Зотов Борис. По следам золотого идола

   - Понимаете, нам очень важно знать все о Пирогове. Очень. Мы просим вас - вон наш лагерь - рассказать об этом человеке как можно больше.
   - Да, да! - подхватил Сашка. - Пойдемте, там у нашего шефа бумага есть из Москвы, мы не просто так... Для дела!
   - Ну, ежели для дела, - медленно сказал Сергеев, видимо, что-то важное решая про себя, - давай пойдем.
   ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ
   ЗАПИСЬ 1
   Со всхлипом втянув в себя несколько ложек горячего кондера, старик на минуту замер, пристально глядя на затейливо переплетающиеся в слабом ветре алые ленты огня и как бы стараясь разглядеть в этих переплетениях тени давно прошедшего, глубоко вздохнул и начал говорить.
   - Раз такое дело - бумага из самой столицы и прочее, - рассказ длинный будет. С незапамятнейших времен в верховьях Вилюги, в глухом углу, отгороженном от света глубокими запанями, где не то человек - лось тонет в непролазной трясине, был монашеский скит. Мой отец первейший был на всю округу охотник, великий мастер: на медведя запросто ходил с рогатиной и засапожным ножом, а и то избегал этой пустоши и мне не раз наказывал: смотри, мол, ёк-кувырок, сгинешь там без следа, держись от греха подальше. Там, сказывал, есть горячие ключи, так и зимой через эти запани было опасно ходить. Сверху снежком присыплет, вроде твердо, а ступил - и хрясь... А еще говаривал старый, что в тех запанях нечистая сила водится, даром что скит рядом православный. Были случаи: пойдет туда человек - и как в омут головой... И жило-то в этом скиту всего-навсего человек пять-шесть старцев-монахов, божьих людей, а после революции и того меньше осталось. Кто помер, другие разбрелись; последним Пирогов как раз и был, сколько-то лет держался.
   - Слушайте, ну как же люди жили в такой глухомани? - перебила Инга, изумленно подняв брови. - Невероятно!
   - Как жили? - медленно переспросил Сергеев. - Эх, молода елка, ёк-кувырок! А вот так и жили. Били зверя, ловили рыбу, ягоды, грибы собирали. Раз в год выменивали на пушнину у пинежских купцов соль, порох, муку. В те времена водился здесь и бобер, и выдра, а то и соболя можно было взять. Пушной промысел был богатый. Сейчас, к слову сказать, как за это дело взялись, обратно стал зверь распложаться. Ондатру развели, белка есть, лисица есть, лося много - товарный отстрел ведем, спортивные лицензии даем.
   Ну... Это я по-стариковски боковой след сделал, в сторону скакнул. Так вот, о ските. Надо сказать, старцы эти были не особо корыстны: день прошел, и ладно, слава богу. Пост да молитва, молитва да пост - вот и все их житие. Там у них была часовенка срублена, и у каждого маленькая, но отдельная избушка. Грехи свои и чужие замаливали...
   Так вот, я и говорю, Пирогов-то мало походил на божьего старца-то. Как сейчас он передо мной стоит: высокий, но будто сгорбленный, лицо узкое, острое, глаза как угли горят, так и буравят скрозь тебя... Руки длинные... силищи страшной, как клещи. Когда, однако, я его в последний раз видел, он уже стал хиреть. Совсем гнутый стал старик. Вот тут-то он и раскрыл всю подноготную как на духу. Эх, други мои милые, такую мне историю рассказал, тут до утра времени не хватит!
   - Рассказывайте, дядя Сергеев! Мы никуда не торопимся, а если вы устали, может, завтра? - предложил кто-то.
