Звягинцев Василий. Одиссей покидает Итаку. Книга 2

солнцем каюте он читал и перечитывал ее прощальное письмо, а потом, не
подавая вида, что с ним творится, должен был нести службу, шутить и
смеяться чужим шуткам в кают-компании, вообще жить, хотя жить как раз не
очень хотелось, - сейчас ему не удалось бы оставаться внешне спокойным,
ироничным, небрежно-самоуверенным.
И как-то совсем не важно было, что перед ним сидела сейчас отнюдь не
она сама, а лишь ее изображение.
Наташа тоже почувствовала, что с ним происходит не совсем то, что он
старается изобразить.
- Дим, ты знаешь, у тебя стали теперь совершенно другие глаза.
Суровые, злые даже, а все равно, если присмотреться, что-то в них осталось
прежнее...
Воронцов вздохнул, сосчитал в уме до пяти как учили, через ноль.
Сказал тихо, без выражения:
- Ладно. Давай лучше к делу. А про тебя и про меня ты в другой раз
доскажешь...
Наташа закусила губу и отвернулась. Возможно, чтобы он не увидел
выступивших от обиды слез.
- Ну хорошо, - наконец сказала она. - Я остановилась на том, что
Книга дошла невредимой почти до наших дней и вдруг исчезла. Очевидно,
навсегда. Сложность в том, что исчезла она в июле 1941 года. В районе
северо-западнее Киева...
Воронцов тихо начал насвистывать сквозь зубы старую английскую
солдатскую песню "Лонг вей ту Типперери", популярную среди мальчишек в
пятидесятые годы.
- Намек понял, - сказал он, обрывая свист. - Пойти и взять, только и
всего...
- Именно так. Не сочти за лесть, но ты один из немногих, кто может
это сделать.
- Да уж конечно. Дураков мало. А ты, случайно, не помнишь, что имело
место как раз в июле-августе сорок первого года нашего века
северо-западнее Киева? Как, впрочем, и западнее, южнее и юго-западнее
тоже?
- Ну, Дим! Если б это было так просто, они и не обратились бы к
тебе...
- Ох, Натали, за что я тебя всегда уважал, так за великолепную
невозмутимость духа. Подумаешь, июль сорок первого, стоит ли говорить... И
вообще, кому интересны переживания какого-то лейтенанта... Воронцова, что
ли? С его дурацкими чувствами и бесперспективной биографией... До них ли,
когда есть возвышенная цель.
Очевидно, он немного перебрал, потому что Наташа теперь смотрела на
него с испугом, словно ожидая еще более обидных, бьющих наотмашь слов.
- Прости, Дим, я не хотела... Это не я, это они так говорят, а я
повторяла, не задумываясь... А ты все злишься на меня, никак не хочешь
забыть и простить...
- Да нет, что ты, давно не злюсь. Дело прошлое. Вырвалось как-то.
Значит, говоришь, сорок первый. А где там искать, и как?
- Я тебе все объясню, - заторопилась Наташа, не скрывая радости
оттого, что он, кажется, действительно не сердится и что миссия ее
благополучно подходит к концу. - Тебе и искать особенно не придется. Тебя
высадят в нужное время и в нужном месте, соответственно подготовив,
специальный детектор укажет координаты контейнера, ты его подберешь и
вернешься...
- Действительно, плевое дело. Они у тебя четко соображают. Подобрать,
пока дым не рассеялся, - и ходу... С транспортом как? На машине времени
сгоняю?
- Зачем машина времени? Все гораздо проще. Замок сейчас находится вне
любых пространственно-временных координат. Любая точка из него одинаково
доступна. Выход в реальный мир можно открыть в любом месте пространства и
в любом времени. Математически все это крайне сложно, ты не поймешь, хоть
и сдавал высшую математику... - она улыбкой постаралась смягчить оценку
его умственных способностей.
- Я не претендую, - успокоил он ее, - я практик. Но выходит, что
путешествия во времени вообще не будет?
- Правильно. Представь, что перед тобой карта мира и на ней нужно
поставить точку карандашом. Главное - определить, куда ее ставить. А
какова кинематика движения руки, затраты энергии, механизм переноса
частичек графита на бумагу - ты об этом и не задумываешься...
- Оно так. Ну а как с парадоксами?
- Да нет никаких парадоксов. Мир всегда только таков, как есть Если
ты побывал в прошлом, значит, этот факт имел место, как ты выражаешься, и
в свое время уже оказал влияние на развитие событий. Если нет - то же
самое.
