Страница:
Из-за поворота выплыла пыльная площадь перед мечетью Махабат-хана.
К сверкающей свежей краской «Тойоте» потянулись за подаянием руки изможденных босоногих детей, но бдительные полицейские быстро отогнали их дубинками.
— О, несчастные мои соплеменники! — воскликнул доктор Юсуф. — Когда же Аллах Всемогущий обратит на вас свой взор и вы снова вернетесь к родным очагам!
— А где их очаги? — спросил Сарматов.
— В прекрасной стране, которую их предки называли «страной, где обитают феи»! — ответил Юсуф, и в его черных глазах сверкнули слезы. — Но в той стране, которую теперь зовут Афганистаном, более десяти лет все живое пожирает война.
— Говоришь, Афганистаном зовут ту страну? — морща лоб, переспросил Сарматов и огорченно вздохнул. — Нет, Юсуф, не помню я страны с таким названием.
— Я верю, ты когда-нибудь вспомнишь, — сжал его руку Юсуф и жарко зашептал на ухо: — К закату солнца мы будем в Исламабаде, а оттуда — несколько часов полета, и мы не будем больше рабами, сахиб. О, Аллах, не дай сердцу глупого Юсуфа разорваться от счастья!
— Что такое раб?
— Это... э... э... человек, помещенный в клетку.
— Я не был в клетке...
— Разве твоя комната в клинике Аюб-хана не была клеткой, сахиб? Разве ты в ней не чувствовал себя птицей с перебитыми крыльями?
Сарматов недоуменно пожал плечами:
— Не понимаю, дорогой Юсуф, о чем ты...
— Придет время, и сахиб все поймет, — загадочно улыбнулся тот.
— Сэр! — заволновался Юсуф. — Куда мы едем?.. Разве сахиб и Юсуф не летят в Гонконг?..
— Мы заедем в мечеть к моему другу мулле Нагматулле и там все решим, — неопределенно ответил Метлоу.
— Что такое мечеть? — спросил Сарматов.
— Дом Аллаха, в котором нельзя лгать, — кинув взгляд на Юсуфа, пояснил Метлоу.
— Лгать нельзя нигде! — еще больше заволновался тот.
Кивнув стоящему в стороне американцу, мулла простер над головой Юсуфа руки.
— Аллах акбар! — нараспев произнес он.
— Аллах акбар! — откликнулся Юсуф.
— Раскрываю тебе великую тайну, Юсуф, сын Рахмона, — торжественно сообщил старый мулла. — Этот Коран во времена хромоногого завоевателя народов Тамерлана был привезен из Мекки, священного города Пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует.
— Да благословит его Аллах и приветствует! — вторил ему Юсуф в величайшем волнении.
— Готов ли ты, Юсуф, как истинно правоверный мусульманин, поклясться на этой священной книге, что не оставишь в беде поручаемого тебе жаждущего исцеления человека?
— Да, да, я готов! — затряс головой тот.
— Что станешь его поводырем на суетном и нечестивом людском торжище до той поры, пока болезнь не покинет его тело и мозг?
— Буду его поводырем...
— Что не предашь этого человека и не воспользуешься его беспомощностью ему во зло, не воспользуешься его деньгами в своих корыстных целях?
— Не предам и не воспользуюсь его деньгами.
— Если Аллаху будет угодно прекратить земной путь его, то ты, Юсуф, как правоверный мусульманин, предашь ли земле его прах?
— Предам земле прах.
— Готов ли ты поклясться в этом на священной книге мусульман?
— Все сказанное тобой, уважаемый Нагматулла, почту за честь исполнить и готов подтвердить это клятвой на священном Коране из Мекки...
— Не спеши с ответом, Юсуф, сын Рахмона, — суровым взглядом смерил Юсуфа мулла. — Неторопливость в принятии ответственных решений свидетельствует о глубине и чистоте помыслов правоверного мусульманина. Помни заветы Востока: «Не спеши подниматься на вершину, пока не оценишь ее крутизну», «Не торопись утолить жажду из священного источника, сначала очисть от скверны душу». Подумай, Юсуф, сын Рахмона, о тяжести груза, который ты возложишь на свои плечи.
Юсуф перевел взгляд на Метлоу и под его пристальным взглядом решительно положил ладонь на Коран.
— Аллах акбар! — торжественно произнес он. — На священном Коране, привезенном из Мекки во времена хромоногого Тамерлана, именем Пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, все сказанное тобой, почтенный мулла Нагматулла, я, Юсуф, сын Рахмона, клянусь исполнить, как подобает истинно правоверному мусульманину, — громко, нараспев произнес он. — И если я нарушу клятву, данную на этой священной книге, пусть меня испепелит гнев Аллаха, пусть ляжет проклятье и позор на весь мой род.
— Аллах акбар! — помедлив несколько секунд, произнес мулла и, бережно взяв Коран, направился к боковому приделу мечети.
— Уважаемый Нагматулла, — остановил его Метлоу. — Юсуф — врач, а у людей этой профессии зачастую сложные отношения с религией. Но теперь у меня, пожалуй, не осталось сомнений в искренности его веры и намерений.
— Будем надеяться, что Аллах Всемогущий не оставит твоего друга без своей зашиты и покровительства, — уклончиво ответил мулла.
На обратном пути джип долго кружил по городу. Сжавшись в комок на заднем сиденье. Юсуф сосредоточенно молчал. Когда автомобиль выезжал на базарную площадь, с мечети Махабат-хана донесся усиленный динамиками голос муэдзина, призывающего правоверных к очередному намазу. Юсуф, опомнившийся от своих дум, достал из саквояжа коврик и попросил водителя остановиться. Тот по кивку Метлоу выполнил его просьбу. Юсуф бросил в придорожную пыль коврик и, сев липом к Востоку, погрузился в молитву.
Расстилающаяся внизу базарная площадь была сплошь покрыта сидящими на коленях в пыли бедно одетыми молящимися людьми. Согбенные спины, спины, спины...
— Фу-у, дикари! — выплюнув жвачку, фыркнул водитель. — Верят, что у их Аллаха дела с ушами обстоят лучше, чем у христианского бога.
— Бог един, — оборвал его Метлоу. — А что до дикарей, высокомерный сын Алабамы, то их культура на несколько тысячелетий старше твоей, американской.
— Оно и видно! — ухмыльнулся водитель. — По мне пляшущие масаи из африканских саванн или эскимосы Гренландии лучше, чем эти мусульманские святоши. Никогда не поймешь, что у них под чердаком. Улыбаются, сволочи, в лицо, а за пазухой всегда кривой кинжал держат.