   - Ладно - зелена елка, а шишку дает, - я уж доскажу покороче, внучка, поди, заждалась. Словом, история такая. Пирогов родом не наших краев, не вилюжский. Запамятовал я, беда, ведь он мне говорил: то ли с Пинеги, то ли с Мезени, жил в молодости в богатом селе. Видать, лих был. Там и полюбил он, и с ответом, да родители ее, богатей тамошние, уперлись. Не отдадим чадо свое за голодранца, и точка. Тогда он сказал: врешь, я своего не мытьем, так катаньем добьюсь. Жди, говорит своей милой, как, мол, талая вода сойдет, так и я вернусь богатым человеком. Раз так, добуду этих треклятых денег! И ушел за Большой Тиман, на восток, к Уралу, на выморозки. Что такое выморозки, знаете? Нет? Так в старину добывали золото. Сделают на речке большую прорубь, но не до конца, не до воды, а так, чтобы тонкий слой льда оставался. Лед в этом месте снизу нарастает, тогда его - опять же не до конца - аккуратненько скалывают. И так доводят этот колодец с ледяными стенками до самого дна. А уж там, как дно показалось, добывают золотоносный песок, как обычно.
   - Оригинально! - заметил Андрей.
   - Вот-вот. Голь-то на выдумки хитра. А конец у истории такой. Намыл-таки Пирогов золотишка, правда, вернулся он не весной, как обещал, а другой зимой. Хвать, а его милую уже отдали замуж за местного стражника. Начал он с горя топить свою любовь в вине; неделю не вылезал из кабака. Вначале он был куражный весь из себя: шапка лисья, шуба хорошая, на ногах сапоги, подкованные серебром, а потом пропился до нитки. Известно, шатия-братия кругом его обсела-облепила, как комарье. Эх, и гулял же он! Опять же другого слова не прибрать: молода елка, а шишку дает! И вот в этот день, когда он кинул кабатчику сапоги с серебряными подковами, входит в трактир стражник. Тот самый. Кинулся на него Пирогов, не помня себя, схватил за горло своими ручищами - никто и пошевелиться не успел. Вот какие, братцы, бывали дела. Ну, известно, тюрьма, суд, каторга вечная. Только недолго он был в Сибири, сбежал. Вот потому-то и пришлось ему в монахах хорониться от всего света.
   Наступила тишина, нарушаемая только сухим потрескиванием костра.
   - Судьба Пирогова, в общем, ясна, - Липский подбросил сухого хворосту в огонь, и яркое пламя, весело загудев, рванулось вверх, - но какое отношение он имел к тому, что мы разыскиваем, к золотому идолу?
   Сергеев пожал плечами.
   - Вот насчет идола не знаю. Ничего не слыхал. Было другое. После войны изо всей Слободы только я изредка хаживал в тот угол, к скиту. Вот последний-то раз он мне раскрыл свое мирское имя, а то ведь в скиту он был брат Серафим. Видно, он все ждал кого-то, да не мог дождаться. Ты, говорит, ежели придет человек меня спрашивать, то есть Пирогова, то скажи: "Все богатство - здесь, в Писании". И перед носом моим Библией помахал, книгой такой толстой, засаленной, в кожаном переплете.
   - Когда это было? - быстро спросил Андрей.
   - А пес его знает... После войны, это точно. Годов, может, с пятнадцать, а может, и больше.
   - Последний вопрос. Вы знавали такого человека - Сергея Петрова? Он был студентом и приезжал в Малую Слободу с экспедицией перед самой войной.
   - Экспедиция? Помню, была такая. Что-то хотели здесь раскапывать, да война помешала, они и снялись. А вот лично Сергея Петрова не припоминаю.
   - Что же, все ясно. Спасибо вам огромное!
   - Погодите, Андрюша! Как же так, - у Инги от волнения голос даже зазвенел, - как же все ясно? Мне, например, ничего не ясно. Где искать этот скит? Что стало с Пироговым, где он теперь?
   Я внимательнейшим образом следил за разговором, даже делал пометки, и тоже, должен признаться, не подсек идеи нашего шефа.
   То ли он забыл выяснить эти нужнейшие вопросы, то ли сознательно, из каких-то тактических соображений отодвинул их выяснение на после. В этом случае Вершинина, безусловно, нарушила его планы.
   - Вот где сейчас Пирогов, - ответил старик, - этого я, милая барышня, и посейчас не знаю. С тех самых пор я его в глаза не видал и слухом не слыхал.
