Время от времени повзрослевшая Констанция уже ловила на себе настороженные взгляды мужчин. В этих взглядах было что-то пока еще для нее непонятное. В глазах мужчин вспыхивал какой-то огонек, а на губах появлялась странная улыбка.
   Констанция в ответ тоже улыбалась, но беззаботно. И мужчины, словно в чем-то уличенные, прятали свои взгляды. Если бы кто-нибудь из тех грабителей, которые вечно крутились в доме Реньяров, попробовал хоть жестом, хоть намеком или словом обидеть девушку, он бы прожил недолго — ровно столько, сколько летит пуля, выпущенная из пистолета одного из Реньяров.
   А оружие в доме всегда было наготове. А может быть, обидчика Констанции постигла бы другая участь, как расправляются с непокорными своей воле Реньяры.
   Правда, Констанция относилась к этому спокойно, считая, что так и должно быть, абсолютно уверенная, что то же самое происходит и у соседей и во всем мире. Ее учили, что всегда побеждает сильнейший, тот, кто более зол, свиреп и смел. А все остальные не достойны даже сожаления. Если человек не может себя защитить и позволяет, чтобы его убили, значит не стоит его и жалеть, значит он этого и заслуживает.
   Вот в таких условиях росла и взрослела Констанция.
   Однажды Жак сказал Констанции:
   — Ты уже большая и должна уметь постоять за себя.
   — Но ведь вы всегда защищаете меня.
   — Иногда нас может не оказаться рядом и тебе самой придется бороться за свою жизнь и честь. Поэтому давай я научу тебя стрелять.
   Констанция с радостью согласилась, а старый Гильом Реньяр согласно закивал.
   — Правильно, Жак, обязательно научи. Пусть это и не женское дело, но это искусство никому еще не помешало. Не жалей ни пуль, ни пороха.
   И Жак с Клодом принялись вдохновенно учить Констанцию искусству меткой стрельбы. После нескольких уроков рука Констанции окрепла. Она уже не жмурилась, услышав выстрел, не дергалась испуганно в сторону.
   А еще через несколько недель Констанция стреляла не хуже самого Виктора. Да и верхом она ездила тоже отлично.Старый Гильом был очень доволен своей воспитанницей.
   Иногда по вечерам он спускался во двор, слуга выносил заряженные пистолеты и подзывал Констанцию. Та радостно подбегала к нему.
   — Ну что, Констанция, ты покажешь старому Гильому как метко ты научилась стрелять?
   Констанция уверенной рукой брала пистолет, взводила курок и стреляла. Гремел выстрел, Гильом Реньяр удовлетворенно хмыкал, видя, как пуля впивалась в ствол старого дерева.
   — А еще? — говорил старик.
   Констанция брала второй пистолет — и вторая пуля ложилась рядом с первой.
   Старый Гильом тоже брал в дрожащие руки пистолет, долго и старательно целился, зажмурив один глаз, затем стрелял. А потом беспомощно разводил руками.
   — Что ж поделаешь, я уже старый, рука потеряла былую твердость, да и глаза не те. А ведь раньше об искусстве Реньяра знали и говорили все. Я мог с двадцати шагов, почти не целясь, попасть в маленькую монетку.
   Но больше всего Констанции была по душе не стрельба и не верховая езда, больше всего ей нравилась тишина и одиночество. Но ей так редко приходилось бывать одной! Вечно рядом с ней крутился кто-нибудь из Реньяров или слуг.
   Если вначале Констанции льстило подобное внимание, то в последнее время начало обременять. И она выпросила у старого Гильома разрешение иногда гулять в одиночестве.
   Тот с нескрываемым неудовольствием дал согласие, но строго-настрого предупредил, чтобы Констанция не смела покидать владений Реньяров и пересекать ручей, за которым начинались земли Абинье.
   Констанция пообещала, что всегда будет помнить о наказе.
   Да честно говоря, она и сама опасалась соседей, ведь столько плохого рассказывали о них Реньяры.
