Багдерина Светлана. Иван-Царевич и С.Волк

   Князь.
   Это была бочка с раствором, приземлившаяся поверх груды битого кирпича, и зацементировавшая унылую могилку злосчастного трубадура на веки вечные.
   Сергий ему ничего не говорил, а Юджин – ничего не передавал, но и без этого минисингер знал, что пропажи медальона ему не пережить.
   Чертов Мкаи! Он споил меня! Он, и эти его вонючие солдафоны со шлюхами! Будь они все лишены покаяния, будь они низвергнуты в самые бездонные глубины геены огненной, чтоб сгнили они заживо, чтоб крысы выели им селезенку, чтоб им марабу глаза выклевали, чтоб в мозгах у них поселились змеи, скорпионы и тарантулы, чтоб... – но ни одно проклятие не казалось ему достаточно сильным.
   – Чтоб им князя Сергия встретить на своем пути! – вырвалось из измученной души менестреля и тогда, наконец, удовлетворенный, он обреченно замолк.
   Теперь можно было и подумать.
   Куда девался медальон? Ведь если он его передал бедному принцу, он должен это помнить! Хоть смутно, но помнить! Или нет?.. Какие волшебные слова сказать, чтобы его вымоченная в красном полусладком память заработала?! Как там, в сказке – дум-дум, откройся?
   Не помогало. После седьмой кружки, пятой песни, второй игры и четвертой девчонки – провал.
   Бедный принц Джон.
   Что я скажу князю?
   Бедный я...
   Стоп. Что скажу? Скажу, что все сделал, как надо. Что передал. Что рассказал. Что он все понял и принял.
   А там видно будет.
   Бедный, бедный принц Джон. Доверчивый, простодушный, бескорыстный, добрый принц Джон... Никакого худа, кроме добра, от него я не видел. Открытый романтик, которого рок связал с подлым прохиндеем... Я князя Сергия имею ввиду. Гм. Так, о чем это я? Ах, да. За что этому светлому юноше выпали такие испытания?.. Как все обернется, когда обнаружится, что никакого медальона у него нет, и что он слыхом ни о чем таком не слыхивал?.. Шарлемань с Сержио живым разрежут его на куски... Если ему повезет. Не любят они таких шуток. А если я во всем признаюсь, то живым на куски разрежут меня. Найдутся моральные уроды. А хороших менестрелей в наше время гораздо меньше, чем плохих рыцарей. Так что, я думаю, тут выбор ясен. Извини, Джон. Мне искренне жаль. Я сделал все, что мог. Значит, судьба твоя такая. Или судьбец. Что скорее. А ведь неплохо было задумано. Как я о нем, горемычном, буду скорбеть... Я даже напишу о нем балладу.
   И да простит меня, грешного, Памфамир-Памфалон.
   Публика на улице Слесарей стала собираться еще с семи часов: заядлые театралы, которые считали себя самыми хитрыми, рассчитывали, придя пораньше, занять места поближе к сцене, а так как за последнюю пару недель заядлыми театралами сделались все уважающие себя мюхенвальдцы, от мусорщиков до судей, от конюхов до художников и от кузнецов до стражников, а хитрецами вондерландская земля была исстари богата и, иссякни все запасы и товары страны, могла бы с успехом экспортировать их, то к половине восьмого к "Молнии" уже было невозможно подобраться, а народ все прибывал и прибывал.
   И тогда папа Карло принял решение, пока есть еще время, перенести сцену на соседний пустырь. Чем больше народу увидит их "мелодраматический боевик" (откуда ведь только этот Гарри таких слов понабрался? Боевик – понятно, это потому, что там будет изображаться бой. Драма – тоже понятно. Но "мелодраматический"... При чем тут мел?...), тем лучше.
   Сказано – сделано. И к девяти часам их зрительный зал, как и задумывалось, разросся до размеров небольшой площади, благо добровольных помощников было хоть отбавляй.
   И с последним ударом часов на храмовой башне представление началось.