   - Он мог уйти из скита другим путем, кроме Слободы, - быстро спросил Андрей, - так, чтобы вы не знали?
   - Ох, насмешил... Что я ему, сторож, что ли? Другим полоем прошел по Двине на лодке или на плоту и не доложился. Дак он и в скит-то пришел с Пинеги, стало быть, и туда дорога не заказана. Только уж он староват был скакать туда-сюда. А вдруг как помер?
   - Конечно, конечно... Все может быть. Вы нам не составите компанию наведаться в эту пустошь?
   Сергеев в раздумье потер щеку.
   - Ох, тяжело! Да и на кой мне, работы сейчас невпроворот. Новый директор нашего охотхозяйства, Иванов, сильно жмет на мероприятия. Прежний все наседал: план давай, отстрел давай, пушнину давай, мясо давай. А этот: так и так, мол, зверя нужно любить, а не только бить. Давай охрану, давай подкормку, давай солонцы-лизунцы для лося и прочее. Так что я занятой по горло. Работа есть работа.
   - Ну а как туда добираются? Пешком можно?
   - Ни в какую, я же толковал. И думать не могите! Нынешний год снегу в верховьях Вилюги было много, водой, может, и пройдете. Кой-где на перекатах, может, на руках лодку протолкнете. Что вам! Ребята здоровые, молодые, жить хотите резко, я понимаю! Вот летошний год был маловодный, так там было не пройти.
   Сергеев взял извилистую ветку и положил перед собой на землю.
   - Значит, так. Гляди сюда хорошенько. Ветка - это Вилюга. Пройти надо вверх километров тридцать. По левому берегу будет варака.
   - Что-что? Простите?
   - Ну, гора небольшая, вот, к примеру, - Сергеев положил обуглившуюся чурку рядом с веткой, - это варака, а вот это приток Вилюги, без имени он. Смотрите, здесь надо пройти плес до изгиба, и устье притока не прозевайте, там узко, черной ольхой все заросло. Ну, а потом все время вверх, так и придете прямо к скиту, с речки увидите
   - Мы вот с дядей Сергеевым уже и насчет лодки почти сговорились, сказал я, - кроме финансовых дел.
   - Это можно. А насчет денег... Много ль с вас корысти, с молодняка? Шишки зеленые! Сколько бензину сожжете, то и заплатите. Пошли, старшой, покажу лодку. А чего? Съездите, может, впрямь чего полезного для нашей науки найдете.
   Я увязался с ними. Сергеевская лодка оказалась древним остроносым, как турецкая фелюга, довольно вместительным судном со стационарным движком. Уловив некоторое разочарование на наших лицах, старик объяснил:
   - Вы не глядите, что стара. Дощаник и вас переживет. Мой отец строил своими руками и для себя, и для потомства. Мотор от "Москвича" первого выпуска, хороший. Тому, кто понимает толк, подвесные эти вертушки не нужны. Там только знай - заливай канистру за канистрой.
   Едва мы покончили с делом и проводили старика, я накинулся на Андрея с вопросами.
   - Андрей, а ведь тебя что-то насторожило в рассказе Сергеева! Ты ведь самые пикантные вещи не выспросил. Почему, а?
   - Вот именно, вот именно, Вася, пикантные... Странными мне показались взаимоотношения Пирогова с Сергеевым, как-то интересно у них все получилось: Пирогов раскрыл душу и тут же исчез, как сквозь землю провалился. Да и Сергеев мог бы как-нибудь наведаться в скит. Вот я и не хотел активно домогаться при широкой, так сказать, аудитории. Люди, понимаешь, больше склонны к откровенности с глазу на глаз.
   - Выходит, я помешал.
   Опять промашка!
   Мы медленно поднимались к лагерю. Солнце опустилось низко, и потоки его лучей, прорываясь через редколесье, казалось, зажигали стройные, как свечи, стволы зрелых сосен.
   - Да нет, ничего. В конце концов, об идоле Пирогов ни звуком не обмолвился. Хм, "все богатство - в Писании..." А вдруг эта фраза - духовное завещание Пирогова какому-нибудь беспутному каторжному дружку? Мол, смири гордыню, иди к богу, к религии...