Метлоу дождался конца намаза, и, когда Юсуф убрал в саквояж коврик, протянул ему кипу бумаг.
— Документы, док! — сказал он. — Паспорта: на тебя и на Джона Ли Карпентера — англичанина, сына офицера английских колониальных войск, родившегося в Пакистане... Вот чек на сто пятьдесят тысяч американских долларов — в китайском банке «Белый лотос» в Гонконге... Живите скромно, так как неизвестны расходы на лечение Джона...
— Понимаю, сэр! — с готовностью откликнулся Юсуф. — Я буду искать работу.
— Не сомневаюсь, док! — Метлоу протянул ему визитку с золотым тиснением: — Мои телефоны в Пешаваре и Оклахоме.
Ставь меня в известность о состоянии больного, чтобы я мог вовремя прийти вам на помощь... Остальное, док, будем решать, по результатам лечения... И еще: не советую тебе возвращаться назад в рабство к Аюб-хану. Мир огромен и прекрасен: найдется в нем место для тебя и для Джона, а он стоящий парень, поверь мне, док!..
— Юсуф верит, сэр! — прижал руку к груди Юсуф. — Спасибо, сэр, за свободу и крылья!..
— Крылья?..
— Которые, милостью Аллаха, непременно вырастут у меня, сэр!..
На дороге показалась серебристая «Тойота» с красным крестом на двери.
— Удачи, док! — хлопнул Юсуфа по плечу Метлоу, когда джип остановился у «Тойоты».
Юсуф торопливой ящерицей, будто боясь, что его остановят, выскользнул из автомобиля и, прижав ладони к груди, поклонился американцу.
— Да не оставит Аллах тебя без своей милости и защиты, великодушный мистер Метлоу!
— У меня свой бог, док, Иисус Христос...
— У многих свой бог, — согласился Юсуф и полез в «Тойоту».
Сарматова Метлоу задержал в джипе.
— Запомни, Сармат, тебя зовут теперь Джон Ли Карпентер.
— Запомнил, — без особого энтузиазма кивнул тот. — Джон так Джон... Какая мне разница, я же совсем не помню человека с именем Сармат.
— О том, что ты Сармат, никто не должен знать.
— Значит, никто не будет знать.
— Главное запомни — ты англичанин, родившийся в Пакистане. Твой отец — офицер английской колониальной армии, погиб в джунглях, охотясь на бенгальских тигров.
— Кто такие бенгальские тигры?
— Полосатые дикие кошки. Большие и очень красивые. Когда их настигают пули охотников, они уползают в джунгли и там в полном одиночестве молча умирают. Смертным криком кричат лишь их глаза, Джон.
— Обещаю: когда мне будет плохо, я не буду кричать.
— Да хранит тебя наш казачий заступник Георгий Победоносец! — вырвалось у Метлоу.
— Попроси его вернуть мне память.
— Непременно попрошу и верю, что он поможет тебе. А теперь в добрый путь, старина!
Сжав в последний раз вялую, безжизненную руку Сарматова, полковник решительно захлопнул дверцу «Тойоты».
«Странные все же кульбиты откалывает жизнь, — глядя ей вслед, подумал он. — Не так давно с майором КГБ Сарматовым мы были смертными врагами, а сегодня я, полковник ЦРУ Соединенных Штатов, молю Бога о его спасении. Старею, видно, теряю осторожность и беспощадность волка, которых требует моя профессия. А может, это моя русская кровь проделывает со мной такую непонятную штуку?.. Но как бы там ни было, мне хочется, чтобы этому парню повезло в Гонконге. В чьих окопах он будет потом, так ли уж важно, да и проклятая „холодная война“, слава богу, кажется, заканчивается».
Кидая частые взгляды на бледное лицо дремлющего Сарматова, доктор Юсуф озабоченно хмурил сросшиеся на переносице брови... Проверяя пульс на его безвольной руке, цокал языком и горестно качал головой.
Летела под колеса дорога.
А высоко-высоко в выбеленном солнцем азиатском поднебесье черными крестами кружились грифы...
На закате «Тойота» подкатила к автостоянке перед современным зданием аэропорта Исламабада. Сидящий в «Мерседесе» с затененными окнами Али-хан, увидев машину, что-то крикнул троим мужчинам в европейских костюмах, прохаживающимся у автостоянки.
Попрощавшись с водителем, доктор Юсуф и Сарматов через толпу пассажиров направились к стеклянной коробке аэровокзала. Трое мужчин на некотором расстоянии последовали за ними. Пассажиры удивленно оглядывались на высоченного европейца с изуродованным шрамами лицом и на маленького азиата, бережно поддерживающего его под локоть.
Внезапно с закатного неба обрушился грохот и из-за стеклянной коробки вырвались два истребителя Ф-16.
— Мордой в землю, славяне! — по-русски заорал высокий европеец и, сбив с ног, вжат маленького азиата лицом в асфальт.
От его крика пассажиры шарахнулись в стороны. К распростертым на асфальте бросились несколько полицейских, но на пути у них встали трое мужчин в европейских костюмах. Они показали полицейским какие-то документы. Те с недовольным видом повернули назад.
— Тебе хочется попасть в пакистанскую тюрьму? — шипел на Сарматова Юсуф, увлекая его в здание аэровокзала. — Скорее, скорее, с глаз нечестивых фараонов!
Скорее тот не мог. Часто дыша, как выброшенная на берег рыба, он еле передвигал непослушные ноги.
Офицер-пограничник внимательно перелистал их паспорта. Видимо, его что-то смущало в Сарматове, и он долго вглядывался в его заросшее бородой лицо. Но не найдя, к чему, придраться, офицер нехотя поставил в паспорте штамп пограничного контроля:
— Приятного полета, мистер Карпентер! Приятного полета, господин Рахмон ибн Юсуф!
— Юсуф ибн Рахмон, — поправил его тот.
— Очень хорошо, что вы помните свое имя, — ухмыльнулся офицер.
Через полчаса «Боинг-747» оторвался от взлетной полосы и круто ушел в тревожные всполохи закатного неба.
Один из троих мужчин, не дожидаясь, когда самолет скроется за красными закатными облаками, поднес к губам портативную рацию.
— Все прошло без осложнений, брат. Наши друзья уже в небе.
— Благодарю, брат! — откликнулся из «Мерседеса» Али-хан. — Когда мне снова понадобится ваша помощь, я найду вас, а пока живите в своих семьях и строго исполняйте предписания Корана.
