Страница:
Родился Иван Иванович 10 сентября 1760 года в селе Богородское Сызранского уезда Самарской губернии, в родовитой дворянской семье. В семилетнем возрасте родители отправили его в Казань к деду – отцу его матери – Афанасию Алексеевичу Бекетову. Здесь началось его обучение в частном пансионе француза Манженя, где уже находился его старший брат Александр, будущий офицер и литератор. Через год дед переехал жить в Симбирск. Там мальчики стали учиться в пансионе поручика Кобрита. В 1772 году Иван Иванович и его брат были записаны на службу в лейб-гвардии Семеновский полк и «уволены в отпуск до совершенного возраста». Во время Крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева Дмитриевы покинули Симбирск и временно переехали в Москву. Когда опасность миновала, мать с младшими детьми возвратилась в Симбирск, а Иван и Александр в мае 1774 года отправились в Петербург. Здесь оба брата были определены в полковую школу Семеновского полка.
Это было время, когда в столице только и говорили о бунте Пугачева. Тогда-то, буквально через год после начала службы, в январе 1775 года новобранец Иван Дмитриев окажется очевидцем казни Емельяна Пугачева. Позже в своих воспоминаниях «Взгляд на мою жизнь» Дмитриев об этом подробно написал.
В этом памятном для Ивана Ивановича году он получил свои первые чины, сначала – капрала, а затем – фурьера. После чего взял отпуск на один год и отправился в деревню. На следующий год он возвратился на службу и вскоре был произведен в подпрапорщики, в 1777 году – в каптенармусы, а в 1778 году – в сержанты.
Первые стихи Дмитриев написал в 1777 году. Тогда же Н. И. Новиков в издаваемых им «Санкт-Петербургских ученых ведомостях» (№ 15) поместил его стихотворение «Надпись к портрету князя А. Д. Кантемира». Большое влияние на творческое созревание молодого поэта оказал подпоручик Семеновского полка Федор Ильич Козлятев. По словам Дмитриева, беседы с ним были для него «училищем изящества и вкуса». В последующие годы Дмитриев публикует свои произведения в периодических изданиях: журнале «Утро», газете «Утренние часы» и др. Однако успех долго не приходит к нему.
Только после того, как в 1783 году Дмитриев познакомился и близко сошелся с Н. М. Карамзиным (а он был его дальним родственником), Иван Иванович попал в ту колею, которая вывела его к славе. По собственному признанию Дмитриева, именно благодаря Карамзину, он принялся за «усовершенствование в себе человека». Но особую роль в становлении поэтического таланта Дмитриева оказало знакомство с Гаврилой Романовичем Державиным, состоявшееся в 1790 году. В доме маститого поэта он встретился и познакомился со всеми знаменитыми писателями и поэтами того времени: И. Ф. Богдановичем, В. В. Капнистом, Н. А. Львовым, Д. И. Фонвизиным и многими другими.
Постепенно продвигался Дмитриев и по службе. В 1787 году он получил чин прапорщика, принимал участие в кампании 1788 года против шведов. Затем последовали чины подпоручика, поручика, а в 1793 году – капитан-поручика.
В 1790-х годах поэтическая звезда Дмитриева заблистала во всем своем великолепии. Один за другим появляются в печати его стихи, оды, сатиры, басни, стихотворные сказки. Чрезвычайно популярными стали его сказки в стихах: «Модная жена», «Причудница». Пользовались успехом его эпиграммы, пародии, мадригалы и прочие поэтические «мелочи». Особенно нравились публике песни на его слова: «Стонет сизый голубочек» (часто исполняется и в наше время), «Видел славный я дворец…», «Пой, скачи, кружись Параша» и др.
В 1795 году Иван Иванович издал свой первый поэтический сборник, получивший название «И мои безделки», а в 1796 году – «Карманный песенник, или Собрание лучших светских и простонародных песен», куда, кроме фольклора, он включил свои произведения, а также песни Г. Р. Державина, А. П. Сумарокова, Ю. А. Нелединского, Н. П. Николаева, П. М. Карабанова и других поэтов.
В январе 1796 года Дмитриев, получив чин капитана и взяв годовой отпуск, намеревался выйти в отставку, чтобы полностью отдаться и творчеству. В ноябре 1796 году умерла императрица Екатерина II. Дмитриев вернулся в полк. Спустя месяц ему все же удалось выхлопотать себе отставку. В приказе от 17 декабря 1796 года отмечалось: «Семеновского полку капитан Дмитриев 1-й уволен в отставку с награждением чина полковника и со всемилостивейшим позволением носить мундир». Теперь можно было устраивать свои поэтические дела. Но произошло событие, круто изменившее его жизнь.
25 декабря 1796 Дмитриев и его товарищ Лихачев неожиданно были арестованы. Обоих под конвоем доставили к императору Павлу I, который сообщил им о поступившем на них доносе о том, что они якобы «умышляют» на жизнь государя. Монарх повелел разобраться в этом деле военному генерал-губернатору Н. П. Архарову. Наступили долгие дни тревожного ожидания. Однако вскоре доносчик был найден, и Павел I лично объявил Дмитриеву и Лихачеву о их «совершенной невиновности». Более того, Дмитриев был приглашен в Москву на коронацию императора. Павел I «осыпал» его своими милостями и приказал своему сыну, великому князю Александру Павловичу спросить его, чего он хочет. Дмитриев ответил: «Ничего, кроме спокойной жизни в отставке». Когда же великий князь в третий раз настойчиво повторил ему: «Скажи что-нибудь, батюшка решительно требует», только тогда Иван Иванович ответил, что желал бы поступить на статскую службу.
И 22 мая 1797 года Дмитриев был принят на службу, совершенно неожиданно получив «хорошее место» товарища министра уделов и обер-прокурора третьего департамента Правительствующего сената, а через несколько дней стал статским советником.