   Внезапно Андрей остановился, потом отбежал как ненормальный на несколько шагов, снова вернулся на прежнее место, встал на одно колено, пристально глядя куда-то в сторону солнца, и, наконец, встал и залился счастливым, совершенно детским смехом.
   Я в недоумении следил за действиями шефа.
   - Ну конечно, конечно! Все правильно! - широко улыбаясь, сказал он. Вот, смотри сюда!
   Я посмотрел, но ровно ничего не увидел. Лес как лес.
   - Да вот же, вот, на просвет блестяще все видио: это вал, это остатки рва. Дело в том, что в старину реки были полноводней, чем сейчас. Наш мысок был полуостровом, а перешеек они, как всегда, перекопали. О, счастливый случай! По всей вероятности, здесь находилось новгородское поселение.
   - Не его ли искала экспедиция, в которой участвовал Сергей Петров?
   - Очевидно. Что ж, только ради этого стоило сюда ехать!
   Да, этот день оказался выдающимся во всех отношениях. У меня уже затекли пальцы, и вообще писать, положив тетрадь на колено, не очень удобно, а рассказ об этом длинном-предлинном дне еще далеко не закончен. Итак, продолжим...
   - Орлы! - закричал я, подходя к нашему лагерю. - Мы, можно сказать, сидим на реликвиях, топчем их ногами. Тут только копни...
   - Храмы идольские и требища всюду раскопа и посече и идолы вся сокруши! - откликнулся Митя Липский.
   - Да нет, - поправил меня аспирант, - тут копать надо глубоко. Нужно снять слой земли минимум метра в четыре, ведь речь идет о двенадцатых-тринадцатых веках.
   Я чувствовал себя превосходно. Сегодня мне удалось сделать еще один вклад в наше дело, вопреки всем скептикам-нытикам, да еще какой! Ох, опять меня понесло на самовосхваление. Моя бабушка мне в таких случаях насмешливо говорит: "Сам себя не похвалишь, так сидишь как оплеванный". Народный юмор... Чувствуя себя находчивым, ловким, неотразимым и удачливым, я возжелал новых побед.
   - Слушай, Вершинина, ты себе не представляешь, что за лодка у дяди Сергеева! Блеск! Настоящий фрегат! Пойдем, покажу, а заодно помогу вымыть тару, - галантно предложил я. И действительно, удача сопутствовала мне: Инга охотно согласилась.
   Вскоре мы уже сидели с ней на берегу заливчика, уютно устроившись рядом с единственным на пустом берегу ивовым кустом. Солнце косо опускалось за горизонт, плавя зубчатую кромку далекого леса, и парчовые лоскуты заката лениво трепались на воде прямо у наших ног. Высокие перистые облака отливали перламутром. Со стороны деревни доносилась музыка: кто-то, терзая гармошку, пытался побороть мелодию из "Шербурских зонтиков". Ветер стих, и прозрачная, легкая, как паутина, тишина, не нарушаемая, а только подчеркиваемая плеском рыбьей мелочи, опустилась на реку.
   Я видел, как напряглась Инга в ожидании, и чувствовал, что смелость моя как-то растаяла. Собственно говоря, мне еще ни разу не приходилось объясняться в любви, и я не знал, с чего начать. Я осторожно взглянул на нее. Инга не мигая смотрела на багровую верхушку светила, очень медленно и отлого опускающегося за лес.
   Сбоку на ее загорелой шее, красиво прикрытой волнистой прядью волос, мерно пульсировала какая-то жилка. "А что, если просто обнять и прижаться губами прямо к этому месту на шее, чтобы ощутить биение ее сердца?" подумал я. Инга, естественно, все понимала, я видел, как она напряглась, в этом напряжении я почувствовал какое-то внутреннее сопротивление тому, что должно было сейчас произойти. "Промедление смерти подобно..." Надо смелей, все говорят, что девушкам это нравится. Но на самом деле неожиданно даже для самого себя спросил:
   - Слушай, шеф назвал тебя сегодня Ингулей... Это он придумал? Как, кстати, зовут тебя дома?