— Располагайте нами в любое время, брат, — донеслось из рации. — Да свершится то, что должно свершиться!..
— Да свершится то, что должно свершиться! — откликнулся Али-хан и набрал номер на телефоне мобильной связи.
— Караван с гуманитарным грузом ушел безопасной тропой, сэр, — почтительно произнес он по-английски. — Груз и сопровождающие его документы, хвала Всемогущему Аллаху, в полном порядке. Примите уверения в моем искреннем почтении... Всегда к вашим услугам, сэр!
Все время полета от Исламабада до Гонконга Сарматов спал. Перед посадкой Юсуф растолкал его и, не скрывая радости, кивнул на иллюминатор:
— Гонконг. Островок нечестивой британской короны в безбрежном китайском море. Мы наконец на свободе!..
Сарматов принял это сообщение с полным равнодушием, а Юсуф напористо продолжал шептать ему на ухо:
— Запомни, русских одинаково не любят в Европе и в Азии. Ты — англичанин. Ты понял?.. Иначе нам не избежать большой беды.
— Я согласен, Юсуф, но какая беда нам может угрожать, если мы никому не сделали ничего плохого?
— Ты же знаешь, что мы с тобой не те, за кого себя выдаем, а глаза и уши есть и у стен. Об этом никогда не забывай, Джон.
Сарматов в ответ только пожал плечами.
Гонконгский рассвет встретил их ужасающей жарой и влажностью. Одежда моментально стала мокрой, а по лицам заструился ручьями пот.
Через несколько минут Сарматову показалось, будто его голову стиснули сыромятными ремнями. Он, вероятно, грохнулся бы на мокрый бетон, если бы Юсуф вовремя не подхватил его. У таможенной стойки офицер-китаец с приклеенной к лицу улыбкой перелистал их документы, хотел было что-то спросить у Сарматова, но, увидев его состояние, проштамповал без единого слова паспорта и показал рукой на выход.
Через кишащий людской муравейник Юсуф и Сарматов кое-как добрались до выхода из здания аэропорта. В припаркованной поодаль машине, увидев их, напряглись четверо арабов.
— Он? — спросил араб в надвинутом на глаза бурнусе.
— Да, это брат Юсуф, — оскалив в хищной улыбке крепкие зубы, ответил его молодой сосед.
— Хвала божественной Кали — наконец-то тигр вырвался из капкана! — засмеялся араб в бурнусе и распахнул дверцу машины.
— Не торопись, брат Иса! — остановил его пожилой араб и показал на двух китайцев. — Пусть меня покарает Черная Кали, но у них на хвосте легавые из Королевской полиции!
— Прикажи, брат, и мы без труда переселим косоглазых в ад, — сверкнул глазами тот. — Да свершится то, что должно свершиться!..
— При первых каплях дождя лучше укрыться в пещере, брат Иса, чтобы выйти из нее сухим, когда дождь пройдет, — охладил его пыл араб в бурнусе. — Разумно ли из-за одного тигра наводить охотников на всю стаю?
Юсуф крутил во все стороны головой, но, убедившись, что их никто не встречает, замахал руками. Разбрызгивая лужи, подкатила машина с надписью «такси». Он втиснул Сарматова на заднее сиденье и сказал водителю-китайцу по-английски:
— В какой-нибудь недорогой отель.
Тот покосился на двух китайцев, которые с невозмутимыми физиономиями направлялись к припаркованной неподалеку машине, и бесстрастно кивнул.
В зеркале заднего обзора, сменяя друг друга, постоянно маячили две машины: одна с двумя китайцами и вторая с четырьмя арабами. На одном из поворотов машина с арабами попыталась прижать такси к обочине, но водитель, резко затормозив, избежал расставленной ему ловушки и тут же кому-то сообщил по рации о преследователях. Когда через несколько минут на трассе показалась полицейская машина, автомобиль с арабами свернул в ближайший переулок, но вторая машина с китайцами как привязанная следовала за такси, что явно выводило Юсуфа из себя.
Через час блуждания по рассветным улицам такси остановилось у двухэтажного дома в викторианском стиле. Метрах в пятидесяти от него остановилась и машина с китайцами.
— Отель «Приют флибустьера», — сказал водитель и помог Юсуфу довести еле живого Сарматова до подъезда.
В крошечном номере отеля Игорь сразу погрузился в глубокий и черный, как ночь, и засасывающий, как омут, сон. И на него снова навалились бессвязные обрывки каких-то воспоминаний: взрывы в горящих джунглях, нестерпимо яркое солнце и качающиеся горы, извергающие огонь грохочущие вертолеты. Наконец все это опять заслонило красивое лицо молодой женщины с распущенными по плечам белокурыми волосами и с глазами, полными слез.
— Что бы ни случилось, Сармат, помни — мы с тобой одной крови. Помни об этом, помни! — шептали ее губы.
Юсуф внимательно вслушивался в бессвязную речь своего подопечного, и когда бред и судорожные метания больного по постели усилились, он достал из саквояжа шприц и сделал ему инъекцию в набухшую на руке вену. Скоро бред больного прекратился, а дыхание стало глубоким и ровным.
26 марта 1990 года
Несколько дней после приезда в Гонконг Сарматов провел в постели из-за чудовищных болей в затылке и слабости, сковывающей все тело. Находясь в полуобморочном состоянии, он не замечал ни частых исчезновений из номера Юсуфа, ни того, что у вернувшегося откуда-то доктора по нескольку раз на дню подозрительно менялось настроение: от состояния беспросветного уныния до бурной радости. Однако через неделю Сарматову стало несколько легче. Он уже мог самостоятельно передвигаться по номеру и даже пытался делать по утрам гимнастику. Еще через неделю он настолько окреп, что настоял на прогулке по городу.
В холле отеля «Приют флибустьера», принимая ключи от номера, пожилая китаянка-портье настойчиво рекомендовала им быть на улицах города внимательнее и, во избежание проблем, не вступать в разговоры с незнакомыми людьми, особенно с арабами и фараонами.
— Чем вам так не нравятся арабы? — завелся Юсуф.
— Нравятся, господин, — потупилась китаянка. — Но, к сожалению, среди них часто встречаются отпетые мошенники.
— Старая карга! — проворчал Юсуф. — Впрочем, она не так уж и не права...
Как только постояльцы скрылись за дверью, китаянка торопливо набрала телефонный номер:
— Мистер Корвилл, интересующие вас англичанин и магометанин только что покинули отель. Кажется, они направляются на прогулку в сторону порта.
