом кабинет. Охранник. Это с его трупом лицом к лицу лежал Гаврилин. Артем Олегович, с пистолетом в руке, очень неудобно запрокинувшись на спину, с сильно подогнутыми коленками. И пистолет в руке.
      Убить пришел? А хрен тебе навстречу! Убить.
      – Ты можешь говорить? Что здесь произошло?
      – Ничего особенного. Просто Артем Олегович зашел к нам в гости поговорить, да заодно и пристрелить своего знакомого Александра Гаврилина. Можешь себе представить?
      – Могу. Я уже видел его телохранителя в приемной.
      – Да? А я не видел, – удивился Гаврилин. Ощущение своего тела потихоньку возвращалось к нему, вместе с памятью и способностью мыслить и говорить.
      – Дай мне воды, – попросил Гаврилин.
      – Извини, всю воду из кувшина пришлось вылить на тебя. Ты очень крепко спал.
      – Спал. – Гаврилин снова потер шею.
      – И что здесь произошло после того, как пришел Артем Олегович.
      – Пришел Палач…
      – Кто?
      – Ну, человек один.
      – Я знаю, кто это, просто удивился.
      – Я тоже, когда понял, кто спас мне жизнь.
      Хорунжий присвистнул.
      – Вот именно, – подтвердил Гаврилин, – совершенно с вами согласен. Оказалось, что мы с Палачом уже раньше сталкивались, и он решил именно сегодня со мной побеседовать.
      – Побеседовал?
      – Почти. Он очень торопился, поэтому просил меня передать кое-что начальству и ушел, убедив меня его не провожать.
      – Когда думаешь связываться с начальством?
      – С этим? – уточнил Гаврилин, ткнув пальцем в сторону трупа. К нему возвращалось уже ставшее привычным за последнее время плохое настроение.
      – С кем-нибудь другим.
      – Извини, это мой единственный контакт. Остается надеяться, что со мной попытаются связаться. Или у тебя есть свой канал связи?
      – Угу, личный телефон Артема Олеговича.
      – Это радует.
      – До слез.
      Хорунжий и Гаврилин помолчали. Вот такие пироги, подумал Гаврилин. И что прикажете делать в такой ситуации? Вызвать скорую помощь? Или сразу же застрелиться?
      – Что будем делать? – почти в один голос спросили Гаврилин и Хорунжий, переглянулись и засмеялись.
      – Действительно, что будем делать? – спросил Гаврилин.
      – Я полагаю, что для начала нам стоит куда-нибудь пристроить покойников. Нам только не хватало сейчас появления заинтересованных парней из компетентных органов.
      – И куда мы их денем? – поинтересовался Гаврилин, – три трупа все-таки.
      Хорунжий задумчиво прошел по комнате, аккуратно переступив натекшую лужу крови.
      – Так, у меня внизу машина, завернем во что-нибудь тела и вывезем.
      – Куда вывезем и что скажем постовым, если они этим заинтересуются?
      – За город ехать не будем, есть тут одно место неподалеку, поэтому блокпосты нам не грозят. В крайнем случае, покажу «корочку». Выглядит почти совсем как настоящая.
      Хорунжий потер ладони.
      – Ладно, схожу вниз, гляну как там что и вернусь. Ты пока прикинь, во что заворачивать тела будем.
      Вам завернуть или так возьмете? Завернуть. И нарежьте, пожалуйста, тоненько. Гаврилин закрыл глаза. Что теперь делать?
      Палач хочет через него пообщаться с руководством. Гаврилин тоже хотел бы пообщаться с руководством. И он совершенно не знает, как с этим руководством связаться.
      Конспирация хренова. Может, звякнуть секретарше Артема Олеговича? Хотя… И самое главное, как все отреагируют на сообщение об этой куче трупов? Как?
      Еще этот запах!.. Порох, сгоревший в смеси с кровью. Спокойно. Гаврилин стукнул кулаком по столу, боль отдалась в шее. Черт! Он, между прочим, сегодня родился второй раз. Третий. Второй раз он родился после того, как ничего не получилось у Артема Олеговича, а третий раз – когда Палач отчего-то решил нарушить приказ.
