Зотов Борис. По следам золотого идола

   - Ну, за два-то дня, надеюсь, пройдем?
   - Да, надо полагать... В крайнем случае, одна или две ночевки в лесу, какая разница? Как, Инга?
   - А что, из-за меня разве много было задержек?
   Я покраснел. Хотя уже много утекло воды и мой грех с лодкой был отмолен, эта фраза прозвучала так, что камень упал в мой огород. Инга спохватилась, бросила на меня извиняющийся взгляд.
   - Я имела в виду: быть землепроходцами, так надо и пройти по тайге.
   Андрей решительно замял это дело:
   - Давай решать. Референдум так референдум! Кто за первый вариант? Кто против? Все! Вопрос ясен, принят вариант два, заседание закрыто. Сообщений, справок нет?
   Справок не было.
   ЗАПИСЬ 2
   Из шлюпки высадились около временной грузовой пристани. Я огляделся. Слева от маленького заасфальтированного пятачка громоздились какие-то механизмы в дощатой упаковке, на которой на русском и немецком языках значилась марка народного машиностроительного предприятия ГДР. На выезде с пятачка стоял новенький бело-голубой грузовик с размашистой меловой надписью на кузове: "Перегон".
   Увидев грузовик, Митяй бросил мешок, заторопился.
   - Подскочим, пока не ушел, узнаем, что и как, - сказал он мне.
   Мы подошли к машине. Инга тоже пошла с нами, сказав, что ее присутствие поднимет шансы на успех. Кабина пустовала.
   - Хм, - Липский взялся за ручку, потянул.
   - Ну, че надо? - в открывшейся дверце появилась растрепанная заспанная голова.
   - Слушай, друг, - начал Митяй, - не подбросишь нас? Тут рядом.
   - Куда? - Шофер скороговоркой произнес название, которое можно было расслышать как "Новоухтинск" или "Новоуфимск". - Не еду!
   - Да нет, нам близко - сотня верст с гаком! На север.
   - А-а. Если гак меньше ста километров - сделаем. Вас много? И девушка с вами? Из Москвы, что ли?
   - Из Волгограда.
   - А-а. Ну, давай по местам и крепче держись. Погнали!
   Через несколько минут грузовик уже мчался по таежному шоссе. Шоссе, судя по свежим срезам пней, оставшихся кое-где по краям просеки, было недавней постройки. Однако то ли от движения перегруженных машин, то ли от проседания плохо подготовленного земляного полотна в асфальтовом покрытии образовались ямы, выбоины и дыры. Шофер, красуясь перед Ингой ухарством, а может, по привычке, гнал вовсю, даже не пытаясь притормаживать. После каждого ухаба он высовывал левую руку с оттопыренным вверх большим пальцем и кричал в окно:
   - Во! Больше газу - меньше ям!
   Мы укрылись от встречного ветра за кабиной, цепляясь за передний борт, подпрыгивали при толчках и ударах. Липский, очень боявшийся потерять очки, ворчал:
   - Капканы! Западни! Волчьи ямы!
   Ничего! Приспособились, притерпелись; зато доехали сказочно быстро. Прощаясь с шофером, Липский все-таки съязвил:
   - Теперь мне понятно, почему на Севере техника быстро выходит из строя. Если бы у меня внутри было молоко, ты бы привез масло.
   - Эх! Видел бы ты старую дорогу - мосты выворачивало к черту, колеса отлетали. А сейчас - во! - не обиделся парень. - Ну, всего вам! Я погнал.
   Грузовик умчался. Свеженькая Инга, выпорхнувшая из кабины, наивно спросила:
   - Что-нибудь не так? Мальчики, по-моему, мы очень хорошо доехали.
