Страница:
" Я десять лет собирал по Москве старые вещи, вышедшие из повседневного обихода, вещи, которые жили и дыша несколько жизней назад. Я повсюду таскался со своими Моданами, набитыми разным хламом. Теперь я создал свой театр старых вещей "Нам и бур". Я говорю на детском языке, ведь для детей слова не важны. "Ням" – родился человек "Бур" – умер. А вот "бугли-мугли-дык-пердык" – это сам процесс существования. Мой театр – это мирская суета, по казанная с помощью вещей, несущих на себе отпечаток времени.
С этим театром мы давали платные выступления в Германии и Австрии, вот тебе и деньги. Кроме того, я открыл во дворе магазин, где продаются стильные, хорошо сохранившиеся вещи 3о-7о-х годов. У меня много состоятельных клиентов. Деньги не цель, а возможности. Они помогают отстаивать свой мир, и это надо признавать.
Петлюра сросся с двором, как улитка со своей раковиной Его забавляют люди, готовые выкинуть неожиданное коленце в любой момент! Он хитер, как кошка, и отважен, как голодная крыса. (Кстати, Петлюра – знаток и покровитель белых крыс.) Его житейская гибкость и осмотрительность помогают ему балансировать на канате жизни. Среди его друзей и покровителей – режиссер Сергей Соловьев, группа "Моральный кодекс", актриса Татьяна Друбич, народные депутаты, панки, рокеры, металлисты. Когда я покидала двор, из дома выскочил Петлюра с полутораметровой саблей в руках и с криком: "Бей журналистов, гадов!" Он подбежал похвастаться саблей, залитой желтым маслом, которую ему только что подарил румяный солидный казак.
И все же мне было жаль его. Петлюровский мир обречен. Не сегодня-завтра этих отчаянных, славных, вдохновенных людей заставят убраться с частной земли.
Всесильные деньги разрушат очаровательную атмосферу, и художники разбредутся по свету.
А пока вокруг Петлюры собираются люди, которых общество долгое время приучало не выходить из клетки ординарного мышления. Рядом с ним они могут расслабиться. Сам он не теряет благоразумия, следуя за извилистой тропой мышления своих друзей. 38-летний Петлюра не желает возвращаться в лоно респектабельности и крепко держится за свой образ жизни. В конце концов, может быть, именно здесь взорвется бомба истины. Весь мир, который так гордится своей нормальностью, куда более безумен, чем те, на кого он, смеясь, указывает пальцем. 12 мая. Моя жизнь сузилась до размеров моей квартиры Я, как собака на прогулке, могу двигаться только на длин) своего поводка. Любовь, благополучие, относительная обеспеченность – все это у меня есть, но мне не хватает бездонной. легкокрылой стихии путешествий и кислорода авантюр я ржавею от бездействия, как сабля в ножнах в мирное время. Когда меня спрашивают о моем образе жизни, я отвечаю'- "Посмотрите на вашу кошку!" У этого грациозного и независимого создания жизнь делится на два периода – охоты и лени. Когда вы смотрите на кошку, дремлющую у теплой печки, вам и в голову не приходит, что это то же самое дикое животное, которое вы видели час назад в уличной кошачьей драке. Хвост поднят трубой, в глазах горит священный огонь охоты, шерсть встала дыбом – кошка отправляется на поиски приключений. Так и я после сонной, мечтательной домашней жизни люблю отдаться на милость неразборчивого случая. Я враг свинцовой монотонности человеческого существования.
Мир – это гигантская сцена, где постоянно меняются декорации, а восхищенные зрители следят за быстро меняющейся игрой красок. Только путешествуя, можно испытать божественное чувство свободы. Но то, что я больше всего ценю в странствиях, – это встречи с новыми мужчинами, возможность очаровательного флирта. Я – дочь легкомыслия, жадно хватающая каждую игрушку. Выпотрошить из мужчин деньги, выбить из них пламя небывалой страсти, подлить масла в светильник любви, поманить их возможностью полета – вот занятие для настоящих женщин. Потом исчезнуть из их жизни, обучив страданию.
Путешествия – это фантастическая смесь грязи и красоты, мудрости и пошлости, карнавал случая, и мне не терпится примерить маску странствующей аферистки. 23 мая. Почему ко мне вечно липнут незнакомые люди? Вот и сегодня, едва я вышла из самолета, приземлившегося в аэропорту города Будапешта, как ко мне тут же пристала какая-то пожилая американка. Она услышала, как я спрашиваю у носильщика, где находятся автобусы, отправляющиеся в Югославию, в Белград. "О милая девочка, нам по пути", – заявила она, вцепившись мне в руку. На мне была элегантная Черная шляпка и строгий черный костюм, чересчур теплый м здешней жары. Я обливалась потом, стоя на тридцатиградусном солнцепеке в ожидании автобуса. Американка целый Час трещала как сорока, из потока ее болтовни мне удалось ухватить всего лишь несколько фраз. Я узнала, что зовут ее Луиза, что она владеет небольшим рестораном в Нью-Йорке, То У ее сына русская невеста, которая целыми днями лежит на диване, читает книжки и ничего не делает. Вся остальная ее речь представлялась мне бессмысленным набором английских слов. Я натянуто улыбалась, делая вид, что все понимаю. Луиза спросила, замужем ли я, и, услышав утвердительный ответ, страшно расстроилась. Она заявила, что я больше подхожу ее сыну, чем его нынешняя невеста. При этом она ущипнула меня за щеку, наговорила кучу комплиментов и взялась меня фотографировать, обращаясь со мной как с куклой и заставляя принимать различные позы.
В автобусе я совершенно расклеилась. Я встала сегодня в пять утра, в самолете выпила чересчур много белого вина, на солнце меня развезло, и к горлу подступил тошнотворный комок. Жара растопила косметику на моем лице, помада растеклась по подбородку, а пудра размазалась жирными неровными полосами. Я закрыла глаза и притворилась спящей, чтобы хоть немного отдохнуть от Луизиной болтовни. И она немедленно вступила в какую-то бурную политическую дискуссию с соседом.
