Страница:
Я исподтишка рассматривала сестру Ирину и вдруг почувствовала к ней острую жалость. Она ведь еще молода, а тело уже, как переспелый плод, потеряло упругость и шелковистость. Ей бы погреться под солнцем мужской любви, может, вернулись бы к ней краски и соки.
Грешных мирян всегда волновал вопрос: куда девается сексуальная энергия монахинь. Церковь мудро учитывает человеческую психологию и считает, что лучшее средство для умерщвления плоти – исступленный труд. Если вы, любезный читатель, целый день помашете топориком, подоите коров, а еще лучше порубите лед на озере, а потом несколько часов отстоите на службе, то, поверьте, к вечеру вас не посетит ни одна грешная мысль. Вашим единственным желанием будет добраться до постели.
Кто приходит в монастырь? Иногда совсем юные девушки из благочестивых, верующих семьях, \более высокой, чем все то, что сковано мщины, не нашедшие мужа и не умею-р своим телом. Женщины, потерявшие гае столько страданий, что это сделало \ечто, что обрывает всякие вопросы, ищины, у которых уже все сбылось, мний. Можно догадываться, что они \ть. В старости они утратили память \расно помнят все то, что может ис-м. Одна несносная старуха прице-ючему я крашу губы.
"И буду взбесилась я. – И с мужчинами спать буду! Отстань-те!" Она отшатнулась от меня, как будто увидела дьявола. "Старая карга", – тихонько проворчала я, в душе посмеиваясь над своей детской выходкой.
Ничто так не пробуждает демона независимости, как пребывание в монастыре. Мне хотелось содрать панцирь суровости и святости с этих женщин, добраться до их живой, трепешушей сердцевины, где сохранились остатки великой человеческой любви. Этот мрачный холодный дом нуждался, на мой взгляд, в тепле и свете.
Вечером третьего дня я выбралась из монастыря и вздохнула с облегчением, как будто выбралась из тюрьмы. Обитель светилась в темноте нежно и печально. Кто-то рассказывал мне, что монастырь никогда не спит. День и ночь читают монахини псалтырь, сменяя друг друга. Говорят, их молитвы нужны для спокойного сна, потому что они борются с таящимся в ночи злом.
Нет, с церковью мне не по пути. Она хочет заманить меня в мрачную ловушку смерти, пугая бренностью жизни и адом и связывая живого нормального человека по рукам и ногам своими запретами. Я найду свою дорогу к богу, но пока не знаю, какой она будет. Жизнь моего тела интересует меня куда больше, чем святые книги.
Меня снова потянуло путешествовать и видеть людей. Заинтересованная мусульманской религией, я приехала в Таджикистан. В конце мая 1992 года в этом государстве установилось затишье после странного переворота, который некоторые иностранные журналисты называли переворотом "по-восточному". Сколько было шума, сколько крови, а в результате президент Набиев остался у власти, как фигурка короля на шахматной доске, которая имеет право ходить только на одну клетку.
Королю пока объявили шах, и любая его ошибка послужит прекрасным поводом окончательно подпилить ножки трона. Такой странный компромисс, пожалуй, всех устраивал. Оппозиция выбрала роль наблюдателя. Пусть правительство национального примирения побарахтается в мутной водичке политической нестабильности, пусть докажет свою несостоятельность. Тогда на выборах оппозиция будет в полном ажуре.
Кровавые стычки в Кулябе и Курган-Тюбе пока затихли. Лето с его невыносимой жарой – самая неудачная пора для войн в Таджикистане. Обычно они разгораются осенью и весной. Но иногда летом беспредельная жестокость солнца, ослепляющая разум, порождает свирепые столкновения.
Восток – это не то место, где можно сосредоточиться на одной цели. Страсти здесь легко вспыхивают и легко угасают Душанбе – это театральная пышность природы. Душанбе – это крики, призывающие с утра пораньше к молитве. Это женщины в шароварах и ярких цветастых платьях, похожие на щебечущих райских птичек. Их так же трудно представить без одежды, как луковицу без шелухи. Душанбе – это вкус к неторопливым разговорам и созерцательному образу жизни, это всеобщая нелюбовь к передвижениям. Истинный душанбинец предпочтет трястись в автобусе или ловить такси, чем пройти десять минут пешком. Душанбе – это томные южные вечера, которым придает такую прелесть умная беседа за стаканом не очень хорошего местного коньяка, полноправными участниками дружеских встреч становятся Омар Хайям и Саади. Это склонность к пышным восточным метафорам и сравнениям. "Пусть наша рюмочка коньяка будет такой же маленькой, как слеза соловья". – "А разве соловьи плачут?" – "Соловей плачет, когда видит, что садовник, выращивающий розу, не в состоянии оценить ее прелесть". Такие беседы ведутся до бесконечности. Чем больше выпито, тем выше парит фантазия, упражняясь на соловьях и розах. Душанбе – это призрак далекого исламского фундаментализма, который пугает людей здравомыслящих и умеренных, а в особенности женщин – им вовсе не улыбается перспектива паранджи и гаремов.
Об исламе и женщинах мы беседовали с кази-калоном (титул главы мусульман) Таджикистана Ходжи Акбар Терад-жонзода. В приемной мечети какой-то парень уверял меня: "Кази – душа-человек. Простой мужик, весь нараспашку"-Спорное мнение.
Простота никак не вяжется с обликом этого красивого и дипломатичного человека.
– Мы тут помолимся немного, подождите минут пять, – любезно сказал кази. И трое присутствующих в комнате мужчин углубились в молитву, совершая обряд с той же привычностью, с какой по утрам чистят зубы.
– Господин кази, как вы относитесь к многоженству?
– Давай разберемся: многоженство не обязательно, а лишь разрешаемо. Тем более что кормить и одевать в наше время четырех жен – огромная проблема. Ведь, по правилам, каждая жена должна иметь отдельный ночлег, отдельную кухню и комнату для жилья. Это могут позволить себе только богатые люди.
Но, с другой стороны, многоженство было введено исключительно в интересах женщин. Рождаемость девочек обычно превышает рождаемость мальчиков. Кроме того, мужчин пожирают войны и революции. Что вы прикажете делать женщинам, на чью долю не хватило мужа? Погуляв и поиграв до сорока лет, женщина становится никому не нужной – без опоры и средств к существованию. А вера обязывает мужчину заботиться о своей жене, пусть старой и больной, а для нормальной жизни и потомства завести молодую жену.