В своих воспоминаниях Дмитриев писал: «Отсюда начинается ученичество мое в науке законоведения и знакомство с происками, эгоизмом, надменностью и раболепством двум господствующим в наше время страстям: любостяжанию и честолюбию». Он отмечал далее, что «не без смущения» занял свой новый пост, думая прежде всего о важности своего нового звания – «блюстителя законов». По его мнению, это звание обязывало охранять законы от «умышленно кривых истолкований», «сносить равнодушно пристрастные толки и поклеп тяжущихся или подсудимых», противостоять иногда «особам, украшенным сединами, знаками отличий».
Службу на прокурорском поприще он начал с того, что основательно проштудировал всю нормативную базу, которой следовало ему руководствоваться в своей деятельности, познакомился с «внутренним положением» поднадзорного ему департамента, порядком ведения дел. Департамент, где он служил, был, по его выражению, «энциклопедическим». Именно сюда стекалось множество уголовных и гражданских дел из Малороссии, Царства Польского, Лифляндии, Курляндии, Эстляндии и Финляндии. Департаменту были подведомственны Юстиц-коллегия, полиция, почта. Сенаторы обязаны были заниматься организацией работы школ и училищ, следить за устройством дорог и водных сообщений. Работы было много, а для Дмитриева она была поначалу к тому же совершенно незнакомой и немного занудной. Ведь в душе он все же оставался поэтом…
Нужно отдать должное Ивану Ивановичу – он довольно быстро освоил круг своих обязанностей и с первых дней пребывания в должности обер-прокурора очень хорошо вписался в роль и активно отстаивал интересы законности. Это не всегда нравилось сенаторам. «Едва ли проходила неделя без жаркого спора с кем-нибудь из сенаторов, без невольного раздражения их самолюбия», – вспоминал позднее Дмитриев. Стычки по службе случались у него даже с поэтическим наставником Г. Р. Державиным, которого Дмитриев «любил и уважал от всего сердца». «Благородная душа его, – вспоминал Дмитриев, – конечно, была чужда корысти и эгоизма, но пылкость ума увлекала его иногда к решениям, требовавшим для большей осторожности других мер, некоторых изъятий или дополнений. Та же пылкость его оскорблялась противоречием, однако же, не на долгое время: чистая совесть его скоро брала верх, и он соглашался с замечанием прокурора».
Служба его продвигалась успешно. В ноябре 1798 года он получил чин действительного статского советника. Однако времени для творчества практически не оставалось. По этому поводу он писал: «Во все это время, находясь в гражданской службе, я уже не имел досуга предаваться поэзии. Притом же и сам хотел на время забыть ее, чтобы сноснее для меня был запутанный, варварский слог наших толстых экстрактов и апелляционных челобитен».
В декабре 1799 года жизнь Дмитриева опять круто изменилась. Неожиданно для всех, в том числе и для генерал-прокурора А. А. Беклешова, Дмитриев подает в отставку. 30 декабря он освобождается от занимаемой должности с пенсионом и присвоением чина тайного советника. Дмитриев селится в Москве и занимается исключительно литературной деятельностью. В 1803–1805 годах выходят в свет три тома его сочинений.
Однако в феврале 1806 года его покой опять был нарушен. Молодой император Александр I, хорошо знавший Дмитриева, вновь призывает его на службу. Иван Иванович становится теперь сенатором в седьмом департаменте Правительствующего сената. В том же году он получил орден – Святой Анны 1-й степени. В 1807 году граф Завадовский, по желанию императора, предложил Дмитриеву занять пост попечителя Московского университета, на что Иван Иванович уклончиво ответил, что охотно бы на это согласился, если бы усердие заменяло сведения и дарования.
Но император по-прежнему доверяет Ивану Ивановичу и, судя по его действиям не собирается вычеркивать Дмитриева из списка своего резерва – он выполняет многие его личные поручения. В 1808 году Дмитриев удачно выполнил два задания императора: сначала произвел следствие в Рязани о злоупотреблениях по винным откупам, а потом в Костроме «исследовал поступки» губернатора Пасынкова.
Его умение объективно и оперативно разобраться в ситуации оценивается монархом – 1 января 1810 года Дмитриев становиться членом Государственного совета, назначается министром юстиции и генерал-прокурором. 30 августа 1810 года ему вручается орден Святого Александра Невского.
Правосудие и прокурорский надзор находились тогда не в лучшем состоянии: множество инстанций только способствовали проволочкам и волоките, мало выделялось средств на содержание судебных мест, особенно палат гражданской и уголовной, зачастую чиновники назначались по протекции и т. п.
Иван Иванович энергично принялся за работу, сумел провести ряд важных узаконений. У него было много хороших идей о наилучшем устройстве судебной и прокурорской частей. Но до осуществления их дело, как правило, не доходило. Он активно поддержал проект И. М. Наумова об учреждении Дома практического правоведения, который должен был стать «местом открытого адвокатства». Дмитриев признавал полезным открытие в России училищ законоведения, куда принимались бы не только дворянские, но и купеческие и мещанские детей. По его мнению, если бы этот проект осуществился, то через несколько лет можно было бы установить правило, чтобы «никого из стряпчих не допускать к хождению по делам без одобрительного свидетельства одного из сих училищ». «Таким образом, – писал он, – невежество и ученичество мало-помалу истребились бы между судьями и приказными служителями».
Особенно трудно пришлось Дмитриеву во время Отечественной войны 1812 года. Война принесла ему множество новых дел и хлопот как по Сенату, так и по Министерству юстиции. Работать приходилось очень напряженно. В числе забот министра юстиции и генерал-прокурора Дмитриева были такие вопросы: немедленное обнародование манифестов и указов чрезвычайной важности; подготовка распоряжений по перемещению, временному устройству и восстановлению подведомственных учреждений в областях, подвергшихся нашествию; установление режима военного положения; восстановление порядка и оказание содействия жителям местностей, пострадавших от неприятеля; обеспечение рекрутских наборов и формирование, при содействии гражданских властей, воинских частей и ополчений; надзор за соблюдением интересов казны, борьба со злоупотреблениями при поставке продовольствия и имущества для военного ведомства и т. п.
