Зорич Александр. Праймзона

   С Шелти-то он и начал…
 
   Основная сложность в воскрешении героев заключалась в определении точных пропорций между различными сортами или, если угодно, цветами прайма.
   Каждый сорт прайма, отвечающий своей стихии, определял уникальную конфигурацию и талантов героя, и его характера, и даже… количества веснушек на его щеках!
   Для вычисления пропорций прайма служил Расчетный Ящик.
   Как и всякий лорд, Рутгер четыре года учился пользоваться этим приспособлением и достиг в этом деле подлинного мастерства.
   Он был настолько уверен в себе, что уже давно перестал пользоваться справочниками, которые ежегодно выпускались Имперским Ученым Советом «для сомневающихся и начинающих».
   Стоило Расчетному Ящику покончить с каталистом Шелти, как Рутгер, мельком взглянув на стрелки приборов, открутил вентили подачи прайма в индуктор.
   Заурчала, запела чудесная машина, задрожал, заколебался в звездном свете воздух.
   И свершилось таинство…
   Створки крышки прайм-индуктора распахнулись. Из саркофага вышел абсолютно нагой Шелти. Весь его облик лучился внутренней силой и благородством.
   – Приветствую вас, хозяин! – спокойным, ровным голосом сказал изобретатель.
   Выражение его правильного широкого лица было абсолютно безмятежным, будто он видел хозяина всего-то полчаса назад, но потом отлучился по какому-то мелкому делу.
   – Рад видеть тебя, дружище, – Рутгер радушно улыбнулся воскрешенному герою.
   – В первые же секунды после материализации, – также бодро продолжил Шелти, – я размышлял о том, как нам усовершенствовать оборону нашего замка с востока – ведь об этом вы просили меня во время нашего последнего дела. И я пришел к выводу, что…
   – Постой, не части, – отгородился ладонью от изобретателя Рутгер. – Во-первых, наш замок теперь никакой не «наш», но об этом я расскажу подробней, когда восстанут все твои товарищи… А во-вторых, сейчас я приказываю тебе озаботиться совсем другой проблемой. А именно решить: где нам, беглецам, которых милостиво приютила Анабелла, дочь лорда Сентора, достать для всех нас подобающую одежду и оружие.
   – Я понял вас, хозяин, – кротко промолвил Шелти. – Не смею вам мешать. Буду размышлять над проблемой, которую вы передо мной поставили!
   Вторым из недр прайм-индуктора восстал молниеносный Буджум.
   Вопреки обыкновению, он был мрачен и апатичен.
   – Доброй ночи, господин, – произнес он, медленно вращая головой. – Сдается мне, мы в гостях?
   – Именно так, в гостях, – подтвердил Рутгер. – Поэтому будь так добр, ничего тут не подпали!
   – Вы же знаете, хозяин… Я нечаянно…
   – За нечаянно – бьют отчаянно… Есть такая поговорка у простолюдинов.
 
   Третьим произведением чужой прайм-машины и талантов Рутгера стала прекрасная лучница Фрида.
   Четвертым – безликий мечник Тео…
   Увы, на Тео машина дала сбой!
   Однако то, что с процессом воскрешения что-то пошло не так, Рутгер понял лишь тогда, когда прайм-индуктор издал протяжный вой и мелко затрясся всем корпусом.
   Исправить положение было уже нельзя – все цвета прайма были поданы внутрь индуктора, это значило, процесс не отыграешь назад, пропорцию не изменишь!
   С замиранием сердца Рутгер ждал окончания таинства.
   Вдруг створки распахнулись.
   Однако вместо Тео, привычного старины Тео, бесплотного и незаменимого в бою меченосца, на площадку перед прайм-индуктором выступил… чернотелый, четырехрукий гигант!
   Ну то есть гигантом он был лишь в сравнении с настоящим героем без лица.
   И, в отличие от подлинного Тео, у возродившегося псевдо-Тео лицо имелось!
