Звягинцев Василий. Одиссей покидает Итаку. Книга 2

Он поднялся, отряхивая бриджи и гимнастерку, выругался сквозь зубы,
зябко передернул плечами. Пройди он еще метра три - и лежал бы сейчас,
изорванный пулями, на всеми забытой дороге, на быстро впитывающем кровь
песке, и вся его эпопея на том и закончилась бы...
Впрочем, у него еще все впереди.
Воронцов отошел чуть в сторону, где под низко нависшими ветвями стоял
его броневичок с открытой дверцей, сел на подножку, закурил длинную, еще
довоенную папиросу "Северная пальмира".
- Ладно, не вибрируй, - сказал он сам себе вслух. - Всего и делов-то,
сутки-другие продержаться. Так что покурим - и вперед. Но отпуск, конечно,
получается своеобразный. А начинался совершенно банально...
Воронцов вдруг насторожился. С дороги послышались голоса. Он встал и
потянул с сиденья автомат.
...Утром этого дня 14 немецких моторизованных дивизий нанесли
внезапный удар по измотанным в предыдущих, непрекращающихся от самой
границы боях войскам юго-западного фронта, прорвали оборону южнее
Новоград-Волынского и устремились вперед по расходящимся направлениям,
отрезая от основных войск фронта несколько наших корпусов.
Наступали немцы сравнительно узкими клиньями, и тот район, где
высадился Воронцов, оказался своего рода ничейной зоной. Наши части,
разрозненные и потерявшие управление, начали отход, пытаясь прорваться из
окружения, кто к Коростеньскому укрепрайону, а кто - на Киев.
Немецкие пехотные дивизии, догоняя ударную группировку, в этот район
еще не подошли, да и двигались они только по основным магистралям, пока не
отвлекаясь на выполнение второстепенных для них задач.
Ориентируясь по карте, Воронцов определил, что очутился почти на
семьдесят километров юго-восточнее того места, где должен был появиться
контейнер. Сработал принцип неопределенности, не позволявший с абсолютной
точностью обеспечить совпадение по месту и по времени. Но это как раз
Воронцова не очень огорчило. Километры можно проехать за несколько часов,
хуже, если бы он опоздал. И даже то, что придется двигаться в глубь
захваченной врагом территории, его не смущало. Вот оказаться по другую
сторону линии фронта он бы не хотел...
Стволом автомата Воронцов раздвинул кусты. Прямо на него шли двое -
лейтенант и старшина, оба с черными артиллерийскими петлицами. Старшина
держал наперевес короткий кавалерийский карабин, а плечо лейтенанта
оттягивал тяжелый вещмешок.
Его внезапное появление, а особенно звание смутили их, однако
лейтенант взял себя в руки и довольно четко доложил, что является
командиром огневого взвода из гаубичного дивизиона, три часа назад
полностью уничтоженного на позициях неожиданно появившимися с тыла и
флангов танками.
Лейтенант Долгополов, как значилось в его документах, окончил училище
всего два месяца назад, к войне в таком ее варианте не был подготовлен ни
тактически, ни политически, и смотрел на Воронцова, вернее, на его знаки
различия, с надеждой, что товарищ дивкомиссар все объяснит и скажет, как
жить дальше. Старшина же Швец, кадровый сверхсрочник, служил в армии
двенадцатый год и знал по опыту, что от большого начальства добра ждать не
приходится. Было ясно, что больше всего он мечтает как-нибудь незаметно
скрыться в лес и действовать по своему разумению.
Да и Воронцов тоже предпочел бы не встречаться ни с кем.
Ощущение, что он говорит сейчас с людьми, которые на самом деле
давно, наверное, погибли, сорок с лишним лет лежат под бесследно
сравнявшимися с землей холмиками и вновь существуют только потому, что сам
он оказался здесь чужой волей, нельзя было назвать приятным.
Но положение обязывало, и он стал вести себя соответственно. Как и
должен был поступить в сложившейся ситуации старший по званию и должности
командир.
Раскрыв планшет, Воронцов предложил лейтенанту показать на карте
позиции его дивизиона и батареи, направление танкового удара, задал
несколько уточняющих вопросов.
- Хорошо, - наконец сказал он. - Документы у вас в порядке, личное
оружие оба сохранили, это говорит в вашу пользу. Я - дивизионный комиссар
Воронцов, представитель Ставки Главнокомандующего. Вы поступаете в мое
распоряжение. Машину водите, лейтенант? Тогда вы - за руль, а старшина - к
пулемету. Да, а что это у вас в мешке? Личное имущество?