К министру регулярно поступали донесения губернских прокуроров по всем возникавшим судебным и административным делам и о чрезвычайных происшествиях, о которых он представлял доклад императору. Немало забот доставил и переезд московских департаментов Сената в Казань. Не хватало людей, так как многие чиновники Правительствующего сената и Министерства юстиции, проявляя патриотические чувства, вступали в действующую армию или в народное ополчение.
Однако и в условиях военного времени некоторые вельможи, занимавшие должности в Комитете министров, отступали от интересов закона, на что им всегда указывал Дмитриев как генерал-прокурор. Своей принципиальной позицией он восстановил против себя многих членов комитета, которые стали откровенно противодействовать ему. Постоянно натыкаясь на глухую стену непонимания, Дмитриев подал рапорт об отставке, но император ее не принял, а лишь предоставил ему отпуск на четыре месяца.
Кратковременный отпуск ничего не изменил. Дмитриев встретил все то же враждебное отношение вельмож и к себе лично, и к закону. Наиболее острыми стали его отношения с приближенными к императору сановниками, когда Дмитриев и министр финансов стали активно отстаивать интересы казны от алчных и своекорыстных откупщиков, среди которых выделялся некий Перетц. На министра юстиции посыпались жалобы и доносы. В конце концов, окружение императора сделало свое дело. Александр I открыто выразил Дмитриеву свое «неблаговоление». Это был серьезный удар по самолюбию Ивана Ивановича, несмотря на то, что ранее он сам просился на покой. Дмитриев тут же подал прошение об отставке, которая и была принята 30 августа 1814 года. Управление Министерством юстиции, по его рекомендации, временно было поручено сенатору Алексею Ульяновичу Болотникову. Ему Иван Иванович оставил письмо, в котором, объясняя причины отставки, писал: «Таким образом, я делаю Вас душеприказчиком моей чести».
Еще раз, но уже совсем на короткое время, Дмитриев в 1816 году вернулся на службу, возглавив комиссию, созданную для рассмотрения просьб, подаваемых на высочайшее имя от жителей, разоренных неприятелем мест. Через два года он получил чин действительного тайного советника, а в июне 1819 года – орден Святого Владимира 1-й степени.
Вскоре после этого Иван Иванович полностью отошел от государственных дел и уехал из Петербурга. Поселившись в Москве, Дмитриев занялся исключительно творчеством. Ведь еще до своей отставки с поста министра юстиции Иван Иванович облюбовал этот «город вязевый» как «приют для своей старости». С этой целью он купил в Москве так называемое «погорелое место», недалеко от Тверского бульвара у Патриаршего пруда, на Спиридоньевской улице, где, как отмечал поэт, «тишина и нет суетливой торговли». Там он построил большой дом, проект которого сделал архитектор А. Л. Витберг, разбил великолепный сад, за которым сам лично ухаживал. В этом доме он прожил последние двадцать три года своей жизни, лишь изредка выезжая на родину. В 1836 году он побывал в Дерпте, где гостил в семействе Н. М. Карамзина. Это было его последнее большое путешествие…
3 октября 1837 года Ивана Ивановича Дмитриева не стало. По свидетельству Погодина, накануне, после обеда, Дмитриев вышел в сад и хотел посадить акацию около кухни, чтобы «заслонить ее с проезду». Тут он почувствовал себя плохо и его привели в комнату. Спустя два дня, Дмитриева не стало. Похоронен И. И. Дмитриев в Донском монастыре в Москве.
Своей семьи у Ивана Ивановича не было. В последние годы жизни Дмитриев писал записки «Взгляд на мою жизнь», впервые опубликованные в 1866 году.
Михаил Михайлович Сперанский (1772–1839)
По своим глубоким знаниям, особенно в области права, своему влиянию на государственные дела на голову выше всех других царских сановников в царствование Александра I и Николая I безусловно стоял Михаил Михайлович Сперанский. Некоторые исследователи жизни и деятельности этого выдающегося юриста называли его «светилом русской бюрократии». И это совершенно обоснованно.
Родился Михаил Михайлович 1 января 1872 года в семье священника Михаила Васильевича от брака с Прасковьей Федоровной, урожденной Никитиной, проживавшего в то время в селе Черкутино Владимирского уезда Владимирской губернии. С 1779 года в течение одиннадцати лет учился во Владимирской духовной семинарии, где и получил фамилию Сперанский, а затем один год пробыл в Главной Александро-Невской семинарии, которую окончил в 1791 году. Некоторое время он преподавал там математику, а затем физику и красноречие. В 1795 году стал учителем философии и префектом семинарии.
Молодого и талантливого магистра богословия приметил бывший в то время генерал-прокурором князь А. Б. Куракин и взял его своим секретарем. В 1797 году Сперанский по прошению был уволен из духовного звания и определен на службу в канцелярию генерал-прокурора с чином коллежского асессора. В январе 1798 года он стал уже надворным советником и получил должность экспедитора канцелярии генерал-прокурора. В этом же году он становится герольдом ордена Святого Андрея Первозванного. Обладавший поразительной работоспособностью чиновник, быстро продвигался по службе и в чинах.
Когда в 1799 году вступил в должность новый генерал-прокурор А. А. Беклешов, Сперанский не только сохранил свои должности, но получил еще и дополнительную – правителя канцелярии Комиссии о снабжении резиденции припасами. Но вскоре тучи сгустились над головой Михаила Михаловича. В феврале 1800 года генерал-прокурором стал П. Х. Обольянинов, который получил строгое предписание от императора Павла I об увольнении всех чиновников сенатской канцелярии, служивших при А. А. Беклешове, но тот, по достоинству оценив Сперанского, на свой страх и риск сумел сохранить такого ценного работника, каким считался Сперанский.