   Сквозь щелочку в занавесе старик Гарджуло не отрываясь следил за реакцией публики. Интерес, догадка, узнавание, шок, негодование, ярость – все эмоции сменяли друг друга с многообещающей быстротой, и когда, спустя два часа, спектакль подошел к концу, совместный возмущенный разум уже кипел, и вместо обычных "браво" и "бис" из толпы полетело:
   – Смерть предателю!
   – Все на площадь!
   – Казни не будет!
   – А почему актеры так смешно пришепетывали?
   – Изменника Томаса – на казнь!!!
   – На казнь!!!
   – Все на казнь!!!
   – Где Гарри?
   – Не знаю... Не возвращался.
   – А, может, его уже того...
   – Кого?
   – Ну, этого...
   – Юджин бы знал...
   – Инфанта – на престол!
   – Дурить нас вздумали!
   – Мы им покажем!!!
   Неподалеку совершенно случайно застряла в трехсантиметровой грязи повозка с оружием, каковое наиболее горячие головы, не задумываясь, и реквизировали.
   Идея Мура имела успех.
   Толпа, подобно мутному потоку с гор, неслась вперед, вбирая в себя все и всех на своем пути – так очень скоро помимо своей воли к ней присоединились отряд городской стражи, фургон и лошадь пекаря, сам пекарь, тачка и лестница каменщика (сам каменщик так и остался метаться на втором этаже недостроенного дома), дрессированный слон из королевского зверинца (у остальных животных и смотрителей хватило сообразительности залезть на близстоящие деревья. Те, которые еще не присоединились.), памятник Шарлеманю Первому, шесть лотков с овощами и торговцами и свадебный поезд, и уже невозможно было ее остановить, а только нестись вместе с ней, и кричать:
   – Руки прочь от инфанта!!!
   – Предателей – к ответу!!!
   – Отодвиньте слона!!!
   – Шарлеманя – на престол!!!
   – Он же памятник!..
   – Настоящего!
   – Горько!.. Горько!..
   – Гарри не видели?
   Служба в храме Просветления закончилась, и его величество с его же высочеством в сопровождении кардинала Мадженты, приятно улыбаясь и изредка помахивая руками в оранжевых перчатках собравшимся вокруг верноподданным, по белой ковровой дорожке, окруженной королевскими гвардейцами, прошествовали через всю площадь к воздвигнутому за ночь огромному помосту, вокруг которого уже собиралась своя публика, свои завсегдатаи и любители, хоть и не такие многочисленные, как на представления труппы "Молнии".
   С двенадцатым ударом часов на храмовой башне ворота дворца распахнулись и, как в параде-алле, перед зеваками прошли все участники предстоящего действа – отряд дворцовой стражи, десять герольдов, два глашатая, шесть палачей и одноконная повозка – черный ящик без окон, в которой традиционно перевозили к месту казни государственных преступников.
   Король удобно расположился на походном троне, поглаживая нервными пальцами золотой скипетр, на вершине которого горел, переливался всеми лучами солнца и слепил глаза огромный красный камень – сокровище династии Шарлеманей – Камень Власти.
   Кронпринц со скучающим видом остановился на полшага сзади, снял перчатки и занялся традиционным маникюром – стал обкусывать ногти.
   Кардинал осенил собравшихся благословляющими взмахами рук, деревянно улыбнулся и склонился к монаршему уху:
   – Ваше величество приняло мудрое решение, отдав приказ о казни.
   – Я знаю, – скромно отозвался король.
   – В этом глупом народе предатели и изменники распускали слухи, не имеющие под собой никаких оснований, естественно разумеется...
   – Я знаю, – повторил король.
   – Они говорили, и я сам это слышал через своих подслуш... послушников, я хотел сказать, что будто бы...
   – Я знаю, – раздраженно рыкнул Шарлемань, и фонтан красноречия Мадженты иссяк.
   – Надеюсь, папа, все пройдет без всяких сюрпризов? – проронил кронпринц, отвлекшись от ухода за ногтями.
