Зорич Александр. Семя Ветра (Пути Звезднорожденных - 2)

   Лака обвел всех цепким, проницательным взглядом. В глазах родичей он видел согласие. Лака продолжал.
   - Мы можем покинуть Пояс Усопших, рассыпаться по миру и попытаться выжить. Нас будут находить поодиночке и убивать как бешеных псов. Прежде, чем умереть, мы будем убивать так, как научил нас Путь Ветра. Но если мы поступим так, мы тоже перестанем быть Конгетларами. Потому что высшая доблесть Конгетларов - оберегать Равновесие, а не кровавить клинки ради спасения собственной шкуры.
   Герфегест сглотнул воздух, в котором, казалось, уже витало смрадное дыхание смерти.
   - Нам остается только уйти. Уйти как Конгетларам, - сказал наконец Лака и извлек из ножен кинжал.
   Никто не возразил Лаке, на указательном пальце которого зловеще блистал алмаз.
   Чтобы уйти, воины Дома Конгетларов не принимают яд - это удел трусов из дома Эльм-Оров. Чтобы уйти, Конгетларам не нужно перекусывать языки - это привилегия сумасшедших из дома Пелнов. Укус кинжала - и пульсирующий поток жизни с левой стороны шеи выходит из берегов навсегда. Так уходят Конгетлары, направляясь в Святую Землю Грем.
   9
   Перед тем как расстаться навсегда, Конгетлары обнялись.
   Затем они сели в круг.
   Некогда Герфегест слышал от Зикры, как должны происходить такие вещи. Но одно дело слышать, а совсем другое - принимать в них непосредственное участие.
   Почти одновременно, не сговариваясь, Конгетлары извлекли из ножен свои кинжалы, последовав примеру Лаки. Почти одновременно, сомкнув пальцы мертвой хваткой на рукоятях, поднесли лезвия клинков к шеям.
   Все они были гладко выбриты - лишь Конгетлары, достигшие шестидесятилетнего возраста, получали право выбросить вон бритвенные принадлежности и отпустить такую же длинную и седую бороду, как у Зикры. Герфегест, самый младший среди собравшихся, краем глаза наблюдал за остальными и повторял их движения, толком не осознавая что произойдет через несколько бесконечных мгновений. По его спине струйкой стекал пот.
   Конгетлары закрыли глаза. Еще немного - и объятия вечности распахнутся для них.
   Почти одновременно двенадцать кинжалов изведали плоти и фонтаны алой крови залили растрескавшиеся плиты пристани. Даже солнце, казалось, не в силах было смотреть на это - густое темное облако пришло из глубин Пояса Усопших и заволокло полнеба. И только тринадцатый кинжал медлил.
   Это был кинжал Герфегеста.
   Герфегеста раздирала чудовищная внутренняя борьба. Ему безумно хотелось жить. И хотя он не боялся смерти - таков был один из четырех даров Пути Ветра, - он не хотел ее, мучительно не хотел ее. Герфегест был достаточно умен, чтобы понимать: одно - смерть - навсегда исключает многое.
   Первым упал Лака Конгетлар. Теплая кровь залила его лицо и походную одежду. Вторым беззвучно повалился на спину Вада. За ним приняли смерть остальные.
   Между отточенной кромкой кинжала и шеей Герфегеста оставался ничтожно малый зазор. Этот зазор - пограничная черта между жизнью и смертью. Но эту черту, Герфегесту все никак не хватало мужества переступить!
   Он снова вспомнил о своей возлюбленной - девушке, с медовыми волосами, отравленной лазоревым аконитом - самым благородным из дорогих и действенных ядов Синего Алустрала. О своих родителях, сгоревших заживо в бастионах Наг-Туоля. Навряд ли им пришлась бы по душе смерть Герфегеста. Навряд ли, впрочем, они одобрили бы и его нерешительность.
   Колеблемый сомнениями, Герфегест сидел, не открывая глаз, стараясь отрешиться от происходящего вокруг. Ему мучительно не хотелось слышать хрип умирающих Конгетларов, осязать теплоту их крови!