А было это так. Михаил Михайлович от многих сослуживцев был наслышан о «грубом и запальчивом» нраве своего нового начальника. О его «площадных» ругательствах в столице ходили анекдоты. Сперанский, пользовавшийся полным доверием прежних генерал-прокуроров, решил, что его дальнейшая карьера будет зависеть от первой встречи с начальником и что у него второго шанса произвести первое впечатление больше не будет. И он к ней подготовился самым неожиданным образом. В назначенный день и час Сперанский явился в приемную Обольянинова. О нем доложили, и генерал-прокурор принял его. Обольянинов сидел за письменным столом, спиной к двери. Когда он обернулся, то остолбенел от неожиданности: вместо раболепно согнувшегося чиновника генерал-прокурор увидел молодого человека очень приятной наружности, стоявшего в почтительной, но достаточно независимой позе. Еще более поразила грозного начальника одежда молодого чиновника – свободный французский кафтан, чулки и башмаки, жабо и манжеты. Генерал-прокурор тотчас предложил Сперанскому сесть и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел.
Несмотря на свой грубый нрав, Обольянинов ценил и всячески награждал талантливых сотрудников. Когда же он разглядел в Сперанском не только изыскано одетого чиновника, но и очень способного к делам, он стал всячески поддерживать и отстаивать его. Яркое солнце опять засияло над головой Михаила Михайловича.
Но однажды Сперанский опять чуть не попал в опалу. Обольянинов по каким-то делам поехал в Гатчину вместе со Сперанским. Император Павел I, увидев их, сразу же набросился на генерал-прокурора. «Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? – кричал государь. – Вон его сейчас!»
Нужно отдать должное Обольянинову. В этой ситуации он проявил характер. Сперанский не был освобожден от должности и продолжал трудиться под началом Обольянинова.
Тем не менее, и от Обольянинова доставалось Сперанскому, когда он попадал тому под горячую руку. Однажды Михаил Михайлович жаловался своему товарищу: «Что такое? Помилуйте, хоть сейчас броситься в пруд. Работаю день и ночь, а от Петра Хрисанфовича слышу одни ругательства: сейчас еще, Бог знает за что, разбранил меня в пух и обещал запрятать в казематы на семь сажен под землею. Этого вынести нельзя!»
Но топиться Сперанскому не пришлось. Гнев начальника прошел быстро, и он все так же пользовался его благосклонностью. Более того, генерал-прокурор выхлопотал ему награду – орден Святого Иоанна Иерусалимского, 2000 душ крепостных, отобранных за допущенные провинности у помещиков в Саратовской губернии, и чин статского советника.
Сам Сперанский так отзывался о своей службе в канцелярии генерал-прокурора: «При всех четырех генерал-прокурорах, различных в характерах, нравах, способностях, был я, если не по имени, то по самой вещи, правителем их канцелярии. Одному надобно было угождать так, другому иначе; для одного достаточно было исправности в делах, для другого более того требовалось: быть в пудре, в мундире, при шпаге, и я был всяческая во всем».
В ноябре 1798 года Михаил Михайлович женился на дочери английского подданного Елизавете Андреевне. От этого брака в сентябре 1799 года родилась дочь, Елизавета. Вскоре после родов его жена умерла.
После убийства Павла I и отставки генерал-прокурора П. Х. Обольянинова Сперанский вынужден был покинуть прокуратуру и уйти в тень. Он стал служить при тайном советнике Д. П. Трощинском в звании статс-секретаря. Но уже 23 апреля 1801 года Сперанский возглавил третью экспедицию Непременного совета, занимавшуюся гражданскими и духовными делами, и вскоре получил высокий чин – действительного статского советника. В последующие несколько лет Михаил Михайлович состоял при Министерстве внутренних дел в качестве директора департамента, затем начальника второй экспедиции. Ему приходилось иногда даже замещать министра В. П. Кочубея на докладах у императора. Сперанский составил несколько записок на имя монарха об устройстве судебных и правительственных учреждений в России (1803 год).
В январе 1803 года труды его были оценены и в награду ему была «пожалована» бриллиантовая табакерка с вензелем Его Императорского Величества. В ноябре следующего года он получил аренду (на 12 лет) мызы Аагоф в Венденском уезде Лифляндской губернии с доходом 12 тысяч рублей в год. В ноябре 1807 года Сперанский был назначен членом Комитета об усовершенствовании духовных училищ. Тогда же он сопровождал императора Александра I в Витебск для осмотра первой армии, а в 1808 году – участвовал в свидании государя с Наполеоном. За эти годы добавились награды: ордена Святого Владимира 3-й степени и Святой Анны 1-й степени.
И все же подлинный взлет Михаила Михайловича Сперанского начался только в августе 1808 года – он произведен в чин тайного советника, назначен членом Комиссии составления законов, а в декабре того же года – товарищем министра юстиции, который тогда одновременно был и генерал-прокурором Российской Империи. В связи с этим назначением император дал следующий рескрипт на имя министра юстиции князя П. В. Лопухина от 16 декабря 1808 года: «Желая сколь можно ускорить совершением возложенных на Комиссию составления законов трудов, Я поручаю вам, особенно и исключительно от всех прочих дел, к производству Правительствующего Сената и Департамента Министерства Юстиции принадлежащих, употребить по сей части Действительного Статского Советника Сперанского. По делам сей комиссии, усмотрению Моему подлежащему, имеет он Мне докладывать». Таким образом, Сперанский получил, фактически, все права председателя Комиссии составления законов. Только он мог входить к государю с докладами о ходе подготовке законов, о работе Комиссии и т. д. К этим обязанностям вскоре добавились новые – канцлера Абовского университета и члена Главного правления училищ.
В Комиссии началась интенсивная подготовка фундаментальных законов по преобразованию государственных учреждений России. К осени 1809 года было составлено так называемое «Введение к Уложению государственных законов», готовившееся под руководством Михаила Михайловича. Сперанский предлагал создать двухпалатный парламент с высшей палатой – Государственным советом, и низшей – выборной Государственной Думой. Политические права по проекту получали только два сословия: дворянство и «люди среднего состояния», то есть купцы, мещане, государственные крестьяне. Именно они должны были избирать Государственную Думу и местные органы власти. Предполагалось также дать определенные гражданские права и третьему сословию – «народу рабочему» и «крепостному люду», с постепенной отменой крепостного права. В области судебной планировалось ввести элементарные принципы законности, суды присяжных, реорганизовать судебную систему и т. п. Предусматривалось покровительство «науке, коммерции, промышленности», выборность части чиновников и их ответственность перед вышестоящими органами.
