Страница:
– Финны послали борт с продовольствием, - сказала молодая женщина, та рыжая, с коротко, под "бокс", стриженными волосами, в непонятного цвета выцветших шортиках и белой маечке с синей надписью "Save our children". - И еще Красный Крест - с медикаментами, оборудованием...
– Капля в море, - лениво, с закрытыми глазами, блаженно прижимая к щеке холодную бутылку колы, ответил ей тоже молодой негр, тоже в шортах и майке, но надпись на майке была иной: "Jesus is one and indivisible".
Мол, Иисус - един и неразделим, то есть сущность его только божественна, а о человеческом и говорить не приходится.
Негр был коренным эфиопом, верующим в Бога и, ясное дело, приверженцем монофиситства, то есть идеи однозначно божественного происхождения природы Христа, на чем стояла как Коптская церковь, так и ее древнее дочернее предприятие - Эфиопская, давным-давно, впрочем, от "мамы" вольно отпочковавшаяся, ставшая автокефальной.
– Все, что дается с добрым и чистым сердцем, должно быть принято тоже с добрым и чистым сердцем. Я не понимаю твоего наплевательского отношения к людским дарам, Крис, благодарность - это очень невредное качество... - Столь длинная для местного климата тирада была произнесена пожилым черным эфиопским монахом в черном же длинном плаще и черном тюрбане, от жары, похоже, ничуть не страдающим.
Он высказал упрек молодому нигилисту и на всякий случай осторожно взглянул на Иешуа, сидящего чуть в стороне от всех. Поймал ничего не сказавший ему взгляд Мессии, подтвердил тем не менее удовлетворенно:
– Я прав, и ты, Крис, должен с этим согласиться. Говорили по-английски.
– Где же эти проклятые вертушки? - отчаянным и бессмысленным вопросом подвел спор к итогу толстый белый мужчина лет сорока, тоже в шортах и пестрой гавайке навыпуск, мощно потеющий америкос из африканских эмиссаров бессмертного и по-прежнему вредного идиотизма по имени "Greenpeace".
– Летят, - подбил бабки нигилист Крис, не разжимая век. Еще человек тридцать, местных, терпеливо ждущих рейсовых самолетов, к названным пятерым отношения не имели, в данный обмен репликами не вмешивались, хотя поглядывали на говорящих с плохо скрываемым любопытством. Узнали Иешуа, это ясно. Но опасливо молчали. Вообще, в присутствии человека, которого пресса всего мира почти всерьез называет Мессией, люди старались помалкивать, - не только посторонние, но даже те, которые пошли за ним именно как за Мессией. Иешуа не понимал, почему так происходит. Он всегда и со всеми был ровно приветлив, он никого не выделял и не приближал к себе, потому что не слышал пока тех, кого стоило выделить и приблизить - как в свое время Апостолов. Он и не спешил искать приближенных, потому что слишком мало времени прошло с того момента, когда он впервые явил себя людям мира и времени Кифы, то есть Петра, Апостола и учителя, когда он вышел на переполненный до световых опор парижский стадион, на знаменитый Stade de Paris, во время финального матча европейской футбольной лиги, когда он легко остановил этот, казавшийся ему бессмысленным, содом на зеленой лужайке и легко захватил десятки тысяч собравшихся - словом своим захватил, только лишь, но помноженным на силу внушения. Он знал неодолимую мощность этой силы. Он держал стадион сорок минут и чувствовал, что все люди на трибунах и в поле слышат его и верят ему...
Когда же он "погасил" внушение, уходить со стадиона ему пришлось, как когда-то говорил Петр, огородами, потому что, отключившись от проповеди, означенные десятки тысяч включились в футбол и довольно быстро поняли, что какой-то кекс украл у них сорок минут счастья...
Это уже потом многие из них и из последующих, услышавших Мессию, находили Иешуа и шли за ним, веря вроде бы безраздельно и истово, с экзальтацией даже, как некогда первые апологеты в Галилее. И все бы ладно, но если те, галилейские, поверив однажды, не отвлекались потом на что-то иное, далекое от предмета Веры, здесь этот фокус у Иешуа не проходил. Здешние почему-то не умели и не стремились научиться забывать о мирском. В том числе и о футболе. Видимо, объяснение заключалось в простой мысли: мир для каждого стал сегодня куда большим, чем был для галилейских современников, и происходило в нем столько всего мирского, что - понимал Иешуа! - Вера тоже не могла, не имела права оставаться в стороне, закукленной в себе единственной. Все ее касалось, все она должна была вобрать в себя. Желательно бы...
Иешуа, к слову, быстро научился ориентироваться в футбольных войнах.
К сожалению, в других - тоже.
И все же выстроил он в себе - где-то внутри, сам не мог понять, где именно! - некие нравственные границы, за которые не выходил, не выпускал пока свою. Богом данную силу.
Мешали ли ему эти границы? Его делу, его изначальному замыслу? Может быть. Даже скорее всего. Но, помня о парижском стадионе, он старался не прибегать лишний раз хотя бы к атаке массовым гипнозом, предпочитая, чтобы люди шли за ним все-таки осознанно, ведомые и разумом, а не только нерассуждающей душой. В конце концов, не так уж много обыкновенных, а не паранормальных усилий требовалось, чтобы целенаправленно влиять на замусоренный обильной и беспорядочной информацией разум homo sapiensa двадцать второго века. Логики хватало. Силы убеждения, а не только внушения. А информация, даже беспорядочная, не всегда оказывалась бесполезной. К примеру, такая: паранормальность, как явление, стала для мира привычной и неудивительной.
Другое дело, что все паранормы, коих повстречалось за минувшее краткое время много, разумом обладали в недостаточной степени. Проще говоря, паранормы в двадцать первом веке были какие-то долбанутые, как любил говорить Крис, эфиопский новый спутник Иешуа. Со съехавшей крышей. А те, что не долбанутые не паранормы. Из кого прикажете выбирать новых апостолов? Впрочем, Иешуа пока считал это делом вторым, хотя и тоже важным и спешным...
А здесь, в Эфиопии, первым делом стала немыслимо страшная засуха с такой убойной силой не поражавшая страну последние полвека. Первым делом - это если иметь в виду фигуру речи. Но можно и буквально: засуха в Эфиопии должна была стать первым серьезным делом Иешуа после явления его в неведомый и опасный для Веры мир Мастера Петра, не по своей воле оставшегося в давно исчезнувшей с земной карты Галилее. Нет, конечно, была она на карте, никуда не делась, но всего лишь равной среди прочих провинций маленького, но воинственного, как всегда, государства Израиль, которое рано или поздно, полагал Иешуа, следовало посетить.