   Мы стояли на обочине. Легкий ветерок нес острый, чуть отдающий сыростью и прелью неповторимый запах тайги. Денек был северный - обычный, без ярких красок, но чем-то близкий и бесконечно трогательный. Как это ни странно, но вот такими серенькими денечками и привораживает Север. Видно, есть, есть какая-то музыка в этих низких облаках, быстро бегущих над головой, есть поэзия в молчаливых, пустынных пейзажах. На востоке лежала широкая равнина, покрытая щетиной сравнительно редкого, малорослого леса. Ее дальний, еле отсюда видный край поднимался, как бортик сковородки, ровной, местами красноватой полоской.
   - Это и есть Тиман. - Голос Андрея в наступившей на опустелом шоссе тишине прозвучал неожиданно громко и торжественно. - Мы пойдем напролом, по азимуту, вне дорог и населенных пунктов. К тайне веков!
   И мы двинулись в путь.
   На этот раз я чувствовал уверенность в том, что мы встали на верный путь и золотой идол уже не ускользнет от нас, и с каждым шагом эта уверенность росла и росла, хотя маленький червячок сомнения точил: не успели мы обследовать как следует тот маленький островок - капище язычников. А что, если идола следует все-таки искать там?
   Итак, надо начать с самого начала и попытаться построить хотя бы две-три цепочки, которые могут привести к истине. Так решил я, приступая к обдумыванию накопившихся сведений о Пирогове и его причастности к тайне золотого идола. Сперва я попытался обрисовать личность самого Пирогова, его характер, мотивы поведения и возможные результаты его деятельности.
   Прежде всего, это человек незаурядный, с широкой натурой и сильными страстями, не боящийся риска, а может быть, даже по характеру склонный к риску, к авантюре. Обо всем этом почти однозначно свидетельствуют весьма красноречивые факты его бурной молодости: золотоискатель, землепроходец, сорвиголова и забулдыга, в бархатных портянках, наверное, ходил! И, наконец, его неудачная любовная история, закончившаяся трагически убийством и каторгой. Где он мог почерпнуть сведения о золотой бабе? В дальних ли походах на Урал, в Горном Зерентуе от доверившегося ему друга-каторжанина, либо в родных краях, когда он кружил, как зверь, вокруг своей деревни, прячась в охотничьих лабазах по таежным чащам и запаням? И еще один вариант: тайну идола он мог узнать уже после того, как осел на Вилюге, в скиту. От кого-нибудь из святых старцев, например.
   Теперь дальше. Самоочевидно: характер сокровища таков, что одному человеку невозможно воспользоваться им, иначе об идоле было бы уже все известно или, наоборот, Пирогов не стал бы городить огород с шифровкой, картой и прочим. Стало быть, сокровище находится в таком месте, куда в одиночку не добраться, не извлечь из тайника из-за больших размеров, веса или тех мер предосторожности, которые наверняка приняли прятавшие.
   Я и раньше читал о таких вещах: о ямах-ловушках и самострелах, о тяжких каменных заслонах и других коварствах, нацеленных против непрошеных гостей. Теперь же твердо знал, по крайней мере, об одной из трагедий, разыгравшейся более полувека назад на маленьком островке, окруженном глубокой трясиной. Я почти очевидцем этой трагедии себя чувствовал: слышал смертельный посвист туго натянутой тетивы и вскрик смельчака, посягнувшего на вековые тайны, и видел, как он рухнул на засыпанный хвоей мох с пробитым горлом, захлебываясь в собственной крови.
   Подумав еще, я решил, что не исключено и следующее. Несчастливая любовь, тяготы и лишения каторжной жизни могли озлобить Пирогова, выработать в нем слепую неистребимую ненависть ко всем и вся без разбору, ненависть такой силы, что он решил не обнародовать тайны идола, скрыть ее. Да, для такого человека - человека крайностей и сильных необузданных страстей - именно такое поведение могло оказаться очень и очень вероятным.