Это было время, когда в столице только и говорили о бунте Пугачева. Тогда-то, буквально через год после начала службы, в январе 1775 года новобранец Иван Дмитриев окажется очевидцем казни Емельяна Пугачева. Позже в своих воспоминаниях «Взгляд на мою жизнь» Дмитриев об этом подробно написал.
В этом памятном для Ивана Ивановича году он получил свои первые чины, сначала – капрала, а затем – фурьера. После чего взял отпуск на один год и отправился в деревню. На следующий год он возвратился на службу и вскоре был произведен в подпрапорщики, в 1777 году – в каптенармусы, а в 1778 году – в сержанты.
Первые стихи Дмитриев написал в 1777 году. Тогда же Н. И. Новиков в издаваемых им «Санкт-Петербургских ученых ведомостях» (№ 15) поместил его стихотворение «Надпись к портрету князя А. Д. Кантемира». Большое влияние на творческое созревание молодого поэта оказал подпоручик Семеновского полка Федор Ильич Козлятев. По словам Дмитриева, беседы с ним были для него «училищем изящества и вкуса». В последующие годы Дмитриев публикует свои произведения в периодических изданиях: журнале «Утро», газете «Утренние часы» и др. Однако успех долго не приходит к нему.
Только после того, как в 1783 году Дмитриев познакомился и близко сошелся с Н. М. Карамзиным (а он был его дальним родственником), Иван Иванович попал в ту колею, которая вывела его к славе. По собственному признанию Дмитриева, именно благодаря Карамзину, он принялся за «усовершенствование в себе человека». Но особую роль в становлении поэтического таланта Дмитриева оказало знакомство с Гаврилой Романовичем Державиным, состоявшееся в 1790 году. В доме маститого поэта он встретился и познакомился со всеми знаменитыми писателями и поэтами того времени: И. Ф. Богдановичем, В. В. Капнистом, Н. А. Львовым, Д. И. Фонвизиным и многими другими.
Постепенно продвигался Дмитриев и по службе. В 1787 году он получил чин прапорщика, принимал участие в кампании 1788 года против шведов. Затем последовали чины подпоручика, поручика, а в 1793 году – капитан-поручика.
В 1790-х годах поэтическая звезда Дмитриева заблистала во всем своем великолепии. Один за другим появляются в печати его стихи, оды, сатиры, басни, стихотворные сказки. Чрезвычайно популярными стали его сказки в стихах: «Модная жена», «Причудница». Пользовались успехом его эпиграммы, пародии, мадригалы и прочие поэтические «мелочи». Особенно нравились публике песни на его слова: «Стонет сизый голубочек» (часто исполняется и в наше время), «Видел славный я дворец…», «Пой, скачи, кружись Параша» и др.
В 1795 году Иван Иванович издал свой первый поэтический сборник, получивший название «И мои безделки», а в 1796 году – «Карманный песенник, или Собрание лучших светских и простонародных песен», куда, кроме фольклора, он включил свои произведения, а также песни Г. Р. Державина, А. П. Сумарокова, Ю. А. Нелединского, Н. П. Николаева, П. М. Карабанова и других поэтов.
В январе 1796 года Дмитриев, получив чин капитана и взяв годовой отпуск, намеревался выйти в отставку, чтобы полностью отдаться и творчеству. В ноябре 1796 году умерла императрица Екатерина II. Дмитриев вернулся в полк. Спустя месяц ему все же удалось выхлопотать себе отставку. В приказе от 17 декабря 1796 года отмечалось: «Семеновского полку капитан Дмитриев 1-й уволен в отставку с награждением чина полковника и со всемилостивейшим позволением носить мундир». Теперь можно было устраивать свои поэтические дела. Но произошло событие, круто изменившее его жизнь.
25 декабря 1796 Дмитриев и его товарищ Лихачев неожиданно были арестованы. Обоих под конвоем доставили к императору Павлу I, который сообщил им о поступившем на них доносе о том, что они якобы «умышляют» на жизнь государя. Монарх повелел разобраться в этом деле военному генерал-губернатору Н. П. Архарову. Наступили долгие дни тревожного ожидания. Однако вскоре доносчик был найден, и Павел I лично объявил Дмитриеву и Лихачеву о их «совершенной невиновности». Более того, Дмитриев был приглашен в Москву на коронацию императора. Павел I «осыпал» его своими милостями и приказал своему сыну, великому князю Александру Павловичу спросить его, чего он хочет. Дмитриев ответил: «Ничего, кроме спокойной жизни в отставке». Когда же великий князь в третий раз настойчиво повторил ему: «Скажи что-нибудь, батюшка решительно требует», только тогда Иван Иванович ответил, что желал бы поступить на статскую службу.
И 22 мая 1797 года Дмитриев был принят на службу, совершенно неожиданно получив «хорошее место» товарища министра уделов и обер-прокурора третьего департамента Правительствующего сената, а через несколько дней стал статским советником.
В своих воспоминаниях Дмитриев писал: «Отсюда начинается ученичество мое в науке законоведения и знакомство с происками, эгоизмом, надменностью и раболепством двум господствующим в наше время страстям: любостяжанию и честолюбию». Он отмечал далее, что «не без смущения» занял свой новый пост, думая прежде всего о важности своего нового звания – «блюстителя законов». По его мнению, это звание обязывало охранять законы от «умышленно кривых истолкований», «сносить равнодушно пристрастные толки и поклеп тяжущихся или подсудимых», противостоять иногда «особам, украшенным сединами, знаками отличий».
