Страница:
«Всё, что угодно! Слышите — всё! Читающая… чужой мир… королевский венец… Я сделаю всё! Я взойду в погребальный костер! Только дайте мне несколько мгновений! Несколько лишних мгновений!»
Время стало вязким и горячим, как расплавленное стекло…
Хелит достала какую-то длинную палку.
Убийца остановился.
Мэй изо всех сил натянул поводья. Спрыгнул из седла.
Убийца вырвал шест из рук девушки и замахнулся для подсечки…
«Примерно 50 ниррэ [27]. Попаду. Должен попасть», — подумал Рыжий, натягивая широкую тетиву и вкладывая болт.
Быстрый удар по ногам. Хелит упала на спину.
Мэй прицелился.
Нэсс с мечом стал наклоняться к девушке.
«Руки! Нельзя дрожать!» — приказал себе Рыжий, задержал вздох и плавно спустил крючок.
Темный силуэт на фоне низких облаков покачнулся и стал заваливаться на бок…
Болт вошел ему точно в ухо, но Чужой этого даже не понял. Он умер мгновенно, и ему совсем не было больно. Совсем.
Сказано было: «Когда ты уйдешь тропою вещих снов навстречу смерти». Ктали-Руо не лгала. Вещий сон сбылся, но Рыжий Отступник сумел переиграть его по-своему, сломав стальной хребет неизбежности одним выстрелом. Он склонился над Хелит, помогая подняться, а потом прижал к себе крепко-крепко, строго следуя совету Финигаса. Мэй хотел что-то сказать — успокаивающее, ласковое, но оказалось, он растерял все слова, пока мчался на выручку. Раскатились они, разбежались в разные стороны по весеннему льду, весело подпрыгивая, канули в прорубь и упали на дно. Забыл Рыжий Мэй, как следует браниться и как — просить прощения. Вылетели из головы все слова любви и облегчения. Он мог лишь бесстыдно шарить руками по её плечам, спине и бедрам, наощупь убеждаясь в здоровье и благополучии любимой. Чуткие пальцы свидетельствовали — жива! Губы и глаза тоже не лгали — теплая макушка, пахнущие чем-то сладким волосы, мокрые ресницы…
«Она живая! Живая!» — безмолвно кричало обезумевшее от радости сердце.
Бесчисленные миры вращались вокруг двух крошечных, крепко прижавшихся друг к другу существ, замерших между тяжелым низким небом и спящей подо льдами рекой. Где-то там, далеко-далеко остались самое начало 21-го века от рождества Христова и последние дни 4819 года Эпохи Третьего Царства Униэн, высокие компьютерные технологии и стальные мечи, клонирование и волшебство. Им, этим двум живым песчинкам, ставших в этот миг единым целым, не было сейчас ни до кого никакого дела. Сорвись со своей орбиты светило, упади на земную твердь сразу обе луны, они бы не разжали своих объятий.
На восьмой день, задержавшись из-за снежного бурана, перешедшего в ледяной ливень, Мэй и Хелит добрались до Мор-Киассы. Восемь незабываемых дней, наполненных отчаянием, любовью, обреченностью, нежностью и доверием. Одного не доверила леди Гвварин своему возлюбленному — не сказала ему о сути третьего условия. Это было бы нечестно по отношению к Рыжему. Бесчеловечно и жестоко. Заставить его самому себе мостить дорогу в преисподнюю? Не бывать этому!
Мор-Киассу делила пополам Сирона на верхний и нижний город, совсем как Будапешт. На высоком берегу стояла одна из древнейших цитаделей Тир-Луниэна — суровый каменный замок в окружении более новых, легких и хрупких дворцов знати. Низкий берег, как водится, вел насыщенную торговую жизнь. Непохожие меж собой, но неотделимые друг от друга, две части древнего города, вместе создавали особенную атмосферу. Множество мостов, роскошных и простых, перекинулись через величавую благородную Сирону. Казалось, могучий рыцарь древнего рода и легкомысленная яркая танцовщица протянули руки навстречу. Именно здесь, а не в Лот-Алхави короновались владыки униэн, здесь собирались на Ковен маги, и здесь же заключались купцами самые дорогие сделки. А кроме прочего, Мор-Киасса все четыре тысячи лет оставалась вольным городом, не принадлежа никому из удельных князей.
Когда Хелит спросила, отчего так вышло, что этому городу оказана такая высокая честь, Мэй ответил очень просто:
— Лот-Хишши рядом.
Гора, вернее, высокий холм, на котором жила Читающая-по-Нитям, находился всего лишь в дне пути отсюда.
Но девушка старалась не думать об этом. Очень старалась.
Сэнхан заранее снял усадьбу, и впервые за много лет вся семья собралась под одной крышей. Однако Рыжему судьба приготовила еще одно неожиданное испытание — в Мор-Киассу прибыл его брат Идор. Вот уж кого Мэю видеть не хотелось, так это его. Не то чтобы они друг друга сильно не любили, просто слишком уж разными они были. Идор ревновал к отцу, искренне продолжая считать, что Финигас слишком мало времени посвящал младшим из-за первенца. О временах, когда брат громче всех обвинял Рыжего во всех грехах и преступлениях, в семье старались вообще не вспоминать. Тайгерн с Идором принципиально не разговаривал.
Хелит представилась редкая возможность увидеть Джэрэт'лигов вместе. Это было потрясающее зрелище: легкомысленно-вальяжный Тайго, серьезный и преисполненный чувством ответственности Сэнхан, взвинченный и напряженный Идор, замкнутый и неприступный Мэйтианн, и конечно, восторженный Аллфин. Все братья, как на подбор, в джинсах ангайского производства. Мастер Бастан сам, безо всякой подсказки, додумался делать заклепки на карманах, не говоря уже о разнообразии рисунков на лейблах. Тут тебе и геральдические знаки, и узоры, а также имена владельцев и волшебные обереги. Короче, чего только душа пожелает.
Мэя даже не пришлось уговаривать.
— Ну, как? — немного робея, спросил он, показываясь сначала Хелит.
— Камизу покороче, и внутрь заправь, — посоветовала она.
Смех смехом, а ведь глаз не оторвать от длинных стройных ног, затянутых в синюю ткань.
— Ты прямо, как настоящий ковбой.
— Это еще кто такие? — подозрительно спросил Рыжий.
Ну, не говорить же князю, знатному человеку, что в этих штанах он похож на коровьего пастуха! Пришлось выкручиваться:
— Ковбои — это благородные степные рыцари, защитники справедливости и меткие стрелки.
Объяснение Мэю понравилось.
— Неудивительно, что в твоем мире такую одежду носят все поголовно. Простолюдинам наверняка нравится приобщиться к рыцарской славе хотя бы через штаны, — одобрительно кивнул князь и пообещал: — Одену д'шинсы на Совет. Пусть завидуют.
