Страница:
— Может быть, неудача в июне отрезвит вашего мужа?
— Только господь Бог знает о том, что будет».
Вот так, так, так… Конечно, в этой жизни возможно всякое. Но как трудно мне, человеку со стороны, переключиться сразу с плюса на минус! Словно бы «Монолог влюбленной женщины» и «Ультиматум кандидату в президенты»созданы двумя разными особами, а не одной и той же молодой дамой.
«Неужели, — размышляла я, как всякий заурядопоклонник мыльной, пузыристой „Санта-Барбары“, — богатые, действительно, тоже плачут?! Неужели В.А. Брынцалова окончательно испортила избирательная кампания и так скоро, и так бесповоротно, что страдающая миллиардерша готова поменять его на кого-то еще?»
Звоню в се тому же Александру Толмачеву.
— Я в полной растерянности. Оказывается, Наталья Геннадиевна решила резко изменить свою жизнь, Владимир Алексеевич решительно ее не устраивает…
— Ты прочла «Ультиматум»? — спросил Александр.
— Да, — призналась я и домыслила. — Может быть, она потому со мной и не готова встретиться, что плачет где-то там? Или уже уехала от Владимира Алексеевича, а вы скрываете… Чтоб раньше времени общественность не узнала?
— Нет. Все, что надо, общественность все равно рано или поздно узнает, — сказал трезвомыслящий Александр. — но на сегодня никаких перемен. А милые бранятся — только тешатся.
У меня отлегло от сердца. Не люблю, знаете ли, когда она — в одну сторону, он — в другую. И без этого хватает вокруг серого, тусклого, неустроенного…
И хотя я, повторюсь, из чисто женской солидарности готова была всячески сочувствовать Наталье Геннадиевне и поддерживать ее — кто же не знает, как подчас невыносимо жит с каким-нибудь заштатным миллиардером, который все где-то на стороне, все в деле, а жене — никакого вдохновенного внимания… Тем более — попробуй поживи с миллиардером, со всеми его миллиардерскими потребностями, «закидонами», бесконечными, длинными отлучками в связи с необходимостью вкалывать!
Да и простая-рядовая женщина разве легко мирится с каждодневной необходимостью вечно ждать мужа с работы! А он вечно опаздывает! И жена в итоге начинает недоумевать: «А зачем это существо мне сдалось?»
Однако было кое-что в «Ультиматуме…» Натальи Геннадиевны, что меня несколько озадачило… Вот она тут выражает свое раздражение в связи с тем, что муж ее Владимир Алексеевич взял да и… Процитирую для точности еще раз: «Я не считаю красивым демонстрацию голого тела моего мужа — раз». И далее в качестве аргумента: «Жирная задница никому не нужна».
Смею сразу же не согласиться насчет «жирной задницы». На каждую, пардон, задницу есть свой любитель или любительница. Думаю, телезрители и телезрительницы на этот счет продемонстрировали великое разнообразие мнений… Я-то лично не сподобилась увидеть спорный «предмет»… Зато я была свидетельницей, когда сама госпожа Брынцалова разделась до трико и тоже продемонстрировала свой круп…
И я бы, пожалуй, еще долго размышляла над способами и возможностями претендентов на престол покорять избирателей, если бы не обнаружила в ворохе читаных газет еще одно интервью с Натальей Геннадиевной, которое она дала в самый разгар битвы за голоса под названием «Первый мужчина Натальи Брынцаловой» в рубрике с усмешливым уклоном: «Будуары власти». И — ахнула. Потому что и частушки померкли… Потому что в этот как бы наспех сколоченном «будуаре», почему-то не чуя границы допустимого, даже ничуть не сомневаясь в значительности произносимых фраз в ответ на вопросы журналистки «Комсомольской правды», Наталья Геннадиевна произносит «тексты», достойные разве что водевиля…
В том же «ключе» въедливая, приметливая журналистка рисует с самого начала, уже в первых вступительных строках и образ самого миллиардера:
«… Брынцалов сам вызвался проводить меня в особняк и познакомить с женой Наташей, которая „ну что же с ней поделаешь, до двух часов ночи смотрела ролики про жен кандидатов в президенты, до четырех мылась, а потом спать легла. Не выспалась, конечно, и теперь капризничает…“ Но зато — молода, красива в отличие от других кандидатских жен, на которых, по словам Владимира Алексеевича, ему и смотреть-то противно. Портрет своей супруги, явно стилизованный под декольтированную Анжелику, Брынцалов повесил в кабинете, прямо за спиной. Как бы в доказательство своей мощи. Вот какие женщины любят настоящих мужчин.
… Сама же Наталья Брынцалова о своих чувствах к мужу высказалась куда серьезней:
— Это любовь с первого взгляда. Все, что мы имеем, — это только благодаря той влюбленности, которая стала стимулом. Мы построили сво дом, создали свою империю. Сделали много того, что вряд ли мог сделать 46-летний мужчина без стимула.
— И вы в этой империи полновластная хозяйка?
— А как же! В отличие от других жен претендентов, за исключением разве что Раисы Максимовны и Наины Иосифовны Ельциной, у меня есть опыт общения с людьми, которые работают на меня уже четыре года. Это и домработницы, и шоферы, и гувернантки. Надо еще учитывать, что в школе я была комсоргом. И даже в тресте столовых и ресторанов, где я работала, мне предлагали пост освобожденного секретаря комсомольской организации. Я думаю, что это вам говорит о многом.
— Вы уже видите себя в роли первой леди страны?
— Я думаю, мне будет тяжелее всех, потому что я моложе. И мне, конечно, еще во многом придется совершенствоваться, чтобы достичь такой высокой цели. Я для себя этого раньше не планировала».
Комментарии, как говорится, излишни. Читала ли Наталья Геннадиевна этот текст перед тем, как он ушел в набор? Видимо, читала — «Комсомолка» газета строгих традиций.
И, стало быть, ничуть не усомнилась в том, что предстает перед миллионами читателей в приятном, а не отталкивающем виде? Стало быть, верит, будто «мы… создали свою империю» — это не комичное, избыточное тщеславное поползновение? И ничуть не сомневается, что как-то уж чересчур саморазоблачительно звучит пафосный пассаж насчет наличия опыта «общения с людьми, которые работают на меня уже четыре года»? И явно считает всех нас, читателей, полными идиотами, предлагая нам «учитывать, что я в школе была комсоргом».
Из комсоргов в миллиардерши…
Бедная девочка, она даже не почувствовала, тщеславясь столь откровенно, что умная, зоркая журналистка вывела ее на люди и «раздела догола», даже не прилагая к этому никаких особых усилий.