   Уродливое, искаженное гримасой ненависти ко всему живому, с длинным крючковатым носом и косматыми седыми бровями…
   Рутгер, хотя слыл картежником и гулякой, все же по праву мог считать себя опытным оператором магического делания. Он мгновенно понял, что произошло.
   Одного взгляда на чернотелого обнаженного гиганта ему хватило, чтобы понять: из-за пренебрежения Расчетной Таблицей он ошибся с дозировкой сортов прайма, и чужой индуктор ошибся. Результатом этой ошибки и стала та роковая мутация героя, которую он видел перед собой!
   И еще вопрос, узнает ли его этот мутант или нет!
   За несколько коротких мгновений перед мысленным взором Рутгера промелькнули картины ближайшего будущего – такого вероятного и такого отвратительного.
   Вот чернотелый гигант псевдо-Тео поднимается вверх по лестнице, туда, к жилым покоям…
   Вот оттуда доносятся испуганные женские крики, лязг оружия сонной стражи, детский визг, грохот расшибаемых дверей…
   И вот уже мутант вламывается в хранилище прайма Пипина Длинного – ведь известно, что все мутанты помешаны на прайме…
   Конечно, вряд ли охрана позволит ему поживиться хозяйским добром. Но ведь наверняка погибнут невинные люди, пострадают герои, имущество и, главное, безупречная репутация Анабеллы!
   Всё, что они с Анабеллой поклялись сохранить в тайне, тотчас выплывет на поверхность… Батюшка будет гневаться… Анабелла станет плакать… А ее младшие сестры-подростки, те еще штучки, начнут издеваться над ней, перестанут слушаться и оказывать почтение…
   Рутгеру стало так жалко Анабеллу из нарисованного его услужливым воображением будущего, что он резко вскочил со стула с резной спинкой.
   Нет, он не даст этому будущему сбыться!
   Он, лорд Данзас, восстановит гармонию! Он сможет перечеркнуть допущенную ошибку! Хватит с него вообще ошибок! Пора поступать правильно!
   Тем временем четверорукий гигант размашисто шагнул вперед.
   Но тут же остановился и покачнулся, словно бы на секунду потеряв равновесие. Вероятно, трансформация героя переносилась им не без сложностей.
   Рутгер выхватил меч, подскочил к гиганту и, в глубоком выпаде, пронзил покачивающегося, рассеянно недоумевающего мутанта насквозь.
   Тот заревел. Да так, что затряслись стены Зальцберга.
   Вверху лестницы открылась окованная дверь. В темном проеме показалось перепуганное личико Анабеллы.
   – Что тут происходит, Рут? – спросила она.
   – Да так, небольшой производственный брак, – с победительной усмешкой сказал Рутгер, отирая окровавленный меч о штаны. Сам же тем временем подумал: «А Дитер-то, оказывается, везунчик. Раз не получилось с Тео, придется оживить крысолова…»
 
   А когда Рутгер покончил с восстановлением героев, он вновь встретился с Анабеллой в зале старинной библиотеки замка Зальцберг.
   И хотя Рутгер не знал, что именно стало тому причиной, но Анабелла, зябко кутающаяся в норковый палантин на фоне высоченных стеллажей, уставленных необъятными, с кожаным тиснением на корешках, фолиантами, вдруг показалась ему… такой… нестерпимо желанной!
   Почти… любимой!
   Надо сказать, Рутгер сам испугался собственных внезапных чувств.
   Откуда они, чудь их разорви, вообще взялись? Ведь еще днем, когда он мчался к Анабелле на Зубане, он думал о ней как о милой, доброй девушке, с которой его связывают отношения, больше всего напоминающие дружеские. Он думал и о том, что их роман изжил себя, да и вообще непонятно на чем стоял, когда длился… Рутгер был уверен, если бы у него была сестра, а не брат, с этой вот сестрой его и связывали бы в точности такие отношения, какие были у него с Анабеллой: отношения, исполненные нежной заботы, но при этом в интимном смысле совершенно холодные!
