Другое направление, по которому идет усложнение деятельности и чувствительности, является, наоборот, прогрессивным. Оно приводит к изменению самого строения деятельности, а на этой основе – и к возникновению новой формы отражения внешней среды, характеризующей уже более высокую стадию в развитии психики животных – стадию перцептивной (воспринимающей) психики. Это прогрессивное направление усложнения деятельности связано с прогрессивной же линией биологической эволюции (от червеобразных к первичным хордовым и далее к позвоночным).
Усложнение деятельности и чувствительности животных выражается здесь в том, что их поведение управляется сочетанием многих симультанных (одновременных) воздействий.
На ранних этапах развития психики среди множества одновременных или последовательных воздействий в качестве ведущего воздействия выделяется именно то, которое находится в определенной связи с предметом потребности животного. Иными словами, среди многочисленных воздействий в качестве ведущего выделяется воздействие, имеющее жизненно важное сигнальное значение, то есть сигнализирующее о предмете потребности животного. Все остальные воздействия образуют как бы фон, с которым приходится считаться практически развертывающемуся процессу поведения. Однако «фоновое» поведение достигает у животных большой степени сложности.
Эту же мысль можно найти в работах одного из самых выдающихся представителей современного этологического направления зоопсихологии Р.Шовена. Он пишет: «Что собой представляет, например, пищевое поведение в глазах современного исследователя? С собственно пищевым поведением мы почти никогда не встречаемся, так как оно составляет лишь малый фрагмент той сцены поведения, которую мы наблюдаем. Наблюдая за поведением животного, мы чаще видим не пищевое поведение, а охоту, переноску добычи и т. д. И лишь в финале поедание – акт, не представляющий особого интереса для исследователя поведения животных. Этот финальный акт беден по своему содержанию».
Итак, на раннем этапе развития психики появляется элементарная форма чувственного отражения, а именно – отражение отдельных воздействий, сигнализирующих о предмете потребности, на который направлена активность животного. Как уже отмечалось, под «чувственным» имеется в виду не только познавательная сторона процесса отражения, а и его «переживаемая» эмоциональная сторона. В широком смысле «чувственное» означает эмоционально-сенсорное, эмоционально окрашенное сенсорное отражение. Такое расширительное понимание «чувственности» полностью относится к отражению предмета, на который направлена деятельность, то есть биологически значимого предмета. Подчеркивая, что сигнал от биологически значимого предмета имеет биологический жизненный смысл, мы тем самым подразумеваем, что он имеет положительную или отрицательную эмоциональную окрашенность; выступая в этом качестве, чувственность понимается как обладающая важным для жизни эмоциональным аффективным значением. Так, мы можем, не боясь антропоморфизма, сказать: «угрожающее воздействие». Или проще: «животное испугалось». Иногда, по отношению к некоторым уважаемым высшим млекопитающим, мы вводим чуть ли не видовую характеристику, говоря: «обезьяны – трусливые животные» и т. д.
Подведем итоги. На первых ступенях развития мы имеем дело с проявлениями сложно-изменчивого пластичного поведения, в котором отчетливо выделяются изменения в отношении предмета деятельности и изменения поведения в отношении тех условий, в которых находится предмет деятельности. Такое поведение обязательно предполагает наличие элементарного чувственного отражения сукцессивных или симультанных воздействий, которому присуща чувственная, то есть выражающая собой жизненное отношение, характеристика. Это жизненное отношение открывается животному в отражении того или иного объекта, воздействующего на животного своими отдельными признаками или их совокупностями.
Лекция 10
Усложнение деятельности и чувствительности животных выражается здесь в том, что их поведение управляется сочетанием многих симультанных (одновременных) воздействий.
На ранних этапах развития психики среди множества одновременных или последовательных воздействий в качестве ведущего воздействия выделяется именно то, которое находится в определенной связи с предметом потребности животного. Иными словами, среди многочисленных воздействий в качестве ведущего выделяется воздействие, имеющее жизненно важное сигнальное значение, то есть сигнализирующее о предмете потребности животного. Все остальные воздействия образуют как бы фон, с которым приходится считаться практически развертывающемуся процессу поведения. Однако «фоновое» поведение достигает у животных большой степени сложности.
Эту же мысль можно найти в работах одного из самых выдающихся представителей современного этологического направления зоопсихологии Р.Шовена. Он пишет: «Что собой представляет, например, пищевое поведение в глазах современного исследователя? С собственно пищевым поведением мы почти никогда не встречаемся, так как оно составляет лишь малый фрагмент той сцены поведения, которую мы наблюдаем. Наблюдая за поведением животного, мы чаще видим не пищевое поведение, а охоту, переноску добычи и т. д. И лишь в финале поедание – акт, не представляющий особого интереса для исследователя поведения животных. Этот финальный акт беден по своему содержанию».
Итак, на раннем этапе развития психики появляется элементарная форма чувственного отражения, а именно – отражение отдельных воздействий, сигнализирующих о предмете потребности, на который направлена активность животного. Как уже отмечалось, под «чувственным» имеется в виду не только познавательная сторона процесса отражения, а и его «переживаемая» эмоциональная сторона. В широком смысле «чувственное» означает эмоционально-сенсорное, эмоционально окрашенное сенсорное отражение. Такое расширительное понимание «чувственности» полностью относится к отражению предмета, на который направлена деятельность, то есть биологически значимого предмета. Подчеркивая, что сигнал от биологически значимого предмета имеет биологический жизненный смысл, мы тем самым подразумеваем, что он имеет положительную или отрицательную эмоциональную окрашенность; выступая в этом качестве, чувственность понимается как обладающая важным для жизни эмоциональным аффективным значением. Так, мы можем, не боясь антропоморфизма, сказать: «угрожающее воздействие». Или проще: «животное испугалось». Иногда, по отношению к некоторым уважаемым высшим млекопитающим, мы вводим чуть ли не видовую характеристику, говоря: «обезьяны – трусливые животные» и т. д.