А с момента его явления в мир и время Петра всего-то месяц с небольшим миновал. Мир узнал о Иешуа, услышал его, но пока остался если не равнодушным, то настороженным: что ж, он умеет больше других, тоже числящих себя пророками, этот новый, но ведь сказано в Евангелии от Матфея: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные".
Да, он успел, молниеносно перемещаясь по Европе и по Африке, вволю полечить больных и умирающих, накормить голодных, дать ум его потерявшим - кто спорил бы! И весь этот его несложный галилейский набор вызвал тучу публикаций в мировой прессе, телесеть ежедневно показывала пророка, совершившего очередное чудо то в Марселе, то в Барселоне, то в Стамбуле, то в Александрии, чудо, недоступное современной медицине, но все же, если по справедливости, недоступное не по неумению, а по нежеланию подступиться: пророк спасал лишь тех, до кого руки медиков попросту не доходили, бедных он спасал по своему обыкновению. Поэтому медиакомментарии несли в себе - вместе с положенным восхищением, конечно! - некий оттенок высокомерия: да, чудотворец, да, благодетель, но не Робин ли Гуд, не Вильгельм ли Телль, только славно умеющий не стрелять и рубить, а лечить и кормить? Хотя мгновенность излечения и цирковая иллюзионность кормления впечатляли...
Да и комментировали все это лишь сами журналюги борзые, а Церковь молчала, какую ни возьми - всякая помалкивала, не говоря уж о власть имущих...
Настала пора, если прибегнуть к библейским иносказаниям, взорвать Храм.
Как ни кощунственно сие прозвучит, но засуха в Эфиопии подоспела вовремя.
Иешуа не пытался, будучи в Александрии и совершая там мимолетные обыденные чудеса, встретиться с патриархом Коптской церкви, гордо называющим себя патриархом Александрии, Пентаполиса и-по инерции - Эфиопии. Зачем? Он пришел к верующим в Господа и - ну, ладно, пусть будет так, как в этом мире прижилось! Сына Божьего Иисуса Христа, но не к тем, кто призывает молиться и бить поклоны его изображению на римском кресте, по сути - на орудии убийства. Придет время эти призывающие сами к нему придут. К живому!.. Иешуа не стал даже искать встречи с католикосом Эфиопской церкви, хотя тот, когда Мессия появился в Гондэре и объявил о желании остановить засуху, сам прислал к нему своего приближенного - вот этого спокойного пожилого монаха по имени Григорий, прислал в помощь и с молением о вере в божественную силу гостя. Так буквально передал Григорий слова католикоса. Хотя ни Григорий, ни католикос - понимал Иешуа - ни на йоту не верили, что засуху можно остановить. Разве что и впрямь решили на всякий случай помолиться о том - от одной молитвы ничего не убудет. А вот самолеты с грузами от Красного Креста, от ЮНЕСКО, от Детского фонда ООН, от правительств дальних и ближних стран - это реальность. Малая, ничего не решающая, но - все же помощь. Хотя прав Крис: капля в море...
Да, Крис... Крис - это была неожиданность.
Он подошел к Иешуа в коридоре телецентра в Гондэре - перед самым эфиром, который мгновенно предоставили узнанному Мессии местные телевизионщики. С воплями восторга предоставили: еще бы, сенсация и до их африканской дыры докатилась, даже не до столицы, не до Аддис-Абебы, а сразу - к ним. Впрочем, это-то объяснимо: Гондэр - тоже столица, но - Эфиопской церкви, где ж еще Мессии появляться... А Крис, политобозреватель в местной газете, никаких восторгов не выказывал, просто подошел и заявил:
– Если вы не против, я бы хотел быть с вами.
Иешуа был не против: второй раз за все время мелькания по городам и весям он услыхал паранорма - реального и недолбанутого не со съехавшей крышей, хотя сами эти термины Крис потом и презентовал. А Иешуа понял, что парень просто не ведает, чем владеет, что сырой он пока, рядовой-необученный, но подсушить, направить, обучить - дело времени, а толковый и умелый помощник Иешуа ох как нужен был! Не просто спутник - искренний, верный, рьяный: таких уже много появилось. Были, как водится, не очень психически здоровые - истовые!- не гнать же их. Были прагматики, которые почуяли за Иешуа не столько правду, сколько будущее - и такие, считал он, пригодятся, они, к слову, в жизни, в ее непростых для пришельца бытовых реалиях преотлично и оттого полезно ориентировались. Были и просто поверившие: именно искренне и рьяно, ведомые душой. Большинство оставалось там, где жили, где встретили Мессию - так сам Мессия, Учитель, хотел и наказывал им. Кто-то - если собственные средства позволяли, - путешествовал следом с молчаливого согласия Учителя, вот и в Эфиопию несколько рьяных за ним увязались, молодые, неугомонные, спешащие жить. Но именно помощника - сумевшего поверить и в итоге сумеющего понять суть, как понял ее когда-то с подачи Петра сам Иешуа, как понял Йоханан, тоже, конечно, с подачи Петра, понял и стал незаменимым для Веры, для дела ее, - вот такого помощника Иешуа подспудно и явно искал с первых своих шагов на новой старой земле.
Похоже, нашел? Хотелось надеяться...
Таких, как Петр, оставшийся в прошлом, - таких ныне на всей Земле пятнадцать, как Петр рассказывал, а он знает. Теперь четырнадцать - минус сам Петр. Но таких, как Петр, и не нужно, это было бы чудом, а вот просто паранормов найти, и если придется, то сделать из этих "просто" сильных и умелых - задача. Женщина, прилетевшая с ним в Эфиопию, начавшая совместный путь как раз с парижского стадиона, очень сильная не по-женски, сильная и духом и телом, - ее тоже необходимо будет раскрыть, она пока никакая, но что-то ощущал в ней Иешуа, что-то скрытое, спрятанное - быть может, с помощью блока, стихийного, неосознанного. А Криса - только толкнуть...
Крис окончил университет в Каире, философский его факультет, специализировался на этике, его оставляли в аспирантуре, но он не согласился. Вернулся домой, поступил на работу в газету, легко завоевал себе имя, но тешил мечту стать священником: пример нынешнего Папы Римского Иоанна Павла Третьего, черного африканца из соседней Кении, вдохновил многих в Африке. А Крис тем более - коллега Папы по светскому образованию, тоже философ...
Но тут - кстати или некстати - возник Иешуа. Мессия. А ведь он ни разу пока сам не назвал себя Иисусом Христом, ни словом не обмолвился о Втором Пришествии. Он вообще никак себя не называл: Иешуа - и все. Имя совпало - мало ли. А уж коли журналисты не стеснялись в именах и эпитетах - это их работа. Иешуа ничто не подтверждал и никого не опровергал. Слишком мало он видел и сделал в чужом времени, чтобы официально претендовать на какие-либо титул, сан, звание, даже если они по праву ему принадлежат. О том только он точно знает. А для всех остальных есть лишь одно имя - Иешуа. Кому что оно скажет - Бог тому в помощь.