   - Гуся. Это папа выдумал.
   Я невольно рассмеялся.
   - А, все понятно: Инга - Ингуся - Гуся!
   Напряжение спало, обстановка разрядилась. Нам обоим вдруг стало легко и просто.
   - Знаешь, ты молодец, Василий, - быстро и горячо заговорила она, нет, честно, я не ожидала от тебя такой прыти в истории с дядей Сергеевым. Кто бы мог подумать?
   - Ну, я почувствовал, что Андрей сознательно отдал всю инициативу нам. Он, видно, хочет, чтобы мы сами действовали, а не только сидели у него за спиной.
   - Нет, здорово, слушай! Хотя мне жаль, что завтра наши приключения могут кончиться. Ведь осталось всего ничего: пройти каких-то тридцать километров на лодке, свернуть в протоку за этой самой варакой и поискать в заброшенном скиту. Глядишь, завтра же и вернемся в Слободу с золотым идолом.
   - Ну, все может оказаться куда сложнее. У меня есть предчувствие, что все приключения еще впереди. Ведь Пирогов сказал, что все богатство заключено в Библии, и только. А что это за богатство? Ерунда какая-то! Или загадка?
   - Я думаю, что в Библии спрятан план, схема или еще какой-нибудь документ на этот счет...
   Тут я опомнился. Увлекшись, мы говорили в полный голос, и я завертел головой, осматривая округу. Поблизости я никого не увидел, но беспокоящее чувство присутствия кого-то постороннего заставило меня встать и раздвинуть ивовые ветви. Раздвинул и тут же бросил, меня словно ошпарило! По другую сторону куста, прямо на берегу, темнела фигура лежащего человека. Я успел заметить только смутно белеющее лицо, почти растворившееся в тени низко надвинутого козырька.
   В ответ на вопросительный взгляд Инги я молча взял ее за руку и, приложив палец к губам, осторожно уступил свое место.
   Она посмотрела сквозь ветви и сделала недовольную гримаску. Вышло не здорово, и мы это оба ощутили.
   Слышал ли человек за кустом наш разговор? И кто он, почему оказался именно здесь? Задремавший рыбак? Случайный гуляка, заснувший в подпитии? Может быть. А если нет? Может, он все наши разговоры об идоле намотал на ус и только прикинулся дремлющим, не желая, чтобы его опознали?
   Как бы то ни было, момент, что называется, был скомкан. Не сговариваясь, мы двинулись берегом в сторону лагеря. "Прокол, прокол, ошарашенно думал я, - похоже, раззвонили о наших секретах на весь свет... Хотя, - пытался успокоить я себя, - ну, что такого? Подумаешь, тайны мадридского двора".
   Однако успокоенность не наступала.
   Сели. Я молчал. Инга молчала. То романтико-лирическое настроение, которое овладело мной целиком в начале вечера, развеялось бесследно. "Что такое, в сущности, любовь? Любовь, прежде всего, ослепление. Иначе чем объяснить тот факт, что влюбленные считают всех окружающих самыми обычными людьми, кроме одного. Выходит, что все видят, один не видит", - брюзгливо думал я, продолжая серчать на весь свет.
   - Ты в миноре? - тихо спросила Инга. - Пойдем-ка, дружок, восвояси...
   Я поднял с земли ветку, зашвырнул ее далеко в воду, и она исчезла во тьме.
   ЗАПИСЬ 2
   - Палатки свернуть, костер залить, вещи тащить к лодке! - весело командовал Андрей.
   Мне он поручил тщательно собрать весь мусор, накопившийся в районе стоянки, и предать его земле.
   - Туристский закон: все отходы цивилизации вниз гони на полметра и чтоб ни банки-склянки, - наставлял он, вручая мне саперную лопатку.
   Я быстро сложил все, что ранее не было сожжено в костре,
   в старую газету и огляделся, держа пакет в руках. Между соснами, как раз за стоянкой, ранее прикрытая палаткой, виднелась узкая глубокая яма.