   Герфегест медлил. Наконец последний Конгетлар - а это был красавец Вада - затих. Некому теперь было зреть позор Герфегеста, не решившегося свести счеты с жизнью, подставив свою шею под поцелуй кинжала.
   Онемевшая рука Герфегеста опустилась на колено и клинок выпал из его разжатых пальцев. Герфегест открыл глаза.
   10
   "Если ты победил врага и оставил стоять его дом, значит ты напрасно тратил время", - говорила пословица, имевшая хождение среди Орнумхониоров. Именно Орнумхониоры настояли на том, чтобы осадить Наг-Туоль и сокрушить главную твердыню Конгетларов.
   Орнумхониоры снарядили флот и пять тысяч воинов. Орнумхониоры склонили к походу авантюристов из других Домов. Орнумхониоры заплатили всем, кто только был в состоянии отличить алебарду от оглобли, лишь бы только их войско выглядело несметным, а флот - необоримым.
   Взять Наг-Туоль было непросто. Конгетлары мужественно сопротивлялись, уполовинив силы нападавших. Среди Конгетларов не было предателей и никто не открыл ворота перед врагами.
   Среди Конгетларов не нашлось трусов. Поэтому город был сожжен лишь после того, как последний мужчина Конгетларов выронил оружие из холодеющих пальцев. Все, кто остались - а это были женщины и старики - предпочли позорному плену Последний Глоток. Они приняли яд и Дом Конгетларов окончил свое существование.
   Император спустился на пристань Наг-Туоля с борта своего громадного файеланта "Голубой Полумесяц", когда все было кончено.
   Один за другим главы Домов отчитались перед ним в своих потерях. Потери были огромны. Ничего подобного в истории Синего Алустрала не случалось.
   Император, наклонившись к уху своего советника, в сердцах сказал: "Если Конгетлары и впрямь хотели подорвать могущество Империи, они своего добились". Никто, кроме советника, не слышал этих слов. Но любой солдат, любой вельможа, глядя на остатки воинства Семи Домов, думал о том же самом.
   Умные головы говорили потом, что именно с падением Дома Конгетларов начался закат Империи Алустрал.
   11
   Мир и все в этом мире было прежним. За одним лишь только уточнением. Мир стал красным. Все, что прежде было безграничным многоцветием красок, теперь ушло в оттенки алого, багрового, малинового, розового, пунцового, вишневого.
   Этот мир был окрашен кровью Конгетларов и сам Герфегест был красен от темени до пят. Так бывает, когда тебя застает в пути июльский ливень и на твоем теле, на твоей дорожной одежде нельзя сыскать ни одного сухого места. Герфегест тоже попал под ливень. Своего рода ливень, изливающийся не из туч - из вскрытых артерий Конгетларов.
   Конгетлары были мертвы. Их бездыханные тела уже не создавали священного круга, как то было совсем недавно. Тела, покинутые отважными душами, лежали раскоряченные, нескладные, отвратительные.
   "Прощай, Лака Конгетлар, хозяин крылатой секиры. Прощай, Вада, любезный всем женщинам Империи. Прощай, Мантегест. Прощай и ты, двоюродный дядя Спинар. Трус и предатель Герфегест остается по эту сторону, в мире форм и изменений", - сказал Герфегест и отвернулся.
   Перед его взором раскинулось море. Оно не было красно. Оно лежало колышущимся серым полотном и ему было безразлично все, что происходит на суше. Зрелище перекатывающихся волн слегка отрезвило Герфегеста.
   В самом деле, помимо Дома, Пути Ветра и родовой чести есть еще кое-что, что не следует сбрасывать со счетов. Есть жизнь.
   Простояв в неподвижности еще некоторое время, Герфегест набрался храбрости снова обратить свой взор к убитым. Разумеется, он похоронит их достойно.
   Когда нерешительность уступила место твердости, Герфегест снял с указательного пальца Лаки Конгетлара Белый Перстень. Серебро с чеканными фигурами бегущих горностаев - таких же горностаев, как тот, что украшает герб Дома. Алмаз ответил ему тусклым отблеском из самых глубин своего совершенства.