Хелит улыбнулась. До чего же приятно было осознавать, что американские корпорации, европейские модельеры и китайские швейные фабрики никогда не получат этот рынок сбыта. В чем-чем, а в ангайском качестве можно не сомневаться. Так же, как и в ангайской честности.
— Если мы когда-нибудь разоримся, то станем жить на твою долю от прибылей.
— Только если ты согласишься украсить свой герб изображением синих штанов, — поддержала Хелит его шутку.
Они оба старательно и сознательно говорили о будущем только, как о чем-то общем и совместном. Так было нужно. Чтобы не сойти с ума.
Королевский Совет назначили на утро последнего дня Акстимма. Униэн очень любили символы. Последний день сезона Забвения должен стать последним днем без Верховного короля, чтобы в первый день сезона Возрождения весь народ обрел новую надежду. Высокие Лорды сделают кому-то предложение, от которого сложно отказаться, а этот некто либо примет венец, либо отвергнет. А уж потом будут долгие торги за каждую привилегию, бесконечные заседания и взаимные обвинения. Но сначала будет красивая и величественная церемония, перед чьей древностью тушуются даже ритуалы дэй'ном. Главы Домов соберутся вместе в одном зале, одетые в боевые доспехи, те самые, в которых они познали ярость кровавой сечи. Соберутся, чтобы поклясться на стали своих мечей о единодушном желании избрать Верховного Короля. Новый лорд Гваихмэй поднесет избраннику платиновый венец, завернутый на полотнище королевских цветов, а от того потребуется только лишь взять его в руки. В знак согласия. Или накрыть тканью — отказываясь от чести. Коронация будет гораздо позже, в следующем году.
Дабы Мэй не тратил лишнее время на сборы, Хелит накануне аккуратно разложила одежду, и жестоко сожалела, что не увидит его на самой церемонии. Женщин туда не пускали. Считалось, сам ритуал подобен решающей битве, а на войне дамам не место. С последним утверждением Хелит соглашалась полностью и целиком.
Доспехи чуть ли не до блеска вычистил Хельх. Он же должен был облачить своего господина и сопроводить в цитадель.
— Не будем терять времени даром, — заявил решительно Мэй и, вместо того, чтобы слушать наставления взволнованного Сэнхана, утащил любимую в спальню. — Разве я не заслужил несколько ласковых и вдохновляющих слов? — лукаво усмехнулся он.
— И не только слов, — согласилась она.
А потом они лежали счастливые и вдохновленные. Кто бы сомневался, верно?
— Ты так и не скажешь мне про суть третьего условия Читающей? — спросил неожиданно Рыжий.
Хелит отрицательно покачала головой: мол, даже не проси, не скажу.
— Значит, оно зависит от меня, — догадался Мэй. — И ты решила довериться моему выбору. Хм… это разумно.
— Ты ведь не веришь, что Читающая сможет… вернуть меня обратно?
— Не верю, — согласился он и добавил, тяжело сглотнув: — Но мне все равно страшно. Очень страшно.
— И мне, — тихо отозвалась Хелит, крепче прижимаясь к его груди.
Умом Мэй понимал — она делает все это ради детей. Наверное, ради своих он бы добрался даже до Престола Того, Чье Имя Непостижимо. Что может быть ценнее и важнее для униэн, чем родной по крови ребенок? Но терять Хелит… Рыжий и в самом деле не верил, будто Читающей-по-Нитям под силу перемещение из одного мира в другой. Когда-то он был волшебником, сам творил чудесные колдовские вещи, и точно знал, где находится предел сил. Но Хелит верила, если не в свое возвращение, то — в чудо. Она желала одного — помочь своим детям.
Но если придется снова пожертвовать всем, он сделает это. Даже если потом незачем будет жить дальше. Без Хелит.
«Жизнь так несправедлива, так жестока, а боль и страдания не делают нас лучше», — думала леди Гвварин, исподтишка любуясь дремлющим Мэем. — «Он заслужил быть королем, он — самое лучшее, что могло со мной случиться в обеих жизнях».
Князь стал дышать ровнее, веки его окончательно смежились, мышцы лица расслабились, и сквозь жесткий каркас непреклонной воли и самоконтроля проступил истинный облик. Лицо преданного друга, заботливого сына и отца, любящего супруга — того, кем Рыжий был на самом деле всегда. Лицо настоящего Мэя.
«Пожалуйста!» — всхлипнула Хелит. Она сама не знала, кого просила и к кому обращалась, заливая слезами подушку и ночную сорочку Мэя. — «Пусть ему будет хорошо. Пусть он будет счастлив! Пожалуйста!»
Спал крепким сном господин Приграничья, вверив себя высшей воле, ибо не в силах смертных спорить с судьбой на равных. Каждому по силам ноша его.
Но если плачет о тебе в ночи любящее безутешное сердце, то может случиться всякое.
Может?
Глава 22
Время стало вязким и горячим, как расплавленное стекло…
Хелит достала какую-то длинную палку.
Убийца остановился.
Мэй изо всех сил натянул поводья. Спрыгнул из седла.
Убийца вырвал шест из рук девушки и замахнулся для подсечки…
«Примерно 50 ниррэ [27]. Попаду. Должен попасть», — подумал Рыжий, натягивая широкую тетиву и вкладывая болт.
Быстрый удар по ногам. Хелит упала на спину.
Мэй прицелился.
Нэсс с мечом стал наклоняться к девушке.
«Руки! Нельзя дрожать!» — приказал себе Рыжий, задержал вздох и плавно спустил крючок.
Темный силуэт на фоне низких облаков покачнулся и стал заваливаться на бок…
Болт вошел ему точно в ухо, но Чужой этого даже не понял. Он умер мгновенно, и ему совсем не было больно. Совсем.
Сказано было: «Когда ты уйдешь тропою вещих снов навстречу смерти». Ктали-Руо не лгала. Вещий сон сбылся, но Рыжий Отступник сумел переиграть его по-своему, сломав стальной хребет неизбежности одним выстрелом. Он склонился над Хелит, помогая подняться, а потом прижал к себе крепко-крепко, строго следуя совету Финигаса. Мэй хотел что-то сказать — успокаивающее, ласковое, но оказалось, он растерял все слова, пока мчался на выручку. Раскатились они, разбежались в разные стороны по весеннему льду, весело подпрыгивая, канули в прорубь и упали на дно. Забыл Рыжий Мэй, как следует браниться и как — просить прощения. Вылетели из головы все слова любви и облегчения. Он мог лишь бесстыдно шарить руками по её плечам, спине и бедрам, наощупь убеждаясь в здоровье и благополучии любимой. Чуткие пальцы свидетельствовали — жива! Губы и глаза тоже не лгали — теплая макушка, пахнущие чем-то сладким волосы, мокрые ресницы…
«Она живая! Живая!» — безмолвно кричало обезумевшее от радости сердце.