Подведем итоги. На первых ступенях развития мы имеем дело с проявлениями сложно-изменчивого пластичного поведения, в котором отчетливо выделяются изменения в отношении предмета деятельности и изменения поведения в отношении тех условий, в которых находится предмет деятельности. Такое поведение обязательно предполагает наличие элементарного чувственного отражения сукцессивных или симультанных воздействий, которому присуща чувственная, то есть выражающая собой жизненное отношение, характеристика. Это жизненное отношение открывается животному в отражении того или иного объекта, воздействующего на животного своими отдельными признаками или их совокупностями.
Лекция 10
Развитие деятельности животных. Перцептивная психика и интеллект
В сегодняшней лекции я постараюсь весьма кратко обрисовать некоторые важнейшие изменения, происходящие в ходе развития деятельности и психики животных. В числе таких узловых моментов развития я бы отметил прежде всего факт появления в деятельности некоторого содержания, некоторой ее характеристики. Это специальное содержание составляют процессы, относящиеся именно к условиям, в которых протекает деятельность, а не к тому, на что непосредственно направлена деятельность, то есть не к ее предмету. Наличие такого особого содержания было выделено сначала фактически, описано в ходе многочисленных исследований поведения животных, стоящих на довольно высоких ступенях биологического развития, а затем и сформулировано одним из наших соотечественников, ныне покойным, проф. В.П.Протопоповым.
В.П.Протопопов, психиатр бехтеревской школы (интересовавшийся поэтому физиологией высших процессов), ввел на первый взгляд малозначимое, а в действительности чрезвычайно важное понятие о «стимульно-преградной ситуации» и о «стимульно-преградном поведении». В своей лаборатории Протопопов работал, главным образом, с собаками, то есть с животными, стоящими на чрезвычайно высокой ступени биологического развития. Смысл этого открытия, которое позволило осознать множество фактов, описанных до Протопопова и полученных на других животных в совершенно иных экспериментальных условиях, заключается в том, что, наблюдая за поведением животных (или, лучше сказать, экспериментируя с поведением животных), удается увидеть различия в реакциях на предмет деятельности, скажем на пищу, и на сами условия, в которых протекает деятельность, направленная на этот предмет. В экспериментах Протопопова в качестве таких условий выступали чаще всего физические преграды, физические препятствия. Правда, позднее Протопопов расширил понятие преграды. Так, в ряде опытов животные должны были для получения пищи или свободы нажать на рычаг. Поведение по отношению к этому рычагу в этом смысле аналогично поведению по отношению к пище.
Итак, смысл дела заключается в том, что происходит расчленение ситуации, в которой действует животное. Следовательно, происходит расчленение в самой деятельности и, соответственно, расчленение в отражении. Положения Протопопова о расчленении предмета деятельности, с одной стороны, и самих условий, в которых осуществляется деятельность, – с другой, давным-давно забыты в отечественной физиологической литературе. Однако в момент публикации эти идеи Протопопова произвели столь сильное впечатление, что работа Протопопова (книжка в 100 или 150 страниц) была представлена на соискание Нобелевской премии.
Я постараюсь изобразить формулу, в которой заключено основное содержание описанных выше положений, как можно нагляднее. Мы выделяем в поведении животного предмет деятельности и преграду, к которой даже примитивно организованное животное, ведущее относительно простой образ жизни, способно приспособить свое поведение. Животное, столкнувшись с преградой, изобретает нечто вроде обходного пути, то есть такой траектории, которая позволила бы преодолеть, обогнуть преграду и достигнуть предмета деятельности. Этот участок поведения животного, выраженный в форме обходного пути, относится не к самому предмету деятельности, а к тем объективным условиям, в которых дан этот предмет. Под условием вы можете понимать буквально все, что угодно: физическую преграду, то есть стену, отделяющую животное от пищи, и т. д. Можно представлять преграду и в виде каких-либо других условий, отклоняющих поведение от предмета деятельности и тем самым усложняющих поведение; причем такое усложнение поведения фиксируется, будучи подкреплено достигнутым результатом (бихевиористы сказали бы: «эффектом»). Замечательная черта этого поведения состоит в следующем: если мы устраняем преграду, то поведение довольно длительное время сохраняет тот же характер, то есть усложнение поведения, возникающее за счет преграды, связывается с предметом деятельности, а не с самой преградой.
Чтобы обосновать это положение, обратимся к специальным опытам. В отдельном аквариуме, в котором живут два молодых американских сомика, устанавливается поперечная перегородка, не доходящая до одной из его стенок, так что между ее концом и этой стенкой остается свободный проход. Перегородка представляет собой белую марлю, натянутую на рамку.
Когда рыбы (обычно державшиеся вместе) находились в определенной, всегда одной и той же, стороне аквариума, то с противоположной его стороны на дно опускали кусочек мяса. Побуждаемые распространяющимся запахом мяса, рыбы, скользя у самого дна, направлялись прямо к нему. При этом они наталкивались на марлевую перегородку; приблизившись к ней на расстояние нескольких миллиметров, они на мгновение останавливались, как бы рассматривая ее, и далее плыли вдоль перегородки, поворачивая то в одну, то в другую сторону, пока случайно не оказывались перед боковым проходом, через который они и проникали дальше, в ту часть аквариума, где находилось мясо.