   Но сестра сестрой, а теперь плоть его буквально… трепетала от близости Анабеллы! И в этом у знатока женского пола Рутгера не было никаких сомнений!
   «Неужели приворотное колдовство? И не в какой-нибудь Ардонии – а у нас, в просвященной Империи Доктов? Но кто, кто приворожил меня? Анабелла? Едва ли! Зачем ей, такой высокородной, такой богачке, искать моей любви, любви неудачника и гуляки… И потом, это ведь она, она требовала, чтобы мы расстались! Говорила, у нее нет больше чувств, что ей тоскливо и скучно…»
   Но додумать свою мысль Рутгер не успел.
   Неведомая сила буквально швырнула его на колени перед девушкой, которая, чтобы скрыть волнение, заплетала и вновь расплетала свою длинную золотую косу.
   Анабелла, завидев коленопреклоненного Рутгера, в страхе отпрянула.
   Ведь перемены, произошедшие в сердце Рутгера, которые она теперь явственно ощущала, стали сюрпризом и для нее!
   – Анабелла… Милая… Я так благодарен тебе за помощь. – Рутгер покрыл белую, нежную руку Анабеллы, которой ему каким-то чудом удалось завладеть, торопливыми поцелуями. – Даже не знаю, как я смогу отблагодарить тебя за все твои хлопоты… и за тот риск, который…
   Анабеллу неожиданно сильно тронула внезапная страстность Рутгера, рядящаяся в одежды простой признательности.
   Хотя она старательно пыталась отогнать от себя назойливую мысль о том, что случится, если эта страстность инициирует продолжение их вроде бы окончившегося романа. Что скажет папенька, у которого, конечно, свои планы на ее судьбу? Что скажет свет? Да и вообще, хочет ли она сама этого? Не минутная ли это блажь?
   Словом, Анабелла благоразумно промолчала. Тем более что говорил, и притом охотно, разгоряченный Рутгер:
   – Я не знаю, что я могу сейчас сделать для тебя, чтобы отблагодарить тебя за твою доброту… Но я обещаю тебе, Анабелла, я клянусь тебе, что каждый вечер, засыпая, я буду думать о тебе. И мысленно благословлять твои дни и ночи… А еще я буду, – Рутгер запнулся, подбирая выражение поточней, – целовать тебя… Но это – исключительно в знак моей глубочайшей благодарности!
   Анабелла вдруг почувствовала, что на душе у нее стало светло.
   – Только лишь в знак благодарности? – тихо переспросила она, поглаживая Рутгера по волосам.
   – Не только… Но также и в знак… в знак… чего-то такого, чему я не могу подобрать название! – честно признался Рутгер.
   Анабелла улыбнулась – загадочно и одновременно с этим соблазнительно:
   – Рут… Ну что же ты стоишь на коленях?! Ведь пол… его мыли вчера утром. Вставай, пожалуйста, вставай!
   Анабелла жестом побудила Рутгера подняться.
   А когда тот поднялся, она… приникла к его животу своим животом и впилась в его губы своими влажными, пахнущими вишней губами!
   «Вот это да… – только и успел подумать Рутгер. – Похоже, ее тоже приворожили!»
   Поцелуй Рутгера и Анабеллы хотя и был импровизированным, вышел долгим и вдумчивым. Как будто они стремились наверстать все те неслучившиеся поцелуи, которые могли бы быть, если бы они не разлучились, за эти долгие месяцы порознь…
   Ни Рутгер, ни Анабелла не спешили закончить этот бесконечный поцелуй. И хотя это был всего лишь невинный контакт истосковавшихся по близости губ, и у лорда Данзаса, и у дочери лорда Сентора возникло ощущение, что этот поцелуй является прологом к чему-то значительно более важному и нежному. К чему-то, что, возможно, будет длиться всю их жизнь…
   Наконец, тяжело дыша, они раскрыли объятья, глядя друг на друга с вожделением и радостью.