Бесчисленные миры вращались вокруг двух крошечных, крепко прижавшихся друг к другу существ, замерших между тяжелым низким небом и спящей подо льдами рекой. Где-то там, далеко-далеко остались самое начало 21-го века от рождества Христова и последние дни 4819 года Эпохи Третьего Царства Униэн, высокие компьютерные технологии и стальные мечи, клонирование и волшебство. Им, этим двум живым песчинкам, ставших в этот миг единым целым, не было сейчас ни до кого никакого дела. Сорвись со своей орбиты светило, упади на земную твердь сразу обе луны, они бы не разжали своих объятий.
На восьмой день, задержавшись из-за снежного бурана, перешедшего в ледяной ливень, Мэй и Хелит добрались до Мор-Киассы. Восемь незабываемых дней, наполненных отчаянием, любовью, обреченностью, нежностью и доверием. Одного не доверила леди Гвварин своему возлюбленному — не сказала ему о сути третьего условия. Это было бы нечестно по отношению к Рыжему. Бесчеловечно и жестоко. Заставить его самому себе мостить дорогу в преисподнюю? Не бывать этому!
Мор-Киассу делила пополам Сирона на верхний и нижний город, совсем как Будапешт. На высоком берегу стояла одна из древнейших цитаделей Тир-Луниэна — суровый каменный замок в окружении более новых, легких и хрупких дворцов знати. Низкий берег, как водится, вел насыщенную торговую жизнь. Непохожие меж собой, но неотделимые друг от друга, две части древнего города, вместе создавали особенную атмосферу. Множество мостов, роскошных и простых, перекинулись через величавую благородную Сирону. Казалось, могучий рыцарь древнего рода и легкомысленная яркая танцовщица протянули руки навстречу. Именно здесь, а не в Лот-Алхави короновались владыки униэн, здесь собирались на Ковен маги, и здесь же заключались купцами самые дорогие сделки. А кроме прочего, Мор-Киасса все четыре тысячи лет оставалась вольным городом, не принадлежа никому из удельных князей.
Когда Хелит спросила, отчего так вышло, что этому городу оказана такая высокая честь, Мэй ответил очень просто:
— Лот-Хишши рядом.
Гора, вернее, высокий холм, на котором жила Читающая-по-Нитям, находился всего лишь в дне пути отсюда.
Но девушка старалась не думать об этом. Очень старалась.
Сэнхан заранее снял усадьбу, и впервые за много лет вся семья собралась под одной крышей. Однако Рыжему судьба приготовила еще одно неожиданное испытание — в Мор-Киассу прибыл его брат Идор. Вот уж кого Мэю видеть не хотелось, так это его. Не то чтобы они друг друга сильно не любили, просто слишком уж разными они были. Идор ревновал к отцу, искренне продолжая считать, что Финигас слишком мало времени посвящал младшим из-за первенца. О временах, когда брат громче всех обвинял Рыжего во всех грехах и преступлениях, в семье старались вообще не вспоминать. Тайгерн с Идором принципиально не разговаривал.
Хелит представилась редкая возможность увидеть Джэрэт'лигов вместе. Это было потрясающее зрелище: легкомысленно-вальяжный Тайго, серьезный и преисполненный чувством ответственности Сэнхан, взвинченный и напряженный Идор, замкнутый и неприступный Мэйтианн, и конечно, восторженный Аллфин. Все братья, как на подбор, в джинсах ангайского производства. Мастер Бастан сам, безо всякой подсказки, додумался делать заклепки на карманах, не говоря уже о разнообразии рисунков на лейблах. Тут тебе и геральдические знаки, и узоры, а также имена владельцев и волшебные обереги. Короче, чего только душа пожелает.
Мэя даже не пришлось уговаривать.
— Ну, как? — немного робея, спросил он, показываясь сначала Хелит.
— Камизу покороче, и внутрь заправь, — посоветовала она.
Смех смехом, а ведь глаз не оторвать от длинных стройных ног, затянутых в синюю ткань.
— Ты прямо, как настоящий ковбой.
— Это еще кто такие? — подозрительно спросил Рыжий.
Ну, не говорить же князю, знатному человеку, что в этих штанах он похож на коровьего пастуха! Пришлось выкручиваться:
— Ковбои — это благородные степные рыцари, защитники справедливости и меткие стрелки.
Объяснение Мэю понравилось.
— Неудивительно, что в твоем мире такую одежду носят все поголовно. Простолюдинам наверняка нравится приобщиться к рыцарской славе хотя бы через штаны, — одобрительно кивнул князь и пообещал: — Одену д'шинсы на Совет. Пусть завидуют.
Хелит улыбнулась. До чего же приятно было осознавать, что американские корпорации, европейские модельеры и китайские швейные фабрики никогда не получат этот рынок сбыта. В чем-чем, а в ангайском качестве можно не сомневаться. Так же, как и в ангайской честности.
— Если мы когда-нибудь разоримся, то станем жить на твою долю от прибылей.
— Только если ты согласишься украсить свой герб изображением синих штанов, — поддержала Хелит его шутку.
Они оба старательно и сознательно говорили о будущем только, как о чем-то общем и совместном. Так было нужно. Чтобы не сойти с ума.
Королевский Совет назначили на утро последнего дня Акстимма. Униэн очень любили символы. Последний день сезона Забвения должен стать последним днем без Верховного короля, чтобы в первый день сезона Возрождения весь народ обрел новую надежду. Высокие Лорды сделают кому-то предложение, от которого сложно отказаться, а этот некто либо примет венец, либо отвергнет. А уж потом будут долгие торги за каждую привилегию, бесконечные заседания и взаимные обвинения. Но сначала будет красивая и величественная церемония, перед чьей древностью тушуются даже ритуалы дэй'ном. Главы Домов соберутся вместе в одном зале, одетые в боевые доспехи, те самые, в которых они познали ярость кровавой сечи. Соберутся, чтобы поклясться на стали своих мечей о единодушном желании избрать Верховного Короля. Новый лорд Гваихмэй поднесет избраннику платиновый венец, завернутый на полотнище королевских цветов, а от того потребуется только лишь взять его в руки. В знак согласия. Или накрыть тканью — отказываясь от чести. Коронация будет гораздо позже, в следующем году.
Дабы Мэй не тратил лишнее время на сборы, Хелит накануне аккуратно разложила одежду, и жестоко сожалела, что не увидит его на самой церемонии. Женщин туда не пускали. Считалось, сам ритуал подобен решающей битве, а на войне дамам не место. С последним утверждением Хелит соглашалась полностью и целиком.
Доспехи чуть ли не до блеска вычистил Хельх. Он же должен был облачить своего господина и сопроводить в цитадель.