Я перебирала в памяти утренние события и удивлялась тому, что мне удалось оказаться в Венгрии. Началось все с таможенных проблем. Я имела право провезти только 5оо долларов, а наивный Андрей уверял меня, что он как муж может передать мне на таможне по своей декларации еще 3оо "зеленых". Но тут нас ждало разочарование. Таможенница заявила, что это возможно, только если есть письменное заявление Андрея, заверенное у нотариуса. В семь утра на границе нотариусы не водятся. Кроме того, она потребовала, чтобы я на ее глазах вернула мужу лишние деньги. У меня губы задрожали от обиды и слезы хлынули градом. Я отдала доллары, таможенница наклонила голову, чтобы поставить отметку в моей декларации, и в этот момент сквозь слезный туман я увидела, как Андрей жестом фокусника засунул деньги в карман моего плаща.
Все еще плача и покачиваясь от недосыпания, я прошла на пограничный контроль.
Выездную визу, проставленную в моем паспорте, отменили еще апреля, но на моем штампе стояло 3марта. Его шлепнули в какой-то липовой контор' за 1оо долларов три дня назад. По всей видимости, печать просто-напросто украли. Женщина пограничник (нет никого* страшнее женщин в форме) спросила, когда я получила виз;
"3марта", – не моргнув глазом, ответила я. Она повертел* паспорт, подозрительно рассматривая штамп, и заявила, что он ненастоящий. "Вы меня обижаете", – слабым голос казала я. "Я сейчас позову начальника", – безапелляционным тоном отрезала дама Я опустила белую вуаль на глаза и с томным видом высморкалась в платок. Явился начальник. Разыгралась сценка "милая, незаслуженно оскорбленная леди и великодушный, облеченный властью джентльмен". Меня пропустили через контрольный пункт.
Вспоминая утренние происшествия, я победно улыбалась, но тут мои размышления прервал симпатичный юноша, сидевший сзади. Он спросил, из какой я страны и зачем еду в Югославию. Я с достоинством ответила, что я русская журналистка, еду по заданию редакции писать военный репортаж. "О!" – только и смог вымолвить юноша, и я почувствовала, как в его глазах я поднялась на недосягаемую высоту. Меня всегда смешит это преклонение у неискушенного большинства перед профессией журналиста. Все наперебой начинают " твердить, какое это необыкновенное призвание – писать правду о мире. В таких случаях я фыркаю от смеха и чувствую себя Лжедмитрием в юбке. Вот и сегодня присутствующие, подслушивающие наш разговор, выказали мне все положенные знаки уважения, восклицая, какая я храбрая и оригинальная девушка. О, если б они знали, что мне ровным счетом наплевать на идеалы справедливости и мне чуждо стремление выяснять, кто прав и кто виноват в югославской войне. Каждая из воюющих сторон подрумянивает и подкрашивает свою правду, и у меня нет никакого желания смывать эти слои идеологической косметики, чтобы увидеть истинные, неприглядные черты очередной "правды". Биение пульса жизни, чудесная неизвестность, запах незнакомой страны, приключения, ожидающие тебя за каждым углом, внезапная любовь, гримасы человеческих характеров, которые так отчетливо проявляет война, попытки ординарных людей Перейти границы обыденности – вот что меня привлекает в Путешествиях. Я еду в командировку ради собственного удовольствия, а не из-за абстрактного, высокопарного стремления донести до мира правду.
На остановке юноша сбегал в придорожное кафе за гамбургерами и соком, и мы продолжили разговор, жуя безвкусные котлеты с хлебом. Мой собеседник оказался скрипачом, Даже продемонстрировал мне свой инструмент. Потом посмотрел на меня своими темными, как косточки сливы, глазами сказал, что я для него как хорошая музыка, и предложил встретиться в Белграде. "Какой шустрый!" – подумала с внутренней улыбкой, но глаза мои смотрели серьезно вдумчиво, и я сказала: "Может быть".
Луиза бесцеремонно вмешалась в наш разговор и завладела моим мальчиком, задавая ему обычные дорожные вопросы: кто он такой, куда едет и зачем? Я поскучнела и уставилась в окно, любуясь мелькающими зелеными картинками Но пронзительный голос Луизы не давал мне расслабиться Я слышала, как она на разные лады твердит одно и то же -"трудиться, трудиться и трудиться", "работа – это главное в жизни", "труд – дело каждого" и т.д. При этом в голосе ее звенел металл. "Какие они скучные, эти американцы! – думала я. – И неужели смысл жизни – это профессиональный труд? Какая тоска! Неужели нужно всю жизнь зарабатывать деньги, чтобы потом, в старости, потратить их на удовольствия?" Я вторглась в бесконечный монолог Луизы, заметив, что русским трудно понять философию американцев, что мы предпочитаем мелкие, нечестные деньги, дающие возможность пьянствовать, шляться по свету и развлекаться от души не слишком пристойными способами. Что-то в этом роде я изложила на своем несносном английском языке. Я тут же упала в глазах Луизы, она облила меня презрительным взглядом, и я, по всей видимости, потеряла место предполагаемой невестки.
В Белграде я, прощаясь, перецеловалась со всем автобусом, скрипач сунул мне записку, и я машинально положила ее в карман. Меня встретил русский телекорреспондент Володя Соловьев. Он помог мне устроиться в гостинице, и вечером мы отужинали с ним в ресторане. Он ввел меня в курс дела, выложив массу ценных сведений о положении в стране, а я выпила целую бутылку вина, чтобы снять усталость.
В десять вечера я поднялась в свой номер, слишком возбужденная, чтобы уснуть. Я долго стояла у окна, рассматривая ночную улицу и пытаясь представить, что меня ожидает этой стране, какие гроздья пленительных ситуаций ' удастся сорвать.
Слово "приключение" перекатывалось на языке, как упругая виноградинка 3апискУ музыканта с номером И просьбой позвонить, разорвала ее и выбросила в мусорное ведро Милый скрипач! Сколько еще будет таких мальчиков на моем пути! Мне бы встретить мужчину, от которого зачастит пульс – сто ударов в минуту! 25мая. Кровавое пятно, которое вот уже два года расплывается на карте Югославии, не задело Белграда. Этот город ошеломляет атмосферой беззаботности. Здесь торжествуют любовь и великолепие жизни, свободомыслие в вопросах добра и зла.
Трудно поверить, что страна уже год живет в условиях блокады и пузырь инфляции увеличивается каждый день на семь процентов. Уже в десять утра в ресторанах сидя ' шумные компании, еда и вино здесь недороги. Правда, цены в меню пишутся карандашом, чтобы можно было каждое утро стереть их и написать новые. "Почему вы жалуетесь на трудности? – возмущалась я. – Вы живете по меньшей мере в двадцать раз лучше, чем мы". "Но, милая, до войны мы жили в сто раз лучше, чем Россия, – отвечали мои сербские друзья. – И потом, хотя мы сыты и одеты, мы не имеем бензина, лекарств, многих элементарных вещей. В стране парализована деятельность многих предприятий".