– А как же быть с романтическим понятием верности в любви?
– А разве у вас в России супруги не изменяют друг другу? И измены к тому же прикрываются ложью. Если жажда разнообразия заложена в психологии, так давайте это открыто признаем и разрешим мужчине иметь несколько жен.
– Как вы познакомились с вашей женой?
– У нас не было свиданий, как это теперь принято. Я воспитывался в очень религиозной семье. Наши родители были комы, и мы иногда виделись с моей будущей женой. Цветы я ей не дарил, это не было традицией.
– Советуетесь ли вы с женой?
– Никогда. Я не считаю нужным рассказывать ей о своем. Из-за этого у нас иногда возникают ссоры. Моя жена получает много информации от третьих лиц, а потом обижается, я ей сам все не рассказал. Но у меня слишком много проблем, чтобы тратить время на расположение моей жены.
– Как она одевается?
– Только в национальную одежду. Она даже не представляю, как можно носить мини.
Перед мужем она не может е этого позволить.
– Она вас стесняется?
– Ну естественно. Мы так воспитаны.
– Вам нравится видеть красивых женщин на улицах в соченной одежде?
– Женская красота должна открываться только перед сем. Пусть моя жена светит только у меня дома.
– Ну это собственнический взгляд!
– Мы все сейчас возвращаемся к понятию собственности потом, знайте, очень дорогие вещи прячут от взгляда. На вопрос, какой человеческий порок ему наиболее неприятен, господин кази ответил: "Двуличие", опровергая тем самым распространенное мнение, что у иных восточных народов лукавство и коварство считаются добродетелями.
Со многими идеями кази-калона трудно не согласиться В частности, некоторые российские демографы утверждают что если бы после Второй мировой войны, когда один мужик приходился на целую деревню, у нас разрешили многоженство, то блуд не стал бы популярным пороком, а рождаемость резко возросла бы.
Спору нет, идея воспитания человека-мусульманина благородна, но как часто хорошие идеи портят скверным исполнением. В Книге истории найдется немало примеров нескончаемого разлада между добрыми намерениями и дурными поступками.
Разумная религиозность верхов часто трансформируется в фанатизм низов, как пламя, сжигающее все, к чему прикоснется.
Глупость человеческая беспредельна. Одна тадаа -р ряг -сказывала, как в дни революционных событий в / ра. была задержана некими людьми, представившимися как "патруль Исламской партии Возрождения". Она направлялась в магазин за сметаной. Сумку у нее отобрали и выброси! ли, банку разбили. Не будучи робкого десятка, храбрая женщина треснула своих обидчиков, за что была побита и отведена в штаб, как оказавшая сопротивление. В штабе горячий начальник стал кричать на нее: "Вот из-за таких, как ты, коммунистов страна дошла до ручки!" Спасло "коммунистку" наличие в штабе иностранного корреспондента. Ее отпустили пригрозив упечь в тюрьму, если будет распускать свой дерзкий язык.
Если в Душанбе летом 1992 года слово "коммунист" было ругательным, то в оппозиционной Кулябской провинции это, звучало как комплимент. Ее жители – люди верующие, но не! желающие превращения Таджикистана в государство исламского фанатизма. Их больше устраивало доброе советское время, когда они жили сытно и мирно и гордились своей принадлежностью к огромной империи.
В Кулябе все очень громко разговаривают. То ли воздух у них такой, то ли народ с красным перцем в крови.
– Вам будет казаться, что все ругаются, но вы не пугайтесь, просто все темпераментно разговаривают, – сказал мне зампредседателя исполкома Пираков Бобохаджан.
– Вы, наверное, хотите есть? – спросил любезный Бобохаджан.
– Да, я с утра не завтракала.
– Я вас сейчас отвезу на такое пиршество в кишлак – чу просто пальчики оближешь! – радостно сказал мой новый знакомый, потирая руки.
Народ здесь живет действительно верующий. Ко мне а гостиничный номер приползли два громадных паука. На мои! крики прибежал портье, но, как истинный мусульманин, убить безвинных насекомых отказался. Он аккуратно соскреб их на бумажку и высадил в коридоре гостиницы. Через два часа пауки, естественно, снова пришли ко мне, чтобы помочь скоротать вечерок…
Самая знаменитая часть Таджикистана – это Памир, я "крыша мира", своего рода страна в стране. Я сейчас раздам вам несколько фотографий, господа читатели, правда существующих только в моей памяти. Вот вам дом с окном в крыше, вот подробности трагического пейзажа с девственно-холодными пиками гор, вот прянично-коричневые беззаботные голые женщины, купающиеся в горячем солевом озере с температурой выше сорока градусов под открытым небом, тут россыпь бледных прозрачных аметистов, тамнарзановый источник, окрашивающий камни в алый цвет. Вам нравятся картинки? Вы удивлены? Все это одинокая светоносная страна Памир, "ловушка народов", сказочно богатая и нищая, очаровательная и вероломная, как женский характер, созданная для художников, скитальцев и поэтов.
Памир – отличное средство от всех болезней. Если вы страдаете самовлюбленностью, горы докажут вам, что вы лишь жалкая мошка. Если вас поглотил бизнес, здесь вы успокоитесь, ибо здешний народ – плохие купцы, живут медленно и торговлю презирают; если питаете вкус к странным, райским, разрушающим жизнь отравам, то сможете купить наркотики у местных мальчишек 8-о лет. Если хотите забыться, то найдете на Памире отличное французское вино, и один только черт знает, как его сюда доставляют.
Но чтобы добраться до города Хорога, столицы памирской республики Горный Бадахшан, нужно быть удачливым человеком. На 7-8 зимних месяцев город отрезан от мира, единственная надежда на авиацию. Насколько прочна эта связь по воздуху, можно судить по тому, что, например, в апреле было всего четыре летных дня. Так что если даже у вас на руках билет "Душанбе-Хорог" и специальное разрешение на поездку, ничему не верьте и надейтесь на "авось" – люди неделями ждут летной погоды. А ехать в Хорог по тоненьким ниточкам горных дорог больше суток, постоянно рискуя свалиться в пропасть или попасть под обстрел камнепада, даже в теплое время могут только люди выносливые и с крепкими нервами. Прибавьте к этому такие приятные "мелочи", как сходящий сель, снежные обвалы, пыльные бури и частые землетрясения, по-домашнему привычные. Природа страхует путешественников от скуки.