Ну на самом-то деле, какая истинно сообразительная женщина в двадцать девять лет ответит на подначивающий вопрос: «Наташа, а муж вас — такую молодую и красивую — не ревнует?» — вот таким образом:
« — Я всегда старалась не подавать ему повода для ревности. Но, естественно, он ревнует. Иначе бы я имела безграничную свободу. Но я никогда не выезжаю сама. Со мной всегда родственники, охрана».
То ест, я знаю, какая я красавица, но…
А водевиль длился, поражая сочными подробностями высказываний и быта:
« — Значит, возможности пококетничать и поулыбаться кому-то у вас просто нет?
— Вы знаете, я всегда ходила прямо, никогда не крутила бедрами. В том классе, где я воспитывалась и росла, у нас считалось верхом неприличия, если девочка виляет. Когда моего мужа спросили: что вам ближе — женщина-вамп или золушка, он ответил — золушка. Для меня всегда было смыслом жизни называться женой, а не любовницей. Иметь семью, а не временное присутствие мужа.
— Когда вы познакомились с Владимиром Алексеевичем, он был женат?
— Это было девять лет назад, и он сказал, что не женат, но имеет взрослую дочь. Когда мы связывали свои судьбы, слава Богу, что ей исполнилось 18 лет. Моя совесть чиста, потому что я не смогла бы увести мужа у жены с маленькими детьми. Знаю на собственной судьбе, что это такое. Лидия Тихоновна — так зовут первую жену — приезжала к нам в Москву и жила в нашем доме. Мирно сосуществовать, наверное, было не совсем возможно. Хотя я со своей стороны все делала для этого. Приглашала ее за стол. Мне неприятно вспоминать ее поведение. Если вы выключите диктофон, я вам расскажу…
… И Наташа рассказала. О чем, конечно, соблюдая журналистскую этику, писать не стоит. Тем более что сценарии женских разборок до неприличия схожи. От забрасывания разлучницы помидорами до заламывания рук и таскания отставной жены за волосы и тыкания ее носом в газовую конфорку. С угрозами: попробуй только помешать нашему счастью!
— А Владимир Алексеевич как реагировал?
— Он стоял в стороне и не вмешивался. У меня не было отца, и меня всегда учили: за тебя, Наташа, постоять некому. Защищайся сама. Я росла не только сильной физически девочкой, но и подкованной на язычок. Поэтому Владимир Алексеевич, например, со мной словесных баталий не выдерживает.
— Как вы познакомились?
— Я бежала на работу, опаздывала. Рядом остановилась машина, и кто-то спросил: девушка, вас подвезти? Ответила, что к незнакомым мужчинам не сажусь. Оказалось, что это сосед, живет рядом и каждый день видит, как я иду на работу. Решила — сяду, а если он поедет не по той дороге, открою дверцу и вывалюсь. Все-таки я была девушкой. Честь — это самое ценное, что я имела. Большого приданого у меня не было. После этого целый год мы не виделись. А потом опять случайно встретились и с тех пор не расстаемся. Это судьба. Как-то я мыла своего мужа в ванне и увидела, что у него на спине такое же пятнышко, как у меня. У нас одинаковые подбородки, разрез глаз. Мы похожи…
— Не боитесь, что кто-нибудь однажды уведет такого заметного и яркого мужчину?
— Представьте себе, он не только яркий, но к тому же богатый мужчина, и поэтому мне все время приходится держать конкуренцию. Слава Богу, у меня хороший обмен веществ, фигура, которая не требует занятий спортом. Прекрасная кожа. Иначе у любой другой женщины в моем положении были бы комплекс. Времени заниматься собой, посещать косметические салоны или тренажерные залы у меня нет. Очень много времени уходит на детей, знакомых, журналистов. И, конечно, на мужа, который требует ухода.
— А как же вы за ним ухаживаете?
— Так, как ни одна женщина не ухаживала в его жизни. Даже, может быть, и мама. Он мне это сам говорил. Мужчин у меня в доме не было никогда. Как гладить рубашки и брюки, я не знала. Вставала в пять часов и гладила так, чтобы не было ни одной складочки.
… Пока мы беседовали, Владимир Алексеевич шумно плескался в ванной. Потом подал голос уже из спальной комнаты: «Брюки там мои не принесли?» Дверь, как нарочно, отворилась, и я узрела полуголого кандидата в небесно-голубом исподнем. То ли в шортах, то ли в семейных трусах, гордо восседающего на семейном ложе. Через несколько минут Владимир Алексеевич вышел явно для того, чтобы продемонстрировать свой мощный, слегка одрябший торс. Застегнул на ходу ширинку и отдал жене мятую рубашку: «Пусть погладят». Наташа кинулась к телефону: «Алло, будьте добры, пригласите Валентину, чтобы она срочно-срочно пришла». Но Валентина почему-то не пришла. И Брынцалову, видно, в первый раз в жизни пришлось надеть мятую рубашку…
… — сейчас, по прошествии даже восьми лет, я делаю мужу массаж, маски на лицо, я подстригаю ему ногти. Что еще? Я люблю его.
— Трудно быть женой богатого человека?
— Я не думала, что у нас будет столько машин — и такие. Не думала, что буду носит бриллианты, что стану женой человека, который, если судьба даст, займет, страшно произнести, какой пост. Рядом с таким мужчиной приходится быть психотерапевтом. Жены всех великих знают, на ком срываются мужья…
— У вас сын и дочь?
— Алексею — три года, Елене-Женевьеве-Веронике — два. Чтобы не обидеть ни свою маму, ни родителей мужа, Елена — в честь его мамы, Вероника — в честь моей. А Женевьева — в честь Швейцарии, в которой дочь родилась. Имею опыт рождения. И если я буду там (многозначительный кивок наверх), захотела бы по-настоящему взять патронаж над женщинами, чтобы они рожали больше детей. Другие жены кандидатов, они же уже отошли от этого. А я бы хотела еще родить. Для себя и для увеличения нации».
Такое, конечно, нарочно не придумаешь. Как говорится — живая жизнь… Но журналистка не останавливается на достигнутом:
« — А слухи насчет того, что Маша Распутина приехала, увидела на вас кольцо с огромным бриллиантом, расстроилась и петь отказалась?
