Страница:
Образ замечательного писателя и юриста мы находим в записках его сына, Николая Александровича Радищева. Вот как он вспоминает об отце: «Александр Николаевич был нрава прямого и пылкого, все горести сносил с стоическою твердостью, никогда не изгибался и был враг лести и подобострастия. В дружбе был непоколебим, а оскорбления забывал скоро, честность и бескорыстие были отличительными его чертами. Обхождение его было просто и приятно, разговор занимателен, лицо красиво и выразительно…»
Петр Хрисанфович Обольянинов (1752–1841)
Петр Хрисанфович Обольянинов родился в 1752 году в семье обедневших дворян. До шестнадцатилетнего возраста недоросль проживал с родителями, так и не получив приличного образования, лишь выучившись более или менее сносно читать и писать, а в 1768 году был записан кадетом в армию и начал военную службу. Не обладая прочными знаниями, Обольянинов тем не менее резко выделялся среди сослуживцев «усердным исполнением своих обязанностей и беспрекословным и пунктуальным следованием приказаний высшего начальства». Дослужившись до премьер-майора, что равнялось воинскому чину 8-го класса, Петр Хрисанфович в 1780 году вышел в отставку. Некоторое время он нигде не служил, несколько лет жил в деревне. Только в 1783 году он получил должность губернского стряпчего в Псковском наместничестве, а спустя несколько лет стал советником в Палате гражданского суда. В 1792 году его перевели в Казенную палату с чином надворного советника.
Гражданская служба не вполне соответствовала честолюбивым планам П. X. Обольянинова, и он усиленно хлопотал о переводе обратно в армию. В 1793 году удача сопутствовала ему – Обольянинов получил чин подполковника и попал в гатчинские войска великого князя Павла Петровича. Дисциплинированный и энергичный офицер приглянулся наследнику престола и уже через три года заслужил чин генерал-майора.
В 1796 году Обольянинову была пожалована должность генерал-провиантмейстера. Хотя своих сотрудников он держал в постоянном страхе – вечно бранился и устраивал разносы – дела в экспедиции были «недвижимы», «журналы решений не подписывались по нескольку месяцев», секретари ругались между собой и ничего не делали. Отрицательное отношение к Обольянинову так укоренилось в среде чиновников, что многие считали его неспособным к принятию правильных решений. Однако он всеми силами стремился предупредить любое желание Павла I. Его усердие не осталось незамеченным – он получает один за другим ордена Святой Анны и Святого Александра Невского. В следующем году император награждает его богатым поместьем в Саратовской губернии с двумя тысячами душ, в 1798 году присваивает ему воинский чин генерал-лейтенанта, а в 1799 году – возводит в сенаторское звание.
2 февраля 1800 года П. X. Обольянинов был назначен генерал-прокурором, сохранив при этом и должность генерал-провиантмейстера. На высшем прокурорском посту он оставался чуть более года. За это время успел получить в награду большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского, орден Святого Андрея Первозванного, большой дом в Петербурге, табакерку с бриллиантами и на 120 тысяч рублей различных фарфоровых и серебряных сервизов. Ему был присвоен воинский чин генерала от инфантерии.
По мнению современников, генерал-прокурорская должность была явно не по Обольянинову. При недостатке ума и ничтожном образовании он, возможно, и мог быть «хорошим батальонным или полковым комиссаром», но с приходом его в прокуратуру «дела пошли хуже прежнего; произвол водворился окончательно и над людьми, и в деловых решениях. Генерал-прокурор слепо исполнял все полученные повеления и никогда не возражал». Отсутствие у Петра Хрисанфовича образования сказывалось во всем: бумаги были написаны с такими грубыми ошибками, что их, по свидетельству современников, «неприлично было хранить в архиве». Он коверкал многие слова и названия, с сослуживцами был груб и часто ругал их, не стесняясь в выражениях. С первых же дней генерал-прокурор своим «бешеным нравом» привел в трепет всю подчиненную ему сенатскую канцелярию. О «площадных» ругательствах Обольянинова в столице только и говорили.
Несмотря на свой вспыльчивый и невоздержанный нрав, Обольянинов отлично разбирался в людях, ценил и всячески выделял талантливых сотрудников и покровительствовал им, даже идя против воли императора. Когда по указанию Павла I все чиновники Сенатской канцелярии, служившие при Екатерине II, подлежали увольнению, он сумел отстоять М. М. Сперанского, который благодаря своему уму, энциклопедическим знаниям и изысканным манерам сразу же пришелся по душе грозному Обольянинову. Однажды, когда Обольянинов по делам приехал в Гатчину вместе со Сперанским, император, увидев их, рассвирепел: «Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? Вон его сейчас!» Но Петр Хрисанфович сумел добиться от государя, чтобы Сперанского не увольняли со службы. Под давлением генерал-прокурора Павел I даже наградил Сперанского одним из высших российских орденов.
П. X. Обольянинов пользовался полным доверием Павла I. Своей близостью к монарху он вызывал трепет у самых высоких сановников. К его дому непрерывно подъезжали экипажи: сенаторы приезжали с докладами, от него ждали милостей. В его дом наведывались даже великие князья Александр и Константин. По словам одного из современников, Д. Б. Мертваго, «с каждым днем становясь сильнее, Обольянинов вскоре уподобился великому визирю. Все лично имевшие доклад у государя получили приказания присылать свои представления через генерал-прокурора и были принуждены объясняться по всем делам с Обольяниновым, соображаться с его мнением или, лучше сказать, с его приказанием, которое казалось всем волею царя».
Обольянинов был на редкость непримирим к подношениям. Когда некая Угриновичева вместе с прошением по делу прислала генерал-губернатору карманную книжку, расшитую шелком, он направил ее прошение и подарок генерал-губернатору Эртелю и попросил возвратить их заявительнице, предупредив, чтобы она впредь воздержалась «от неприличной переписки и дерзкой посылки подарка».