   "Если я собираюсь жить среди людей, мне не стоит носить его, размышлял Герфегест, - ибо в этом случае я проживу немногим дольше Вады и остальных." Герфегест примерил перстень, пришедшийся как раз впору. Затем снял его.
   Он не доверял ни карманам, ни кошелькам, ни тайникам в обычном смысле этого слова. Нужно было изобрести что-то более надежное.
   В одном из походных тюков он отыскал крепкую шелковую нить и иглу. Затем он обнажил свое правое бедро, сделал кинжалом глубокий надрез в самом мягком, а значит безопасном месте, вложил в рану перстень и, стиснув зубы, ибо боль была невероятной, зашил рану иглой.
   Его пальцы не были привычны к такому делу и стежки легли неровно. Края раны, вкривь и вкось сошедшиеся друг с другом, немилосердно кровоточили. И все-таки дело было сделано. Пока он, Герфегест, жив, Белый Перстень не покинет его и благословение стертого с лица земли Дома пребудет с ним.
   После этого Герфегест омыл свежую рану целебным настоем и, примостившись в одном из укромных закутков пристани, задремал.
   Так Герфегест стал главой Павшего Дома Конгетларов.
   12
   Рассвет в Поясе Усопших. Он был совсем не таким, как повсюду в Алустрале. Не то чтобы солнце было иным. Но когда оно вставало над горизонтом, диск его казался не ярко-малиновым и не красным, но сиреневым и фиолетовым.
   Быть может, тучи губительной пыли были этому виной. Быть может, удушливые испарения заброшенных городов. Ландшафт был исполнен мрачного величия и жути: фиолетовое солнце над свинцовой громадой моря.
   Зловещий солнечный диск, показавшийся из-за холмов, был первым, что открылось взору Герфегеста, очнувшегося от тяжелого сна на пристани.
   Рана в бедре, где теперь был надежно упрятан Белый Перстень, ныла и сочилась сукровицей. Голова гудела. Во рту стояла горечь. Перед мысленным взором Герфегеста пронеслись картины ушедшего дня: тринадцать кинжалов, алчущих крови своих владельцев; фонтан алой крови, бьющий из горла его двоюродного дяди; малодушие, стыд, жажда жизни.
   Герфегест сел, обхватив колени руками, и зажмурился - как будто это могло помочь ему усмирить воспоминания, которыми, словно ударами бича, награждал его воспаленный мозг.
   Как вдруг он услышал песню. В первый момент он привычно отмахнулся от услышанного - в Поясе Усопших слух морочили самые разные, самые необъяснимые звуки.
   Герфегест успел свыкнуться с тем, что, услышав блеяние барана, можно не торопиться бежать на поиски приблудной животины. В лучшем случае рискуешь найти полый, выбеленный солнцем и ветром рог. В худшем - сложишь свои кости рядом с какой-нибудь безумной статуей бараноглавой черепахи.
   Крик о помощи вовсе не означал, что кто-то нуждается в ней. Скрип телеги, донесенный ветром, плач ребенка, гром - все это было иллюзиями, на которые Пояс Усопших был весьма щедр.
   Но в этот раз что-то подсказывало Герфегесту, что он слышит подлинные звуки подлинной песни.
   Спустя некоторое время он сообразил, что песня принадлежит злосчастному приютителю пиратов, чернокнижнику и заклинателю морских гадов Нисореду. Правителю Суверенной Земли Сикк. Человеку, ради которого-то Конгетлары и отправились в эти гибельные места. Человеку, о котором они напрочь забыли в тот самый момент, когда на горизонте показался корабль с гербом Дома Конгетларов.
   "Воин, прими от меня
   В дар за услады ночные
   Лучший недуг, чем вино
   Жизни пьянящий сосуд."
   Это были всем знакомые слова стародавней песни.