      Кстати, о приказе. Если покойник не врал, и Палач тоже сказал правду, то приказ поступил от кого-то, кого Гаврилин и знать не знал. От кого? От хрена моего. От неизвестного доброжелателя.
      Так, ладно. Пункт первый – избавиться от покойников. Пункт второй – попытаться связаться с … Хоть с кем-нибудь. Пункт третий – остаться в живых. Пункт четвертый – …
      – Во что будем заворачивать? – спросил Хорунжий с порога.
      – В шторы, в ковер. Все равно ковер уже в крови.
      – Тогда давай в темпе.
      – Хорошо, – сказал Гаврилин, вставая с кресла.
      – Оттащим нашего начальника в сторону, завернем Лешу в ковер.
      – Кого в ковер?
      – Охранника нашего звали Лешей.
      – А, да. Что, кстати, скажем его родным, или кто там у него?
      – Он студент. Был студентом. Живет в общаге. Так что, хватятся его не так, чтобы очень скоро. А мы скажем, если к тому моменту ничего не произойдет, что он просто не вышел на работу.
      – Просто не вышел на работу. Ладно, приступим.
      – Кстати, – вспомнил Хорунжий, наклоняясь над телом, – я ведь нашел компанию твоего соседа.
      – И?..
      – Странно получается, оказывается, к ним подошел какой-то мужик, дал денег и попросил, чтобы они разобрались с парой жлобов во дворе. Назвал точно место и время.
      – Точное время и место, – повторил Гаврилин, – чем дальше, тем страньше.
      – Ноги придерживай, – сказал Хорунжий.
 

   Палач

      Когда он спал последний раз? Вчера? Позавчера? Три дня назад? Палач не помнил этого. Да и какая разница? Осталось потерпеть совсем немного. Совсем чуть-чуть.
      Палач вышел из машины, постоял осматриваясь. Пусто. Мокро и пусто. Сквозь завесу из темноты и дождя доносились какие-то звуки, но во дворе они были еле слышны.
      Половина первого ночи. Они еще никогда не встречались так поздно. Бедняга Пустышка долго переспрашивал по телефону обязательно ли встречаться сегодня, нельзя ли перенести все на завтра. На завтра! На завтра перенести встречу было никак нельзя. Ни до разговора с наблюдателем, ни тем более после него.
      Судьба такая у Пустышки.
      Палач поднял воротник, прошел через темный двор к подъезду, поднял голову. Сквозь приподнятую штору нужного окна пробивался свет. Ждет.
      Ждет, но как обычно открыл только после долгих переговоров через закрытую дверь. Палач терпеливо отвечал на вопросы. Терпеливо и спокойно. После разговора с Гаврилиным его неожиданно охватило именно спокойствие. Все идет так, как должно идти.
      Исповедаться…
      – Что случилось? – спросил Пустышка после того, как Палач вошел в квартиру, – Меня не предупреждали о вашем приходе.
      – А вы не связывались по этому поводу со своим руководством? – поинтересовался Палач.
      – Я не смог, – торопливо ответил Пустышка, – мне не ответили.
      – Это плохо. У меня на ваш счет были большие планы.
      Пустышка вздрогнул и попятился в глубь квартиры. Палачу показалось, что сквозь тошнотворные запахи квартиры пробился потный запах страха.
      – Какие планы? – почти шепотом спросил Пустышка.
      – Планы… – сказал задумчиво Палач.
      – Да, какие планы, – Пустышка почувствовал некоторую неуверенность собеседника и немного повысил голос.
      – Я хотел вас пригласить прямо сейчас в одно место.
      – Какое место? Не поеду я ни в какое место. Я не обязан никуда ехать.
      – Я рассчитывал, что после первого января вы сможете вернуться домой и сообщить руководству много интересного, – продолжил Палач, словно не услышав возражений, – много интересного.
      – Я никуда не поеду, – Пустышка повысил голос почти до крика. – Не поеду.
      – И не нужно, – сказал Палач, – полчаса назад в этом отпала необходимость.
      Пустышка облегченно вздохнул:
      – Ну, слава Богу.
      Палач улыбнулся.
      – Понимаете, – сказал он, – вчера я получил приказ убить одного человека.
      – Мне это не интересно! – быстро сказал Пустышка.