   - Василь! Кончай ночевать! - кричали снизу ребята. Они уже перебрасывали рюкзаки из рук в руки, укладывая их в фелюгу дяди Сергеева. Давай по-быстрому!
   Я сделал шаг вниз, опускаясь в яму, и сильно ударил лопатой, выворачивая дернину. Стараясь поскорее закончить работу, прямо руками сгреб песок. На поверхности оказалась вывернувшаяся откуда-то стертая, заржавелая подкова. "Взять, что ли, на счастье?" - подумал я, похоронив пакет и отряхивая землю с одежды.
   Сбежав вниз по склону, размахивая подковой над головой, еще на ходу заорал:
   - Давай приколотим к корме нашей посудины! На счастье!
   - Погоди. - Президент фирмы взял находку, повертел в руках. - Откуда это?
   - Понес пакет с мусором, копнул раз-другой, там, в яме. А что?
   - В какой яме? А ну, покажи! - неожиданно заинтересовался моей находкой Андрей.
   Мы снова взбежали на холм.
   - Вот, пожалуйста, - с трудом переводя дыхание, показал я на свежевырытую землю.
   Андрей присел на корточки у места, где я извлек из земли подкову, потом медленно, пятясь назад, начал спускаться к берегу.
   - Все ясно! - крикнул он снизу. - Иди к лодке, там поговорим, а я уж, как всякий умный, обойду по бережку, вверх не полезу.
   У мотора хлопотали Сашка и Сергеев.
   - Ты только аккумулятор зря не гоняй. Движок у меня с пол-оборота берет. И почаще проверяй, не забита ли решетка. Следи за сливом и, в случае чего, прочищай.
   - Все будет железно. Это дело мы понимаем! - солидно отвечал Сашка, вытирая ветошью запачканные руки.
   - Когда у меня она долго стоит, я беру вот пузырек с авиабензином и порскаю прямо под воздушный фильтр. Вот, понял? Пошла-а!
   Мотор конвульсивно забился, по воде пополз шлейф едкого дыма.
   - Это ничего. Сейчас прогреется, будет как ходики.
   Видно было, что дядя Сергеев немного переживает переход своего судна в чужие руки, но, как человек добрый и безотказный, старается замаскировать это.
   Подошел Андрей.
   - Друзья, Ветров случайно обнаружил старую пробную траншею-раскоп. Подковке этой несколько веков.
   - Ой, какая маленькая, - умилилась Инга, - от пони, что ли?
   - Просто лошади сейчас стали крупнее. Человек, кстати, тоже. Сейчас городские барышни имеют рост древнего богатыря. А в общем, мы, по всей вероятности, находимся около того самого средневекового новгородского поселения, которое начала исследовать экспедиция Сергея Петрова. Это сам по себе факт интересный.
   Мы разместились в просторной лодке с комфортом. Мотор, прогревшись, и в самом деле загудел ровно и успокоительно.
   Яковенко и Андрей, отталкиваясь веслами, как шестами, развернули судно против течения, Сергеев напутственно махнул рукой:
   - С богом, с богом...
   Сашка прибавил обороты, мотор взял более высокую ноту, и за бортом вспухла, встала темным горбом стоячая, нагонная волна. Инга, сидевшая впереди меня, опустила пальцы в воду, и дорожка белых, искрящихся на солнце пузырьков протянулась мимо меня. На бархатистых зеленых покровах лугового, приблизившегося теперь берега красивой нежно-фиолетовой каймой выделялись заросли клевера, васильков и колокольчиков.
   Но уже через несколько километров пути цветочки кончились, начались ягодки. Сужаясь, Вилюга здесь делала очень крутой, петлеобразный изгиб. Яковенко, сидевший на руле, лихо взял первый поворот, нацелил лодку на второй, но течение и инерция разгона отнесли нас со стрежневой части реки в сторону, и скорость возросла. Враз посветлевшая вода указала на предательскую подводную косу. Липский, который был у нас за "впередсмотрящего", отчаянно крикнул: "Стопори!!!"