   И все-таки он - факты вещь упрямая - ждал сообщника. Ждал долго, начал отчаиваться и накануне войны, потеряв надежду на его приход, открылся все-таки. Сергею Петрову? Да, наверное. Тому, видимо, удалось войти в доверие, чем-то завоевать расположение Пирогова - других объяснений своей версии я не придумал. Итак, война... В ее водовороте исчезает Петров, оставив после себя лишь запись о Пирогове и об идоле.
   После войны Пирогов впадает в отчаяние. Он не может больше ждать. Оставив карту и шифрованное сообщение о ней, старик исчезает. Куда? Туда, к сокровищу, куда же еще! Тут я подумал о том, что вряд ли старик добрался до золотой бабы и извлек ее из многовекового забытья - иначе мир знал бы об этом. Скорее, он погиб по дороге, сгинул бесследно...
   Я размышлял, а привыкшие к ходьбе ноги послушно несли меня вперед.
   Андрей вел группу размеренно, без особой спешки - так, как и полагается в походе, когда впереди, по меньшей мере, полтора-два, а то и все три дня нелегкого пути. Каждый час пути увенчивался малым десятиминутным привалом, а в середине дня был объявлен большой привал и обед. Я поспешил достать из бокового кармана рюкзака тетрадку, чтобы записать результаты своих походных размышлений. Тогда я не видел изъянов в своих логических построениях, всевозможных боковых ответвлений и других, непроанализированных вариантов. Точнее, не хотел об этом думать. Я был почти на сто процентов уверен в единственности своего, так сказать, сценария развернувшихся вокруг идола событий.
   Увидев, что я собираюсь писать, президент подмигнул:
   - Ребята, давайте освободим нашего Пимена-летописца от хозяйственных дел, а то он напортачит там. Литература - жестокая вещь. Никому нет дела до того, в каких условиях работал автор, какой ценой добывал он материал для своей книги. Если, скажем, на стадионе будут соревноваться бегуны и один из них побежит не в шиповках и майке, а с полной выкладкой, в сапогах и стальном шлеме, то, я думаю, такому бегуну публика будет аплодировать, даже если он не займет призового места... А в литературе все скрыто и о твоих, Вася, муках, кроме нас, никто и знать не будет. Так что уж пиши, голубец, получше там! На результат, на выход, чтоб все было как следует.
   Легко сказать - пиши! После хорошей сегодняшней разминки с почти двадцатикилограммовым грузом кровь пульсировала в руке так, что буквы начали плясать и скакать, не желая выстраиваться в слова и строки. Пришлось на несколько минут отложить, чтобы дать себе прийти в норму. Я включил приемник. Шла передача для полярников. Жены, дети, родители полярников говорили для них в микрофон, и радиоволны разносили их голоса по всему Северу. А после каждого радиописьма в эфире звучала хорошая, душевная песня, и я оставил эту волну.
   Я подумал о том, как приятно полярникам слышать голоса близких и родных людей; и мне было приятно, что я в какой-то, пусть самой небольшой степени, могу быть уподоблен им: тоже в отрыве от дома, от близких, в безлюдной таежной глухомани. Наверное, и все наши ощущали то же и без обычного шума и смеха слушали передачу.
   Когда все кончилось, мы помолчали, и только после солидной паузы выступил Митя Липский.
   - Все-таки до чего все люди одинаковы: и слова, и мысли, и чувства как из-под одного пресса.
   Лучше уж не комментировал бы он эти радиописьма. В чем-то он, конечно же, прав, но есть случаи, когда с этой правдой лучше не вылезать. Митяй этого не чувствует - когда надо говорить, а когда лучше промолчать. Натура у него, у поросенка, такая.
   То, что он хороший товарищ, он доказал; доказал, что не шкурник, и, если надо, готов головой рисковать, в огонь полезть. Буквально доказал. Но при всем при этом не может он не умничать: видать, намного он опередил нас, грешных, в умственном развитии и, чуть-чуть скучая с нами, позволяет себе изгиляться. Но ведь Андрей еще умнее его, а вот ведь не позволяет себе такого. Как так?