   Герфегест слышал ее в детстве и никогда не мог понять, отчего жизнь называется "пьянящим сосудом"? И отчего она "лучший недуг", чем вино? И отчего жизнь вообще "недуг"? И что это еще за "услады ночные"?
   Когда ему исполнилось двадцать, Герфегест уже знал ответ на последний вопрос. И лишь прошедшей ночью последний уцелевший Конгетлар понял, что жизнь и впрямь может быть страшным недугом. Хворью более зубастой чем проказа, более мучительной, чем оспа. Потому что жизнь - это совесть.
   Голос у Нисореда был на удивление неплохим. На удивление - поскольку Нисоред со вчерашнего утра лежал, отирая животом холодный пол в одном из портовых строений с проломленной крышей, дожидаясь, когда его, словно бурдюк, отнесут на корабль и бросят в трюм. Он был добычей, а с добычей Конгетлары церемониться не привыкли.
   Едва ли Нисоред смог выскользнуть из веревок - Конгетлары использовали свой собственный способ обездвиживать жертву. Сначала легкая, но очень прочная веревка из конского волоса обвязывалась вокруг больших пальцев рук, заломленных за спину и скрещенных весьма противоестественным образом. Затем она, подпоясав жертву, связывала намертво большие пальцы ног. Человек, связанный таким образом, мог лежать только на животе. Пытаясь высвободиться, он лишь затягивал путы и доставлял себе лишние мучения.
   Ходили слухи, что нескольким удальцам из Дома Хевров удавалось высвободиться из "паутины Конгетларов", но на то они и Хевры. Танец Тростника, одно из Младших Искусств Алустрала, сообщал их телам податливость и нечеловеческую гибкость, позволявшую им делать то, что недоступно всем остальным.
   Кстати, в смысле политической гибкости Хевры тоже не знали себе равных. Оно и понятно - Свен-Илиарм, их вотчинный остров, находился в самом центре Империи. Именно на нем была расположена столица Алустрала. Именно земли Хевров окружали императорскую резиденцию. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Но Нисоред не был Хевром. Поэтому Герфегест, влекомый отчасти состраданием, а отчасти любопытством, опрометью бросился туда, откуда доносилась песня.
   Нет, Нисоред не был Хевром. И все-таки ему удалось освободиться от пут! Причем, судя по всему, не только что! Как и вчера, вокруг отшельника были разложены фигуры для игры в нарк. Как и вчера, перед ним был непонятный рисунок, выложенный из палочек.
   Живые подвижные глаза Нисореда с любопытством воззрились на ошалевшего Герфегеста.
   Еще по пути в разрушенное строение Герфегест принял решение отпустить пленника. Путь Ветра запрещал бессмысленные убийства. А продолжать действовать по намеченному плану и исполнять обещание, данное Пелнам, было в высшей степени бессмысленно.
   Но Нисоред явно перещеголял Герфегеста великодушием. Он освободился сам и, похоже, мог спокойно отправить Герфегеста вслед за остальными Конгетларами, пока тот спал.
   - Я все слышал и я все видел, - сказал Нисоред, упреждая вопросы Герфегеста. - Думаю, что новый глава Дома Конгетларов не станет убивать скромного искателя истины. Или все-таки станет?
   "Не станет убивать... глава Дома Конгетларов... " Польщенный Герфегест, не изменившись в лице, вложил меч в ножны и скрестил руки на груди в знак мира. Нисоред был первым человеком, поприветствовавшим нового Хозяина Проклятого Дома.
   - Мы не враги больше, Нисоред. И я не причиню тебе вреда. Наши дороги отныне расходятся. Но если хочешь, я могу отвезти тебя назад в Суверенную Землю Сикк. Вдвоем мы, пожалуй, сможем управиться и с парусом, и с кормовым веслом.
   - Я признателен тебе, молодой глава Дома Конгетларов. Ты человек долга и, не сомневаюсь, человек слова. Но я не выйду в море. И не советую тебе подыматься на борт одного из двух ваших кораблей.
   Сдержанно и в то же время вопрошающе Герфегест пожал плечами. Почему бы и нет?