- Постой, Натали. Вот как раз тут и неясность. Я имею определенные
знания о прошлом. Я пойду за вашей Книгой и захочу там сотворить нечто
противоположное тому, что уже случилось. Как тогда?
- А разве ты можешь быть уверен, какую именно цепь причин и следствий
возбудит твой поступок? Может, как раз он через десятки и сотни
промежуточных событий и приведет к тому, что есть на самом деле?
- Можно придумать такое, что ни в какие ворота, - не унимался
Воронцов, которому очень хотелось хоть в чем-то поставить в тупик Наталью
с ее пришельцами.
- Значит, у тебя ничего и не получится. Помешает что-то... Или все
равно так или иначе ляжет в общую схему. Все, что могло случиться в
прошлом - уже случилось, и именно так, а не иначе.
- Ясно. Объяснение принимается, - кивнул Воронцов. - А куда в этой
штуке лошадь запрягать, потом уточним, - к случаю вспомнил он старый
анекдот.
В общем-то он уже до предела устал от бредовости ситуации,
нравственных и технических проблем, парадоксов, которых не бывает, и
мучительно-прекрасных глаз своей визави, глядя в которые ему хотелось лишь
одного - встретиться и поговорить с ней наяву, без живых и электронных
посредников.
Потому и сказал наконец то, что давно собирался, но никак не мог
найти подходящего момента в разговоре.
- В общем, хватит, Натали! Сделаем перерыв. Я дух перевести хочу,
воздухом подышать, рассеяться и расслабиться. А уж потом контракты
подписывать будем.
Отметил, как удивленно приподнялись у Наташи брови, усмехнулся
злорадно. Не ждали они от него такого пассажа, определенно не ждали. И
закончил фразу:
- А ты пока со своими приятелями посоветуйся, подготовься получше.
Потому что пока вы мне на два вопроса не ответите, дела не будет. Я и в
худшие времена не продавался, сейчас - тем более...
- Опять ты, Дим! Пожалуйста, спрашивай, что хочешь. Я готова ответить
на любой вопрос сейчас же...
- Сейчас не надо. Куда спешить? Завтра и ответишь. Вопросы у меня
простые. Что именно записано в пресловутой Книге, и какие причины
заставили обратиться именно ко мне и ни к кому другому. Вот и все. Только
постарайся, чтоб ответы были... убедительные. Хорошо, дорогая?

3

...Для одного человека и в один день всего случившегося было
многовато. Следовало успокоиться и заставить себя как следует подумать.
Воронцов вышел в коридор и прикрыл за собой дверь кабинета, сумев не
оглянуться и не посмотреть, что за его спиной делает Наташа. Пусть не
рассчитывают на легкую победу, психологи... Воронцова голыми руками не
возьмешь. Эксперимент - так для всех эксперимент.
Куда идти - ему было совершенно все равно, Дмитрий уже понял, что
ничего сверх того, что ему захотят показать, он не увидит, но, с другой
стороны, ему было интересно, как далеко простирается их фантазия и
технические возможности. Как если бы он попал в некий супердиснейленд,
отданный в его единоличное и полное распоряжение.
Пройдя метров пятьдесят по длинному и узкому переходу без окон, не
очень ярко освещенному вычурными хрустально-бронзовыми бра, Воронцов
толкнул первую попавшуюся дверь.
За ней оказался небольшой холл с глубокими креслами, медными
пепельницами на гибких подставках, видеокомбайном "Сони" в углу и копией
(а возможно, и оригиналом) "Бульвара Капуцинов в Париже" на левой стене.
Четыре ступеньки вели в уютный бар. Обтянутые коричневой кожей стены
и стойка, сотни всевозможных бутылок на подсвеченных снизу зеркальных
полках, четыре двухместных столика и глубокий эркер с абстрактной
металлической скульптурой посередине.
Что-то в таком роде Воронцов и рассчитывал увидеть. Исходя из своего
настроения и внутренней потребности. Так что удивлен не был. Вот если бы,
открыв дверь, он попал на заседание парткома родного пароходства, тогда
да...
За стеклами эркера было уже совсем темно. Как-то неожиданно наступила
ночь. Ему казалось, что встреча с Наташей продолжалась не так уж долго, а
оказывается - полный световой день. Впрочем, он ведь не знает
географическую широту Замка и, соответственно, продолжительность дня. Но,
судя по ощущению своих довольно точных биологических часов, он решил, что
сейчас должно быть около семнадцати по времени Москвы. Проверить
правильность своего предположения Воронцов не мог, его кварцевый "Дельфин"
со вчерашнего дня показывал, по образному выражению старых штурманов, день
рождения бабушки.