   Рутгер заговорил первым:
   – Анабелла, милая, только не говори мне, будто только что ты поцеловала меня как… как сестра! И что этот поцелуй был… ошибкой, – прошептал Рутгер.
   – Ты же знаешь, Рут… Я не люблю врать… Поэтому говорить тебе такое я… никогда не стану! – смущенно промолвила Анабелла и опустила глаза. – Я признаю только, что целовала тебя так, как целовала когда-то… Когда мы были близки… Но тогда и ты признай, что ты пришел ко мне не только как к подруге мятежной юности. А и как… к красивой и желанной девушке! И что в глубине души ты… И что ты, хотя и не осознавал этого…
   – Да… в глубине души я всегда… тебя любил. Даже когда мне казалось, что не любил… И я всегда жалел о том, что мы расстались… После тебя у меня не было никого, с кем меня связывало бы что-то, кроме… постели…
   Анабелла долго не отвечала. Было видно, что внезапные перемены и радостны для нее, и одновременно ее тревожат.
   – Рут… Ты говоришь такие странные вещи… Но я почему-то… верю тебе! – воскликнула Анабелла.
   – И правильно веришь… Это здорово, что ты мне веришь, моя славная, моя фигуристая аристократочка! Ты знаешь, – вдруг Рутгер почувствовал, что его больше не гложут чувство жалости к себе, неуверенность в завтрашнем дне и стыд за содеянное, – впервые за все это время я понял, зачем… зачем мне жить дальше!
   – И зачем же?
   – Анабелла! Теперь, после этого поцелуя, у меня появилась цель!
   – И что это за цель? – Анабелла посмотрела Рутгеру прямо в глаза.
   – Анабелла, я хочу, чтобы ты вновь полюбила меня… Но не так, как любят неудачников. Не свысока… Не по-матерински… А так, как любят победителей…
   Анабелла внимательно выслушала Рутгера, но торопиться с ответом не стала, словно бы решая, не шутит ли ее старый-новый возлюбленный.
   Тем временем Рутгер продолжил:
   – Я хочу вновь стать победителем, Анабелла… Я не хочу больше играть… Не хочу пьянствовать… Мне противно быть должником… Я хочу, чтобы ты вновь поверила в меня. И в нас…
   – Рут… Я…
   Анабелла хотела сказать еще что-то одобрительное, что-то красивое и правильное, но Рутгер не предоставил ей такой возможности. Он вновь обвил тонкую талию девушки своими жадными руками и привлек ее к себе.
   …Рутгер и Анабелла целовались еще долго. И целовались бы они еще сутки, если бы в дверь библиотеки не постучала условленным стуком доверенная служанка.
   – Госпожа! Госпожа! – Голос служанки беспокойно дрожал. – Ваш батюшка прислал гонцов. Велел передать, что возвернется в течение часа! Велел греть воду для омовения и жарить поросенка в винном соусе!
   Анабелла бросила на Рутгера извиняющийся взгляд, полный немой муки. Мол, ну что тут сделаешь? «Поросенка в винном соусе»! Ни дня не дают пожить в свое удовольствие!
   Но Рутгер и безо всяких намеков со стороны Анабеллы понял: ему и его героям пора в дорогу.
   Отступая к хорошо знакомому потаенному выходу, что вел из библиотеки в сад (сколько раз Рутгер пользовался им во время их минувшего романа!), лорд Данзас думал о том, что еще долго, возможно несколько дней, его пальцы и платье будут отдавать мускусом и розой, корицей и пихтой – драгоценными духами прекрасной золотоволосой Анабеллы…

Глава 6
Ученый и его батискаф

 
«Ой как на озере, да на широкой воде…
Плывут добры молодцы, да навстречу судьбе…»
 

Песня доктских рыбаков

   Твельское озеро по праву считалось одним из живописнейших в Империи.