Время царствования Павла I было очень тяжелым. В обществе усилилась подозрительность, репрессии приняли еще более зловещий характер. По поручению императора генерал-прокурор Обольянинов, в руках которого находилась ненавистная всем Тайная экспедиция, организовывал слежки даже за самыми высшими сановниками, заподозренными в чем-нибудь предосудительном. «Время было самое ужасное, – писал современник, – государь был на многих в подозрении. Знатных сановников почти ежедневно отставляли от службы и ссылали на житье в деревни». В частности, Павел I санкционировал «наблюдение за поведением» сына знаменитого фельдмаршала – Николаем Румянцевым, за бывшими своими фаворитами – князьями Алексеем и Александром Куракиными, графами Кириллом и Андреем Разумовскими, князем Голицыным и другими лицами.
Много шума вызвало дело лифляндского пастора Ф. Зейдера, в библиотеке которого оказалась запрещенная книга Лафонтена «Вестник любви». По доносу библиотеку опечатали, а пастора отправили в Петербург и после допроса заключили в Петропавловскую крепость. Вскоре был вынесен приговор – «наказав телесно, сослать в Нерчинск на работу». Обольянинова в связи с делом Зейдера возненавидели еще больше.
Строгий и требовательный, Петр Хрисанфович все же не страдал излишней подозрительностью. Именно этим и воспользовались участники заговора против Павла I, избрав дом генерал-прокурора местом своего сбора. Однако за два дня до убийства Обольянинов предупредил императора о готовящемся заговоре.
11 марта 1801 года, в ночь убийства Павла I, Обольянинов был арестован в своем доме. Зная переменчивый нрав государя, он решил, что все происходит по его повелению. Когда его привели в ордонанс-гауз, он лег и уснул… На рассвете ему объявили о кончине государя и отпустили домой. А еще через пять дней указом Александра I отправили в отставку «за болезнью».
Следующие семнадцать лет он жил в своем доме в Москве, не занимаясь ни государственной, ни общественной деятельностью. Затем московские дворяне избрали его своим предводителем. Впоследствии он еще дважды удостаивался этой чести, но в 1828 году, когда его хотели избрать на четвертый срок, категорически отказался. После 14 декабря 1825 года Обольянинов проявил известное мужество, на которое тогда осмеливались немногие: он смело ходатайствовал о смягчении участи декабриста князя Е. П. Оболенского, приговоренного к смертной казни, – и казнь заменили каторжными работами.
П. X. Обольянинов был женат на Анне Александровне, урожденной Ермолаевой.
Последние годы своей жизни Петр Хрисанфович провел в селе Толожня Новоторжокского уезда Тверской губернии, где и скончался 22 сентября 1841 года на девяностом году от рождения. Погребли его при местной приходской церкви.
Петр Васильевич Лопухин (1753–1827)
В истории государства российского светлейший князь Петр Васильевич Лопухин был одним из немногих генерал-прокуроров, который дважды занимал эту высокую должность. Родился он в 1753 году в старинной дворянской семье. С детства, по традиции, ему была уготована военная служба. И хотя, отец его, майор Василий Алексеевич, приписал мальчика солдатом в один из лучших российских полков – лейб-гвардии Преображенский, однако тянуть ему солдатскую лямку не пришлось. Он продолжал находиться дома и получал неплохое образование. Когда шестнадцатилетний Петр начал действительную службу, он был уже прапорщиком. Повышение в чинах шло для него довольно быстро, и в 1777 году, получив полковника, Петр Лопухин оставил военную службу и был определен к «статским делам».
Делать карьеру на этом поприще Петр Васильевич не спешил – уже 13 марта 1779 года он стал исполнять должность Санкт-Петербургского обер-полицмейстера. В те годы штат столичной полиции насчитывал всего 647 постоянных чинов. Весь город делился на 10 частей и 42 квартала. В каждой части была воинская команда, состоящая из 34 человек. Кроме того, обер-полицмейстеру подчинялись «огнегасительные» работники, то есть пожарные (их было тогда 1400 человек) и извозчики (226 человек). Работа Лопухину нравилась, служил он расторопно и ревностно, так что вскоре удостоился чина бригадира и стал кавалером только что учрежденного ордена Святого Владимира 3-й степени.
В 1783 году Лопухин переводится в Тверь, где занял должность правителя Тверского наместничества. Здесь он выслуживает чин генерал-майора. На следующий год Лопухин перемещается в Москву и в течение последующих девяти лет занимает должность московского гражданского губернатора. В Москве он достиг чина генерал-поручика (в 1796 году переименован в генерал-лейтенанты) и заслужил орден Святого Владимира 2-й степени большого креста.
В 1793 году Лопухин назначается ярославским и вологодским генерал-губернатором. На этой должности он остается до начала царствования Павла I. 17 декабря 1796 года император издал следующий указ: «Всемилостивейше повелеваем генерал-лейтенанту Петру Лопухину присутствовать Сената нашего в Московских департаментах». Ему было определено жалованье в размере 2250 рублей в год. При назначении он получил чин тайного советника и Александровскую ленту, то есть стал кавалером ордена Святого Александра Невского.
Перевод с должности генерал-губернатора в сенаторы, в определенном смысле, нельзя было даже считать повышением по службе. Однако для Лопухина такая «рокировка» стала предвестником стремительного взлета и необычайно щедрых милостей, оказанных ему новым императором.
Сын Лопухина, Павел Петрович, рассказывал мемуаристу А. Б. Лобанов-Ростовскому, что его отец был человек «даровитый и в особенности отличался необыкновенною легкостью и быстротой работы». Благодаря этим своим качествам он и заслужил благосклонность государя, когда тот в марте-апреле 1797 года находился на коронации в Москве.