Полет над Памиром, одной из сложнейших авиатрасс в мире, – красивое и пугающее зрелище. Вертолет как будто ощупью ищет дорогу среди скал. Иногда машина летит так близко с горами, что кажется: протяни руку – и коснешься шершавой каменной стены. И в желудке становится нехорошо при очередном прыжке вертолета в пропасть. Летчики предложили мне пересечь границу и лететь над Афганистаном. "Но ведь это опасно?" – спросила я, взволнованная мыслью увидеть эту страшную страну. "Не очень. Мы часто так делаем", – сказали веселые летчики и свернули за границу. Памир афганский ничем не отличается от Памира таджикского, но сознание того, что подо мной расстилается дикое государство, которое в течение десятка лет пугает мир кровавыми войнами, будоражило мое воображение.
Хорог хорошо спрятан от мира. Первое время задыхаешься не столько от разреженного воздуха, сколько от желания раздвинуть горные стены, окружающие город. Солдаты, проходящие здесь службу, жаловались мне на тихие депрессии, возникающие под давлением этого каменного мешка, который создает полное впечатление ловушки.
Избыточно роскошная природа подавляет – и горы чересчур большие, и реки слишком стремительные (в некоторых опасных местах течение разбивает храбрых пловцов о камни, и даже отлов трупа представляет немалые трудности), и по ночам на черном, как грех, небе зажигаются чересчур крупные звезды. Один мой друг говорил: "Чтобы достать на Памире до звезд, нужно наклониться".
Чтобы окончательно раздавить бедных туристов, памирцы затеяли устройство ботанического горного сада. Помню томительный жаркий день, когда наша машина затормозила у Шлагбаума, преграждающего дорогу к саду. Сторож, мальчишка лет четырнадцати, смуглый до черноты, категорически заявил: "Наверх только пешком".
Никому не хотелось тащиться в горы, задыхаясь от нехватки кислорода и обливаясь потом, и наша компания пустилась в долгие переговоры. Все это напомнило мне старую восточную сказку, в которой рассказывалось о цветущем саде и воротах дворца на вершине горы. Когда очередной странник приставал к стражникам с Расспросами: "Ах, что же там такое блестит в вышине мигом исчезали и сад, и дворец. Так и мне казалось, что если мы еще поспорим и поторгуемся, то в конце концов, забравшись наверх, найдем пустое место. Наконец наш фарсовый страж, польстившись на маленький подарок, поднял шлагбаум.
Сад и впрямь достоин арабских сказок. Мы бродили по нему в полном одиночестве, вдыхая головокружительные запахи 21оо видов растений – яблок, груш, персиков, абрикосов, инжира, хурмы, ореха. Из сада открывается чудесный вид на ущелье, где лежит Хорог, а чуть повыше разбросаны кишлаки. Их называют "ночным городом", потому что увидеть их можно только ночью, когда загораются огни.
Для человека с воображением Памир – райское место. Легенды и сказки преследуют вас на каждом шагу. Говорят, что рудники Памира густо населены маленькими кривляющимися гномами, которые охраняют золото и драгоценности. Эти рудники способны посрамить пещеру Аладдина – гранаты, рубины, аметисты, топазы, турмалины, изумруды, лазуриты. Местные жительницы носят зеленые, синие и сиреневые бусы на смуглых шеях. Но главная гордость и краса; Горного Бадахшана – благородная шпинель, один из самых; редких и дорогих в мире камней. Он немного похож на рубин – прозрачная нежно-р1хювая капля.
При всех своих богатствах Горный Бадахшан – одна из самых нищих республик бывшего СССР. Никто не хочет вкладывать деньги в это место, где нет приличных дорог и налаженной связи с миром. Тем более что у хорошее опасные соседи – граница с Афганистаном, которую не перейдет; только ленивый, а внизу вечно мятежный Таджикистан.
Памирцы живут тихой небогатой жизнью, пашут землю плугом на быках и до сих пор верят в интернационализм. В большой гостиной местных домов строят нечто вроде дивана-нар – возвышение по периметру комнаты, на которое набрасываются бархатные подушки и расшитые одеяла. На этих нарах люди сидят часами, поджав ноги по-турецки, едят, пьют, разговаривают, а ночью на них вся семья укладывается спать.
Женщины здесь гораздо свободней, нежели то принято думать. Вопреки всем обычаям Востока, они едят вместе с мужчинами, пьют за двоих и гостей принимают с приятной вольностью. Одна милая, слегка подвыпившая жительница Хорога сказала мне с гордостью: "Мы всю жизнь ходим без штанов!" (Имелись в виду шаровары.) Кстати, памирские женщины никогда не закрывали лицо паранджой. Горянки не судимы трибуналом предрассудков.
Жители Хорога до сих пор блюдут некоторые прелестные старинные обычаи. При встрече близкие друзья целуют тыльную сторону ладони. На свадьбах мужчины и женщины сидят отдельно друг от друга и перебрасываются орехами, фруктами, конфетами. Если невеста девушка, свадьба устраивается днем, если женщина – ночью. Когда рождается ребенок, родители делают подарок первому попавшемуся человеку. Мир маленьких обычаев и милых привычек в городе, где все друг друга знают, являются дальними родственниками и по-соседски предпочитают обмениваться продуктами труда, чем торговать ими.
Соседи и родственники живут также за границей, в Афганистане. Когда кто-нибудь из афганцев серьезно заболевает, его перевозят в Таджикистан лечить.
Пограничники состоят в основном из украинцев и русских. Они долго колебались, какой флаг поднять над отрядом. Таджикский флаг – нелепо, так как войска подчиняются Москве, российский флаг – глупо, потому что охраняют они границу между Афганистаном и Таджикистаном. Решили поднять бывший красный флаг, да и на пограничных столбах написано грустное "СССР".
Я поселилась в военном городке, в квартире для гостей. Вечером ко мне прислали молоденького солдата по имени Сергей с еще теплым ужином. Он был такой смирный, послушный, симпатичный и жадно рассматривал меня, как невиданное чудо. Я для него воплощала тот мир, которого его лишили полтора года назад. Еще через полгода он надеялся наверстать упущенное. Ему приказали приносить мне три раза в день еду, и он сразу стал предметом зависти для других солдат. Сережа выполнял свои обязанности как самая преданная нянька и волновался, если я задерживалась к обеду.