   Оно располагалось в долине между высокими горами, и единственная дорога, которая вела к нему, петляла через густой еловый лес.
   Дорога местами так круто забирала вверх, что даже выносливый егерь Людвиг и его волк Зубан – и те чувствовали себя вымотавшимися.
   Ну а Рутгер – тот едва переставлял ноги от усталости.
   Однако, несмотря на это, он раз за разом отвергал приглашение Людвига проехаться на Зубане. Лорд Данзас понимал: случись нападение чуди – и тогда вконец измотанный ролью ездовой коняги Зубан ничем не сможет им помочь!
   К самому озеру они вышли не к полудню, как собирались, но лишь к обеду.
   Рутгер приблизился к самой кромке воды и окинул длинным взглядом озерные берега.
   Солнца не было. Серое небо висело совсем низко – кажется, рукой достать можно.
   Бледным, выцветшим казался и нескончаемый лес.
   Стальными, угрюмыми великанами, закутанными в мокрые плащи, выглядели огромные скалы, которые то здесь, то там возвышались над водой на десятки метров…
   «Ну и как я буду искать здесь этого загадочного Грегориуса? – с тоской подумал Рутгер. – Озеро – бескрайнее… Долина вокруг него еще больше… Буреломы, водопады… Разве что Буджума пошлю – пусть полетает, поглядит, авось что заметит?»
   Однако в тот день судьба была благосклонна к Рутгеру.
   Не успел он переброситься и парой слов с Буджумом, как из-за ближайшей скалы, похожей на сгорбленного отшельника, бесшумно выполз внушительный плот из свежесрубленных бревен.
   На плоту имелась просторная двухэтажная постройка, формой напоминающая иные замки небогатых северных лордов.
   Однако выполнен этот флигелек был вовсе не из кирпича. И даже не из дерева. А из… какого-то блестящего металла!
   Ну и ну! И как все это не тонет?
   Рутгер и его герои буквально открыли рты от изумления! Как вдруг из глубин озера вырвались гигантские пузыри, словно бы там, в его темных непроглядных водах, ворочалась опасная водная чудь.
   Герои схватились за оружие.
   Прекрасная Фрида сорвала с плеча свой великолепный блочный лук. И, выбрав стрелу потяжелее, стрелу с бронебойным наконечником, изготовилась к стрельбе.
   Даже Рутгер, который в обществе героев обычно чувствовал себя в полной безопасности, и тот положил руку на рукоять меча.
   Вслед на пузырями из глубин начало подниматься широкое световое пятно.
   Озарились извечно скрытые от взора смертных подводные скалы, гроты, чащобы и поля плавно колышущихся водорослей.
   Наконец показалась и сама «озерная чудь».
   Впрочем, нет!
   Это была не голова чудовища!
   И не его туловище!
   Это была… машина!
 
   Машина имела форму сферы, к которой сверху приделали цилиндрическую надстройку, а снизу – две длинные саблевидные лыжи.
   Машина была снабжена шестью круглыми окнами-иллюминаторами. И тремя парами суставчатых механических лап.
   В одной паре механических конечностей была зажата длиннейшая алебарда. За зазубренным навершием алебарды тянулись не то водоросли, не то кишки какого-то свежевыпотрошенного озерного гада.
   Две другие лапы батискафа сжимали что-то похожее на часовые бомбы (которые с таким искусством умел изготавливать и применять блестящий изобретатель Шелти; да и не только он, конечно, но и другие герои-изобретатели).
   И еще две – держали заросший зеленой тиной сундук!
   – Я не я буду, – пробасил Буджум, – если этот железный пузырь не занимается здесь кладоискательством!
   (О том, как богато кладами дно Твельского озера, в империи ходили легенды! Впрочем, те же легенды констатировали, что глубины в озере такие, что донырнуть до кладов по силам лишь самой крепкой, самой матерой водоплавающей чуди.)