      – И мои люди не смогли этого приказа выполнить. По глупому, никто не мог предположить, что к ним полезет мелкая дворовая шваль.
      – Мне это не интересно, – снова взвизгнул Пустышка.
      – И тогда я решил все это сделать лично. И не смог. Правда, странно? Впервые в жизни.
      – Говорите, что вам нужно и уходите, – Пустышка снова сник, он понимал, что происходит что-то необычное, но не мог понять что именно, – говорите, что нужно передать и уходите.
      – Может быть это знак судьбы? Вы верите в судьбу?
      – Уходите вон! – снова почти шепотом потребовал Пустышка и даже указал дрожащим пальцем на дверь.
      – Я вдруг понял, что мне очень нужно с кем-нибудь поговорить. Вначале я даже выбрал вас…
      – Нам не о чем говорить. Уходите.
      – Вы совершенно правы, но мне казалось, что у меня нет выбора. А теперь выбор появился.
      – Я прошу вас – уходите.
      – Вы знаете такое слово исповедь?
      – Испо… Что? Причем здесь это?
      – Наверное, не при чем. А вот некто Александр Гаврилин считает, что именно в этом все дело.
      – Не знаю я ни какого Гаврилина.
      – Наверное… Я его тоже почти не знаю. Я просто сегодня подарил ему жизнь. Такого со мной не случалось почти никогда. Разве что этим летом. Я не убил девочку трех лет от роду.
      – Я рад за вас, только уходите, уже поздно.
      – Да нет, я успею, – холодно сказал Палач.
      – Что успеете? – упавшим голосом спросил Пустышка.
      – Я решил все, что нужно передать руководству через того Александра Гаврилина, которому сегодня подарил жизнь.
      – Ну и передавайте.
      – Но в этом случае мне не нужны вы.
      – Что? Что вы имеете ввиду?..
      –Вы и сами уже все поняли.
      – Не надо… Я вас прошу – не надо… – Пустышка попытался еще отступить, но наткнулся спиной на стену, – нет!
      – Так получилось, – сказал Палач и вынул из кармана плаща пистолет.
      Пуля ударила Пустышку в грудь, но он не упал, а, оттолкнувшись от стены, внезапно шагнул к Палачу. Правая рука его поднялась, будто он хотел положить ее на плечо убийцы.
      Палач выстрелил еще раз, и на этот раз пуля оттолкнула тело назад к стене.
      – Исповедаться, – сказал Палач неожиданно для себя.
 

   Глава 11

   Наблюдатель

      Все валится. Все просто рассыпается, словно замок из пересохшего песка. Нет, Гаврилин честно пытался найти выход из идиотского положения, в которое попал благодаря совместным усилиям Артема Олеговича и Палача.
      Связи не было. На звонки в банк отвечала секретарша. Она совершенно не знала, где находится вице-президент, и не понимала или делала вид, что не понимает, когда Гаврилин пытался выяснить, кто может заменить Артема Олеговича.
      Мелькнула надежда, что можно будет добраться до пульта, за которым неоднократно пришлось проводить ночь, но бронированная дверь была закрыта наглухо.
      Самое отвратительное было в том, что время шло, Палач мог позвонить в любой момент.
      – Может, назначим с ним встречу, – предложил Хорунжий, – и попытаемся его взять?
      Гаврилин красноречиво промолчал, и Хорунжий подобных предложений больше не делал.
      С точки зрения выполнения приказа все шло совершенно нормально. Палач сообщил о своей готовности, то, что Артем Олегович не был высшей инстанцией, Гаврилин догадывался уже давно, и его попытка убрать наблюдателя ничего не меняла. Так что, можно было совершенно спокойно проводить операцию и дальше.
      В конце концов, сказал Хорунжий, до Рождества еще куча времени.
      Куча времени. Целая неделя. Можно расслабиться и ждать, пока обеспокоенное молчанием и отсутствием Артема Олеговича высшее руководство соизволит нашарить в промокшем насквозь городе наблюдателя. Гаврилин и сам попытался сгоряча убедить себя в том, что это так, что никакой катастрофы нет и не будет, но…
      Сам он в это не верил. А после встречи и совершенно сумбурного разговора с Палачом растаяли последние иллюзии. Что-то звенело за спокойствием Палача, словно проволока или струна, перед тем, как лопнуть от напряжения.