- Никак нет, товарищ дивкомиссар. Это прицелы от орудий моей батареи.
Те, что уцелели. Согласно инструкции положено... "Господи, - подумал
Воронцов, - прицелы... Хорошо еще, что гильзы, согласно той же инструкции,
не собрал... Но парень, значит, надежный. Генералы дивизии бросают, а он -
прицелы через фронт тащит".
- Молодец, лейтенант, - сказал он вслух. - Благодарю от лица службы.
Положите мешок в машину, и поехали. Только так - аккуратно. Скорость
тридцать, и не газуйте, здесь двигатель форсированный...
В течение ближайших часов они несколько раз встречали группы
выходящих из, окружения бойцов и командиров, и неожиданно для себя
Воронцов на практике убедился в правильности философского положения, что
не только содержание определяет форму, но и наоборот. Причем в данном
случае форма подразумевается не в философском, а в военно-интендантском
смысле.
Проще говоря, он оказался здесь не просто старшим по званию. Он ведь
имел высшее военное образование, был взрослее всех не только реальным
возрастом, но и опытом войны и послевоенных лет, знал и умел такое, что
здесь и сейчас никому, вплоть до командующего фронтом, и в голову прийти
не могло, и очень быстро почувствовал, что не в силах проезжать мимо этих
людей, как богатый сноб мимо голосующих в дождь пешеходов.
И форма на нем была дивизионного комиссара, что немаловажно.
Бойцы, на время потерявшие возможность, но не желание сражаться с
врагом, нуждались в руководителе, и Воронцову пришлось им стать.
В течение первой половины дня он собрал на лесных дорогах и тропах
больше полусотни окруженцев.
Построив людей на глухой поляне, он быстро распределил их по званиям,
должностям и специальностям, из майора, двух капитанов и четыре старших
политруков сформировал штаб опергруппы, бойцов свел во взводы -
управления, комендантский и охраны штаба.
Теперь, имея штаб и штабные подразделения, Воронцов мог подчинять
себе не только одиночек, но и целые воинские части.
У него по ходу дела возник некий стратегический замысел, который он и
решил осуществить не в ущерб своей основной задаче. Ход войны он, конечно,
не изменит, но кое-что сделать можно. На этом как раз участке фронта.
...Он вел свою группу через лес, туда, где согласно его карте
находилась разгромленная немцами колонна тыловых подразделений шестой
армии, попавшая сначала под удар пикирующих бомбардировщиков, а потом -
передовых отрядов 48-го немецкого моторизованного корпуса.
Дорога с обеих сторон была плотно зажата лесом, и сворачивать с нее
некуда. Поэтому, насколько хватало взгляда, она была забита сотнями машин
- исковерканных бомбами и снарядами и совсем целыми, сползшими в кюветы,
уткнувшимися радиаторами в стволы сосен, сцепившимися бортами и крыльями.
Некоторые уже сгорели дотла, остались только рамы и диски колес, от других
еще тянуло черным зловонным дымом.
Убитых осталось сравнительно мало, большинство водителей и
сопровождающих успели укрыться в лесу и разбрелись кто куда.
Но все равно смотреть на картину внезапного, беспощадного и
безнаказанного разгрома крупной воинской части было тяжело. Если бы еще в
настоящем бою, где противник оказался сильнее, но все же заплатил за
победу достойную цену...
Все это напомнило Воронцову картину заключительного периода четвертой
арабо-израильской войны, так называемой "войны судного дня".
Но рефлектировать сейчас и размышлять, кто и почему виноват, не было
времени.
- Майор! - резко подозвал он к себе начальника штаба. - Выслать по
дороге охранение на километр в каждую сторону. При появлении противника -
задержать. Одному взводу убрать погибших в лес. По возможности -
похоронить. Главная задача - выбрать не меньше десятка исправных машин,
собрать как можно больше стрелкового оружия, боеприпасов, продовольствия.
Исходите из того, что еще сегодня вам придется сформировать из окруженцев
примерно бригаду. На все - три часа. Колонну выстроить вот здесь, - он
показал на карте место. - Быть готовыми к движению в восемнадцать
ноль-ноль. Все. Выполняйте.
Он отъехал на полкилометра западнее головного дозора, свернул в
сторону и остановился на невысоком песчаном откосе, откуда хорошо было
видно вперед, где возможно появление немцев. Его самого надежно скрывали
кусты орешника.