— Все совершенно по-другому было. У сослуживца Владимира Алексеевича был день рождения, и мы решили ему сделать приятное, пригласили звезду. Маша приехала, но почему-то раскапризничалась. Мужчины к ней несколько раз подходили, просили спеть, а она не шла. Тогда я по праву хозяйки пошла ее приглашать. Тут она мне и заявила: «Да вы, бизнесмены, моих песен не знаете. Я — народная певица. А какой вы нард?» Решила ее успокоить, говорю: «Знаете, Маша, мы делаем лекарства для народа и себя причисляем к этому классу. Я вот, например, из семьи служащих. Поверьте, мы вас любим, иначе бы просто не пригласили. Я вот даже оделась по тому имиджу, как и вы». На мне была короткая юбка от Версаче. А она мне опять: «Вы знаете, весь мир уже не одевается от Версаче». Не стала Маше напоминать, что на ней самой пояс был надет от того же Версаче, а вся одежда — вразброс. К тому же на пальце — огромный перстень с изумрудом на всю фалангу. Если ты сама такая народная, то почему приехала на «линкольне», а не на народной машине «Жигули»?
— Значит, выступать Маша не стала?
— Да нет, отработала с искусственной улыбкой на лице. И мы на «Ферейне» решили ее больше никогда не приглашать. Зато Наташа Королева создала нам такую душевную обстановку, невзирая на свое высокое положение. Это был просто эталон поведения. Я всегда, например, помню о том, какая я была раньше бедная. И поэтому никогда не оттолкну бедного человека, всегда, когда прохожу мимо нищих, даю подаяние».
… И что же мне пришло в голову после этого поразительного интервью? Я подумала: «А ведь трудно-то как быть миллиардершей в нашей стране! Такой, чтобы у тебя сходились концы с концами, чтобы тебя принимали всерьез…»
— А ты знаешь, — задумчиво проговорила моя подруга-писательница, прочитав «Комсомолку», — этот диалог кто-нибудь из драматургов непременно украдет и использует. Такие перлы!
— Перлы-то перлы, но за всем этим частоколом слов явно проглядывает весьма непростое, не исчезающее противостояние двух женщин Брынцалова, его первой жены и Натальи, — говорю я. — Подозреваю, ему несладко приходится. И что-то еще ждет впереди! Недаром он сам на вопрос, каких женщин любит, говорит: «Скажешь — первую жену любил, вторая обидится, скажешь — вторую, первая будет недовольна. Поэтому я в сем отвечаю, моя первая любовь — онанизм…»
Что тут говорить, любому мужику несладко при таком раскладе и тут уж неважно, сколько денег лежит в твоем кармане…
Видимо, он надеялся на какое-то мирное, благостное сосуществование двух своих жен и потому все они живут поблизости друг от дружки в Салтыковке…
Но мало ли на что мы надеемся, какие планы строим… Ох, не случайно однажды у преуспевающего миллиардера вырвалось:
«Я поменял бы все свое богатство на возраст 20 лет. И стал бы точно таким, как вы, панком, рокером или кем-нибудь еще. Мне все равно кем, лишь бы молодым. Молодость — самое дорогое, что ест на свете. Все остальное придет, мы будем старыми и богатыми, а молодость не повторяется».
Услышал ли кто-нибудь это горестное откровение Владимира Алексеевича? Готов ли кто посочувствовать и его жене, потому что, судя по всему, не так уж все просто и безоблачно течет в семействе, не из одной розово-голубой водицы те ручейки… Взять, вероятно, вполне искренние жалобы Натальи Геннадиевны на то, что ей не хватает мужа, потому что он занят и занят…
Но, с другой стороны, кто нынче способен серьезно воспринять печали четы миллиардеров?
Верная своей старой журналистской привычке, я вышла в люди, попросила прочитать и «Монолог…», и «Ультиматум…», и «Первый мужчина Натальи Брынцаловой» в многозначительных «Будуарах власти» своим знакомым. А после поинтересовалась их мнением-суждением. И вот что они мне сказали. Врач-терапевт В.Т., пятидесяти лет, работающая в районной поликлинике с окладом, на который, как говорится, «лишь бы выжить»:
— Темная вся эта история. Не верю я в честность таких быстрых и больших денег. И сам он, мне кажется, никак не привыкнет к своему положению. Какой-то он весь дерганый, хотя это можно принять за проявление энергии. А она? Ну свалилось на голову бедной, невоспитанной девочке этакое богатство! Слава Богу, она не рехнулась. Но головка явно «слабенькая». При хорошей головке разве ж прорвется «мысля», мол, она хочет, чтобы папа был чаще с детьми — «иначе они вырастут по подобию других людей, наших нянь и гувернанток», а ей, видишь ли, хочется, чтоб дети были, как она сама, стало быть, чудо природы… Ей даже и в голову не приходит спросить себя, чем же она уж такая особенная, удивительная чем? Ну рванул мужик в свое время в ее сторону, польстился, положим, на длинные ноги, бросил первую жену… Обычная история с мужиками, которые при деньгах! Лучше бы молчала. Молчаливые кажутся умнее.
Учительница Н.Г. тридцати лет высказалась несколько иначе:
— Так было, так будет. Самые хищные, цепкие всегда знают, как ухватить самый сладкий кусок. Только и всего! А потом хотят навязать всем мысль, будто они — самые умные. Позвольте, а разве наш, в недавнем прошлом советский народ, который привык за десятилетия верить, будто партия все за нас придумает, сообразит, был такой уж трудной добычей для всяких ловких дельцов? Ведь что внушалось, вбивалось с помощью новейшего слова «демократия»? только дайте развернуться самым разворотливым, не губите на корню их инициативу, и все изменится. Простые-рядовые обретут уверенность в завтрашнем дне, чиновник потеряет над их судьбой былую бюрократическую власть! И нигде, никто не обмолвился, что дешевая, «будуарная» распродажа государственной собственности приведет к остановке производства, к полной нищете миллионов и миллионов, к тому, что главными собиралами, помимо раздувшегося еще пуще чиновничьего аппарата, станут вымогатели. Кстати, а ты не спрашивала, ест ли у господина Брынцалова «крыша»? кто с него дань «за охрану» берет? Бандитские группировки или люди в погонах?
— Не успела. Если встретимся еще раз — спрошу.
— Так он тебе и ответил! В общем, о чем толковать? Мы все живем «в зоне», что богачи, что бедняки. «В зоне» и нравы, как «в зоне»: самые хабалки вверху, а у кого совестишка есть — перебиваются кое-как.
