Страница:
Со своей стороны Филипп IV, Ногаре и Плезиан так и не могли с уверенностью заявить, что папа санкционировал акцию, имевшую место 13 октября, хоть и пытались косвенно дать понять, что все это делается не без участия Климента V. В Пуатье в мае 1308 г. во время длительных переговоров короля и папы по делу тамплиеров Плезиан, по словам Жана Бургоня, сказал, что король производил аресты с согласия папы, и Климент резко опроверг это утверждение25. Однако Плезиан явно не стал особо подчеркивать, что именно папа санкционировал аресты, — хотя вряд ли он упустил бы такую возможность, если бы она у него была. Надо сказать, что после указанной акции Филипп IV и Гийом де Пари принесли папе свои извинения, объясняя, что были вынуждены так поступать во имя защиты истинной веры от ереси26, а позднее, в октябре, папа с возмущением писал королю, что считает проявлением недопустимого высокомерия то, что король даже не посоветовался с ним27. В то же самое время Филипп в письмах к королю Хайме II Арагонскому от 16 и 26 октября — он пытался вдохновить Хайме последовать его примеру, — описывая эти события, явно намекает, что это результат деятельности самого французского государства, а вовсе не папы28.
Очевидно, королю надоела бесконечная уклончивость папы. Финансовое положение страны было поистине угрожающим, а волна слухов о грядущих бедах все нарастала. Руководители ордена случайно оказались в этот момент во Франции, однако они в любую минуту могли отправиться обратно на Кипр. Папа же явно ничего конкретного предпринимать не собирался, и, опасаясь, что французскому королевству так и не удастся поживиться за счет ордена, Филипп перешел к решительным действиям; возможно, это произошло под давлением более нетерпеливых членов Королевского совета, вроде Гийома де Но-гаре. Акцию оправдывали давно и хорошо известными «серьезными подозрениями» в отношении ордена — той самой формулой, которая с одинаковым успехом использовалась как в тайном приказе короля своим чиновникам, так и в более поздних документах и речах, с помощью которых французское государство старалось узаконить свои действия. Без таких «серьезных подозрений» даже столь спорный юридический инструмент, как посредничество папского инквизитора без уведомления самого папы, полностью терял всякое подобие законности.
Разумеется, не существовало никаких объективных способов подтвердить эти «серьезные подозрения»; принимая во внимание ненадежность источников и сомнительность доказательств — «недостаток», который позже королевские министры вынуждены были смущенно признать, — вряд ли стоит удивляться, что папа был настроен весьма скептически и отнюдь не собирался что-либо спешно предпринимать против тамплиеров. К началу XIV в. возникло множество дурных слухов относительно ордена, который постепенно утрачивал былую популярность, однако определить источник этих переменчивых слухов и скандальных сплетен (если таковой вообще существовал) было невозможно. Даже современникам это не очень-то удавалось. Флорентийский хронист Джованни Виллани считает, что истоки подобных слухов следует искать в речах бывшего тамплиера, позже отрекшегося от своего ордена, приора Монфокона, «человека, ведущего дурной образ жизни, еретика», который был приговорен великим магистром к пожизненному тюремному заключению. В тюрьме он встретился с неким Ноффо Деи, флорентийцем, «исполненным всех и всяческих пороков», и эти двое договорились, надеясь хорошо поживиться и обрести свободу, оклеветать тамплиеров перед королем. Виллани, никогда му королю, с удовлетворением сообщает, что оба кончили плохо — Ноффо был повешен, а бывший приор заколот кинжалом29. Однако же непосредственных свидетелей того, о чем рассказывает Виллани, нет; возможно, он просто путает два судебных разбирательства, происходивших практически одновременно, — процесс тамплиеров и процесс Гитара, епископа Труа, в котором Ноффо Деи действительно фигурирует как один из обвинителей30 Возможно, один из самых первых источников слухов находился на юго-западе Франции. Во время судебных разбирательств, которые последовали за арестами, тамплиер по имени Жерар Лавернья, приор Андриво в диоцезе Перигора, во время допроса в Каоре (Кагоре), заявил, что ему пригрозили смертью, «сказав, что он лишится живота своего, ибо послужил первопричиной раскрытия тайн ордена»31. Значительно позже, во время судебных слушаний 1311 г., некий свидетель, не состоявший в братстве тамплиеров францисканец Этьен де Нери, показал, что присутствовал в Лионе в день массовых арестов и видел, как арестовали одного чиновника-мирянина, который нес две пачки конфиденциальных, запечатанных печатью писем из Марселя от магистра-приемщика, заведующего морскими перевозками, великому магистру ордена. В этих письмах было предупреждение о том, что против ордена выдвинуты тяжкие обвинения, причем как королем, так и папой, и автор их призывал великого магистра постараться поддержать в короле «благосклонность и доброе отношение» к тамплиерам. Магистр-приемщик писал далее, что, как ему кажется, обвинения эти происхождением своим обязаны неким взятым в плен гасконс-ким рыцарям. По его словам, «тот Устав ордена, который принят был в Замке Паломников в Святой Земле, уже стал всем известен»32.
***
27 ноября 1309 г. тамплиер по имени Понсар де Жизи попытался как-то защитить свой орден. Способ, который он для этого избрал, относился к тем немногочисленным формам защиты, которые допускала инквизиционная процедура: обвиняемый мог назвать своих врагов в надежде, что их имена совпадут с именами тех, кто давал показания против него, и, таким образом, косвенно подвергнуть сомнению тот факт, что эти люди действовали не из корыстных побуждений и не по злобе, а исключительно во имя истинной веры. Понсар назвал четыре имени: «вот те предатели, которые лгали, клевеща на членов ордена и называя их преступниками: Гийом Робер, монах, который подвергал тамплиеров пыткам; Эскен де Флойран из Бе-зье, помощник приора (comprior) Монфокона; Бернар Пеле, приор Ма-д'Ажене, и Жерар де Буазоль, рыцарь, родом из Жизора»33 Двое из этих людей известны нам как распространители лживых слухов об ордене в высшем свете. Бернар Пеле в октябре 1307 г. был послан в Англию королем Филиппом IV в безнадежной попытке убедить короля Эдуарда II в преступности тамплиеров34, а Эскен де Флойран сам заявил, что был одним из главных зачинщиков всего «дела» тамплиеров.