— Не будем терять времени даром, — заявил решительно Мэй и, вместо того, чтобы слушать наставления взволнованного Сэнхана, утащил любимую в спальню. — Разве я не заслужил несколько ласковых и вдохновляющих слов? — лукаво усмехнулся он.
— И не только слов, — согласилась она.
А потом они лежали счастливые и вдохновленные. Кто бы сомневался, верно?
— Ты так и не скажешь мне про суть третьего условия Читающей? — спросил неожиданно Рыжий.
Хелит отрицательно покачала головой: мол, даже не проси, не скажу.
— Значит, оно зависит от меня, — догадался Мэй. — И ты решила довериться моему выбору. Хм… это разумно.
— Ты ведь не веришь, что Читающая сможет… вернуть меня обратно?
— Не верю, — согласился он и добавил, тяжело сглотнув: — Но мне все равно страшно. Очень страшно.
— И мне, — тихо отозвалась Хелит, крепче прижимаясь к его груди.
Умом Мэй понимал — она делает все это ради детей. Наверное, ради своих он бы добрался даже до Престола Того, Чье Имя Непостижимо. Что может быть ценнее и важнее для униэн, чем родной по крови ребенок? Но терять Хелит… Рыжий и в самом деле не верил, будто Читающей-по-Нитям под силу перемещение из одного мира в другой. Когда-то он был волшебником, сам творил чудесные колдовские вещи, и точно знал, где находится предел сил. Но Хелит верила, если не в свое возвращение, то — в чудо. Она желала одного — помочь своим детям.
Но если придется снова пожертвовать всем, он сделает это. Даже если потом незачем будет жить дальше. Без Хелит.
«Жизнь так несправедлива, так жестока, а боль и страдания не делают нас лучше», — думала леди Гвварин, исподтишка любуясь дремлющим Мэем. — «Он заслужил быть королем, он — самое лучшее, что могло со мной случиться в обеих жизнях».
Князь стал дышать ровнее, веки его окончательно смежились, мышцы лица расслабились, и сквозь жесткий каркас непреклонной воли и самоконтроля проступил истинный облик. Лицо преданного друга, заботливого сына и отца, любящего супруга — того, кем Рыжий был на самом деле всегда. Лицо настоящего Мэя.
«Пожалуйста!» — всхлипнула Хелит. Она сама не знала, кого просила и к кому обращалась, заливая слезами подушку и ночную сорочку Мэя. — «Пусть ему будет хорошо. Пусть он будет счастлив! Пожалуйста!»
Спал крепким сном господин Приграничья, вверив себя высшей воле, ибо не в силах смертных спорить с судьбой на равных. Каждому по силам ноша его.
Но если плачет о тебе в ночи любящее безутешное сердце, то может случиться всякое.
Может?
Глава 22
Одно на двоих
Акстимма-Даэмли
Утром последнего дня Акстимма Мэйтианн'илли пробудился задолго до рассвета, немного полежал с закрытыми глазами, наслаждаясь сладким теплом, идущим от Хелит. А потом осторожно, чтоб случайно её не разбудить, выбрался из-под одеяла, и ускользнул в густой синий сумрак. Слуги уже растопили баню, приготовили полотенца, простыни, мыло и чистое исподнее для всех Джэрэт'лигов, чтобы те совершили положенное обычаем омовение. Насколько помнил Мэй, в юности такие семейные помывки превращались сначала в шуточное побоище, а потом в грандиозную попойку. Заводилой всегда был Морген, а нагоняи от отца доставались исключительно Рыжему, как самому старшему и обязанному вести себя достойно даже в бане. Право слово, ему так не хватало все эти годы пошлых побасенок Тайго, пламенеющих ушей Сэнхана, и даже снисходительных ухмылок Идора, каждая из которых призвана доказываться его моральное превосходство. Пусть себе! Был бы жив-здоров. Брат, кровь родная, отблеск отцовского неугасимого огня.
Аллфин, разумеется, крутился рядом, подавая поочередно то мыло, то мочалку. Мэй не возражал. По просьбе Сэнхана, он делал вид, что страшно гневается на племянника за дерзкий побег из Галан Мая. Даже отчитал в духе Финигаса: свистящим шепотом и в крайне жестких выражениях. Где-то в душе Мэй завидовал рыжему мальчишке. Сам бы он в таком же возрасте не рискнул пойти против отца.
— А когда станет известно, кого выбрали Верховным королем?
— Завтра на рассвете. Над цитаделью поднимут королевский штандарт, а герольды разнесут весть по всей стране, — терпеливо пояснил Мэй, продолжая тщательно оттирать ногти от въевшейся грязи.
— Я надеюсь, им будете вы, дядя, — заявил мальчишка.
Рыжий лишь хмыкнул в ответ. Понятное дело, парень хочет польстить своему кумиру. Надо один раз увидеть, каким завистливым взглядом он впивается в уродливые шрамы на груди дяди, чтобы простить неловкие слова. Навоображал себе, небось, про всякую героическую чушь. А если бы не Сэнхан со своим метким луком, то, верно, распотрошил бы старшего и шибко умного братца дикий зверь.
Впрочем, осмелься Аллфин расспросить дядюшку поподробнее о пожеланиях относительно собственного будущего, тот бы не знал, что и ответить. Накануне только самый ленивый из униэнских нобилей не заслал кого-то из слуг разведать о настрое Рыжего Мэя. Кто по наглее, тот отписался о своих личных предпочтениях, иногда в самых простых выражениях выражая желание или нежелание, видеть на престоле одного из Джэрэт'лигов. Мэю осталось лишь подивиться количеству сторонников, а так же недоброжелателей. Оказалось, что его персона, как и прежде, вызывает в народе униэнском весьма противоречивые чувства.
После бани Мэй чувствовал себя заново родившимся, мрачность его сама собой развеялась, и он без особых возражений и недовольства позволил Хельху заняться облачением.
Когда дело дошло до тонкой кольчуги, в покои заявился Тайго.
— К тебе можно? — спросил он.
— Ты уже вошел, — махнул рукой Рыжий. — Помоги с курткой.
Тайгерн окинул критическим взором одежду брата и поморщился:
— Не мог выбрать что-нибудь поновее? У тебя есть отличный нагрудник с инкрустацией.
— Обойдутся, — фыркнул Мэй. — Главное, чтобы мне было удобно. Застегни наручи.
Их состояние тоже оставляло желать лучшего, настолько потертыми они были, но критиковать выбор брата Тайго не решился. Как и новомодные ангайские штаны, именуемые д'шинсы, в которые Мэй облачил свой зад. Лишь полюбопытствовал:
— Хочешь все-таки нахамить Высоким Лордам?
— Не твое дело! — огрызнулся Рыжий, делая вид, что более всего поглощен причесыванием.