"Сережа, почему ты так смотришь на меня? Ты что, никогда не видел женщин?" – спрашивала я с усмешкой. "За Два года ни разу", – отвечал он. "Не может быть, – с притворным удивлением говорила я, – а как же жены военных?" – "Это не женщины, – возражал он ожесточенно – вернее, я для них не мужчина, просто не человеческое существо, а животное, которым можно помыкать, заставлять делать грязную работу, издеваться над ним. Я их просто ненавижу- А у тебя такой ласковый голос, и ты говоришь со мной как с мужчиной". Мне было жаль Сережу, и я оставляла его ночевать в моей квартире в соседней комнате. Он ни разу не Переступил границ дозволенного и вел себя как самый доб-РЬ1й брат.
Сережа много рассказывал мне о наркотиках. Афганская контрабанда опиумом вовсю процветает. Курение опиума давняя памирская традиция. На дорогах ушедших в грезы людей приходится объезжать – они сидят на корточках, не двигаясь и не обращая внимания на автомобильные гудки.
Хорогцы разработали целую систему уловок для успещной контрабанды. Через узкую реку, идущую по линии границы, перекидывается длинная удочка с грузиком – она обозначает место проведения операции. Напротив удочки ставится машина, заинтересованная афганская сторона внимательно наблюдает сцену. Если снимается один баллон с машины, встреча "на удочке" через сутки, если два баллона – через двое суток. Один раз присел на корточки – в час ночи, два раза – в два часа ночи и т. д. Вся ночная операция длится пять минут с употреблением минимума слов. Говорят, в Хо роге существует крупных кланов, и у каждого свой участок реки.
Перевозочным средством служит автомобильная шина, на которую наша сторона нагружает швейные или стиральные машины, мотоциклы, магнитофоны и прочие достижения цивилизации. К шине привязываются с двух сторон веревки, одну из них перебрасывают афганцам, за другую крепко держатся наши ребята, чтобы не дай бог товар не уволокли без оплаты наркотиками. Начинается своеобразное ' перетягивание каната. Если контрабандисты нарываются на пограничников, то первым делом швыряют весь компрометирующий товар в реку или на землю.
Когда я состарюсь, уеду на Памир, спрячу свое обезображенное морщинами лицо от бывших поклонников, буду наслаждаться природой, есть на завтрак овсянку с гашишем и умру радостным наркотическим сном. Граф Монтекристо -утверждал, что торговцам наркотиками нужно поставить па- мятник: "Продавцу счастья – благодарное человечество".
Наслаждение сегодняшней минутой, пренебрежение будущими проблемами хорошо выражается в тостах. Мой любимый тост, который я привезла из Таджикистана, выдержан в восточном духе: однажды белая и красная роза шли по пустыне, мучаясь от жажды, и вдруг увидели ручей. Рядом с ним была табличка с надписью: "Кто выпьет глоток, потеряет лепесток". Красная роза сказала: "Я не могу наносить ущерб своей красоте" – и не стала пить. А белая роза с наслаждением припала к воде и, разумеется, утратила лепесток. Пошли они дальше. Все выше солнце, все невыносимее жара, и вот перед ними та же картина – ручей с роковой надписью.
Красная роза снова отказалась от воды, а белая напилась. Так шли они по пустыне – белая все время пила, а красная роза терпела. Когда пришел конец их пути, красная роза погибла жажды, а белая умерла от того, что потеряла все свои лепестки. Так выпьем же за то, чтобы мы не мучились сожалениями о потерях, ни в чем себе не отказывали, брали от жизни все, что можно, ибо конец у всех один.
Подобная философия, на мой взгляд, свойственна всем народам, слишком избалованным солнцем. Способность наслаждаться мгновением дарована жителям чудной маленькой страны Абхазии. С этим краем у меня связано много приятных и горьких воспоминаний, но начну я все же с приятных.
Это был август 199о года. Я и моя подруга Юлия пробовали тогда снимать небольшие сюжеты для популярной программы "Взгляд". Для начинающих тележурналистов проще было утопиться, чем пытаться работать в снобическом "Взгляде". Эта передача достигла в ту пору своего расцвета, и команда "звезд", упоенная сознанием собственного превосходства, смотрела на начинающих как на полных ничтожеств. Но зато администрация программы безропотно оплачивала любые командировки по всей стране, и благодаря ей мы увидели много новых мест.
В августе я и Юлия заскучали – хотелось на море, а денег не было. Тогда мы придумали тему командировки – негры, живущие в Абхазии. Эту абсурдную историю мы вычитали у Фазиля Искандера и решили, что даже если негров не найдем, зато вволю поплаваем в Черном море. Но Абхазия готовилась к нашему приезду серьезно.
Название "Взгляд" имело магическое значение, и жители решили не ударить в грязь лицом. С нами в Сухуми отправилась съемочная группа из четырех мужиков. Вечером нашу команду тепло встретили в аэропорту и привезли в гостиницу, где нас уже ждали фрукты, шашлыки и красное вино. Такое начало поездки нам понравилось, и мы легли спать в полной уверенности, что с утра начнем работать.
Утром нас повели завтракать в ресторан на открытом воздухе, где помимо овощей, арбузов, зелени, мамалыги (род пресной каши), шашлыков и вина нас дожидалось несколько "Бутылок коньяка. Было десять часов утра, когда мы сели завтракать, в час дня мы с трудом поднялись из-за стола и поехали обедать в ресторан, расположенный в ущелье. Там наши сопровождающие встретили своих друзей, и те заявили, Что в Абхазии нет хуже оскорбления, чем отказ выпить с друзьями. "Нам же надо работать", – залепетала я, но наш оператор, хитрый Вахтанг, сам родом из Абхазии, зашептал мне на ухо, что съемочный день все равно потерян и что надо уважить щедрых хозяев. Еще через два часа, когда нам удалось; встать из-за стола, выяснилось, что Вахтанг куда-то исчез. Кто-то сказал, что он уехал к папе в Гагры и будет завтра утром.
Далее все смешалось, как во сне. Почему-то мы поехали в церковь, где пьяный Витя, ассистент оператора, снимал Юлию и меня с горящими свечами в руках. Мы что-то бубнили в кадре, покачиваясь из стороны в сторону, а Витя никак не мог поймать фокус.
Утром нас мучило жесточайшее похмелье, а в гостинице уже давно не было ни холодной, ни горячей воды. Нас спас с жажды арбуз. Бледные и несчастные, мы сидели на кровати с жадностью пожирали огромные куски арбуза. Еще боле кошмарным было появление в номере опухшей съемочной группы с сообщением, что Вахтанг не вернулся. "Витя, ты в состоянии держать камеру?" – спросили мы у помощника оператора. Витя, у которого дрожали с похмелья руки, сказал, что постарается.