Он заказал себе рыбно-моллюсковый ужин, взял со стойки бутылку сухого
"Сент Эмильона" и, возвращаясь к столу, поплотнее закрыл входную дверь.
Так спокойнее. Бесконечное пространство прилегающих коридоров, пустых и
тихих, вселяло томительное чувство дискомфорта.
Приступая к разделыванию омара, по приобретенной на ночных вахтах
привычке думать вслух Воронцов вполголоса сказал:
- Надо что-то делать... - Тотчас вспомнил, что его наверняка слушают,
и закончил фразу наскоро придуманной бессмыслицей: - Недоваренные
ракообразные опасны для здоровья...
Тишину нарушил резкий звук гонга. Подняв глаза, Дмитрий увидел
вспыхивающее над окном выдачи блюд алое табло: "Приносим извинения. Замена
произведена!" Он не ожидал, что его слова будут восприняты столь
буквально.
Новый омар был раза в полтора больше и наверняка соответствовал самым
строгим санитарным и кулинарным нормам.
Доужинал Воронцов с аппетитом, не торопясь, под негромкую музыку
камерного квартета.
Изображая безмятежное состояние духа, перешел в холл, вставил в
приемник видеомагнитофона кассету с названием позабористее, погрузился в
пухлые подушки кресла и, сибаритствуя, закурил любезно приготовленную для
него невидимыми лакеями десятидюймовую бразильскую сигарету.
Но мозг его работал с бесстрастной четкостью. Время эмоций на сегодня
прошло.
Следовало представить все возможные повороты сюжета, которые
подготовят ему пришельцы, определить тональность предстоящей с Наташей
беседы, заготовить два-три изящных парадокса, которые в трудный момент
позволят выиграть время и перехватить инициативу. Проигрывать он не
собирался.
Вполне прилично выспавшись за бесконечно длинную ночь в уже обжитом и
ставшем привычном номере, Воронцов встретил утро на балконе. Не будь он
моряком, перевидавшим всякое, картина здешнего рассвета могла бы вывести
его из душевного равновесия.
Слоистые сизо-серые тучи почти касались маслянистых, будто застывших
волн. Неподвижный мглистый воздух гасил любые звуки. Близкие кроны
деревьев казались аппликациями, наклеенными на театральный задних.
Постепенно сиреневая мгла посветлела, подошвы туч подкрасились
розовым, четче стала граница, разделяющая море и небо. Где-то там, за
тучами, наверное, уже поднималось солнце, но здесь по-прежнему держалась
полутьма, словно в кубрике, освещенном лишь синей лампочкой над входом.
Но солнце поднималось все выше, и ярче становился багряный отблеск на
тучах. Казалось, вот-вот лучи прервутся наружу, однако их хватило лишь на
то, чтобы последним усилием высветить над горизонтом мрачно-торжественную,
густо-красную полосу, а потом она померкла, и все вокруг залил
светло-пепельный мертвый свет.
Тучи глухо сомкнулись, и по листьям деревьев, по траве, по
выскобленному, как палуба парусника, настилу балкона зашуршал неизбежный
дождь.
- Вешаться хорошо в такое утро, - со знанием дела сказал Дмитрий.
Перед новой встречей с Наташей в груди ощущался неприятный холодок.
Примерно как в день выхода на боевое траление. Привычно, но
непредсказуемо.
Чтобы взбодриться и обрести подобающую уверенность, Воронцов,
прихватив взятый вчера в той же лавке - взамен забытого в кабинете
револьвера - короткий винчестер, вышел на берег моря и долго стрелял по
голышам на пляже, убеждаясь, что рука тверда и глаз верен.
Расстреляв две пачки патронов, распугав чаек на берегу и ворон на
стенах Замка, Дмитрий почувствовал, что готов к предстоящей борьбе умов.
Тогда он разделся и вошел в обжигающе холодную воду, соленую, как
Индийский океан на экваторе.

4

...На этот раз Наташа появилась в строгом темно-синем костюме,
по-иному причесанная, к встреча сразу приобрела суховатую официальность,
будто и не было вчерашней взаимной растерянности и плохо скрываемого
волнения в ее голосе.
"Подрегулировали эмоциональный блок, - подумал Воронцов. - Тем лучше
для меня, только неясно, какой они с этого планируют иметь выигрыш".