Они действительно направились в сторону морского порта. Сразу же у порога отеля их подхватила разноязыкая уличная толпа Гонконга, по-китайски, Сянганя, — этого полуевропейского, полуазиатского города на берегу теплого Южно-Китайского моря, бывшего на протяжении нескольких веков прибежищем пиратов, авантюристов и разномастного сброда из Старого и Нового Света.
Облепленные рекламой известных мировых фирм, корпораций и банков, суперсовременные небоскребы-космополиты из стекла и бетона причудливо соседствовали с готическими соборами. Изысканные здания позднего французского барокко стояли рядом с массивными домами-крепостями колониальной викторианской эпохи. Легкие дворцы в мавританском стиле конкурировали с вычурными зданиями модерн.
Будто драгоценные жемчужины, в архитектурную эклектику Европы были вкраплены загадочные строения в стиле традиционной китайской архитектуры. И все это каким-то чудом уживалось и гармонировало в едином пространстве удивительного города.
По его залитым жарким солнцем улицам и тенистым переулкам торжественно текли потоки шикарных автомобилей, усердно крутили педали велосипедов китайцы в белоснежных рубашках, а бронзовые от загара рикши, как и сто лет назад, катили свои коляски, на которых восседали вальяжные господа, в основном — пожилые европейцы. За порядком на улицах города надзирали английские и китайские полицейские, и в самом деле невозмутимостью и важным видом похожие на фараонов, как их назвала старая китаянка из отеля «Приют флибустьера».
Доктор Юсуф между тем настойчиво тянул оглушенного уличным столпотворением Сарматова за собой. Они даже не заметили двух китайцев в кепках-бейсболках, появившихся за их спинами. Впрочем, выделить из толпы этих ничем не примечательных парней было невозможно, ибо и Юсуфу и Сарматову все китайцы пока казались на одно лицо и одного возраста.
Скоро они вышли к набережной, с которой открывалась изумительная панорама порта с белоснежными океанскими лайнерами на рейде и с размытыми в голубой дымке пролива островками.
— Джон, ты до этого видел море? — спросил Юсуф.
— Если я не удивился, значит, уже видел, — рассудительно ответил тот. — Я попробую вспомнить, когда и где я его мог видеть.
Но мучительная попытка что-либо вспомнить ничего ему не дала, кроме очередного приступа острой головной боли.
Полюбовавшись на океанские корабли и надышавшись свежим бризом, Юсуф потянул Сарматова в узкий проход между рекламными щитами, за которыми открывалось заполненное сизым дымом, гомонящее на всех наречиях торжище южно-азиатского рынка.
У прилавков с грудами диковинных морепродуктов, у лавчонок с ювелирными украшениями, с поделками из слоновой кости и предметами буддистского культа и бог еще знает с чем толклись увешанные фотоаппаратами и видеокамерами туристы — европейцы, китайцы, японцы, индусы, малайцы, негры. Толстые китаянки тут же жарили и парили на очагах янтарный рис, фасоль, кукурузу. В закопченных котлах жарились креветки, лангусты и какая-то коричневая масса из червей и экзотических насекомых.
Стоило им остановиться у одного из котлов, как продавец-китаец сунул в руку Сарматова пакет с необыкновенным кушаньем и тот без долгих раздумий принялся с аппетитом его поглощать.
— Попробуй, док, вкусно! — поймав испуганный взгляд Юсуфа, сказал Сарматов, протягивая ему пакет.
Но Юсуф, зажав ладонью рот, опрометью бросился за лавчонку... Через некоторое время он вернулся и решительно потянул Сарматова прочь с рынка, к тесно прижавшимся друг к другу павильонам в китайском стиле. У первого же из них на Сарматове буквально повисли две ярко накрашенные, вызывающе одетые китаянки.
— Что им надо, док? — растерялся Игорь. Юсуф разразился бранью и стал пинками гнать китаянок прочь. Обиженные девицы с пронзительным визгом бросились к павильону. Через минуту из его двери выскочили несколько молодых китайцев. Выкрикивая угрозы, они попытались сбить Юсуфа с ног, но доктор с поразительным для его щуплого телосложения мастерством отразил все их удары. Получив отпор, рассвирепевшие не на шутку молодчики бросились к сильно озадаченному таким оборотом Сарматову. Откуда-то сбоку выскочила еще одна группа галдящих китайцев, вооруженных бамбуковыми пачками и велосипедными цепями. Часть из них окружила Юсуфа, а часть взяла в плотное кольцо Сарматова. Тот явно не понимал, что хотят от них эти маленькие свирепые люди.
Из-за рекламного щита на противоположной стороне улицы двое китайцев в бейсболках с интересом наблюдали за происходящим.
— Может, вмешаемся? — предложил один из них. — Как бы парни из триады не изуродовали наших подопечных.
— Зачем? — усмехнулся другой. — Нам с тобой платят за службу в полиции, а парни из триады зарабатывают на жизнь, охраняя проституток.
Юсуф между тем сражался, как лев. От его молниеносных выпадов два китайца уже корчились на асфальте. Но силы были неравны, в конце концов, одному из китайцев удалось нанести удар увесистой бамбуковой палкой по его тюрбану, и он как подкошенный рухнул на асфальт.
При виде поверженного Юсуфа словно пружина сорвалась в душе Сарматова. На его теле моментально взбугрились мышцы, брови сошлись в одну гневную линию. В несколько прыжков он оказался в гуще китайцев. Трое из них сразу легли снопами на асфальт. Один, пролетев по воздуху несколько метров, ткнулся головой в фонарный столб. Остальные, увидев обезображенное шрамами яростное лицо рослого европейца, в страхе попятились назад. Однако их главарь признавать поражения не захотел и выхватил нож. Его лезвие просвистело у самого уха уклонившегося Сарматова и вонзилось в предплечье одного из китайцев. Сарматов настиг главаря и, подняв его над головой, с яростью бросил на асфальт. Ошеломленные чудовищной силой европейца, китайцы в панике ретировались, оставив лежать на земле поверженного вожака.
К сверкающей свежей краской «Тойоте» потянулись за подаянием руки изможденных босоногих детей, но бдительные полицейские быстро отогнали их дубинками.
— О, несчастные мои соплеменники! — воскликнул доктор Юсуф. — Когда же Аллах Всемогущий обратит на вас свой взор и вы снова вернетесь к родным очагам!
— А где их очаги? — спросил Сарматов.
— В прекрасной стране, которую их предки называли «страной, где обитают феи»! — ответил Юсуф, и в его черных глазах сверкнули слезы. — Но в той стране, которую теперь зовут Афганистаном, более десяти лет все живое пожирает война.