В написанном дурным почерком и совершенно безграмотном письме от 28 января 1308 г.35, т. е. уже после ареста тамплиеров и вырванных у них под пыткой признаний во всех грехах, Эскен рассказывает королю Хайме II Арагонскому о своей роли в этой истории:
Да будет Вашему Королевскому Величеству известно, что я и есть тот самый человек, который указал на преступные деяния тамплиеров господину нашему королю Франции, и знайте, господин мой, что Вам, первому среди государей, я — еще в Лериде, в присутствии брата Мартена Детечи, духовника Вашей милости, — успел ранее поведать об их (тамплиеров) преступлениях. Однако же Вы, господин мой, не пожелали в то время полностью мне поверить, вот почему я и обратился к королю Франции, который начал расследование и обнаружил, что все ясно как день и происходит в пределах его королевства, так что и папу римского полностью убедил, и других государей тоже, а именно короля Германии, короля Англии, а также короля Карла Неаполитанского и многих других.
Однако же целью этого послания было не просто самовосхваление; его основные мотивы явно корыстные. «Господин мой, вспомните, что вы обещали мне, когда я покинул ваш дворец в Лериде. Вы сказали, что если преступления тамплиеров будут доказаны, то вы назначите мне 1 000 ливров ренты и 3 000 ливров деньгами из того, что им (тамплиерам) принадлежало. А теперь, поскольку все это (их вина) подтвердилось, прошу Вас вспомнить Ваши слова».
Таким образом, «серьезные подозрения» короля отчасти были обязаны своим происхождением сведениям, полученным от таких людей, как этот Эскен де Флойран, однако «дело» было раздуто благодаря отлично организованной сети шпионов-осведомителей. По мнению Гийо-ма де Плезиана, король «благословил» по крайней мере двенадцать человек на вступление в орден по всей Франции, и, согласно отчету Жана Бургоня, «они отважно выполняли возложенную на них миссию, а затем вышли из ордена». Все эти люди уверяли короля, что обвинения против тамплиеров соответствуют действительности36. Сведения собирались среди недовольных внутри самого ордена. Первым из тамплиеров, кто дал показания публично после арестов 13 октября, был священник Жан де Фоллиако, 19 октября под присягой показавший, что говорил «совету прево Парижа, пост которого тогда был вакантным, и о том, что упомянутый орден совсем ему не нравится и он с удовольствием вышел бы из него, если 6 осмелился». Он утверждал, что сохранились документы, свидетельствующие об этом и заверенные печатью тогдашнего прево, а также говорил и о том, что в свое время исповедался епископу Парижа37. Жан де Фоллиако позднее был среди тех немногих тамплиеров, в которых суд был уверен в том смысле, что они непременно повторят свои первоначальные признания. Вместе с группой этих людей Жан де Фоллиако впоследствии, летом 1308 г.38, предстал в Пуатье перед папой, дабы подтвердить свои показания. Служитель ордена Этьен де Труа являет собой еще один подобный пример. Он поведал папе, что,
В 1308 г. на Соборе в Пуатье Плезиан также сообщил, что и Жак де Моле собственной персоной предстал перед королевским судом, «желая оправдать себя и свой орден», что, однако же, вызвало лишь выступления новых свидетелей против тамплиеров, ибо он «произносил слова, хотя и обдуманные заранее, но… по всей очевидности, проистекавшие из его еретических убеждений». Видимо, Моле объяснил, что братья из страха перед наказанием не признаются в своих грехах, но он, тем не менее, отпустил им эти грехи перед собранием ордена, «хотя сам, — замечает Плезиан, — был человеком светским и не имел на это права»40.
Совершив столь решительную акцию, король, похоже, надеялся, что сможет поставить папу перед fait accompli. Уязвимость обвинений, построенных на «серьезных подозрениях», должна была быть устранена посредством признаний, вырванных у самих тамплиеров. 22 сентября 1307 г. Гийом де Пари написал инквизиторам Тулузы и Каркасона, прося их о содействии в расследовании преступлений ордена. Это письмо написано с употреблением тех же гипербол и той же изысканной риторики, которыми отмечены'документы французской канцелярии времен Ногаре, стремившейся оправдать даже самые отвратительные действия государства. Преступления тамплиеров клеймятся как «мерзкие», «позорящие Господа нашего», «достойные горьких слез». В результате — «поистине земля содрогается и все на ней приходит в возмущение и рушится, когда Имя святое произносится с небрежением, а истинная вера попирается». Король втайне созвал совет, на котором присутствовали не только инквизитор Франции, но и папа; сперва совет состоялся в Лионе, затем в Пуатье. Таким образом, папа, видимо, все же знал о грядущих арестах, но внятно вслух этого так и не высказал. Расследование уже успело значительно продвинуться, подтвердив пресловутые «серьезные подозрения» в отношении тамплиеров, особенно в том, что касалось позорного обряда посвящения в члены братства, и теперь король приказал передать арестованных церковному суду. Вот почему Гийом де Пари, обращаясь к суду инквизиции «от своего имени, но еще более от имени папы римского», просил всех прочих инквизиторов тщательнейшим образом изучать все детали этого дела, когда обвиняемые предстанут перед их судом. Показания тамплиеров, данные под присягой, надлежало скрупулезно записывать и безотлагательно отсылать королю и инквизитору Франции, «запечатав печатью». Между тем дело следовало предать по возможности наибольшей огласке через францисканцев, доминиканцев и представителей других орденов41. Служа королю Франции, Гийом де Пари не только своим указом запустил в действие машину повальных арестов, но и взял на себя роль организатора аналогичных акций на юге страны. Сам он поехать на юг не мог, «по нездоровью и прочим причинам», однако же явно не По причине недостатка власти.
Приказ Филиппа королевским чиновникам от 14 сентября, согласно которому они должны были подготовиться к арестам тамплиеров, сопровождался подробнейшей инструкцией чисто практического свойства. Во-первых, надлежало провести тайный осмотр всех владений тамплиеров, а также, во избежание лишних подозрений, и владений всех прочих орденов, под тем предлогом, что пора платить церковную десятину. В день арестов королевских чиновников должны были сопровождать самые «достойные люди страны», с которых следовало взять клятву молчания, а затем объяснить им, что именно происходит. После арестов надлежало провести тщательнейшую инвентаризацию имущества и поставить должную охрану, дабы ценности не были расхищены. Арестованных необходимо было хорошо охранять и, по возможности, изолировать друг от друга. Во имя получения правдивых признаний разрешалось применять пытку. Обвиняемым полагалось говорить, что папа и король имеют множественные показания свидетелей о том, как осуществляется прием в орден новых членов, а затем пообещать раскаявшимся отпущение грехов и помилование в случае признания ими своей вины и явного желания вернуться к истинной вере, заметив, что в ином случае они будут приговорены к смерти. Далее следовал список конкретных обвинений, которые следовало предъявлять на допросах42.