Наблюдаемая деятельность рыб протекает, таким образом, в связи с двумя основными воздействиями. Она побуждается запахом мяса и развертывается в направлении этого главного, доминирующего воздействия; с другой стороны, рыбы замечают (зрительно) преграду, в результате чего их движение в направлении распространяющегося запаха приобретает сложный, зигзагообразный характер. Здесь нет, однако, простой цепи движений: сначала реакция на натянутую марлю, потом реакция на запах. Нет и простого сложения влияний обоих этих воздействий, вызывающего движение по равнодействующей. Это сложно координированная деятельность, в которой объективно можно выделить двоякое содержание. Во-первых, определенную направленность деятельности, приводящую к соответствующему результату; это содержание возникает под влиянием запаха, имеющего для животного биологический смысл пищи. Во-вторых, собственно обходные движения; это содержание деятельности связано с определенным воздействием (преграда), но данное воздействие отлично от воздействия запаха пищи; оно не может самостоятельно побудить деятельность животного; сама по себе марля не вызывает у рыб никакой реакции. Это второе воздействие связано не с предметом, который побуждает деятельность и на который она направлена, но с теми условиями, в которых дан этот предмет. Таково объективное различие обоих этих воздействий и их объективное соотношение. Отражается ли, однако, это объективное их соотношение в деятельности исследуемых рыб? Выступает ли оно и для рыбы также раздельно: одно – как связанное с предметом, с тем, что побуждает деятельность; второе – как относящееся к условиям деятельности?
Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим эксперимент. По мере повторения опытов с кормлением рыб в условиях преграды на их пути к пище происходит как бы постепенное «обтачивание» лишних движений, так что в конце концов рыбы с самого начала направляются прямо к проходу между марлевой перегородкой и стенкой аквариума, а затем к пище.
Перейдем теперь ко второй части эксперимента. Для этого, перед тем как кормить рыб, снимем перегородку. Хотя перегородка стояла достаточно близко от начального пункта движения рыб, так что, несмотря на свое относительно несовершенное зрение, они все же не могли не заметить ее отсутствия, рыбы тем не менее полностью повторяют обходный путь, то есть движутся так, как это требовалось бы, если перегородка была бы на месте. В дальнейшем путь рыб, конечно, выпрямляется, но это происходит лишь постепенно.
Итак, воздействие, определявшее обходное движение, прочно связывается у исследованных рыб с воздействием самой пищи, с ее запахом. Значит, оно уже с самого начала воспринималось рыбами наряду и слитно с запахом пищи, а не как входящее в другой «узел» взаимосвязанных свойств, то есть как свойство другой вещи.
Таким образом, в результате постепенного усложнения деятельности и чувствительности животных мы наблюдаем возникновение развернутого несоответствия, противоречия в их поведении. В деятельности рыб (и, по-видимому, некоторых других позвоночных) уже выделяется такое содержание, которое объективно отвечает воздействующим условиям; для самого же животного это содержание связывается с теми воздействиями, по отношению к которым направлена их деятельность в целом. Иначе говоря, деятельность животных фактически определяется воздействием уже со стороны отдельных вещей (пища, преграда), в то время как отражение действительности остается у них отражением совокупности отдельных ее свойств.
В ходе дальнейшей эволюции это несоответствие разрешается путем изменения ведущей формы отражения и дальнейшей перестройки общего типа деятельности животных; совершается переход к новой, более высокой стадии развития отражения.
Следующая за стадией элементарной сенсорной психики вторая стадия развития может быть названа стадией перцептивной психики. Она характеризуется способностью отражения внешней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей.
Переход к этой стадии развития психики связан с изменением строения деятельности животных, которое подготавливается еще на предшествующей стадии.
Это изменение в строении деятельности заключается в том, что уже наметившееся раньше содержание ее, объективно относящееся не к самому предмету, на который направлена деятельность животного, а к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде, теперь выделяется. Это содержание уже не связывается с тем, что побуждает деятельность в целом, но отвечает специальным воздействиям, которые его вызывают.
Так, например, если млекопитающее животное отделить от пищи преградой, то оно, конечно, будет обходить ее. Значит, как и в описанном выше поведении рыбы в условиях перегороженного аквариума, в деятельности этого животного мы можем выделить некоторое содержание, объективно относящееся не к самой пище, на которую она направлена, но к преграде, представляющей одно из тех внешних условий, в которых протекает данная деятельность. Однако между описанной деятельностью рыб и млекопитающих животных существует большое различие.
В то время как у рыб при последующем убирании преграды это содержание деятельности (обходные движения) сохраняется и исчезает лишь постепенно, высшие животные в этом случае обычно направляются прямо к пище. Например, крыса в стимульно-преградной ситуации (я использую термин Протопопова) довольно быстро обучается обходному движению, то есть процесс поведения крысы в целом усложняется. Однако как только устраняется преграда, так тотчас же спрямляется путь крысы.
Резкое отличие поведения крысы при устранении преграды от поведения животных, находящихся на стадии сенсорной психики, особенно ярко видно на примере опытов с лабиринтами – самых популярных опытов, практикуемых бихевиористами при исследовании законов научения. Можно заставить крысу выучить, «задолбить» запутанный путь к пище с помощью многократных проб, а затем взять и устранить стенки лабиринта, то есть позволить крысе добраться до пищи прямым путем. Что же произойдет в этой ситуации? Крыса не будет, в отличие от животных, находящихся на стадии сенсорной психики, идти сложным «зигзагом» к цели, а просто возьмет и подойдет к корму. Значит, воздействие, на которое направлена деятельность этих животных, уже не сливается у них с воздействием со стороны преграды, оба выступают для них раздельно. От первого зависят направление и конечный результат деятельности, от второго – то, как она осуществляется, то есть способ ее осуществления, например, путем обхода препятствия. Этот особый состав или сторону деятельности, отвечающую условиям, в которых дан побуждающий ее предмет, мы называем операцией.