Грешных мирян всегда волновал вопрос: куда девается сексуальная энергия монахинь. Церковь мудро учитывает человеческую психологию и считает, что лучшее средство для умерщвления плоти – исступленный труд. Если вы, любезный читатель, целый день помашете топориком, подоите коров, а еще лучше порубите лед на озере, а потом несколько часов отстоите на службе, то, поверьте, к вечеру вас не посетит ни одна грешная мысль. Вашим единственным желанием будет добраться до постели.
Кто приходит в монастырь? Иногда совсем юные девушки из благочестивых, верующих семьях, \более высокой, чем все то, что сковано мщины, не нашедшие мужа и не умею-р своим телом. Женщины, потерявшие гае столько страданий, что это сделало \ечто, что обрывает всякие вопросы, ищины, у которых уже все сбылось, мний. Можно догадываться, что они \ть. В старости они утратили память \расно помнят все то, что может ис-м. Одна несносная старуха прице-ючему я крашу губы.
"И буду взбесилась я. – И с мужчинами спать буду! Отстань-те!" Она отшатнулась от меня, как будто увидела дьявола. "Старая карга", – тихонько проворчала я, в душе посмеиваясь над своей детской выходкой.
Ничто так не пробуждает демона независимости, как пребывание в монастыре. Мне хотелось содрать панцирь суровости и святости с этих женщин, добраться до их живой, трепешушей сердцевины, где сохранились остатки великой человеческой любви. Этот мрачный холодный дом нуждался, на мой взгляд, в тепле и свете.
Вечером третьего дня я выбралась из монастыря и вздохнула с облегчением, как будто выбралась из тюрьмы. Обитель светилась в темноте нежно и печально. Кто-то рассказывал мне, что монастырь никогда не спит. День и ночь читают монахини псалтырь, сменяя друг друга. Говорят, их молитвы нужны для спокойного сна, потому что они борются с таящимся в ночи злом.
Нет, с церковью мне не по пути. Она хочет заманить меня в мрачную ловушку смерти, пугая бренностью жизни и адом и связывая живого нормального человека по рукам и ногам своими запретами. Я найду свою дорогу к богу, но пока не знаю, какой она будет. Жизнь моего тела интересует меня куда больше, чем святые книги.
Меня снова потянуло путешествовать и видеть людей. Заинтересованная мусульманской религией, я приехала в Таджикистан. В конце мая 1992 года в этом государстве установилось затишье после странного переворота, который некоторые иностранные журналисты называли переворотом "по-восточному". Сколько было шума, сколько крови, а в результате президент Набиев остался у власти, как фигурка короля на шахматной доске, которая имеет право ходить только на одну клетку.
Королю пока объявили шах, и любая его ошибка послужит прекрасным поводом окончательно подпилить ножки трона. Такой странный компромисс, пожалуй, всех устраивал. Оппозиция выбрала роль наблюдателя. Пусть правительство национального примирения побарахтается в мутной водичке политической нестабильности, пусть докажет свою несостоятельность. Тогда на выборах оппозиция будет в полном ажуре.
Кровавые стычки в Кулябе и Курган-Тюбе пока затихли. Лето с его невыносимой жарой – самая неудачная пора для войн в Таджикистане. Обычно они разгораются осенью и весной. Но иногда летом беспредельная жестокость солнца, ослепляющая разум, порождает свирепые столкновения.
Восток – это не то место, где можно сосредоточиться на одной цели. Страсти здесь легко вспыхивают и легко угасают Душанбе – это театральная пышность природы. Душанбе – это крики, призывающие с утра пораньше к молитве. Это женщины в шароварах и ярких цветастых платьях, похожие на щебечущих райских птичек. Их так же трудно представить без одежды, как луковицу без шелухи. Душанбе – это вкус к неторопливым разговорам и созерцательному образу жизни, это всеобщая нелюбовь к передвижениям. Истинный душанбинец предпочтет трястись в автобусе или ловить такси, чем пройти десять минут пешком. Душанбе – это томные южные вечера, которым придает такую прелесть умная беседа за стаканом не очень хорошего местного коньяка, полноправными участниками дружеских встреч становятся Омар Хайям и Саади. Это склонность к пышным восточным метафорам и сравнениям. "Пусть наша рюмочка коньяка будет такой же маленькой, как слеза соловья". – "А разве соловьи плачут?" – "Соловей плачет, когда видит, что садовник, выращивающий розу, не в состоянии оценить ее прелесть". Такие беседы ведутся до бесконечности. Чем больше выпито, тем выше парит фантазия, упражняясь на соловьях и розах. Душанбе – это призрак далекого исламского фундаментализма, который пугает людей здравомыслящих и умеренных, а в особенности женщин – им вовсе не улыбается перспектива паранджи и гаремов.
Об исламе и женщинах мы беседовали с кази-калоном (титул главы мусульман) Таджикистана Ходжи Акбар Терад-жонзода. В приемной мечети какой-то парень уверял меня: "Кази – душа-человек. Простой мужик, весь нараспашку"-Спорное мнение.
Простота никак не вяжется с обликом этого красивого и дипломатичного человека.
– Мы тут помолимся немного, подождите минут пять, – любезно сказал кази. И трое присутствующих в комнате мужчин углубились в молитву, совершая обряд с той же привычностью, с какой по утрам чистят зубы.
– Господин кази, как вы относитесь к многоженству?
– Давай разберемся: многоженство не обязательно, а лишь разрешаемо. Тем более что кормить и одевать в наше время четырех жен – огромная проблема. Ведь, по правилам, каждая жена должна иметь отдельный ночлег, отдельную кухню и комнату для жилья. Это могут позволить себе только богатые люди.
Но, с другой стороны, многоженство было введено исключительно в интересах женщин. Рождаемость девочек обычно превышает рождаемость мальчиков. Кроме того, мужчин пожирают войны и революции. Что вы прикажете делать женщинам, на чью долю не хватило мужа? Погуляв и поиграв до сорока лет, женщина становится никому не нужной – без опоры и средств к существованию. А вера обязывает мужчину заботиться о своей жене, пусть старой и больной, а для нормальной жизни и потомства завести молодую жену.
– А как же быть с романтическим понятием верности в любви?