— Говоришь, Афганистаном зовут ту страну? — морща лоб, переспросил Сарматов и огорченно вздохнул. — Нет, Юсуф, не помню я страны с таким названием.
— Я верю, ты когда-нибудь вспомнишь, — сжал его руку Юсуф и жарко зашептал на ухо: — К закату солнца мы будем в Исламабаде, а оттуда — несколько часов полета, и мы не будем больше рабами, сахиб. О, Аллах, не дай сердцу глупого Юсуфа разорваться от счастья!
— Что такое раб?
— Это... э... э... человек, помещенный в клетку.
— Я не был в клетке...
— Разве твоя комната в клинике Аюб-хана не была клеткой, сахиб? Разве ты в ней не чувствовал себя птицей с перебитыми крыльями?
Сарматов недоуменно пожал плечами:
— Не понимаю, дорогой Юсуф, о чем ты...
— Придет время, и сахиб все поймет, — загадочно улыбнулся тот.
* * *
Поколесив по пыльным улочкам Пешавара, «Тойота» свернула на пустынное загородное шоссе, на котором ее поджидал в открытом армейском джипе Метлоу. Когда Сарматов и Юсуф по его приглашению перебрались в джип, здоровенный негр в форме морского пехотинца армии США погнал машину к селению, прилепившемуся к горному отрогу. Там над низкими глинобитными домами возвышалась мечеть с величественным минаретом.— Сэр! — заволновался Юсуф. — Куда мы едем?.. Разве сахиб и Юсуф не летят в Гонконг?..
— Мы заедем в мечеть к моему другу мулле Нагматулле и там все решим, — неопределенно ответил Метлоу.
— Что такое мечеть? — спросил Сарматов.
— Дом Аллаха, в котором нельзя лгать, — кинув взгляд на Юсуфа, пояснил Метлоу.
— Лгать нельзя нигде! — еще больше заволновался тот.
* * *
Седобородый мулла Нагматулла, ступая по ковру босыми ногами, вынес из бокового придела мечети испещренный затейливой арабской вязью старинный Коран и положил его на низкий столик перед стоящим на коленях Юсуфом.Кивнув стоящему в стороне американцу, мулла простер над головой Юсуфа руки.
— Аллах акбар! — нараспев произнес он.
— Аллах акбар! — откликнулся Юсуф.
— Раскрываю тебе великую тайну, Юсуф, сын Рахмона, — торжественно сообщил старый мулла. — Этот Коран во времена хромоногого завоевателя народов Тамерлана был привезен из Мекки, священного города Пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует.
— Да благословит его Аллах и приветствует! — вторил ему Юсуф в величайшем волнении.
— Готов ли ты, Юсуф, как истинно правоверный мусульманин, поклясться на этой священной книге, что не оставишь в беде поручаемого тебе жаждущего исцеления человека?
— Да, да, я готов! — затряс головой тот.
— Что станешь его поводырем на суетном и нечестивом людском торжище до той поры, пока болезнь не покинет его тело и мозг?
— Буду его поводырем...
— Что не предашь этого человека и не воспользуешься его беспомощностью ему во зло, не воспользуешься его деньгами в своих корыстных целях?
— Не предам и не воспользуюсь его деньгами.
— Если Аллаху будет угодно прекратить земной путь его, то ты, Юсуф, как правоверный мусульманин, предашь ли земле его прах?
— Предам земле прах.
— Готов ли ты поклясться в этом на священной книге мусульман?
— Все сказанное тобой, уважаемый Нагматулла, почту за честь исполнить и готов подтвердить это клятвой на священном Коране из Мекки...
— Не спеши с ответом, Юсуф, сын Рахмона, — суровым взглядом смерил Юсуфа мулла. — Неторопливость в принятии ответственных решений свидетельствует о глубине и чистоте помыслов правоверного мусульманина. Помни заветы Востока: «Не спеши подниматься на вершину, пока не оценишь ее крутизну», «Не торопись утолить жажду из священного источника, сначала очисть от скверны душу». Подумай, Юсуф, сын Рахмона, о тяжести груза, который ты возложишь на свои плечи.
Юсуф перевел взгляд на Метлоу и под его пристальным взглядом решительно положил ладонь на Коран.
— Аллах акбар! — торжественно произнес он. — На священном Коране, привезенном из Мекки во времена хромоногого Тамерлана, именем Пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, все сказанное тобой, почтенный мулла Нагматулла, я, Юсуф, сын Рахмона, клянусь исполнить, как подобает истинно правоверному мусульманину, — громко, нараспев произнес он. — И если я нарушу клятву, данную на этой священной книге, пусть меня испепелит гнев Аллаха, пусть ляжет проклятье и позор на весь мой род.
— Аллах акбар! — помедлив несколько секунд, произнес мулла и, бережно взяв Коран, направился к боковому приделу мечети.
— Уважаемый Нагматулла, — остановил его Метлоу. — Юсуф — врач, а у людей этой профессии зачастую сложные отношения с религией. Но теперь у меня, пожалуй, не осталось сомнений в искренности его веры и намерений.
— Будем надеяться, что Аллах Всемогущий не оставит твоего друга без своей зашиты и покровительства, — уклончиво ответил мулла.
На обратном пути джип долго кружил по городу. Сжавшись в комок на заднем сиденье. Юсуф сосредоточенно молчал. Когда автомобиль выезжал на базарную площадь, с мечети Махабат-хана донесся усиленный динамиками голос муэдзина, призывающего правоверных к очередному намазу. Юсуф, опомнившийся от своих дум, достал из саквояжа коврик и попросил водителя остановиться. Тот по кивку Метлоу выполнил его просьбу. Юсуф бросил в придорожную пыль коврик и, сев липом к Востоку, погрузился в молитву.
Расстилающаяся внизу базарная площадь была сплошь покрыта сидящими на коленях в пыли бедно одетыми молящимися людьми. Согбенные спины, спины, спины...
— Фу-у, дикари! — выплюнув жвачку, фыркнул водитель. — Верят, что у их Аллаха дела с ушами обстоят лучше, чем у христианского бога.
— Бог един, — оборвал его Метлоу. — А что до дикарей, высокомерный сын Алабамы, то их культура на несколько тысячелетий старше твоей, американской.
— Оно и видно! — ухмыльнулся водитель. — По мне пляшущие масаи из африканских саванн или эскимосы Гренландии лучше, чем эти мусульманские святоши. Никогда не поймешь, что у них под чердаком. Улыбаются, сволочи, в лицо, а за пазухой всегда кривой кинжал держат.