- На первый твой вопрос я отвечу сразу, - сказала Наташа после
нескольких протокольных фраз. - А на второй - несколько позже.
- Как знаешь, - согласился Дмитрий, подвинув кресло к самому экрану.
Теперь их разделяло не более полутора метров. И он мог наблюдать за
тончайшими нюансами ее мимики и выражения глаз.
- Тогда слушай. Содержание Книги одинаково важно и для них, и для
нас. В ней - полный рабочий дневник экспедиции. Что это такое - сам
понимаешь.
- Еще бы, - кивнул Воронцов. - Вроде вахтенного журнала. Понимаю и
сочувствую, но не более того...
- Подожди. Кроме дневника, там же записаны практически все
древнерусские летописи IХ - ХIII веков, вплоть до монгольского нашествия,
духовная и светская литература... Ты же знаешь, что кроме "Слова о полку
Игореве" до нас не дошло ничего. А там могли быть шедевры, по сравнению с
которыми "Слово"... - она замялась, подбирая сравнение.
- Как записки фронтового корреспондента рядом с "Войной и миром", -
помог ей Воронцов.
Наташа посмотрела на него с сомнением.
- Неожиданное сопоставление. Но в принципе... Отчего бы и нет?
- Вот именно. Только не по адресу вы обращаетесь. Вам бы филолога
найти, библиомана настоящего. Тот бы так рванул - втроем не удержишь. А я
что? Признаюсь, хоть и стыдно, я и "Слово" до конца не читал. "Лепо ли ты
бяшешь, братие..." Так, что ли? Вот и все мои познания. Умом я все
понимаю, но голову ради этого в петлю совать не стал бы.
И не так уж он кривил душой, говоря это. Как всякий актер, которым
поневоле вынужден быть человек, поставленный руководить другими людьми,
Воронцов мог убедительно имитировать только те чувства, которые хоть в
малой мере находили отклик в глубине его натуры. Иначе фальшь была бы
видна любому мало-мальски проницательному зрителю.
- Не буду спорить, - продолжал он, - если эти тексты ввести в
обращение, определенная польза для отечественной культуры будет. Но какая?
И для кого? Для десятка интеллектуалов, жаждущих тем для диссертаций? А
еще для кого? Как будто ты не знаешь нашу публику. Спроси у любого.
Девяносто процентов - не назовут даже имен и порядковых номеров царей,
правивших в прошлом веке, а ты им - летописи десятого...
- Если даже пять человек будут владеть подлинным знанием, и то рано
или поздно оно станет достоянием всего народа...
Воронцов рассмеялся. Снял со стены парадный офицерский палаш с
филигранной медной гардой, попробовал, удобно ли он лежит в руке, повертел
перед глазами, разбирая надпись на клинке.
- Эх, черт, вот жизнь была... Золотое времечко. А сейчас... Ну кому
оно все нужно, Натали? Что изменится? Принесу я их Книгу, не принесу...
Прожили с тех пор семьсот лет - обошлись, как видишь. Может, без тех
знаний даже лучше? Не думала? Впрочем, что это я спрашиваю, ты тут совсем
ни при чем. А ты... Тебе самой как, кого больше жалко, меня или те
летописи?
Наташа ничего не сказала, отошла от экрана, повернувшись к Воронцову
спиной, остановилась у окна в глубине своей комнаты, минуту или больше
молча смотрела в затуманенный сад.
Как будто он и вправду обидел ее своим вопросом.
Воронцов ждал - что еще они придумают для него. И внимательно
рассматривал Наташину фигуру. Ему даже хотелось, чтобы она подольше не
оборачивалась.
Самое смешное, что он совершенно не ощущал невозможности
происходящего. Пришельцы, путешествия во времени, свидания с призраками...
Но раз это все случилось, какой же смысл переживать по поводу теории
вероятностей?
Возможность и вероятность попасть в данный момент времени в
автомобильную катастрофу для каждого конкретного индивидуума на Земле
равна что-то около одной миллиардной. Но разве тот, кто уже вытянул этот
редкостный шанс, остался в живых, но, предположим, лежит в кювете с
переломанными ногами, думает о законе больших чисел? Пожалуй, его
интересует в этот миг нечто другое.
То же можно сказать и о Воронцове.
Ему важнее всего было определить, наконец, чего он сам в этой истории
значит, чего хочет и какой выбор сделает.
Принять Наташино предложение, стать, попросту выражаясь, тайным
агентом инопланетных пришельцев, неизвестно зачем проникших на Землю?