   - Старый Порт Калладир - очень дурное место. Оба корабля не доживут до заката следующего дня. Им суждено стать пищей Густой Воды. Я вижу это так же отчетливо, как видел кинжал, поднесенный к пульсирующей дороге жизни у шеи жестокого Лаки Конгетлара. Ты можешь не верить мне. Ты волен поступать как сочтешь нужным. Но даже если я ошибаюсь, тебе все равно не сойти на сушу, ибо четыре файеланта, пустившиеся в погоню за Вадой Красивым, будут здесь, когда на землю сойдут сумерки.
   Сдержанность впервые изменила Герфегесту за прошедшие два дня. Он смутился и потупил взор. Он чувствовал себя самой никчемной тварью на земле. И при этом самой несчастной тварью!
   - Что же мне делать, Нисоред? - спросил Герфегест дрожащим голосом. Глядя в блестящие, умные глаза отшельника, он чувствовал себя сопливым мальчишкой, а не главой Дома.
   Удивленному Герфегесту ответила торжествующая улыбка Нисореда. Владетель Суверенной Земли Сикк обвел широким жестом свои загадочные построения из палочек и фигур нарка.
   - Для этого я здесь, - сказал Нисоред и замолчал, словно бы этим было сказано все.
   Герфегест, привыкший к точным словам, без которых была невозможна жестокая жизнь Идущего Путем Ветра, нетерпеливо щелкнул пальцами. Ему было не до шуток.
   - Загадки всегда оставляли меня равнодушным, - сказал он холодно. Говори больше или...
   - ... Или ты убьешь меня, - Нисоред недовольно поджал губы. - Из твоего терпения, молодой Конгетлар, сельха не сваришь. А я вот, между прочим, терпеливо дожидался, пока ты соизволишь проснуться и внять моему пению.
   - Извини, - Герфегест почувствовал неловкость. - Я готов ждать твоего совета хоть до Третьего Вздоха Хуммера.
   - Так хорошо, - удовлетворенно кивнул головой Нисоред. - Третий Вздох Хуммера скоро наступит, а поэтому считай, что ты уже дождался.
   - Это может показаться смешным в нашем безумствующем мире, - продолжал Нисоред, - но вся моя жизнь прошла под знаком исканий истины. Можно сказать проще: я был очень и очень любопытен. В детстве я расчленял рыб, чтобы понять, отчего они безмолвствуют, в отрочестве - лазил девкам под юбки, чтобы разузнать, откуда я такой большой взялся. Любопытство заставляло меня вчитываться в древние рукописи, любопытство привело меня в Пояс Усопших. Я искал здесь Мед Вечности. Вчера ваша глупая игла помешала мне завершить размышления. Поэтому я освободился от пут и прошел путем знания до конца.
   Герфегест удивленно вскинул брови.
   - Ты нашел Мед Вечности?
   - Нет. В конце пути меня ожидал тупик. А в нем - новое и страшное знание, которое не имеет ничего общего с Медом Вечности. Я искал розу, а нашел змею. И имя ей - Семя Ветра.
   - Семя Ветра? - смутные, чужие воспоминания тусклой свечой озарили рассудок Герфегеста.
   - Да, Семя Ветра, по преданию завещанное Дому Конгетларов самим Лишенным Значений. Вот уже многие века никто не верит в него. Но теперь я точно знаю, что Семя Ветра существует. Оно затеряно где-то на просторах Сармонтазары, по ту сторону Хелтанских гор. Мне не удалось постичь силу Семени Ветра. Но я знаю, что в дурных руках эта сила способна вывернуть наизнанку и извратить весь мир. А в надежных руках Конгетлара Семя Ветра может умиротворить Алустрал и вернуть величие имени твоего Дома.
   Герфегест вспомнил. Зикра Конгетлар - он был жив еще совсем недавно! что-то говорил о Семени Ветра. Что, дескать, придет время... В глазах Герфегеста блеснула надежда. И тотчас угасла.