Сидя на подножке, Воронцов расстегнул планшет, вновь достал нужные
листы карт. Того, что на них, не знает пока никто. Только он один может
сейчас принимать решения, исходя из точного, а главное - своевременного
знания. И гораздо более современного стратегического мышления.
Дмитрий вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Достал из
чемодана сверток с бутербродами, налил, согласно приказу наркома обороны,
полстакана армянского коньяка. Выпил в два приема, закусил твердой, как
фанера, колбасой с московским хлебом, закурил и опять обратился к карте.
Да, никто не знает сейчас, что происходит в этой полосе Юго-Западного
фронта. Ни командующий Кирпонос, ни Генштаб, ни сам товарищ Сталин,
которому положено знать все.
Рейхенау и Клейст думают, что уж они-то знают все на десять ходов
вперед, но тоже ошибаются.
Судя по карте, в радиусе пятнадцати километров сейчас находится до
двух десятков более или менее организованных групп наших войск, от рот до
остатков полков. К вечеру их можно собрать. И тогда - ударить под
основание немецкого клина, перерезать основную коммуникацию, а главное,
под весь этот шум и гром можно попытаться окружить и уничтожить штаб 48-го
корпуса. Вряд ли немцам тогда будет до продолжения операции. А такие
отчаянные штуки довольно часто удаются именно в силу своей полной
внезапности...
Только для этого нужен способный и решительный командир. Придется
поискать. Вот, хотя бы здесь, где флажок с пометкой "33 ТД".
А пои кронами вековых, двухобхватных сосен было совсем тихо и
настолько спокойно, что даже странно представить, как всего в десятке
километров отсюда сгорает в ожесточенных сражениях вера и надежда
миллионов людей, будто война окажется короткой и победоносной, подойдут
войска вторых эшелонов и на старой границе мы остановим немца и погоним
его назад.
На самом деле враг уже глубоко вклинился в линию последних
укрепрайонов и кое-где уже вышел к Днепру, и сдерживать его Юго-Западному
фронту больше нечем.
...Впереди пылил по дороге броневик Воронцова, за ним "ЗИС-5" с
четырьмя бойцами, доверху загруженный бочками с бензином. По расчету,
оставалось не более шести часов, чтобы успеть организовать рейд, а сил
пока не хватало. И с командиром неясно. Впрочем, майор Карпов получил все
необходимые указания, заканчивает формирование ударной группы примерно в
пятьсот штыков, и крови немцам он сегодня в любом случае пустит и попортит
порядочно.
Машины свернули с большака. Просека была узкая, и если б Воронцов не
знал заранее, он вряд ли догадался бы, что тут недавно прошли танки.
Опираясь грудью на закраину люка, он внимательно всматривался в
глухой и темный лес. Вот-вот можно ждать встречи с боевым охранением.
Интуиция не подвела. Метров через сто просека оказалась перегорожена
толстым бревном, и как только броневик остановился, на дорогу с двух
сторон вышли люди с автоматами, в черных комбинезонах и серых танкистских
гимнастерках.
А впереди шевельнулся куст боярышника, и Воронцов увидел за ним башню
танка "БТ-7" с направленным прямо на него стволом пушки.
- В чем дело? - властно крикнул Воронцов. - Кто такие? Старший - ко
мне!
Сцена была мучительно узнаваема, Воронцов наверняка видел что-то
похожее в кино, только не мог вспомнить, в каком именно. Как будто сейчас
это могло иметь какое-нибудь значение.
- Это я сейчас спрошу, кто вы такие! - с танка спрыгнул коротконогий,
но удивительно широкоплечий человек и пошел навстречу, загребая носками
сапог желтый песок. Левой рукой он придерживал болтающийся на длинном
ремне немецкий автомат "МП-40". - Всем выйти из машины...
И тут увидел петлицы Воронцова.
Дмитрий, не торопясь, вылез наружу, за ним, с оружием наизготовку,
лейтенант Долгополов и батальонный комиссар, которого Воронцов планировал
назначить замполитом бригады.
- Что же вы замолчали, товарищ капитан? - медленно спросил Воронцов.
- Станьте как положено, представьтесь, доложите.
Танкист нехотя подтянулся.
- Помначштаба 142-го танкового полка капитан Ковалев, товарищ... - Он
не сразу разобрал, кто перед ним, комдив или комиссар, и только потом
увидел звезды на рукавах. - ...Товарищ дивизионный комиссар.
- Кто у вас здесь старший по команде?