   – Я приказал Айсу расставить на крышах лучших лучников, – буркнул король. – Мыши на бегу в глаз попадут. А почему ты спрашиваешь?
   – Посмотри туда, налево – там по улице в сторону площади катится нечто, похожее на человеческую волну – всякий сброд, я уверен, но что-то их слишком много.
   – Ерунда, – фыркнул король. – Если бы произошло что-то нехорошее, мои шпионы сообщили бы мне.
   За плечом его кто-то вежливо покашлял.
   – Пора начинать, ваше величество?
   – Преступников привезли?
   – Так точно, уже поднимаются, ваше величество.
   Король посмотрел направо – над помостом едва показалась чья-то голова, одетая в черный мешок, как предписывал Кодекс Казней Вондерланда.
   – Начинайте, – и в предвкушении удовольствия Шарлемань откинулся на спинку походного трона.
   Главный герольд взмахнул шляпой.
   И шум большого города перекрыли фанфары.
   – Быстрее, быстрее!!!
   – Свободу принцу!!!
   – Они уже начинают!
   – В трубы дудят!
   – Навались!
   – Поднажми!
   – Слона уберите, кому говорят!!!
   – Даешь!!!
   – Вперед!!!
   – Капуста! Картошка!
   – Ура!!!
   – Где Гарри?!
   – Не знаю!!!
   – Горько!!!
   И на площадь, сминая все, ввалилась толпа освободителей-революционеров. А впереди всех, на лихом слоне, гарцевал отрок Сергий, скинувший наконец-то ненавистный голубой парик и розовое платье.
   – Вот он!!!
   – Стойте!
   – Узурпаторы!!!
   – Палачи!!!
   – Который?
   – Что – который?
   – Который из них – настоящий Шарлемань?
   – Который в цепях, конечно же, дубина стоеросовая!
   – Сам дубина! Их там двое!
   – Что-о?
   – Двое!
   – И что – оба принца?
   – Нет, звездочета!
   – Один – Лукомольский, другой – Лотранский, чудило!
   – От чудилы слышу!
   – Который же наш-то, а?
   – Да вон тот!
   – Нет, вон тот!
   – Этот, этот!
   – В сирен... в тунике, которая посветлее!
   – Ваше величество – произошло что-то нехорошее...
   Трубачи завертели головами, сбились с ритма, фанфары издали предсмертный хрип, визг и хрюк и умолкли.
   И сквозь заскочившую на секундочку тишину донесся до каждого гневный голос Шарлеманя:
   – Что все это значит? Это что – бунт?! На колени, чернь! Я – ваш король!
   – А король-то ненастоящий!!! – донесся злорадный голос с ближайшего слона.
   – Взять его!!! – подскочил на месте Сержио. – Это он!!! Ярославский Волк!!! Стража!!!
   – Накось, выкуси! – сделал неприличный жест князь. – Инфанта – на престол!
   – У-у-у!!! – поддержала его толпа.
   – Узурпаторов – долой!
   – У-у-у!!!
   – Вон он – настоящий! – не унимался князь, тыча перстом в Иванушку. – Смотрите, как на невинно предательски убиенного папеньку похож!
   – Гвардейцы, огонь!
   – Нет, живым брать!
   – Народ!!! Бей подлецов! Грабь награбленное!
   – У-у-у!!! – затрубил вдруг слон.
   От неожиданности все замолчали и, воспользовавшись моментом, обтекаемый, как все кардиналы мира, приторно улыбаясь, вперед на помосте выскочил Маджента.
   – Добрые горожане, – поклонился он застывшему людскому морю. – Богом данный нам монарх и его законный наследник, – последовал поклон в сторону особ королевской крови и многозначительная пауза. – Я, как служитель церкви Памфамир-Памфалона, Господа нашего единого и неделимого, миролюбивого, мудрого и заботливого, не могу допустить, чтобы здесь и сейчас пролилась невинная кровь из-за подстрекательства горстки презренных бунтовщиков, с которыми мы еще будем иметь дело позже, и пожалеют они, что родились на свет.