Службу на прокурорском поприще он начал с того, что основательно проштудировал всю нормативную базу, которой следовало ему руководствоваться в своей деятельности, познакомился с «внутренним положением» поднадзорного ему департамента, порядком ведения дел. Департамент, где он служил, был, по его выражению, «энциклопедическим». Именно сюда стекалось множество уголовных и гражданских дел из Малороссии, Царства Польского, Лифляндии, Курляндии, Эстляндии и Финляндии. Департаменту были подведомственны Юстиц-коллегия, полиция, почта. Сенаторы обязаны были заниматься организацией работы школ и училищ, следить за устройством дорог и водных сообщений. Работы было много, а для Дмитриева она была поначалу к тому же совершенно незнакомой и немного занудной. Ведь в душе он все же оставался поэтом…
Нужно отдать должное Ивану Ивановичу – он довольно быстро освоил круг своих обязанностей и с первых дней пребывания в должности обер-прокурора очень хорошо вписался в роль и активно отстаивал интересы законности. Это не всегда нравилось сенаторам. «Едва ли проходила неделя без жаркого спора с кем-нибудь из сенаторов, без невольного раздражения их самолюбия», – вспоминал позднее Дмитриев. Стычки по службе случались у него даже с поэтическим наставником Г. Р. Державиным, которого Дмитриев «любил и уважал от всего сердца». «Благородная душа его, – вспоминал Дмитриев, – конечно, была чужда корысти и эгоизма, но пылкость ума увлекала его иногда к решениям, требовавшим для большей осторожности других мер, некоторых изъятий или дополнений. Та же пылкость его оскорблялась противоречием, однако же, не на долгое время: чистая совесть его скоро брала верх, и он соглашался с замечанием прокурора».
Служба его продвигалась успешно. В ноябре 1798 года он получил чин действительного статского советника. Однако времени для творчества практически не оставалось. По этому поводу он писал: «Во все это время, находясь в гражданской службе, я уже не имел досуга предаваться поэзии. Притом же и сам хотел на время забыть ее, чтобы сноснее для меня был запутанный, варварский слог наших толстых экстрактов и апелляционных челобитен».
В декабре 1799 года жизнь Дмитриева опять круто изменилась. Неожиданно для всех, в том числе и для генерал-прокурора А. А. Беклешова, Дмитриев подает в отставку. 30 декабря он освобождается от занимаемой должности с пенсионом и присвоением чина тайного советника. Дмитриев селится в Москве и занимается исключительно литературной деятельностью. В 1803–1805 годах выходят в свет три тома его сочинений.
Однако в феврале 1806 года его покой опять был нарушен. Молодой император Александр I, хорошо знавший Дмитриева, вновь призывает его на службу. Иван Иванович становится теперь сенатором в седьмом департаменте Правительствующего сената. В том же году он получил орден – Святой Анны 1-й степени. В 1807 году граф Завадовский, по желанию императора, предложил Дмитриеву занять пост попечителя Московского университета, на что Иван Иванович уклончиво ответил, что охотно бы на это согласился, если бы усердие заменяло сведения и дарования.
Но император по-прежнему доверяет Ивану Ивановичу и, судя по его действиям не собирается вычеркивать Дмитриева из списка своего резерва – он выполняет многие его личные поручения. В 1808 году Дмитриев удачно выполнил два задания императора: сначала произвел следствие в Рязани о злоупотреблениях по винным откупам, а потом в Костроме «исследовал поступки» губернатора Пасынкова.
Его умение объективно и оперативно разобраться в ситуации оценивается монархом – 1 января 1810 года Дмитриев становиться членом Государственного совета, назначается министром юстиции и генерал-прокурором. 30 августа 1810 года ему вручается орден Святого Александра Невского.
Правосудие и прокурорский надзор находились тогда не в лучшем состоянии: множество инстанций только способствовали проволочкам и волоките, мало выделялось средств на содержание судебных мест, особенно палат гражданской и уголовной, зачастую чиновники назначались по протекции и т. п.
Иван Иванович энергично принялся за работу, сумел провести ряд важных узаконений. У него было много хороших идей о наилучшем устройстве судебной и прокурорской частей. Но до осуществления их дело, как правило, не доходило. Он активно поддержал проект И. М. Наумова об учреждении Дома практического правоведения, который должен был стать «местом открытого адвокатства». Дмитриев признавал полезным открытие в России училищ законоведения, куда принимались бы не только дворянские, но и купеческие и мещанские детей. По его мнению, если бы этот проект осуществился, то через несколько лет можно было бы установить правило, чтобы «никого из стряпчих не допускать к хождению по делам без одобрительного свидетельства одного из сих училищ». «Таким образом, – писал он, – невежество и ученичество мало-помалу истребились бы между судьями и приказными служителями».
Особенно трудно пришлось Дмитриеву во время Отечественной войны 1812 года. Война принесла ему множество новых дел и хлопот как по Сенату, так и по Министерству юстиции. Работать приходилось очень напряженно. В числе забот министра юстиции и генерал-прокурора Дмитриева были такие вопросы: немедленное обнародование манифестов и указов чрезвычайной важности; подготовка распоряжений по перемещению, временному устройству и восстановлению подведомственных учреждений в областях, подвергшихся нашествию; установление режима военного положения; восстановление порядка и оказание содействия жителям местностей, пострадавших от неприятеля; обеспечение рекрутских наборов и формирование, при содействии гражданских властей, воинских частей и ополчений; надзор за соблюдением интересов казны, борьба со злоупотреблениями при поставке продовольствия и имущества для военного ведомства и т. п.
К министру регулярно поступали донесения губернских прокуроров по всем возникавшим судебным и административным делам и о чрезвычайных происшествиях, о которых он представлял доклад императору. Немало забот доставил и переезд московских департаментов Сената в Казань. Не хватало людей, так как многие чиновники Правительствующего сената и Министерства юстиции, проявляя патриотические чувства, вступали в действующую армию или в народное ополчение.
Однако и в условиях военного времени некоторые вельможи, занимавшие должности в Комитете министров, отступали от интересов закона, на что им всегда указывал Дмитриев как генерал-прокурор. Своей принципиальной позицией он восстановил против себя многих членов комитета, которые стали откровенно противодействовать ему. Постоянно натыкаясь на глухую стену непонимания, Дмитриев подал рапорт об отставке, но император ее не принял, а лишь предоставил ему отпуск на четыре месяца.