– А разве у вас в России супруги не изменяют друг другу? И измены к тому же прикрываются ложью. Если жажда разнообразия заложена в психологии, так давайте это открыто признаем и разрешим мужчине иметь несколько жен.
– Как вы познакомились с вашей женой?
– У нас не было свиданий, как это теперь принято. Я воспитывался в очень религиозной семье. Наши родители были комы, и мы иногда виделись с моей будущей женой. Цветы я ей не дарил, это не было традицией.
– Советуетесь ли вы с женой?
– Никогда. Я не считаю нужным рассказывать ей о своем. Из-за этого у нас иногда возникают ссоры. Моя жена получает много информации от третьих лиц, а потом обижается, я ей сам все не рассказал. Но у меня слишком много проблем, чтобы тратить время на расположение моей жены.
– Как она одевается?
– Только в национальную одежду. Она даже не представляю, как можно носить мини.
Перед мужем она не может е этого позволить.
– Она вас стесняется?
– Ну естественно. Мы так воспитаны.
– Вам нравится видеть красивых женщин на улицах в соченной одежде?
– Женская красота должна открываться только перед сем. Пусть моя жена светит только у меня дома.
– Ну это собственнический взгляд!
– Мы все сейчас возвращаемся к понятию собственности потом, знайте, очень дорогие вещи прячут от взгляда. На вопрос, какой человеческий порок ему наиболее неприятен, господин кази ответил: "Двуличие", опровергая тем самым распространенное мнение, что у иных восточных народов лукавство и коварство считаются добродетелями.
Со многими идеями кази-калона трудно не согласиться В частности, некоторые российские демографы утверждают что если бы после Второй мировой войны, когда один мужик приходился на целую деревню, у нас разрешили многоженство, то блуд не стал бы популярным пороком, а рождаемость резко возросла бы.
Спору нет, идея воспитания человека-мусульманина благородна, но как часто хорошие идеи портят скверным исполнением. В Книге истории найдется немало примеров нескончаемого разлада между добрыми намерениями и дурными поступками.
Разумная религиозность верхов часто трансформируется в фанатизм низов, как пламя, сжигающее все, к чему прикоснется.
Глупость человеческая беспредельна. Одна тадаа -р ряг -сказывала, как в дни революционных событий в / ра. была задержана некими людьми, представившимися как "патруль Исламской партии Возрождения". Она направлялась в магазин за сметаной. Сумку у нее отобрали и выброси! ли, банку разбили. Не будучи робкого десятка, храбрая женщина треснула своих обидчиков, за что была побита и отведена в штаб, как оказавшая сопротивление. В штабе горячий начальник стал кричать на нее: "Вот из-за таких, как ты, коммунистов страна дошла до ручки!" Спасло "коммунистку" наличие в штабе иностранного корреспондента. Ее отпустили пригрозив упечь в тюрьму, если будет распускать свой дерзкий язык.
Если в Душанбе летом 1992 года слово "коммунист" было ругательным, то в оппозиционной Кулябской провинции это, звучало как комплимент. Ее жители – люди верующие, но не! желающие превращения Таджикистана в государство исламского фанатизма. Их больше устраивало доброе советское время, когда они жили сытно и мирно и гордились своей принадлежностью к огромной империи.
В Кулябе все очень громко разговаривают. То ли воздух у них такой, то ли народ с красным перцем в крови.
– Вам будет казаться, что все ругаются, но вы не пугайтесь, просто все темпераментно разговаривают, – сказал мне зампредседателя исполкома Пираков Бобохаджан.
– Вы, наверное, хотите есть? – спросил любезный Бобохаджан.
– Да, я с утра не завтракала.
– Я вас сейчас отвезу на такое пиршество в кишлак – чу просто пальчики оближешь! – радостно сказал мой новый знакомый, потирая руки.
Народ здесь живет действительно верующий. Ко мне а гостиничный номер приползли два громадных паука. На мои! крики прибежал портье, но, как истинный мусульманин, убить безвинных насекомых отказался. Он аккуратно соскреб их на бумажку и высадил в коридоре гостиницы. Через два часа пауки, естественно, снова пришли ко мне, чтобы помочь скоротать вечерок…
Самая знаменитая часть Таджикистана – это Памир, я "крыша мира", своего рода страна в стране. Я сейчас раздам вам несколько фотографий, господа читатели, правда существующих только в моей памяти. Вот вам дом с окном в крыше, вот подробности трагического пейзажа с девственно-холодными пиками гор, вот прянично-коричневые беззаботные голые женщины, купающиеся в горячем солевом озере с температурой выше сорока градусов под открытым небом, тут россыпь бледных прозрачных аметистов, тамнарзановый источник, окрашивающий камни в алый цвет. Вам нравятся картинки? Вы удивлены? Все это одинокая светоносная страна Памир, "ловушка народов", сказочно богатая и нищая, очаровательная и вероломная, как женский характер, созданная для художников, скитальцев и поэтов.
Памир – отличное средство от всех болезней. Если вы страдаете самовлюбленностью, горы докажут вам, что вы лишь жалкая мошка. Если вас поглотил бизнес, здесь вы успокоитесь, ибо здешний народ – плохие купцы, живут медленно и торговлю презирают; если питаете вкус к странным, райским, разрушающим жизнь отравам, то сможете купить наркотики у местных мальчишек 8-о лет. Если хотите забыться, то найдете на Памире отличное французское вино, и один только черт знает, как его сюда доставляют.
Но чтобы добраться до города Хорога, столицы памирской республики Горный Бадахшан, нужно быть удачливым человеком. На 7-8 зимних месяцев город отрезан от мира, единственная надежда на авиацию. Насколько прочна эта связь по воздуху, можно судить по тому, что, например, в апреле было всего четыре летных дня. Так что если даже у вас на руках билет "Душанбе-Хорог" и специальное разрешение на поездку, ничему не верьте и надейтесь на "авось" – люди неделями ждут летной погоды. А ехать в Хорог по тоненьким ниточкам горных дорог больше суток, постоянно рискуя свалиться в пропасть или попасть под обстрел камнепада, даже в теплое время могут только люди выносливые и с крепкими нервами. Прибавьте к этому такие приятные "мелочи", как сходящий сель, снежные обвалы, пыльные бури и частые землетрясения, по-домашнему привычные. Природа страхует путешественников от скуки.