- Командир дивизии.
- Ведите.
- Есть. Только, извините, машины придется здесь оставить, не
положено.
- Хорошо. Ведите, - повторил Воронцов.
Капитан быстро шел впереди, предупредительно отстраняя с дороги низко
нависающие ветки. Тропа сделала несколько поворотов, поднялась на взгорок,
и вдруг сразу открылась длинная, полого уходящая вниз поляна, покрытая
пестрым разнотравьем, с несколькими купами терновника посередине.
Слева на опушке леса Воронцов увидел две большие штабные палатки под
маскировочной сетью, а за ними несколько забросанных зеленью "эмок" и два
танка "Т-26". Людей видно не было, только перед палатками прохаживался
часовой с винтовкой СВТ на ремне.
- Доложите комдиву: прибыл представитель Ставки, - коротко приказал
Воронцов.
Капитан скрылся в палатке, и через несколько секунд оттуда шагнул
через брезентовый порог высокий, очень для своего звания молодой
генерал-майор в тонкой хромовой куртке поверх гимнастерки.
Как раз из тех удачливых, безусловно способных молодых командиров,
которым волей судьбы и истории повезло (или, лучше сказать, пришлось) за
три-четыре года перескочить через десяток лет службы, пять-шесть
должностей и званий, чтобы занять посты, которые кроме них занять было
просто некому. Которые в большинстве своем честно и отважно, хоть и не
слишком умело, воевали в первые, самые трудные дни и месяцы и которые, как
правило, не дожили до Победы.
...Интересно было наблюдать смену выражений его лица. Он шел, явно
готовясь увидеть генерала высокого ранга со свитой, услышать разнес на
повышенных тонах, а обнаружил совсем не то. Своего почти что ровесника,
наверняка тоже окруженца, да к тому же и не генерала совсем, а комиссара.
Оттого мгновенное облегчение на его лице сменилось разочарованием. На
помощь рассчитывать не приходится, а хлопот прибавится.
Однако привычка к субординации и авторитет должности гостя тем не
менее сработали. Генерал отдал честь. Воронцов назвал себя.
- Извините, товарищ дивкомиссар, но я прошу предъявить ваши
полномочия, - твердо сказал генерал.
- Пожалуйста, - Воронцов протянул документ, прочитав который, генерал
еще более подтянулся и, возвращая, снова поднес руку к козырьку.
В палатке, где собрались все уцелевшие в боях старшие командиры и
политработники дивизии, Воронцов узнал, что фактически дивизия состоит из
восьми легких танков, да и те с почти сухими баками, зенитной батареи,
разведроты и сводного полка, штыков примерно в семьсот. И все.
- А тыловые подразделения? - спросил Воронцов.
Генерал вздохнул к отвел глава.
- Тылов тоже нет. Есть две ремлетучки, несколько грузовиков с
боеприпасами и кое-каким продовольствием, редакция дивизионной газеты и
санитарный автобус. Это все. Да что вы хотите? - вдруг повысил он голос. -
Дивизия идет с боями от самой границы. Без поддержки, без подкреплений...
Пока танки еще были - вперед, в атаку, разгромить, уничтожить! Броня на
броню! А что у немцев броня в три раза толще, да артиллерия, да авиация
сверху долбает, как хочет - кому это объяснишь? А когда пожгли танки - две
сотни танков, как спички, пожгли, вот тогда стоять насмерть! И стояли! То
стоим, то ползем задним ходом с рубежа на рубеж. А немцы уже на полста
километров в тыл зашли! Я пехоты своей неделю в глаза не видел! Самолетов
своих - ни одного! Только немцы летают... Сегодня утром два последних
бензовоза сгорели. Связи - и той не было. Пять дней назад прорвался
лейтенант с пакетом на мотоцикле из штаба фронта, а в пакете приказ:
фланговым ударом опрокинуть и разгромить! Чем? Это вы мне скажите, товарищ
дивизионный командир из Москвы, можно так воевать? У меня ж одни легкие
танки, для глубоких рейдов и преследования противника... Были. Можно их
было использовать во встречных боях?
...Генерал Москалев три года назад был отличным командиром батальона.
Возможно, из него получился бы неплохой командир полка. Однако его сделали
комдивом и, кое-как справляясь с командованием в мирное время, на войне он
сумел доказать только одно: безукоризненной личной храбрости и
беспрекословного выполнения приказов на таком посту, увы, недостаточно.
Только вот цена этого открытия оказалась непомерно высокой.