   - Ты сказал, что Семя Ветра - в Сармонтазаре. Но ведь Мир Суши отрезан от Алустрала Завесой Хуммера и никому из живущих не дано преодолеть ее живым. Значит, твои слова пусты.
   - Нет, молодой Конгетлар. Мои слова полны надежды и смертельной опасности. Надежды - потому что отныне я, Нисоред Сиккский, знаю слова, отворяющие Врата Хуммера для живущих. Опасности - потому что нет людей, которым удалось бы пересечь Пояс Усопших и достичь западных отрогов Хелтанских гор. Опасности, ибо моих слов достаточно, чтобы отворить Врата Хуммера, но их мало, чтобы сохранить твою память в неприкосновенности. Опасности, ибо тот кто обрел Семя Ветра - пусть он даже тысячу раз Конгетлар - может с легкостью стать жертвой собственного могущества.
   Нисоред провел ладонью по лбу, на котором выступили крохотные капли пота, и продолжал:
   - Но у тебя нет другого выбора, молодой Конгетлар. Существует лишь одна дорога, пройдя по которой ты сможешь по меньшей мере прожить долгую жизнь.
   - Что значит "по меньшей мере"?
   - Это значит, что если тебе повезет, ты сможешь достичь большего, чем достиг твой дядя Теппурт Конгетлар. И чем любой другой из живущих в Синем Алустрале.
   - Ты сказал, что Врата Хуммера отнимут мою память. Правильно ли я понял тебя?
   - Да.
   - Это значит, что я забуду все, что видел и слышал в Синем Алустрале?
   - Да.
   - В том числе и заклинание, отворяющее Врата Хуммера?
   - Да.
   - Значит, я не смогу вернуться назад?
   - Этого я не знаю. Но если тебе все-таки удастся вернуться в Синий Алустрал и принести Семя Ветра, я первым поцелую пыль под твоими ногами.
   Герфегест мучительно пытался осмыслить услышанное. Сотни вопросов дробили его рассудок, но он похоронил их в молчании. Вместе с Нисоредом они предали тела Конгетларов земле и подожгли осиротевшие корабли.
   ГЛАВА 3. ПОЯС УСОПШИХ
   1
   Та ночь показалась и Тайен, и Герфегесту несправедливо короткой. Так всегда бывает, когда происходит что-то бесконечно приятное. Осиротевшая Тайен и обретший верного друга Герфегест любили друг друга, не зная ни усталости, ни пресыщения. Когда их руки снова сплелись в объятии, а их тела, обессиленные любовной схваткой, успокоились на грубом ложе, укрытом шкурами, Тайен, одарив Герфегеста страстным поцелуем, сказала:
   - Мой господин, ты нежен словно слепой дождь в летний полдень. Ты искусен в любви, ты красив словно ожившая статуя бога. Ты умен и силен. Скажи мне, Герфегест, что ты делаешь в этой глуши? Неужели твое сердце не жаждет большего?
   Герфегест растерянно улыбнулся. Неожиданный вопрос Тайен кинжалом ввинтился в его израненную память. Воспоминания нахлынули непрошеным потоком в их уединенное святилище, и ему ничего не оставалось, кроме как приоткрыть им навстречу врата своей души.
   - Все, даже самое хорошее, рано или поздно надоедает. И подвиги, и слава, и память о них.
   Тайен приподнялась на локте. Глаза ее блестели, а дыхание участилось.
   - В точности такие слова говорил мой отец, - задумчиво сказала Тайен.
   - В этом нет ничего удивительного. Это первые строки из поэмы Юмиохума Ремского, - рассеянно бросил Герфегест; спустя мгновение он приподнялся на локте, потрясенный, и пристально вгляделся в нежную темноту. "Юмиохум Ремский" - каким образом это имя может быть известно охотнику-горцу? Каким образом оно вообще известно в Сармонтазаре? - Постой, постой... Кем был твой отец?
   Тайен долго молчала, всматриваясь в опасные глубины своего прошлого. Потом заговорила - глухим, опустошенным голосом. Совсем чужим.