Хельх как раз тщательно вплетал в ритуальные косички черные и белые шнурки — три на лбу и по одной на висках. Толстая коса — традиционная прическа униэн — делали Мэя еще больше похожим на Финигаса. А когда оруженосец набросил ему на плечи великолепный плащ из темно-зеленого бархата подбитый рысьим мехом, то Тайгерну стало совсем нехорошо. Именно так был одет их отец накануне дня своей смерти.
— Что ты надумал сделать? — тихо спросил он.
— Я собираюсь на Королевский Совет, — холодно обронил Мэй. — Забыл?
Сказал так, что у Тайго потемнело в глазах. От гнева и обиды.
— Не разговаривай так со мной, брат! Не смей смешивать меня с грязью, как это делал Финигас! Я больше не мальчик, которым помыкали все кому не лень!
— А я не фигурка в «ангелах»! Чтоб кидать кости и двигать мною как заблагорассудится! — возмутился в свою очередь Мэй. — Сам додумался или Сэнхан подослал? А сам не пришел, потому что знал — выгоню.
Тайго прикусил язык. Как и прежде старший братец их всех насквозь видит, еще с детского возраста. Это у Рыжего от отца. Его не обманешь и вокруг пальца не обведешь, будь ты хоть сам Лойс.
— Вот объясни мне, тебе-то это все зачем? — спросил Отступник. — Я же никому поблажки не дам — ни своим, ни чужим. Тебе же первому перепадет. Отправлю держать Приграничье, а потом спрошу, как с недруга. Ты это понимаешь?
Младший братец тяжело вздохнул.
— Мэй, ты зря до сих пор считаешь меня легкомысленным остолопом, которому только скакать меж дамскими будуарами. Я давно уже взрослый. Ты забыл о моей клятве в Санн-Рэй?
После Мор-Хъерике, после смерти Финигаса, Рыжий сидел под домашним арестом, ожидая королевского суда. Совсем один в брошенной загородной усадьбе, безоружный, лишенный дара, измученный бессонницей, искалеченный душевно и покинутый даже слугами. Тайго приехал вместе с Дайнаром, Ллотасом и Даугир, презрев запрет Верховного короля, и первым встал на колени перед братом, буквально насильно вложив свои руки в руки Мэя. Он первый поклялся защищать своего господина «от всех мужчин и женщин, как живых, так и мертвых».
Нет, Рыжий не забыл, а на его губах до сих пор горел соленый от слез поцелуй Тайгерна. Они все не могли сдержать слез, когда увидели во что превратили несправедливые наветы и жестокие обвинения гордого сына Финигаса. И если Даугир — слабой женщине — это простительно, то от Дайнара с Ллотасом никто такого проявления чувств не ожидал. И не забыл Мэй, что тогда смог, наконец, заснуть только, положив голову на колени младшего братишки.
— Я помню, Тайго…
— А если помнишь, то зачем пытаешься обидеть? Я искренне считаю, что ты станешь величайшим из королей Тир-Луниэна. Ты достоин.
В комнате повисла гнетущая тишина. Тайгерн не сводил глаз с сурового лица брата, в надежде, что искренние слова подвигнут Рыжего на решение и внушат уверенность.
— Тайго, скажи мне, что такое особенное делает человека королем? — вдруг спросил тот. — Когда ты опустился предо мной на колени… тогда в Санн-Рэй… о чем ты думал? Ты лишь хотел поддержать дух старшего брата? Или было что-то еще?
Ответить оказалось не так просто. Тайгерн задумался.
— Ты почти умирал, ты утрачивал себя… Если честно, то я думал, что тебя спасет только мысль о долге перед людьми, вверившим тебе свою честь.
— Считаешь, теперь меня тоже нужно спасать с помощью платинового венца?
Тайгерн без малейшего душевного трепета встретил взгляд брата. Тяжелый, словно…
— Теперь спасать нужно Тир-Луниэн, — сказал он. — Он стоит того.
И впервые за долгие годы у Мэя не нашлось ответных слов. Он просто стоял и смотрел, как его младший брат изящно разворачивается на каблуках и исчезает за дверью.
Разве Альмар был плохим королем? Разве это не его усилиями Тир-Луниэн получил почти пол столетия мира и относительного благополучия? Рыжий сам не заметил, что разговаривает вслух.
— Что же я такое пропустил за эти пятьдесят лет?
— Вы просто были слишком поглощены делами Приграничья, мой лорд, — негромко отозвался Хельх.
Рыжий дернулся и поглядел на оруженосца с таким искренним изумлением, будто это заговорила его Сванни.
— И ты туда же?
Чего больше было в голосе Мэя — удивления или угрозы — неясно, но Хельх осмелел настолько, чтобы развить свою мысль дальше:
— Никогда еще Великие Дома не были настолько разобщены и так погрязли в мелких сварах, как в царствование государя Альмара. А вы относились к нему, как к другу…
— Я не припомню, когда интересовался твоим мнением, — проворчал князь. — Альмар был хорошим королем.
Он знал государя с детства, и видел его недостатки. Альмар, с одной стороны, всегда был нерешительным, а с другой стороны, очень податливым на чужое влияние. Зачастую, кто из советников последним выходил из его кабинета, того мнения и придерживался государь. По большому счету, очень долгие годы Альмара делал ир'Брайн. А это неправильно! Король делает сам себя.
— Вы будете самым лучшим королем!
— А ну цыц! — рявкнул Мэй.
— Не рычи на мальчика!
Полусонная Хелит со спутанной гривой серебряно блестящих волос вышла поглядеть, что там за скандал. Она доверчиво потянулась за поцелуем, в который Мэй вложил всю свою любовь и нежность.
— Прости, я тебя разбудил.
— Хотел сбежать и не попрощаться?
Нужно было родиться с рыбьей кровью в жилах, чтобы не томиться по этой женщине, чтобы не желать делить с ней каждый день и час. Рыжий вжался лицом в её плечо.
— Я люблю тебя, Хелит, — прошептал он, так чтоб услышала только она. — Что бы ни случилось, как бы не повернулось, ты всегда будешь моей единственной королевой.
— Делай то, что считаешь нужным, слушай себя, а я приму любой твой выбор.
Именно то, что Мэй одновременно больше всего хотел и боялся услышать.
Он все понял. Вдруг, внезапно, будто прозрел и увидел свет. И этот свет вонзился в сердце, как кинжал.
Ито Благая, разве так можно со смертными? Больно же.