До Белграда не доносится холодное дыхание войны, до которой всего несколько часов езды на автобусе. Гремят городские ночи, в ресторанах голоса цыганского пошиба исполняют неистовые "Очи черные", в бокалах переливается вино "цвета крови из сердца", сытные запахи национальной кухни щекочут ноздри, десятилетние девочки разносят цветы и шепчут на ушко кавалерам цены, чтобы не смущать дам.
Иностранцы широко открывают глаза: "Это называется блокадой? Это последствия эмбарго?" Люди с пунцовыми от возбуждения щеками хохочут, поют и часто говорят с вызовом: "Вот так мы боимся американцев!" В этом веселье чувствуется что-то отчаянное, боязнь катастрофы, которую можно задушить только лозунгом:
"Наслаждайся жизнью сегодня, до конца света осталось несколько дней!" "Раз мир не желает пенять нас, мы забудем о том, что он существует" – этот Принцип знаменитой сербской гордости сильно раздражает пацифистски настроенное молодое поколение. Оно не желаат слышать о войне и живет в мире рок-музыки, дискотек и Здешний воздух переслащен сексом. Нигде я не видела столько опаляюще красивых мужчин. Сочность, чувственость и сила, совершенные сочленения могучих мускулов, горы чудесного литья – прекрасные экземпляры жестокой мужской породы. У большинства из них рост под два метра я наконец-то могу позволить себе высокие каблуки без боязни чувствовать себя шпалой. Вчера я купила прелестную соломенную шляпу с огромными полями и теперь ношу ее в сочетании с красноречиво обтягивающим фигуру коротким ярко, зеленым платьем.
Этот наряд мешает уличному движению -машины резко тормозят и сигналят, пешеходы сворачивают шеи, чтобы рассмотреть меня во всех подробностях. В отеле мне просто не дают прохода. В ресторане я выбираю обычно самое укромное место, но все равно кто-нибудь присылает цветы или оплачивает счет. У меня появился один жирный воздыхатель-грек, который при моем появлении плотоядно причмокивает губами, отводит меня в сторонку и, тиская мою руку, предлагает мне совместную поездку к морю. Его низменно чувственные глаза обещают все сокровища мира.
Сегодня утром я завтракала яичницей с беконом и двойной порцией отборной клубники со взбитыми сливками. Я медленно погружала ложку в белое сладкое облако и думала, что все идет прекрасно. Официант принес мне пузатый графин розового вина и сказал, что это привет от соседнего столика. Я оторвалась от клубники и увидела молодого красавца с фантастическими голубыми глазами на смуглом лице. Я наполнила бокал вином, пригубила его, и наши взгляды встретились. Он расценил это как приглашение. Он поднялся и не спеша направился к моему столу, давая возможность рассмотреть свою великолепную фигуру.
Мы выпили за знакомство. Его зовут Душан. Он так театрально хорош собой, что кажется ненастоящим. И эти будто нарисованные голубой эмалью очи. Я почти не понимала его английский, и он стал писать все предложения на бумаге. Я лучше читаю по-английски, чем говорю и воспринимаю на слух. Мы исписали целый блокнот.
Графин опустел, нам принесли новый – на этот раз красного вина. Душан подрос но описывал на бумаге все части моего тела с прибавление всевозможмх эпитетов.
Когда он дошел до ног, то отложил ручку и сказал, что не может их описывать, спрятаны под столом. "А если на ощупь?" Глаза его загорелись, а рука скользнула изучал их медленно, бережно,, его пальцы скользили по моей коже Но как только они добрались па. о. сделала протестующий жест и одни" он нее V Он послушался, в качестве вознагрмния за хорошее поведение завладел моей рукой. Он с нежностью перебирал мои пальцы, затем принялся целовать их и покусывать. Кровь бросилась мне в голову, в каком-то ослеплении я позволяла делать со мной все, что ему хочется. Официант наблюдал за нами с большим интересом. Я отдернула руку и сказала, что мне нужно подняться в номер и позволить. "Но потом ты вернешься, и мы поедем кататься по городу", – он говорил повелительным голосом. Я пробормотала что-то в знак согласия. Душан взял мой ключ и внимательно посмотрел на бирку, запоминая номер.
"Если тебя не будет больше четверти часа, я зайду за тобой", – в этих словах было что-то угрожающее, он словно почувствовал надо мной власть.
Я ворвалась в свой номер, скинула узкое платье и встала под душ. Я намылила все тело, представляя, как Душан возьмет его через пятнадцать минут. У меня закружилась голова, и я была вынуждена присесть на край ванны. Прежде чем прозвучит симфония плотской любви, надо собраться с мыслями. "Слишком много вина с утра, – подумала я, чувствуя отрезвление. – А нужен ли мне этот писаный красавчик? Я достаточно с ним поигралась. Лучше сбежать, и как можно быстрее". Я натянула платье на еще мокрое тело, сунула ноги в туфли, спустилась по лестнице в вестибюль и легкой тенью выскользнула на улицу. Да здравствует свобода от собственных желаний! Надо на время укротить свою кровь, иначе я пересплю с половиной Белграда.
26 мая. Легко не замечать войну, сидя в Белграде, трудно игнорировать ее в Вуковаре – городе, разрушенном на 8о процентов. Он стал центром паломничества журналистов, которые приезжают сюда, как на экскурсию, полюбоваться скелетами домов с пустыми глазницами окон, оплетенными кустами крупных алых роз, и заминированными полями, заросшими дикими маками. На всем лежит печать бесцельного черства. Эта сюрреалистическая красота, достойная картин Пикассо, таит в себе смерть – 16оо трупов извлекли из-под Руин, а сколько еще осталось!
Не хватает рабочих рук, чтобы разбирать завалы. Каждая улица была ареной какой-нибудь кровавой драмы- Камю утверждал, что самый удобный способ познакомиться с городом – - это попытаться узнать, как в нем Работают, как здесь любят и как здесь умирают. Работа в городе мертвых замерла, выполняется только самое необходимое, что должно поддерживать жизнь, любовь только поднимает голову, а своей смертью за последние два года здесь никто не умирал.
Да В Вуковаре я отправилась в одно из подразделений ругского батальона, где привела в шок молоденьких солдат. Если бы к ним явилась инопланетянка, они были бы меньше удивлены. За последний год они не видели ни одной русской жен шины.