Лопухин был представлен императору вместе со всеми московскими сенаторами. Расспрашивая их о делах и узнав, что Петр Васильевич недавно служил ярославским наместником, Павел I предложил ему задержаться во дворце. Оказалось, что у него находилось какое-то прошение по делу, рассматривавшемуся в Ярославле, по которому он ни от кого не мог получить толкового ответа. Передав прошение Лопухину, император предложил срочно изучить его и дать свое заключение. Петр Васильевич в тот же день собрал все нужные бумаги по этому делу, находившемуся в московском департаменте Сената, и, просидев над ними всю ночь, наутро, в 6 часов, уже находился в приемной государя. Павел I сразу же принял его и остался очень доволен и содержанием доклада, толковым и обстоятельным, и быстротой его подготовки.
После этого случая монарх еще несколько раз давал ответственные поручения Петру Васильевичу, который тот неизменно выполнял быстро и, главное, качественно. Вместе с бароном А. И. Васильевым и графом П. В. Завадовским он занимался делами внешнего государственного займа. Личные свойства Лопухина, его оперативность и основательность в делах, без сомнения, способствовали его возвышению. Но в те времена этого было все же недостаточно для успешной карьеры. На успех нельзя было рассчитывать без поддержки какого-либо влиятельного вельможи, имевшего вес при дворе. И такой покровитель у Лопухина был – светлейший князь А. А. Безбородко.
Но была и еще одна, тайная причина, объясняющая стремительный взлет сенатора Лопухина – император обратил пристальное внимание на девятнадцатилетнюю красавицу с большими черными глазами и черными, как смоль, отливающими синевой, волосами, Анну Лопухину, дочь сенатора.
В конце июля 1798 года Лопухин неожиданно был срочно вызван в Петербург. Здесь он впервые получил приглашение на обед в Петергофе. Император обошелся с ним особенно милостиво, расспрашивал его о службе, о семье. 8 августа того же года Петр Васильевич стал генерал-прокурором Сената.
Вскоре после назначения на эту должность Лопухин получил в подарок от монарха обширный дом на Дворцовой набережной. Об этом император послал специальный указ петербургскому генерал-губернатору барону фон-дер-Палену: «Всемилостивейше пожаловал в вечное и потомственное владение нашему тайному советнику и генерал-прокурору Лопухину дом, купленный в казну нашу у вице-адмирала Рибаса, состоящий в Санкт-Петербурге в первой Адмиралтейской части, одним фасом в Миллионную, а другим на набережную, повелеваем предписать куда следует об отдаче ему оного».
В новый дом Лопухин перевез из Москвы семью. Первая жена Петра Васильевича, Прасковья Ивановна, урожденная Левшина, умерла еще несколько лет назад. От этого брака у него были дети: дочери Анна, Екатерина и Прасковья. Вторично он был женат на дочери тайного советника Н. Д. Щетнева, Екатерине Николаевне. Ко времени назначения у него родилась дочь Александра, а позднее – сын Павел и дочери: Елизавета и Софья.
23 августа 1798 года Лопухин стал одновременно и членом Совета при Его Императорском Величестве. С этого времени на него самого и на членов его семьи со «сказочной быстротой» посыпались царские милости и награды. Впечатляет простое их перечисление. 6 сентября Лопухин становится действительным тайным советником. Его жена, Екатерина Николаевна, «пожалована» в статс-дамы, а дочь, Анна Лопухина, – в камер-фрейлины. Одну за другой Лопухин получает самые высокие награды: ордена Святого Андрея Первозванного, Святой Анны 1-й степени, большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского с алмазами и собственный портрет императора, что считалось тогда признаком особой доверенности. В потомственное владение ему передается поместье Корсунь в Богуславском уезде Киевской губернии.
Но и на этом щедрость императора не иссякла. 19 января 1799 года был дан следующий указ Правительствующему сенату: «В несомненный знак Нашего монаршего благоволения и в воздаяние верности и усердия к службе Нашей действительного тайного советника и генерал-прокурора Лопухина, всемилостивейше пожаловали Мы князем империи Нашей, распространяя достоинство и титул сей на все потомство, от него, Лопухина, происходящее мужеска и женска пола».
Вслед за этим ему был дан алмазный знак ордена Святого Андрея Первозванного и дарованы титул светлости и княжеский герб с девизом «Благодать». Его прислуге разрешено носить ливреи придворных цветов.
В связи с разнообразием обязанностей по должности генерал-прокурора Лопухину приходилось много и интенсивно работать. Иван Иванович Дмитриев, бывший в то время обер-прокурором Сената, вспоминал, что Лопухин был более опытен и сведущ в делах и законах, нежели его предшественник А. Б. Куракин. По его мнению, он «скоро понимал всякое дело, но никаким с участием не занимался». Он не любил встречаться с прокурорами, а в трудных случаях склонен был поддерживать не своих подчиненных, а сенаторов, частенько вставая на их сторону. «Не предполагаю, – писал Дмитриев, – чтобы он хотел сделать кого несчастным, но равно и того, чтоб он решился стоять за правду».
Как генерал-прокурор он способствовал принятию Высочайшего указа об избавлении от телесных наказаний за совершенные преступления всех лиц, достигших 70-летнего возраста. Не без его участия был подписан указ об обязательном внесении на ревизию в межевой департамент Правительствующего сената всех решений нижестоящих межевых контор и канцелярий, которыми «отсуждались» помещиками земли из казенного ведомства. Именно при нем губернским прокурорам были предоставлены исключительно широкие полномочия по надзору за местными органами. Инструкцией от 26 декабря 1798 года Лопухин предписал своим подчиненным, чтобы они «доносили по службе о самых главных чиновниках в губернии», которые злоупотребляли положением, причиняли вред казне. Прокурорам вменялось также в обязанность надзирать за приездом и отъездом иностранцев и самым тщательным образом «сверять их подорожные с маршрутом», «обращать внимание» на письма и сочинения, поступающие из-за границы. При выявлении каких-либо нарушений по указанным вопросам они должны были, не мешкая и минуя начальников губерний, докладывать генерал-прокурору. Такие исключительные права прокуроров были отменены лишь при вступлении на престол Александра I.