   ЗАПИСЬ 3
   Шли, шли и дошли, добрались-таки до Большого Тимана. На ночлег расположились в роскошном пихтаче. Соорудили такие пружинно-мягкие постели, что сам черт теперь нам не брат, - выспимся на славу! Хотя мне лично не так повезло: моя очередь дежурить - третья, значит, спать всего четыре часа, ну а перед подъемом, может, еще часок-другой удастся добрать, в общем, ночь разбита.
   Поэтому, я чувствую, сегодняшняя моя запись будет рекордно короткой. Все-таки, едва мы пришли на место, я не утерпел, поднялся на ближнюю лысую вершину, осмотрелся. Прежде всего посмотрел, сколько мы, на глаз, отмахали. И хотя не особенно высоки те хвойные леса, которыми мы шли на Тиман, редко выше пяти-семи метров, - место предыдущей стоянки разглядеть не удалось. Лес и лес, и все тут. А оттуда ведь Тиман был виден хорошо! Особенно вот эта живописная группа сильно выветренных камней-столбов, которая и служила нам ориентиром.
   Ну а на востоке, куда нам предстояло сделать завтра последний бросок, ландшафт казался более разнообразным. Там были и зеленые холмы, и желтые выходы каменных пород, и серо-голубые блюдца озер или заболоченных участков. Если мы идем правильно, то завтра к обеду должны попасть на место, обозначенное на пироговской карте заветным крестиком и пока еще не расшифрованным словом БЛИЗ!
   Если, конечно, не завязнем в каком-нибудь болотище. Впрочем, мы их предпочитаем обходить. Сходит разведчик налегке с длинным шестом в руках, если не выше колена и дно приличное, еще ладно, а так - Андрей засекает азимут и идем по прямоугольной петле в обход.
   - Иди спать, иди, - уже ворчит на меня Митяй, его смена первая, завтра вот извлечем золотую бабищу из тьмы веков, тогда и займешься борзописанием.
   Что-то будет завтра?
   ЗАПИСЬ 4
   Как всегда бывает, последние километры пути давались с великим трудом. К тому же нам пришлось идти по свежей гари: видно, пожары случались не так уж редко не только в Завилюжье. Черная, сыпучая, как порох, угольная пыль неприятно скрипела под ногами, и мертвые, обнаженные и обугленные деревья, точнее, их скелеты, действовали угнетающе. А главное, вокруг не было ничего живого: всеядный огонь разогнал и погубил всех - и больших, и малых лесных обитателей.
   - Пал эдак гектаров на пять-шесть сотен, - Андрей оценивающе посмотрел по сторонам, - жаль, в этих краях тоже из-за чьей-то халатности много добра сгублено. Теперь природе работы полно, на десятилетия хватит, только наши дети смогут увидеть здесь настоящий, зрелый хвойный лес.
   - Давайте не делать малого привала в этих местах. Чувствуешь себя как на похоронах, лучше уж поскорей пройти, - предложила Инга.
   Внезапно в этот момент где-то на востоке возник, а потом начал быстро усиливаться и приближаться низкий, грозно-раскатистый мощный рев. За последние дни мне пришлось и тонуть, и дважды побывать в самой, можно сказать, пасти огненного дракона, но, честно говоря, мне стало немного не по себе. Пугает неизвестность - что верно, то верно!
   Все мы, как по команде, остановились, прислушиваясь. Рев начал помалу стихать, затем прекратился.
   - Мистика, - пробормотал Липский, - или мы забрели не туда, или...
   - Или кто-то пугает нас, не желая подпускать к месту, где находится тайник, - добавил Сашка, с трудом изображая улыбку.
   Не знаю, кого как, а меня лично в этот момент взяло сомнение: забрались черт знает в какие дебри, впереди какой-то таинственный гул или рев. Чтобы никто ничего не заметил, я сказал как можно невозмутимее:
   - На водопад не похоже, цивилизация далеко, и поезда здесь не ходят. Остается предположить - извержение гейзера...