Или же избрать для себя благородный путь сопротивления агрессору? Без
всякой гарантии, что его инстинктивный негативизм принесет пользу, а не
вред человечеству, которое он, без всяких на это прав, вынужден сейчас
представлять.
Сложность была в том, что Воронцов не видел третьего пути: каким-либо
способом уклониться от решения вообще. Не только потому, что не знал, как
вообще можно уклониться в такой ситуации, но и потому еще, что не в его
характере было в трудные моменты уходить в кусты. Если проблема выбора
существует, то выбор должен быть определенным.
- А там ведь не только тексты, - будто размышляя вслух, сказала
Наташа, поворачиваясь к нему лицом. - Там ведь и видеозапись.
Представляешь - подлинная кинохроника битвы на Калке, взятие монголами
Рязани и Владимира, сражение на Сити... Даже историки не представляют, как
все было на самом деле, а здесь - документальный фильм. Форзейли считают,
что их наблюдатели как раз и погибли в том сражении, вместе со всеми
русскими князьями. После 4 марта 1238 года на связь они больше не
выходили...
- Безусловно, фильм может быть потрясающим, - согласился Дмитрий. Он
представил - заснеженный лес, лагерь русских воинов, внезапное появление
монголов, отчаянная и безнадежная битва, крупным планом - лицо князя Юрия,
подлинные голоса исчезнувших семь веков назад людей... - Тут можно
прославиться. Фильм наверняка станет бестселлером века. Но...
- Ну что "но"?! Что ты все время находишь какие-то отговорки? - не
выдержала Наташа. - Не думала я, что ты стал таким... осторожным. - На
губах ее мелькнула неприятная, как бы не презрительная улыбка. - Я
считала, что уж кто-кто, а мой мичман Дим с восторгом примет такое
предложение. Небывалое приключение, возможность стать национальным героем,
даже всемирным, путь к исполнению любых желаний... А ты, выходит,
превратился в обыкновенного обывателя? "С одной стороны, с другой сторон
стороны..." - передразнила она.
И Дмитрию вдруг захотелось махнуть на все рукой и согласиться, а там
будь что будет. Действительно: выглядеть в глазах той, которая...
расчетливым и трусоватым хлюпиком, хрестоматийным интеллигентиком в мятой
шляпе и захватанном пальцами пенсне... Ему, всегда рисовавшемуся перед
Наташей манерами старорежимного офицера...
Только реакция эта была тоже из того, давно прошедшего времени, и
девушка за плоскостью экрана лишь внешне напоминала свой прототип.
- Что ж тут поделаешь? - Воронцов слегка развел руками, недоуменно
посмотрел на палаш, который все еще держал в руке, и бросил его на кресло.
- Жизнь - она всех учит. Хватит, погеройствовали. И воздаяние было...
Помнишь, как Рощин в "Хождении по мукам" сказал? "Благодарное отечество
наградило штыком в брюхо".
- Обидели тебя сильно... - не то спрашивая, не то утверждая, сказала
Наташа. - Только при чем тут весь народ? Кажется, ты сам говорил, что
Воронцовы всегда служили не властям, а России...
- Говорил. А России моя служба сейчас нужна? Вот эта, что ты мне
сейчас предлагаешь? Наоборот не получится?
Наташа подошла к самому краю экрана, оперлась рукой о его внутреннюю
поверхность. Их лица почти соприкоснулись.
- Что ж, давай попробуем вместе разобраться. Заодно отвечу и на
второй твой вопрос. Ты - Воронцов. Последний, кажется, представитель своей
ветви, так?
- С твоей помощью, - не сдержался от упрека Дмитрий.
- Согласна. Пусть с моей. Молодая была, глупая... Не в этом сейчас
главное. Скажи, что ты знаешь о второй линии своих предков, со стороны
матери?
Вопрос был настолько неожиданным, что Воронцов растерялся.
Действительно, эта сторона собственной генеалогии была для Дмитрия покрыта
туманом какой-то сомнительной тайны.
Из коротких, отрывочных, случайных почти что разговоров с матерью он
знал, что она происходила из кубанских казаков, что дед его имел чин
есаула и был станичным атаманом, в гражданской войне участия будто бы не
принимал, но в конце двадцатых или начале тридцатых годов был раскулачен и
сослан со всей семьей, только мать каким-то образом уцелела, оказалась в
Ленинграде, где и вышла замуж за молодого командира РККФ Воронцова.