Говорило, правда, многим. Многие не сомневались ни на миг и лишь ждали от него не просто знака - Знака с прописной буквы, чтобы, отбросив колебания, во всеуслышание объявить долгожданное: Христос с нами.. Будет им Знак - Крис легко устроил так, что он с Иешуа, монах Григорий и еще эта рыжая женщина-француженка по имени Мари, появившаяся в Гондэре вместе с Учителем, были вписаны в бортовые листы двух военных вертолетов, на одном из которых летел в город Дыре-Дауа заместитель командующего Эфиопской армией - с инспекцией. Толстяк из "Greenpeace" действовал самостоятельно и присоединился к ним только в зале ожидания. Он настолько был занят собой и своей "великой миссией" борьбы с излишками цивилизации, что не узнал Иешуа. А может, газет не читал...
Армейские подразделения принимали в аэропорту Дыре-Дауа то, что почему-то звалось гуманитарной помощью, грузили на бортовые машины и сопровождали на север и юг от города - в городки и деревни районов Данакиль и Огаден, пораженные засухой. Капля в море, всерьез, повторим, считал Крис, но он же и понимал, что и капля - Божий дар в час несчастья.
– Разве Божий?
Крис вздрогнул.
Учитель смотрел на него без улыбки, жестко. Ждал ответа.
– Что вы имеете в виду? - растерянно спросил Крис, оттягивая ответ пытаясь понять: вслух он, что ли, произнес помысленное...
– Зачем ты назвал гуманитарную помощь даром Божьим? Люди и только люди прислали ее...
– Но сказано в Писании: "Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменений и ни тени перемены"... - невольно оглянулся на монаха Григория: тот не слышал, дремал, свесив голову на грудь.
– Эка ты!.. - восхитился Иешуа. - Как же вас славно учат быть демагогами!.. Соборное послание Иакова, если не ошибаюсь? Знать бы, какого Иакова из мною знаемых - сколько их явилось на мои поминки... Но я принял твой аргумент в виде цитаты и возвращаю свою - из Матфея. Матфей якобы цитирует Иисуса, обращающегося к людям - подчеркиваю: к людям! - в дни Второго Пришествия: "Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня..." Заметь: люди накормили, напоили, одели Сына Человеческого, по утверждению его самого, люди, а вовсе не Господь. Так с чего бы Господу изменять своим правилам? Он не делает того, что может не делать... - остановил рвущегося что-то ответить Криса. - Не трудись, мальчик. И в Новом Завете, и - особенно! - в последующих писаниях отцов и сынов Церкви легко найти доказательство любому утверждению. Эта поливариантность в итоге и создала немыслимое множество конфессий и, как вы их называете, сект. Вот и твое любимое монофиситство тоже... С чего вы взяли, что природа Христа однозначно божественная? Он же был рожден земной женщиной, да и сам называл себя Сыном Человеческим, а не Божьим, так что давай признаем за ним хотя бы двойственную природу. Хотя что-то мне подсказывает, будто он был избранником Божьим, а сын и избранник - это, Крис, понятия разные, разные... И еще. Что имел в виду Иаков, когда утверждал, будто у Бога "нет изменений и ни тени перемены"? Такое ощущение, что сказано это ради красного словца, что в тот момент бедный Иаков начисто забыл Закон, то есть Ветхий Завет, Тору. "Господь царь навеки, навсегда", как сказано в псалме Давидовом. Но неменяющийся Бог, Бог-константа - это, знаете ли, катахреза. Мир, Им созданный, непрестанно изменчив и мно голик - Его же волею, а сам Создатель, выходит, - камень недвижный? Попахивает богохульством. Инквизицию бы сюда, и немедля!
– Это же слова Апостола! - с веселым ужасом воскликнул Крис, преотлично понимая, что написанное - написано всего лишь человеком и глупо делать из написанного - незыблемое. Тем более что мир и вправду изменчив - вместе со всеми старыми и новыми догмами.
– Сожалею, - сказал Иешуа, - не знаком с ним.
Это оказалось мощным аргументом. Крис увял. Спросил лишь:
– А как вы узнали, о чем я подумал?
– Молча, - туманно объяснил Иешуа, но ведь не соврал - именно объяснил, если разобраться.
Крис разобраться не мог, а Иешуа счел, что сейчас не время и не место заниматься образованием потенциального ученика и помощника.
– Вертолеты прилетели, - к месту сообщила Мари, потянулась, выгнулась, и Крис невольно сглотнул слюну.
Безусловный рефлекс. Академик Павлов.
А в зал ожидания строевым шагом вторгся чернокожий гигант военный в полевой выцветшей форме с полковничьими, петлицами, поискал кого-то глазами, не нашел искомого, потому что зычно спросил на амхарском:
– Кто тут в Дыре-Дауа? Должно быть пятеро...
– Пятеро и есть, полковник, - ответил Крис тоже на амхарском и вольно перевел спутникам: - Это за нами.
Провожающих не было. Еще четверо из свиты Иешуа, прилетевшие с ним из Каира, - Иешуа пользовался самолетом, а не искусством телетранспортировки, не хотел прежде срока множить список чудес, - и не попавшие в бортовые списки (ну не всемогущ Крис!), добирались в Дыре-Дауа самостоятельно: это воды в стране не хватало катастрофически, а с авиационным керосином напряга не было, самолеты летали по расписанию.
Полковник шел по летному полю рядом с Иешуа, косил на спутника, явно мучился.
Иешуа не стал испытывать его терпение.
– Я - тот самый, полковник. Не сомневайтесь.
Полковник, не снижая темпа, хитрым образом умудрялся идти строго по курсу и одновременно не сводить глаз с Иешуа.
– Позвольте спросить...
– Позволяю, - улыбнулся Иешуа. Но, опередив, сам задал вопрос: - Наверно, вы знаете этот аэропорт, как свое жилище?
Тоже своего рода паранормальное свойство: маршруты по аэродрому заложены в башку полковника на подсознательном уровне. Рефлекс. Не исключено - того же академика Павлова.
– Лучше! - гаркнул полковник, не сводя глаз с Иешуа, и вдруг снизил тон: А вы вправду можете творить чудеса? Лечить, воскрешать...
– Если это чудеса, то могу, - грустно вздохнул Иешуа.
Реакция полковника ничем не отличалась от реакции современников Иешуа, две тысячи лет ничего не изменили в менталитете человека разумного, доброго, но все еще не вечного. Как, впрочем, и четыре тысячелетия развития интеллекта до рождения Иешуа не изменили...
– А вы сказали по телевизору, что справитесь с засухой...,
– Полагаю, - мягко сказал Иешуа. - Сами увидите.
– А как справитесь?