Полет над Памиром, одной из сложнейших авиатрасс в мире, – красивое и пугающее зрелище. Вертолет как будто ощупью ищет дорогу среди скал. Иногда машина летит так близко с горами, что кажется: протяни руку – и коснешься шершавой каменной стены. И в желудке становится нехорошо при очередном прыжке вертолета в пропасть. Летчики предложили мне пересечь границу и лететь над Афганистаном. "Но ведь это опасно?" – спросила я, взволнованная мыслью увидеть эту страшную страну. "Не очень. Мы часто так делаем", – сказали веселые летчики и свернули за границу. Памир афганский ничем не отличается от Памира таджикского, но сознание того, что подо мной расстилается дикое государство, которое в течение десятка лет пугает мир кровавыми войнами, будоражило мое воображение.
Хорог хорошо спрятан от мира. Первое время задыхаешься не столько от разреженного воздуха, сколько от желания раздвинуть горные стены, окружающие город. Солдаты, проходящие здесь службу, жаловались мне на тихие депрессии, возникающие под давлением этого каменного мешка, который создает полное впечатление ловушки.
Избыточно роскошная природа подавляет – и горы чересчур большие, и реки слишком стремительные (в некоторых опасных местах течение разбивает храбрых пловцов о камни, и даже отлов трупа представляет немалые трудности), и по ночам на черном, как грех, небе зажигаются чересчур крупные звезды. Один мой друг говорил: "Чтобы достать на Памире до звезд, нужно наклониться".
Чтобы окончательно раздавить бедных туристов, памирцы затеяли устройство ботанического горного сада. Помню томительный жаркий день, когда наша машина затормозила у Шлагбаума, преграждающего дорогу к саду. Сторож, мальчишка лет четырнадцати, смуглый до черноты, категорически заявил: "Наверх только пешком".
Никому не хотелось тащиться в горы, задыхаясь от нехватки кислорода и обливаясь потом, и наша компания пустилась в долгие переговоры. Все это напомнило мне старую восточную сказку, в которой рассказывалось о цветущем саде и воротах дворца на вершине горы. Когда очередной странник приставал к стражникам с Расспросами: "Ах, что же там такое блестит в вышине мигом исчезали и сад, и дворец. Так и мне казалось, что если мы еще поспорим и поторгуемся, то в конце концов, забравшись наверх, найдем пустое место. Наконец наш фарсовый страж, польстившись на маленький подарок, поднял шлагбаум.
Сад и впрямь достоин арабских сказок. Мы бродили по нему в полном одиночестве, вдыхая головокружительные запахи 21оо видов растений – яблок, груш, персиков, абрикосов, инжира, хурмы, ореха. Из сада открывается чудесный вид на ущелье, где лежит Хорог, а чуть повыше разбросаны кишлаки. Их называют "ночным городом", потому что увидеть их можно только ночью, когда загораются огни.
Для человека с воображением Памир – райское место. Легенды и сказки преследуют вас на каждом шагу. Говорят, что рудники Памира густо населены маленькими кривляющимися гномами, которые охраняют золото и драгоценности. Эти рудники способны посрамить пещеру Аладдина – гранаты, рубины, аметисты, топазы, турмалины, изумруды, лазуриты. Местные жительницы носят зеленые, синие и сиреневые бусы на смуглых шеях. Но главная гордость и краса; Горного Бадахшана – благородная шпинель, один из самых; редких и дорогих в мире камней. Он немного похож на рубин – прозрачная нежно-р1хювая капля.
При всех своих богатствах Горный Бадахшан – одна из самых нищих республик бывшего СССР. Никто не хочет вкладывать деньги в это место, где нет приличных дорог и налаженной связи с миром. Тем более что у хорошее опасные соседи – граница с Афганистаном, которую не перейдет; только ленивый, а внизу вечно мятежный Таджикистан.
Памирцы живут тихой небогатой жизнью, пашут землю плугом на быках и до сих пор верят в интернационализм. В большой гостиной местных домов строят нечто вроде дивана-нар – возвышение по периметру комнаты, на которое набрасываются бархатные подушки и расшитые одеяла. На этих нарах люди сидят часами, поджав ноги по-турецки, едят, пьют, разговаривают, а ночью на них вся семья укладывается спать.
Женщины здесь гораздо свободней, нежели то принято думать. Вопреки всем обычаям Востока, они едят вместе с мужчинами, пьют за двоих и гостей принимают с приятной вольностью. Одна милая, слегка подвыпившая жительница Хорога сказала мне с гордостью: "Мы всю жизнь ходим без штанов!" (Имелись в виду шаровары.) Кстати, памирские женщины никогда не закрывали лицо паранджой. Горянки не судимы трибуналом предрассудков.
Жители Хорога до сих пор блюдут некоторые прелестные старинные обычаи. При встрече близкие друзья целуют тыльную сторону ладони. На свадьбах мужчины и женщины сидят отдельно друг от друга и перебрасываются орехами, фруктами, конфетами. Если невеста девушка, свадьба устраивается днем, если женщина – ночью. Когда рождается ребенок, родители делают подарок первому попавшемуся человеку. Мир маленьких обычаев и милых привычек в городе, где все друг друга знают, являются дальними родственниками и по-соседски предпочитают обмениваться продуктами труда, чем торговать ими.
Соседи и родственники живут также за границей, в Афганистане. Когда кто-нибудь из афганцев серьезно заболевает, его перевозят в Таджикистан лечить.
Пограничники состоят в основном из украинцев и русских. Они долго колебались, какой флаг поднять над отрядом. Таджикский флаг – нелепо, так как войска подчиняются Москве, российский флаг – глупо, потому что охраняют они границу между Афганистаном и Таджикистаном. Решили поднять бывший красный флаг, да и на пограничных столбах написано грустное "СССР".
Я поселилась в военном городке, в квартире для гостей. Вечером ко мне прислали молоденького солдата по имени Сергей с еще теплым ужином. Он был такой смирный, послушный, симпатичный и жадно рассматривал меня, как невиданное чудо. Я для него воплощала тот мир, которого его лишили полтора года назад. Еще через полгода он надеялся наверстать упущенное. Ему приказали приносить мне три раза в день еду, и он сразу стал предметом зависти для других солдат. Сережа выполнял свои обязанности как самая преданная нянька и волновался, если я задерживалась к обеду.