А вот что сказала мне Л.П., хлебнувшая житья-бытья гувернантки в богатом доме:
— Ишь ты, она еще и презирает гувернанток! Не знаю, что у нее там за обслуга, сколько ей платят, но уверена — все они только терпят ее. Терпят, а про себя посмеиваются и в своем кругу сплетничают о ней. И если они не ушли из этого дома после того, как эта барыня высказалась, будто выше их незнамо как, — значит, действительно, убогие какие-то, без капли самолюбия. Я ушла из одной семьи этих самых «новых русских», потом — из другой. Хотя поначалу все было прекрасно: и дети милые, и «мадам» вежливая. Но это все закончилось в один прекрасный день, всякая вежливость разлетелась вдребезги. Когда я попробовала посоветовать «ее сиятельству» не надевать на ребенка тяжелое бархатное платье, ведь ему всего три годика — в квартире тепло, запарится. И вот тут уж с нее полетела вся позолота! «Кто ты такая, что вмешиваешься в мои вкусы! Кто тебе давал право лезть в мои дела! Какая-то девка из „хрущобы“! Я ее взяла в свои апартаменты, духи дорогие дарю, разговариваю как с человеком, а она решила встать со мной вровень!»
— И что же дальше? — интересуюсь.
— Что-что, я не стала ее слушать, повернулась и пошла прочь. Ушла! Но еще такого отборного мата наслушалась, пока переодевалась! У меня отец — шофер — так не умел раскручиваться. Знаете, что ее больше всего взбесило? Что я молчком все проделала. При своем знании английского и французского. Ей, видно, легче стало бы, если бы я расплакалась?
— Ну а дальше что?
— Нанялась гувернанткой еще к одним богачам. На продаже квартир как-то быстренько Ротшильдами стали. Десять комнат, анфиладой, из пяти коммунальных квартир в самом центре. Ну, естественно, евроремонт. Мадам ездит с телохранителем в бассейн. Дети в полном моем распоряжении. Заранее узнала, откуда их мама, из каких. Младший научный сотрудник в недавнем прошлом. И мы почти ровесницы. И все шло неплохо. Я к детям привязалась, и детишки ко мне. Платили мне вполне как белому человеку. Но «господа» ели отдельно, а мы, няни, гувернантки и прочая — на кухне. Ладно. И это можно пережить. Но однажды наша барыня сидела перед телевизором, ногти полировала, со своей подругой. И слышу я, как она говорит: «Убивала бы всех этих старух и стариков! Только просят и просят! Не хотят работать. Только настроение портят. И всех бы этих алкоголиков убила бы! И бездомных собак! Зачем им всем жить, если они жить не умеют? Это все грязь, мразота… бомжи еще эти…»
— И где же вы теперь? Чем занимаетесь?
— Там же. К детишкам привыкла. Они чем виноваты? А ее, стерву, ненавижу!
Не правда ли, в словах неуживчивых гувернанток явно звучит классовая ненависть бедных к богатым, хотя демократы постперестроечного разлива ее упразднили, а Карла Маркса и Фридриха Энгельса поспешили замазать густой черной краской…
А насколько, однако, были снисходительны неведомые Юрьев и Владимирский, авторы «Правил светской жизни и этикета…» даже к прославленным мошенникам и взяточникам! Вместо того чтобы хоть словечком помянуть эти качества князя Меншикова, любимца Петра Первого, они взахлеб расписывают умение этого хитрована жить широко, тратиться на роскошь, чтоб у всех, кто склонен к черной зависти, сна не было: «Обои штофные и гобеленовые, подаренные Петру I в Париже, большие бронзовые часы с боем, с курантами, люстра из цветного хрусталя с золотыми и серебряными ветвями, большие венецианские зеркала в зеркальных рамах с позолоченными обручками, столы на толстых, вызолоченных ножках с выкладками из разноцветного дерева, представлявшими всякого рода зверей и птиц, диваны и стулья, обшитые шелковыми тканями, с высокими спинками, на которых изображен был герб хозяина с княжескою короною, и персидские ковры на полу служили украшением комнат. За домом простирался обширный сад, лучший в Петербурге после Царского, с оранжереями, фруктовыми деревьями, птичниками и небольшим зверинцем…
… Обеды его, приготовленные лучшими, выписанными из Парижа поварами, состояли иногда из 200 блюд и подавались на золотом сервизе; погреба наполнены были лучшими винами. Народ толпился на улицах, чтоб посмотреть на князя, когда он в торжественные дни ехал во дворец».
И — особо хочется выделить, как беднота разевала, небось, рот, когда ее трудом, ее нехватками великие мира сего соблюдали «хороший» тон:
«В тогдашние времена многочисленная прислуга и пышность в экипажах составляли необходимость для людей хорошего тона. Барин или барыня не могли выехать из дому, в санях или в карете, без того, чтоб, кроме слуг позади, не иметь впереди себя нескольких верховых, которые днем разгоняли на улицах народ, а ночью, неся в руках длинные факелы, указывали и освещали дорогу».
Стало быть, путь развития терпимости от веку один: потомкам вороватых князей и графов, обиравших тысячи и тысячи, забудут напоминать, с чего начинал их преловконький предок, «дело» непременно покроется плесенью забвения… И наши нынешние «новые русские» получат «амнистию». Не так ли? И нечего им сегодня тыкать, мол, ни воспитания, ни вкуса…
Конечно же, судить легче, чем почувствовать себя в шкуре другого… И если я взялась «обозревать» территорию под названием «Брынцалов и другие», то, повторяюсь, не прихоти ради, а чтобы понять, что же это за явление и чем оно «грозит» всем нам в ближайшем будущем… Тем более что В.А. Брынцалов дал повод к особенному к себе вниманию, став активным участником борьбы за российский «престол», а его жена как бы словесно примеряла одежки «царицы»…
Да, конечно, «отдельные» журналисты, и те, кто за ними стоял, расстарались, чтобы представить В.А. Брынцалова и жену его Наталью Геннадиевну в скандальном виде. Как справедливо писала «Вечерняя Москва» — «Не надо быть глубоким аналитиком, чтобы видеть: почти все авторы в своих упоминаниях о Брынцалове так или иначе стараются „укусить“ его. Одни — агрессивно и прямо, другие — иронически и косвенно. Кто-то не забывает подчеркнуть „таинственность“ происхождения брынцаловских денег, кто-то путает стремительность его политического поиска с непостоянством взглядов, не зная существа самих взглядов, кто-то откровенно противопоставляет Брынцалова президенту, кто-то отождествляет с различными политическими фигурами».
Другой вопрос: а сами-то они, супруги Брынцаловы, разве не знали, не понимали, не догадывались даже, что работают против себя? Что, вернусь к самому «больному» и труднообъяснимому, какая бы она ни была «немытая» Россия, а зады-то ей чужие еще пока видеть не в охотку?
Но опят же, как мне уточнить все эти предположения, как дождаться желания Н.Г. Брынцаловой и наконец встретиться с ней? И все прояснить?