Метлоу дождался конца намаза, и, когда Юсуф убрал в саквояж коврик, протянул ему кипу бумаг.
— Документы, док! — сказал он. — Паспорта: на тебя и на Джона Ли Карпентера — англичанина, сына офицера английских колониальных войск, родившегося в Пакистане... Вот чек на сто пятьдесят тысяч американских долларов — в китайском банке «Белый лотос» в Гонконге... Живите скромно, так как неизвестны расходы на лечение Джона...
— Понимаю, сэр! — с готовностью откликнулся Юсуф. — Я буду искать работу.
— Не сомневаюсь, док! — Метлоу протянул ему визитку с золотым тиснением: — Мои телефоны в Пешаваре и Оклахоме.
Ставь меня в известность о состоянии больного, чтобы я мог вовремя прийти вам на помощь... Остальное, док, будем решать, по результатам лечения... И еще: не советую тебе возвращаться назад в рабство к Аюб-хану. Мир огромен и прекрасен: найдется в нем место для тебя и для Джона, а он стоящий парень, поверь мне, док!..
— Юсуф верит, сэр! — прижал руку к груди Юсуф. — Спасибо, сэр, за свободу и крылья!..
— Крылья?..
— Которые, милостью Аллаха, непременно вырастут у меня, сэр!..
На дороге показалась серебристая «Тойота» с красным крестом на двери.
— Удачи, док! — хлопнул Юсуфа по плечу Метлоу, когда джип остановился у «Тойоты».
Юсуф торопливой ящерицей, будто боясь, что его остановят, выскользнул из автомобиля и, прижав ладони к груди, поклонился американцу.
— Да не оставит Аллах тебя без своей милости и защиты, великодушный мистер Метлоу!
— У меня свой бог, док, Иисус Христос...
— У многих свой бог, — согласился Юсуф и полез в «Тойоту».
Сарматова Метлоу задержал в джипе.
— Запомни, Сармат, тебя зовут теперь Джон Ли Карпентер.
— Запомнил, — без особого энтузиазма кивнул тот. — Джон так Джон... Какая мне разница, я же совсем не помню человека с именем Сармат.
— О том, что ты Сармат, никто не должен знать.
— Значит, никто не будет знать.
— Главное запомни — ты англичанин, родившийся в Пакистане. Твой отец — офицер английской колониальной армии, погиб в джунглях, охотясь на бенгальских тигров.
— Кто такие бенгальские тигры?
— Полосатые дикие кошки. Большие и очень красивые. Когда их настигают пули охотников, они уползают в джунгли и там в полном одиночестве молча умирают. Смертным криком кричат лишь их глаза, Джон.
— Обещаю: когда мне будет плохо, я не буду кричать.
— Да хранит тебя наш казачий заступник Георгий Победоносец! — вырвалось у Метлоу.
— Попроси его вернуть мне память.
— Непременно попрошу и верю, что он поможет тебе. А теперь в добрый путь, старина!
Сжав в последний раз вялую, безжизненную руку Сарматова, полковник решительно захлопнул дверцу «Тойоты».
«Странные все же кульбиты откалывает жизнь, — глядя ей вслед, подумал он. — Не так давно с майором КГБ Сарматовым мы были смертными врагами, а сегодня я, полковник ЦРУ Соединенных Штатов, молю Бога о его спасении. Старею, видно, теряю осторожность и беспощадность волка, которых требует моя профессия. А может, это моя русская кровь проделывает со мной такую непонятную штуку?.. Но как бы там ни было, мне хочется, чтобы этому парню повезло в Гонконге. В чьих окопах он будет потом, так ли уж важно, да и проклятая „холодная война“, слава богу, кажется, заканчивается».
* * *
Будто жалуясь на что-то, гнусавым голосом тянул восточную песню водитель, качал пестрым тюрбаном в такт однообразной тягучей мелодии. Проплывали по обе стороны шоссе редкие селения с непременными узкими улочками, со скрытыми за дувалами двориками и устремленными ввысь острыми стрелами минаретов. С грохотом проносились мимо встречные, исписанные арабскими письменами, грузовики, мелькали легковые «Форды» и «Тойоты». С презрительным безразличием ко всему шествовали тяжело груженные верблюжьи караваны, семенили ушастые ослики.Кидая частые взгляды на бледное лицо дремлющего Сарматова, доктор Юсуф озабоченно хмурил сросшиеся на переносице брови... Проверяя пульс на его безвольной руке, цокал языком и горестно качал головой.
Летела под колеса дорога.
А высоко-высоко в выбеленном солнцем азиатском поднебесье черными крестами кружились грифы...
На закате «Тойота» подкатила к автостоянке перед современным зданием аэропорта Исламабада. Сидящий в «Мерседесе» с затененными окнами Али-хан, увидев машину, что-то крикнул троим мужчинам в европейских костюмах, прохаживающимся у автостоянки.
Попрощавшись с водителем, доктор Юсуф и Сарматов через толпу пассажиров направились к стеклянной коробке аэровокзала. Трое мужчин на некотором расстоянии последовали за ними. Пассажиры удивленно оглядывались на высоченного европейца с изуродованным шрамами лицом и на маленького азиата, бережно поддерживающего его под локоть.
Внезапно с закатного неба обрушился грохот и из-за стеклянной коробки вырвались два истребителя Ф-16.
— Мордой в землю, славяне! — по-русски заорал высокий европеец и, сбив с ног, вжат маленького азиата лицом в асфальт.
От его крика пассажиры шарахнулись в стороны. К распростертым на асфальте бросились несколько полицейских, но на пути у них встали трое мужчин в европейских костюмах. Они показали полицейским какие-то документы. Те с недовольным видом повернули назад.
— Тебе хочется попасть в пакистанскую тюрьму? — шипел на Сарматова Юсуф, увлекая его в здание аэровокзала. — Скорее, скорее, с глаз нечестивых фараонов!
Скорее тот не мог. Часто дыша, как выброшенная на берег рыба, он еле передвигал непослушные ноги.
Офицер-пограничник внимательно перелистал их паспорта. Видимо, его что-то смущало в Сарматове, и он долго вглядывался в его заросшее бородой лицо. Но не найдя, к чему, придраться, офицер нехотя поставил в паспорте штамп пограничного контроля:
— Приятного полета, мистер Карпентер! Приятного полета, господин Рахмон ибн Юсуф!
— Юсуф ибн Рахмон, — поправил его тот.
— Очень хорошо, что вы помните свое имя, — ухмыльнулся офицер.