   - Или крик гигантского чудовища, невесть как уцелевшего с доисторических времен, ну, что-нибудь типа Несен, - подхватил быстрее других овладевший собой Митяй, явно "заводя" Вершинину.
   - Такие шутки и в такой момент я не воспринимаю. Я устала! Мне не до юмора. Что же это все-таки могло быть?
   - Золотая богиня приветствует нас или, как единственное сродственное существо в нашей компании, персонально мадемуазель Вершинину, - начал разыгрывать Липский.
   - Кстати, - быстро среагировал на последнюю фразу Андрей, - не знаю, это экспромт или домашняя, так сказать кабинетная, заготовка Липского, но может статься, он и прав.
   - В чем прав?
   - А в том, что золотая баба имеет голос. По крайней мере, в древних книгах говорилось, что она могла при ветре издавать трубные звуки... Якобы имела органное устройство в своей утробе или что-то вроде этого.
   - Вот видите, - небрежно сказал Митяй, - что значит интуиция, помноженная на глубокие познания. Попадание в десятку!
   - Так в чем же дело? Значит, это она! - нетерпеливо перебил я. Столпились, рассуждаем, а время-то идет!
   Про себя мне подумалось, что я уже прошел огонь и воду и теперь по странному стечению обстоятельств мне предстояло испытание медными трубами.
   Теперь я уже не сомневался ни в чем. Круг смыкался все теснее, и добытые нами факты и исторические обстоятельства выстраивались в единую нерасторжимую цепь. Кажись, наша все-таки взяла! "Этот День Победы", запело все во мне.
   Наш небольшой отряд двинулся дальше и вскоре, ко всеобщей великой радости, впереди закачались зеленые вершины живых, не тронутых огнем сосен. Легкий встречный ветерок донес до нас запах хвои и смолы - запах настоящего, хорошего леса. Мы невольно прибавили шагу, стремясь поскорее достигнуть зеленой кромки, и тут снова услышали таинственный гул и рокот; но теперь казалось, что шум значительно слабее и имеет какую-то иную природу и иное происхождение. Конечно же, все опять, не сговариваясь, остановились и прислушались. Все-таки эти шутки в девственной тайге, где, может быть, никогда не ступала нога путешественника, сильно действуют на и без того натянутые нервы.
   - Что за черт, - покрутил головой Яковенко, - если бы я не знал, что мы забрались в самый что ни на есть медвежий угол, то я бы сказал, что это грузовик промчался по шоссе.
   Я, конечно, встревожился.
   - Андрюш, что у нас там с компасом? А то, знаешь, как в "Пятнадцатилетнем капитане", - негодяй Негоро подложил топор, и поехали в другую сторону.
   - Хм, компас как компас... С этим компасом еще мой отец хаживал, и он никогда не подводил. Сейчас посмотрим.
   Шеф положил прибор на ладонь и расстопорил стрелку:
   - Пожалуйста, убедитесь - все в порядке. И мох на стволах с этой стороны. Там север, здесь восток. Давайте проверим. Вот светлое пятно на облаках - там солнце, юг. Нет, ручаюсь, что мы шли правильно...
   Он достал карту, внимательно, изучающе посмотрел на квадрат наших поисков.
   - Никаких дорог, никаких населенных пунктов! С песнями - вперед! Разгадаем, надеюсь, и эту загадку.
   Через несколько, минут мы подошли к сплошной зеленой стене густого и рослого леса. Здесь сразу стало ясно, почему пожар не пошел дальше: в обе стороны, насколько можно было видеть, тянулась устроенная по всем правилам минерализованная защитная полоса, точно такая же, как та, которую мы сами неделю назад делали под Малой Слободой. Причем все было свежее: и срезы пней, и покрытый чеканными строчками тракторных гусениц грунт.
   - Ага, - закричал Сашка, - я был прав! Теперь я почти на сто процентов уверен, что приближаемся к автодороге или еще к чему-нибудь в этом роде.