— Только господь Бог знает о том, что будет».
Вот так, так, так… Конечно, в этой жизни возможно всякое. Но как трудно мне, человеку со стороны, переключиться сразу с плюса на минус! Словно бы «Монолог влюбленной женщины» и «Ультиматум кандидату в президенты»созданы двумя разными особами, а не одной и той же молодой дамой.
«Неужели, — размышляла я, как всякий заурядопоклонник мыльной, пузыристой „Санта-Барбары“, — богатые, действительно, тоже плачут?! Неужели В.А. Брынцалова окончательно испортила избирательная кампания и так скоро, и так бесповоротно, что страдающая миллиардерша готова поменять его на кого-то еще?»
Звоню в се тому же Александру Толмачеву.
— Я в полной растерянности. Оказывается, Наталья Геннадиевна решила резко изменить свою жизнь, Владимир Алексеевич решительно ее не устраивает…
— Ты прочла «Ультиматум»? — спросил Александр.
— Да, — призналась я и домыслила. — Может быть, она потому со мной и не готова встретиться, что плачет где-то там? Или уже уехала от Владимира Алексеевича, а вы скрываете… Чтоб раньше времени общественность не узнала?
— Нет. Все, что надо, общественность все равно рано или поздно узнает, — сказал трезвомыслящий Александр. — но на сегодня никаких перемен. А милые бранятся — только тешатся.
У меня отлегло от сердца. Не люблю, знаете ли, когда она — в одну сторону, он — в другую. И без этого хватает вокруг серого, тусклого, неустроенного…
И хотя я, повторюсь, из чисто женской солидарности готова была всячески сочувствовать Наталье Геннадиевне и поддерживать ее — кто же не знает, как подчас невыносимо жит с каким-нибудь заштатным миллиардером, который все где-то на стороне, все в деле, а жене — никакого вдохновенного внимания… Тем более — попробуй поживи с миллиардером, со всеми его миллиардерскими потребностями, «закидонами», бесконечными, длинными отлучками в связи с необходимостью вкалывать!
Да и простая-рядовая женщина разве легко мирится с каждодневной необходимостью вечно ждать мужа с работы! А он вечно опаздывает! И жена в итоге начинает недоумевать: «А зачем это существо мне сдалось?»
Однако было кое-что в «Ультиматуме…» Натальи Геннадиевны, что меня несколько озадачило… Вот она тут выражает свое раздражение в связи с тем, что муж ее Владимир Алексеевич взял да и… Процитирую для точности еще раз: «Я не считаю красивым демонстрацию голого тела моего мужа — раз». И далее в качестве аргумента: «Жирная задница никому не нужна».
Смею сразу же не согласиться насчет «жирной задницы». На каждую, пардон, задницу есть свой любитель или любительница. Думаю, телезрители и телезрительницы на этот счет продемонстрировали великое разнообразие мнений… Я-то лично не сподобилась увидеть спорный «предмет»… Зато я была свидетельницей, когда сама госпожа Брынцалова разделась до трико и тоже продемонстрировала свой круп…
И я бы, пожалуй, еще долго размышляла над способами и возможностями претендентов на престол покорять избирателей, если бы не обнаружила в ворохе читаных газет еще одно интервью с Натальей Геннадиевной, которое она дала в самый разгар битвы за голоса под названием «Первый мужчина Натальи Брынцаловой» в рубрике с усмешливым уклоном: «Будуары власти». И — ахнула. Потому что и частушки померкли… Потому что в этот как бы наспех сколоченном «будуаре», почему-то не чуя границы допустимого, даже ничуть не сомневаясь в значительности произносимых фраз в ответ на вопросы журналистки «Комсомольской правды», Наталья Геннадиевна произносит «тексты», достойные разве что водевиля…
В том же «ключе» въедливая, приметливая журналистка рисует с самого начала, уже в первых вступительных строках и образ самого миллиардера:
«… Брынцалов сам вызвался проводить меня в особняк и познакомить с женой Наташей, которая „ну что же с ней поделаешь, до двух часов ночи смотрела ролики про жен кандидатов в президенты, до четырех мылась, а потом спать легла. Не выспалась, конечно, и теперь капризничает…“ Но зато — молода, красива в отличие от других кандидатских жен, на которых, по словам Владимира Алексеевича, ему и смотреть-то противно. Портрет своей супруги, явно стилизованный под декольтированную Анжелику, Брынцалов повесил в кабинете, прямо за спиной. Как бы в доказательство своей мощи. Вот какие женщины любят настоящих мужчин.
… Сама же Наталья Брынцалова о своих чувствах к мужу высказалась куда серьезней:
— Это любовь с первого взгляда. Все, что мы имеем, — это только благодаря той влюбленности, которая стала стимулом. Мы построили сво дом, создали свою империю. Сделали много того, что вряд ли мог сделать 46-летний мужчина без стимула.
— И вы в этой империи полновластная хозяйка?
— А как же! В отличие от других жен претендентов, за исключением разве что Раисы Максимовны и Наины Иосифовны Ельциной, у меня есть опыт общения с людьми, которые работают на меня уже четыре года. Это и домработницы, и шоферы, и гувернантки. Надо еще учитывать, что в школе я была комсоргом. И даже в тресте столовых и ресторанов, где я работала, мне предлагали пост освобожденного секретаря комсомольской организации. Я думаю, что это вам говорит о многом.
— Вы уже видите себя в роли первой леди страны?
— Я думаю, мне будет тяжелее всех, потому что я моложе. И мне, конечно, еще во многом придется совершенствоваться, чтобы достичь такой высокой цели. Я для себя этого раньше не планировала».
Комментарии, как говорится, излишни. Читала ли Наталья Геннадиевна этот текст перед тем, как он ушел в набор? Видимо, читала — «Комсомолка» газета строгих традиций.
И, стало быть, ничуть не усомнилась в том, что предстает перед миллионами читателей в приятном, а не отталкивающем виде? Стало быть, верит, будто «мы… создали свою империю» — это не комичное, избыточное тщеславное поползновение? И ничуть не сомневается, что как-то уж чересчур саморазоблачительно звучит пафосный пассаж насчет наличия опыта «общения с людьми, которые работают на меня уже четыре года»? И явно считает всех нас, читателей, полными идиотами, предлагая нам «учитывать, что я в школе была комсоргом».
Из комсоргов в миллиардерши…
Бедная девочка, она даже не почувствовала, тщеславясь столь откровенно, что умная, зоркая журналистка вывела ее на люди и «раздела догола», даже не прилагая к этому никаких особых усилий.