      Когда-то у Гаврилина под пальцами лопнула гитарная струна, и в памяти осталась внезапная острая обжигающая боль и резкий, плачущий звук. Что-то Палач все-таки задумал. И уже можно было не ломать голову по этому поводу. Сам позвонит и сам все расскажет. Обещал.
      День был потрачен на попытки найти выход. И потрачен впустую. Гаврилин сидел дома, все еще надеясь, что ему позвонят, если не по мобильному, так по домашнему. Хорунжий сообщил, что группа Палача из-под наблюдения ушла, расставил своих людей вокруг дома Гаврилина и уехал, пообещав что-нибудь выяснить.
      Что прикажете делать? Что вообще должен делать человек после того, как его дважды… или трижды?.. за одни только сутки собирались убить и дважды целились в живот из пистолета.
      Иногда хорошо помогает еда. Сесть, покушать, кровь от головы отольет, прильнет к желудку, и начнется благостный процесс пищеварения. Мысль показалась настолько соблазнительной, что Гаврилин чуть было не полез в холодильник. Потом остановился.
      Есть. В смысле кушать. Отрывать зубами мясо от куска, потом все это пережевывать, потом глотать… ужас!
      Вегетарианцы всех, кто ест мясо, называют трупоедами. А трупов на сегодня с меня довольно, подумал Гаврилин. И вообще, кушать, как говорил один знакомый, – это в человеке от свиньи. Лучше выпить. Тем более что всего через три часа будет очень веский повод для этого.
      Новый год. Через три часа… Всего через три часа закончится этот проклятый, залитый дождями и кровью год, и наступит Новый, который вряд ли будет лучше.
      Здравствуй, жопа, Новый год, как говаривал, бывало, старый приятель, человек в общем интеллигентный. Гаврилин, не включая света в комнате, подошел к окну. Темнота.
      Света во дворе, естественно, не было, светились только окна домов. В некоторых были видны гирлянды елочных огоньков.
      Люди готовятся к празднику. Или уже приступили. Гаврилину всегда нравился этот день. Целый год ждешь, поглядываешь на календарь – там, за последним его листком, спрятано что-то невообразимо важное. Потом – ждешь, пока ударят куранты, потом – борешься со сном до утра, а потом – потом разочарование и ожидание нового праздника.
      Праздничное у меня настроение, подумал Гаврилин, радостное. А люди радуются. Им хорошо. Вот на Рождество…
      Стоп. Стоп-стоп-стоп! Это почему это обязательно на Рождество? Ведь приходили же в голову мысли о том, что не обязательно Палачу дожидаться Рождества. Если прав был покойный Артем Олегович, то для достижения его простеньких целей вовсе не нужно было дожидаться Рождества. Новый год великолепно может все заменить.
      Черт. А ведь действительно… Палач ведь сказал, что свяжется со мной именно сегодня. А зачем ему спешить? Он ведь знает, что у меня проблемы со связью.
      Знает и тем не менее…
      Так это что, через каких-то три часа Палач со своими людьми вломится в Центр досуга? Гаврилин затравленно оглянулся. Что делать? И делать ли что-нибудь вообще? Чтобы там ни планировалось изначально, вряд ли что-нибудь сильно изменится из-за такого переноса сроков. Палач решил выполнить не букву приказа, а его дух. Или с самого начала подразумевалось, что он свободно сможет вносить изменения в план?
      В конце концов, никто ведь не планировал изначально расстрел всего караула. Этот Агеев просто должен был сбежать. И Гаврилин совершенно не представлял себе, что вообще планировалось сделать из Агеева такую популярную личность. Или ему этого не сказали, или это была инициатива самого Палача.
      Неужели сегодня? И если сегодня, то где? Если он изменил сроки, то не изменил ли он места?
      Гаврилин вышел на кухню, сел было на табурет, вскочил и подошел к окну. Позвонит или нет? Позвонит или нет?
      Гаврилин вытащил из кармана сотовый телефон, повертел в руках. И куда прикажете звонить? Может, Хорунжему? И что он присоветует?