   Но было уже поздно. От резкого толчка мы повалились на рюкзаки. Никто не пострадал, но сели мы крепко. Пришлось раздеваться и лезть в воду. Нашей остановкой не замедлила воспользоваться мошкара, и это, наверное, оказалось не меньшим злом, чем все остальное, вместе взятое, а этого остального тоже оказалось порядком. В общем, модель пыточной избы. Едва мы столкнули лодку с мели и вышли в основное русло, по воде поплыли навстречу нам сначала небольшие клочья белесоватой пены, потом и целые островки. Скорость течения заметно увеличилась, гладкая поверхность помутневшей воды стала похожей на стиральную доску. Из-за очередного поворота послышался неясный гул.
   - Перекат, а то и порог, - хмуро сказал аспирант, - чувствую, сегодня будет нам разминка.
   - "Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!" - прокричал беззаботно Яковенко, наддавая газу.
   Двигатель завыл, но скорость продолжала падать, и вскоре нам пришлось вылезти на берег и, как репинским бурлакам, тянуть лямку, чтобы пройти порог.
   Чем выше мы поднимались по Вилюге, тем чаще приходилось переходить, как кто-то метко заметил, к водным процедурам. Кстати, и вода здесь была значительно холоднее: видимо, река в изобилии пополняла свои воды за счет родниковых источников. Уже через несколько часов мы все так устали, что даже перестали реагировать на гнуса.
   До намеченной цели - знаменитой "вараки" - мы добрались, совершенно выбившись из сил. Чтобы пройти тридцать вилюжских километров, нам потребовалось чистых одиннадцать часов. Когда мы в последний раз вытаскивали нашу фелюгу на розоватую каменистую россыпь, уже ставя ее на прикол, даже наша главная тягловая сила и "ухман" здоровяк Яковенко, тяжело отдуваясь, признался:
   - Сурово... Нет, честно, мужики, я погас...
   О нас нечего было и говорить, включая шефа, который честно был лидером во всем: он всегда хватался, как говорится, за толстый конец бревна.
   Инге тоже досталось, но она держалась молодцом. За день зеркало ни разу даже не доставала.
   - Ничего, ничего, мальчики, сейчас я вас накормлю как следует оживете, - подбадривала она, как могла. - Вот завтра я возьму на себя шкиперство, так сразу всех выведу на чистую воду.
   И впрямь, отдохнув часок-другой, а главное, хорошенько подзаправившись, я совсем другим человеком стал. Причем не только телесно, но и духовно тоже.
   Мысли стали проще, строже и в то же время острей и ясней. Глядя на нашу славную, симпатичную Вершинину, я почувствовал, что до краски на лице стыжусь того, как мы изгилялись наперебой, лишь бы заслужить одобрительный взгляд, вызвать смех или даже деланное возмущение; шутовские выходки, рискованные остроты на самой грани дозволенного, двусмысленные намеки, анекдотцы с душком и прочее в том же стиле, лишь бы обратить на себя внимание, выделиться. Серьезность бичевалась, главное - посмеяться, животики надорвать.
   Вот уж, действительно, босоногое детство! Теперь я, пусть смутно, но начал постигать разницу в наших отношениях - до поездки на Север и теперь. Раньше мы были просто приятелями по туристскому вояжу, а после сегодняшнего испытания стали товарищами, узнали, кто чего стоит в настоящем деле. В тысячный раз я убедился, что телепатия существует, так как Инга, сидевшая в стороне от костра и делавшая вид, что ищет что-то в рюкзаке, вдруг подняла голову и посмотрела на меня. Посмотрела так, что я мгновенно понял - она следила за моей мыслью, она думала в унисон. Еще до того, как она произнесла первое слово, я уже знал, о чем она будет говорить.
   Мы были, по существу, наедине, ибо Инга, как наименее уставшая, дежурила первой. Ребята уже завалились спать, и из палатки доносился их молодецкий храп. Вечер был тихим, природа тоже точно заснула. Только раз мне показалось, что я слышу вдали металлический голос подвесного лодочного мотора.