   – Короче!
   – По делу говори!
   – Инфанта – на трон!!!
   – Смерть предателям!!!
   – Смерть бунтовщикам!!!
   – Да здравствует Шарлемань!!!
   – Ананасы!.. Петрушка!..
   – Да, дети мои, я знаю, как совершенно доподлинно узнать, есть ли среди осужденных кто-нибудь, могущий претендовать на святое звание правителя Вондерланда. Сейчас я поведаю вам древнее предание...
   – Сказку! – выкрикнул Волк, подскакивая на своем ушастом скакуне.
   – Тихо!
   – Пусть говорит!
   – ...предание, бывшее тайной династии Шарлеманей вот уже более четырехсот лет.
   Толпа почтительно зашепталась.
   – Все вы знаете, что родоначальник наших королей, Шарлемань Первый был возведен на престол самим Памфамир-Памфалоном во время его второго пришествия.
   Площадь благоговейно притихла.
   – Среди священных предметов, которыми одарил его Всевышний, как вам всем известно, был и золотой скипетр – символ власти Шарлеманей над этой страной – с его главным украшением – Камнем Власти. Пока он цел – наш богом нам данный монарх будет властвовать над державой безраздельно. И это вы знаете.
   – Да, – выдохнули все, как один.
   – Но теперь я перехожу к тому, что было до сих пор известно только членам венценосной семьи и высшему духовенству, – мягко, нараспев, заговорил Маджента. – В предпоследний день своего пребывания на земле всемогущий наш бог Памфамир-Памфалон на прощание уединился с Шарлеманем Первым в келье монастыря Второго Пришествия, дабы поговорить о вечном, а скипетр остался на попечении королевы во дворце. И случилось так, что маленький кронпринц, будущий Шарлемань Второй, уронил его на каменный пол, и от Камня Власти откололся крошечный кусочек. Увидев это и вспомнив пророчество, наследник ужаснулся, потом пришел в отчаяние и, заламывая руки, сбежал из дворца прочь.
   Толпа ахнула.
   – Да, да, дорогие мои братья. Маленький принц, подумав, что он совершил непоправимое, убежал в отчаянии в ночь. Городских стен тогда еще не было, и лес подступал так близко к городу, что в темноте в город иногда заходили волки, медведи, грифоны, мантикоры и химеры. И мальчик наверняка пал бы жертвой какого-нибудь чудовища, если бы в розысках его не помог сам благой и просветленный Памфамир-Памфалон. Он, не раздумывая, привел безутешного отца и его рыцарей к лесному оврагу, где, устав от слез, бедный инфант забылся в горячечном сне, и где к нему уже подбирался мерзкий монстр с головой крокодила, туловищем змеи и лапами осьминога.
   По площади прокатился всхлип ужаса.
   – Да-да. Осьминога, – повторил, довольный произведенным эффектом Маджента. – Но Памфамир-Памфалон озарил весь лес божественным светом, и в его лучах отвратительное порождение тьмы рассыпалось на части, вспыхнуло и сгорело, непристойно чадя и испуская зловонный смрад, который тут же превращался в благоухание утренней розы.
   – Хвала Памфамиру-Памфалону!
   – Да славится его имя в веках!
   – Ура!!!
   Повстанцы и приверженцы Шарлеманя Семнадцатого размазывали слезы и обнимались, побросав оружие.
   Даже слон звучно высморкался.
   У Серого на душе стало очень нехорошо. Он почувствовал, к чему клонится рассказ первосвященника, но поделать ничего не мог – он понимал, что скажи он сейчас хоть слово против – и фанатики разорвут его на части вместе с этим лопоухим. Конечно, можно было попытаться прорваться к помосту и умыкнуть Ивана, но лучники на крышах заставляли даже его усомниться в успешности этой попытки. Свалить бы самому живым... Но Иванушку казнят... Черти их всех задери со своими посказульками!!! А если спрятаться за боком этой скотинки, погнать ее на гвардейцев, прорвать оцепление, а там будь что будет – Бог не выдаст – свинья не съест...