Ну на самом-то деле, какая истинно сообразительная женщина в двадцать девять лет ответит на подначивающий вопрос: «Наташа, а муж вас — такую молодую и красивую — не ревнует?» — вот таким образом:
« — Я всегда старалась не подавать ему повода для ревности. Но, естественно, он ревнует. Иначе бы я имела безграничную свободу. Но я никогда не выезжаю сама. Со мной всегда родственники, охрана».
То ест, я знаю, какая я красавица, но…
А водевиль длился, поражая сочными подробностями высказываний и быта:
« — Значит, возможности пококетничать и поулыбаться кому-то у вас просто нет?
— Вы знаете, я всегда ходила прямо, никогда не крутила бедрами. В том классе, где я воспитывалась и росла, у нас считалось верхом неприличия, если девочка виляет. Когда моего мужа спросили: что вам ближе — женщина-вамп или золушка, он ответил — золушка. Для меня всегда было смыслом жизни называться женой, а не любовницей. Иметь семью, а не временное присутствие мужа.
— Когда вы познакомились с Владимиром Алексеевичем, он был женат?
— Это было девять лет назад, и он сказал, что не женат, но имеет взрослую дочь. Когда мы связывали свои судьбы, слава Богу, что ей исполнилось 18 лет. Моя совесть чиста, потому что я не смогла бы увести мужа у жены с маленькими детьми. Знаю на собственной судьбе, что это такое. Лидия Тихоновна — так зовут первую жену — приезжала к нам в Москву и жила в нашем доме. Мирно сосуществовать, наверное, было не совсем возможно. Хотя я со своей стороны все делала для этого. Приглашала ее за стол. Мне неприятно вспоминать ее поведение. Если вы выключите диктофон, я вам расскажу…
… И Наташа рассказала. О чем, конечно, соблюдая журналистскую этику, писать не стоит. Тем более что сценарии женских разборок до неприличия схожи. От забрасывания разлучницы помидорами до заламывания рук и таскания отставной жены за волосы и тыкания ее носом в газовую конфорку. С угрозами: попробуй только помешать нашему счастью!
— А Владимир Алексеевич как реагировал?
— Он стоял в стороне и не вмешивался. У меня не было отца, и меня всегда учили: за тебя, Наташа, постоять некому. Защищайся сама. Я росла не только сильной физически девочкой, но и подкованной на язычок. Поэтому Владимир Алексеевич, например, со мной словесных баталий не выдерживает.
— Как вы познакомились?
— Я бежала на работу, опаздывала. Рядом остановилась машина, и кто-то спросил: девушка, вас подвезти? Ответила, что к незнакомым мужчинам не сажусь. Оказалось, что это сосед, живет рядом и каждый день видит, как я иду на работу. Решила — сяду, а если он поедет не по той дороге, открою дверцу и вывалюсь. Все-таки я была девушкой. Честь — это самое ценное, что я имела. Большого приданого у меня не было. После этого целый год мы не виделись. А потом опять случайно встретились и с тех пор не расстаемся. Это судьба. Как-то я мыла своего мужа в ванне и увидела, что у него на спине такое же пятнышко, как у меня. У нас одинаковые подбородки, разрез глаз. Мы похожи…
— Не боитесь, что кто-нибудь однажды уведет такого заметного и яркого мужчину?
— Представьте себе, он не только яркий, но к тому же богатый мужчина, и поэтому мне все время приходится держать конкуренцию. Слава Богу, у меня хороший обмен веществ, фигура, которая не требует занятий спортом. Прекрасная кожа. Иначе у любой другой женщины в моем положении были бы комплекс. Времени заниматься собой, посещать косметические салоны или тренажерные залы у меня нет. Очень много времени уходит на детей, знакомых, журналистов. И, конечно, на мужа, который требует ухода.
— А как же вы за ним ухаживаете?
— Так, как ни одна женщина не ухаживала в его жизни. Даже, может быть, и мама. Он мне это сам говорил. Мужчин у меня в доме не было никогда. Как гладить рубашки и брюки, я не знала. Вставала в пять часов и гладила так, чтобы не было ни одной складочки.
… Пока мы беседовали, Владимир Алексеевич шумно плескался в ванной. Потом подал голос уже из спальной комнаты: «Брюки там мои не принесли?» Дверь, как нарочно, отворилась, и я узрела полуголого кандидата в небесно-голубом исподнем. То ли в шортах, то ли в семейных трусах, гордо восседающего на семейном ложе. Через несколько минут Владимир Алексеевич вышел явно для того, чтобы продемонстрировать свой мощный, слегка одрябший торс. Застегнул на ходу ширинку и отдал жене мятую рубашку: «Пусть погладят». Наташа кинулась к телефону: «Алло, будьте добры, пригласите Валентину, чтобы она срочно-срочно пришла». Но Валентина почему-то не пришла. И Брынцалову, видно, в первый раз в жизни пришлось надеть мятую рубашку…
… — сейчас, по прошествии даже восьми лет, я делаю мужу массаж, маски на лицо, я подстригаю ему ногти. Что еще? Я люблю его.
— Трудно быть женой богатого человека?
— Я не думала, что у нас будет столько машин — и такие. Не думала, что буду носит бриллианты, что стану женой человека, который, если судьба даст, займет, страшно произнести, какой пост. Рядом с таким мужчиной приходится быть психотерапевтом. Жены всех великих знают, на ком срываются мужья…
— У вас сын и дочь?
— Алексею — три года, Елене-Женевьеве-Веронике — два. Чтобы не обидеть ни свою маму, ни родителей мужа, Елена — в честь его мамы, Вероника — в честь моей. А Женевьева — в честь Швейцарии, в которой дочь родилась. Имею опыт рождения. И если я буду там (многозначительный кивок наверх), захотела бы по-настоящему взять патронаж над женщинами, чтобы они рожали больше детей. Другие жены кандидатов, они же уже отошли от этого. А я бы хотела еще родить. Для себя и для увеличения нации».
Такое, конечно, нарочно не придумаешь. Как говорится — живая жизнь… Но журналистка не останавливается на достигнутом:
« — А слухи насчет того, что Маша Распутина приехала, увидела на вас кольцо с огромным бриллиантом, расстроилась и петь отказалась?