   К тому же Констанции было известно, какие нравы царят вокруг. Не проходило и месяца, чтобы кого-нибудь не убили и не ограбили, чтобы в овраге или на проселочной дороге не нашли чей-нибудь труп.
   Королевские солдаты часто появлялись в этих краях, выслеживая и разыскивая мятежников и разбойников. К тому же один из мятежников был родственником Абинье, и она сама видела объявление о награде за поимку Марселя Бланше. По вечерам она слышала разговоры братьев Реньяров о том, что было бы очень неплохо изловить этого Бланше и отдать в руки судьи, взамен он им за это отвалит изрядную сумму денег.
   Поэтому Констанция, выходя из дому, всегда брала с собой пару заряженных пистолетов. А старый Гильом Реньяр знал, что его воспитанница уже сможет постоять за себя. Но тем не менее, на сердце у него всегда было беспокойство, когда Констанции не было рядом.
   Но в последние годы Констанции не так часто доводилось бывать одной. У нее появилась еще одна забота.
   Действительно, над женщинами рода Реньяров тяготело какое-то странное проклятие. Стоило старшему брату Виктору Реньяру жениться, как его жена тут же начала сохнуть. И ради хилого мальчика она покинула этот свет. Но Виктор, казалось, не очень переживал из-за смерти жены, а может, он просто умело прятал свои чувства. Он как и прежде предавался разгульной жизни, пируя и пьянствуя со своими сомнительными друзьями, подолгу отсутствовал в доме и возвращался пьяным. На вопросы отца грубо отвечал, что сам знает, что делает.
   Мальчика назвали Анри и через пару лет уже никто, глядя на него не мог сказать, что он родился хилым и полгода его жизнь находилась на волоске от смерти.
   Констанция очень любила Анри и подолгу бывала с ним, занимая его нехитрыми забавами. Анри тоже отвечал Констанции преданной любовью. Он делился с ней своими детскими радостями и секретами и даже иногда Констанции приходилось брать на себя ответственность за его проказы.
   Но с появлением внука старый Гильом все равно не охладел к Констанции. Он даже иногда советовался с ней, стоит ли ему поступить тем или иным образом.
   А когда однажды она робко заметила, что стоило бы привести в порядок дом, Гильом не пожалел денег и нанял работников.
   Благодаря стараниям Констанции дом Реньяров приобрел человеческий облик. Появилась кое — какая мебель, много посуды, и старый Гильом Реньяр почувствовал на закате дней, что он счастлив и жизнь его удалась. Его уже так не мучили угрызения совести, он надеялся, что многие из его прегрешений простятся ему, ведь он сумел дать Констанции счастье. И самое странное — у него появилось желание жить. Ему больше не хотелось, как прежде, покинуть этот свет как можно скорее. Он понимал, что пока жив он, Гильом Реньяр, Констанция будет счастлива и защищена. Он боялся, что его сыновья, завидуя в душе Констанции, попробуют потом отыграться на ней.
   Вот и сегодня, позавтракав, Констанция подошла к Гильому Реньяру и обняла его за плечи.
   — Что тебе, моя дорогая? — в глазах старика застыл вопрос.
   От нехитрой нежности девушки его сердце дрогнуло. Ведь никогда никто из его сыновей, даже когда они были маленькими, не обнимал его, не шептал ему на ухо ласковых слов.
   А Констанция всегда находила время, чтобы поболтать со стариком, утешить его или развеселить, в лицах показывая ему проделки сыновей или показывая самому Гильому Реньяру как он раскуривает трубку. Тогда старик хохотал беззубым ртом и
   Похлопывал себя немощной ладонью по колену. Его глаза делались влажными, и он как ни старался, не мог сдержать смех.
   — Ну, хватит, хватит, Констанция, — говорил тогда Гильом, — иначе я умру от смеха.
   Хотя в шутках девушки не было ничего необычного. Просто она от природы была наблюдательной и очень умело копировала смешные черты в поведении домочадцев.