Эти грубоватые ребята, весьма косноязычные, потребовали у меня карточку аккредитацию ООН, которой у меня разумеется, не оказалось. Тогда они заявили, что им запрещено разговаривать с журналистами без соответствующего разрешения ООН. Я прикинулась возмущенной: "Вы что, хотите сказать, что я приехала за тысячу километров, чтобы услышать такое теплое приветствие?" Они смутились и сказали, что просто боятся пускать меня внутрь, поскольку начальство отсутствует. Их неправильная речь резала мой слух. Наконец один из них решился и пригласил меня в казарму.
"А какие у вас тут развлечения?" – спросила я, осмотрев казенное серое помещение. "Только настольный теннис", -ответили мне. "Так давай поиграем. Все равно делать нечего до прихода вашего командира".
Мы весело перекидывали мячик, похожий на солнечный зайчик, случайно залетевший через окно в казарму. Он все время спрыгивал со стола и норовил ударить по тусклому каменному полю. Приходилось становиться на четвереньки и шарить в поисках мяча под солдатскими шкафами. За этим занятим нас застал румяный молоденький лейтенант. Его красивые каштановые брови удивленно поползли вверх.
"Это еще что за явление?!" – воскликнул он. "Не видите – в теннис играем! Что ж тут странного? – весело сказала я, протягивая ему руку. – Давайте знакомиться.
Даша, русская журналистка, приехала по заданию "Комсомольской правды".
Хорошенькой лейтенанта звали Мишей, и он первым делом озабоченно спросил: "Вас уже покормили?" "Какое там! – возмущенно ответила я. – Меня даже не хотели пускать сюда!" "У нее нет аккредитации ООН", – уныло оправдывался дежурный. "Но покормить-то все равно надо", – рассеянно заметил Миша. Съев в столовой несколько гамбургеров, йогуртов я сказала Мише, что здесь можно неплохо жить мне, что ему пришлось дать большую взят дать в Югославию.
Это вызывает немалое удивление англичан: "Как вы можете платить за т"уэпасное место?!" Просто англичане никоП мийских войсках и им трудно поверить, что нищенская зарплата в 8оо долларов и апельсины к завтраку манна небесная для русских парней, привыкших к грязным казармам, отсутствию горячей воды и к перловой каше. Тебе придется трудно без карточки ООН, – сказал Миша – Никто не даст тебе интервью, это запрещено. _ А как же я могу получить эту карточку? – Пресс-центр находится в Хорватии, в Загребе. _ Но я-то нахожусь на сербской стороне. Как же мне перейти линию фронта? Только с помощью ООН. Но никто мне не поможет, поскольку у меня нет аккредитации. Получается замкнутый круг.
– Да, задачка, – сказал, вздыхая, Миша. – Я должен отвезти тебя к командиру батальона и вообще отчитаться перед начальством, что прибыла журналистка.
Мы вышли из столовой и направились к стоянке джипов, мимо футбольного поля, где бегала целая команда отборных красавцев. "Это британский медвзвод, – объяснил Миша. – Пойдем, я познакомлю тебя с их капитаном". Мы подошли ближе, и к нам подбежал слегка вспотевший черноусый джентльмен. Он тут же расплылся в широчайшей улыбке, обнажавшей безупречные белые зубы. Такие зубы могут быть только у мальчиков, которые все детство питаются исключительно фруктами, йогуртами и овсянкой. "Майкл", – представился он, крепко сжав мою руку. Я подумала, почему меня так возбуждают военные? Наверное, я слишком хрупка от природы, и потому меня всем телом тянет к силе, символом которой во все времена был мужчина-солдат. Майкл обрадовался, узнав, что я приехала на два дня. "Я приглашаю вас завтра на праздник, – торжественно заявил он. – Наш медвзвод устраивает его в честь окончания своей миссии на сербской земле. Вы будете единственной леди на завтрашнем вечере". Приятно, черт побери, быть единственной дамой на празднике в окружении английских офицеров, но, боюсь, на целый взвод меня не хватит. Я поблагодарила за приглашение, не говоря ни "да", ни "нет", и сказала, что сейчас нам, к сожалению, пора идти. Миша повез меня по улицам Вуковара – города цветов, тишины и развалин. Алые розы на сером фоне казались капельками крови. Во всем этом есть какая-то мертвая красота. Тебе не кажется? – спросила я лейтенанта. Да, страшная, гнетущая красота. Я первое время не мог привыкнуть. Все время казалось, что мертвецы ночью выходят. Начальство батальона встретило меня как почетную гостью. Мне отвели хорошенький гостевой домик, на стол поставили превосходное красное вино, но моя попытка получить информацию от командира Николая Ивановича закончилась ничем. Это было все равно что выжимать воду и сухой губки. Я с рассчитанной наивностью хлопала глазами3 перепробовала несколько интонаций – от легкой девичьей придурковатости до усталого тона светской львицы, – но все было бесполезно. По-видимому, Николай Иванович принадлежит к тому твердолобому типу мужчин, которые наслаждаются своей непреклонностью и страсть как боятся хоть в чем-то нарушить правила – будь то семейная мораль или статья воинского устава.
Мы беседовали с ним до трех часов ночи, и я убедилась, что его пугают собственные желания. Он был не в силах отпустить меня и в то же время страшился моей близости. Но я по опыту знаю, что самое захватывающее – будить зверя в мужчинах подобного типа. Они долго раскачиваются, но если вдруг трогаются с места, их не остановить. Если бы меня не клонило в сон, я бы соблазнилась трудностью задачи. 27мая. Люди в Вуковаре отличаются необычайной живучестью. Их не пугают привидения, которые затевают ночные прогулки. В разбомбленных домах, в которых сохранились первые этажи, жители устраивают кафе и рестораны. Сегодня меня пригласили в подобный ресторан. Я отправилась туда в компании русского полковника Леонида, милейшего человека, сербского бизнесмена и журналиста местного радио. Мы заказали рыбу, и нас просили обождать полтора часа – рыбу еще надо выловить в Дунае или выбрать ее из сегодняшнего улова местных рыбаков и затем изжарить особым способом. Мы решили прогуляться среди живописных развалин, чтобы скоротать время и нагулять аппетит, и вскоре наткнулись на странное зрелище – стайку щебечущих девушек в огромных шляпах и вечерних платьях. Тут же суетились гримеры и парикмахеры. "Это показ мод, – с гордостью сказал мне модельер С \мо Демонич. – Мы хотим продемонстрировать всему Ч) город продолжает жить и радоваться". СтранН \\\юдать типичную атмосферу конкурса красоть чунесших сотни вздохов, улыбок, плачей, люО снимали местных хорошеньких девчуше
С этим театром мы давали платные выступления в Германии и Австрии, вот тебе и деньги. Кроме того, я открыл во дворе магазин, где продаются стильные, хорошо сохранившиеся вещи 3о-7о-х годов. У меня много состоятельных клиентов. Деньги не цель, а возможности. Они помогают отстаивать свой мир, и это надо признавать.