Именно выделение в деятельности операций и указывает на то, что воздействующие на животного свойства, прежде как бы рядоположенные для него, начинают разделяться по группам: с одной стороны, выступают взаимосвязанные свойства, характеризующие тот предмет, на который направлена деятельность, а с другой стороны, выступают свойства предметов, определяющих самый способ деятельности, то есть операцию. Если на стадии элементарной сенсорной психики дифференциация воздействующих свойств была связана с простым их объединением вокруг доминирующего раздражителя, то теперь впервые возникают процессы интеграции воздействующих свойств в единый целостный образ, их объединение как свойств одной и той же вещи. Окружающая действительность отражается теперь животным в форме более или менее расчлененных образов отдельных вещей.
На разных уровнях стадии перцептивной психики стоит большинство существующих ныне позвоночных животных. Переход к этой стадии, по-видимому, связан с переходом позвоночных к наземному образу жизни.
При переходе психики животных на стадию перцептивной психики мы вновь сталкиваемся с противоречием между формой отражения и строением деятельности, констатируем наличие некоторого отставания формы отражения от строения деятельности животного. Так, говоря о стимульно-преградной ситуации, мы тем самым в иносказательной форме говорим об известном отношении одного предмета к другому, преграды – к предмету деятельности. Рычаг выступает в предметной деятельности не как отдельная вещь, не как отдельный «узел свойств», а в непременной связи с предметом деятельности животного. Следовательно, в одно и то же время представлены и отражение окружающей действительности в форме целостных образов отдельных вещей, и деятельность, определяемая межпредметными связями, объективными межпредметными соотношениями. Противоречие, обусловливающее движение к новой, более высокой форме психического отражения, налицо. Такое противоречие между строением деятельности и формой отражения может существовать лишь как момент, обозначающий собой переход в развитии на следующую, высшую ступень. Уничтожение, снятие указанного несоответствия путем возникновения новой формы отражения раскрывает новые возможности деятельности, которая приобретает еще более высокое строение, в результате чего вновь возникает несоответствие и противоречие между ними, но теперь уже на новом уровне.
Психика большинства млекопитающих животных остается на стадии перцептивной психики, однако наиболее высокоорганизованные из них поднимаются еще на одну ступень развития: происходит переход на стадию интеллекта. Говоря о стадии интеллекта, прежде всего имеют в виду деятельность антропоидов, то есть человекообразных обезьян. Классические опыты, посвященные поведению наших далеких «родственников», принадлежат В.Келеру, Р.Йерксу в США, И.П.Павлову в Колтушах. Профессор отделения психологии факультета философии МГУ Н.Н.Ладыгина-Коте также провела серию интересных наблюдений за шимпанзе, которого она самоотверженно выращивала вместе со своим сыном[4]. Существует двухтомное издание труда, в котором отражены данные описания и иллюстрации к ним. В этой лекции я подчеркну лишь самое существенное изменение, происходящее в строении деятельности и отражения при переходе к стадии интеллекта. В основе этого изменения лежит тот факт, что операции (способы действия), то есть такое содержание поведения, которое соотносится с условиями протекания деятельности животных, могут отделиться от той деятельности, в которой они первоначально возникли, и использоваться в совсем других ее видах. Иными словами, операции могут как бы «отклеиваться» от какой-либо конкретной деятельности и свободно переноситься на другие ее виды.
Следует подчеркнуть, что при работе с обезьянами необходимо найти настоящие «обезьяньи задачи», как говорил еще Келер. Часто случается так, что исследователь, не вникший в образ жизни животного, подставляет животному «человеческие задачи», которые животное, естественно, без дрессировки не может решить, а затем заявляет, что животное «глупое». Оно «глупое» для человеческих задач, но чрезвычайно «разумное» в отношении своих собственных задач. Только встав на точку зрения животного, то есть исследовав досконально образ жизни животного, ученый сможет поставить перед животным адекватные задачи. Так, для человекообразной обезьяны не представляет особого труда достать палкой высоко подвешенные плоды или же соединить палку с палкой. Эти наборы задач прямо взяты из коллекции задач, близких к человеческим. Однако попробуйте отыскать адекватную условиям образа жизни и потребностям задачу для морской черепахи. Это гораздо труднее, чем найти соответствующие задачи для высших приматов.
Я приведу один опыт, который символичен, то есть значим именно в том отношении, что позволяет показать относительную самостоятельность операций. Поставим крысу перед задачей нахождения пищи, запрятанной в извилистом лабиринте. Крыса начинает решать эту задачу так называемым методом проб и ошибок, то есть движется то направо, то налево, словом, отыскивает путь, ведущий к цели, до тех пор, пока не выработается способ действия, позволяющий достичь цели в данных условиях. Эти пробы как бы «вкраплены», «слиты» с поведением животного, неотторжимы от него. Это пробы движениями.