   Вот и теперь, изобразив старику, как ссорятся Жак с Клодом из-за лакомого куска мяса, она развеселила старого Гильома, разогнав его мрачные мысли.
   — Наверное, ты хочешь о чем-то попросить меня? — догадался Гильом.
   — Да, честно признаться я хотела бы отлучиться из дому.
   Старик стал серьезным.
   — Это не безопасно, я попрошу одного из сыновей сопровождать тебя.
   — Нет, Гильом, я хотела побыть одна.
   — С самого утра? — удивился старик.
   — Да, мне хотелось бы съездить к ручью. Там так хорошо по утрам.
   — Я сам уже давно не был там, — сказал старик и вспомнил, как он любил ездить к водопаду, вспомнил, что там в самом деле чудесно по утрам, когда в воздухе пахнет свежестью.
   — Я боюсь за тебя, — все-таки сказал старик, — ведь ты очень дорога мне.
   — Ну что со мной может случиться, Гильом?
   — Всякое может случиться, — рассудительно заметил старик.
   — Но только не со мной, — заметила Констанция.
   — Именно с тобой.
   — Ты же знаешь, Гильом, я возьму с собой оружие и в случае чего смогу постоять за себя.
   — Хорошо, если ты заметишь опасность раньше, чем кто-то подкрадется к тебе. Тогда ты не успеешь воспользоваться пистолетом.
   — Я буду очень внимательна, Гильом, и осторожна, можешь не беспокоиться за меня.
   — Ну что ж, ладно, — смирился старый Гильом, — но только к обеду обязательно возвращайся. Ведь ты же знаешь, я буду переживать и волноваться.
   — Нет, я не заставлю тебя ждать долго, к полудню я вернусь домой.
   Констанция поцеловала Гильома в щеку и выпорхнула из столовой.
   Тот остался сидеть в кресле, глубоко задумавшись. Он и сам не знал, почему вдруг так защемило сердце. Ведь сколько раз прежде Констанция одна выходила из дому, и он почти сразу забывал, что она находится одна, без защиты. А теперь он не находил себе места.
   Он хотел было задержать Констанцию и подошел к окну, но увидел Констанцию уже сидящей в седле.Он крикнул:
   — Констанция, будь осторожна!
   Та, не расслышав его слов, взмахнула рукой и пустила лошадь вскачь.
   Старик опустился в кресло возле окна и следил за Констанцией до тех пор, пока она не исчезла за холмами.
   Констанция сама не понимала почему, но это утро радовало ее как никакое другое. Цветы казались ей более яркими, а пронзительная голубизна неба ослепляла.
   Девушка все время подгоняла коня, как будто куда-то спешила и боялась опоздать, хотя до полудня времени оставалось много, и она могла вдоволь насладиться одиночеством на берегу ручья.
   Девушка знала, что никто сейчас ее не видит и поэтому ее улыбка стала безмятежной. Она уже не отбрасывала со лба растрепавшиеся от скачки волосы, не поправляла платье. Она всецело предалась чувству полета. Ветер пронизывал ее одежды, обдавая разгоряченное тело прохладой.
   — Скорее! Скорее! — торопила она коня, глядя не вниз, а на голубоватые холмы, за которыми скрывался ручей.
   Она даже не стала ехать по дороге, а свернула прямо на поле и помчалась по золотистой стерне. Испуганные птицы вспархивали из-под копыт стремительно несущегося коня, и это веселило Констанцию.
   Она свистела как заправский охотник, а лошадь от этого пронзительного свиста прижимала уши к голове и ускоряла бег.
   Поле кончилось внезапно, желтая стерня сменилась густой пожухлой травой. Тут Констанции пришлось немного придержать коня, ведь в густой траве могли оказаться камни, ямы, норы.