На Лопухине, как генерал-прокуроре, лежала обязанность и руководства по «охранению внутренней безопасности и поддержанию порядка в государстве». Он принимал меры к искоренению разбойников, поимке беглых крестьян, прекращению волнений и т. п. Заметим, что в царствование Павла усилились крестьянские бунты, в связи с чем еще в 1797 году последовал указ о том, чтобы расследовать все такие факты и «приводить» крестьян в повиновение вначале «увещанием», а если это не поможет – военной силой. В его ведении находилась и Тайная канцелярия Сената, но все же Лопухин уделял ей меньше внимания, чем, скажем, князь А. А. Вяземский.
По отзывам Д. Н. Бантыш-Каменского Лопухин был «высокого роста, с красивою и до глубокой старости наружностью, был вспыльчивого характера, но с добрым сердцем, имел быстрое соображение и навык в делах, искусный в общественной жизни дипломат и ловкий царедворец».
Стремительное возвышение Лопухина оказалось кратковременным. 7 июля 1799 он был вынужден подать рапорт об отставке и до начала царствования Александра I никаких должностей больше не занимал. Несмотря на это, знаки внимания, которые император оказывал дочери Лопухина, Анне Петровне, становились все более откровенными, а «ухаживание» слишком требовательным.
Как вспоминал ее единокровный брат, Павел Петрович, Анне пришлось даже напомнить монарху, что «ее сердце не свободно и принадлежит майору князю П. Г. Гагарину», который в то время находился в Италии, в армии А. В. Суворова. Павел I тотчас направил депешу полководцу о том, чтобы тот прислал князя Гагарина курьером с «известием о первом счастливом событии». Поскольку победы Суворова следовали одна за другой, долго ждать курьера не пришлось. Прибывший вскоре в столицу князь Гагарин был радушно принят императором, обласкан, произведен в генерал-адъютанты. 8 февраля 1800 года во дворце с необычайной пышностью была отпразднована свадьба Анны Лопухиной и Павла Гагарина. В честь своей фаворитки император приказал построить 130-пушечный корабль «Благодать» (что означает «Анна»).
Анна Петровна была удостоена шарфа фрейлины, кокарды статс-дамы, награждена Большим крестом Екатерины и орденом Св. Иоанна Иерусалимского. После замужества дочери Павел Васильевич уехал в Москву, отдав Анне в приданое дом на Дворцовой набережной. Когда ему напоминали о положении дочери при дворе, он неизменно отвечал: «Пока она была в девицах, я по отцовской обязанности ее защищал; теперь она замужем; у нее есть защитник; мне до них дела никакого нет». Анна Петровна скончалась в 1805 году.
Новый взлет служебной карьеры Лопухина начался только в царствование Александра I. 30 марта 1801 года он вновь был принят на службу и назначен членом Непременного совета (преобразованного из Императорского). В день своей коронации молодой император подарил светлейшему князю богатую табакерку, украшенную собственным портретом. 8 октября 1803 года Петр Васильевич заступил на место министра юстиции и генерал-прокурора, вместо смещенного Г. Р. Державина, а также возглавил Комиссию составления законов. Это свидетельствовало об особом доверии к нему императора, стремившегося к широким преобразованиям.
Комиссией была разработаны основные законодательные акты по преобразованию центральных учреждений Российской империи. В частности, был принят указ о Государственном совете.
Отношения с сенаторами у министра юстиции складывались непросто. Часто донимал его дальний родственник, сенатор И. В. Лопухин, чаще других выступавший с особыми мнениями по решаемым вопросам. Однако и он вынужден был признать, что министр юстиции был тогда настолько авторитетен, что всегда добивался нужных ему решений.
Лопухин старался по мере своих возможностей поддерживать местный прокурорский надзор, заступаясь за губернских прокуроров, когда губернаторы уж очень откровенно прибирали их к рукам. Он провел узаконение, по которому разъяснялось, что губернаторы не имеют права давать предписания прокурорам, как непосредственно подчиняющимся только генерал-прокурору.
Лопухин часто принимал посетителей в своем генерал-прокурорском доме. Для них он был всегда доступен. Об этом вспоминает в своих «Записках современника» С. П. Жихарев (впоследствии московский губернский прокурор). Совсем еще молодым он пришел к Лопухину с рекомендательным письмом Г. Р. Державина. «Меня впустили без доклада, потому что, кажется, и всех без докладов принимали. Какой-то молодой человек подошел ко мне с вопросом: „Что вам угодно?“ – „Ничего, – отвечал я – хочу только вручить его светлости вот это письмо от Г. Р. Державина…“ Вскоре меня пригласили в кабинет министра. Князь сидел на диване, опершись обеими руками на стол и поддерживая ими голову – прекрасную голову мужчины лет пятидесяти пяти с чем-нибудь, и читал книгу, кажется французскую энциклопедию. Я подал ему письмо, которое прочитав и положив на стол, он сказал: „Садись, братец; что делает Гаврила Романович и давно ли ты знаком с ним?…“ Я никого не встречал в его лета с такими прекрасными, правильными чертами лица, – писал далее Жихарев, – и что он снисходительно принимает даже и тех людей, которые, не имея к нему никаких определенных отношений, ни надобности, попали в кабинет его, может быть, не совсем вовремя».
По свидетельству же самого Г. Р. Державина, князь Лопухин был «человеком старинного покроя и не тяготился принять и обласкать молодого человека, у которого нет связей».
Однажды министр получил от одного из своих посетителей, требования которого не были удовлетворены, гневное письмо. В нем автор обрушивался на Лопухина с укорами, угрожал «мщением судьбы» и просил представить доказательства, что министр юстиции «не по званию, а по истине» присутствует в нем.
На столь дерзкое письмо, написанное в резких выражениях, Лопухин ответил сдержанно и с достоинством. Он писал: «Сообразив весь разговор наш, хотя я не нахожу себя ни в чем виноватым, но ежели вам показалось обидным искреннее признание, что требования ваши, рассмотренные уже государем, неосновательны, то в сем покорнейше прошу простить меня». Отвечая далее на упреки, он замечает, что носимый им титул «светлости», не просвещает ума его, не греет на морозе, не делает светлой темную комнату, а только дает незнающим его повод думать о нем хуже, чем есть на самом деле. В заключение Лопухин просит автора письма сообщить о том, чем может он быть ему полезен, несмотря на все неприятности, перенесенные от него на словах и в письме.