Кратковременный отпуск ничего не изменил. Дмитриев встретил все то же враждебное отношение вельмож и к себе лично, и к закону. Наиболее острыми стали его отношения с приближенными к императору сановниками, когда Дмитриев и министр финансов стали активно отстаивать интересы казны от алчных и своекорыстных откупщиков, среди которых выделялся некий Перетц. На министра юстиции посыпались жалобы и доносы. В конце концов, окружение императора сделало свое дело. Александр I открыто выразил Дмитриеву свое «неблаговоление». Это был серьезный удар по самолюбию Ивана Ивановича, несмотря на то, что ранее он сам просился на покой. Дмитриев тут же подал прошение об отставке, которая и была принята 30 августа 1814 года. Управление Министерством юстиции, по его рекомендации, временно было поручено сенатору Алексею Ульяновичу Болотникову. Ему Иван Иванович оставил письмо, в котором, объясняя причины отставки, писал: «Таким образом, я делаю Вас душеприказчиком моей чести».
Еще раз, но уже совсем на короткое время, Дмитриев в 1816 году вернулся на службу, возглавив комиссию, созданную для рассмотрения просьб, подаваемых на высочайшее имя от жителей, разоренных неприятелем мест. Через два года он получил чин действительного тайного советника, а в июне 1819 года – орден Святого Владимира 1-й степени.
Вскоре после этого Иван Иванович полностью отошел от государственных дел и уехал из Петербурга. Поселившись в Москве, Дмитриев занялся исключительно творчеством. Ведь еще до своей отставки с поста министра юстиции Иван Иванович облюбовал этот «город вязевый» как «приют для своей старости». С этой целью он купил в Москве так называемое «погорелое место», недалеко от Тверского бульвара у Патриаршего пруда, на Спиридоньевской улице, где, как отмечал поэт, «тишина и нет суетливой торговли». Там он построил большой дом, проект которого сделал архитектор А. Л. Витберг, разбил великолепный сад, за которым сам лично ухаживал. В этом доме он прожил последние двадцать три года своей жизни, лишь изредка выезжая на родину. В 1836 году он побывал в Дерпте, где гостил в семействе Н. М. Карамзина. Это было его последнее большое путешествие…
3 октября 1837 года Ивана Ивановича Дмитриева не стало. По свидетельству Погодина, накануне, после обеда, Дмитриев вышел в сад и хотел посадить акацию около кухни, чтобы «заслонить ее с проезду». Тут он почувствовал себя плохо и его привели в комнату. Спустя два дня, Дмитриева не стало. Похоронен И. И. Дмитриев в Донском монастыре в Москве.
Своей семьи у Ивана Ивановича не было. В последние годы жизни Дмитриев писал записки «Взгляд на мою жизнь», впервые опубликованные в 1866 году.
Михаил Михайлович Сперанский (1772–1839)
«Светило русской бюрократии»
Преобразования, которые предлагал проводить М. М. Сперанский в области внутренней и внешней политики, не устраивали многих вельмож. Они говорили, что он «возжигает бунты». Оппонентом его стал даже знаменитый историк Н. М. Карамзин, который считал, что император не имеет права ограничивать свою власть, врученную ему предками. В такой обстановке отставка Сперанского не заставила себя ждать. 17 марта 1812 года он освобождается от занимаемой должности и его ссылают в Нижний Новгород.
По своим глубоким знаниям, особенно в области права, своему влиянию на государственные дела на голову выше всех других царских сановников в царствование Александра I и Николая I безусловно стоял Михаил Михайлович Сперанский. Некоторые исследователи жизни и деятельности этого выдающегося юриста называли его «светилом русской бюрократии». И это совершенно обоснованно.
Родился Михаил Михайлович 1 января 1872 года в семье священника Михаила Васильевича от брака с Прасковьей Федоровной, урожденной Никитиной, проживавшего в то время в селе Черкутино Владимирского уезда Владимирской губернии. С 1779 года в течение одиннадцати лет учился во Владимирской духовной семинарии, где и получил фамилию Сперанский, а затем один год пробыл в Главной Александро-Невской семинарии, которую окончил в 1791 году. Некоторое время он преподавал там математику, а затем физику и красноречие. В 1795 году стал учителем философии и префектом семинарии.
Молодого и талантливого магистра богословия приметил бывший в то время генерал-прокурором князь А. Б. Куракин и взял его своим секретарем. В 1797 году Сперанский по прошению был уволен из духовного звания и определен на службу в канцелярию генерал-прокурора с чином коллежского асессора. В январе 1798 года он стал уже надворным советником и получил должность экспедитора канцелярии генерал-прокурора. В этом же году он становится герольдом ордена Святого Андрея Первозванного. Обладавший поразительной работоспособностью чиновник, быстро продвигался по службе и в чинах.
Когда в 1799 году вступил в должность новый генерал-прокурор А. А. Беклешов, Сперанский не только сохранил свои должности, но получил еще и дополнительную – правителя канцелярии Комиссии о снабжении резиденции припасами. Но вскоре тучи сгустились над головой Михаила Михаловича. В феврале 1800 года генерал-прокурором стал П. Х. Обольянинов, который получил строгое предписание от императора Павла I об увольнении всех чиновников сенатской канцелярии, служивших при А. А. Беклешове, но тот, по достоинству оценив Сперанского, на свой страх и риск сумел сохранить такого ценного работника, каким считался Сперанский.
А было это так. Михаил Михайлович от многих сослуживцев был наслышан о «грубом и запальчивом» нраве своего нового начальника. О его «площадных» ругательствах в столице ходили анекдоты. Сперанский, пользовавшийся полным доверием прежних генерал-прокуроров, решил, что его дальнейшая карьера будет зависеть от первой встречи с начальником и что у него второго шанса произвести первое впечатление больше не будет. И он к ней подготовился самым неожиданным образом. В назначенный день и час Сперанский явился в приемную Обольянинова. О нем доложили, и генерал-прокурор принял его. Обольянинов сидел за письменным столом, спиной к двери. Когда он обернулся, то остолбенел от неожиданности: вместо раболепно согнувшегося чиновника генерал-прокурор увидел молодого человека очень приятной наружности, стоявшего в почтительной, но достаточно независимой позе. Еще более поразила грозного начальника одежда молодого чиновника – свободный французский кафтан, чулки и башмаки, жабо и манжеты. Генерал-прокурор тотчас предложил Сперанскому сесть и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел.