   Уже впереди был слышен шум водопада и над кустами вставала радуга от сверкающих на солнце брызг.Констанция осадила коня и спешилась. Конь послушно шел за своей хозяйкой, а та брела по мокрой от росы траве, все ближе подходя к ручью. Она не спешила, словно оттягивая момент радостной встречи. Изредка она склонялась, срывая понравившийся ей красивый полевой цветок, подносила его к лицу и жадно вдыхала аромат. Ее глаза сияли, а на губах была безмятежная улыбка. Она была похожа на ребенка, который наконец-то избавился хитростью от опеки
   Родителей и сейчас предоставлен сам себе. Подол ее платья был насквозь мокрым от росы, но Констанция даже не обращала на это внимания. Она босиком шла к ручью, ведь там у нее существовали любимые места, известные только ей одной.
   Никто из посторонних не рисковал заходить на земли Реньяров, а братьям возле водопада нечего было делать. Их сердца оставались абсолютно глухими к красоте и великолепию природы.
   Констанция остановилась возле бурлящей воды и осторожно пяткой попробовала воду. Та была пронзительно холодной. Казалось, что это не вода, а лед струится между камней. Констанция посмотрела на большой плоский камень, возвышающийся над другими камнями.
   Его поверхность была сухой и абсолютно гладкой. Лишь несколько крапинок капель блестели на нем.
   — Наверное, он уже прогрелся и мне на нем будет хорошо.
   Констанция ступила в воду, подобрав подол платья, и начала пробираться по скользким камням к большому валуну. Его гладкая поверхность и в самом деле уже прогрелась лучами утреннего солнца, и Констанция, усевшись на нем, стала смотреть в воду.
   Ее конь подошел к ручью, наклонился и понюхал воду. Затем он принялся жадно пить. Утолив жажду, животное зафыркало и застучало копытом о камень.
   — Иди, иди отсюда, — закричала на него Констанция, — иначе ты распугаешь всю рыбу!
   Конь словно бы поняв, что хочет от него хозяйка, кивнул и отошел на лужайку к сочной траве.
   Сперва Констанция не могла разглядеть среди стремительно несущихся струй силуэтов рыб. Но немного посидев на камне и постоянно глядя в одну точку, она наконец различила среди сверкающих камней стремительные тени снующих рыб. В
   Какой-то момент ей показалось, что это не вода течет у ее ног, а она сама стремительно несется на валуне.
   Но вскоре такое занятие Констанции наскучило. Она легла на камень животом и опустила руку в воду. Она ждала, пока какая-нибудь из рыб замрет у нее под рукой, а потом осторожно прикасалась пальцами к ее голове. Испуганная рыба
   Шарахалась в сторону, иногда даже выскакивая из воды. Констанция весело хохотала, ее звонкий смех таял и растворялся в оглушительном шуме водопада, низвергающегося в небольшое озерцо.
   Затем Констанции наскучило и это занятие.Она перевернулась на спину и стала смотреть в небо. Там проплывали легкие высокие облака, их полет был
   Неторопливым и в то же время стремительным. Констанция смотрела на них с каким-то сожалением, словно хотела полететь вместе с ними.
   Ведь она нигде не была, ей казалось, вся ее жизнь прошла в здешних местах, а ее душа рвалась на свободу. Ей хотелось чего-то большего чем то, что она имела сейчас. Ее тянуло к неизведанному и казалось, что именно там, за горизонтом,
   Находится ее счастье.
   Констанция смотрела на птиц, порхавших над ее головой, затем прикрыла ладонью глаза, но яркое солнце пробивалось даже сквозь пальцы и слепило. Констанция вновь перевернулась на живот, зачерпнула в пригоршни воды и плеснула себе на лицо. Капли как жемчуг заблестели в ее волосах, вспыхнув на солнце.
   Констанция опустила руки в обжигающе холодную воду и держала их там очень долго. К рукам приплывали маленькие рыбки и стремительно уносились прочь.
   А вода, словно время, текла сквозь пальцы, стремительно и неудержимо.
   Наконец, почувствовав, что руки ее озябли, Констанция вынула их и положила на теплый камень. Она прислушивалась к шуму водопада, к близкому плеску воды у камня. Остальные звуки были неразличимы, их все накрывал грохот падающей воды.