Теперь представим себе обезьяну в сходной, но усложненной ситуации. На глазах у обезьяны в ящик помещается привлекательный предмет (например, пищевой), а затем ящик запирается на ключ и экспериментатор кладет его в карман. Что произойдет? Обезьяна оказывается перед прочным ящиком, который она не может открыть (у нее нет ключа, она и не умеет работать этим ключом, она не дрессирована), и разворачивается поисковое поведение. Однако это уже не пробы движениями, как у крысы, а скорее последовательное применение тех или иных, по выражению Энгельса, способов практического анализа, то есть расчленения. Прежде всего обезьяна пробует открыть крышку, то есть использует операцию, которая у нее уже вычленилась. Крышка не открывается. И тут-то начинается гамма интереснейших проб, то есть один за другим следуют различные организованные способы, направленные на решение задачи «открыть крышку». Обезьяна пытается разгрызть угол ящика зубами, но, увы, ящик оказывается обезьяне не по зубам. (Особенно пользуются челюстями макаки-резусы, у которых очень мощные челюсти. Известен трагический случай, когда обезьяна нанесла челюстями удар по затылочной части черепа человека и человек был убит). Тогда обезьяна опробует третий способ. Она берет тяжелый предмет и начинает бить им по ящику. Ящик не поддается. Тогда обезьяна опробует еще один – четвертый способ. Она берет ящик и бросает его на камень. И вновь неудача. Если представить, что и дальше будут пробы, то это будут пробы именно целых способов. По-видимому, одни способы заимствованы из опыта разбивания орехов, другие – из какого-то другого репертуара, опыта ориентировочной деятельности, уместного в условиях обитания обезьян и т. д. Эти способы могут быть филогенетически выработаны, то есть могут являться достоянием вида; они могут быть приобретены и в онтогенезе. Для нас сейчас самое важное то, что эти пробы не пробы движений, а пробы способов деятельности, перенос способов, выработавшихся в одной системе деятельности, в другие системы. Перенос способа также предполагает и перенос самого объекта, если способ включает в себя манипуляцию с объектом или с его замещением. Причем способы переносятся не только на новый предмет деятельности, но и на новые условия, при этом, естественно, своеобразно изменяясь и приспосабливаясь. Это приспособление при переносе также выступает как показатель самостоятельности, возможность «отклеенности» операций от какого-либо конкретного вида деятельности.
Когда говорят о высших обезьянах, то всегда в голову приходят прежде всего опыты с употреблением палки. Ключ к этим «чудесам» с применением палки, по-видимому, нужно искать в том, что обезьяны пользуются этим способом действия в естественных условиях, а в лабораторных условиях мы наблюдаем чрезвычайно широкий перенос выработанных в естественной обстановке способов действия на лабораторные задачи. Так, низшие обезьяны без дрессуры, без выработки соответствующего навыка не обращаются к палке. Этот акт объясняется образом жизни обезьян, то есть тем, что в естественной обстановке легкая низшая обезьяна доберется до плода там, где более тяжелая высшая обезьяна будет вынуждена прибегнуть к помощи палки, чтобы сбить или придвинуть к себе ветку с плодом.
Поведение человекообразных обезьян не может быть описано только в терминах переноса. Я как-то пробовал описать его в терминах фазности поведения: подготовительная и исполнительная фазы действия. Подготовительное и исполнительное действия относятся к категории способов действия, представляют собой известные системы операций. Так, нужно раньше достать палку, а потом достать плод. Само по себе доставание палки приводит к овладению палкой, а не плодом. Это – первая фаза. Вне связи со следующей фазой она лишена какого бы то ни было биологического смысла – это и есть фаза подготовления. Вторая фаза – употребление палки – является уже фазой осуществления деятельности в целом, направленной на удовлетворение данной биологической потребности животного. Отметим, что фаза подготовления связана у обезьяны не с палкой как таковой, а с объективным отношением палки к плоду.
В.П.Протопопов, психиатр бехтеревской школы (интересовавшийся поэтому физиологией высших процессов), ввел на первый взгляд малозначимое, а в действительности чрезвычайно важное понятие о «стимульно-преградной ситуации» и о «стимульно-преградном поведении». В своей лаборатории Протопопов работал, главным образом, с собаками, то есть с животными, стоящими на чрезвычайно высокой ступени биологического развития. Смысл этого открытия, которое позволило осознать множество фактов, описанных до Протопопова и полученных на других животных в совершенно иных экспериментальных условиях, заключается в том, что, наблюдая за поведением животных (или, лучше сказать, экспериментируя с поведением животных), удается увидеть различия в реакциях на предмет деятельности, скажем на пищу, и на сами условия, в которых протекает деятельность, направленная на этот предмет. В экспериментах Протопопова в качестве таких условий выступали чаще всего физические преграды, физические препятствия. Правда, позднее Протопопов расширил понятие преграды. Так, в ряде опытов животные должны были для получения пищи или свободы нажать на рычаг. Поведение по отношению к этому рычагу в этом смысле аналогично поведению по отношению к пище.
Итак, смысл дела заключается в том, что происходит расчленение ситуации, в которой действует животное. Следовательно, происходит расчленение в самой деятельности и, соответственно, расчленение в отражении. Положения Протопопова о расчленении предмета деятельности, с одной стороны, и самих условий, в которых осуществляется деятельность, – с другой, давным-давно забыты в отечественной физиологической литературе. Однако в момент публикации эти идеи Протопопова произвели столь сильное впечатление, что работа Протопопова (книжка в 100 или 150 страниц) была представлена на соискание Нобелевской премии.