Петр Хрисанфович Обольянинов (1752–1841)
«Уподобился великому визирю…»
Строгий и требовательный, Петр Хрисанфович все же не страдал излишней подозрительностью. Именно этим и воспользовались участники заговора против Павла I, избрав дом генерал-прокурора местом своего сбора. Однако за два дня до убийства Обольянинов предупредил императора о готовящемся заговоре.
Гражданская служба не вполне соответствовала честолюбивым планам П. X. Обольянинова, и он усиленно хлопотал о переводе обратно в армию. В 1793 году удача сопутствовала ему – Обольянинов получил чин подполковника и попал в гатчинские войска великого князя Павла Петровича. Дисциплинированный и энергичный офицер приглянулся наследнику престола и уже через три года заслужил чин генерал-майора.
В 1796 году Обольянинову была пожалована должность генерал-провиантмейстера. Хотя своих сотрудников он держал в постоянном страхе – вечно бранился и устраивал разносы – дела в экспедиции были «недвижимы», «журналы решений не подписывались по нескольку месяцев», секретари ругались между собой и ничего не делали. Отрицательное отношение к Обольянинову так укоренилось в среде чиновников, что многие считали его неспособным к принятию правильных решений. Однако он всеми силами стремился предупредить любое желание Павла I. Его усердие не осталось незамеченным – он получает один за другим ордена Святой Анны и Святого Александра Невского. В следующем году император награждает его богатым поместьем в Саратовской губернии с двумя тысячами душ, в 1798 году присваивает ему воинский чин генерал-лейтенанта, а в 1799 году – возводит в сенаторское звание.
2 февраля 1800 года П. X. Обольянинов был назначен генерал-прокурором, сохранив при этом и должность генерал-провиантмейстера. На высшем прокурорском посту он оставался чуть более года. За это время успел получить в награду большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского, орден Святого Андрея Первозванного, большой дом в Петербурге, табакерку с бриллиантами и на 120 тысяч рублей различных фарфоровых и серебряных сервизов. Ему был присвоен воинский чин генерала от инфантерии.
По мнению современников, генерал-прокурорская должность была явно не по Обольянинову. При недостатке ума и ничтожном образовании он, возможно, и мог быть «хорошим батальонным или полковым комиссаром», но с приходом его в прокуратуру «дела пошли хуже прежнего; произвол водворился окончательно и над людьми, и в деловых решениях. Генерал-прокурор слепо исполнял все полученные повеления и никогда не возражал». Отсутствие у Петра Хрисанфовича образования сказывалось во всем: бумаги были написаны с такими грубыми ошибками, что их, по свидетельству современников, «неприлично было хранить в архиве». Он коверкал многие слова и названия, с сослуживцами был груб и часто ругал их, не стесняясь в выражениях. С первых же дней генерал-прокурор своим «бешеным нравом» привел в трепет всю подчиненную ему сенатскую канцелярию. О «площадных» ругательствах Обольянинова в столице только и говорили.
Несмотря на свой вспыльчивый и невоздержанный нрав, Обольянинов отлично разбирался в людях, ценил и всячески выделял талантливых сотрудников и покровительствовал им, даже идя против воли императора. Когда по указанию Павла I все чиновники Сенатской канцелярии, служившие при Екатерине II, подлежали увольнению, он сумел отстоять М. М. Сперанского, который благодаря своему уму, энциклопедическим знаниям и изысканным манерам сразу же пришелся по душе грозному Обольянинову. Однажды, когда Обольянинов по делам приехал в Гатчину вместе со Сперанским, император, увидев их, рассвирепел: «Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? Вон его сейчас!» Но Петр Хрисанфович сумел добиться от государя, чтобы Сперанского не увольняли со службы. Под давлением генерал-прокурора Павел I даже наградил Сперанского одним из высших российских орденов.
П. X. Обольянинов пользовался полным доверием Павла I. Своей близостью к монарху он вызывал трепет у самых высоких сановников. К его дому непрерывно подъезжали экипажи: сенаторы приезжали с докладами, от него ждали милостей. В его дом наведывались даже великие князья Александр и Константин. По словам одного из современников, Д. Б. Мертваго, «с каждым днем становясь сильнее, Обольянинов вскоре уподобился великому визирю. Все лично имевшие доклад у государя получили приказания присылать свои представления через генерал-прокурора и были принуждены объясняться по всем делам с Обольяниновым, соображаться с его мнением или, лучше сказать, с его приказанием, которое казалось всем волею царя».
Обольянинов был на редкость непримирим к подношениям. Когда некая Угриновичева вместе с прошением по делу прислала генерал-губернатору карманную книжку, расшитую шелком, он направил ее прошение и подарок генерал-губернатору Эртелю и попросил возвратить их заявительнице, предупредив, чтобы она впредь воздержалась «от неприличной переписки и дерзкой посылки подарка».
Время царствования Павла I было очень тяжелым. В обществе усилилась подозрительность, репрессии приняли еще более зловещий характер. По поручению императора генерал-прокурор Обольянинов, в руках которого находилась ненавистная всем Тайная экспедиция, организовывал слежки даже за самыми высшими сановниками, заподозренными в чем-нибудь предосудительном. «Время было самое ужасное, – писал современник, – государь был на многих в подозрении. Знатных сановников почти ежедневно отставляли от службы и ссылали на житье в деревни». В частности, Павел I санкционировал «наблюдение за поведением» сына знаменитого фельдмаршала – Николаем Румянцевым, за бывшими своими фаворитами – князьями Алексеем и Александром Куракиными, графами Кириллом и Андреем Разумовскими, князем Голицыным и другими лицами.