Петлюра сросся с двором, как улитка со своей раковиной Его забавляют люди, готовые выкинуть неожиданное коленце в любой момент! Он хитер, как кошка, и отважен, как голодная крыса. (Кстати, Петлюра – знаток и покровитель белых крыс.) Его житейская гибкость и осмотрительность помогают ему балансировать на канате жизни. Среди его друзей и покровителей – режиссер Сергей Соловьев, группа "Моральный кодекс", актриса Татьяна Друбич, народные депутаты, панки, рокеры, металлисты. Когда я покидала двор, из дома выскочил Петлюра с полутораметровой саблей в руках и с криком: "Бей журналистов, гадов!" Он подбежал похвастаться саблей, залитой желтым маслом, которую ему только что подарил румяный солидный казак.
И все же мне было жаль его. Петлюровский мир обречен. Не сегодня-завтра этих отчаянных, славных, вдохновенных людей заставят убраться с частной земли.
Всесильные деньги разрушат очаровательную атмосферу, и художники разбредутся по свету.
А пока вокруг Петлюры собираются люди, которых общество долгое время приучало не выходить из клетки ординарного мышления. Рядом с ним они могут расслабиться. Сам он не теряет благоразумия, следуя за извилистой тропой мышления своих друзей. 38-летний Петлюра не желает возвращаться в лоно респектабельности и крепко держится за свой образ жизни. В конце концов, может быть, именно здесь взорвется бомба истины. Весь мир, который так гордится своей нормальностью, куда более безумен, чем те, на кого он, смеясь, указывает пальцем. 12 мая. Моя жизнь сузилась до размеров моей квартиры Я, как собака на прогулке, могу двигаться только на длин) своего поводка. Любовь, благополучие, относительная обеспеченность – все это у меня есть, но мне не хватает бездонной. легкокрылой стихии путешествий и кислорода авантюр я ржавею от бездействия, как сабля в ножнах в мирное время. Когда меня спрашивают о моем образе жизни, я отвечаю'- "Посмотрите на вашу кошку!" У этого грациозного и независимого создания жизнь делится на два периода – охоты и лени. Когда вы смотрите на кошку, дремлющую у теплой печки, вам и в голову не приходит, что это то же самое дикое животное, которое вы видели час назад в уличной кошачьей драке. Хвост поднят трубой, в глазах горит священный огонь охоты, шерсть встала дыбом – кошка отправляется на поиски приключений. Так и я после сонной, мечтательной домашней жизни люблю отдаться на милость неразборчивого случая. Я враг свинцовой монотонности человеческого существования.
Мир – это гигантская сцена, где постоянно меняются декорации, а восхищенные зрители следят за быстро меняющейся игрой красок. Только путешествуя, можно испытать божественное чувство свободы. Но то, что я больше всего ценю в странствиях, – это встречи с новыми мужчинами, возможность очаровательного флирта. Я – дочь легкомыслия, жадно хватающая каждую игрушку. Выпотрошить из мужчин деньги, выбить из них пламя небывалой страсти, подлить масла в светильник любви, поманить их возможностью полета – вот занятие для настоящих женщин. Потом исчезнуть из их жизни, обучив страданию.
Путешествия – это фантастическая смесь грязи и красоты, мудрости и пошлости, карнавал случая, и мне не терпится примерить маску странствующей аферистки. 23 мая. Почему ко мне вечно липнут незнакомые люди? Вот и сегодня, едва я вышла из самолета, приземлившегося в аэропорту города Будапешта, как ко мне тут же пристала какая-то пожилая американка. Она услышала, как я спрашиваю у носильщика, где находятся автобусы, отправляющиеся в Югославию, в Белград. "О милая девочка, нам по пути", – заявила она, вцепившись мне в руку. На мне была элегантная Черная шляпка и строгий черный костюм, чересчур теплый м здешней жары. Я обливалась потом, стоя на тридцатиградусном солнцепеке в ожидании автобуса. Американка целый Час трещала как сорока, из потока ее болтовни мне удалось ухватить всего лишь несколько фраз. Я узнала, что зовут ее Луиза, что она владеет небольшим рестораном в Нью-Йорке, То У ее сына русская невеста, которая целыми днями лежит на диване, читает книжки и ничего не делает. Вся остальная ее речь представлялась мне бессмысленным набором английских слов. Я натянуто улыбалась, делая вид, что все понимаю. Луиза спросила, замужем ли я, и, услышав утвердительный ответ, страшно расстроилась. Она заявила, что я больше подхожу ее сыну, чем его нынешняя невеста. При этом она ущипнула меня за щеку, наговорила кучу комплиментов и взялась меня фотографировать, обращаясь со мной как с куклой и заставляя принимать различные позы.
В автобусе я совершенно расклеилась. Я встала сегодня в пять утра, в самолете выпила чересчур много белого вина, на солнце меня развезло, и к горлу подступил тошнотворный комок. Жара растопила косметику на моем лице, помада растеклась по подбородку, а пудра размазалась жирными неровными полосами. Я закрыла глаза и притворилась спящей, чтобы хоть немного отдохнуть от Луизиной болтовни. И она немедленно вступила в какую-то бурную политическую дискуссию с соседом.
Я перебирала в памяти утренние события и удивлялась тому, что мне удалось оказаться в Венгрии. Началось все с таможенных проблем. Я имела право провезти только 5оо долларов, а наивный Андрей уверял меня, что он как муж может передать мне на таможне по своей декларации еще 3оо "зеленых". Но тут нас ждало разочарование. Таможенница заявила, что это возможно, только если есть письменное заявление Андрея, заверенное у нотариуса. В семь утра на границе нотариусы не водятся. Кроме того, она потребовала, чтобы я на ее глазах вернула мужу лишние деньги. У меня губы задрожали от обиды и слезы хлынули градом. Я отдала доллары, таможенница наклонила голову, чтобы поставить отметку в моей декларации, и в этот момент сквозь слезный туман я увидела, как Андрей жестом фокусника засунул деньги в карман моего плаща.