   – ...И тогда, по возвращении во дворец, Памфамир-Памфалон из отбившегося кусочка камня и отломленного от скипетра своей рукой золотого украшения, на глазах благоговеющих придворных сотворил сей медальон, наложил на него заклятие, что никакой другой человек, кроме отца, не сможет снять его с шеи наследника, и отдал эту чудесную реликвию маленькому кронпринцу, и повелел, чтобы впредь талисман этот передавался от отца к сыну в момент его рождения, и предрек, что пока инфант носит на шее этот медальон, наследование престола будет идти своей чередой, без братоу... междоусобных войн и смертоносных интриг. А чтобы избежать подделок, коварства и лжи, проверить подлинность этой чудесной реликвии очень просто. Если поднести этот медальон к камню Власти на скипетре – оба они засветятся неземным светом, что и будет доказательством подлинности – как камня, так и наследника.
   – Велик Памфамир-Памфалон! – выдохнула, как один, ритуальные слова толпа.
   – И все вы знаете, что этот талисман был утерян во время той роковой битвы, которая унесла жизни моего брата и племянника, – присоединился к священнику король, вытирая батистовым платочком красное нахмуренной лицо. – И кто бы не говорил, что он – пропавший инфант, будет он только клятвопреступником и низким подлецом, эксплуатирующим светлое имя моих драгоценных родичей, да будет земля им пухом.
   Серый понял, что даже если Гарри и сумел передать Иванушке их побрякушку, все равно – это конец. Если этот святоша не врет, проверки она не выдержит. А если врет – тем более... Ну, что ж, слончик, давай, поскакали. Помирать – так с музыкой... Хотя, если взять в заложники короля – мы еще...
   – Так посмотрите у него на шее – и дело с концом!
   Черт бы его побрал, этого Санчеса! Дурак! Мало того, что он перед моей зверюшкой встал...
   – Посмотрите!!! – дружно взревела толпа.
   – Ваше первосвященство! Проверьте!
   – Молчать, чернь!!! – зычно гаркнул Шарлемань. – Никакого медальона и него быть не может! Только что вам объяснили!
   – Эй, палач! – крикнул Сержио.
   – Пусть убедятся, – ласково улыбнулся, потупив взор, Маджента. – Больше не будут распускать нелепые слухи, – прибавил он потише.
   Король на мгновение заколебался, потом решительно шагнул к осужденным, повернулся к толпе и раздраженно рявкнул:
   – Ну, который?
   – Санчес, отойди! – звучно зашипел Волк, сползая, чтобы укрыться за левым боком слона. – Отойди, болван!!!
   – Который справа! – выкрикнул кто-то.
   Шарлемань подошел к Ивану, рванул тунику у него на груди – и взорам толпы предстал какой-то медальон. Странный... Деревянный, что ли?..
   – Ну? – торжествующе вопросил монарх, дергая за шнурок. – Этот?
   По толпе прокатилось разочарованное "у-у-у".
   – Палач!.. – снова вступил Сержио.
   – А лотранец? – не унимался кто-то.
   – Отойди, Санчес! Последний раз говорю! Потом – извини...
   – Что?..
   – Лотранец еще остался!
   В толпе близ оцепления поднялась какая-то возня, но никто, даже лучники на крышах, ничего не видели – люди, затаив дыхание, не сводили глаз со второго принца.
   – Ха! Этот лотранский мерзавец! Уж его-то мать нашла на помойке, тут и сомневаться нечего!!! Ха-ха-ха! Смотрите! – и король одним движением волосатой руки разодрал тунику на втором узнике. – Смотри... те...
   На мускулистой немытой груди юноши блестнуло золотом.
   – Украл, наверное, – процедил Шарлемань и с ненавистью дернул за цепочку.