— Все совершенно по-другому было. У сослуживца Владимира Алексеевича был день рождения, и мы решили ему сделать приятное, пригласили звезду. Маша приехала, но почему-то раскапризничалась. Мужчины к ней несколько раз подходили, просили спеть, а она не шла. Тогда я по праву хозяйки пошла ее приглашать. Тут она мне и заявила: «Да вы, бизнесмены, моих песен не знаете. Я — народная певица. А какой вы нард?» Решила ее успокоить, говорю: «Знаете, Маша, мы делаем лекарства для народа и себя причисляем к этому классу. Я вот, например, из семьи служащих. Поверьте, мы вас любим, иначе бы просто не пригласили. Я вот даже оделась по тому имиджу, как и вы». На мне была короткая юбка от Версаче. А она мне опять: «Вы знаете, весь мир уже не одевается от Версаче». Не стала Маше напоминать, что на ней самой пояс был надет от того же Версаче, а вся одежда — вразброс. К тому же на пальце — огромный перстень с изумрудом на всю фалангу. Если ты сама такая народная, то почему приехала на «линкольне», а не на народной машине «Жигули»?
— Значит, выступать Маша не стала?
— Да нет, отработала с искусственной улыбкой на лице. И мы на «Ферейне» решили ее больше никогда не приглашать. Зато Наташа Королева создала нам такую душевную обстановку, невзирая на свое высокое положение. Это был просто эталон поведения. Я всегда, например, помню о том, какая я была раньше бедная. И поэтому никогда не оттолкну бедного человека, всегда, когда прохожу мимо нищих, даю подаяние».
… И что же мне пришло в голову после этого поразительного интервью? Я подумала: «А ведь трудно-то как быть миллиардершей в нашей стране! Такой, чтобы у тебя сходились концы с концами, чтобы тебя принимали всерьез…»
— А ты знаешь, — задумчиво проговорила моя подруга-писательница, прочитав «Комсомолку», — этот диалог кто-нибудь из драматургов непременно украдет и использует. Такие перлы!
— Перлы-то перлы, но за всем этим частоколом слов явно проглядывает весьма непростое, не исчезающее противостояние двух женщин Брынцалова, его первой жены и Натальи, — говорю я. — Подозреваю, ему несладко приходится. И что-то еще ждет впереди! Недаром он сам на вопрос, каких женщин любит, говорит: «Скажешь — первую жену любил, вторая обидится, скажешь — вторую, первая будет недовольна. Поэтому я в сем отвечаю, моя первая любовь — онанизм…»
Что тут говорить, любому мужику несладко при таком раскладе и тут уж неважно, сколько денег лежит в твоем кармане…
Видимо, он надеялся на какое-то мирное, благостное сосуществование двух своих жен и потому все они живут поблизости друг от дружки в Салтыковке…
Но мало ли на что мы надеемся, какие планы строим… Ох, не случайно однажды у преуспевающего миллиардера вырвалось:
«Я поменял бы все свое богатство на возраст 20 лет. И стал бы точно таким, как вы, панком, рокером или кем-нибудь еще. Мне все равно кем, лишь бы молодым. Молодость — самое дорогое, что ест на свете. Все остальное придет, мы будем старыми и богатыми, а молодость не повторяется».
Услышал ли кто-нибудь это горестное откровение Владимира Алексеевича? Готов ли кто посочувствовать и его жене, потому что, судя по всему, не так уж все просто и безоблачно течет в семействе, не из одной розово-голубой водицы те ручейки… Взять, вероятно, вполне искренние жалобы Натальи Геннадиевны на то, что ей не хватает мужа, потому что он занят и занят…
Но, с другой стороны, кто нынче способен серьезно воспринять печали четы миллиардеров?
Верная своей старой журналистской привычке, я вышла в люди, попросила прочитать и «Монолог…», и «Ультиматум…», и «Первый мужчина Натальи Брынцаловой» в многозначительных «Будуарах власти» своим знакомым. А после поинтересовалась их мнением-суждением. И вот что они мне сказали. Врач-терапевт В.Т., пятидесяти лет, работающая в районной поликлинике с окладом, на который, как говорится, «лишь бы выжить»:
— Темная вся эта история. Не верю я в честность таких быстрых и больших денег. И сам он, мне кажется, никак не привыкнет к своему положению. Какой-то он весь дерганый, хотя это можно принять за проявление энергии. А она? Ну свалилось на голову бедной, невоспитанной девочке этакое богатство! Слава Богу, она не рехнулась. Но головка явно «слабенькая». При хорошей головке разве ж прорвется «мысля», мол, она хочет, чтобы папа был чаще с детьми — «иначе они вырастут по подобию других людей, наших нянь и гувернанток», а ей, видишь ли, хочется, чтоб дети были, как она сама, стало быть, чудо природы… Ей даже и в голову не приходит спросить себя, чем же она уж такая особенная, удивительная чем? Ну рванул мужик в свое время в ее сторону, польстился, положим, на длинные ноги, бросил первую жену… Обычная история с мужиками, которые при деньгах! Лучше бы молчала. Молчаливые кажутся умнее.
Учительница Н.Г. тридцати лет высказалась несколько иначе:
— Так было, так будет. Самые хищные, цепкие всегда знают, как ухватить самый сладкий кусок. Только и всего! А потом хотят навязать всем мысль, будто они — самые умные. Позвольте, а разве наш, в недавнем прошлом советский народ, который привык за десятилетия верить, будто партия все за нас придумает, сообразит, был такой уж трудной добычей для всяких ловких дельцов? Ведь что внушалось, вбивалось с помощью новейшего слова «демократия»? только дайте развернуться самым разворотливым, не губите на корню их инициативу, и все изменится. Простые-рядовые обретут уверенность в завтрашнем дне, чиновник потеряет над их судьбой былую бюрократическую власть! И нигде, никто не обмолвился, что дешевая, «будуарная» распродажа государственной собственности приведет к остановке производства, к полной нищете миллионов и миллионов, к тому, что главными собиралами, помимо раздувшегося еще пуще чиновничьего аппарата, станут вымогатели. Кстати, а ты не спрашивала, ест ли у господина Брынцалова «крыша»? кто с него дань «за охрану» берет? Бандитские группировки или люди в погонах?
— Не успела. Если встретимся еще раз — спрошу.
— Так он тебе и ответил! В общем, о чем толковать? Мы все живем «в зоне», что богачи, что бедняки. «В зоне» и нравы, как «в зоне»: самые хабалки вверху, а у кого совестишка есть — перебиваются кое-как.