Все еще плача и покачиваясь от недосыпания, я прошла на пограничный контроль.
Выездную визу, проставленную в моем паспорте, отменили еще апреля, но на моем штампе стояло 3марта. Его шлепнули в какой-то липовой контор' за 1оо долларов три дня назад. По всей видимости, печать просто-напросто украли. Женщина пограничник (нет никого* страшнее женщин в форме) спросила, когда я получила виз;
"3марта", – не моргнув глазом, ответила я. Она повертел* паспорт, подозрительно рассматривая штамп, и заявила, что он ненастоящий. "Вы меня обижаете", – слабым голос казала я. "Я сейчас позову начальника", – безапелляционным тоном отрезала дама Я опустила белую вуаль на глаза и с томным видом высморкалась в платок. Явился начальник. Разыгралась сценка "милая, незаслуженно оскорбленная леди и великодушный, облеченный властью джентльмен". Меня пропустили через контрольный пункт.
Вспоминая утренние происшествия, я победно улыбалась, но тут мои размышления прервал симпатичный юноша, сидевший сзади. Он спросил, из какой я страны и зачем еду в Югославию. Я с достоинством ответила, что я русская журналистка, еду по заданию редакции писать военный репортаж. "О!" – только и смог вымолвить юноша, и я почувствовала, как в его глазах я поднялась на недосягаемую высоту. Меня всегда смешит это преклонение у неискушенного большинства перед профессией журналиста. Все наперебой начинают " твердить, какое это необыкновенное призвание – писать правду о мире. В таких случаях я фыркаю от смеха и чувствую себя Лжедмитрием в юбке. Вот и сегодня присутствующие, подслушивающие наш разговор, выказали мне все положенные знаки уважения, восклицая, какая я храбрая и оригинальная девушка. О, если б они знали, что мне ровным счетом наплевать на идеалы справедливости и мне чуждо стремление выяснять, кто прав и кто виноват в югославской войне. Каждая из воюющих сторон подрумянивает и подкрашивает свою правду, и у меня нет никакого желания смывать эти слои идеологической косметики, чтобы увидеть истинные, неприглядные черты очередной "правды". Биение пульса жизни, чудесная неизвестность, запах незнакомой страны, приключения, ожидающие тебя за каждым углом, внезапная любовь, гримасы человеческих характеров, которые так отчетливо проявляет война, попытки ординарных людей Перейти границы обыденности – вот что меня привлекает в Путешествиях. Я еду в командировку ради собственного удовольствия, а не из-за абстрактного, высокопарного стремления донести до мира правду.
На остановке юноша сбегал в придорожное кафе за гамбургерами и соком, и мы продолжили разговор, жуя безвкусные котлеты с хлебом. Мой собеседник оказался скрипачом, Даже продемонстрировал мне свой инструмент. Потом посмотрел на меня своими темными, как косточки сливы, глазами сказал, что я для него как хорошая музыка, и предложил встретиться в Белграде. "Какой шустрый!" – подумала с внутренней улыбкой, но глаза мои смотрели серьезно вдумчиво, и я сказала: "Может быть".
Луиза бесцеремонно вмешалась в наш разговор и завладела моим мальчиком, задавая ему обычные дорожные вопросы: кто он такой, куда едет и зачем? Я поскучнела и уставилась в окно, любуясь мелькающими зелеными картинками Но пронзительный голос Луизы не давал мне расслабиться Я слышала, как она на разные лады твердит одно и то же -"трудиться, трудиться и трудиться", "работа – это главное в жизни", "труд – дело каждого" и т.д. При этом в голосе ее звенел металл. "Какие они скучные, эти американцы! – думала я. – И неужели смысл жизни – это профессиональный труд? Какая тоска! Неужели нужно всю жизнь зарабатывать деньги, чтобы потом, в старости, потратить их на удовольствия?" Я вторглась в бесконечный монолог Луизы, заметив, что русским трудно понять философию американцев, что мы предпочитаем мелкие, нечестные деньги, дающие возможность пьянствовать, шляться по свету и развлекаться от души не слишком пристойными способами. Что-то в этом роде я изложила на своем несносном английском языке. Я тут же упала в глазах Луизы, она облила меня презрительным взглядом, и я, по всей видимости, потеряла место предполагаемой невестки.
В Белграде я, прощаясь, перецеловалась со всем автобусом, скрипач сунул мне записку, и я машинально положила ее в карман. Меня встретил русский телекорреспондент Володя Соловьев. Он помог мне устроиться в гостинице, и вечером мы отужинали с ним в ресторане. Он ввел меня в курс дела, выложив массу ценных сведений о положении в стране, а я выпила целую бутылку вина, чтобы снять усталость.
В десять вечера я поднялась в свой номер, слишком возбужденная, чтобы уснуть. Я долго стояла у окна, рассматривая ночную улицу и пытаясь представить, что меня ожидает этой стране, какие гроздья пленительных ситуаций ' удастся сорвать.
Слово "приключение" перекатывалось на языке, как упругая виноградинка 3апискУ музыканта с номером И просьбой позвонить, разорвала ее и выбросила в мусорное ведро Милый скрипач! Сколько еще будет таких мальчиков на моем пути! Мне бы встретить мужчину, от которого зачастит пульс – сто ударов в минуту! 25мая. Кровавое пятно, которое вот уже два года расплывается на карте Югославии, не задело Белграда. Этот город ошеломляет атмосферой беззаботности. Здесь торжествуют любовь и великолепие жизни, свободомыслие в вопросах добра и зла.
Трудно поверить, что страна уже год живет в условиях блокады и пузырь инфляции увеличивается каждый день на семь процентов. Уже в десять утра в ресторанах сидя ' шумные компании, еда и вино здесь недороги. Правда, цены в меню пишутся карандашом, чтобы можно было каждое утро стереть их и написать новые. "Почему вы жалуетесь на трудности? – возмущалась я. – Вы живете по меньшей мере в двадцать раз лучше, чем мы". "Но, милая, до войны мы жили в сто раз лучше, чем Россия, – отвечали мои сербские друзья. – И потом, хотя мы сыты и одеты, мы не имеем бензина, лекарств, многих элементарных вещей. В стране парализована деятельность многих предприятий".