   Потом еще раз. И еще. И еще.
   И каждый раз рука его проходила сквозь нее, как будто сотканная из воздуха.
   И где-то в глубине маленького сморщенного мозга разъяренного монарха начало зарождаться страшное понимание того, что бы это могло значить.
   – Казнить их!!! – взвизгнул Шарлемань. – Палач!!! Нет, я сам... ой!
   Ошеломленный монарх повалился на помост, а из-за спины его выскочил Серый со скипетром в одной руке, и мечом в другой. Одним молниеносным движением, не давая никому опомниться, он прикоснулся Камнем Власти к амулету на груди Кевина Франка, и маленькая алая искорка на золотом диске вспыхнула, как новорожденная сверхновая.
   Но затмевая ее блеск, могучим багровым светом засиял сам Камень.
   – Чудо!!! – взревела толпа.
   – Чудо!!!
   – Чудо!!!
   – Инфант жив!!!
   – Инфант!!!
   – Долой узурпаторов!!!
   – Хвала Памфамиру-Памфалону!!! – и, смяв гвардейцев, герольдов и придворных, люди ломанулись к помосту.
   – Измена! – возопил кронпринц. – Быдло! Все назад!!!
   – От быдла слышу, – неприятно улыбаясь, двинулся к нему Волк.
   Его высочество отшатнулось, споткнулось, покачнулось, стало падать, но ухватилось за все еще связанного по рукам и ногам Кевина Франка (или инфанта Шарлеманя?) – и тут в его руке сверкнул кинжал.
   – Еще шаг – и я перережу этому ничтожеству глотку!
   Толпа замерла на месте.
   – Брось меч, ты, вор!
   – Если ты имеешь ввиду меня... – начал было маневрировать Волк, но Сержио нажал чуть посильнее, и из-под клинка заструилась кровь.
   – Назад!!! Я не шучу – я убью этого ублюдка, если кто-то хоть поше...
   Кронпринц так и не понял, откуда прилетела стрела.
   И это было последнее, что он не понял в своей жизни.
   – Смерть предателям!!! – донесся восторженный вопль откуда-то сверху.
   "Памфамир-Памфалон?" – пришло почему-то на ум Серому. – "А он у них не церемонится с неугодными..."
   – Да здравствуют королевские стрелки!!! – донеслось все также сверху, но откуда-то левее... правее... и сзади... И этот клич подхватила вся ликующая толпа:
   – Да здравствуют королевские стрелки!!!
   – Да здравствует инфант Шарлемань Семна... Восемнадцатый!!!
   – Не инфант!
   – Король!
   – Горько!.. Горько!..
 

* * *

 
   В комнате, обитой мехом планирующей белки, было довольно комфортно. Солнечные лучи, проходя через пестрые витражи, разноцветными веселыми заплатками ложились на местами поеденные молью стены и покрывала шатт-аль-шейхских диванов. Инкрустированный драгоценными породами деревьев низкорослый коренастый столик буквально ломился от всяческих яств – уже пару раз приходилось вместо хрупнувшей ножки подкладывать стопку-другую инкунабул. Толстая, разморенная полуденной жарой муха, брюзгливо жужжа, лениво постукивалась о стекло. Было радостно, уютно и пыльно.
   Полулежа на импортном диване и поглощая очередной банан в шоколаде с кокосовой стружкой и апельсинговым сиропом, развалился князь Ярославский.
   Скрестив по-тамамски ноги, на ковре за столиком сидели Иван-царевич и Шарлемань.
   На соседнем диване, не сводя влюбленных глаз с короля, примостилась с рукодельем королева Вондерландская.
   – ...Я не могу принять твоего предложения, – говорил король. – Ты – мой друг. Но, даже если бы ты им не был, после всего, что вы сделали для нас... – долгий, полный обожания, взгляд в сторону Валькирии, – ...и для наших королевств, я никогда не возьму с тебя никаких денег. Ты должен забрать их обратно. Птица и так твоя. Это – мой подарок тебе и твоей державе.