Князь Мэй, прозванный Отступником, чье имя знал каждый, в ком текла кровь униэн, ехал в полном одиночестве по узким улицам Мор-Киассы навстречу своей невероятной судьбе, и чувствовал себя сторожевым псом, которого волокут за цепь в будку. Предсказание Читающей, отцовское желание, воля Высоких Лордов, любовь к Хелит — звенья этой цепи. Они крепче стали его меча и тверже каменных стен древнего замка. И больше всего хотелось Рыжему взвыть и вгрызться зубами в собственную ладонь. Да сколько же можно оставаться безвольной марионеткой?! И если бы спросили его в этот миг, отчего он так сильно противится почетному выбору, то, скорее всего, ответил бы Отступник Мэй, что всю жизнь стремился вершить собственную судьбу сам и только сам, что всегда хотел понимать, кто же он такой. Были времена, когда Рыжий знал точный ответ на этот вопрос. Да! Он был воином, волшебником, сыном своих благородных родителей, братом и верным вассалом. У него имелись все основания считать так. До битвы в Мор-Хъерике так оно и было. А потом вдруг оказалось, что все это шелуха. Отец отрекся, дар иссяк, суверен предал. И когда осенним листопадом облетели все достоинства и заслуги, когда все, кроме самых преданных, отвернулись, от Мэйтианн'илли — осталось так унизительно мало, что хоть руки на себя накладывай. Бесчувственное равнодушное существо без устремлений и будущего, жаждущее только крови врагов и забвения яростной битвы — вот что он такое, как ни прискорбно было это признавать. Ничем не лучше дэй'ном.
А потом появилась Хелит, сумевшая его полюбить. Боги, как это у неё получилось? Не пожалеть и не снизойти, а полюбить. Мэю иногда казалось, что миновал целый век, как в его жизни появилась любовь, воскресившая в нем живого человека, столько всего произошло. Ради этой любви Рыжий мог сделать все что угодно, не только корону одеть. А вот мог ли он сказать самому себе предельно честно и откровенно: «Я — король!»?
У ворот цитадели его поджидал Сайнайс верхом на белоснежном жеребце. Плащ с воротником из чернобурки расшитые жемчугом перчатки и тяжелая цепь советника на груди.
— Может, местами поменяемся? — предложил Мэй, вместо приветствия.
— Даже не надейся, — хохотнул красавчик-лорд. — Как-нибудь обойдусь. Я больше всего боялся, что выбор падет на меня.
Сайнайс вовсе не набивал себе цену. Спроси кто-нибудь мнения Рыжего, то он бы сразу указал на синеглазого владетеля Аларинка. Тот шагал по жизни, если, не смеясь, то, не переставая улыбаться, чтобы не случилось.
— Выручай, Рыжий! — шутливо взмолился Сайнайс. — Бери эту штуковину себе, — имея в виду корону.
— Неохота связываться с лот-алхавскими интриганами?
— Мэй, а кому охота? У меня дома куча дел. Ты же знаешь, я не могу бросить школу, Бригинн будет недовольна.
— А мне, значит, заняться больше нечем?
Красивое точеное лицо князя Аларинка в кои то веки приобрело серьезное выражение. Он уже не шутил.
— Ты всегда излучал власть. Пойми, Альмар бы не стал так… нервничать, если бы рядом с тобой он не чувствовал себя самозванцем, — заявил Сайнайс. — Тогда возле Эльясса люди при виде тебя испытывали восторг и свято верили в победу. Я сам воспрянул духом, когда понял, что ты возглавишь войско. Вместе с тобой мы победили, и даже злейшие недруги не смогут отрицать этого факта. Тир-Луниэну нужен истинный король.
— Но я не чувствую себя королем. Внутри.
— А ты загляни глубже, Мэйтиан'илли, — ухмыльнулся синеглазый князь. — А лучше спроси у Волчары. Он уже весь истомился тебя дожидаясь.
Мэй даже не заметил, как к ним приблизился Лайхин, хотя тот был не один, а с двумя кузенами в качестве эскорта. Волчара за короткое время умудрился нажить себе врагов в Мор-Киассе, так что вооруженный эскорт ему был теперь необходим.
— Тоже станешь уговаривать? — устало спросил Рыжий.
— Сдался ты мне, — рыкнул Волчара. — Не надоело еще, что все вокруг тебя пляшут, как вокруг девицы-недотроги? Ждешь, когда Высокие в ноженьки начнут падать?
— Пошел ты…
Лайхин, если и умел что делать, так это дразнить и хамить. А уж позлить Рыжего у него просто язык чесался.
— Вот она благодарность Джэрэт'лигов! Ты ему девку спасаешь от лютой смерти, нянчишься с нею как с родной дочерью, а в ответ тебя грубо посылают.
К чести Хелит она про Волчару ни единого дурного слова не сказала. Подробности их совместного путешествия Мэй узнал от Аллфина. Потихоньку вытянуть из мальчишки правду оказалось не сложно.
— Ты ж вроде сам хотел на лот-алхавский трон залезть? Передумал? — огрызнулся Мэй.
Лайхин оскалился по-волчьи, обнажив острые выступающие вперед клыки, лишний раз демонстрируя схожесть с серым лесным разбойником.
Утром последнего дня Акстимма Мэйтианн'илли пробудился задолго до рассвета, немного полежал с закрытыми глазами, наслаждаясь сладким теплом, идущим от Хелит. А потом осторожно, чтоб случайно её не разбудить, выбрался из-под одеяла, и ускользнул в густой синий сумрак. Слуги уже растопили баню, приготовили полотенца, простыни, мыло и чистое исподнее для всех Джэрэт'лигов, чтобы те совершили положенное обычаем омовение. Насколько помнил Мэй, в юности такие семейные помывки превращались сначала в шуточное побоище, а потом в грандиозную попойку. Заводилой всегда был Морген, а нагоняи от отца доставались исключительно Рыжему, как самому старшему и обязанному вести себя достойно даже в бане. Право слово, ему так не хватало все эти годы пошлых побасенок Тайго, пламенеющих ушей Сэнхана, и даже снисходительных ухмылок Идора, каждая из которых призвана доказываться его моральное превосходство. Пусть себе! Был бы жив-здоров. Брат, кровь родная, отблеск отцовского неугасимого огня.
Аллфин, разумеется, крутился рядом, подавая поочередно то мыло, то мочалку. Мэй не возражал. По просьбе Сэнхана, он делал вид, что страшно гневается на племянника за дерзкий побег из Галан Мая. Даже отчитал в духе Финигаса: свистящим шепотом и в крайне жестких выражениях. Где-то в душе Мэй завидовал рыжему мальчишке. Сам бы он в таком же возрасте не рискнул пойти против отца.
— А когда станет известно, кого выбрали Верховным королем?
— Завтра на рассвете. Над цитаделью поднимут королевский штандарт, а герольды разнесут весть по всей стране, — терпеливо пояснил Мэй, продолжая тщательно оттирать ногти от въевшейся грязи.
— Я надеюсь, им будете вы, дядя, — заявил мальчишка.