- Если я вам скажу - нельзя, вам станет легче? - спросил Воронцов
нарочито тихо. - Считайте - сказал. И давайте ближе к теме. В нынешних
условиях какие наши планы?
Он обратил внимание, что присутствующие в палатке командиры прячут
глаза, будто не желая, чтобы представитель Ставки подумал, что они
одобряют внезапную вспышку потерявшего над собой контроль комдива. Только
один молодой, интеллигентного вида батальонный комиссар смотрел и слушал с
жадным интересом. Как в театре.
- Какие тут планы... - Генерал потерянно махнул рукой. - Танки
взорвем и будем пробиваться на Киев. Главное, что обидно - снарядов
сколько угодно, а горючего совсем нет... Если из всех машин слить в
санитарку и пару грузовиков, километров на сто хватит...
- Решение преждевременное. Там у меня в машине около двух тонн
бензина есть. Пошлите людей, заправьте танки. Пока хватит, а к вечеру
бензина будет выше головы. Прикажите приготовиться к маршу. И отпустите
людей, пусть идут в подразделения.
Когда командиры покинули палатку, Воронцов сел на раздвижной
парусиновый табурет:
- А мы с вами сейчас немного поработаем...
Он развернул на столе свою карту, с обстановкой на сегодняшнее утро
во всей полосе фронта.
Москалев долго изучал ее, потом поднял голову:
- Да, теперь для меня кое-что проясняется...
- Вот и давайте думать, исходя из реальности. В моем распоряжении
опергруппа в виде усиленного батальона, у вас - дивизия. Вы, я вижу,
академию закончили, вот и принимайте решение с учетом всех обстоятельств.
Насмерть стоять больше не надо и в лобовые атаки ходить - тоже. Надо
грамотно воевать.
- Я все понимаю, - будто с усилием начал генерал. - Не понимаю только
одного. Откуда у вас такая карта? Это невозможно в принципе...
- Федор Андреевич... - Воронцов посмотрел на генерала в упор, будто
бы даже с сожалением. - Где вас учили ставить такие вопросы? Этак можно
зайти далековато... Того и гляди, вы захотите узнать, почему мы с вами
сейчас на пятьсот километров восточнее госграницы, а не настолько же
западнее. И так далее... Давайте лучше займемся конкретным делом. В
пределах нашей компетенции и реальных возможностей. Вот наше место. -
Дмитрий показал карандашом. - В этом районе можно собрать еще пару тысяч
человек, вполне боеспособных, даже с артиллерией. Они сейчас только и
ждут, кто бы их объединил и поставил задачу. Мы это и сделаем. А с такой
силой уже можно попытаться хоть немного, но изменить ход событий. Смотрите
- вот штаб немецкого корпуса, здесь штабы дивизий. Понятно? - Воронцов
тонкими штрихами изобразил несколько стрел, направленных остриями под
основание ударной группировки. - Я думаю, после такой нашей диверсии они
два дня точно наступать не будут. А мы утром отойдем в леса и к вечеру еще
раз, теперь уже сюда... За три дня и штаб фронта сориентируется, может,
сумеет закрыть прорыв...
Москалев смотрел на карту, не поднимая глав.
- Не сочтите меня скептиком, но я вашего энтузиазма не разделяю. Что
могут сделать случайно собранные люди там, где потерпели поражение
регулярные воинские части?
- Могут, еще как могут... Следите за моей мыслью. Вы, не только вы
лично, но и вся ваша дивизия были заведомо обречены на поражение с первых
дней боев...
- Отчего это? - вскинулся генерал. - Не могу с вами согласиться. Вы
бы видели, как сражались и погибали мои люди...
- Вот поэтому, генерал. Поэтому - тоже. Один иностранный полководец
сказал как-то своим войскам: "Ваша задача не в том, чтобы умереть за свою
родину. Вы должны заставить мерзавцев с той стороны умереть за свою
родину". Довольно тонкая мысль, не правда ли? А вы были не готовы к
настоящей войне, оттого и погибли практически зря. Не возражайте, я
поясню. Ваша дивизия, двести танков, могла нанести немцам огромный урон,
если бы вы просто сообразовывали свои решения и действия с обстановкой. А
вы? Вы дали себя уничтожить...
- Как вы можете так говорить? Мы выполняли приказ... - возмутился
Москалев, словно и не он только что сетовал на свои огромные и напрасные
потери.