А вот что сказала мне Л.П., хлебнувшая житья-бытья гувернантки в богатом доме:
— Ишь ты, она еще и презирает гувернанток! Не знаю, что у нее там за обслуга, сколько ей платят, но уверена — все они только терпят ее. Терпят, а про себя посмеиваются и в своем кругу сплетничают о ней. И если они не ушли из этого дома после того, как эта барыня высказалась, будто выше их незнамо как, — значит, действительно, убогие какие-то, без капли самолюбия. Я ушла из одной семьи этих самых «новых русских», потом — из другой. Хотя поначалу все было прекрасно: и дети милые, и «мадам» вежливая. Но это все закончилось в один прекрасный день, всякая вежливость разлетелась вдребезги. Когда я попробовала посоветовать «ее сиятельству» не надевать на ребенка тяжелое бархатное платье, ведь ему всего три годика — в квартире тепло, запарится. И вот тут уж с нее полетела вся позолота! «Кто ты такая, что вмешиваешься в мои вкусы! Кто тебе давал право лезть в мои дела! Какая-то девка из „хрущобы“! Я ее взяла в свои апартаменты, духи дорогие дарю, разговариваю как с человеком, а она решила встать со мной вровень!»
— И что же дальше? — интересуюсь.
— Что-что, я не стала ее слушать, повернулась и пошла прочь. Ушла! Но еще такого отборного мата наслушалась, пока переодевалась! У меня отец — шофер — так не умел раскручиваться. Знаете, что ее больше всего взбесило? Что я молчком все проделала. При своем знании английского и французского. Ей, видно, легче стало бы, если бы я расплакалась?
— Ну а дальше что?
— Нанялась гувернанткой еще к одним богачам. На продаже квартир как-то быстренько Ротшильдами стали. Десять комнат, анфиладой, из пяти коммунальных квартир в самом центре. Ну, естественно, евроремонт. Мадам ездит с телохранителем в бассейн. Дети в полном моем распоряжении. Заранее узнала, откуда их мама, из каких. Младший научный сотрудник в недавнем прошлом. И мы почти ровесницы. И все шло неплохо. Я к детям привязалась, и детишки ко мне. Платили мне вполне как белому человеку. Но «господа» ели отдельно, а мы, няни, гувернантки и прочая — на кухне. Ладно. И это можно пережить. Но однажды наша барыня сидела перед телевизором, ногти полировала, со своей подругой. И слышу я, как она говорит: «Убивала бы всех этих старух и стариков! Только просят и просят! Не хотят работать. Только настроение портят. И всех бы этих алкоголиков убила бы! И бездомных собак! Зачем им всем жить, если они жить не умеют? Это все грязь, мразота… бомжи еще эти…»
— И где же вы теперь? Чем занимаетесь?
— Там же. К детишкам привыкла. Они чем виноваты? А ее, стерву, ненавижу!
Не правда ли, в словах неуживчивых гувернанток явно звучит классовая ненависть бедных к богатым, хотя демократы постперестроечного разлива ее упразднили, а Карла Маркса и Фридриха Энгельса поспешили замазать густой черной краской…
А насколько, однако, были снисходительны неведомые Юрьев и Владимирский, авторы «Правил светской жизни и этикета…» даже к прославленным мошенникам и взяточникам! Вместо того чтобы хоть словечком помянуть эти качества князя Меншикова, любимца Петра Первого, они взахлеб расписывают умение этого хитрована жить широко, тратиться на роскошь, чтоб у всех, кто склонен к черной зависти, сна не было: «Обои штофные и гобеленовые, подаренные Петру I в Париже, большие бронзовые часы с боем, с курантами, люстра из цветного хрусталя с золотыми и серебряными ветвями, большие венецианские зеркала в зеркальных рамах с позолоченными обручками, столы на толстых, вызолоченных ножках с выкладками из разноцветного дерева, представлявшими всякого рода зверей и птиц, диваны и стулья, обшитые шелковыми тканями, с высокими спинками, на которых изображен был герб хозяина с княжескою короною, и персидские ковры на полу служили украшением комнат. За домом простирался обширный сад, лучший в Петербурге после Царского, с оранжереями, фруктовыми деревьями, птичниками и небольшим зверинцем…
… Обеды его, приготовленные лучшими, выписанными из Парижа поварами, состояли иногда из 200 блюд и подавались на золотом сервизе; погреба наполнены были лучшими винами. Народ толпился на улицах, чтоб посмотреть на князя, когда он в торжественные дни ехал во дворец».
И — особо хочется выделить, как беднота разевала, небось, рот, когда ее трудом, ее нехватками великие мира сего соблюдали «хороший» тон:
«В тогдашние времена многочисленная прислуга и пышность в экипажах составляли необходимость для людей хорошего тона. Барин или барыня не могли выехать из дому, в санях или в карете, без того, чтоб, кроме слуг позади, не иметь впереди себя нескольких верховых, которые днем разгоняли на улицах народ, а ночью, неся в руках длинные факелы, указывали и освещали дорогу».
Стало быть, путь развития терпимости от веку один: потомкам вороватых князей и графов, обиравших тысячи и тысячи, забудут напоминать, с чего начинал их преловконький предок, «дело» непременно покроется плесенью забвения… И наши нынешние «новые русские» получат «амнистию». Не так ли? И нечего им сегодня тыкать, мол, ни воспитания, ни вкуса…
Конечно же, судить легче, чем почувствовать себя в шкуре другого… И если я взялась «обозревать» территорию под названием «Брынцалов и другие», то, повторяюсь, не прихоти ради, а чтобы понять, что же это за явление и чем оно «грозит» всем нам в ближайшем будущем… Тем более что В.А. Брынцалов дал повод к особенному к себе вниманию, став активным участником борьбы за российский «престол», а его жена как бы словесно примеряла одежки «царицы»…
Да, конечно, «отдельные» журналисты, и те, кто за ними стоял, расстарались, чтобы представить В.А. Брынцалова и жену его Наталью Геннадиевну в скандальном виде. Как справедливо писала «Вечерняя Москва» — «Не надо быть глубоким аналитиком, чтобы видеть: почти все авторы в своих упоминаниях о Брынцалове так или иначе стараются „укусить“ его. Одни — агрессивно и прямо, другие — иронически и косвенно. Кто-то не забывает подчеркнуть „таинственность“ происхождения брынцаловских денег, кто-то путает стремительность его политического поиска с непостоянством взглядов, не зная существа самих взглядов, кто-то откровенно противопоставляет Брынцалова президенту, кто-то отождествляет с различными политическими фигурами».
Другой вопрос: а сами-то они, супруги Брынцаловы, разве не знали, не понимали, не догадывались даже, что работают против себя? Что, вернусь к самому «больному» и труднообъяснимому, какая бы она ни была «немытая» Россия, а зады-то ей чужие еще пока видеть не в охотку?
Но опят же, как мне уточнить все эти предположения, как дождаться желания Н.Г. Брынцаловой и наконец встретиться с ней? И все прояснить?