Из королевской инструкции ясно, что заключенных надлежало запугивать угрозами и пытать еще до официального суда инквизиции. Нетрудно представить себе страх и панику, которые овладевали жертвами, вырванными из мирных сельских приорств ордена и брошенными в застенок. Отнюдь не все тамплиеры были рыцарями-воинами, закаленными в сражениях с неверными; многие из братьев занимались исключительно хозяйственными делами, которых было вполне достаточно в поместье любого средневекового французского феодала. Опись имущества приорства Божи, составленная Жаном де Веррето, королевским бальи Кана, в полном соответствии с королевскими инструкциями, дает нам вполне типичную картину. Там упоминаются всего трое тамплиеров — сам приор и двое его товарищей, — ни один из которых рыцарем признан не был. Они Заправляли довольно обширным хозяйством, в котором были свиньи, рогатый скот, овцы, лошади и куры, а также выращивали на пахотных землях пшеницу, ячмень, рожь, овес и горох. В поместье имелась самая обычная домашняя утварь, сельскохозяйственный инвентарь и даже своя мельница. А также двадцать семь человек «домашних слуг и работников», не являвшихся членами ордена, в том числе священник и клерк, и обычный штат пахарей, свинопасов и пастухов. Видимо, были и господский дом, кухня, погреб, людская и часовня, поскольку в описи перечисляется все имущество, обнаруженное в этих помещениях, — от алтарного убранства до последней сковородки. Упомянуто даже «синее теплое платье, принадлежавшее супруге хозяина Роже де Плана, которое, будучи заложенным», находилось в сундуке в одной из комнат, — т. е. денег в доме явно не хватало. Однако не было найдено ни оружия, ни денег, ибо, по словам приора, все деньги были отданы в счет налога. Несмотря на то что опись составлена чрезвычайно подробно, нет ни малейшего впечатления, что в данном поместье размещался военный гарнизон или что-либо в этом роде43.
Показания допрошенных в Париже тамплиеров подтверждают это, поскольку показания давали, в общем-то, простые люди — пастухи, управляющие, сельскохозяйственные работники, мельник, плотник, свободный крестьянин, виноторговец и пахарь44. Одному из пастухов, Пари-зе из Бюра, к моменту арестов исполнилось 45 лет, а в орден он вступил в 32 года; зато плотнику Одо из Вирми-са было уже 60, а клятву братству он принес всего 16 лет назад45. То есть, если исходить из средней продолжительности жизни в XIV в., оба они при вступлении в орден считались уже немолодыми людьми, а в 1307 г. были просто пожилыми. Совершенно ясно, что их принимали в орден отнюдь не в качестве братьев-воинов; и вряд ли приходилось им когда-либо видеть хотя бы одного мусульманина. В 115 протоколах признаний, полученных на судебных слушаниях в Париже, указан возраст обвиняемых; оказывается, 69 из них было по 40 лет и более, а одному, Готье де Пейну, и вовсе 80 — невероятно много по средневековым меркам! Другой, священник Альбер де Румеркур, вступил в орден всего за три года до описываемых событий в возрасте шестидесяти семи лет46. Средний возраст 115 допрошенных составлял 41,46 года. Этих по большей части немолодых и мирных людей всячески оскорбляли и запугивали головорезы Ногаре, а при малейшем неповиновении подвергали пыткам на дыбе. Ничего удивительного, что лишь ничтожная часть тамплиеров, как в Париже, так и в провинциях, в октябре — декабре 1307 г. по-прежнему настаивала на своей невиновности.
Сохранилось 138 протоколов судебных заседаний, состоявшихся в Париже в октябре — ноябре 1307 г., в том числе показания великого магистра и других руководителей ордена. Лишь четверо тамплиеров — причем ни один из них не занимал в ордене сколько-нибудь важного поста — стойко сопротивлялись оказываемому на них давлению, хотя Рэмбо де Карон, приор Кипра, тоже сперва утверждавший, что никогда даже не слышал ничего дурного или постыдного о деятельности ордена, уже во время второго слушания, видимо после пыток, во всем «признался»; а вот Рауль Муазе, хотя его и «подготовили» заранее к тому, чтобы он обвинил других братьев, заявил, что во время его приема в орден ничего «не делали и не говорили противного Господу и добрым обычаям»47. 94 сохранившихся протокола из провинций, где заседания суда проводились с октября 1307 г. по январь 1308 г.48, также указывают лишь на единичные случаи сопротивления. Восемь тамплиеров на суде в Ранневиле отказались признать себя виновными, а один — в Кане — сперва не пожелал сознаваться ни в чем, однако уже на следующий день резко изменил свои показания и выразил полное единодушие с остальными двенадцатью признавшимися49. Что касается других мест, то лишь в Шомоне обвиняемыми было оказано некоторое сопротивление при весьма необычных обстоятельствах. Двое немецких тамплиеров, возвращавшихся из Парижа, священник Корранд из Майнца и его спутник, служитель Генрих, были захвачены королевскими чиновниками как раз в тот момент, когда уже готовы были скрыться на территории империи. Оба горячо опровергали обвинения, предъявленные ордену. Кор-ранд тринадцать лет назад был принят в братство самим магистром Германии. Он сказал, что во время вступления в орден трижды просил сперва об отпущении грехов во имя Господа нашего и Девы Марии. В Германии принято было запирать двери братства лишь от врагов, а честные люди могли свободно посещать собрания тамплиеров и присутствовать на церемонии приема в члены ордена. Затем, по словам Корранда, магистр три раза обратился к нему с просьбой хорошенько подумать и только потом принять окончательное решение; он подумал и снова попросил принять его в братство, поклявшись соблюдать Устав и его основные требования — целомудрие, послушание и бедность. В конце концов магистр посвятил Корранда в члены ордена, и «ничего более не было (им) сказано или сделано». Что же касается отречения от Господа, плевания на распятие, непристойных поцелуев и прочего, то «он сказал, покраснев и с выражением глубокого презрения на лице, что ничего об этом не знает и никогда ничего подобного не делал». Служитель, которого допрашивали через переводчика, «не пожелал сказать об ордене ничего, кроме хорошего». Инквизитор данного округа Рауль де Линейо писал Филиппу IV, что этого служителя не пытали «из-за сильного приступа его болезни». Более того, хотя на суде присутствовал нотариус, этот инквизитор отказался поставить свою печать под протоколами, поскольку обвиняемые своей вины не признали, но все же написал королю, ибо его заставил сделать это Анри де Клачиако, королевский рыцарь, которому поручено было следить за ходом процесса над тамплиерами в этой части Франции.50