Рыжий лишь хмыкнул в ответ. Понятное дело, парень хочет польстить своему кумиру. Надо один раз увидеть, каким завистливым взглядом он впивается в уродливые шрамы на груди дяди, чтобы простить неловкие слова. Навоображал себе, небось, про всякую героическую чушь. А если бы не Сэнхан со своим метким луком, то, верно, распотрошил бы старшего и шибко умного братца дикий зверь.
Впрочем, осмелься Аллфин расспросить дядюшку поподробнее о пожеланиях относительно собственного будущего, тот бы не знал, что и ответить. Накануне только самый ленивый из униэнских нобилей не заслал кого-то из слуг разведать о настрое Рыжего Мэя. Кто по наглее, тот отписался о своих личных предпочтениях, иногда в самых простых выражениях выражая желание или нежелание, видеть на престоле одного из Джэрэт'лигов. Мэю осталось лишь подивиться количеству сторонников, а так же недоброжелателей. Оказалось, что его персона, как и прежде, вызывает в народе униэнском весьма противоречивые чувства.
После бани Мэй чувствовал себя заново родившимся, мрачность его сама собой развеялась, и он без особых возражений и недовольства позволил Хельху заняться облачением.
Когда дело дошло до тонкой кольчуги, в покои заявился Тайго.
— К тебе можно? — спросил он.
— Ты уже вошел, — махнул рукой Рыжий. — Помоги с курткой.
Тайгерн окинул критическим взором одежду брата и поморщился:
— Не мог выбрать что-нибудь поновее? У тебя есть отличный нагрудник с инкрустацией.
— Обойдутся, — фыркнул Мэй. — Главное, чтобы мне было удобно. Застегни наручи.
Их состояние тоже оставляло желать лучшего, настолько потертыми они были, но критиковать выбор брата Тайго не решился. Как и новомодные ангайские штаны, именуемые д'шинсы, в которые Мэй облачил свой зад. Лишь полюбопытствовал:
— Хочешь все-таки нахамить Высоким Лордам?
— Не твое дело! — огрызнулся Рыжий, делая вид, что более всего поглощен причесыванием.
Хельх как раз тщательно вплетал в ритуальные косички черные и белые шнурки — три на лбу и по одной на висках. Толстая коса — традиционная прическа униэн — делали Мэя еще больше похожим на Финигаса. А когда оруженосец набросил ему на плечи великолепный плащ из темно-зеленого бархата подбитый рысьим мехом, то Тайгерну стало совсем нехорошо. Именно так был одет их отец накануне дня своей смерти.
— Что ты надумал сделать? — тихо спросил он.
— Я собираюсь на Королевский Совет, — холодно обронил Мэй. — Забыл?
Сказал так, что у Тайго потемнело в глазах. От гнева и обиды.
— Не разговаривай так со мной, брат! Не смей смешивать меня с грязью, как это делал Финигас! Я больше не мальчик, которым помыкали все кому не лень!
— А я не фигурка в «ангелах»! Чтоб кидать кости и двигать мною как заблагорассудится! — возмутился в свою очередь Мэй. — Сам додумался или Сэнхан подослал? А сам не пришел, потому что знал — выгоню.
Тайго прикусил язык. Как и прежде старший братец их всех насквозь видит, еще с детского возраста. Это у Рыжего от отца. Его не обманешь и вокруг пальца не обведешь, будь ты хоть сам Лойс.
— Вот объясни мне, тебе-то это все зачем? — спросил Отступник. — Я же никому поблажки не дам — ни своим, ни чужим. Тебе же первому перепадет. Отправлю держать Приграничье, а потом спрошу, как с недруга. Ты это понимаешь?
Младший братец тяжело вздохнул.
— Мэй, ты зря до сих пор считаешь меня легкомысленным остолопом, которому только скакать меж дамскими будуарами. Я давно уже взрослый. Ты забыл о моей клятве в Санн-Рэй?
После Мор-Хъерике, после смерти Финигаса, Рыжий сидел под домашним арестом, ожидая королевского суда. Совсем один в брошенной загородной усадьбе, безоружный, лишенный дара, измученный бессонницей, искалеченный душевно и покинутый даже слугами. Тайго приехал вместе с Дайнаром, Ллотасом и Даугир, презрев запрет Верховного короля, и первым встал на колени перед братом, буквально насильно вложив свои руки в руки Мэя. Он первый поклялся защищать своего господина «от всех мужчин и женщин, как живых, так и мертвых».
Нет, Рыжий не забыл, а на его губах до сих пор горел соленый от слез поцелуй Тайгерна. Они все не могли сдержать слез, когда увидели во что превратили несправедливые наветы и жестокие обвинения гордого сына Финигаса. И если Даугир — слабой женщине — это простительно, то от Дайнара с Ллотасом никто такого проявления чувств не ожидал. И не забыл Мэй, что тогда смог, наконец, заснуть только, положив голову на колени младшего братишки.
— Я помню, Тайго…
— А если помнишь, то зачем пытаешься обидеть? Я искренне считаю, что ты станешь величайшим из королей Тир-Луниэна. Ты достоин.
В комнате повисла гнетущая тишина. Тайгерн не сводил глаз с сурового лица брата, в надежде, что искренние слова подвигнут Рыжего на решение и внушат уверенность.
— Тайго, скажи мне, что такое особенное делает человека королем? — вдруг спросил тот. — Когда ты опустился предо мной на колени… тогда в Санн-Рэй… о чем ты думал? Ты лишь хотел поддержать дух старшего брата? Или было что-то еще?
Ответить оказалось не так просто. Тайгерн задумался.
— Ты почти умирал, ты утрачивал себя… Если честно, то я думал, что тебя спасет только мысль о долге перед людьми, вверившим тебе свою честь.
— Считаешь, теперь меня тоже нужно спасать с помощью платинового венца?
Тайгерн без малейшего душевного трепета встретил взгляд брата. Тяжелый, словно…
— Теперь спасать нужно Тир-Луниэн, — сказал он. — Он стоит того.
И впервые за долгие годы у Мэя не нашлось ответных слов. Он просто стоял и смотрел, как его младший брат изящно разворачивается на каблуках и исчезает за дверью.
Разве Альмар был плохим королем? Разве это не его усилиями Тир-Луниэн получил почти пол столетия мира и относительного благополучия? Рыжий сам не заметил, что разговаривает вслух.
— Что же я такое пропустил за эти пятьдесят лет?
— Вы просто были слишком поглощены делами Приграничья, мой лорд, — негромко отозвался Хельх.
Рыжий дернулся и поглядел на оруженосца с таким искренним изумлением, будто это заговорила его Сванни.
— И ты туда же?
Чего больше было в голосе Мэя — удивления или угрозы — неясно, но Хельх осмелел настолько, чтобы развить свою мысль дальше:
— Никогда еще Великие Дома не были настолько разобщены и так погрязли в мелких сварах, как в царствование государя Альмара. А вы относились к нему, как к другу…
— Я не припомню, когда интересовался твоим мнением, — проворчал князь. — Альмар был хорошим королем.