– Пока не знаю... - И, почувствовав, что ответ категорически не пришелся по-военному точному полковнику, добавил: - Необходимо оценить обстановку на местности, полковник, провести рекогносцировку, так, кажется?
– Так точно! - смягчился полковник.
Крис шел на шаг позади, посмеивался про себя. Между тем мучительно думал: кто все-таки Иешуа? А вдруг вправду Христос, вернувшийся на Землю?.. Светский философ Крис в паре с политобозревателем Крисом считали - пустое, так не бывает. Склонный к теологии последователь кенийского Папы Римского настаивал на обратном. Весело было.
Скоростные вертолеты, ладно сработанные фирмой интеллектуальных наследников Сикорского, ревели гадко, катали раскаленное эфиопское солнце на своих гибких лопастях, из второго кто-то в пятнистом, желто-коричневом махал рукой: сюда, мол. Сгибаясь, чтоб не попасть под бешено вращающееся солнце, они бегом подобрались к двери, вернее, к ее отсутствию, и запрыгнули в брюхо машины. Там уже сидел генерал в новеньком - в отличие от полковничьего полевом камуфляже, худой - тоже в отличие от полковника, - с тонким, практически европейским, будто вырезанным из черного тяжелого дерева лицом, улыбался приветливо.
Прокричал на хорошем английском:
– Около часа лету. Шум вытерпите, не оглохнете?
– Постараемся, - проорал в ответ Крис, плюхаясь на кожаное сиденьице, притороченное к железной стене, и помогая французской даме усесться рядом. Гринписовец и монах Григорий попали во второй вертолет - вместе с полковником.
Даме было, похоже, все равно, кто ей помогает. Она в помощи не нуждалась,
А Иешуа ответил мысленно:
"Спасибо, генерал, что поверили мне и не отказали".
– Да что особенного!.. - опять гаркнул генерал.
Он не понял, что услышал не слово, но мысль. И хорошо, подумал Иешуа, что-либо объяснять в таком грохоте - себе дороже.
Поэтому летели молча.
Почему-то военные относились к Иешуа, к его явлению как Мессии, куда мягче гражданских. За минувшие полтора месяца Иешуа не раз сталкивался с ними - от солдата до генерала, - и все несли в себе ликующую готовность, чувствовал Иешуа, без оглядки поверить и во Второе Пришествие, объявленное не им самим, а пишущими о нем и снимающими его, и в то, что он и впрямь долгожданный Мессия, Сын Божий. И даже то, что его появление неизбежно - по Канону! - несет за собой Страшный Суд, военных не волновало. Суд - слово знакомое, понятное, а Страшный - это бабушка надвое сказала, не может человек, пусть даже он Сын Божий, нести страх людям, которые верят в его справедливость и милосердие вот уже две с лишним тысячи лет.
Иешуа нравились военные. Он подспудно рассчитывал на их помощь в случае чего. Но такое вольное понимание сути библейского термина "Страшный Суд" немало веселило его, хотя и с долей недоумения. За оные две с лишним тысячи лет опорные постулаты Веры обмялись, где растянулись, где сузились, хорошо подошли и тем и другим, и злым и добрым, и судьям и преступникам, всем подошли, стали привычными и нестрашными. Чисто человеческое свойство: страшное - это не про меня, это про соседа. Иешуа видел как-то - то ли еще во Франции, то ли в Лондоне - ток-шоу по телесети, где объявлялись результаты социологического опроса полутора тысяч, если он точно запомнил, человек. Спрашивали одно: оглянитесь назад на свою жизнь и подумайте, куда вы попадете после смерти - в ад или рай? Девяносто девять процентов ответили, не задумываясь и не колеблясь: в рай. Завидная уверенность!
Пожалуй, именно тогда мелькнула шальная мыслишка: что с ними - с такими! сможешь сделать?..
Подавил ее, как изначально бессмысленную.
А сейчас смотрел вниз, ловя щекой жаркий и резкий ветер, все-таки врывающийся в кабину, смотрел на плоские, похожие на столы вершины невысоких гор, потом на бело-желтую пустыню внизу - или полупустыню, как называют ее местные мудрецы, - на редкие островки выцветшей зелени, на промелькнувшее высохшее русло реки с названием Аваш, думал бесстрастно: что с ними, с этими людьми, сделать - это не вопрос. Они такие же, как и две тысячи, и пять" тысяч лет тому назад. Правда, они летают, как птицы, плавают, как рыбы, они могут такое, что вчерашние чудеса Иешуа кажутся детскими забавами. Но что изменилось в них самих? Ни-че-го! Рост знаний человеческих пошел по пути, проложенному вне самого человека, а значит, они все дальше уходят от Бога, то есть от Знания с большой буквы, потому что познать Господа можно только познав себя самого. Процесс бесконечный, но люди даже не начали его. Для них мировоззрением стала наука, но - вот парадокс! - чем дальше они уходят по ее дорогам, выбранным ими среди множества ее же дорог, то есть чем дальше сознательно отстраняются от Бога, тем ближе оказываются к Нему - к необходимости хотя бы признать Его изначальную роль во всем, начиная с первого дня творения, а еще точнее - с того, что было до первого дня...
Эти дни в двадцать втором веке для Иешуа стали продолжением ослепительно больно мелькнувших дней между Воскресением и Вознесением, когда он, спрятавшись в доме Петра в Иершалаиме, в Нижнем городе, запоем читал, перечитывал, пытался по-своему понять и принять те немногие книги, записанные на компьютерных кристаллах, что Петр доставил ему из Будущего. Но бесконечно мало оказалось их... И, попав сюда, он первым делом рванулся к книгам - благо читал быстро и запоминал прочитанное с лету.
Как же Мари ему помогла!
Странно, но она была на том матче в Париже, пришла со своим belle ami, а уже утром сама отыскала Иешуа в дешевом отельчике, около Place de Republique. Как отыскала - не ведала. Говорила: шла по наитию. Честно говоря, Иешуа сам не очень понимал, как такое случилось. Была бы явным паранормом - тогда понятно. А так... Но наитие - очень емкое слово. В него многое можно уместить, в том числе и паранормальные способности, которые, надеялся Иешуа, он найдет у Мари. И еще имя - Мари, Мария. Днем он переезжал из города в город, из страны в страну, днем он доказывал свое право называться так, как его назвали журналисты Мессией, доказывал привычно для себя - прежнего, наивно для всех нынешних, но ведь именно нынешние заметили, услышали, назвали... А ночами он читал, потому что Мари, пользуясь своим студенческим билетом Сорбонны - она оканчивала университет, собиралась стать историком, специализировалась на Крестовых походах, - как раз днем изучала фонды в университетских библиотеках Парижа, Лондона, Мадрида, Барселоны, да везде, куда они попадали, а ночью они приходили туда вместе, Иешуа читал, а Мари сгоняла на кристаллы то, что он не успевал освоить. Маленький комп у него был - Мари ему подарила такой же, какой когда-то привез ему из будущего Петр...