Без сомнения, большинство тамплиеров были подвергнуты допросу с пристрастием; в частности, возможно, им не давали спать, посадили на хлеб и воду, всячески унижали физически. Рыцарь-тамплиер по имени Ато де Сальвиньи, приор Ла-Шапель в диоцезе Каора, был закован в кандалы и посажен на хлеб и воду за четыре недели до своего признания в Каркасоне51. Жеро Беро, рыцарь из Лиможа, хотя и не подвергался пыткам, постоянно пребывал в ножных кандалах, а когда его перевозили с места на место, ему заковывали и руки52. Пьер де Кондер, рыцарь, ранее бывший приором Жантиу в диоцезе Лиможа, перед папой и кардиналами заявил — во время судебных слушаний летом 1308 г., — что его собрались пытать, однако он, лишь увидев инструменты палачей, сразу сам во всем признался53. Современные исследователи, изучая показания в суде тех, кто был подвергнут подобной «промывке мозгов», пришли к выводу, что действительно не было никакой необходимости применять к этим людям для достижения искомого результата особо тяжелые пытки. Несчастных и без того доводили до предельного отчаяния или гнева, смешанного со страхом, и оставалось лишь поддерживать их в этом состоянии, в результате чего заключенный делался куда более покладистым, чем в начале, когда он полностью отвергал все предъявленные ему обвинения. Проявления силы воли и мужества, напротив, лишь истощали силы обвиняемых, ибо сами по себе были значительной нагрузкой для разума и души. Говоря словами одного специалиста — исследователя подобной «промывки мозгов», — «при условии дозволенности, так сказать, „разумного давления“ на узника в течение длительного отрезка времени, обычный человек вряд ли способен выдержать и не сломаться; лишь исключительно сильные личности или люди душевнобольные способны, видимо, сопротивляться подобному давлению достаточно долго»54. Возможно, именно поэтому некоторые тамплиеры — по Крайней мере, на какое-то время — в итоге «поверили», что выдвинутые против них обвинения справедливы.
***
Однако суровые допросы и стремление постепенно физически ослабить заключенного отнюдь не являлись единственными способами давления. Широко применялись также самые жестокие пытки. Пытки на дыбе (с применением разных механизмов) использовались особенно часто, однако некоторых тамплиеров также пытали огнем, поднося его к подошвам ног. Дыба представляла собой треугольную раму, к которой привязывалась жертва. Веревки, которыми человек был привязан, крепились к вороту, одним движением которого у несчастного выворачивали суставы на лодыжках и запястьях. При пытке, называемой strappado, руки жертвы связывали за спиной, а веревку, которой они были связаны, крепили к потолочной балке. Затем пытуемого поднимали высоко, к самому потолку, и оттуда сбрасывали, резким рывком останавливая падение почти у самой земли. Иногда к ступням или гениталиям несчастного подвешивали тяжелый груз, чтобы при рывке причинить ему дополнительные страдания. Пятидесятилетний рыцарь ордена Жерар де Пассажио позднее показал, что королевский бальи из Макона пытал его, «подвешивая тяжести к гениталиям и прочим частям тела»55. Пытка огнем заключалась в том, что ступни жертвы закреплялись, натирались жиром, и к ним подносили огонь. Иногда ноги пытуемого закрывали от огня доской — когда хотели задать ему вопросы. Бернар де Вао, священник из Альби, был подвергнут пытке огнем, и это оказалось так ужасно, что через несколько дней у него из ран стали выкрашиваться кости стоп56.
Хотя протоколы обычно заканчивались известной формулой, что обвиняемый «сказал чистую правду и только правду ради спасения души своей» и говорил он «не вследствие примененного к нему насилия, не из страха перед пыткой или тюремным заключением и не по какой-либо иной причине», однако, согласно показаниям свидетелей, в период 1308-1311 гг. многие тамплиеры явно были подвергнуты упомянутым выше пыткам и применение пыток началось сразу после массовых арестов 13 октября. Пьер Брокар пятидесяти лет, назвавший себя «земледельцем» (agricola), — яркий тому пример. Его допрашивали в Париже 21 октября 1307 г., и он признался в оплевывании Святого креста и в непристойных поцелуях, а также в том, что с ним совершали развратные гомосексуальные действия. Он поклялся, что ни одна из перечисленных выше форм давления к нему применена не была. И все же летом следующего 1308 г. на вопрос, пытали ли его, он ответил, что «его раздели догола и пытали, хотя и недолго, однако же он во время пытки сказал не более и не менее того (чем сейчас, т. е. в 1308 г.)». И прибавил, что те, «кто подвергал его пытке, были совершенно пьяны»57. 24 октября 1307 г. 53-летний тамплиер Жан де Кужи, смотритель парижских мельниц, принадлежавших ордену, точно так же поклялся перед судом, что его признание было сделано добровольно, и сказал инквизитору Гийому де Пари, что генеральный досмотрщик Гуго де Пейро увел его за алтарь и поцеловал пониже спины и в пупок, а потом пригрозил пожизненным тюремным заключением, если он не отречется от Иисуса Христа, и заставил его плюнуть на Святой крест (хотя на самом деле плюнул он на землю!), а потом объяснил, что ему дозволяется вступать в половые сношения с другими братьями ордена. Однако на следующий год во время судебных слушаний в присутствии папы и кардиналов Кужи хотя и повторил прежние признания, уверяя, что сделал их не под давлением, но все же признался, что пытка к нему применена была. Он объяснил свое первоначальное нежелание рассказывать о творившихся в ордене мерзостях тем, что ему запретил это делать — еще за восемь дней до арестов — брат Пьер, приор парижского Тампля, «однако же он не мог выдержать пыток и сразу, стоило привязать его к дыбе, во всем признался»58, йтериус де Рошфор, приор Дузени в диоцезе Каркасон, после ареста подвергался пытке неоднократно, хотя почти сразу во всем сознался — и в отречении от Бога, и в плевании на Распятие, и в непристойных поцелуях, и в склонности к гомосексуализму; однако его палачи, видимо, сочли, что он знает больше, и «нажали», желая получить также признания в других преступлениях, например в идолопоклонстве, о котором он и представления не имел59. А вот рыцарь ордена Жерар де Сен-Марсиаль из Лиможа сперва отказывался признавать свою вину, но был, видимо, сломлен пыткой и в итоге во всем «сознался». Получив его признание, его более не пытали, но держали на хлебе и воде еще три недели60. В феврале 1310 г. тамплиер Жак де Соси заявил, что ему известно о 25 тамплиерах, которые уже умерли «от пыток и страданий»61.