Много шума вызвало дело лифляндского пастора Ф. Зейдера, в библиотеке которого оказалась запрещенная книга Лафонтена «Вестник любви». По доносу библиотеку опечатали, а пастора отправили в Петербург и после допроса заключили в Петропавловскую крепость. Вскоре был вынесен приговор – «наказав телесно, сослать в Нерчинск на работу». Обольянинова в связи с делом Зейдера возненавидели еще больше.
Строгий и требовательный, Петр Хрисанфович все же не страдал излишней подозрительностью. Именно этим и воспользовались участники заговора против Павла I, избрав дом генерал-прокурора местом своего сбора. Однако за два дня до убийства Обольянинов предупредил императора о готовящемся заговоре.
11 марта 1801 года, в ночь убийства Павла I, Обольянинов был арестован в своем доме. Зная переменчивый нрав государя, он решил, что все происходит по его повелению. Когда его привели в ордонанс-гауз, он лег и уснул… На рассвете ему объявили о кончине государя и отпустили домой. А еще через пять дней указом Александра I отправили в отставку «за болезнью».
Следующие семнадцать лет он жил в своем доме в Москве, не занимаясь ни государственной, ни общественной деятельностью. Затем московские дворяне избрали его своим предводителем. Впоследствии он еще дважды удостаивался этой чести, но в 1828 году, когда его хотели избрать на четвертый срок, категорически отказался. После 14 декабря 1825 года Обольянинов проявил известное мужество, на которое тогда осмеливались немногие: он смело ходатайствовал о смягчении участи декабриста князя Е. П. Оболенского, приговоренного к смертной казни, – и казнь заменили каторжными работами.
П. X. Обольянинов был женат на Анне Александровне, урожденной Ермолаевой.
Последние годы своей жизни Петр Хрисанфович провел в селе Толожня Новоторжокского уезда Тверской губернии, где и скончался 22 сентября 1841 года на девяностом году от рождения. Погребли его при местной приходской церкви.
Петр Васильевич Лопухин (1753–1827)
«Человек старинного покроя»
Стремительное возвышение Лопухина оказалось кратковременным. 7 июля 1799 он был вынужден подать рапорт об отставке и до начала царствования Александра I никаких должностей больше не занимал. Несмотря на это, знаки внимания, которые император оказывал дочери Лопухина, Анне Петровне, становились все более откровенными, а «ухаживание» слишком требовательным.
В истории государства российского светлейший князь Петр Васильевич Лопухин был одним из немногих генерал-прокуроров, который дважды занимал эту высокую должность. Родился он в 1753 году в старинной дворянской семье. С детства, по традиции, ему была уготована военная служба. И хотя, отец его, майор Василий Алексеевич, приписал мальчика солдатом в один из лучших российских полков – лейб-гвардии Преображенский, однако тянуть ему солдатскую лямку не пришлось. Он продолжал находиться дома и получал неплохое образование. Когда шестнадцатилетний Петр начал действительную службу, он был уже прапорщиком. Повышение в чинах шло для него довольно быстро, и в 1777 году, получив полковника, Петр Лопухин оставил военную службу и был определен к «статским делам».
Делать карьеру на этом поприще Петр Васильевич не спешил – уже 13 марта 1779 года он стал исполнять должность Санкт-Петербургского обер-полицмейстера. В те годы штат столичной полиции насчитывал всего 647 постоянных чинов. Весь город делился на 10 частей и 42 квартала. В каждой части была воинская команда, состоящая из 34 человек. Кроме того, обер-полицмейстеру подчинялись «огнегасительные» работники, то есть пожарные (их было тогда 1400 человек) и извозчики (226 человек). Работа Лопухину нравилась, служил он расторопно и ревностно, так что вскоре удостоился чина бригадира и стал кавалером только что учрежденного ордена Святого Владимира 3-й степени.
В 1783 году Лопухин переводится в Тверь, где занял должность правителя Тверского наместничества. Здесь он выслуживает чин генерал-майора. На следующий год Лопухин перемещается в Москву и в течение последующих девяти лет занимает должность московского гражданского губернатора. В Москве он достиг чина генерал-поручика (в 1796 году переименован в генерал-лейтенанты) и заслужил орден Святого Владимира 2-й степени большого креста.
В 1793 году Лопухин назначается ярославским и вологодским генерал-губернатором. На этой должности он остается до начала царствования Павла I. 17 декабря 1796 года император издал следующий указ: «Всемилостивейше повелеваем генерал-лейтенанту Петру Лопухину присутствовать Сената нашего в Московских департаментах». Ему было определено жалованье в размере 2250 рублей в год. При назначении он получил чин тайного советника и Александровскую ленту, то есть стал кавалером ордена Святого Александра Невского.
Перевод с должности генерал-губернатора в сенаторы, в определенном смысле, нельзя было даже считать повышением по службе. Однако для Лопухина такая «рокировка» стала предвестником стремительного взлета и необычайно щедрых милостей, оказанных ему новым императором.
Сын Лопухина, Павел Петрович, рассказывал мемуаристу А. Б. Лобанов-Ростовскому, что его отец был человек «даровитый и в особенности отличался необыкновенною легкостью и быстротой работы». Благодаря этим своим качествам он и заслужил благосклонность государя, когда тот в марте-апреле 1797 года находился на коронации в Москве.
Лопухин был представлен императору вместе со всеми московскими сенаторами. Расспрашивая их о делах и узнав, что Петр Васильевич недавно служил ярославским наместником, Павел I предложил ему задержаться во дворце. Оказалось, что у него находилось какое-то прошение по делу, рассматривавшемуся в Ярославле, по которому он ни от кого не мог получить толкового ответа. Передав прошение Лопухину, император предложил срочно изучить его и дать свое заключение. Петр Васильевич в тот же день собрал все нужные бумаги по этому делу, находившемуся в московском департаменте Сената, и, просидев над ними всю ночь, наутро, в 6 часов, уже находился в приемной государя. Павел I сразу же принял его и остался очень доволен и содержанием доклада, толковым и обстоятельным, и быстротой его подготовки.