   - Тот человек, которого я называю своим отцом... он не был сыном народа гор... он... прости, мой господин... я не могу вспомнить...
   Обессиленная неудачей Тайен уткнулась ему в грудь. Герфегест чувствовал, как по его коже теплым червячком проползла одинокая слеза слеза девушки. Он был в крайнем недоумении - а недоумевать было с чего.
   - Постой, Тайен, но ты ведь помнишь его слова? - тихо спросил Герфегест, в груди которого уже росла, как на дрожжах смутная тревога.
   - Только слова - и больше ничего... Я не могу вспомнить даже его лица. Не знаю, что произошло со мной... Единственное, что я помню - расставание с ним нестерпимо... - бессвязно пробормотала Тайен. - Мне страшно...
   Она дрожала всем телом и Герфегест почел за лучшее прекратить бессмысленные расспросы. Какая разница, в конце концов, кто ее отец? Что принесут ему ответы, кроме тревоги и новых вопросов? Он любит Тайен такой, какая она есть. И если расставание с отцом для нее нестерпимо, она имеет полное право на слезы. Женщина всегда имеет право на слезы.
   Они надолго умолкли. Единственный человек из ныне живущих, расставание с которым было Герфегесту почти нестерпимо, был северянином по рождению, и его звали Элиен.
   Многое связывало Герфегеста с ним, ставшим теперь зодчим и владетелем Вольного Города Орин. С ним, Звезднорожденным, обретшим себя в Лон-Меаре. Едва ли Герфегест, вновь вставший на Путь Ветра, когда-либо встретит Элиена. Им нечего друг другу сказать - так иногда случается даже между самыми близкими друзьями. Быть может, в следующей жизни...
   - Мы некстати окунулись в наше прошлое, - утерев покрасневший от слез нос, прошептала Тайен.
   Ее губы, отпечатав тихий поцелуй на правой ключице Герфегеста, стали опускаться все ниже и ниже, минуя опушенную кудрявыми волосами грудь и мускулистый живот, пока не достигли белого шрама на правом бедре Герфегеста. Среди многих напоминаний о бранных подвигах этот шрам выделялся своим цветом - в лунных отблесках он, казалось, слегка серебрился.
   Там, в глубине давно зажившей и навеки скрытой шрамом раны, до времени покоился Белый Перстень Конгетларов. Алмаз, оправленный в серебро. Символ власти над людьми, которые умерли почти семь лет назад. Перстень главы Павшего Дома Конгетларов.
   Тайен обняла бедра своего господина и прикоснулась пылающей вдруг вспыхнувшей страстью щекой к белой змейке шрама. Ее дыхание было горячим и возбужденным и Герфегест запустил руку в ее ласковые, пахнущие хмелем и первым снегом кудри. В тот момент ему казалось, что не хватит самой вечности для того, чтобы насытиться искренностью охотницы Тайен.
   2
   Врата Хуммера были вырезаны в абсолютно гладкой и плоской скале, которая, если смотреть на нее издалека, казалась чудовищной величины мостом, соединяющим Младшую Сестру и Подкидыша. Эти странные имена получили вершины от опасливых горцев, никогда не подходивших к Вратам ближе, чем на три лета стрелы. Врата Хуммера были заперты заклятием, наложенным на них еще во времена войны Первого Вздоха Хуммера.
   Через Ворота пролегала единственная сухопутная дорога, соединяющая Сармонтазару и Синий Алустрал. Но дорогой не пользовались уже сотни лет, ибо всякий знал, что ворота непроходимы для смертных.
   Сармонтазара и Синий Алустрал - две половины Круга Земель, некогда связанные узами и вражды, и дружбы - теперь были намертво отрезаны одна от другой. Морское сообщение также представлялось невозможным, ибо Завеса Хуммера в равной мере была крепка и в северных горах, и в беспокойных южных морях.
   Но как и все, что заперто, Врата Хуммера можно было открыть. Можно было и взломать.
   Это было очень опасно. Это было почти немыслимо. Но некоторым это удавалось.