Очевидно, королю надоела бесконечная уклончивость папы. Финансовое положение страны было поистине угрожающим, а волна слухов о грядущих бедах все нарастала. Руководители ордена случайно оказались в этот момент во Франции, однако они в любую минуту могли отправиться обратно на Кипр. Папа же явно ничего конкретного предпринимать не собирался, и, опасаясь, что французскому королевству так и не удастся поживиться за счет ордена, Филипп перешел к решительным действиям; возможно, это произошло под давлением более нетерпеливых членов Королевского совета, вроде Гийома де Но-гаре. Акцию оправдывали давно и хорошо известными «серьезными подозрениями» в отношении ордена — той самой формулой, которая с одинаковым успехом использовалась как в тайном приказе короля своим чиновникам, так и в более поздних документах и речах, с помощью которых французское государство старалось узаконить свои действия. Без таких «серьезных подозрений» даже столь спорный юридический инструмент, как посредничество папского инквизитора без уведомления самого папы, полностью терял всякое подобие законности.
Разумеется, не существовало никаких объективных способов подтвердить эти «серьезные подозрения»; принимая во внимание ненадежность источников и сомнительность доказательств — «недостаток», который позже королевские министры вынуждены были смущенно признать, — вряд ли стоит удивляться, что папа был настроен весьма скептически и отнюдь не собирался что-либо спешно предпринимать против тамплиеров. К началу XIV в. возникло множество дурных слухов относительно ордена, который постепенно утрачивал былую популярность, однако определить источник этих переменчивых слухов и скандальных сплетен (если таковой вообще существовал) было невозможно. Даже современникам это не очень-то удавалось. Флорентийский хронист Джованни Виллани считает, что истоки подобных слухов следует искать в речах бывшего тамплиера, позже отрекшегося от своего ордена, приора Монфокона, «человека, ведущего дурной образ жизни, еретика», который был приговорен великим магистром к пожизненному тюремному заключению. В тюрьме он встретился с неким Ноффо Деи, флорентийцем, «исполненным всех и всяческих пороков», и эти двое договорились, надеясь хорошо поживиться и обрести свободу, оклеветать тамплиеров перед королем. Виллани, никогда му королю, с удовлетворением сообщает, что оба кончили плохо — Ноффо был повешен, а бывший приор заколот кинжалом29. Однако же непосредственных свидетелей того, о чем рассказывает Виллани, нет; возможно, он просто путает два судебных разбирательства, происходивших практически одновременно, — процесс тамплиеров и процесс Гитара, епископа Труа, в котором Ноффо Деи действительно фигурирует как один из обвинителей30 Возможно, один из самых первых источников слухов находился на юго-западе Франции. Во время судебных разбирательств, которые последовали за арестами, тамплиер по имени Жерар Лавернья, приор Андриво в диоцезе Перигора, во время допроса в Каоре (Кагоре), заявил, что ему пригрозили смертью, «сказав, что он лишится живота своего, ибо послужил первопричиной раскрытия тайн ордена»31. Значительно позже, во время судебных слушаний 1311 г., некий свидетель, не состоявший в братстве тамплиеров францисканец Этьен де Нери, показал, что присутствовал в Лионе в день массовых арестов и видел, как арестовали одного чиновника-мирянина, который нес две пачки конфиденциальных, запечатанных печатью писем из Марселя от магистра-приемщика, заведующего морскими перевозками, великому магистру ордена. В этих письмах было предупреждение о том, что против ордена выдвинуты тяжкие обвинения, причем как королем, так и папой, и автор их призывал великого магистра постараться поддержать в короле «благосклонность и доброе отношение» к тамплиерам. Магистр-приемщик писал далее, что, как ему кажется, обвинения эти происхождением своим обязаны неким взятым в плен гасконс-ким рыцарям. По его словам, «тот Устав ордена, который принят был в Замке Паломников в Святой Земле, уже стал всем известен»32.
***
27 ноября 1309 г. тамплиер по имени Понсар де Жизи попытался как-то защитить свой орден. Способ, который он для этого избрал, относился к тем немногочисленным формам защиты, которые допускала инквизиционная процедура: обвиняемый мог назвать своих врагов в надежде, что их имена совпадут с именами тех, кто давал показания против него, и, таким образом, косвенно подвергнуть сомнению тот факт, что эти люди действовали не из корыстных побуждений и не по злобе, а исключительно во имя истинной веры. Понсар назвал четыре имени: «вот те предатели, которые лгали, клевеща на членов ордена и называя их преступниками: Гийом Робер, монах, который подвергал тамплиеров пыткам; Эскен де Флойран из Бе-зье, помощник приора (comprior) Монфокона; Бернар Пеле, приор Ма-д'Ажене, и Жерар де Буазоль, рыцарь, родом из Жизора»33 Двое из этих людей известны нам как распространители лживых слухов об ордене в высшем свете. Бернар Пеле в октябре 1307 г. был послан в Англию королем Филиппом IV в безнадежной попытке убедить короля Эдуарда II в преступности тамплиеров34, а Эскен де Флойран сам заявил, что был одним из главных зачинщиков всего «дела» тамплиеров.
В написанном дурным почерком и совершенно безграмотном письме от 28 января 1308 г.35, т. е. уже после ареста тамплиеров и вырванных у них под пыткой признаний во всех грехах, Эскен рассказывает королю Хайме II Арагонскому о своей роли в этой истории:
Да будет Вашему Королевскому Величеству известно, что я и есть тот самый человек, который указал на преступные деяния тамплиеров господину нашему королю Франции, и знайте, господин мой, что Вам, первому среди государей, я — еще в Лериде, в присутствии брата Мартена Детечи, духовника Вашей милости, — успел ранее поведать об их (тамплиеров) преступлениях. Однако же Вы, господин мой, не пожелали в то время полностью мне поверить, вот почему я и обратился к королю Франции, который начал расследование и обнаружил, что все ясно как день и происходит в пределах его королевства, так что и папу римского полностью убедил, и других государей тоже, а именно короля Германии, короля Англии, а также короля Карла Неаполитанского и многих других.