   – Либо подрабатывает подводным старьевщиком, – заметил скептически настроенный Дитер. Крысолов намекал на то, что далеко не всякий, даже тщательно спрятанный, сундук содержит сокровища, и что средний «клад» обычно набит лишь сгнившей одеждой да копеечной утварью – о чем любил рассказывать картежный приятель лорда Данзаса, промышлявший в молодости кладоискательством.
   Когда машина полностью всплыла и закачалась на поверхности озера, из металлической коробки на плоту вышли четверо мужчин, одетых в холщовые штаны и свободные рубахи. Это, определенно, были слуги.
   Четверка была вооружена баграми.
   Не медля ни секунды и не сговариваясь, как будто они делали обыденное, сто раз повторенное ранее дело, все четверо ухватили баграми подводную машину за приделанные к надстройке поручни. Напряглись, подтянули к борту плота, пришвартовали.
   Крышка на рубке машины отворилась. Притом отворилась каким-то чудным образом, не откинувшись на петлях, а совершив не менее десятка оборотов – будто была она пробкой, ввинченной в горлышко бутылки, – и лишь затем поднявшись и сдвинувшись в сторону на четырех длинных штырях.
   Один из слуг приставил к надстройке батискафа лестницу-трап. На борт плота перешел седовласый коротышка с длинной, заплетенной в две косицы, бородой.
   На коротышке был грязный кожаный костюм с массой карманов, кармашков и крючков.
   После этого плот медленно поплыл к берегу – но не туда, где стоял Рутгер и его герои, а куда-то за мыс, что вдавался в озеро метров на пятьсот правее.
   – Идем за ними! – скомандовал Рутгер, не веря своему счастью.
 
   – И потому, если вы не поможете мне, моя судьба будет решена, а единственное, что мне останется – смерть, – рассказывая ученому о своем аховом положении, Рутгер решил чуточку сгустить краски.
   – Смерть? – вытаращил умные глаза ученый. – Ты хочешь сказать, что убьешь себя, если не добудешь денег?
   Рутгер кротко кивнул. Мол, так велит мне честь.
   – Давно не слышал ничего более глупого! – честно признался ученый. И, распаляясь, пояснил: – В этом мире столько прекрасного! Загадочного! Удивительного! Бездны знания, которые могут открыться любому трудолюбивому смертному и которые совершенно не требуют денег!
   Ученый выжидательно поглядел на Рутгера. Лорд Данзас молчал – было видно, что этого пафоса он не разделяет.
   Тогда Грегориус вздохнул и, переменив тон, спросил:
   – И чего же ты хочешь от меня?
   – Анабелла, дочь лорда Сентора, сказала мне, что ваша мудрость настолько глубока, что вы можете дать мне толковый совет. Подскажете, что мне следует делать, чтобы выпутаться из моей затруднительной ситуации. И я буду благодарен вам всю мою жизнь!
   – Анабелла? – Лицо ученого тут же подобрело. – Дочь лорда Сентора? Пипина Длинного?
   – Да-да, она.
   – Что же, с этого надо было начинать! А не с рассказа о том, что ты не умеешь играть в карты, но зачем-то все время это делаешь! – сказал Грегориус сварливо.
   – Ну, значит, прошу считать это началом, – робко улыбнулся Рутгер.
   В обществе ученого он чувствовал себя нерадивым школьником. И хотя вроде бы никаким вещественным образом навредить ему Грегориус не мог, Рутгер испытывал перед ним… настоящий страх! Благоговейный трепет мальчишки перед взрослым!
   – Значит, совета… – повторил Грегориус, словно бы что-то обдумывая. – Проще говоря, ты хочешь узнать, где сможешь добыть деньги на то, чтобы выкупить родной замок у этого негодяя… как его…
   – Гуго, – подсказал Рутгер. – Гуго, лорд Ферткау.
   – Ну да. Что ж, я знаю одно-единственное место в нашем мире, где денежки по-прежнему лежат под ногами! И притом на них еще не успели наложить лапу ни Империя Доктов, ни Королевство Адорния! – Грегориус лукаво подмигнул собеседнику.