Говорить обо всем этом вслух в семье считалось непринятым. Дмитрий
даже не знал отчества своего деда. Да, признаться, не слишком и
интересовался.
Правда, мать, не желая выглядеть среди Воронцовых безродной
крестьянкой (а в анкетах ее приходилось писать: "из крестьян"),
подчеркивала, что предки ее происходили из польской шляхты и один из
прадедов, в XVII, кажется, веке, сменив веру и подданство, вступил в
Запорожскую Сечь.
- Неужели тебе никогда не хотелось узнать подробностей? - спросила
Наташа.
- Как тебе сказать? Возникало иногда такое желание... Мать и сама
мало что успела в детстве узнать, да и вспоминать ей, по всему судя, было
не особенно приятно. По-моему, и она, и отец просто вычеркнули ее прошлое.
Времена тогда были, сама знаешь. Только какое отношение...
- Отношение самое прямое, - перебила его Наташа. - Именно из-за
твоего происхождения на тебя и обратили внимание. Не просто ж так, вдруг,
взяли одного из пяти миллиардов, ты правильно отметил. Но чтоб разговор у
нас дальше стал действительно предметным, ты кое-что почитай... Там, в
шкафу, на второй полке, справа, зеленая кожаная папка. Посмотри
внимательно, а потом продолжим.
Она кивнула ему ободряюще, изобразила нечто вроде воздушного поцелуя,
и экран медленно потемнел. Как будто там, у нее в комнате, опустились
светомаскировочные шторы.

5

Первая часть папки вызвала у Воронцова только положительные эмоции:
естественный интерес к малоизвестным фактам истории запорожского и
кубанского казачества, приятное чувство гордости за свою кровную
причастность к славным делам и подвигам людей, о которых до этого и не
знал ничего, выходящего за пределы "Тараса Бульбы", "Запорожца за Дунаем"
и знаменитой картины Репина.
А оказывается, начиная с XV века запорожские казаки были грозой турок
на Черном море, на своих "чайках" брали на абордаж до зубов вооруженные
боевые корабли, высаживали десанты в окрестностях самого Стамбула...
Выходило так, что в нем, Дмитрии Воронцове, сомкнулись две линии
российской морской истории - черноморской отчаянной казачьей вольницы и
балтийского, созданного Петром регулярного флота. И не так важно, что
после переселения на Кавказское побережье казакам пришлось забыть свои
морские подвиги, сменить палубы на седла и водные просторы на просторы
ковыльных степей...
Воронцову подумалось, что на основании прочитанного им можно было бы
снять десятки остросюжетных фильмов, не уступающих рыцарским, ковбойским,
пиратским и прочим заграничным боевикам, столь популярным среди детей и
взрослых, не имеющих понятия о собственной истории и уверенных, что все
интересные и захватывающие события происходили только там, в прериях и
пампасах, флибустьерских морях и средневековых Парижах и Лондонах, а у нас
в прошлом, кроме бояр в нелепых шапках и собольих шубах, пьяных стрельцов,
бунтующих против просвещенной власти, забитых крепостных и сонных
обломовых, ничего и не было...
Воронцов вдруг с неприятным удивлением осознал, что он сам,
оказывается, даже о любимом своем русском флоте видел только два фильма,
снятых лет тридцать назад: "Адмирал Ушаков" и "Корабли штурмуют бастионы".
А больше смотреть-то было и нечего. Открытие оказалось неожиданным и
печальным.
А материалы в папке подбирала рука очень квалифицированная, имеющая
доступ к любым хранилищам.
Знакомство с документами естественно подводило к мысли,
сформулированной Львом Толстым: "Вся история России сделана казаками.
Недаром нас зовут европейцы казаками. Народ казаками желает быть". В
казачестве исторически как бы сконцентрировалась идея русского
свободолюбия, неприятия всякого насилия над личностью, осознанный героизм,
последняя опора древней памяти о вечевой новгородской демократии.
Подтверждалось это страницами из фундаментальной "Истории Кубанского
казачьего войска" Ф.А.Щербина, неизвестной современному читателю,
материалами из архивов, воспоминаниями современников.
Специально выделено было все, что касалось прямых предков Воронцова.
С волнением и неясным чувством вины увидел он наконец выполненный рукой
неизвестного художника графический портрет прадеда Акима Петровича,
войскового старшины, и фотографию деда, Василия Акимовича. С датированной
шестнадцатым годом овальной карточки смотрел на него суровый, немолодой
есаул с подкрученными усами. На белой черкеске два офицерских ордена -