Однако же целью этого послания было не просто самовосхваление; его основные мотивы явно корыстные. «Господин мой, вспомните, что вы обещали мне, когда я покинул ваш дворец в Лериде. Вы сказали, что если преступления тамплиеров будут доказаны, то вы назначите мне 1 000 ливров ренты и 3 000 ливров деньгами из того, что им (тамплиерам) принадлежало. А теперь, поскольку все это (их вина) подтвердилось, прошу Вас вспомнить Ваши слова».
Таким образом, «серьезные подозрения» короля отчасти были обязаны своим происхождением сведениям, полученным от таких людей, как этот Эскен де Флойран, однако «дело» было раздуто благодаря отлично организованной сети шпионов-осведомителей. По мнению Гийо-ма де Плезиана, король «благословил» по крайней мере двенадцать человек на вступление в орден по всей Франции, и, согласно отчету Жана Бургоня, «они отважно выполняли возложенную на них миссию, а затем вышли из ордена». Все эти люди уверяли короля, что обвинения против тамплиеров соответствуют действительности36. Сведения собирались среди недовольных внутри самого ордена. Первым из тамплиеров, кто дал показания публично после арестов 13 октября, был священник Жан де Фоллиако, 19 октября под присягой показавший, что говорил «совету прево Парижа, пост которого тогда был вакантным, и о том, что упомянутый орден совсем ему не нравится и он с удовольствием вышел бы из него, если 6 осмелился». Он утверждал, что сохранились документы, свидетельствующие об этом и заверенные печатью тогдашнего прево, а также говорил и о том, что в свое время исповедался епископу Парижа37. Жан де Фоллиако позднее был среди тех немногих тамплиеров, в которых суд был уверен в том смысле, что они непременно повторят свои первоначальные признания. Вместе с группой этих людей Жан де Фоллиако впоследствии, летом 1308 г.38, предстал в Пуатье перед папой, дабы подтвердить свои показания. Служитель ордена Этьен де Труа являет собой еще один подобный пример. Он поведал папе, что,
будучи доставлен к королю Франции перед арестами тамплиеров, он не осмелился открыть эту тайну, однако, увидев, что король не намерен отказываться от задуманного, признался ему во всем, что изложено выше [т. е. в грехах и правонарушениях, которые ставились в вину тамплиерам], в присутствии королевского духовника, а также господ П. де Шамбили и Гийома де Мартиньи, а потом повторил свои показания перед епископами Байё и Кутанса 39.
В 1308 г. на Соборе в Пуатье Плезиан также сообщил, что и Жак де Моле собственной персоной предстал перед королевским судом, «желая оправдать себя и свой орден», что, однако же, вызвало лишь выступления новых свидетелей против тамплиеров, ибо он «произносил слова, хотя и обдуманные заранее, но… по всей очевидности, проистекавшие из его еретических убеждений». Видимо, Моле объяснил, что братья из страха перед наказанием не признаются в своих грехах, но он, тем не менее, отпустил им эти грехи перед собранием ордена, «хотя сам, — замечает Плезиан, — был человеком светским и не имел на это права»40.
Совершив столь решительную акцию, король, похоже, надеялся, что сможет поставить папу перед fait accompli. Уязвимость обвинений, построенных на «серьезных подозрениях», должна была быть устранена посредством признаний, вырванных у самих тамплиеров. 22 сентября 1307 г. Гийом де Пари написал инквизиторам Тулузы и Каркасона, прося их о содействии в расследовании преступлений ордена. Это письмо написано с употреблением тех же гипербол и той же изысканной риторики, которыми отмечены'документы французской канцелярии времен Ногаре, стремившейся оправдать даже самые отвратительные действия государства. Преступления тамплиеров клеймятся как «мерзкие», «позорящие Господа нашего», «достойные горьких слез». В результате — «поистине земля содрогается и все на ней приходит в возмущение и рушится, когда Имя святое произносится с небрежением, а истинная вера попирается». Король втайне созвал совет, на котором присутствовали не только инквизитор Франции, но и папа; сперва совет состоялся в Лионе, затем в Пуатье. Таким образом, папа, видимо, все же знал о грядущих арестах, но внятно вслух этого так и не высказал. Расследование уже успело значительно продвинуться, подтвердив пресловутые «серьезные подозрения» в отношении тамплиеров, особенно в том, что касалось позорного обряда посвящения в члены братства, и теперь король приказал передать арестованных церковному суду. Вот почему Гийом де Пари, обращаясь к суду инквизиции «от своего имени, но еще более от имени папы римского», просил всех прочих инквизиторов тщательнейшим образом изучать все детали этого дела, когда обвиняемые предстанут перед их судом. Показания тамплиеров, данные под присягой, надлежало скрупулезно записывать и безотлагательно отсылать королю и инквизитору Франции, «запечатав печатью». Между тем дело следовало предать по возможности наибольшей огласке через францисканцев, доминиканцев и представителей других орденов41. Служа королю Франции, Гийом де Пари не только своим указом запустил в действие машину повальных арестов, но и взял на себя роль организатора аналогичных акций на юге страны. Сам он поехать на юг не мог, «по нездоровью и прочим причинам», однако же явно не По причине недостатка власти.
Приказ Филиппа королевским чиновникам от 14 сентября, согласно которому они должны были подготовиться к арестам тамплиеров, сопровождался подробнейшей инструкцией чисто практического свойства. Во-первых, надлежало провести тайный осмотр всех владений тамплиеров, а также, во избежание лишних подозрений, и владений всех прочих орденов, под тем предлогом, что пора платить церковную десятину. В день арестов королевских чиновников должны были сопровождать самые «достойные люди страны», с которых следовало взять клятву молчания, а затем объяснить им, что именно происходит. После арестов надлежало провести тщательнейшую инвентаризацию имущества и поставить должную охрану, дабы ценности не были расхищены. Арестованных необходимо было хорошо охранять и, по возможности, изолировать друг от друга. Во имя получения правдивых признаний разрешалось применять пытку. Обвиняемым полагалось говорить, что папа и король имеют множественные показания свидетелей о том, как осуществляется прием в орден новых членов, а затем пообещать раскаявшимся отпущение грехов и помилование в случае признания ими своей вины и явного желания вернуться к истинной вере, заметив, что в ином случае они будут приговорены к смерти. Далее следовал список конкретных обвинений, которые следовало предъявлять на допросах42.