   – И что же это за место? Надеюсь, не императорская казна? – вяло отшутился Рутгер.
   – Я же сказал: «Под ногами»! И еще я сказал: «Не успела наложить лапу»! А в императорской казне серебро лежит в опечатанных сундуках! С гербами!
   – Ну тогда… тогда даже и не знаю! Опыт подсказывает мне, что такие места – они бывают только в сказках! И в нашем воображении…
   – Мой пылкий и необычайно скептичный друг, речь идет о Праймзоне, – промолвил Грегориус.
   Лицо Рутгера враз побледнело.
   – Праймзона? – спросил он, скрывая напряженье. – Вы говорите о территориях, до неузнаваемости изуродованных грандиозными выбросами прайма в ходе Катаклизма?! Но ведь считается, что Праймзона – это владения смерти? Место, где зло всевластно? Где вместо зверей – монстры, а вместо людей – проходимцы и каторжники?
   – Да, не стану спорить, это очень и очень опасное место! – спокойно согласился Грегориус. – Но есть такие люди, они называют себя «охотниками» (хотя имперские законы именуют их «контрабандистами» и «лиходеями»!), которые научились ходить по Праймзоне как по своему огороду! И извлекать немало выгод из своих умений, невзирая на царящее там зло!
   – Но как в Праймзоне можно находиться дольше суток?! Как там можно ночевать? Там же орды опаснейшей чуди! И множество жутких магических ловушек! Я неоднократно слыхал об этом от достойных доверия людей!
   – Да, земля там хищная, – вновь согласился Грегориус флегматично. – Однако слухи о полной непроходимости Праймзоны преувеличены. Отчасти, специально для того, чтобы неопытные искатели приключений вроде тебя туда не совались. А отчасти – чтобы набить цену за услуги охотников.
   – Ну хорошо. В Праймзону ходят какие-то охотники. Мне-то что с того? – пожал плечами Рутгер. – Я же не охотник!
   – Ты очень нетерпелив, – мрачно промолвил Грегориус. – Тем не менее я отвечу: если тебе повезет уговорить охотника стать проводником по Праймзоне для тебя и твоих героев, то, считай, полдела сделано…
   – Но зачем мне проводник? – все еще не понимал Рутгер.
   – В Праймзоне можно найти много такого, что ценится дороже, чем серебро и жемчуг. Праймзона набита сокровищами, хотя и выглядят они зачастую как сущая ерунда… Как бессмысленные обломки Старой Империи… Охотники находят такие вещи – они называются артефактами, – выносят из Праймзоны и продают знающим людям. Однако охотники – не герои, понимаешь?
   Рутгер наконец-то ухватил основную мысль Грегориуса.
   – Ты хочешь сказать, что команда героев может добыть куда больше, чем какой-то там охотник?
   – И даже больше, чем группа охотников! Вы наберете в Праймзоне артефактов, вынесете их в большой мир, продадите! Если вам повезет, денег будет много. Твои проблемы будут решены, моя душенька Анабелла останется довольна, а значит, останется доволен и ее папенька! В итоге я не только продолжу свои научные изыскания на дне Твельского озера, но и значительно расширю их!
   – Мне кажется, вы что-то недоговариваете… – осторожно промолвил Рутгер.
   – Ты вначале определись, готов ли отправиться в Праймзону. Принципиально, как говорим мы, ученые, тебе такая идея по душе?
   – Принципиально – пожалуй, нет… Но поскольку выхода у меня, похоже, тоже нет… И все же, почему вы так настаиваете, почтенный? У вас явно имеется какой-то личный интерес в Праймзоне. Ведь так?
   Грегориус помедлил, словно бы решая, говорить или нет. Затем ответил:
   – Я не назвал бы этот интерес «личным», но все же признаю, что да, имеется одна баснословно дорогая вещь, которая не дает мне покоя уже несколько лет… Имя ей – Голубой Шар.