– Капля в море, - лениво, с закрытыми глазами, блаженно прижимая к щеке холодную бутылку колы, ответил ей тоже молодой негр, тоже в шортах и майке, но надпись на майке была иной: "Jesus is one and indivisible".
Мол, Иисус - един и неразделим, то есть сущность его только божественна, а о человеческом и говорить не приходится.
Негр был коренным эфиопом, верующим в Бога и, ясное дело, приверженцем монофиситства, то есть идеи однозначно божественного происхождения природы Христа, на чем стояла как Коптская церковь, так и ее древнее дочернее предприятие - Эфиопская, давным-давно, впрочем, от "мамы" вольно отпочковавшаяся, ставшая автокефальной.
– Все, что дается с добрым и чистым сердцем, должно быть принято тоже с добрым и чистым сердцем. Я не понимаю твоего наплевательского отношения к людским дарам, Крис, благодарность - это очень невредное качество... - Столь длинная для местного климата тирада была произнесена пожилым черным эфиопским монахом в черном же длинном плаще и черном тюрбане, от жары, похоже, ничуть не страдающим.
Он высказал упрек молодому нигилисту и на всякий случай осторожно взглянул на Иешуа, сидящего чуть в стороне от всех. Поймал ничего не сказавший ему взгляд Мессии, подтвердил тем не менее удовлетворенно:
– Я прав, и ты, Крис, должен с этим согласиться. Говорили по-английски.
– Где же эти проклятые вертушки? - отчаянным и бессмысленным вопросом подвел спор к итогу толстый белый мужчина лет сорока, тоже в шортах и пестрой гавайке навыпуск, мощно потеющий америкос из африканских эмиссаров бессмертного и по-прежнему вредного идиотизма по имени "Greenpeace".
– Летят, - подбил бабки нигилист Крис, не разжимая век. Еще человек тридцать, местных, терпеливо ждущих рейсовых самолетов, к названным пятерым отношения не имели, в данный обмен репликами не вмешивались, хотя поглядывали на говорящих с плохо скрываемым любопытством. Узнали Иешуа, это ясно. Но опасливо молчали. Вообще, в присутствии человека, которого пресса всего мира почти всерьез называет Мессией, люди старались помалкивать, - не только посторонние, но даже те, которые пошли за ним именно как за Мессией. Иешуа не понимал, почему так происходит. Он всегда и со всеми был ровно приветлив, он никого не выделял и не приближал к себе, потому что не слышал пока тех, кого стоило выделить и приблизить - как в свое время Апостолов. Он и не спешил искать приближенных, потому что слишком мало времени прошло с того момента, когда он впервые явил себя людям мира и времени Кифы, то есть Петра, Апостола и учителя, когда он вышел на переполненный до световых опор парижский стадион, на знаменитый Stade de Paris, во время финального матча европейской футбольной лиги, когда он легко остановил этот, казавшийся ему бессмысленным, содом на зеленой лужайке и легко захватил десятки тысяч собравшихся - словом своим захватил, только лишь, но помноженным на силу внушения. Он знал неодолимую мощность этой силы. Он держал стадион сорок минут и чувствовал, что все люди на трибунах и в поле слышат его и верят ему...
Когда же он "погасил" внушение, уходить со стадиона ему пришлось, как когда-то говорил Петр, огородами, потому что, отключившись от проповеди, означенные десятки тысяч включились в футбол и довольно быстро поняли, что какой-то кекс украл у них сорок минут счастья...
Это уже потом многие из них и из последующих, услышавших Мессию, находили Иешуа и шли за ним, веря вроде бы безраздельно и истово, с экзальтацией даже, как некогда первые апологеты в Галилее. И все бы ладно, но если те, галилейские, поверив однажды, не отвлекались потом на что-то иное, далекое от предмета Веры, здесь этот фокус у Иешуа не проходил. Здешние почему-то не умели и не стремились научиться забывать о мирском. В том числе и о футболе. Видимо, объяснение заключалось в простой мысли: мир для каждого стал сегодня куда большим, чем был для галилейских современников, и происходило в нем столько всего мирского, что - понимал Иешуа! - Вера тоже не могла, не имела права оставаться в стороне, закукленной в себе единственной. Все ее касалось, все она должна была вобрать в себя. Желательно бы...
Иешуа, к слову, быстро научился ориентироваться в футбольных войнах.
К сожалению, в других - тоже.
И все же выстроил он в себе - где-то внутри, сам не мог понять, где именно! - некие нравственные границы, за которые не выходил, не выпускал пока свою. Богом данную силу.
Мешали ли ему эти границы? Его делу, его изначальному замыслу? Может быть. Даже скорее всего. Но, помня о парижском стадионе, он старался не прибегать лишний раз хотя бы к атаке массовым гипнозом, предпочитая, чтобы люди шли за ним все-таки осознанно, ведомые и разумом, а не только нерассуждающей душой. В конце концов, не так уж много обыкновенных, а не паранормальных усилий требовалось, чтобы целенаправленно влиять на замусоренный обильной и беспорядочной информацией разум homo sapiensa двадцать второго века. Логики хватало. Силы убеждения, а не только внушения. А информация, даже беспорядочная, не всегда оказывалась бесполезной. К примеру, такая: паранормальность, как явление, стала для мира привычной и неудивительной.
Другое дело, что все паранормы, коих повстречалось за минувшее краткое время много, разумом обладали в недостаточной степени. Проще говоря, паранормы в двадцать первом веке были какие-то долбанутые, как любил говорить Крис, эфиопский новый спутник Иешуа. Со съехавшей крышей. А те, что не долбанутые не паранормы. Из кого прикажете выбирать новых апостолов? Впрочем, Иешуа пока считал это делом вторым, хотя и тоже важным и спешным...
А здесь, в Эфиопии, первым делом стала немыслимо страшная засуха с такой убойной силой не поражавшая страну последние полвека. Первым делом - это если иметь в виду фигуру речи. Но можно и буквально: засуха в Эфиопии должна была стать первым серьезным делом Иешуа после явления его в неведомый и опасный для Веры мир Мастера Петра, не по своей воле оставшегося в давно исчезнувшей с земной карты Галилее. Нет, конечно, была она на карте, никуда не делась, но всего лишь равной среди прочих провинций маленького, но воинственного, как всегда, государства Израиль, которое рано или поздно, полагал Иешуа, следовало посетить.
А с момента его явления в мир и время Петра всего-то месяц с небольшим миновал. Мир узнал о Иешуа, услышал его, но пока остался если не равнодушным, то настороженным: что ж, он умеет больше других, тоже числящих себя пророками, этот новый, но ведь сказано в Евангелии от Матфея: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные".