   - Теперь всего можно ожидать, - сказал Липский, - раз здесь пожароопасный район, то не исключено, что ведутся соответствующие работы. Но как они забросили сюда машины?
   Больше никто ничего не сказал, чего толочь воду в ступе, уже почти пришли, на месте все будет ясней ясного.
   Впереди поверх крон сосен и елей замаячили зубцы серых скал. Здесь начинался не слишком крутой, но заметный подъем - спортсмены называют такие подъемы очень емко: "тягун", или, еще лучше, "пыхтун".
   Едва мы добрались до вершины, снова раздался все тот же таинственный гул, такой же, как впервые услышанный нами в горельнике.
   - Нет, я так не могу! - Сашка сбросил рюкзак и ринулся к скале.
   Пыхтун там или не пыхтун, а спортивная закалка-тренировка не пустяк. Цепляясь за выступы, с обезьяньей ловкостью Сашка в минуту взобрался на самую макушку.
   - Ага, - в полном восторге завопил он на всю округу, - я был прав! Это элементарный поезд! А вот и шоссе! Что я говорил! Впереди - край леса, там, наверное, обрыв, оттуда тоже все будет видно.
   Вскоре мы все стояли у самого обрыва, откуда действительно открывалась широкая панорама окрестностей. Отсюда были видны и железная дорога с бегущим по ней поездом, и шоссе, и даже то, чего не было видно Сашке со скалы, - речка и за ней большой поселок, застроенный современными многоэтажными домами.
   Андрей, ни на кого не глядя, резкими движениями достал обе карты: и современную, и ту, пироговскую.
   - Не может быть, - проворчал он, - мы могли отклониться от намеченной точки, конечно, и даже наверняка отклонились, но не больше же, чем на пять, ну, на семь километров в ту или другую сторону...
   Я глянул через его плечо на карту. Темная жилка реки делала круговую петлю, потом изгибалась коленом почти под прямым углом.
   - Все правильно, фирма дело знает, - облегченно вздохнул президент, вот смотрите: характерный изгиб, поворот, а вот и петля - ориентиры железные. Деваться некуда! Просто сейчас такими темпами ахают город за городом, что карта, изданная два года назад, устарела.
   - Обрывы и оползни по реке свежие, - сказала Инга, - разве ее берега не могли измениться за несколько десятков лет?
   - Ну, на сколько там! Это мелочь! Такую махину не смоешь: обрыв высотой метров пятнадцать. Форма долины в целом осталась прежней. Посмотрите в масштабе. Так что мы вышли точно: вот угол, как раз под обрывом, а вот крестик.
   - Чего же мы стоим? Давайте искать! - предложил я. - Если место то самое...
   - Давайте уточним район поисков. Допустим, что центр креста совпадает с тем местом, где находится тайник. В масштабе пироговской карты перекрестие двух черточек составляет квадратный миллиметр, то есть на местности это будет участок приблизительно километр на километр. Миллион квадратных метров! Вот так...
   Липский наморщил лоб, что-то подсчитывая в уме.
   - Если предположить, что достаточно беглого взгляда на каждый клочок земли размером в квадратный метр, скажем, секундного, то... один час - это три тысячи шестьсот секунд, м-м-м... значит, около трехсот часов. Грубо говоря, потребуется две недели чистого времени, то есть если не пить, не есть, не спать. Устраивает?
   - Формализм! - возразил я. - Опять голая математика! Перехлестнул Митяй, ну, зачем этот тупой перебор всех квадратных метров? Не зря, брат, еще Конфуций говорил, что знания без размышления вредны.
   - А ты знаешь этот афоризм до конца? Что размышления без знаний опасны? - уперся Липский. - Ведь на каждом квадратном метре может скрываться лаз в пещеру или хорошо замаскированная крышка тайника-бункера. Ты же слышал о зырянских ямах?