Он знал государя с детства, и видел его недостатки. Альмар, с одной стороны, всегда был нерешительным, а с другой стороны, очень податливым на чужое влияние. Зачастую, кто из советников последним выходил из его кабинета, того мнения и придерживался государь. По большому счету, очень долгие годы Альмара делал ир'Брайн. А это неправильно! Король делает сам себя.
— Вы будете самым лучшим королем!
— А ну цыц! — рявкнул Мэй.
— Не рычи на мальчика!
Полусонная Хелит со спутанной гривой серебряно блестящих волос вышла поглядеть, что там за скандал. Она доверчиво потянулась за поцелуем, в который Мэй вложил всю свою любовь и нежность.
— Прости, я тебя разбудил.
— Хотел сбежать и не попрощаться?
Нужно было родиться с рыбьей кровью в жилах, чтобы не томиться по этой женщине, чтобы не желать делить с ней каждый день и час. Рыжий вжался лицом в её плечо.
— Я люблю тебя, Хелит, — прошептал он, так чтоб услышала только она. — Что бы ни случилось, как бы не повернулось, ты всегда будешь моей единственной королевой.
— Делай то, что считаешь нужным, слушай себя, а я приму любой твой выбор.
Именно то, что Мэй одновременно больше всего хотел и боялся услышать.
Он все понял. Вдруг, внезапно, будто прозрел и увидел свет. И этот свет вонзился в сердце, как кинжал.
Ито Благая, разве так можно со смертными? Больно же.
Князь Мэй, прозванный Отступником, чье имя знал каждый, в ком текла кровь униэн, ехал в полном одиночестве по узким улицам Мор-Киассы навстречу своей невероятной судьбе, и чувствовал себя сторожевым псом, которого волокут за цепь в будку. Предсказание Читающей, отцовское желание, воля Высоких Лордов, любовь к Хелит — звенья этой цепи. Они крепче стали его меча и тверже каменных стен древнего замка. И больше всего хотелось Рыжему взвыть и вгрызться зубами в собственную ладонь. Да сколько же можно оставаться безвольной марионеткой?! И если бы спросили его в этот миг, отчего он так сильно противится почетному выбору, то, скорее всего, ответил бы Отступник Мэй, что всю жизнь стремился вершить собственную судьбу сам и только сам, что всегда хотел понимать, кто же он такой. Были времена, когда Рыжий знал точный ответ на этот вопрос. Да! Он был воином, волшебником, сыном своих благородных родителей, братом и верным вассалом. У него имелись все основания считать так. До битвы в Мор-Хъерике так оно и было. А потом вдруг оказалось, что все это шелуха. Отец отрекся, дар иссяк, суверен предал. И когда осенним листопадом облетели все достоинства и заслуги, когда все, кроме самых преданных, отвернулись, от Мэйтианн'илли — осталось так унизительно мало, что хоть руки на себя накладывай. Бесчувственное равнодушное существо без устремлений и будущего, жаждущее только крови врагов и забвения яростной битвы — вот что он такое, как ни прискорбно было это признавать. Ничем не лучше дэй'ном.
А потом появилась Хелит, сумевшая его полюбить. Боги, как это у неё получилось? Не пожалеть и не снизойти, а полюбить. Мэю иногда казалось, что миновал целый век, как в его жизни появилась любовь, воскресившая в нем живого человека, столько всего произошло. Ради этой любви Рыжий мог сделать все что угодно, не только корону одеть. А вот мог ли он сказать самому себе предельно честно и откровенно: «Я — король!»?
У ворот цитадели его поджидал Сайнайс верхом на белоснежном жеребце. Плащ с воротником из чернобурки расшитые жемчугом перчатки и тяжелая цепь советника на груди.
— Может, местами поменяемся? — предложил Мэй, вместо приветствия.
— Даже не надейся, — хохотнул красавчик-лорд. — Как-нибудь обойдусь. Я больше всего боялся, что выбор падет на меня.
Сайнайс вовсе не набивал себе цену. Спроси кто-нибудь мнения Рыжего, то он бы сразу указал на синеглазого владетеля Аларинка. Тот шагал по жизни, если, не смеясь, то, не переставая улыбаться, чтобы не случилось.
— Выручай, Рыжий! — шутливо взмолился Сайнайс. — Бери эту штуковину себе, — имея в виду корону.
— Неохота связываться с лот-алхавскими интриганами?
— Мэй, а кому охота? У меня дома куча дел. Ты же знаешь, я не могу бросить школу, Бригинн будет недовольна.
— А мне, значит, заняться больше нечем?
Красивое точеное лицо князя Аларинка в кои то веки приобрело серьезное выражение. Он уже не шутил.
— Ты всегда излучал власть. Пойми, Альмар бы не стал так… нервничать, если бы рядом с тобой он не чувствовал себя самозванцем, — заявил Сайнайс. — Тогда возле Эльясса люди при виде тебя испытывали восторг и свято верили в победу. Я сам воспрянул духом, когда понял, что ты возглавишь войско. Вместе с тобой мы победили, и даже злейшие недруги не смогут отрицать этого факта. Тир-Луниэну нужен истинный король.
— Но я не чувствую себя королем. Внутри.
— А ты загляни глубже, Мэйтиан'илли, — ухмыльнулся синеглазый князь. — А лучше спроси у Волчары. Он уже весь истомился тебя дожидаясь.
Мэй даже не заметил, как к ним приблизился Лайхин, хотя тот был не один, а с двумя кузенами в качестве эскорта. Волчара за короткое время умудрился нажить себе врагов в Мор-Киассе, так что вооруженный эскорт ему был теперь необходим.
— Тоже станешь уговаривать? — устало спросил Рыжий.
— Сдался ты мне, — рыкнул Волчара. — Не надоело еще, что все вокруг тебя пляшут, как вокруг девицы-недотроги? Ждешь, когда Высокие в ноженьки начнут падать?
— Пошел ты…
Лайхин, если и умел что делать, так это дразнить и хамить. А уж позлить Рыжего у него просто язык чесался.
— Вот она благодарность Джэрэт'лигов! Ты ему девку спасаешь от лютой смерти, нянчишься с нею как с родной дочерью, а в ответ тебя грубо посылают.
К чести Хелит она про Волчару ни единого дурного слова не сказала. Подробности их совместного путешествия Мэй узнал от Аллфина. Потихоньку вытянуть из мальчишки правду оказалось не сложно.
— Ты ж вроде сам хотел на лот-алхавский трон залезть? Передумал? — огрызнулся Мэй.
Лайхин оскалился по-волчьи, обнажив острые выступающие вперед клыки, лишний раз демонстрируя схожесть с серым лесным разбойником.