Из королевской инструкции ясно, что заключенных надлежало запугивать угрозами и пытать еще до официального суда инквизиции. Нетрудно представить себе страх и панику, которые овладевали жертвами, вырванными из мирных сельских приорств ордена и брошенными в застенок. Отнюдь не все тамплиеры были рыцарями-воинами, закаленными в сражениях с неверными; многие из братьев занимались исключительно хозяйственными делами, которых было вполне достаточно в поместье любого средневекового французского феодала. Опись имущества приорства Божи, составленная Жаном де Веррето, королевским бальи Кана, в полном соответствии с королевскими инструкциями, дает нам вполне типичную картину. Там упоминаются всего трое тамплиеров — сам приор и двое его товарищей, — ни один из которых рыцарем признан не был. Они Заправляли довольно обширным хозяйством, в котором были свиньи, рогатый скот, овцы, лошади и куры, а также выращивали на пахотных землях пшеницу, ячмень, рожь, овес и горох. В поместье имелась самая обычная домашняя утварь, сельскохозяйственный инвентарь и даже своя мельница. А также двадцать семь человек «домашних слуг и работников», не являвшихся членами ордена, в том числе священник и клерк, и обычный штат пахарей, свинопасов и пастухов. Видимо, были и господский дом, кухня, погреб, людская и часовня, поскольку в описи перечисляется все имущество, обнаруженное в этих помещениях, — от алтарного убранства до последней сковородки. Упомянуто даже «синее теплое платье, принадлежавшее супруге хозяина Роже де Плана, которое, будучи заложенным», находилось в сундуке в одной из комнат, — т. е. денег в доме явно не хватало. Однако не было найдено ни оружия, ни денег, ибо, по словам приора, все деньги были отданы в счет налога. Несмотря на то что опись составлена чрезвычайно подробно, нет ни малейшего впечатления, что в данном поместье размещался военный гарнизон или что-либо в этом роде43.
Показания допрошенных в Париже тамплиеров подтверждают это, поскольку показания давали, в общем-то, простые люди — пастухи, управляющие, сельскохозяйственные работники, мельник, плотник, свободный крестьянин, виноторговец и пахарь44. Одному из пастухов, Пари-зе из Бюра, к моменту арестов исполнилось 45 лет, а в орден он вступил в 32 года; зато плотнику Одо из Вирми-са было уже 60, а клятву братству он принес всего 16 лет назад45. То есть, если исходить из средней продолжительности жизни в XIV в., оба они при вступлении в орден считались уже немолодыми людьми, а в 1307 г. были просто пожилыми. Совершенно ясно, что их принимали в орден отнюдь не в качестве братьев-воинов; и вряд ли приходилось им когда-либо видеть хотя бы одного мусульманина. В 115 протоколах признаний, полученных на судебных слушаниях в Париже, указан возраст обвиняемых; оказывается, 69 из них было по 40 лет и более, а одному, Готье де Пейну, и вовсе 80 — невероятно много по средневековым меркам! Другой, священник Альбер де Румеркур, вступил в орден всего за три года до описываемых событий в возрасте шестидесяти семи лет46. Средний возраст 115 допрошенных составлял 41,46 года. Этих по большей части немолодых и мирных людей всячески оскорбляли и запугивали головорезы Ногаре, а при малейшем неповиновении подвергали пыткам на дыбе. Ничего удивительного, что лишь ничтожная часть тамплиеров, как в Париже, так и в провинциях, в октябре — декабре 1307 г. по-прежнему настаивала на своей невиновности.
Сохранилось 138 протоколов судебных заседаний, состоявшихся в Париже в октябре — ноябре 1307 г., в том числе показания великого магистра и других руководителей ордена. Лишь четверо тамплиеров — причем ни один из них не занимал в ордене сколько-нибудь важного поста — стойко сопротивлялись оказываемому на них давлению, хотя Рэмбо де Карон, приор Кипра, тоже сперва утверждавший, что никогда даже не слышал ничего дурного или постыдного о деятельности ордена, уже во время второго слушания, видимо после пыток, во всем «признался»; а вот Рауль Муазе, хотя его и «подготовили» заранее к тому, чтобы он обвинил других братьев, заявил, что во время его приема в орден ничего «не делали и не говорили противного Господу и добрым обычаям»47. 94 сохранившихся протокола из провинций, где заседания суда проводились с октября 1307 г. по январь 1308 г.48, также указывают лишь на единичные случаи сопротивления. Восемь тамплиеров на суде в Ранневиле отказались признать себя виновными, а один — в Кане — сперва не пожелал сознаваться ни в чем, однако уже на следующий день резко изменил свои показания и выразил полное единодушие с остальными двенадцатью признавшимися49. Что касается других мест, то лишь в Шомоне обвиняемыми было оказано некоторое сопротивление при весьма необычных обстоятельствах. Двое немецких тамплиеров, возвращавшихся из Парижа, священник Корранд из Майнца и его спутник, служитель Генрих, были захвачены королевскими чиновниками как раз в тот момент, когда уже готовы были скрыться на территории империи. Оба горячо опровергали обвинения, предъявленные ордену. Кор-ранд тринадцать лет назад был принят в братство самим магистром Германии. Он сказал, что во время вступления в орден трижды просил сперва об отпущении грехов во имя Господа нашего и Девы Марии. В Германии принято было запирать двери братства лишь от врагов, а честные люди могли свободно посещать собрания тамплиеров и присутствовать на церемонии приема в члены ордена. Затем, по словам Корранда, магистр три раза обратился к нему с просьбой хорошенько подумать и только потом принять окончательное решение; он подумал и снова попросил принять его в братство, поклявшись соблюдать Устав и его основные требования — целомудрие, послушание и бедность. В конце концов магистр посвятил Корранда в члены ордена, и «ничего более не было (им) сказано или сделано». Что же касается отречения от Господа, плевания на распятие, непристойных поцелуев и прочего, то «он сказал, покраснев и с выражением глубокого презрения на лице, что ничего об этом не знает и никогда ничего подобного не делал». Служитель, которого допрашивали через переводчика, «не пожелал сказать об ордене ничего, кроме хорошего». Инквизитор данного округа Рауль де Линейо писал Филиппу IV, что этого служителя не пытали «из-за сильного приступа его болезни». Более того, хотя на суде присутствовал нотариус, этот инквизитор отказался поставить свою печать под протоколами, поскольку обвиняемые своей вины не признали, но все же написал королю, ибо его заставил сделать это Анри де Клачиако, королевский рыцарь, которому поручено было следить за ходом процесса над тамплиерами в этой части Франции.50
Без сомнения, большинство тамплиеров были подвергнуты допросу с пристрастием; в частности, возможно, им не давали спать, посадили на хлеб и воду, всячески унижали физически. Рыцарь-тамплиер по имени Ато де Сальвиньи, приор Ла-Шапель в диоцезе Каора, был закован в кандалы и посажен на хлеб и воду за четыре недели до своего признания в Каркасоне51. Жеро Беро, рыцарь из Лиможа, хотя и не подвергался пыткам, постоянно пребывал в ножных кандалах, а когда его перевозили с места на место, ему заковывали и руки52. Пьер де Кондер, рыцарь, ранее бывший приором Жантиу в диоцезе Лиможа, перед папой и кардиналами заявил — во время судебных слушаний летом 1308 г., — что его собрались пытать, однако он, лишь увидев инструменты палачей, сразу сам во всем признался53. Современные исследователи, изучая показания в суде тех, кто был подвергнут подобной «промывке мозгов», пришли к выводу, что действительно не было никакой необходимости применять к этим людям для достижения искомого результата особо тяжелые пытки. Несчастных и без того доводили до предельного отчаяния или гнева, смешанного со страхом, и оставалось лишь поддерживать их в этом состоянии, в результате чего заключенный делался куда более покладистым, чем в начале, когда он полностью отвергал все предъявленные ему обвинения. Проявления силы воли и мужества, напротив, лишь истощали силы обвиняемых, ибо сами по себе были значительной нагрузкой для разума и души. Говоря словами одного специалиста — исследователя подобной «промывки мозгов», — «при условии дозволенности, так сказать, „разумного давления“ на узника в течение длительного отрезка времени, обычный человек вряд ли способен выдержать и не сломаться; лишь исключительно сильные личности или люди душевнобольные способны, видимо, сопротивляться подобному давлению достаточно долго»54. Возможно, именно поэтому некоторые тамплиеры — по Крайней мере, на какое-то время — в итоге «поверили», что выдвинутые против них обвинения справедливы.