Через полчаса «Боинг-747» оторвался от взлетной полосы и круто ушел в тревожные всполохи закатного неба.
Один из троих мужчин, не дожидаясь, когда самолет скроется за красными закатными облаками, поднес к губам портативную рацию.
— Все прошло без осложнений, брат. Наши друзья уже в небе.
— Благодарю, брат! — откликнулся из «Мерседеса» Али-хан. — Когда мне снова понадобится ваша помощь, я найду вас, а пока живите в своих семьях и строго исполняйте предписания Корана.
— Располагайте нами в любое время, брат, — донеслось из рации. — Да свершится то, что должно свершиться!..
— Да свершится то, что должно свершиться! — откликнулся Али-хан и набрал номер на телефоне мобильной связи.
— Караван с гуманитарным грузом ушел безопасной тропой, сэр, — почтительно произнес он по-английски. — Груз и сопровождающие его документы, хвала Всемогущему Аллаху, в полном порядке. Примите уверения в моем искреннем почтении... Всегда к вашим услугам, сэр!
Все время полета от Исламабада до Гонконга Сарматов спал. Перед посадкой Юсуф растолкал его и, не скрывая радости, кивнул на иллюминатор:
— Гонконг. Островок нечестивой британской короны в безбрежном китайском море. Мы наконец на свободе!..
Сарматов принял это сообщение с полным равнодушием, а Юсуф напористо продолжал шептать ему на ухо:
— Запомни, русских одинаково не любят в Европе и в Азии. Ты — англичанин. Ты понял?.. Иначе нам не избежать большой беды.
— Я согласен, Юсуф, но какая беда нам может угрожать, если мы никому не сделали ничего плохого?
— Ты же знаешь, что мы с тобой не те, за кого себя выдаем, а глаза и уши есть и у стен. Об этом никогда не забывай, Джон.
Сарматов в ответ только пожал плечами.
Гонконгский рассвет встретил их ужасающей жарой и влажностью. Одежда моментально стала мокрой, а по лицам заструился ручьями пот.
Через несколько минут Сарматову показалось, будто его голову стиснули сыромятными ремнями. Он, вероятно, грохнулся бы на мокрый бетон, если бы Юсуф вовремя не подхватил его. У таможенной стойки офицер-китаец с приклеенной к лицу улыбкой перелистал их документы, хотел было что-то спросить у Сарматова, но, увидев его состояние, проштамповал без единого слова паспорта и показал рукой на выход.
Через кишащий людской муравейник Юсуф и Сарматов кое-как добрались до выхода из здания аэропорта. В припаркованной поодаль машине, увидев их, напряглись четверо арабов.
— Он? — спросил араб в надвинутом на глаза бурнусе.
— Да, это брат Юсуф, — оскалив в хищной улыбке крепкие зубы, ответил его молодой сосед.
— Хвала божественной Кали — наконец-то тигр вырвался из капкана! — засмеялся араб в бурнусе и распахнул дверцу машины.
— Не торопись, брат Иса! — остановил его пожилой араб и показал на двух китайцев. — Пусть меня покарает Черная Кали, но у них на хвосте легавые из Королевской полиции!
— Прикажи, брат, и мы без труда переселим косоглазых в ад, — сверкнул глазами тот. — Да свершится то, что должно свершиться!..
— При первых каплях дождя лучше укрыться в пещере, брат Иса, чтобы выйти из нее сухим, когда дождь пройдет, — охладил его пыл араб в бурнусе. — Разумно ли из-за одного тигра наводить охотников на всю стаю?
Юсуф крутил во все стороны головой, но, убедившись, что их никто не встречает, замахал руками. Разбрызгивая лужи, подкатила машина с надписью «такси». Он втиснул Сарматова на заднее сиденье и сказал водителю-китайцу по-английски:
— В какой-нибудь недорогой отель.
Тот покосился на двух китайцев, которые с невозмутимыми физиономиями направлялись к припаркованной неподалеку машине, и бесстрастно кивнул.
В зеркале заднего обзора, сменяя друг друга, постоянно маячили две машины: одна с двумя китайцами и вторая с четырьмя арабами. На одном из поворотов машина с арабами попыталась прижать такси к обочине, но водитель, резко затормозив, избежал расставленной ему ловушки и тут же кому-то сообщил по рации о преследователях. Когда через несколько минут на трассе показалась полицейская машина, автомобиль с арабами свернул в ближайший переулок, но вторая машина с китайцами как привязанная следовала за такси, что явно выводило Юсуфа из себя.
Через час блуждания по рассветным улицам такси остановилось у двухэтажного дома в викторианском стиле. Метрах в пятидесяти от него остановилась и машина с китайцами.
— Отель «Приют флибустьера», — сказал водитель и помог Юсуфу довести еле живого Сарматова до подъезда.
В крошечном номере отеля Игорь сразу погрузился в глубокий и черный, как ночь, и засасывающий, как омут, сон. И на него снова навалились бессвязные обрывки каких-то воспоминаний: взрывы в горящих джунглях, нестерпимо яркое солнце и качающиеся горы, извергающие огонь грохочущие вертолеты. Наконец все это опять заслонило красивое лицо молодой женщины с распущенными по плечам белокурыми волосами и с глазами, полными слез.
— Что бы ни случилось, Сармат, помни — мы с тобой одной крови. Помни об этом, помни! — шептали ее губы.
Юсуф внимательно вслушивался в бессвязную речь своего подопечного, и когда бред и судорожные метания больного по постели усилились, он достал из саквояжа шприц и сделал ему инъекцию в набухшую на руке вену. Скоро бред больного прекратился, а дыхание стало глубоким и ровным.
* * *
Юго-Восточная Азия. Гонконг.26 марта 1990 года
Несколько дней после приезда в Гонконг Сарматов провел в постели из-за чудовищных болей в затылке и слабости, сковывающей все тело. Находясь в полуобморочном состоянии, он не замечал ни частых исчезновений из номера Юсуфа, ни того, что у вернувшегося откуда-то доктора по нескольку раз на дню подозрительно менялось настроение: от состояния беспросветного уныния до бурной радости. Однако через неделю Сарматову стало несколько легче. Он уже мог самостоятельно передвигаться по номеру и даже пытался делать по утрам гимнастику. Еще через неделю он настолько окреп, что настоял на прогулке по городу.
В холле отеля «Приют флибустьера», принимая ключи от номера, пожилая китаянка-портье настойчиво рекомендовала им быть на улицах города внимательнее и, во избежание проблем, не вступать в разговоры с незнакомыми людьми, особенно с арабами и фараонами.