   И тут вдруг Констанция услышала пронзительный вскрик. Она вскочила, и ее рука сразу же ухватилась за пистолет. на посмотрела на водопад, который находился шагах в двенадцати от нее, и увидела, как на самом верху мелькнул
   Силуэт человека.
   Констанция поплотнее прижалась к камню и с ужасом увидела, как человек, несколько раз перевернувшись в струях воды, упал в озеро. Затем мелькнула голова, руки, перекошенное от ужаса лицо — и он исчез под водой.
   Констанция стояла на камне и всматривалась в пенящуюся под струями водопада воду.

ГЛАВА 7

   Филипп Абинье с трудом открыл глаза. Первое, что он увидел, был небольшой розовый шар, сверкавший и раскачивающийся перед его лицом. Только потом он понял, что лежит на спине, что вся его одежда насквозь мокрая, а тело пронизывает холод. се остальное расплывалось цветными пятнами, покачивалось, дробилось. Слышался какой-то странный гул, шелест, шорох…
   И вдруг Филипп Абинье почувствовал, что кто-то держит его руку. Пальцы, сжимавшие его запястье, были теплыми и нежными, а потом куда-то исчезли.
   Весь мир вновь расплылся, превратившись в зыбкое голубоватое марево.
   — Где я? — первое, что пришло в голову Филиппу.
   Его губы шевельнулись, но с них не слетело ни единого звука.
   — Ты жив? — услышал он рядом с собой мелодичный голос.»Жив ли я?» — подумал Филипп и тут же открыл глаза.
   На него смотрели отливавшие зеленью глаза девушки.Сердце Филиппа сразу же сжалось, он почувствовал, что когда-то уже видел этот взгляд, видел эти зеленоватые глаза с мелкими золотистыми крапинками, видел эти губы, видел эти
   Волнистые каштановые волосы в сверкающих каплях воды.
   — Кто ты? — прошептал Филипп.
   Но девушка не ответила, потому что не расслышала его вопроса, и улыбнулась. Жемчужина на золотой витой цепочке, которая висела у нее на шее, качнулась, как большая капля воды, и тут до Филиппа Абинье дошло, что же с ним случилось.
   Он вспомнил, как острие рогатины скользнуло по телу рыбины, а он сорвался в воду.»Так вот что шумит, — догадался он, — это же водопад».
   — Я увидела тебя в воде и вытащила на берег, — произнесла девушка.
   — Из воды? — прошептал Филипп и попробовал подняться.
   Болела спина и рука, и он испугался, что сломал руку. Попытался пошевелить пальцами — они сгибались.
   — Я думала, ты не очнешься, — сказала девушка, и на ее ярких губах появилась улыбка, — а ты очнулся.
   Филипп Абинье в ответ немного растерянно и виновато улыбнулся.
   — Я был там, наверху, — он указал пальцем на отвесную стену падающего водопада.
   — Там? — изумилась девушка.
   — Да, там, я ловил рыбу.
   — Рыбу? — она расхохоталась, ее глаза засверкали, а с влажных волос посыпались капельки воды.
   И Филипп Абинье сразу же схватился рукой за бок, за то место, где висел кожаный мешок с двумя крупными форелями.
   — Ты ищешь свою сумку? Она лежит у тебя за спиной. Там действительно две большие рыбы.
   — Я поймал их, — радостно похвастался Филипп, — я поймал их рогатиной.
   Девушка продолжала хохотать, осыпая сверкающими брызгами Филиппа.
   — Ловил рыбу на рогатину… и свалился в воду… — продолжала хохотать девушка, — наверное ты неопытный рыбак.
   — Да, я ловил на рогатину… — принялся оправдываться Филипп, — а потом… потом ты сама все знаешь.
   — Знаю-знаю, — наконец-то успокоилась девушка и утвердительно закивала, — я видела, как ты летел сверху.
   — А что здесь делала ты?