Да, он успел, молниеносно перемещаясь по Европе и по Африке, вволю полечить больных и умирающих, накормить голодных, дать ум его потерявшим - кто спорил бы! И весь этот его несложный галилейский набор вызвал тучу публикаций в мировой прессе, телесеть ежедневно показывала пророка, совершившего очередное чудо то в Марселе, то в Барселоне, то в Стамбуле, то в Александрии, чудо, недоступное современной медицине, но все же, если по справедливости, недоступное не по неумению, а по нежеланию подступиться: пророк спасал лишь тех, до кого руки медиков попросту не доходили, бедных он спасал по своему обыкновению. Поэтому медиакомментарии несли в себе - вместе с положенным восхищением, конечно! - некий оттенок высокомерия: да, чудотворец, да, благодетель, но не Робин ли Гуд, не Вильгельм ли Телль, только славно умеющий не стрелять и рубить, а лечить и кормить? Хотя мгновенность излечения и цирковая иллюзионность кормления впечатляли...
Да и комментировали все это лишь сами журналюги борзые, а Церковь молчала, какую ни возьми - всякая помалкивала, не говоря уж о власть имущих...
Настала пора, если прибегнуть к библейским иносказаниям, взорвать Храм.
Как ни кощунственно сие прозвучит, но засуха в Эфиопии подоспела вовремя.
Иешуа не пытался, будучи в Александрии и совершая там мимолетные обыденные чудеса, встретиться с патриархом Коптской церкви, гордо называющим себя патриархом Александрии, Пентаполиса и-по инерции - Эфиопии. Зачем? Он пришел к верующим в Господа и - ну, ладно, пусть будет так, как в этом мире прижилось! Сына Божьего Иисуса Христа, но не к тем, кто призывает молиться и бить поклоны его изображению на римском кресте, по сути - на орудии убийства. Придет время эти призывающие сами к нему придут. К живому!.. Иешуа не стал даже искать встречи с католикосом Эфиопской церкви, хотя тот, когда Мессия появился в Гондэре и объявил о желании остановить засуху, сам прислал к нему своего приближенного - вот этого спокойного пожилого монаха по имени Григорий, прислал в помощь и с молением о вере в божественную силу гостя. Так буквально передал Григорий слова католикоса. Хотя ни Григорий, ни католикос - понимал Иешуа - ни на йоту не верили, что засуху можно остановить. Разве что и впрямь решили на всякий случай помолиться о том - от одной молитвы ничего не убудет. А вот самолеты с грузами от Красного Креста, от ЮНЕСКО, от Детского фонда ООН, от правительств дальних и ближних стран - это реальность. Малая, ничего не решающая, но - все же помощь. Хотя прав Крис: капля в море...
Да, Крис... Крис - это была неожиданность.
Он подошел к Иешуа в коридоре телецентра в Гондэре - перед самым эфиром, который мгновенно предоставили узнанному Мессии местные телевизионщики. С воплями восторга предоставили: еще бы, сенсация и до их африканской дыры докатилась, даже не до столицы, не до Аддис-Абебы, а сразу - к ним. Впрочем, это-то объяснимо: Гондэр - тоже столица, но - Эфиопской церкви, где ж еще Мессии появляться... А Крис, политобозреватель в местной газете, никаких восторгов не выказывал, просто подошел и заявил:
– Если вы не против, я бы хотел быть с вами.
Иешуа был не против: второй раз за все время мелькания по городам и весям он услыхал паранорма - реального и недолбанутого не со съехавшей крышей, хотя сами эти термины Крис потом и презентовал. А Иешуа понял, что парень просто не ведает, чем владеет, что сырой он пока, рядовой-необученный, но подсушить, направить, обучить - дело времени, а толковый и умелый помощник Иешуа ох как нужен был! Не просто спутник - искренний, верный, рьяный: таких уже много появилось. Были, как водится, не очень психически здоровые - истовые!- не гнать же их. Были прагматики, которые почуяли за Иешуа не столько правду, сколько будущее - и такие, считал он, пригодятся, они, к слову, в жизни, в ее непростых для пришельца бытовых реалиях преотлично и оттого полезно ориентировались. Были и просто поверившие: именно искренне и рьяно, ведомые душой. Большинство оставалось там, где жили, где встретили Мессию - так сам Мессия, Учитель, хотел и наказывал им. Кто-то - если собственные средства позволяли, - путешествовал следом с молчаливого согласия Учителя, вот и в Эфиопию несколько рьяных за ним увязались, молодые, неугомонные, спешащие жить. Но именно помощника - сумевшего поверить и в итоге сумеющего понять суть, как понял ее когда-то с подачи Петра сам Иешуа, как понял Йоханан, тоже, конечно, с подачи Петра, понял и стал незаменимым для Веры, для дела ее, - вот такого помощника Иешуа подспудно и явно искал с первых своих шагов на новой старой земле.
Похоже, нашел? Хотелось надеяться...
Таких, как Петр, оставшийся в прошлом, - таких ныне на всей Земле пятнадцать, как Петр рассказывал, а он знает. Теперь четырнадцать - минус сам Петр. Но таких, как Петр, и не нужно, это было бы чудом, а вот просто паранормов найти, и если придется, то сделать из этих "просто" сильных и умелых - задача. Женщина, прилетевшая с ним в Эфиопию, начавшая совместный путь как раз с парижского стадиона, очень сильная не по-женски, сильная и духом и телом, - ее тоже необходимо будет раскрыть, она пока никакая, но что-то ощущал в ней Иешуа, что-то скрытое, спрятанное - быть может, с помощью блока, стихийного, неосознанного. А Криса - только толкнуть...
Крис окончил университет в Каире, философский его факультет, специализировался на этике, его оставляли в аспирантуре, но он не согласился. Вернулся домой, поступил на работу в газету, легко завоевал себе имя, но тешил мечту стать священником: пример нынешнего Папы Римского Иоанна Павла Третьего, черного африканца из соседней Кении, вдохновил многих в Африке. А Крис тем более - коллега Папы по светскому образованию, тоже философ...
Но тут - кстати или некстати - возник Иешуа. Мессия. А ведь он ни разу пока сам не назвал себя Иисусом Христом, ни словом не обмолвился о Втором Пришествии. Он вообще никак себя не называл: Иешуа - и все. Имя совпало - мало ли. А уж коли журналисты не стеснялись в именах и эпитетах - это их работа. Иешуа ничто не подтверждал и никого не опровергал. Слишком мало он видел и сделал в чужом времени, чтобы официально претендовать на какие-либо титул, сан, звание, даже если они по праву ему принадлежат. О том только он точно знает. А для всех остальных есть лишь одно имя - Иешуа. Кому что оно скажет - Бог тому в помощь.