   – Но Фр... К... Шарль, – протестующе воздел к потолку руки Иванушка. – Во-первых, это Сергия ты должен за все благодарить – если бы не он – наши головы сегодня украшали бы дворцовую ограду. Я тут не при чем. А во-вторых, если ты не хочешь принять деньги за птицу – прими их как свадебный подарок. От этого-то ты не сможешь отказаться!
   – Хитрый ты, царевич, – вздохнув, улыбнулся Шарлемань Восемнадцатый. – От этого – не смогу. А про князя будет отдельный разговор. Не думай, что я забыл о твоей роли во всей этой истории.
   Волк постарался и изобразил смущение, которое при выключенном свете ночью даже сошло бы за настоящее.
   – Для князя у нас с Валькирией особый подарок.
   – Какой? – впервые Волк проявил интерес к чему-то, помимо десерта.
   – При помощи него вы сможете покинуть Мюхенвальд, не дожидаясь, пока осада будет снята.
   – Но разве...
   – Нет, – грустно покачал головой молодой король. – Ушли только лотранцы, отдав нам все свои припасы. Герцог Вольдемар расскажет все, что произошло здесь, моим родителям... приемным. Как странно... Как вы догадались, что все было именно так... Я, честно говоря, и раньше подозревал, что не все ясно с моим рождением, но мне никогда никто ничего не говорил, и я своими сомнениями ни с кем не делился... А тут у меня как будто пелена с глаз спала! Сэр Сергий, вы просто кудесник!..
   – Это не совсем я... – скромно отрекся от славы Волк. – Вернее, совсем не я. Это тут у нас был один... кудесник... не на ту букву...
   – А на какую? – удивилась королева.
   Серый подавился бананом.
   – На "Ч", – быстро вставил Иван, показав исподтишка князю кулак.
   – А где же он? Почему его не было на свадьбе?
   – Он, скорее всего, попозже объявится. После моего отъезда, – предположил Волк.
   – А, кстати, – вспомнил Иван, – ты, насколько я помню, предлагал шантоньцам мир, выплату репараций и контрибуций...
   – Они не согласны.
   – Но почему?! Ведь эту войну развязал узурпатор, и теперь, когда он сидит в подземелье вместе со своим драгоценным Айсом... А, понял! Они требуют их выдачи!
   – Да не их... – неохотно проговорил Шарлемань.
   – А кого?
   – Ты знаешь, из-за чего начались шантоньские войны? Самая первая?
   – Да, конечно. Шарлемань Шестнадцатый – твой отец – напал на своих соседей, чтобы отнять у них одно из чудес света – златогривого коня. И отнял. Правда, я не уверен, что с ним случилось потом...
   – Шантоньцы не принимают предложений о мире и деньгах потому, что им нужно не это. Они хотят получить своего коня назад. А коня нет – Томас обменял его у шатт-аль-шейхского халифа на жар-птицу.
   – А вы не пытались предложить им обратиться к этому халифу? – поинтересовался Волк.
   – Думаешь, поможет?
   – Думаю, что нет.
   – Вот видишь... – вздохнул король. – Силой отогнать мы их не сможем, а сами они не уйдут, пока не получат назад своего коня, или... Ладно, не будем об этом, – хлопнул он по столу ладонью.
   Как и следовало ожидать, биография столика на этом и кончилась.
   – А коврик-то выбросить придется, – окинул масштаб разрушений критическим оком Серый.
   – Пойдем, я покажу тебе твой подарок, князь.
   Торжественность момента была несколько подмочена стекающей с лосин короля окрошкой (поставщик королевского двора Ерминок и компания).
   Но Иванушка почувствовал, что его друг что-то недоговаривает, и решил это так не оставлять.
   – Извини, Шарль, что перебиваю, но что они требуют вместо коня? Ты не сказал, а ведь это тревожит тебя, я же вижу. Я могу помочь?