   — Я? — девушка вздрогнула и пожала плечами. — Да, собственно говоря, ничего. Сидела вот на этом камне… — и ее взгляд упал на два пистолета, лежащих у ее ног.
   Она медленно потянулась к одному из них, но тут же улыбнулась и отдернула руку.
   — Ты боишься меня? — спросил Филипп, прислоняясь спиной к камню и поправляя свою насквозь промокшую одежду.
   — Нет, тебя я не боюсь, — ответила девушка, — ты совсем не страшный, даже смешной.
   — Я понимаю, — Филипп немного виновато прикоснулся руками к своей куртке, затем отбросил со лба мокрые пряди волос.
   — Что-то не так? — спросила девушка, испуганно вскакивая на ноги.
   — Да нет, все так, — Филипп Абинье огляделся по сторонам. И тут только он сообразил, что находится на другой стороне ручья, на земле, принадлежащей роду Реньяров. Он пристально посмотрел на девушку и втянул голову в плечи.
   — Ты чего-то боишься?
   Она прислушалась к шуму водопада, к шороху деревьев. Но ее лошадь безмятежно щипала траву, над кустами порхали птицы и иногда, как серебряные молнии, из потока воды выпрыгивали на поверхность крупные рыбы, сверкая на солнце.
   — Здесь очень много рыбы, — вдруг сказала девушка, — но ты, скорее всего, неопытный рыбак, если смог поймать всего лишь две.
   — Да, я уже давно не ловил и честно признаться, забыл, как это делается.
   — Ты говоришь, давно? А почему ты не ловил?
   — Когда мой отец был еще жив, мы часто ходили с ним на этот ручей и вместе ловили форель. Вернее, я не ловил, а ходил по берегу, рыбу ловил отец и выбрасывал к моим ногам, а я складывал ее в корзину.
   — Наверное, это было очень давно, ведь я часто бываю на этом ручье, но никогда не встречала тебя.
   — А вот мне кажется, что я где-то тебя видел.
   — И мне кажется, что мы когда-то с тобой встречались, — девушка пристально посмотрела в лицо парню, и тот даже немного смутился. — Подожди-подожди, сейчас я вспомню, где и когда я тебя видела.
   И вдруг ее лицо из безмятежного стало напряженным и отстраненным.
   — Что-то не так? — спросил Филипп.
   — Да нет, но этого не может быть.
   — Чего не может быть? — осведомился парень.
   — Мы с тобой, скорее всего, никогда не виделись, — девушка улыбнулась. — Ведь я все время провожу дома и редко покидаю его.
   — Странно, а вот мне сердце подсказывает, что я тебя когда-то видел, правда, ты, наверное, сильно изменилась.
   — Нет-нет, — этого не может быть, навряд ли мы с тобой когда-либо встречались… Ты чувствуешь себя неловко, чего-то боишься? — вдруг поинтересовалась девушка.
   — Да, я стою на чужой земле.
   — Эта земля нашего рода, так что ничего не бойся.
   — Земля Реньяров! — воскликнул Филипп, вскакивая на ноги, словно земля обжигала ему ступни. — Будьте прокляты, Реньяры! — громко сказал Филипп Абинье. — Они, они убили моего отца, — и он с ненавистью топнул ногой.
   — Ты проклинаешь Реньяров, — задумчиво произнесла девушка, — значит, ты проклинаешь меня, ведь я Констанция Реньяр.
   — Ты?! Нет, прости, — промолвил Филипп, — тебя я не проклинаю, ты спасла мне жизнь… И ты не такая как они, совсем не такая.
   — Но ведь ты меня совсем не знаешь, я Констанция Реньяр, — и Констанция, приложив ладонь к груди, нежно провела пальцем по ложбинке, поглаживая крупную розовую жемчужину.
   — Я должен ехать, — прикрыв глаза, сказал Филипп Абинье.
   — Ты еще слаб, — возразила ему Констанция, — погоди, приди в себя. Если тебе неприятно, что я рядом с тобой, я уйду.