После этого случая монарх еще несколько раз давал ответственные поручения Петру Васильевичу, который тот неизменно выполнял быстро и, главное, качественно. Вместе с бароном А. И. Васильевым и графом П. В. Завадовским он занимался делами внешнего государственного займа. Личные свойства Лопухина, его оперативность и основательность в делах, без сомнения, способствовали его возвышению. Но в те времена этого было все же недостаточно для успешной карьеры. На успех нельзя было рассчитывать без поддержки какого-либо влиятельного вельможи, имевшего вес при дворе. И такой покровитель у Лопухина был – светлейший князь А. А. Безбородко.
Но была и еще одна, тайная причина, объясняющая стремительный взлет сенатора Лопухина – император обратил пристальное внимание на девятнадцатилетнюю красавицу с большими черными глазами и черными, как смоль, отливающими синевой, волосами, Анну Лопухину, дочь сенатора.
В конце июля 1798 года Лопухин неожиданно был срочно вызван в Петербург. Здесь он впервые получил приглашение на обед в Петергофе. Император обошелся с ним особенно милостиво, расспрашивал его о службе, о семье. 8 августа того же года Петр Васильевич стал генерал-прокурором Сената.
Вскоре после назначения на эту должность Лопухин получил в подарок от монарха обширный дом на Дворцовой набережной. Об этом император послал специальный указ петербургскому генерал-губернатору барону фон-дер-Палену: «Всемилостивейше пожаловал в вечное и потомственное владение нашему тайному советнику и генерал-прокурору Лопухину дом, купленный в казну нашу у вице-адмирала Рибаса, состоящий в Санкт-Петербурге в первой Адмиралтейской части, одним фасом в Миллионную, а другим на набережную, повелеваем предписать куда следует об отдаче ему оного».
В новый дом Лопухин перевез из Москвы семью. Первая жена Петра Васильевича, Прасковья Ивановна, урожденная Левшина, умерла еще несколько лет назад. От этого брака у него были дети: дочери Анна, Екатерина и Прасковья. Вторично он был женат на дочери тайного советника Н. Д. Щетнева, Екатерине Николаевне. Ко времени назначения у него родилась дочь Александра, а позднее – сын Павел и дочери: Елизавета и Софья.
23 августа 1798 года Лопухин стал одновременно и членом Совета при Его Императорском Величестве. С этого времени на него самого и на членов его семьи со «сказочной быстротой» посыпались царские милости и награды. Впечатляет простое их перечисление. 6 сентября Лопухин становится действительным тайным советником. Его жена, Екатерина Николаевна, «пожалована» в статс-дамы, а дочь, Анна Лопухина, – в камер-фрейлины. Одну за другой Лопухин получает самые высокие награды: ордена Святого Андрея Первозванного, Святой Анны 1-й степени, большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского с алмазами и собственный портрет императора, что считалось тогда признаком особой доверенности. В потомственное владение ему передается поместье Корсунь в Богуславском уезде Киевской губернии.
Но и на этом щедрость императора не иссякла. 19 января 1799 года был дан следующий указ Правительствующему сенату: «В несомненный знак Нашего монаршего благоволения и в воздаяние верности и усердия к службе Нашей действительного тайного советника и генерал-прокурора Лопухина, всемилостивейше пожаловали Мы князем империи Нашей, распространяя достоинство и титул сей на все потомство, от него, Лопухина, происходящее мужеска и женска пола».
Вслед за этим ему был дан алмазный знак ордена Святого Андрея Первозванного и дарованы титул светлости и княжеский герб с девизом «Благодать». Его прислуге разрешено носить ливреи придворных цветов.
В связи с разнообразием обязанностей по должности генерал-прокурора Лопухину приходилось много и интенсивно работать. Иван Иванович Дмитриев, бывший в то время обер-прокурором Сената, вспоминал, что Лопухин был более опытен и сведущ в делах и законах, нежели его предшественник А. Б. Куракин. По его мнению, он «скоро понимал всякое дело, но никаким с участием не занимался». Он не любил встречаться с прокурорами, а в трудных случаях склонен был поддерживать не своих подчиненных, а сенаторов, частенько вставая на их сторону. «Не предполагаю, – писал Дмитриев, – чтобы он хотел сделать кого несчастным, но равно и того, чтоб он решился стоять за правду».
Как генерал-прокурор он способствовал принятию Высочайшего указа об избавлении от телесных наказаний за совершенные преступления всех лиц, достигших 70-летнего возраста. Не без его участия был подписан указ об обязательном внесении на ревизию в межевой департамент Правительствующего сената всех решений нижестоящих межевых контор и канцелярий, которыми «отсуждались» помещиками земли из казенного ведомства. Именно при нем губернским прокурорам были предоставлены исключительно широкие полномочия по надзору за местными органами. Инструкцией от 26 декабря 1798 года Лопухин предписал своим подчиненным, чтобы они «доносили по службе о самых главных чиновниках в губернии», которые злоупотребляли положением, причиняли вред казне. Прокурорам вменялось также в обязанность надзирать за приездом и отъездом иностранцев и самым тщательным образом «сверять их подорожные с маршрутом», «обращать внимание» на письма и сочинения, поступающие из-за границы. При выявлении каких-либо нарушений по указанным вопросам они должны были, не мешкая и минуя начальников губерний, докладывать генерал-прокурору. Такие исключительные права прокуроров были отменены лишь при вступлении на престол Александра I.
На Лопухине, как генерал-прокуроре, лежала обязанность и руководства по «охранению внутренней безопасности и поддержанию порядка в государстве». Он принимал меры к искоренению разбойников, поимке беглых крестьян, прекращению волнений и т. п. Заметим, что в царствование Павла усилились крестьянские бунты, в связи с чем еще в 1797 году последовал указ о том, чтобы расследовать все такие факты и «приводить» крестьян в повиновение вначале «увещанием», а если это не поможет – военной силой. В его ведении находилась и Тайная канцелярия Сената, но все же Лопухин уделял ей меньше внимания, чем, скажем, князь А. А. Вяземский.