— Чем вам так не нравятся арабы? — завелся Юсуф.
— Нравятся, господин, — потупилась китаянка. — Но, к сожалению, среди них часто встречаются отпетые мошенники.
— Старая карга! — проворчал Юсуф. — Впрочем, она не так уж и не права...
Как только постояльцы скрылись за дверью, китаянка торопливо набрала телефонный номер:
— Мистер Корвилл, интересующие вас англичанин и магометанин только что покинули отель. Кажется, они направляются на прогулку в сторону порта.
Они действительно направились в сторону морского порта. Сразу же у порога отеля их подхватила разноязыкая уличная толпа Гонконга, по-китайски, Сянганя, — этого полуевропейского, полуазиатского города на берегу теплого Южно-Китайского моря, бывшего на протяжении нескольких веков прибежищем пиратов, авантюристов и разномастного сброда из Старого и Нового Света.
Облепленные рекламой известных мировых фирм, корпораций и банков, суперсовременные небоскребы-космополиты из стекла и бетона причудливо соседствовали с готическими соборами. Изысканные здания позднего французского барокко стояли рядом с массивными домами-крепостями колониальной викторианской эпохи. Легкие дворцы в мавританском стиле конкурировали с вычурными зданиями модерн.
Будто драгоценные жемчужины, в архитектурную эклектику Европы были вкраплены загадочные строения в стиле традиционной китайской архитектуры. И все это каким-то чудом уживалось и гармонировало в едином пространстве удивительного города.
По его залитым жарким солнцем улицам и тенистым переулкам торжественно текли потоки шикарных автомобилей, усердно крутили педали велосипедов китайцы в белоснежных рубашках, а бронзовые от загара рикши, как и сто лет назад, катили свои коляски, на которых восседали вальяжные господа, в основном — пожилые европейцы. За порядком на улицах города надзирали английские и китайские полицейские, и в самом деле невозмутимостью и важным видом похожие на фараонов, как их назвала старая китаянка из отеля «Приют флибустьера».
Доктор Юсуф между тем настойчиво тянул оглушенного уличным столпотворением Сарматова за собой. Они даже не заметили двух китайцев в кепках-бейсболках, появившихся за их спинами. Впрочем, выделить из толпы этих ничем не примечательных парней было невозможно, ибо и Юсуфу и Сарматову все китайцы пока казались на одно лицо и одного возраста.
Скоро они вышли к набережной, с которой открывалась изумительная панорама порта с белоснежными океанскими лайнерами на рейде и с размытыми в голубой дымке пролива островками.
— Джон, ты до этого видел море? — спросил Юсуф.
— Если я не удивился, значит, уже видел, — рассудительно ответил тот. — Я попробую вспомнить, когда и где я его мог видеть.
Но мучительная попытка что-либо вспомнить ничего ему не дала, кроме очередного приступа острой головной боли.
Полюбовавшись на океанские корабли и надышавшись свежим бризом, Юсуф потянул Сарматова в узкий проход между рекламными щитами, за которыми открывалось заполненное сизым дымом, гомонящее на всех наречиях торжище южно-азиатского рынка.
У прилавков с грудами диковинных морепродуктов, у лавчонок с ювелирными украшениями, с поделками из слоновой кости и предметами буддистского культа и бог еще знает с чем толклись увешанные фотоаппаратами и видеокамерами туристы — европейцы, китайцы, японцы, индусы, малайцы, негры. Толстые китаянки тут же жарили и парили на очагах янтарный рис, фасоль, кукурузу. В закопченных котлах жарились креветки, лангусты и какая-то коричневая масса из червей и экзотических насекомых.
Стоило им остановиться у одного из котлов, как продавец-китаец сунул в руку Сарматова пакет с необыкновенным кушаньем и тот без долгих раздумий принялся с аппетитом его поглощать.
— Попробуй, док, вкусно! — поймав испуганный взгляд Юсуфа, сказал Сарматов, протягивая ему пакет.
Но Юсуф, зажав ладонью рот, опрометью бросился за лавчонку... Через некоторое время он вернулся и решительно потянул Сарматова прочь с рынка, к тесно прижавшимся друг к другу павильонам в китайском стиле. У первого же из них на Сарматове буквально повисли две ярко накрашенные, вызывающе одетые китаянки.
— Что им надо, док? — растерялся Игорь. Юсуф разразился бранью и стал пинками гнать китаянок прочь. Обиженные девицы с пронзительным визгом бросились к павильону. Через минуту из его двери выскочили несколько молодых китайцев. Выкрикивая угрозы, они попытались сбить Юсуфа с ног, но доктор с поразительным для его щуплого телосложения мастерством отразил все их удары. Получив отпор, рассвирепевшие не на шутку молодчики бросились к сильно озадаченному таким оборотом Сарматову. Откуда-то сбоку выскочила еще одна группа галдящих китайцев, вооруженных бамбуковыми пачками и велосипедными цепями. Часть из них окружила Юсуфа, а часть взяла в плотное кольцо Сарматова. Тот явно не понимал, что хотят от них эти маленькие свирепые люди.
Из-за рекламного щита на противоположной стороне улицы двое китайцев в бейсболках с интересом наблюдали за происходящим.
— Может, вмешаемся? — предложил один из них. — Как бы парни из триады не изуродовали наших подопечных.
— Зачем? — усмехнулся другой. — Нам с тобой платят за службу в полиции, а парни из триады зарабатывают на жизнь, охраняя проституток.
Юсуф между тем сражался, как лев. От его молниеносных выпадов два китайца уже корчились на асфальте. Но силы были неравны, в конце концов, одному из китайцев удалось нанести удар увесистой бамбуковой палкой по его тюрбану, и он как подкошенный рухнул на асфальт.
При виде поверженного Юсуфа словно пружина сорвалась в душе Сарматова. На его теле моментально взбугрились мышцы, брови сошлись в одну гневную линию. В несколько прыжков он оказался в гуще китайцев. Трое из них сразу легли снопами на асфальт. Один, пролетев по воздуху несколько метров, ткнулся головой в фонарный столб. Остальные, увидев обезображенное шрамами яростное лицо рослого европейца, в страхе попятились назад. Однако их главарь признавать поражения не захотел и выхватил нож. Его лезвие просвистело у самого уха уклонившегося Сарматова и вонзилось в предплечье одного из китайцев. Сарматов настиг главаря и, подняв его над головой, с яростью бросил на асфальт. Ошеломленные чудовищной силой европейца, китайцы в панике ретировались, оставив лежать на земле поверженного вожака.