Я постараюсь изобразить формулу, в которой заключено основное содержание описанных выше положений, как можно нагляднее. Мы выделяем в поведении животного предмет деятельности и преграду, к которой даже примитивно организованное животное, ведущее относительно простой образ жизни, способно приспособить свое поведение. Животное, столкнувшись с преградой, изобретает нечто вроде обходного пути, то есть такой траектории, которая позволила бы преодолеть, обогнуть преграду и достигнуть предмета деятельности. Этот участок поведения животного, выраженный в форме обходного пути, относится не к самому предмету деятельности, а к тем объективным условиям, в которых дан этот предмет. Под условием вы можете понимать буквально все, что угодно: физическую преграду, то есть стену, отделяющую животное от пищи, и т. д. Можно представлять преграду и в виде каких-либо других условий, отклоняющих поведение от предмета деятельности и тем самым усложняющих поведение; причем такое усложнение поведения фиксируется, будучи подкреплено достигнутым результатом (бихевиористы сказали бы: «эффектом»). Замечательная черта этого поведения состоит в следующем: если мы устраняем преграду, то поведение довольно длительное время сохраняет тот же характер, то есть усложнение поведения, возникающее за счет преграды, связывается с предметом деятельности, а не с самой преградой.
Чтобы обосновать это положение, обратимся к специальным опытам. В отдельном аквариуме, в котором живут два молодых американских сомика, устанавливается поперечная перегородка, не доходящая до одной из его стенок, так что между ее концом и этой стенкой остается свободный проход. Перегородка представляет собой белую марлю, натянутую на рамку.
Когда рыбы (обычно державшиеся вместе) находились в определенной, всегда одной и той же, стороне аквариума, то с противоположной его стороны на дно опускали кусочек мяса. Побуждаемые распространяющимся запахом мяса, рыбы, скользя у самого дна, направлялись прямо к нему. При этом они наталкивались на марлевую перегородку; приблизившись к ней на расстояние нескольких миллиметров, они на мгновение останавливались, как бы рассматривая ее, и далее плыли вдоль перегородки, поворачивая то в одну, то в другую сторону, пока случайно не оказывались перед боковым проходом, через который они и проникали дальше, в ту часть аквариума, где находилось мясо.
Наблюдаемая деятельность рыб протекает, таким образом, в связи с двумя основными воздействиями. Она побуждается запахом мяса и развертывается в направлении этого главного, доминирующего воздействия; с другой стороны, рыбы замечают (зрительно) преграду, в результате чего их движение в направлении распространяющегося запаха приобретает сложный, зигзагообразный характер. Здесь нет, однако, простой цепи движений: сначала реакция на натянутую марлю, потом реакция на запах. Нет и простого сложения влияний обоих этих воздействий, вызывающего движение по равнодействующей. Это сложно координированная деятельность, в которой объективно можно выделить двоякое содержание. Во-первых, определенную направленность деятельности, приводящую к соответствующему результату; это содержание возникает под влиянием запаха, имеющего для животного биологический смысл пищи. Во-вторых, собственно обходные движения; это содержание деятельности связано с определенным воздействием (преграда), но данное воздействие отлично от воздействия запаха пищи; оно не может самостоятельно побудить деятельность животного; сама по себе марля не вызывает у рыб никакой реакции. Это второе воздействие связано не с предметом, который побуждает деятельность и на который она направлена, но с теми условиями, в которых дан этот предмет. Таково объективное различие обоих этих воздействий и их объективное соотношение. Отражается ли, однако, это объективное их соотношение в деятельности исследуемых рыб? Выступает ли оно и для рыбы также раздельно: одно – как связанное с предметом, с тем, что побуждает деятельность; второе – как относящееся к условиям деятельности?
Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим эксперимент. По мере повторения опытов с кормлением рыб в условиях преграды на их пути к пище происходит как бы постепенное «обтачивание» лишних движений, так что в конце концов рыбы с самого начала направляются прямо к проходу между марлевой перегородкой и стенкой аквариума, а затем к пище.
Перейдем теперь ко второй части эксперимента. Для этого, перед тем как кормить рыб, снимем перегородку. Хотя перегородка стояла достаточно близко от начального пункта движения рыб, так что, несмотря на свое относительно несовершенное зрение, они все же не могли не заметить ее отсутствия, рыбы тем не менее полностью повторяют обходный путь, то есть движутся так, как это требовалось бы, если перегородка была бы на месте. В дальнейшем путь рыб, конечно, выпрямляется, но это происходит лишь постепенно.
Итак, воздействие, определявшее обходное движение, прочно связывается у исследованных рыб с воздействием самой пищи, с ее запахом. Значит, оно уже с самого начала воспринималось рыбами наряду и слитно с запахом пищи, а не как входящее в другой «узел» взаимосвязанных свойств, то есть как свойство другой вещи.
Таким образом, в результате постепенного усложнения деятельности и чувствительности животных мы наблюдаем возникновение развернутого несоответствия, противоречия в их поведении. В деятельности рыб (и, по-видимому, некоторых других позвоночных) уже выделяется такое содержание, которое объективно отвечает воздействующим условиям; для самого же животного это содержание связывается с теми воздействиями, по отношению к которым направлена их деятельность в целом. Иначе говоря, деятельность животных фактически определяется воздействием уже со стороны отдельных вещей (пища, преграда), в то время как отражение действительности остается у них отражением совокупности отдельных ее свойств.
В ходе дальнейшей эволюции это несоответствие разрешается путем изменения ведущей формы отражения и дальнейшей перестройки общего типа деятельности животных; совершается переход к новой, более высокой стадии развития отражения.
Следующая за стадией элементарной сенсорной психики вторая стадия развития может быть названа стадией перцептивной психики. Она характеризуется способностью отражения внешней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей.