По отзывам Д. Н. Бантыш-Каменского Лопухин был «высокого роста, с красивою и до глубокой старости наружностью, был вспыльчивого характера, но с добрым сердцем, имел быстрое соображение и навык в делах, искусный в общественной жизни дипломат и ловкий царедворец».
Стремительное возвышение Лопухина оказалось кратковременным. 7 июля 1799 он был вынужден подать рапорт об отставке и до начала царствования Александра I никаких должностей больше не занимал. Несмотря на это, знаки внимания, которые император оказывал дочери Лопухина, Анне Петровне, становились все более откровенными, а «ухаживание» слишком требовательным.
Как вспоминал ее единокровный брат, Павел Петрович, Анне пришлось даже напомнить монарху, что «ее сердце не свободно и принадлежит майору князю П. Г. Гагарину», который в то время находился в Италии, в армии А. В. Суворова. Павел I тотчас направил депешу полководцу о том, чтобы тот прислал князя Гагарина курьером с «известием о первом счастливом событии». Поскольку победы Суворова следовали одна за другой, долго ждать курьера не пришлось. Прибывший вскоре в столицу князь Гагарин был радушно принят императором, обласкан, произведен в генерал-адъютанты. 8 февраля 1800 года во дворце с необычайной пышностью была отпразднована свадьба Анны Лопухиной и Павла Гагарина. В честь своей фаворитки император приказал построить 130-пушечный корабль «Благодать» (что означает «Анна»).
Анна Петровна была удостоена шарфа фрейлины, кокарды статс-дамы, награждена Большим крестом Екатерины и орденом Св. Иоанна Иерусалимского. После замужества дочери Павел Васильевич уехал в Москву, отдав Анне в приданое дом на Дворцовой набережной. Когда ему напоминали о положении дочери при дворе, он неизменно отвечал: «Пока она была в девицах, я по отцовской обязанности ее защищал; теперь она замужем; у нее есть защитник; мне до них дела никакого нет». Анна Петровна скончалась в 1805 году.
Новый взлет служебной карьеры Лопухина начался только в царствование Александра I. 30 марта 1801 года он вновь был принят на службу и назначен членом Непременного совета (преобразованного из Императорского). В день своей коронации молодой император подарил светлейшему князю богатую табакерку, украшенную собственным портретом. 8 октября 1803 года Петр Васильевич заступил на место министра юстиции и генерал-прокурора, вместо смещенного Г. Р. Державина, а также возглавил Комиссию составления законов. Это свидетельствовало об особом доверии к нему императора, стремившегося к широким преобразованиям.
Комиссией была разработаны основные законодательные акты по преобразованию центральных учреждений Российской империи. В частности, был принят указ о Государственном совете.
Отношения с сенаторами у министра юстиции складывались непросто. Часто донимал его дальний родственник, сенатор И. В. Лопухин, чаще других выступавший с особыми мнениями по решаемым вопросам. Однако и он вынужден был признать, что министр юстиции был тогда настолько авторитетен, что всегда добивался нужных ему решений.
Лопухин старался по мере своих возможностей поддерживать местный прокурорский надзор, заступаясь за губернских прокуроров, когда губернаторы уж очень откровенно прибирали их к рукам. Он провел узаконение, по которому разъяснялось, что губернаторы не имеют права давать предписания прокурорам, как непосредственно подчиняющимся только генерал-прокурору.
Лопухин часто принимал посетителей в своем генерал-прокурорском доме. Для них он был всегда доступен. Об этом вспоминает в своих «Записках современника» С. П. Жихарев (впоследствии московский губернский прокурор). Совсем еще молодым он пришел к Лопухину с рекомендательным письмом Г. Р. Державина. «Меня впустили без доклада, потому что, кажется, и всех без докладов принимали. Какой-то молодой человек подошел ко мне с вопросом: „Что вам угодно?“ – „Ничего, – отвечал я – хочу только вручить его светлости вот это письмо от Г. Р. Державина…“ Вскоре меня пригласили в кабинет министра. Князь сидел на диване, опершись обеими руками на стол и поддерживая ими голову – прекрасную голову мужчины лет пятидесяти пяти с чем-нибудь, и читал книгу, кажется французскую энциклопедию. Я подал ему письмо, которое прочитав и положив на стол, он сказал: „Садись, братец; что делает Гаврила Романович и давно ли ты знаком с ним?…“ Я никого не встречал в его лета с такими прекрасными, правильными чертами лица, – писал далее Жихарев, – и что он снисходительно принимает даже и тех людей, которые, не имея к нему никаких определенных отношений, ни надобности, попали в кабинет его, может быть, не совсем вовремя».
По свидетельству же самого Г. Р. Державина, князь Лопухин был «человеком старинного покроя и не тяготился принять и обласкать молодого человека, у которого нет связей».
Однажды министр получил от одного из своих посетителей, требования которого не были удовлетворены, гневное письмо. В нем автор обрушивался на Лопухина с укорами, угрожал «мщением судьбы» и просил представить доказательства, что министр юстиции «не по званию, а по истине» присутствует в нем.
На столь дерзкое письмо, написанное в резких выражениях, Лопухин ответил сдержанно и с достоинством. Он писал: «Сообразив весь разговор наш, хотя я не нахожу себя ни в чем виноватым, но ежели вам показалось обидным искреннее признание, что требования ваши, рассмотренные уже государем, неосновательны, то в сем покорнейше прошу простить меня». Отвечая далее на упреки, он замечает, что носимый им титул «светлости», не просвещает ума его, не греет на морозе, не делает светлой темную комнату, а только дает незнающим его повод думать о нем хуже, чем есть на самом деле. В заключение Лопухин просит автора письма сообщить о том, чем может он быть ему полезен, несмотря на все неприятности, перенесенные от него на словах и в письме.