   — Нет, погоди, — не открывая глаз, произнес Филипп и за руку удержал собиравшуюся было уйти Констанцию.
   — Зачем, ведь ты ненавидишь меня, — сказала девушка.
   — Нет, погоди, я не говорил этого.
   — Но ведь я одна из Реньяров.
   — А я Филипп Абинье, — отвечал ей парень.
   — А я с самого начала знала, что ты Филипп Абинье, — тихо сказала девушка.
   — Откуда?
   — Я видела тебя однажды в церкви, мой кузен Виктор показал тебя.
   — И что он сказал?
   — Что ты наш враг.
   — Так оно и есть, — сквозь зубы процедил Филипп.
   — Но я запомнила эту встречу потому, что ты показался мне добрым и не таким, как мои братья.
   — Я не добрый, — возразил Филипп Абинье, — я никогда не могу быть добрым для Реньяров.
   — А для меня? — спросила девушка и уголки ее губ чуть-чуть дрогнули в улыбке.
   — Ты спасла мне жизнь и ты совсем другая. Я не думал, что Реньяры бывают такими. Знаешь, Констанция, я с этого момента навсегда твой должник.
   — Ты мне ничего не должен, я просто вытащила тебя из озера.
   — Нет-нет, ты не понимаешь, — ты спасла мне жизнь и если в моем доме будет даже один, последний кусок хлеба, то половина его будет твоя.
   Девушка молчала. Ей приятны были слова Филиппа, да и сам парень был хорош собой. Его глаза светились добротой, хотя он и говорил о зле, о наневисти, а ведь его вид внушал спокойствие и доверие.
   Констанция бросила взгляд на бесполезные пистолеты.
   — Это твое оружие? — вдруг спросил Филипп.
   — Да, я всегда беру их с собой, когда покидаю дом.
   — Зачем? Ты что, кого-то боишься? Ты думаешь, что на тебя кто-то нападет?
   — Но ведь нас окружают враги, они ненавидят всех Реньяров.
   — И конечно, самый страшный ваш враг — это я, Филипп Абинье.
   — Ты совсем не страшный, хотя и хочешь меня напугать.
   — Ты что, смогла бы выстрелить в меня, Констанция?
   Девушка застенчиво улыбнулась.
   — Не знаю, может быть и смогла бы, если бы ты вел себя по-другому.
   — Это как? — Филипп прикоснулся кончиками своих пальцев к ее руке.
   Но Констанция не выдернула руку, а второй ладонью накрыла пальцы Филиппа. Они так и сидели несколько минут, пытливо глядя в глаза друг другу. Им показалось, что они знают друг друга уже тысячу лет, их сердца переполняло неизвестное до сих пор чувство.
   Парню и девушке казалось, что весь мир, все великолепие, созданное
   Богом, сотворено специально для них, для этого дня, в который они не
   Могли не встретиться.
   — О чем ты думаешь? — первой нарушила молчание Констанция.
   — О том, что ты очень красива. Мне еще никогда не приходилось видеть таких красивых девушек.
   — И ты красивый, — улыбнувшись уголками ярко-красных губ ответила Констанция. — Только ты очень мокрый и похож на мокрого нахохлившегося воробья.
   Филипп Абинье рассмеялся и тряхнул густой гривой волос.
   — Да и ты вся мокрая.
   Он посмотрел на маленькие ступни ног Констанции. Та немного смущенно тут же поджала ноги и накрыла мокрым подолом платья.
   — Так о чем ты думал? — вдруг переспросила девушка.
   — Я думал, что ведь мы с тобой могли и не встретиться. И если бы не моя рогатина, которая сломалась, я не свалился бы в ручей, а ты не спасла бы меня.
   — Нет, ты обязательно, Филипп, должен был свалиться. Филипп, Филипп, Филипп… — как бы запоминая, прошептала Констанция, — какое красивое имя, такое простое и теплое, как вот этот камень, — она прикоснулась ладонью к нагретому солнцем серому камню.