До Белграда не доносится холодное дыхание войны, до которой всего несколько часов езды на автобусе. Гремят городские ночи, в ресторанах голоса цыганского пошиба исполняют неистовые "Очи черные", в бокалах переливается вино "цвета крови из сердца", сытные запахи национальной кухни щекочут ноздри, десятилетние девочки разносят цветы и шепчут на ушко кавалерам цены, чтобы не смущать дам.
Иностранцы широко открывают глаза: "Это называется блокадой? Это последствия эмбарго?" Люди с пунцовыми от возбуждения щеками хохочут, поют и часто говорят с вызовом: "Вот так мы боимся американцев!" В этом веселье чувствуется что-то отчаянное, боязнь катастрофы, которую можно задушить только лозунгом:
"Наслаждайся жизнью сегодня, до конца света осталось несколько дней!" "Раз мир не желает пенять нас, мы забудем о том, что он существует" – этот Принцип знаменитой сербской гордости сильно раздражает пацифистски настроенное молодое поколение. Оно не желаат слышать о войне и живет в мире рок-музыки, дискотек и Здешний воздух переслащен сексом. Нигде я не видела столько опаляюще красивых мужчин. Сочность, чувственость и сила, совершенные сочленения могучих мускулов, горы чудесного литья – прекрасные экземпляры жестокой мужской породы. У большинства из них рост под два метра я наконец-то могу позволить себе высокие каблуки без боязни чувствовать себя шпалой. Вчера я купила прелестную соломенную шляпу с огромными полями и теперь ношу ее в сочетании с красноречиво обтягивающим фигуру коротким ярко, зеленым платьем.
Этот наряд мешает уличному движению -машины резко тормозят и сигналят, пешеходы сворачивают шеи, чтобы рассмотреть меня во всех подробностях. В отеле мне просто не дают прохода. В ресторане я выбираю обычно самое укромное место, но все равно кто-нибудь присылает цветы или оплачивает счет. У меня появился один жирный воздыхатель-грек, который при моем появлении плотоядно причмокивает губами, отводит меня в сторонку и, тиская мою руку, предлагает мне совместную поездку к морю. Его низменно чувственные глаза обещают все сокровища мира.
Сегодня утром я завтракала яичницей с беконом и двойной порцией отборной клубники со взбитыми сливками. Я медленно погружала ложку в белое сладкое облако и думала, что все идет прекрасно. Официант принес мне пузатый графин розового вина и сказал, что это привет от соседнего столика. Я оторвалась от клубники и увидела молодого красавца с фантастическими голубыми глазами на смуглом лице. Я наполнила бокал вином, пригубила его, и наши взгляды встретились. Он расценил это как приглашение. Он поднялся и не спеша направился к моему столу, давая возможность рассмотреть свою великолепную фигуру.
Мы выпили за знакомство. Его зовут Душан. Он так театрально хорош собой, что кажется ненастоящим. И эти будто нарисованные голубой эмалью очи. Я почти не понимала его английский, и он стал писать все предложения на бумаге. Я лучше читаю по-английски, чем говорю и воспринимаю на слух. Мы исписали целый блокнот.
Графин опустел, нам принесли новый – на этот раз красного вина. Душан подрос но описывал на бумаге все части моего тела с прибавление всевозможмх эпитетов.
Когда он дошел до ног, то отложил ручку и сказал, что не может их описывать, спрятаны под столом. "А если на ощупь?" Глаза его загорелись, а рука скользнула изучал их медленно, бережно,, его пальцы скользили по моей коже Но как только они добрались па. о. сделала протестующий жест и одни" он нее V Он послушался, в качестве вознагрмния за хорошее поведение завладел моей рукой. Он с нежностью перебирал мои пальцы, затем принялся целовать их и покусывать. Кровь бросилась мне в голову, в каком-то ослеплении я позволяла делать со мной все, что ему хочется. Официант наблюдал за нами с большим интересом. Я отдернула руку и сказала, что мне нужно подняться в номер и позволить. "Но потом ты вернешься, и мы поедем кататься по городу", – он говорил повелительным голосом. Я пробормотала что-то в знак согласия. Душан взял мой ключ и внимательно посмотрел на бирку, запоминая номер.
"Если тебя не будет больше четверти часа, я зайду за тобой", – в этих словах было что-то угрожающее, он словно почувствовал надо мной власть.
Я ворвалась в свой номер, скинула узкое платье и встала под душ. Я намылила все тело, представляя, как Душан возьмет его через пятнадцать минут. У меня закружилась голова, и я была вынуждена присесть на край ванны. Прежде чем прозвучит симфония плотской любви, надо собраться с мыслями. "Слишком много вина с утра, – подумала я, чувствуя отрезвление. – А нужен ли мне этот писаный красавчик? Я достаточно с ним поигралась. Лучше сбежать, и как можно быстрее". Я натянула платье на еще мокрое тело, сунула ноги в туфли, спустилась по лестнице в вестибюль и легкой тенью выскользнула на улицу. Да здравствует свобода от собственных желаний! Надо на время укротить свою кровь, иначе я пересплю с половиной Белграда.
26 мая. Легко не замечать войну, сидя в Белграде, трудно игнорировать ее в Вуковаре – городе, разрушенном на 8о процентов. Он стал центром паломничества журналистов, которые приезжают сюда, как на экскурсию, полюбоваться скелетами домов с пустыми глазницами окон, оплетенными кустами крупных алых роз, и заминированными полями, заросшими дикими маками. На всем лежит печать бесцельного черства. Эта сюрреалистическая красота, достойная картин Пикассо, таит в себе смерть – 16оо трупов извлекли из-под Руин, а сколько еще осталось!
Не хватает рабочих рук, чтобы разбирать завалы. Каждая улица была ареной какой-нибудь кровавой драмы- Камю утверждал, что самый удобный способ познакомиться с городом – - это попытаться узнать, как в нем Работают, как здесь любят и как здесь умирают. Работа в городе мертвых замерла, выполняется только самое необходимое, что должно поддерживать жизнь, любовь только поднимает голову, а своей смертью за последние два года здесь никто не умирал.
Да В Вуковаре я отправилась в одно из подразделений ругского батальона, где привела в шок молоденьких солдат. Если бы к ним явилась инопланетянка, они были бы меньше удивлены. За последний год они не видели ни одной русской жен шины.