Несмотря на свой грубый нрав, Обольянинов ценил и всячески награждал талантливых сотрудников. Когда же он разглядел в Сперанском не только изыскано одетого чиновника, но и очень способного к делам, он стал всячески поддерживать и отстаивать его. Яркое солнце опять засияло над головой Михаила Михайловича.
Но однажды Сперанский опять чуть не попал в опалу. Обольянинов по каким-то делам поехал в Гатчину вместе со Сперанским. Император Павел I, увидев их, сразу же набросился на генерал-прокурора. «Это что у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? – кричал государь. – Вон его сейчас!»
Нужно отдать должное Обольянинову. В этой ситуации он проявил характер. Сперанский не был освобожден от должности и продолжал трудиться под началом Обольянинова.
Тем не менее, и от Обольянинова доставалось Сперанскому, когда он попадал тому под горячую руку. Однажды Михаил Михайлович жаловался своему товарищу: «Что такое? Помилуйте, хоть сейчас броситься в пруд. Работаю день и ночь, а от Петра Хрисанфовича слышу одни ругательства: сейчас еще, Бог знает за что, разбранил меня в пух и обещал запрятать в казематы на семь сажен под землею. Этого вынести нельзя!»
Но топиться Сперанскому не пришлось. Гнев начальника прошел быстро, и он все так же пользовался его благосклонностью. Более того, генерал-прокурор выхлопотал ему награду – орден Святого Иоанна Иерусалимского, 2000 душ крепостных, отобранных за допущенные провинности у помещиков в Саратовской губернии, и чин статского советника.
Сам Сперанский так отзывался о своей службе в канцелярии генерал-прокурора: «При всех четырех генерал-прокурорах, различных в характерах, нравах, способностях, был я, если не по имени, то по самой вещи, правителем их канцелярии. Одному надобно было угождать так, другому иначе; для одного достаточно было исправности в делах, для другого более того требовалось: быть в пудре, в мундире, при шпаге, и я был всяческая во всем».
В ноябре 1798 года Михаил Михайлович женился на дочери английского подданного Елизавете Андреевне. От этого брака в сентябре 1799 года родилась дочь, Елизавета. Вскоре после родов его жена умерла.
После убийства Павла I и отставки генерал-прокурора П. Х. Обольянинова Сперанский вынужден был покинуть прокуратуру и уйти в тень. Он стал служить при тайном советнике Д. П. Трощинском в звании статс-секретаря. Но уже 23 апреля 1801 года Сперанский возглавил третью экспедицию Непременного совета, занимавшуюся гражданскими и духовными делами, и вскоре получил высокий чин – действительного статского советника. В последующие несколько лет Михаил Михайлович состоял при Министерстве внутренних дел в качестве директора департамента, затем начальника второй экспедиции. Ему приходилось иногда даже замещать министра В. П. Кочубея на докладах у императора. Сперанский составил несколько записок на имя монарха об устройстве судебных и правительственных учреждений в России (1803 год).
В январе 1803 года труды его были оценены и в награду ему была «пожалована» бриллиантовая табакерка с вензелем Его Императорского Величества. В ноябре следующего года он получил аренду (на 12 лет) мызы Аагоф в Венденском уезде Лифляндской губернии с доходом 12 тысяч рублей в год. В ноябре 1807 года Сперанский был назначен членом Комитета об усовершенствовании духовных училищ. Тогда же он сопровождал императора Александра I в Витебск для осмотра первой армии, а в 1808 году – участвовал в свидании государя с Наполеоном. За эти годы добавились награды: ордена Святого Владимира 3-й степени и Святой Анны 1-й степени.
И все же подлинный взлет Михаила Михайловича Сперанского начался только в августе 1808 года – он произведен в чин тайного советника, назначен членом Комиссии составления законов, а в декабре того же года – товарищем министра юстиции, который тогда одновременно был и генерал-прокурором Российской Империи. В связи с этим назначением император дал следующий рескрипт на имя министра юстиции князя П. В. Лопухина от 16 декабря 1808 года: «Желая сколь можно ускорить совершением возложенных на Комиссию составления законов трудов, Я поручаю вам, особенно и исключительно от всех прочих дел, к производству Правительствующего Сената и Департамента Министерства Юстиции принадлежащих, употребить по сей части Действительного Статского Советника Сперанского. По делам сей комиссии, усмотрению Моему подлежащему, имеет он Мне докладывать». Таким образом, Сперанский получил, фактически, все права председателя Комиссии составления законов. Только он мог входить к государю с докладами о ходе подготовке законов, о работе Комиссии и т. д. К этим обязанностям вскоре добавились новые – канцлера Абовского университета и члена Главного правления училищ.
В Комиссии началась интенсивная подготовка фундаментальных законов по преобразованию государственных учреждений России. К осени 1809 года было составлено так называемое «Введение к Уложению государственных законов», готовившееся под руководством Михаила Михайловича. Сперанский предлагал создать двухпалатный парламент с высшей палатой – Государственным советом, и низшей – выборной Государственной Думой. Политические права по проекту получали только два сословия: дворянство и «люди среднего состояния», то есть купцы, мещане, государственные крестьяне. Именно они должны были избирать Государственную Думу и местные органы власти. Предполагалось также дать определенные гражданские права и третьему сословию – «народу рабочему» и «крепостному люду», с постепенной отменой крепостного права. В области судебной планировалось ввести элементарные принципы законности, суды присяжных, реорганизовать судебную систему и т. п. Предусматривалось покровительство «науке, коммерции, промышленности», выборность части чиновников и их ответственность перед вышестоящими органами.