"Сережа, почему ты так смотришь на меня? Ты что, никогда не видел женщин?" – спрашивала я с усмешкой. "За Два года ни разу", – отвечал он. "Не может быть, – с притворным удивлением говорила я, – а как же жены военных?" – "Это не женщины, – возражал он ожесточенно – вернее, я для них не мужчина, просто не человеческое существо, а животное, которым можно помыкать, заставлять делать грязную работу, издеваться над ним. Я их просто ненавижу- А у тебя такой ласковый голос, и ты говоришь со мной как с мужчиной". Мне было жаль Сережу, и я оставляла его ночевать в моей квартире в соседней комнате. Он ни разу не Переступил границ дозволенного и вел себя как самый доб-РЬ1й брат.
Сережа много рассказывал мне о наркотиках. Афганская контрабанда опиумом вовсю процветает. Курение опиума давняя памирская традиция. На дорогах ушедших в грезы людей приходится объезжать – они сидят на корточках, не двигаясь и не обращая внимания на автомобильные гудки.
Хорогцы разработали целую систему уловок для успещной контрабанды. Через узкую реку, идущую по линии границы, перекидывается длинная удочка с грузиком – она обозначает место проведения операции. Напротив удочки ставится машина, заинтересованная афганская сторона внимательно наблюдает сцену. Если снимается один баллон с машины, встреча "на удочке" через сутки, если два баллона – через двое суток. Один раз присел на корточки – в час ночи, два раза – в два часа ночи и т. д. Вся ночная операция длится пять минут с употреблением минимума слов. Говорят, в Хо роге существует крупных кланов, и у каждого свой участок реки.
Перевозочным средством служит автомобильная шина, на которую наша сторона нагружает швейные или стиральные машины, мотоциклы, магнитофоны и прочие достижения цивилизации. К шине привязываются с двух сторон веревки, одну из них перебрасывают афганцам, за другую крепко держатся наши ребята, чтобы не дай бог товар не уволокли без оплаты наркотиками. Начинается своеобразное ' перетягивание каната. Если контрабандисты нарываются на пограничников, то первым делом швыряют весь компрометирующий товар в реку или на землю.
Когда я состарюсь, уеду на Памир, спрячу свое обезображенное морщинами лицо от бывших поклонников, буду наслаждаться природой, есть на завтрак овсянку с гашишем и умру радостным наркотическим сном. Граф Монтекристо -утверждал, что торговцам наркотиками нужно поставить па- мятник: "Продавцу счастья – благодарное человечество".
Наслаждение сегодняшней минутой, пренебрежение будущими проблемами хорошо выражается в тостах. Мой любимый тост, который я привезла из Таджикистана, выдержан в восточном духе: однажды белая и красная роза шли по пустыне, мучаясь от жажды, и вдруг увидели ручей. Рядом с ним была табличка с надписью: "Кто выпьет глоток, потеряет лепесток". Красная роза сказала: "Я не могу наносить ущерб своей красоте" – и не стала пить. А белая роза с наслаждением припала к воде и, разумеется, утратила лепесток. Пошли они дальше. Все выше солнце, все невыносимее жара, и вот перед ними та же картина – ручей с роковой надписью.
Красная роза снова отказалась от воды, а белая напилась. Так шли они по пустыне – белая все время пила, а красная роза терпела. Когда пришел конец их пути, красная роза погибла жажды, а белая умерла от того, что потеряла все свои лепестки. Так выпьем же за то, чтобы мы не мучились сожалениями о потерях, ни в чем себе не отказывали, брали от жизни все, что можно, ибо конец у всех один.
Подобная философия, на мой взгляд, свойственна всем народам, слишком избалованным солнцем. Способность наслаждаться мгновением дарована жителям чудной маленькой страны Абхазии. С этим краем у меня связано много приятных и горьких воспоминаний, но начну я все же с приятных.
Это был август 199о года. Я и моя подруга Юлия пробовали тогда снимать небольшие сюжеты для популярной программы "Взгляд". Для начинающих тележурналистов проще было утопиться, чем пытаться работать в снобическом "Взгляде". Эта передача достигла в ту пору своего расцвета, и команда "звезд", упоенная сознанием собственного превосходства, смотрела на начинающих как на полных ничтожеств. Но зато администрация программы безропотно оплачивала любые командировки по всей стране, и благодаря ей мы увидели много новых мест.
В августе я и Юлия заскучали – хотелось на море, а денег не было. Тогда мы придумали тему командировки – негры, живущие в Абхазии. Эту абсурдную историю мы вычитали у Фазиля Искандера и решили, что даже если негров не найдем, зато вволю поплаваем в Черном море. Но Абхазия готовилась к нашему приезду серьезно.
Название "Взгляд" имело магическое значение, и жители решили не ударить в грязь лицом. С нами в Сухуми отправилась съемочная группа из четырех мужиков. Вечером нашу команду тепло встретили в аэропорту и привезли в гостиницу, где нас уже ждали фрукты, шашлыки и красное вино. Такое начало поездки нам понравилось, и мы легли спать в полной уверенности, что с утра начнем работать.
Утром нас повели завтракать в ресторан на открытом воздухе, где помимо овощей, арбузов, зелени, мамалыги (род пресной каши), шашлыков и вина нас дожидалось несколько "Бутылок коньяка. Было десять часов утра, когда мы сели завтракать, в час дня мы с трудом поднялись из-за стола и поехали обедать в ресторан, расположенный в ущелье. Там наши сопровождающие встретили своих друзей, и те заявили, Что в Абхазии нет хуже оскорбления, чем отказ выпить с друзьями. "Нам же надо работать", – залепетала я, но наш оператор, хитрый Вахтанг, сам родом из Абхазии, зашептал мне на ухо, что съемочный день все равно потерян и что надо уважить щедрых хозяев. Еще через два часа, когда нам удалось; встать из-за стола, выяснилось, что Вахтанг куда-то исчез. Кто-то сказал, что он уехал к папе в Гагры и будет завтра утром.
Далее все смешалось, как во сне. Почему-то мы поехали в церковь, где пьяный Витя, ассистент оператора, снимал Юлию и меня с горящими свечами в руках. Мы что-то бубнили в кадре, покачиваясь из стороны в сторону, а Витя никак не мог поймать фокус.
Утром нас мучило жесточайшее похмелье, а в гостинице уже давно не было ни холодной, ни горячей воды. Нас спас с жажды арбуз. Бледные и несчастные, мы сидели на кровати с жадностью пожирали огромные куски арбуза. Еще боле кошмарным было появление в номере опухшей съемочной группы с сообщением, что Вахтанг не вернулся. "Витя, ты в состоянии держать камеру?" – спросили мы у помощника оператора. Витя, у которого дрожали с похмелья руки, сказал, что постарается.