***
Однако суровые допросы и стремление постепенно физически ослабить заключенного отнюдь не являлись единственными способами давления. Широко применялись также самые жестокие пытки. Пытки на дыбе (с применением разных механизмов) использовались особенно часто, однако некоторых тамплиеров также пытали огнем, поднося его к подошвам ног. Дыба представляла собой треугольную раму, к которой привязывалась жертва. Веревки, которыми человек был привязан, крепились к вороту, одним движением которого у несчастного выворачивали суставы на лодыжках и запястьях. При пытке, называемой strappado, руки жертвы связывали за спиной, а веревку, которой они были связаны, крепили к потолочной балке. Затем пытуемого поднимали высоко, к самому потолку, и оттуда сбрасывали, резким рывком останавливая падение почти у самой земли. Иногда к ступням или гениталиям несчастного подвешивали тяжелый груз, чтобы при рывке причинить ему дополнительные страдания. Пятидесятилетний рыцарь ордена Жерар де Пассажио позднее показал, что королевский бальи из Макона пытал его, «подвешивая тяжести к гениталиям и прочим частям тела»55. Пытка огнем заключалась в том, что ступни жертвы закреплялись, натирались жиром, и к ним подносили огонь. Иногда ноги пытуемого закрывали от огня доской — когда хотели задать ему вопросы. Бернар де Вао, священник из Альби, был подвергнут пытке огнем, и это оказалось так ужасно, что через несколько дней у него из ран стали выкрашиваться кости стоп56.
Хотя протоколы обычно заканчивались известной формулой, что обвиняемый «сказал чистую правду и только правду ради спасения души своей» и говорил он «не вследствие примененного к нему насилия, не из страха перед пыткой или тюремным заключением и не по какой-либо иной причине», однако, согласно показаниям свидетелей, в период 1308-1311 гг. многие тамплиеры явно были подвергнуты упомянутым выше пыткам и применение пыток началось сразу после массовых арестов 13 октября. Пьер Брокар пятидесяти лет, назвавший себя «земледельцем» (agricola), — яркий тому пример. Его допрашивали в Париже 21 октября 1307 г., и он признался в оплевывании Святого креста и в непристойных поцелуях, а также в том, что с ним совершали развратные гомосексуальные действия. Он поклялся, что ни одна из перечисленных выше форм давления к нему применена не была. И все же летом следующего 1308 г. на вопрос, пытали ли его, он ответил, что «его раздели догола и пытали, хотя и недолго, однако же он во время пытки сказал не более и не менее того (чем сейчас, т. е. в 1308 г.)». И прибавил, что те, «кто подвергал его пытке, были совершенно пьяны»57. 24 октября 1307 г. 53-летний тамплиер Жан де Кужи, смотритель парижских мельниц, принадлежавших ордену, точно так же поклялся перед судом, что его признание было сделано добровольно, и сказал инквизитору Гийому де Пари, что генеральный досмотрщик Гуго де Пейро увел его за алтарь и поцеловал пониже спины и в пупок, а потом пригрозил пожизненным тюремным заключением, если он не отречется от Иисуса Христа, и заставил его плюнуть на Святой крест (хотя на самом деле плюнул он на землю!), а потом объяснил, что ему дозволяется вступать в половые сношения с другими братьями ордена. Однако на следующий год во время судебных слушаний в присутствии папы и кардиналов Кужи хотя и повторил прежние признания, уверяя, что сделал их не под давлением, но все же признался, что пытка к нему применена была. Он объяснил свое первоначальное нежелание рассказывать о творившихся в ордене мерзостях тем, что ему запретил это делать — еще за восемь дней до арестов — брат Пьер, приор парижского Тампля, «однако же он не мог выдержать пыток и сразу, стоило привязать его к дыбе, во всем признался»58, йтериус де Рошфор, приор Дузени в диоцезе Каркасон, после ареста подвергался пытке неоднократно, хотя почти сразу во всем сознался — и в отречении от Бога, и в плевании на Распятие, и в непристойных поцелуях, и в склонности к гомосексуализму; однако его палачи, видимо, сочли, что он знает больше, и «нажали», желая получить также признания в других преступлениях, например в идолопоклонстве, о котором он и представления не имел59. А вот рыцарь ордена Жерар де Сен-Марсиаль из Лиможа сперва отказывался признавать свою вину, но был, видимо, сломлен пыткой и в итоге во всем «сознался». Получив его признание, его более не пытали, но держали на хлебе и воде еще три недели60. В феврале 1310 г. тамплиер Жак де Соси заявил, что ему известно о 25 тамплиерах, которые уже умерли «от пыток и страданий»61.