   - Гонг! - закричал Сашка. - Разойдись! В синем углу - международный мастер Димитрий Липский, Советский Союз...
   - Вес петуха, - закончил за него я.
   - А в красном углу - Василий Ветров, вес барана, - довольно жестко отпарировал Митяй.
   Вот и поговори с ним, разбойником!
   - Бросьте, в самом деле, пикировку, - устало сказал Андрей, продолжим заседание, так сказать, в парламентарном порядке. Первое: раз мы на месте, здесь и быть лагерю. После обеда второе: решение кардинальной проблемы всей нашей экспедиции - как искать и где искать? Ввиду того, что время наше и материальные средства иссякают, предлагаю найти оптимальный вариант поисков методом мозговой атаки.
   - Ой! Это еще что такое? - спросила Инга.
   - Правила простые, - Андрей внимательно осмотрел всех нас по очереди, как бы подчеркивая, что придает этому большое значение, - каждый генерирует идеи. Любые, пускай самые нелепые; самое главное, чтобы идей было много. Критиковать, высмеивать идеи нельзя, слышишь, Митя?
   Липский пожал плечами.
   Мы приступили к делу - начали обустраиваться на новом месте. В момент воздвигли палатки, и веселые языки огня брызнули из-под валежных сухих сучьев. Интересное и наверняка не мной первым замеченное дело: у костра никогда не бывает скучно. Попробуйте посидеть просто так у стола, тем паче один. А у пламени сколько угодно! Наверное, это происходит потому, что огонь есть нечто живое: он может быть ровным, спокойным, может шалить, а иногда становиться буйным, неукротимым, жадным; он имеет свой норов, свой характер, рождение, молодость, старость и, как все живое, естественную или насильственную смерть, которой он и сопротивляется сколько может. Нет, не зря поклонялись огню, как божеству, наши отдаленные прародители!
   ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ
   (последняя?)
   ЗАПИСЬ 1
   На следующее утро было дано генеральное сражение. Вооруженные длинными, как копья, и, как копья, заостренными палками, медленно и грозно, подобно македонской фаланге, начали мы прочесывание местности. Прощупывая основания кустов, пробуя дно ям и провалов, внимательно осматривая основания валунов и обломков скал, мы убедились в том, что формалист Липский был во многом прав, вернее, права сухая математика: поиски шли гораздо медленнее, чем предполагалось ранее, и отнимали больше сил, чем хотелось.
   Во время обеда выяснилось к тому же, что продукты на исходе. Чтобы не сокращать рацион, пришлось отрядить в поселок начпрода совместно с поваром-консультантом. До поселка, хорошо просматриваемого с высоты и казавшегося от этого расположенным совсем рядом, на самом деле был не близкий свет. Поэтому наш и так не столь мощный строй совсем поредел. Но главное заключалось в том, что мы не находили признаков того, что искали.
   Настроение начало заметно падать. Черт возьми! Столько было надежд, столько потрачено времени, столько сделано усилий, неужели все впустую! Эта мысль неотвязно преследовала меня, как собственная тень, не давая даже как следует сосредоточиться на самом процессе еще продолжавшегося катиться по инерции поиска.
   Следя за казавшимися с высоты маленькими фигурками Липского и Вершининой, которые бодро двигались по шпалам в сторону поселка, Сашка недовольно проворчал:
   - Эх... Что мы тут втроем наколупаем? В этих лесах вагон идолов можно упрятать!
   Даже его проняло. За все время нашего похода по следам золотой бабы он, пожалуй, больше любого из нас выказал молчаливой стойкости и упорной, яростной выносливости. Что ж, нервы есть у каждого. Человек не машина, в конце концов.
   - Да, дело застопорилось, - продолжил Яковенко, в сердцах ширнув своей палкой в землю. - Глухо!
   И потому, как вдруг -округлились Сашкины глаза и как подалась вниз палка в момент, когда он произнес свое "глухо", мой мозг взорвался ликующей мыслью: "Есть! Наконец-то есть!"