Говорило, правда, многим. Многие не сомневались ни на миг и лишь ждали от него не просто знака - Знака с прописной буквы, чтобы, отбросив колебания, во всеуслышание объявить долгожданное: Христос с нами.. Будет им Знак - Крис легко устроил так, что он с Иешуа, монах Григорий и еще эта рыжая женщина-француженка по имени Мари, появившаяся в Гондэре вместе с Учителем, были вписаны в бортовые листы двух военных вертолетов, на одном из которых летел в город Дыре-Дауа заместитель командующего Эфиопской армией - с инспекцией. Толстяк из "Greenpeace" действовал самостоятельно и присоединился к ним только в зале ожидания. Он настолько был занят собой и своей "великой миссией" борьбы с излишками цивилизации, что не узнал Иешуа. А может, газет не читал...
Армейские подразделения принимали в аэропорту Дыре-Дауа то, что почему-то звалось гуманитарной помощью, грузили на бортовые машины и сопровождали на север и юг от города - в городки и деревни районов Данакиль и Огаден, пораженные засухой. Капля в море, всерьез, повторим, считал Крис, но он же и понимал, что и капля - Божий дар в час несчастья.
– Разве Божий?
Крис вздрогнул.
Учитель смотрел на него без улыбки, жестко. Ждал ответа.
– Что вы имеете в виду? - растерянно спросил Крис, оттягивая ответ пытаясь понять: вслух он, что ли, произнес помысленное...
– Зачем ты назвал гуманитарную помощь даром Божьим? Люди и только люди прислали ее...
– Но сказано в Писании: "Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов, у Которого нет изменений и ни тени перемены"... - невольно оглянулся на монаха Григория: тот не слышал, дремал, свесив голову на грудь.
– Эка ты!.. - восхитился Иешуа. - Как же вас славно учат быть демагогами!.. Соборное послание Иакова, если не ошибаюсь? Знать бы, какого Иакова из мною знаемых - сколько их явилось на мои поминки... Но я принял твой аргумент в виде цитаты и возвращаю свою - из Матфея. Матфей якобы цитирует Иисуса, обращающегося к людям - подчеркиваю: к людям! - в дни Второго Пришествия: "Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня..." Заметь: люди накормили, напоили, одели Сына Человеческого, по утверждению его самого, люди, а вовсе не Господь. Так с чего бы Господу изменять своим правилам? Он не делает того, что может не делать... - остановил рвущегося что-то ответить Криса. - Не трудись, мальчик. И в Новом Завете, и - особенно! - в последующих писаниях отцов и сынов Церкви легко найти доказательство любому утверждению. Эта поливариантность в итоге и создала немыслимое множество конфессий и, как вы их называете, сект. Вот и твое любимое монофиситство тоже... С чего вы взяли, что природа Христа однозначно божественная? Он же был рожден земной женщиной, да и сам называл себя Сыном Человеческим, а не Божьим, так что давай признаем за ним хотя бы двойственную природу. Хотя что-то мне подсказывает, будто он был избранником Божьим, а сын и избранник - это, Крис, понятия разные, разные... И еще. Что имел в виду Иаков, когда утверждал, будто у Бога "нет изменений и ни тени перемены"? Такое ощущение, что сказано это ради красного словца, что в тот момент бедный Иаков начисто забыл Закон, то есть Ветхий Завет, Тору. "Господь царь навеки, навсегда", как сказано в псалме Давидовом. Но неменяющийся Бог, Бог-константа - это, знаете ли, катахреза. Мир, Им созданный, непрестанно изменчив и мно голик - Его же волею, а сам Создатель, выходит, - камень недвижный? Попахивает богохульством. Инквизицию бы сюда, и немедля!
– Это же слова Апостола! - с веселым ужасом воскликнул Крис, преотлично понимая, что написанное - написано всего лишь человеком и глупо делать из написанного - незыблемое. Тем более что мир и вправду изменчив - вместе со всеми старыми и новыми догмами.
– Сожалею, - сказал Иешуа, - не знаком с ним.
Это оказалось мощным аргументом. Крис увял. Спросил лишь:
– А как вы узнали, о чем я подумал?
– Молча, - туманно объяснил Иешуа, но ведь не соврал - именно объяснил, если разобраться.
Крис разобраться не мог, а Иешуа счел, что сейчас не время и не место заниматься образованием потенциального ученика и помощника.
– Вертолеты прилетели, - к месту сообщила Мари, потянулась, выгнулась, и Крис невольно сглотнул слюну.
Безусловный рефлекс. Академик Павлов.
А в зал ожидания строевым шагом вторгся чернокожий гигант военный в полевой выцветшей форме с полковничьими, петлицами, поискал кого-то глазами, не нашел искомого, потому что зычно спросил на амхарском:
– Кто тут в Дыре-Дауа? Должно быть пятеро...
– Пятеро и есть, полковник, - ответил Крис тоже на амхарском и вольно перевел спутникам: - Это за нами.
Провожающих не было. Еще четверо из свиты Иешуа, прилетевшие с ним из Каира, - Иешуа пользовался самолетом, а не искусством телетранспортировки, не хотел прежде срока множить список чудес, - и не попавшие в бортовые списки (ну не всемогущ Крис!), добирались в Дыре-Дауа самостоятельно: это воды в стране не хватало катастрофически, а с авиационным керосином напряга не было, самолеты летали по расписанию.
Полковник шел по летному полю рядом с Иешуа, косил на спутника, явно мучился.
Иешуа не стал испытывать его терпение.
– Я - тот самый, полковник. Не сомневайтесь.
Полковник, не снижая темпа, хитрым образом умудрялся идти строго по курсу и одновременно не сводить глаз с Иешуа.
– Позвольте спросить...
– Позволяю, - улыбнулся Иешуа. Но, опередив, сам задал вопрос: - Наверно, вы знаете этот аэропорт, как свое жилище?
Тоже своего рода паранормальное свойство: маршруты по аэродрому заложены в башку полковника на подсознательном уровне. Рефлекс. Не исключено - того же академика Павлова.
– Лучше! - гаркнул полковник, не сводя глаз с Иешуа, и вдруг снизил тон: А вы вправду можете творить чудеса? Лечить, воскрешать...
– Если это чудеса, то могу, - грустно вздохнул Иешуа.
Реакция полковника ничем не отличалась от реакции современников Иешуа, две тысячи лет ничего не изменили в менталитете человека разумного, доброго, но все еще не вечного. Как, впрочем, и четыре тысячелетия развития интеллекта до рождения Иешуа не изменили...
– А вы сказали по телевизору, что справитесь с засухой...,
– Полагаю, - мягко сказал Иешуа. - Сами увидите.
– А как справитесь?
– Пока не знаю... - И, почувствовав, что ответ категорически не пришелся по-военному точному полковнику, добавил: - Необходимо оценить обстановку на местности, полковник, провести рекогносцировку, так, кажется?