- Бросьте, Федор Андреевич. Что такое для них сейчас два-три десятка
танков, даже пусть сотня! Смотрите на карту. Вот: Житомир прикрывает один
железнодорожный батальон. А была бы тут ваша дивизия? Если бы вы вовремя
думали, вовремя маневрировали силами...
- Нарушая приказы?
- А что такое приказы в нынешней обстановке? Кто их отдавал? Те люди,
которые намного хуже вас представляли обстановку, руководствовались или
довоенными разработками, или тем, что видели на позавчерашних картах!
- Но все равно, приказ есть приказ...
- С тех, кто вам приказал, уже не спросишь... А вы свой долг
примитивно понимаете. Наш с вами долг сейчас, я уверен, нанести врагу
максимальный урон, задержать его насколько можно. Представьте: имея в
руках дивизию, хоть половинного состава, вы сейчас могли бы, действуя из
засад, маневренными группами перерезать все основные магистрали, фланговым
ударом заставить немцев остановить движение, развернуть фронт на юг и хоть
на сутки перейти к обороне. Потом вы смогли бы отойти. Но в порядке, и
готовым к выполнению следующей задачи... Впрочем, мои слова, я вижу, для
вас пока неубедительны. Значит, перейдем к практике, которая единственный
критерий истины. Сейчас у вас первый, а может, и единственный шанс сыграть
с Клейстом на равных, - попробовал подзадорить генерала Воронцов. - Под
Луцком вы тоже могли, но не сумели, так хоть здесь...
- Так точно, - дернул головой генерал. - На равных. У него пятьсот
танков, у меня восемь...
Воронцов встал, протянул Москалеву коробку папирос.
- Не мне вам объяснять. Пятьсот - это на сто километров по фронту и
двадцать в глубину. Причем вы о них все знаете, они о вас - ничего. Да и
вообще - восемь танков в нужном месте, ночью, внезапно, прямо по
расположению штаба корпуса... Артиллерия у нас тоже есть. Очень неплохо
может получиться... Да что это я вас уговариваю? - с изумлением спросил
Воронцов. - Вот цель, вот задача... Мои указания для вас обязательны.
Принимайте решение и готовьте приказ. Времени у нас очень мало...


Все, что от него зависело, он сделал. И, увлекшись, чуть не забыл,
зачем сюда явился. Слишком его захватила возможность хоть немного помочь
всем тем, с кем свела его судьба. Он понимал, что на фоне грандиозных и
трагических событий этих дней все его поступки имеют исчезающе малое
значение, но если при его участии немцев задержат хоть на сутки, уничтожат
сколько-то солдат, еще пару десятков танков, общий счет войны изменится в
лучшую сторону. Правда, он знает, как было на самом деле... Значит ли это,
что его вмешательство бесполезно? "Нет, - сказал он себе. - Все равно -
нет".
Просто без его вмешательства было бы еще хуже. Не задержанные здесь
немцы, может, на сутки раньше возьмут Киев, на несколько километров ближе
подойдут к Москве, погибнут новые тысячи людей, и среди них, возможно, те,
без кого мир будущего станет еще беднее. Погибают-то всегда самые смелые и
честные, кого так не будет хватать после войны, чье отсутствие будет
сказываться еще многие десятилетия. Если не всегда.
И в то же время он чувствовал, что и то дело, за которым он пришел,
тоже надо сделать. Не опоздать.
Здесь уже все пошло заведенным порядком. Пишется боевой приказ, люди
и техника готовятся к маршу и бою. Бойцы и командиры и без его присутствия
исполнят все, на что способны. А он сейчас уедет. Пусть считают, что
дивкомиссар исполняет свою миссию в другом месте.
Интересно бы, вернувшись, прочесть во вновь написанных исторических
трудах: "В период оборонительных боев на Киевском направлении важную роль
сыграла опергруппа дивизионного комиссара Воронцова, действовавшая на
коммуникациях группы армий "Юг". И так далее... Да нет, не напишут. По
крайней мере, в известном ему мире не напишут. И, значит, не суждено ему
вести в бой этих людей, и никого из тех, кто мог бы доложить о его участии
и роли в Киевском сражении, в живых не останется. Или, если кто и остался,
то за всем последующим просто забыл об этом кратком эпизоде.
Не мог же знать Воронцов, что после его отъезда генерал, так и не
избавившийся от своих сомнений, решил не ввязываться в авантюру, в успех
которой не верил, и предпочел с остатками своей дивизии и группой майора
Карпова прорываться по кратчайшему направлению на Житомир.