Эти грубоватые ребята, весьма косноязычные, потребовали у меня карточку аккредитацию ООН, которой у меня разумеется, не оказалось. Тогда они заявили, что им запрещено разговаривать с журналистами без соответствующего разрешения ООН. Я прикинулась возмущенной: "Вы что, хотите сказать, что я приехала за тысячу километров, чтобы услышать такое теплое приветствие?" Они смутились и сказали, что просто боятся пускать меня внутрь, поскольку начальство отсутствует. Их неправильная речь резала мой слух. Наконец один из них решился и пригласил меня в казарму.
"А какие у вас тут развлечения?" – спросила я, осмотрев казенное серое помещение. "Только настольный теннис", -ответили мне. "Так давай поиграем. Все равно делать нечего до прихода вашего командира".
Мы весело перекидывали мячик, похожий на солнечный зайчик, случайно залетевший через окно в казарму. Он все время спрыгивал со стола и норовил ударить по тусклому каменному полю. Приходилось становиться на четвереньки и шарить в поисках мяча под солдатскими шкафами. За этим занятим нас застал румяный молоденький лейтенант. Его красивые каштановые брови удивленно поползли вверх.
"Это еще что за явление?!" – воскликнул он. "Не видите – в теннис играем! Что ж тут странного? – весело сказала я, протягивая ему руку. – Давайте знакомиться.
Даша, русская журналистка, приехала по заданию "Комсомольской правды".
Хорошенькой лейтенанта звали Мишей, и он первым делом озабоченно спросил: "Вас уже покормили?" "Какое там! – возмущенно ответила я. – Меня даже не хотели пускать сюда!" "У нее нет аккредитации ООН", – уныло оправдывался дежурный. "Но покормить-то все равно надо", – рассеянно заметил Миша. Съев в столовой несколько гамбургеров, йогуртов я сказала Мише, что здесь можно неплохо жить мне, что ему пришлось дать большую взят дать в Югославию.
Это вызывает немалое удивление англичан: "Как вы можете платить за т"уэпасное место?!" Просто англичане никоП мийских войсках и им трудно поверить, что нищенская зарплата в 8оо долларов и апельсины к завтраку манна небесная для русских парней, привыкших к грязным казармам, отсутствию горячей воды и к перловой каше. Тебе придется трудно без карточки ООН, – сказал Миша – Никто не даст тебе интервью, это запрещено. _ А как же я могу получить эту карточку? – Пресс-центр находится в Хорватии, в Загребе. _ Но я-то нахожусь на сербской стороне. Как же мне перейти линию фронта? Только с помощью ООН. Но никто мне не поможет, поскольку у меня нет аккредитации. Получается замкнутый круг.
– Да, задачка, – сказал, вздыхая, Миша. – Я должен отвезти тебя к командиру батальона и вообще отчитаться перед начальством, что прибыла журналистка.
Мы вышли из столовой и направились к стоянке джипов, мимо футбольного поля, где бегала целая команда отборных красавцев. "Это британский медвзвод, – объяснил Миша. – Пойдем, я познакомлю тебя с их капитаном". Мы подошли ближе, и к нам подбежал слегка вспотевший черноусый джентльмен. Он тут же расплылся в широчайшей улыбке, обнажавшей безупречные белые зубы. Такие зубы могут быть только у мальчиков, которые все детство питаются исключительно фруктами, йогуртами и овсянкой. "Майкл", – представился он, крепко сжав мою руку. Я подумала, почему меня так возбуждают военные? Наверное, я слишком хрупка от природы, и потому меня всем телом тянет к силе, символом которой во все времена был мужчина-солдат. Майкл обрадовался, узнав, что я приехала на два дня. "Я приглашаю вас завтра на праздник, – торжественно заявил он. – Наш медвзвод устраивает его в честь окончания своей миссии на сербской земле. Вы будете единственной леди на завтрашнем вечере". Приятно, черт побери, быть единственной дамой на празднике в окружении английских офицеров, но, боюсь, на целый взвод меня не хватит. Я поблагодарила за приглашение, не говоря ни "да", ни "нет", и сказала, что сейчас нам, к сожалению, пора идти. Миша повез меня по улицам Вуковара – города цветов, тишины и развалин. Алые розы на сером фоне казались капельками крови. Во всем этом есть какая-то мертвая красота. Тебе не кажется? – спросила я лейтенанта. Да, страшная, гнетущая красота. Я первое время не мог привыкнуть. Все время казалось, что мертвецы ночью выходят. Начальство батальона встретило меня как почетную гостью. Мне отвели хорошенький гостевой домик, на стол поставили превосходное красное вино, но моя попытка получить информацию от командира Николая Ивановича закончилась ничем. Это было все равно что выжимать воду и сухой губки. Я с рассчитанной наивностью хлопала глазами3 перепробовала несколько интонаций – от легкой девичьей придурковатости до усталого тона светской львицы, – но все было бесполезно. По-видимому, Николай Иванович принадлежит к тому твердолобому типу мужчин, которые наслаждаются своей непреклонностью и страсть как боятся хоть в чем-то нарушить правила – будь то семейная мораль или статья воинского устава.
Мы беседовали с ним до трех часов ночи, и я убедилась, что его пугают собственные желания. Он был не в силах отпустить меня и в то же время страшился моей близости. Но я по опыту знаю, что самое захватывающее – будить зверя в мужчинах подобного типа. Они долго раскачиваются, но если вдруг трогаются с места, их не остановить. Если бы меня не клонило в сон, я бы соблазнилась трудностью задачи. 27мая. Люди в Вуковаре отличаются необычайной живучестью. Их не пугают привидения, которые затевают ночные прогулки. В разбомбленных домах, в которых сохранились первые этажи, жители устраивают кафе и рестораны. Сегодня меня пригласили в подобный ресторан. Я отправилась туда в компании русского полковника Леонида, милейшего человека, сербского бизнесмена и журналиста местного радио. Мы заказали рыбу, и нас просили обождать полтора часа – рыбу еще надо выловить в Дунае или выбрать ее из сегодняшнего улова местных рыбаков и затем изжарить особым способом. Мы решили прогуляться среди живописных развалин, чтобы скоротать время и нагулять аппетит, и вскоре наткнулись на странное зрелище – стайку щебечущих девушек в огромных шляпах и вечерних платьях. Тут же суетились гримеры и парикмахеры. "Это показ мод, – с гордостью сказал мне модельер С \мо Демонич. – Мы хотим продемонстрировать всему Ч) город продолжает жить и радоваться". СтранН \\\юдать типичную атмосферу конкурса красоть чунесших сотни вздохов, улыбок, плачей, люО снимали местных хорошеньких девчуше