– Так точно! - смягчился полковник.
Крис шел на шаг позади, посмеивался про себя. Между тем мучительно думал: кто все-таки Иешуа? А вдруг вправду Христос, вернувшийся на Землю?.. Светский философ Крис в паре с политобозревателем Крисом считали - пустое, так не бывает. Склонный к теологии последователь кенийского Папы Римского настаивал на обратном. Весело было.
Скоростные вертолеты, ладно сработанные фирмой интеллектуальных наследников Сикорского, ревели гадко, катали раскаленное эфиопское солнце на своих гибких лопастях, из второго кто-то в пятнистом, желто-коричневом махал рукой: сюда, мол. Сгибаясь, чтоб не попасть под бешено вращающееся солнце, они бегом подобрались к двери, вернее, к ее отсутствию, и запрыгнули в брюхо машины. Там уже сидел генерал в новеньком - в отличие от полковничьего полевом камуфляже, худой - тоже в отличие от полковника, - с тонким, практически европейским, будто вырезанным из черного тяжелого дерева лицом, улыбался приветливо.
Прокричал на хорошем английском:
– Около часа лету. Шум вытерпите, не оглохнете?
– Постараемся, - проорал в ответ Крис, плюхаясь на кожаное сиденьице, притороченное к железной стене, и помогая французской даме усесться рядом. Гринписовец и монах Григорий попали во второй вертолет - вместе с полковником.
Даме было, похоже, все равно, кто ей помогает. Она в помощи не нуждалась,
А Иешуа ответил мысленно:
"Спасибо, генерал, что поверили мне и не отказали".
– Да что особенного!.. - опять гаркнул генерал.
Он не понял, что услышал не слово, но мысль. И хорошо, подумал Иешуа, что-либо объяснять в таком грохоте - себе дороже.
Поэтому летели молча.
Почему-то военные относились к Иешуа, к его явлению как Мессии, куда мягче гражданских. За минувшие полтора месяца Иешуа не раз сталкивался с ними - от солдата до генерала, - и все несли в себе ликующую готовность, чувствовал Иешуа, без оглядки поверить и во Второе Пришествие, объявленное не им самим, а пишущими о нем и снимающими его, и в то, что он и впрямь долгожданный Мессия, Сын Божий. И даже то, что его появление неизбежно - по Канону! - несет за собой Страшный Суд, военных не волновало. Суд - слово знакомое, понятное, а Страшный - это бабушка надвое сказала, не может человек, пусть даже он Сын Божий, нести страх людям, которые верят в его справедливость и милосердие вот уже две с лишним тысячи лет.
Иешуа нравились военные. Он подспудно рассчитывал на их помощь в случае чего. Но такое вольное понимание сути библейского термина "Страшный Суд" немало веселило его, хотя и с долей недоумения. За оные две с лишним тысячи лет опорные постулаты Веры обмялись, где растянулись, где сузились, хорошо подошли и тем и другим, и злым и добрым, и судьям и преступникам, всем подошли, стали привычными и нестрашными. Чисто человеческое свойство: страшное - это не про меня, это про соседа. Иешуа видел как-то - то ли еще во Франции, то ли в Лондоне - ток-шоу по телесети, где объявлялись результаты социологического опроса полутора тысяч, если он точно запомнил, человек. Спрашивали одно: оглянитесь назад на свою жизнь и подумайте, куда вы попадете после смерти - в ад или рай? Девяносто девять процентов ответили, не задумываясь и не колеблясь: в рай. Завидная уверенность!
Пожалуй, именно тогда мелькнула шальная мыслишка: что с ними - с такими! сможешь сделать?..
Подавил ее, как изначально бессмысленную.
А сейчас смотрел вниз, ловя щекой жаркий и резкий ветер, все-таки врывающийся в кабину, смотрел на плоские, похожие на столы вершины невысоких гор, потом на бело-желтую пустыню внизу - или полупустыню, как называют ее местные мудрецы, - на редкие островки выцветшей зелени, на промелькнувшее высохшее русло реки с названием Аваш, думал бесстрастно: что с ними, с этими людьми, сделать - это не вопрос. Они такие же, как и две тысячи, и пять" тысяч лет тому назад. Правда, они летают, как птицы, плавают, как рыбы, они могут такое, что вчерашние чудеса Иешуа кажутся детскими забавами. Но что изменилось в них самих? Ни-че-го! Рост знаний человеческих пошел по пути, проложенному вне самого человека, а значит, они все дальше уходят от Бога, то есть от Знания с большой буквы, потому что познать Господа можно только познав себя самого. Процесс бесконечный, но люди даже не начали его. Для них мировоззрением стала наука, но - вот парадокс! - чем дальше они уходят по ее дорогам, выбранным ими среди множества ее же дорог, то есть чем дальше сознательно отстраняются от Бога, тем ближе оказываются к Нему - к необходимости хотя бы признать Его изначальную роль во всем, начиная с первого дня творения, а еще точнее - с того, что было до первого дня...
Эти дни в двадцать втором веке для Иешуа стали продолжением ослепительно больно мелькнувших дней между Воскресением и Вознесением, когда он, спрятавшись в доме Петра в Иершалаиме, в Нижнем городе, запоем читал, перечитывал, пытался по-своему понять и принять те немногие книги, записанные на компьютерных кристаллах, что Петр доставил ему из Будущего. Но бесконечно мало оказалось их... И, попав сюда, он первым делом рванулся к книгам - благо читал быстро и запоминал прочитанное с лету.
Как же Мари ему помогла!
Странно, но она была на том матче в Париже, пришла со своим belle ami, а уже утром сама отыскала Иешуа в дешевом отельчике, около Place de Republique. Как отыскала - не ведала. Говорила: шла по наитию. Честно говоря, Иешуа сам не очень понимал, как такое случилось. Была бы явным паранормом - тогда понятно. А так... Но наитие - очень емкое слово. В него многое можно уместить, в том числе и паранормальные способности, которые, надеялся Иешуа, он найдет у Мари. И еще имя - Мари, Мария. Днем он переезжал из города в город, из страны в страну, днем он доказывал свое право называться так, как его назвали журналисты Мессией, доказывал привычно для себя - прежнего, наивно для всех нынешних, но ведь именно нынешние заметили, услышали, назвали... А ночами он читал, потому что Мари, пользуясь своим студенческим билетом Сорбонны - она оканчивала университет, собиралась стать историком, специализировалась на Крестовых походах, - как раз днем изучала фонды в университетских библиотеках Парижа, Лондона, Мадрида, Барселоны, да везде, куда они попадали, а ночью они приходили туда вместе, Иешуа читал, а Мари сгоняла на кристаллы то, что он не успевал освоить. Маленький комп у него был - Мари ему подарила такой же, какой когда-то привез ему из будущего Петр...