Переход к этой стадии развития психики связан с изменением строения деятельности животных, которое подготавливается еще на предшествующей стадии.
Это изменение в строении деятельности заключается в том, что уже наметившееся раньше содержание ее, объективно относящееся не к самому предмету, на который направлена деятельность животного, а к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде, теперь выделяется. Это содержание уже не связывается с тем, что побуждает деятельность в целом, но отвечает специальным воздействиям, которые его вызывают.
Так, например, если млекопитающее животное отделить от пищи преградой, то оно, конечно, будет обходить ее. Значит, как и в описанном выше поведении рыбы в условиях перегороженного аквариума, в деятельности этого животного мы можем выделить некоторое содержание, объективно относящееся не к самой пище, на которую она направлена, но к преграде, представляющей одно из тех внешних условий, в которых протекает данная деятельность. Однако между описанной деятельностью рыб и млекопитающих животных существует большое различие.
В то время как у рыб при последующем убирании преграды это содержание деятельности (обходные движения) сохраняется и исчезает лишь постепенно, высшие животные в этом случае обычно направляются прямо к пище. Например, крыса в стимульно-преградной ситуации (я использую термин Протопопова) довольно быстро обучается обходному движению, то есть процесс поведения крысы в целом усложняется. Однако как только устраняется преграда, так тотчас же спрямляется путь крысы.
Резкое отличие поведения крысы при устранении преграды от поведения животных, находящихся на стадии сенсорной психики, особенно ярко видно на примере опытов с лабиринтами – самых популярных опытов, практикуемых бихевиористами при исследовании законов научения. Можно заставить крысу выучить, «задолбить» запутанный путь к пище с помощью многократных проб, а затем взять и устранить стенки лабиринта, то есть позволить крысе добраться до пищи прямым путем. Что же произойдет в этой ситуации? Крыса не будет, в отличие от животных, находящихся на стадии сенсорной психики, идти сложным «зигзагом» к цели, а просто возьмет и подойдет к корму. Значит, воздействие, на которое направлена деятельность этих животных, уже не сливается у них с воздействием со стороны преграды, оба выступают для них раздельно. От первого зависят направление и конечный результат деятельности, от второго – то, как она осуществляется, то есть способ ее осуществления, например, путем обхода препятствия. Этот особый состав или сторону деятельности, отвечающую условиям, в которых дан побуждающий ее предмет, мы называем операцией.
Именно выделение в деятельности операций и указывает на то, что воздействующие на животного свойства, прежде как бы рядоположенные для него, начинают разделяться по группам: с одной стороны, выступают взаимосвязанные свойства, характеризующие тот предмет, на который направлена деятельность, а с другой стороны, выступают свойства предметов, определяющих самый способ деятельности, то есть операцию. Если на стадии элементарной сенсорной психики дифференциация воздействующих свойств была связана с простым их объединением вокруг доминирующего раздражителя, то теперь впервые возникают процессы интеграции воздействующих свойств в единый целостный образ, их объединение как свойств одной и той же вещи. Окружающая действительность отражается теперь животным в форме более или менее расчлененных образов отдельных вещей.
На разных уровнях стадии перцептивной психики стоит большинство существующих ныне позвоночных животных. Переход к этой стадии, по-видимому, связан с переходом позвоночных к наземному образу жизни.
При переходе психики животных на стадию перцептивной психики мы вновь сталкиваемся с противоречием между формой отражения и строением деятельности, констатируем наличие некоторого отставания формы отражения от строения деятельности животного. Так, говоря о стимульно-преградной ситуации, мы тем самым в иносказательной форме говорим об известном отношении одного предмета к другому, преграды – к предмету деятельности. Рычаг выступает в предметной деятельности не как отдельная вещь, не как отдельный «узел свойств», а в непременной связи с предметом деятельности животного. Следовательно, в одно и то же время представлены и отражение окружающей действительности в форме целостных образов отдельных вещей, и деятельность, определяемая межпредметными связями, объективными межпредметными соотношениями. Противоречие, обусловливающее движение к новой, более высокой форме психического отражения, налицо. Такое противоречие между строением деятельности и формой отражения может существовать лишь как момент, обозначающий собой переход в развитии на следующую, высшую ступень. Уничтожение, снятие указанного несоответствия путем возникновения новой формы отражения раскрывает новые возможности деятельности, которая приобретает еще более высокое строение, в результате чего вновь возникает несоответствие и противоречие между ними, но теперь уже на новом уровне.
Психика большинства млекопитающих животных остается на стадии перцептивной психики, однако наиболее высокоорганизованные из них поднимаются еще на одну ступень развития: происходит переход на стадию интеллекта. Говоря о стадии интеллекта, прежде всего имеют в виду деятельность антропоидов, то есть человекообразных обезьян. Классические опыты, посвященные поведению наших далеких «родственников», принадлежат В.Келеру, Р.Йерксу в США, И.П.Павлову в Колтушах. Профессор отделения психологии факультета философии МГУ Н.Н.Ладыгина-Коте также провела серию интересных наблюдений за шимпанзе, которого она самоотверженно выращивала вместе со своим сыном[4]. Существует двухтомное издание труда, в котором отражены данные описания и иллюстрации к ним. В этой лекции я подчеркну лишь самое существенное изменение, происходящее в строении деятельности и отражения при переходе к стадии интеллекта. В основе этого изменения лежит тот факт, что операции (способы действия), то есть такое содержание поведения, которое соотносится с условиями протекания деятельности животных, могут отделиться от той деятельности, в которой они первоначально возникли, и использоваться в совсем других ее видах. Иными словами, операции могут как бы «отклеиваться» от какой-либо конкретной деятельности и свободно переноситься на другие ее виды.
Следует подчеркнуть, что при работе с обезьянами необходимо найти настоящие «обезьяньи задачи», как говорил еще Келер. Часто случается так, что исследователь, не вникший в образ жизни животного, подставляет животному «человеческие задачи», которые животное, естественно, без дрессировки не может решить, а затем заявляет, что животное «глупое». Оно «глупое» для человеческих задач, но чрезвычайно «разумное» в отношении своих собственных задач. Только встав на точку зрения животного, то есть исследовав досконально образ жизни животного, ученый сможет поставить перед животным адекватные задачи. Так, для человекообразной обезьяны не представляет особого труда достать палкой высоко подвешенные плоды или же соединить палку с палкой. Эти наборы задач прямо взяты из коллекции задач, близких к человеческим. Однако попробуйте отыскать адекватную условиям образа жизни и потребностям задачу для морской черепахи. Это гораздо труднее, чем найти соответствующие задачи для высших приматов.
Я приведу один опыт, который символичен, то есть значим именно в том отношении, что позволяет показать относительную самостоятельность операций. Поставим крысу перед задачей нахождения пищи, запрятанной в извилистом лабиринте. Крыса начинает решать эту задачу так называемым методом проб и ошибок, то есть движется то направо, то налево, словом, отыскивает путь, ведущий к цели, до тех пор, пока не выработается способ действия, позволяющий достичь цели в данных условиях. Эти пробы как бы «вкраплены», «слиты» с поведением животного, неотторжимы от него. Это пробы движениями.
Теперь представим себе обезьяну в сходной, но усложненной ситуации. На глазах у обезьяны в ящик помещается привлекательный предмет (например, пищевой), а затем ящик запирается на ключ и экспериментатор кладет его в карман. Что произойдет? Обезьяна оказывается перед прочным ящиком, который она не может открыть (у нее нет ключа, она и не умеет работать этим ключом, она не дрессирована), и разворачивается поисковое поведение. Однако это уже не пробы движениями, как у крысы, а скорее последовательное применение тех или иных, по выражению Энгельса, способов практического анализа, то есть расчленения. Прежде всего обезьяна пробует открыть крышку, то есть использует операцию, которая у нее уже вычленилась. Крышка не открывается. И тут-то начинается гамма интереснейших проб, то есть один за другим следуют различные организованные способы, направленные на решение задачи «открыть крышку». Обезьяна пытается разгрызть угол ящика зубами, но, увы, ящик оказывается обезьяне не по зубам. (Особенно пользуются челюстями макаки-резусы, у которых очень мощные челюсти. Известен трагический случай, когда обезьяна нанесла челюстями удар по затылочной части черепа человека и человек был убит). Тогда обезьяна опробует третий способ. Она берет тяжелый предмет и начинает бить им по ящику. Ящик не поддается. Тогда обезьяна опробует еще один – четвертый способ. Она берет ящик и бросает его на камень. И вновь неудача. Если представить, что и дальше будут пробы, то это будут пробы именно целых способов. По-видимому, одни способы заимствованы из опыта разбивания орехов, другие – из какого-то другого репертуара, опыта ориентировочной деятельности, уместного в условиях обитания обезьян и т. д. Эти способы могут быть филогенетически выработаны, то есть могут являться достоянием вида; они могут быть приобретены и в онтогенезе. Для нас сейчас самое важное то, что эти пробы не пробы движений, а пробы способов деятельности, перенос способов, выработавшихся в одной системе деятельности, в другие системы. Перенос способа также предполагает и перенос самого объекта, если способ включает в себя манипуляцию с объектом или с его замещением. Причем способы переносятся не только на новый предмет деятельности, но и на новые условия, при этом, естественно, своеобразно изменяясь и приспосабливаясь. Это приспособление при переносе также выступает как показатель самостоятельности, возможность «отклеенности» операций от какого-либо конкретного вида деятельности.
Когда говорят о высших обезьянах, то всегда в голову приходят прежде всего опыты с употреблением палки. Ключ к этим «чудесам» с применением палки, по-видимому, нужно искать в том, что обезьяны пользуются этим способом действия в естественных условиях, а в лабораторных условиях мы наблюдаем чрезвычайно широкий перенос выработанных в естественной обстановке способов действия на лабораторные задачи. Так, низшие обезьяны без дрессуры, без выработки соответствующего навыка не обращаются к палке. Этот акт объясняется образом жизни обезьян, то есть тем, что в естественной обстановке легкая низшая обезьяна доберется до плода там, где более тяжелая высшая обезьяна будет вынуждена прибегнуть к помощи палки, чтобы сбить или придвинуть к себе ветку с плодом.
Поведение человекообразных обезьян не может быть описано только в терминах переноса. Я как-то пробовал описать его в терминах фазности поведения: подготовительная и исполнительная фазы действия. Подготовительное и исполнительное действия относятся к категории способов действия, представляют собой известные системы операций. Так, нужно раньше достать палку, а потом достать плод. Само по себе доставание палки приводит к овладению палкой, а не плодом. Это – первая фаза. Вне связи со следующей фазой она лишена какого бы то ни было биологического смысла – это и есть фаза подготовления. Вторая фаза – употребление палки – является уже фазой осуществления деятельности в целом, направленной на удовлетворение данной биологической потребности животного. Отметим, что фаза подготовления связана у обезьяны не с палкой как таковой, а с объективным отношением палки к плоду.